ЖИТИЯ ЗОСИМЫ И САВВАТИЯ СОЛОВЕЦКИХ 32 страница
«Однажды пришел я из пустыни в монастырь в субботу вечером, и слушал утреню в день воскресения в трапезной, и по окончании утрени братия разошлись каждый в свою келию. Я же остался в трапезной и пробыл там недолго, около часу, и вышел из трапезной, когда уже утренняя заря ясно светила. И, немного не дойдя до гробницы блаженного Савватия, взглянул — и вижу старца, вышедшего из гробницы Савватия и идущего к Зосимовой, и, оглянувшись на меня, сказал: „Подвизайся, да получишь по силе трудов своих!” И увидел я лик его, и узнал, что воистину это преподобный Зосима. И вошел он в свою гробницу и затворился. Я же пришел следом за ним, и открыл двери гробницы, и смотрел: но никого не было, только один гроб святого, — а ведь только что ясно видел его. И сказал я про себя: воистину неложны были обещания святого духом пребывать с нами! В другой раз, когда я снова пришел из пустыни в святой Великий четверг и настало время Литургии, пошел я в трапезную и стал возле дверей — и вот явственно вижу, как в двери входит старец. И смотрел я на него прилежно, и узнал, что это пришел блаженный Зосима; и прошел он в церковь. И я пошел вслед за ним и стал возле церковных дверей, а Зосима стоял на игуменском месте. Когда же Литургия заканчивалась, святой подошел к царским вратам и начал причащать братию Пречистых Тайн Тела и Крови Христа Бога нашего; и сказал мне святой: „Иди и ты причастись". И я пошел, и причастился, объятый сильным трепетом, видя преподобного. И вся братия причастилась; а святой стоял возле Тайн Христовых, а потом стал невидим. И пусть известно вам будет, братия, что святой воистину духом пребывает с нами, как и обещал».
|
|
|
О погыбшем съкровищи и о утѣшении братнѣ
О пропавшем сокровище и об утешении брата
Бяше нѣкий старець именем Филимон, повѣда нам глаголя: «Живущу ми в пустыни, и вражнимь наваждением прииде ми скорьбь велия зѣло и възмете ум мой, и пребых нѣколико дьний смущаяся. И въстаах на обычное свое правило помолитися. По молитвѣ же сѣдшу ми, и мало въздремахъ и бых в забвение. Се приидоша в кѣлию мою два старца, аз же глаголах к нимь: „Что без молитвы приидосте здѣ?”[207] И рекоша ми: „Се сътворихом молитву. И ты ли не слыша?” И рекох има: „Сядита, господина моя". И сътворше молитву, сѣде един. И въпросих его: „Господи мой, кто ты еси? Не нашего вы манастыря старци и не имам знати вас". И рече ми: „Зосима ми имя, а се есть Саватие”. И глагола ми о скорби моей, утѣшая мя: „Не буди ти скорби о том, что погыбе в кѣльи твоей; то будет, точию подвизайся, а не унывай!” И ина глагола на утѣшение души моей. И так невидимь бысть. И азъ воспрянух и не видѣх никогоже. Скорбь же отиде от мене, и бых в радости.
|
|
|
Был некий старец по имени Филимон, и рассказал он нам следующее: «Жил я в пустыни, и, наваждением вражиим, случилась со мной печаль великая и смутила мой ум, и пробыл я несколько дней в смятении. И встал я на обычное свое правило помолиться. После же молитвы сел и немного задремал, и находился в забвении. И вот пришли в мою келию два старца, я же обратился к ним: „Что вы пришли сюда без молитвы?” И сказали они мне: „Мы сотворили молитву. Разве ты не слыхал?” И сказал я им: „Садитесь, господа мои”. И, сотворив молитву, один из них сел. И спросил я его: „Господин мой, кто ты? Ведь вы не из нашего монастыря, и я вас не знаю”. И ответил он мне: „Мое имя Зосима, а это Савватий”. И сказал мне о моей печали, утешая меня: „Не печалься о том, что пропало в келье твоей; то найдется, только подвизайся, а не унывай!” И иные слова говорил мне в утешение души моей. И потом стал невидим. Я же проснулся и никого не увидел. И печаль моя оставила меня, и стал я радостен.
