НЕЗАВИСИМЫЙ ЛЕТОПИСНЫЙ СВОД 80-х гг. XV в. 4 страница
Тогда великий князь и митрополит захотели сделать особый день и перенести Петра митрополита на то место, где он должен быть, и праздник устроить, и впредь этот день так праздновать. Но великая княгиня Мария, мать великого князя Ивана Васильевича, захотела ехать в Ростов. И, подумав, перенесли мощи его 1 июля, и праздник большой устроили, и велели Пахомию Сербу, монаху Троице-Сергиева монастыря, сочинить канон на перенесение мощей и слово написать о замысле построить церковь и об обретении чудотворца Петра, и об обретении Ионы, он и написал два канона. А в Слове написал из-за людского неверия, что чудотворца Петра нашли в теле, потому что у них, если только кто не в теле лежит, тот и не свят, а того не помнят, что голые кости приносят исцеления. И повелел великий князь по всей земле праздновать перенесение мощей чудотворца Петра 1 июля. А в церкви, там, где алтарь, до тех пор, пока закончат каменную церковь, приказали деревянную поставить, и освятили ее во имя той же церкви Успения святой Богородицы, и пристроили к ней гроб Петра-чудотворца.
Того же лѣта посылаше князь великий Фрязина в Римъ къ папѣ свататися, занеже сказалъ ему царевну греческаго царя Аморѣйскаго, именемъ Зинаиду, а папе по племяни. И родителемъ ея умершимъ, и папа взя ея къ себѣ и хотяше еа выдати.[43] И посла пана Юргу с нимъ въ провадатехъ, что знаеть тот путь: итти на Новъгородъ, и оттуду на нѣмцы, и на Венецыю город, и оттуду к Риму, занеже близокъ путь къ Риму туды. Онъ же прииде въ Венецѣю, и сказася болший бояринъ у великого князя,[44] и бы въ Римѣ, и тамо съ папою зговорилъ. И папа въсхотѣ дати еа на Русь, а сама деи, рекши, християньства ради за великого князя похотѣла. Глаголють же, рекше, король присылался, хотя еа за сына взяти, она же не восхотѣла латыньства ради.[45]
|
|
|
В том же году посылал великий князь Фрязина в Рим к папе свататься, потому что он рассказал ему про царевну, дочь греческого Аморейского царя Зинаиду, приходившуюся папе племянницей. Когда ее родители умерли, папа взял ее к себе и хотел выдать замуж. И великий князь послал с Фрязиным в провожатых пана Юргу, потому что он знал дорогу: идти на Новгород, оттуда к немцам и на город Венецию, а оттуда в Рим, потому что так дорога к Риму ближе. И он, прийдя в Венецию, назвался большим боярином великого князя, и был в Риме, и там с папой говорил. И папа захотел отдать царевну на Русь, а сама она, говорят, из-за христианства за великого князя захотела. Говорят, что король присылал, желая взять ее в жены своему сыну, а она не захотела, потому что он латинской веры.
И иде Фрязинъ тѣмъ же путемъ на Венецѣю. Князь же венецѣйскый здума з бояры своими, хотѣ итти на турскаго царя, что въ Царьградѣ седить, и взявъ за собою крестияньскый град, и церковь великую Софию в мизгить учини, юже създа Устиянъ великий царь.[46] И не можаше единъ, и восхотѣ Орду подняти с собою, но не знааху гражане его, куды послу доитти до Орды. И слыша, что от Руси есть путь, и нача чтити Фрязина, и дарити, и говорити, чтобы посла его взял на Русь с собою да велѣлъ проводити до Орды.[47] Фрязинъ же обѣщася. Вземъ посла его, и прииде к великому князю, и рѣчи всѣ папины сказа, а посла того гостем назва, а царевну на иконе написану принесе. Князь же великый, здумав съ материю своею великою княгинею, посла еа взяти. Тот же Фрязинъ толмача добывъ, и посла того отпусти, Тривизана зовома, на Рязань да и к Ордѣ, втаи великаго князя. Яко Фрязинъ отиде в Рим, тогда прииде вѣсть къ великому князю, яко посла приведши венецѣйскаго Фрязин, да отпустилъ его къ Ордѣ. Тогда посла повелѣ изымати на Рязани, и съ толмачем, и повелѣ его всадити въ тюрму.[48]
|
|
|
И пошел Фрязин тем же путем на Венецию. А князь венецианский, посоветовавшись со своими боярами, решил идти на турецкого царя, который сидит в Царьграде и, взяв себе христианский город, в мечеть превратил великую церковь Софии, построенную Юстинианом царем. Князь не мог это сделать один и захотел поднять с собой Орду, но жители Венеции не знали, как послу идти в Орду. И, услышав, что от Руси есть путь, князь начал оказывать Фрязину почести, задаривать и уговаривать, чтобы он взял с собой его посла в Русь и велел проводить в Орду. Фрязин обещал это сделать. Взял его посла и пришел к великому князю, и все слова папы передал, и принес икону с изображением царевны, а того посла назвал великому князю купцом. Великий же князь, посовещавшись с матерью своей великой княгиней, послал привезти царевну. А тот Фрязин, достав переводчика, венецианского посла по имени Тревизан отпустил через Рязань в Орду в тайне от великого князя. Когда Фрязин выехал в Рим, тогда пришло известие к великому князю, что Фрязин привез венецианского посла и отпустил его в Орду. Тогда великий князь приказал посла взять в Рязани вместе с переводчиком и посадить в тюрьму.
|
|
|
Фрязинъ же ѣха въ Римъ, царевну взя и приведе. Тогда папа съ нею посла людей много добрыхъ грековъ, да посла съ нею легатоса своеа церкви божницы. Тѣхъ де у себя держить седмьдесять, а гардиналовъ дванадесят противу двоюнадесять апостолъ, а самъ имя Божие дръжит въ службѣ. Егда же приѣха с царевною Фрязинъ, посла князь великий боярина своего Федора Давыдовича противу, и повелѣ крыж у легатоса отнявши, да в сани положити, а Фрязина поимати[49] да и пограбити. То же все сътвори Федоръ, за пятнадцать верстъ въстрѣтилъ еа. Тогда же убояся легатосъ. Много былъ митрополитъ Филип изучилъ отъ книгъ, словесъ емлючи. И книжника Никиту поповича призва, ово самъ, емля отъ него рѣчи, глаголаше лѣготосу, иное же повелѣ самому съ нимъ глаголати. Онъ же ни единому слову отвѣта не дастъ, но рече: «Нѣтъ книгъ со мною». Тое же зимы женися князь великий тою царевною и вѣнчася въ церкви святыя Богородицы древяной, иже у гроба святаго Петра. Вѣнча же его протопопъ коломеньскый Осѣя,[50] занеже здѣшнимъ протопопомъ и духовнику своему не повелѣ, занеже вдовцы.
|
|
|
Фрязин поехал в Рим, взял царевну и привез. Тогда папа вместе с ней послал много добрых людей греков, и послал с ней легата своего храма. Таких легатов, говорят, он держит семьдесят, а кардиналов двенадцать по числу двенадцати апостолов, а сам он при службе принимает имя Божие. Когда же приехал Фрязин с царевной, послал великий князь своего боярина Федора Давыдовича навстречу и приказал, у легата латинский крест отняв, в сани его положить, а Фрязина взять и ограбить. Федор это и сделал, за пятнадцать верст встретил их. Тогда легат испугался. До этого митрополит Филипп много книг изучил, выбирая тексты, и он призвал книжника Никиту поповича: одно, по его подсказке, сам говорил легату, а другое велел Никите самому сказать. А легат ни единого слова не ответил, а сказал: «Нет со мной книг». Той же зимой женился великий князь на той царевне и венчался с ней в деревянной церкви святой Богородицы, что у гроба святого Петра. А венчал его протопоп коломенский Иосия, а здешним протопопам и духовнику своему князь не велел, потому что они были вдовцами.