Нѣкый бо брат положи в моей кѣлии числом 12 гривен сребра, и се, не вѣм како, погибе. Братъ же оскорбися. И аз такоже скорбь приа его ради. И по глаголу преподобнаго, погыбшее съкровище обрѣтеся на своем мѣсте. И азъ от скорби утѣшихся, и брат мой. И въздахом хвалу Богови и святым Его угодникомъ Зосимѣ и Саватию, посѣщающим чадъ своих».
|
|
|
А случилось так, что некий брат положил в келии моей 12 гривен серебра, и оно, неведомо как, пропало. Брат же тот сильно опечалился. И я тоже из-за него был в печали. И вот, по слову преподобного, пропавшее сокровище нашлось на месте своем. И я от печали утешился, и брат мой. И воздали мы хвалу Богу и святым Его угодникам Зосиме и Савватию, посещающим чад своих».
О явлении преподобнаго Зосимы
О явлении преподобного Зосимы
Се повѣда нам священноинок Досифей, ученикъ святаго: «Бывшу ми нѣкогда игуменом на Соловках.[208] И стоях в паперти[209] церковнем на пѣнии, братии нефимон поющимь.[210] И прииди ми въ умъ о нѣкоемь братѣ клирицѣ,[211] болящем тяжким недугом, стражущу от бѣса. И взирах ко образу преподобнаго, начах молитися, глаголя: „Отче святый и преподобне Зосимо! Ты еси началник святѣй обители сей и о Бозѣ събраннѣй братии, не печеши ли ся о брате сем? Много бо время стражющу ему в недузѣ том! Не можеши ли ты исцѣлити его и въставити здрава?” И се изглаголахъ, опрѣхся о пососѣ[212] и яко въздремах, то же помышляа. И се вижу идуща преподобнаго от своея гробница в церковь, и озрѣвся, рече ми: „Нѣсть ти на ползу прошение, еже молитися о оном брате; еще ему в том пребывати”. И се рек, невидим бысть. Азъ же възрѣхъ и трепет обьять мя. По отпущении же пѣниа, идох по обычаю ко гробу святаго с братиею, и повѣдах им, еже видѣх его на пѣнии и яже изрече ми. И се вси братиа прославиша Бога, глаголюще: „Въистину, господине отче, слышахом от многых братии, яко беспрестани посѣщаеть преподобный святое мѣсто сие по своему обѣщанию, и нас назирая, да некако в лѣности преходим житиа сего поприще”».
|
|
|
Поведал нам об этом священноинок Досифей, ученик святого: «Был я некогда игуменом на Соловках. И стоял во время службы на церковной паперти, в то время как братия пела великое повечерие. И пришло мне помышление о некоем брате-клирике, болящем тяжким недугом, страждущем от беса. И, взирая на образ преподобного, стал я молиться, говоря: „Отче святой и преподобный, Зосимо! Ты основатель святой этой обители и собранного для Бога братства, не печешься ли о брате сем? Давно ведь страждет от этого недуга! Не можешь ли исцелить его и восстановить в здравии?” И, произнеся это, оперся на посох и будто задремал, думая о том же. И вот вижу преподобного, идущего из своей гробницы в церковь, — и, оглянувшись, сказал он мне: „Не на пользу тебе прошение, — то, о чем просишь об этом брате; надлежит ему еще побыть в том недуге”. И, сказав это, стал невидим. Я же проснулся — и объял меня трепет. И по окончании службы пошел я, как обычно, ко гробу святого с братией и рассказал им о том, как видел его во время службы, и о том, что он сказал мне. И вся братия прославила Бога, говоря: „Воистину, господине отче, слышали мы от многих братий, что преподобный непрестанно посещает место это святое по своему обещанию, и нас опекает, чтобы и мы без лености проходили поприще этой жизни”».
Чюдо о нѣкоемь черньци, Елесѣи имянем
Чудо о некоем чернеце по имени Елисей
Ину вещь памяти достойну повѣда ми прежереченый старець Саватие, глаголя: «Послал нас игумен и братиа на службу: рыб ловити на рецѣ Выгу, у поруга у Золотца. А нас четыре браты, оприч мирянъ: первый — Данила, вьторый — Елисѣй, третий — азъ, Саватий, четвертый — Филаретъ. Идущим же нам по морю и приидохом на уреченое мѣсто Золотець. Начахом по обычаю нашему платити ветхыя сѣти. И не вѣм чесо ради, начат глаголати Даниил Елисею: „Почто, брате Елисѣй, всуе тружаешися, платя сѣти сиа, а уже твоа ловля минула. Ктому убо не имаши рыбъ ловити, се бо ти смерть приближися”.