Тогда же не бъ вѣсти князю венецѣйскому, дошелъ ли посолъ его до Орды, не дошелъ ли. Тогда посла Фрязинова брата къ нему Венецѣю, и поношая ему: «Что тако сътвори, съ меня честь снявъ, а тай чрезъ мою землю шлешь посла отай, меня не доложа». Братъ же Фрязиновъ Онтонъ ѣха, то ему сказа все, и посолъ его седит поиманъ въ тюрьмѣ. Князь же тьй съ нимъ наказа къ великому князю, чтобъ князь великый нелюбие отдал, а посла бы его отпустилъ къ Ордѣ: «А что будеть на подкруту бы еси ему далъ, а язъ самъ платежникъ». Тогда князь великый, по Онотоновымъ рѣчем, отпусти его, а съ нимъ толмача и диака отпусти, и седмьдесять рублевъ дасть ему, тогда седмьсотъ сказа ему и посла все взять.[51] И доиде тьй посолъ до Орды, зва царя, онъ же не обещася, но проводити его повелѣ татаромъ къ морю.
Тогда не было известий у венецианского князя, дошел его посол до Орды или нет. Тогда великий князь послал к нему в Венецию Фрязинова брата, упрекая его: «Почему ты так поступил, нанеся мне бесчестье, через мою землю тайно послал посла, меня не предупредив». Брат Фрязинов Антон поехал и сказал ему все, что посол его сидит, пойманный, в тюрьме. Тот князь с Антоном передал великому князю просьбу прекратить вражду, а посла отпустить в Орду. «А если будет нужно что на снаряжение, то дай ему, а я сам заплачу», — сказал он. Тогда великий князь после разговора с Антоном посла отпустил, а с ним переводчика и дьяка, и семьдесят рублей дал ему, а сказал семьсот, и послал все получить. И дошел этот посол до Орды, звал царя в поход, а тот ничего не обещал и приказал татарам проводить посла к морю.
Того же лѣта загорѣся митрополичь дворъ и около его и иные дворы. Тогда же Филипъ митрополитъ здравъ бысть, напрасно болѣзнь его изыма. Тогда и митрополью оставн, и в той болѣзни немного поживъ, преставися.[52] Обрѣте на нем самъ князь великый желѣза на всемъ тѣле его. И положенъ бысть въ заложеной отъ него церкви святыа Богородица, посторонь Ионы митрополита, и желѣза его надъ гробомъ повѣсиша, еже и нынѣ лежать, къ нимъ же вси прикладываются исцѣлениа ради.
В том же году загорелся митрополичий двор и другие дворы возле него. Митрополит Филипп был тогда здоров, но внезапно его охватила болезнь. Тогда он оставил митрополию и, проболев недолго, преставился. На нем нашел сам великий князь вериги по всему его телу. И похоронили его в заложенной им церкви святой Богородицы, возле митрополита Ионы, и вериги над гробом повесили, они и теперь лежат, и все к ним прикладываются для исцеления.
По преставлении же его нача пытати князь великый, кто ему сътворилъ. И кузнець избрася единъ, егоже искупилъ митрополитъ ис полону у татаръ къ церкви тъй ковати на потребу, таже пустити его повелѣ. Той рече, яко: «Един жеребей приковахъ къ тѣмъ желѣзомъ, занеже сказываеть, тѣсны ему, и не повелѣ никомуже сказывати ему». Потомъ тъй же мастеръ сказа на другый день яко: «Видѣхъ, — рече, — во снѣ идуща Филиппа митрополита въ всемъ своемъ сану на свой дворъ изъ церкви и вериги на руцѣ несущи свои. И язъ, стрѣтивъ, хотѣхъ поклонитися ему, тъй же Филипъ митрополитъ рече ми яко: “Почто сказалъ еси великому князю, кое приковалъ еси жеребей къ сѣмъ веригам? Азъ тебѣ не повелѣхъ сказати”. Азъ же рѣхъ: “Согрешихъ”. Онъ же рече: “Спустит ми тебѣ, и тебѣ и иным сказывати”. И вземъ веригы, поча мя бити. Азъ же пробудихся и обретохъ все тѣло свое ранено, и нынѣ немощенъ». И лежа мѣсяць отъ тѣхъ язвъ, и помолися святому, и исцѣлѣ.
После смерти митрополита великий князь начал узнавать, кто делал цепи. И объявился один кузнец, которого митрополит выкупил из татарского плена ковать для новой церкви, а потом велел отпустить его. Он сказал: «Я приковал одно звено к этим цепям: митрополит говорил, что они тесны ему, и велел никому не рассказывать об этом». Потом тот же мастер сказал на другой день: «Видел, — говорил он, — во сне, что митрополит Филипп идет во всем облачении на свой двор из церкви и вериги несет на руке. И я, встретив его, хотел поклониться ему, а митрополит Филипп сказал мне: “Зачем ты сказал великому князю, что приковал звено к этим веригам? Я не велел тебе говорить”. Я же сказал: “Грешен”. А он сказал: “Если спущу я тебе, ты начнешь и другим рассказывать”. И, взяв вериги, начал меня бить. Я проснулся, и оказалось, что все тело у меня изранено, и теперь я болен». И лежал месяц из-за этих ран, и помолился святому, и исцелился.
Того же лѣта поставиша митрополитомъ владыку коломенского Геронтиа[53], мѣсяца июля 29. Того же лѣта поставиша владыку на Коломну Никиту Семежкова. Того же лѣта, мѣсяца июля, обрѣтоша въ церкви святаго Спаса[54] княгиню Марию великаго князя Семена Ивановича,[55] нареченную въ мнишескомъ чину Фетинью, въ тѣле невреженну ничѣмъже, толико риза истлѣ. И посла князь великый по игумению Олексѣевскую, и повелѣ еа облещи въ всѣ новые ризы мнишеские, облече ея. Того же лѣта, мѣсяца августа 15, сътворися чюдо у гроба святаго Ионы митрополита. Отрокъ нѣкый осминадесять лѣтъ въ Переславли Разанскомъ имѣяше лѣвую руку суху и персти тоа руки къ длани пригбени. И въ время литургиа исцѣлѣ.
В том же году, 29 июля, поставили в митрополиты коломенского владыку Геронтия. В том же году поставили владыку в Коломну — Никиту Семежкова. В том же году в июле обрели в церкви святого Спаса княгиню Марию, жену великого князя Семена Ивановича, нареченную в монашестве Фетиньей, совершенно невредимую телом, только риза истлела. И послал великий князь за игуменьей Алексеевского монастыря и приказал одеть княгиню в новые монашеские ризы, и ее одели. В том же году 8 августа совершилось чудо у гроба святого митрополита Ионы. Некий юноша восемнадцати лет из Переяславля Рязанского имел сухую левую руку, и пальцы этой руки были согнуты и прижаты к ладони. И во время литургии исцелился.
Въ лѣто 6982. <...> Того же лѣта, мѣсяца маа 21, в вечеръ, на третье лѣто по заложении церкви, падеся та церковь заложеная съборная, а ужь были комары учали сводити, рекше покровъ. А отвалилася стена сѣверная, занеже межи стены тоа лѣствицу на полати доспѣли въсходъ, а възвели высоко, полоторою сажению выше Володимерские святыа Богородица, а полати надъ предними дверми доспѣли. Тогда же и полати падоша. А падеся въ первый час нощи, не вреди никогоже, а дѣлатели бяху уже ушли. Вся же ся церкви раззыбася от того падениа, щѣли велии явишася.
В год 6982 (1474).(...) В том же году, 21 мая, вечером, на третий год после закладки собора, упал этот заложенный собор, а уже начали своды выводить, иначе говоря, кровлю. Отвалилась северная стена, потому что в этой стене сделали входную лестницу на хоры, а они были высокими, на полторы сажени выше, чем во Владимирской святой Богородице, а хоры сделали над главным входом. Тогда же и хоры упали. А упала церковь в первом часу ночи, не ранив никого, строители уже ушли. А церковь вся сдвинулась от этого падения, и появились большие трещины.