Другую историю, памяти достойную, поведал мне вышеупомянутый старец Савватий: «Послал нас игумен и братия на службу: ловить рыбу на реке Выг, у порога Золотца. А нас было четыре брата, кроме мирян: первый — Данила, второй — Елисей, третий — я, Савватий, четвертый — Филарет. Шли мы по морю и пришли в назначенное место Золотец. И начали, как обычно, чинить ветхие сети. И, не знаю, по какой причине, стал говорить Даниил Елисею: „Зачем ты, брат Елисей, напрасно трудишься, чиня эти сети, ведь ловля твоя миновала. Не придется тебе рыбу ловить, потому что смерть твоя приблизилась".
Елисѣй же сия слышав от него, начат тѣлом утерьпати, душею же ужасатися. И обьять ѝ скорбь велика, понеже не у сподобися великаго образа аггелскаго — схимы;[213] священноиноку бо не сущу ту близ,[214] понеже на пустѣ мѣсте быхом. Мы же начахом его увѣщавати утѣшителными словесы, глаголюще: „Почто тако, брате, малодушьствуеши и себе съкрушаеши;[215] положи упование на Бога,[216] и Тъй сътворит яко же хощеть, Человеколюбець бо есть, и устроить путь твой. Аще на пусте мѣстѣ есмы и священноиноку не сущу, но Богъ вездѣ вся зритъ, Всевидящее Око, аще кто призовет Его от всея душа чистым сердцем. Ты же сътвори достойно и, прекрестяся, положи на себя схиму, молитвы призывая преподобных отець наших Зосимы и Саватиа”.
Елисей же, услышав это, стал телом неметь, а душой ужасаться. И объяла его великая скорбь, потому что не успел он принять великого ангельского образа — схимы; священноинока же не было там поблизости, потому что находились мы в пустынном месте. Мы же стали увещевать его и успокаивать: „Зачем, брат, так малодушествуешь и сокрушаешься; возложи упование на Бога, и Тот сотворит так, как захочет, ибо Человеколюбец, и устроит путь твой. Хотя и находимся в мы пустынном месте и нет здесь священноинока, но Бог, Всевидящее Око, везде и все видит, если кто призовет Его от всей души чистым сердцем. Ты же приуготовь себя достойно — и, перекрестясь, возложи на себя схиму, призывая молитвы преподобных отцов наших Зосимы и Савватия”.
Нощи же приспѣвшю, начат Елисѣй зѣло пакы скорбѣти, глаголя: „Яко рече ми Данил, как бы ми копие вь сердце въньзе!” И по глаголу нашему положи на себя святую схиму. Нам же велми скорбящим о скорѣм преложении брата; положихом его на постели, и сами опочити възлегохом близ его. Таже сном побѣжени быхом крѣпцѣ. И убудившеся, не обретохом брата на одрѣ. И воставъ, скоро идохом на взыскание его. Мало же поискавъше, срѣтохом его идуща к нам, схимы же не бѣ на главѣ его. Мы же въпросихом: „Гдѣ, брате, схима, бывшаа на главѣ твоей?” Он же отвѣща: „Приидоша множество бѣсов и въсхитиша мя от мѣста, на немже лежа, вам же спящим. И схиму с меня сняша, не вѣм гдѣ”. Мы же въпросихом его, како от бѣсовскых тѣхъ рукь избѣже. Отвѣща: „Зосима, началникь нашь, отъял мя у них”. Мы же и схиму обрѣтохом, на кляпинѣ висящу.
Когда же наступила ночь, Елисей опять стал сильно тужить, говоря: „Как только сказал мне это Даниил, то будто копье мне в сердце вонзил!” И, по совету нашему, возложил на себя святую схиму. Мы же были сильно опечалены такой скорой переменой, происшедшей с братом; и положили его на постель, а сами легли отдохнуть возле него. И одолел нас крепкий сон. И, пробудившись, не нашли мы брата на ложе. И, встав, немедленно отправились на его поиски. Недолго поискав, встретили его идущим навстречу, схимнического же покрова не было на главе его. И спросили: „Где, брат, схима, бывшая на главе твоей?” Он же отвечал: „Пришло множество бесов, и похитили меня с того места, на котором я лежал, когда вы спали. И схиму с меня сняли, не ведаю где”. Мы же спросили, как он из тех рук бесовских убежал. Он же ответил: „Зосима, первоначальник наш, отнял меня у них". И нашли мы схиму его, висящую на коряге.
Болный же начать зѣло скорбѣти, якоже и преже, — молит нас, како бы мощно домыслитися вь схиму пострищи его. Мы же положихом его в карбас и пустихомся по Выгу-рецѣ вниз. Бѣ бо рѣка она страшна велми — порогы высокы зѣло и неудобь проходимы. И ужасахомся вельми стремления воднаго. Болный же укрѣпляа нас, глаголя: „Не бойтеся, Зосима здѣ с нами”. Мы же, благодаряще Господа и святаго на помощь призывающе, без вреда преидохом по страшной оной рецѣ и моря достигохом, Богу помогающу нам.
Больной же стал сильно тужить, как и прежде, и просил нас придумать, как постричь его в схиму. Мы же положили его в карбас и пустились вниз по Выгу-реке. Была та река очень опасной из-за высоких и труднопроходимых порогов. Мы же сильно ужасались, глядя на стремительное течение вод. А больной укреплял нас, говоря: „Не бойтесь, Зосима здесь с нами!” И мы, благодаря Господа и призывая на помощь святого, без ущерба прошли по той страшной реке и достигли моря с Божией помощью.
По морю и в Вирму приидохом. Болному же зѣлне болящу и велми скорбящу о своем несъвершении. Нам же о сем мыслящим, како бы вещь ськратить: пуститися к манастырю — далече, яко верстъ от пристанища того 120, а вѣтри по морю противни. Мы же умысливше везьти его в Суму-рѣку,[217] тамо сущу священноиноку, но пакы нощи темнѣ сущи. Вложихом его в большее судно и людей на помощь к себѣ прияхом. Начахом плыти по морю к Сумѣ-рецѣ, и яко быхом посреди губы, вьста на мори буря велика зѣло. И смяте нас и в недоумѣние приведе, понеже парус раздрася и стыр изломися от зѣлныя буря, волны же, горам подобны, въсхождаху на нас. И всѣм нам живота отчаявшимся, людие же с нами в суднѣ горко укоряху и проклинаху нас и болнаго.
И пришли по морю в Вирму. Больной сильно страдал и скорбел о том, что не успел принять схиму. Мы же думали о том, как бы дело ускорить: плыть в монастырь — далеко, верст около 120-ти от того места, а на море — встречные ветры. И решили везти его в Суму-реку, где был священноинок, но тут снова ночь наступила. Положили мы его в большее судно и взяли на помощь себе людей. И поплыли по морю к Суме-реке, и, когда были посреди губы, поднялась на море страшная буря. И привела нас в смятение и в полную безысходность, потому что и парус разодрался, и мачта сломалась от сильной бури, и волны, подобные горам, обрушивались на нас. И все мы не надеялись уже остаться в живых; люди же, бывшие с нами в судне, горько укоряли нас и проклинали нас и больного.
Болной же, яко услыша их укоряющих и велми ужасающихся, понеже ничто надѣятися, разве смерть пред очима, зане и весла волны из рук избиша и осташа бездѣлни, ниоткуду помощи надеятися, точию на всесилнаго Бога надежю възложихом и непрестанно преподобных Зосиму и Саватиа на помощь призывахом, нощи же темнѣ сущи, другу друга пред собою не видѣти, болный же рече: „Не скорбите, братие, и не бойтеся, вижю бо отца нашего святаго Зосиму с нами в суднѣ, помогающа нам! Сия же вся стражемь от врага, хотящаго погубити душю мою! Богъ же проженет съпостата молитвами преподобных угодник Своих!” По мале же времени начат вѣтръ улягати и море тишитися. И бысть тишина велиа молитвами святых, — и дьни свитающу.
Больной же, когда услышал, как они укоряют нас и в каком ужасе пребывают, — ибо уже не на что было надеяться, кроме смерти, стоявшей перед глазами, так что и весла из рук выбило, и все мы остались без дела, — и неоткуда уже было надеяться на помощь, но только возложили надежду на всесильного Бога и преподобных Зосиму и Савватия непрестанно на помощь призывали, — а ночь была такая темная, что и друг друга перед собою не видно, — как вдруг больной сказал: „Не скорбите, братия, и не бойтесь: вижу отца нашего, святого Зосиму, в одном судне с нами, помогающего нам! А это все терпим от врага, желающего погубить мою душу! Но Бог прогонит супостата молитвами преподобных своих угодников!” И в скором времени ветер стал утихать и море успокаиваться. И наступила полная тишина на море, молитвами преподобных, — и стало светать.