Того же лѣта бысть прощение у гроба Феогнаста митрополита. Человѣкъ нѣкый в градѣ Москвѣ ходивъ по обычаю къ селу скудельничю,[56] иже имѣють гражане на погребение страннымъ. Обычай же имѣяху въ четвергъ седмыа недѣли ходяху тамо и купяху ту канонъ и свѣща, и мольбу творяху о умершихъ. Вкупѣ же и сей идяше. И загребаху старую яму, иже полну мертвых накладену, а новую ископаху, ту же все и копають и засыпають землею Бога ради, но вси гражане, мужи и жены. Сей же человѣкъ, вземъ въ приполъ земли изъ новые ямы, да понесе на ту старую, и тѣсноты ради людскя сподкнуся, паде земли, внезапу оглохну и онемѣ. И многи дни бывшу въ той болѣзни, и въ единъ отъ дни рече ему нѣкто, яко во снѣ: «Иди заутра въ соборную церковь святыа Богородицы». Онъ де прииде и нача прикладыватия ко всѣмъ гробомъ: и къ чюдотворцову Петрову, и Ионину, и Филипову. И якоже къ Фегнастову приложися, внезапу проглагола и прослыша, и всѣм възвести, како бысть нѣмъ, и нынеча языкъ бысть. «Яко, — рече, — преклонився, хотѣхъ лобзати мощи его, внезапу подвизася святый, и рукою меня благослови, и вземъ языкъ мой, извну потяну его Азъ же стояхъ яко мертвъ, внезапу проглаголахъ». И слышавше дивишася, и прославиша Бога, и Фегнаста митрополита, сътворшаго сие чюдо. И сказаша митрополиту Геронтию и великому князю, они же невѣриемъ одръжими бѣша,[57] не повелѣша звонить и всему городу славить его, но последи новую церковь сътвориша ту святую Богородицу и задѣлаша мощи его, въ землю покопавши, и покрова на гробницы каменной не положиша, и нынѣ въ небрежении гробъ его.
В том же году было исцеление у гроба митрополита Феогноста. Некий человек в городе Москве по обычаю ходил к скудельнице, имеющейся в городе для погребения нищих. Есть обычай в четверг седьмой недели ходить туда, покупать там кутью, и свечи, и творить молитвы за умерших. Вместе со всеми пошел и этот человек. И засыпали старую яму, полную мертвых, а новую выкопали, тут же все и копают, и засыпают землей Бога ради, все горожане, мужчины и женщины. Этот человек взял в полу одежды землю из новой ямы и понес в старую, и из-за тесноты споткнулся, упал на землю и внезапно оглох и онемел. И он пробыл в этой болезни много дней, и однажды сказал ему кто-то, как во сне: «Иди завтра в соборную церковь святой Богородицы». Он и пришел и начал прикладываться ко всем гробам и чудотворца Петра, и Ионы, и Филиппа. И когда к Феогносту приложился, внезапно заговорил, и вернулся к нему слух, и он всем рассказал, как был нем и нынче обрел речь. «Когда, — говорил, — преклонился, хотел поцеловать мощи его, внезапно двинулся святой, и рукой благословил меня, и, взяв мой язык, потянул его наружу. А я стоял, как мертвый, и вдруг заговорил». И слыша это, люди удивлялись и славили Бога и Феогноста митрополита, сотворившего это чудо. И рассказали митрополиту Геронтию и великому князю, но их обуяло неверие, и они не велели по всему городу звонить и славить Феогноста митрополита, а когда потом ту, новую церковь святой Богородицы построили, заделали мощи его, закопав в землю, и покрова на каменную гробницу не положили, и теперь в небрежении гроб его.
Послалъ князь великый во Псковъ[58] и повелѣ прислати мастеровъ церковныхъ, и приведоша их. Они же дѣло ихъ похвалиша, что гладко[59] дѣлали, да похулиша их дѣло извести, занеже житко растворяху, ино не клеевито. Тогда князь великый отпусти, иже послѣди дѣлаша Троицу[60] въ Сергиеве монастырѣ, и Ивана Златаустаго[61] на Москвѣ, и Стрѣтение на Поле,[62] и Ризъ Положение[63] на митрополиче дворѣ, и Благовѣщение[64] на великого князя дворѣ.
Послал великий князь во Псков и велел прислать церковных мастеров, и их привели. Они похвалили своих предшественников за то, что они гладко строили, но побранили их за то, как они делали известь, потому что они жидко разводили, а не вязко. Тогда великий князь их отпустил, а они впоследствии построили церковь Троицы в Сергиевом монастыре, Ивана Златоустого в Москве, церковь Сретения на Поле, Ризоположения на митрополичьем дворе и Благовещения на дворе великого князя.
Въ лѣто 6983. Посылылалъ князь велики посла своего Семена Толбузина[65] въ градъ Венецѣю къ тамошнему ихъ князю, извѣтъ кладучи таковъ, что посла его Тривизана отпустилъ съ многою приправою, а сребра пошло, рече, седмьсотъ рублевъ. Повелѣ и мастера пытати церковнаго. Онъ же тамъ бывъ, и честь прия велику, и сребро взя, а мастера избра Аристотеля.[66] «Многи, — рече, — у них мастери, но ни единъ избрася на Русь. Тъй же въсхотѣ, и рядися съ ним по десяти рублевъ на мѣсяць давати ему. И хитрости его ради Аристотелемъ зваху, — рече Семионъ. — Да сказывають, еще и турской, де, царь звалъ его, что въ Царѣградѣ седит, того ради». А тамъ, деи, церковь сказалъ въ Венецѣи святаго Марка, вельми чюдну и хорошу, да и ворота венецѣйскыи дѣланы, сказываеть, его же дѣла, вельми хитры и хороши. Да и еще, деи, хитрость ему казалъ свою такову. Понялъ, де, его къ себѣ на домъ (домъ, де, добръ у него и полаты есть) да велѣлъ, деи, блюдо взяти. Блюдо же, деи, мѣдяно, да на четырехъ яблокехъ мѣдяныхъ, да судно на немъ яко умывалница, якоже оловеничнымъ дѣломъ, Да нача лити изъ него, изъ одново на блюдо воду, и вино, и медъ — егоже хотяше, то будет. Да то, деи, слыша князь ихъ думу его, не хотяше пустити его на Русь; занеже, деи, не тотъ ужь у нихъ князь,[67] кой посла отпускалъ, тотъ, деи, умеръ при немъ. А того, деи, поставили не княжа роду, ни царьска, но избравши всѣми людьми умныхъ и храбрыхъ людей пять, или шесть, или десять, да велять, зерна намѣтив, вкинуть въ судно, акы въ ступку, а зерна, деи, белы, да выняти, деи, велѣли малому дитяти. Егоже, деи, до дващи вымет зерно, того поставили. И ѣздилъ, деи, в ыной градъ ихъ къ нему, да просилъ съ приношениемъ, и дружбу великаго князя высказывалъ, едва, деи его отпустил, яко въ дары. «Глаголють же еще, святая, де, Екатерина лежить у нихъ, не вѣм, та ли мученица, или ни, толико свята. А градъ той трижды море поимает на день, коли взыграется». А мѣсто, деи, то, коли сказывають у них сторожилцы и книжники, исперва не велико было, да много, де, въ море каменемъ придѣлали хитроки, гдѣ Венецѣя град стоять. Глаголють же каменей у нихъ 12 самоцвѣтных. А говорить, деи, что карабль съ человѣкомъ занесъ къ нимъ вѣтръ, и они деи хитростью увѣдали у него, да умъ отняли волшебною хитростию, да взяли у него.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 321; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!