Мы же познахомься близ пристанища, егоже не надѣяхомся, понеже бо вдахомся волнам, отнюд не имуще о себѣ промышлениа. Приидохом же в Суму-рѣку и манастырскаго дому достигохом. Аз же, Саватѣй, текох позвати игумена того,[218] и сказах старца болнаго, требующа его. Он же не обленися, но скоро прииде съ мною. Приидохом же — и обрѣтохом старца умерша. Мы же начахом плакати горкыми слезами, и на святаго поимы дѣюще и слезы къ слезам прилагающе, глаголахом: „Что, преподобне, толика труда подьяхом, колику в мори бѣду приимше, а надѣяхомся на твою помощ и заступление! Нынѣ же всего лишихомься, егоже надѣяхомся, и не получихом!” Абие же мертвый нача двизатися, мы же припадше и обрѣтохом жива. Начат же глаголати к нам ясно и цѣломудрено. Внесохом же его в кѣлию, и священник начатъ постригание великаго образа, и, съвершив, причастив его Святых Тайнъ Тѣла и Крове Христа Бога нашего. Болный же о всем прославив Бога, и миръ дав всѣм и о Христѣ цѣлование, и пакы успе о Господѣ,[219] сподобився божественаго просвѣщениа[220] молитвами преподобных отець Зосимы и Саватия».
Мы же оказались вблизи пристанища, о котором уже и не помышляли, отдавшись на волю волн и не зная, где мы находимся. И пришли мы в Суму-реку и добрались до монастырского подворья. Я же, Савватий, побежал звать игумена того и сказал ему о больном старце, нуждающемся в нем. Он же не поленился и быстро пошел со мной. Пришли мы — и обнаружили старца умершим. И заплакали горькими слезами, укоряя святого и плача все сильнее и сильнее: „Как же так, преподобный, ведь мы столько вынесли тягот и такую беду в море претерпели, надеясь на твою помощь и заступление! И ныне всего лишились, и того, на что надеялись, не получили!” И вдруг умерший пошевелился, мы же склонились над ним и увидели, что он ожил. И стал он говорить с нами ясно и разумно. Внесли мы его в келию, и священник начал пострижение его в великий ангельский образ — и, совершив, причастил больного святых Тайн Тела и Крови Христовых. Больной же прославил Бога за все — и, простившись со всеми, и дав во Христе целование, снова почил о Господе, удостоившись божественного просвещения, по молитвам преподобных отцов Зосимы и Савватия».
О пожарѣ и о поставлении новыя трапезы
О пожаре и о построении новой трапезной
Повѣда ми той же старец Саватѣй:
Поведал мне тот же старец Савватий:
«Случися, рече, по нашим грѣхом, Богу попущающу сгорѣла у нас в манастырѣ трапеза и церковь теплаа Успение Пресвятыя Богородица.[221] И что было в церкви: сосуды, и ризы, и книгы, и в трапезѣ и под трапезою в подклѣтех всякыя запасы манастырскыя, — то все погорѣ, понеже попусти Богъ тому быти в зимное время. Ни единоя иконы успѣша вынести из церкви или из трапезы; елико служба съдержит церковнаа, и чимь питатися братии, от рыб и от всякого запасу, то все огнь потреби, зане в нощи сущи прииде огнь. Нам же в конечнѣй нищетѣ оставшим, и начахом съвѣтовати, терпѣти ли на мѣсте томъ, или разытися, кого гдѣ Богъ направит. Но токмо едино утѣшение имамы: еже къ гробом началников своих чюдотворцев приходяще молитися, и от них помощи и заступлениа просяще, понеже в недоумѣние впадохом о своем пребывании.
«Случилось, что, по грехам нашим и попущением Божиим, сгорела у нас в монастыре трапезная и теплая церковь Успения Пресвятой Богородицы. И все, что было в церкви: сосуды, и ризы, и книги, и в трапезной, и под трапезной, находившиеся в подклетях всякие запасы монастырские (ибо Бог попустил случиться этому в зимнее время), — все то сгорело. Ни одной иконы не успели вынести из церкви или из трапезной; и все, что используют в церковной службе и чем питается братия — рыбные и всякие запасы, — все то огонь истребил, так как пожар начался ночью. Мы же остались в крайней нищете и стали советоваться, потерпеть ли нам еще на месте том или разойтись, кого куда Бог направит. И одно только утешение имели: приходить ко гробам первоначальников наших, чудотворцев, молиться и просить у них помощи и заступления, поскольку совершенно не знали, как нам быть.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 97; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!