Подготовка текста, перевод и комментарии Л. А. Ольшевской 5 страница
Чюдно поистинѣ, како отверзъшимся тому мысленымъ очемъ и позна святыа архаангелы, ихже николиже видѣлъ. Отъ сего яве есть: аще бо во плоти достоинъ есть видѣти и познати, колми паче, отрѣшився отъ соуза плотскаго, можетъ познати не точию святыя ангелы, но и вся святыя. И отъ сего яве есь: аще и женатъ бѣ, но въ дѣвстве пребываху, яко братия его многи дѣти имяху, толико же пожиша съ женами, — и сего ради сей сподобися. Тако бысть отъ Бога, ему же слава нынѣ, и присно, и во вѣкы вѣкомъ.
Поистине удивительно, как открылись у него мысленные очи и познал он святых архангелов, которых никогда не видел. Из этого явствует: если человек во плоти был удостоен видеть и разуметь, тем более, отрешившись от плотских уз, может узнать не только святых ангелов, но и всех святых. И из этого следует: хотя он и женат был, но пребывал в невинности, ибо братья его имели много детей, столько же прожив с женами, — вот почему Илинарх был удостоен этого видения. Так было от Бога, ему же слава ныне, и присно, и во веки веков.
Во обители старца Иосифа нѣкий человѣкъ, отъ славныхъ родомъ, именемъ Елевферие Волынский именуемъ,[43] прииде къ старцу Иосифу, и приятъ ангелский образъ въ его манастыри, и нареченъ быстъ Евфимие. Сей въ толико умиление и слезы прииде, яко не точию въ келии, но и въ церковномъ правилѣ молитву Исусову[44] со вниманиемъ глаголаше и безпрестани плакаше; и въ келии ничесоже ино не дѣлаше, точию слезамъ прилѣжа и колѣнопреклонению; и никомуже бесѣдоваше; на всякой литургии у старца Иосифа прощение приимаше въ помыслѣхъ.
|
|
|
В обители старца Иосифа был некий человек из знатного рода по имени Елевферий Волынский, он пришел к старцу Иосифу, и стал монахом его монастыря, и был назван Евфимием. Этот монах приходил в такое умиление и слезы, что не только в келье, но и во время церковной службы молитву Иисусову читал сосредоточенно и плакал беспрестанно; и в келье ничего другого не делал, только слезно плакал и преклонял колени; и ни с кем не разговаривал; и на каждой литургии каялся в греховных помыслах, и получал у старца Иосифа прощение.
Нѣкогда стоящу ему на литургии, молящуся и плачющу, внезаапу ото олтаря облиста его свѣтъ неизречененъ; онъ же страхомъ великымъ обьятъ бысть и помале приступи клиросу, исповѣда старцу Иосифу сияние свѣта того. Старець же рече ему: «Не внимай тому, но точию молитвѣ и слезамъ». По видѣнии же томъ инокъ Евфимие положи на ся иноческый великий образъ и причястився животворящаго тѣла и честныя крови Христа, Бога нашего.
Однажды, когда он стоял на литургии, молясь и плача, внезапно от алтаря его озарил несказанный свет; он же был охвачен великим страхом и спустя некоторое время приблизился к клиросу и поведал старцу Иосифу о сиянии света. Старец же сказал ему: «Не внимай этому, думай только о молитве и слезах». После этого видения инок Евфимий принял схиму и причастился животворящего тела и честной крови Христа, Бога нашего.
|
|
|
И во единъ ото дний не пришедшу ему на утренее словословие, пославъ отець, възбужающаго братию; онъ же, пришедъ со огнемь, обрѣте его лежаща на колѣнехъ предо образомъ Божиимъ и пречистыя Богородица, и четкы въ рукахъ держаща, и слезы на лице многи имуща — на колѣнопреклонении душу свою Богу предасть. Посланный же братъ, мнѣвъ его спяща, и хотѣ его возбудити, и обрѣте его отшедша ко Господу. Таковыя убо смерти Богь посылаетъ на готовыхъ, насъ устрашаа, неприготованныхъ, и на покаяние обращая, еже всегда помышляти безвѣстное нашествие смерти.
Когда в один из дней он не пришел на утреннее славословие, отец-игумен послал к нему монаха, который будил братию; он же, придя с огнем, нашел Евфимия, лежащего на коленях перед образом Божиим и пречистой Богородицы, держащего в руках четки, с заплаканным лицом — на коленопреклонении предал душу свою Богу. Посланный же брат, думая, что Евфимий спит, хотел его разбудить и обнаружил, что он мертв. Такую смерть Бог посылает готовым к ней, устрашая нас, неподготовленных, и на покаяние обращая, чтобы всегда помнили о неожиданном приходе смерти.
|
|
|
По скончании же его, по времени, намъ исповѣда старець Иосифъ о свѣте, иже осиа преже реченнаго инока Еуфимиа, и како възбрани ему не внимати таковыхъ. Мы же начахомъ разсужати таковаа на благая. Онъ же глагола намъ: «Аще и блага будетъ, но намъ ни на коюже ползу таковая, но отвращати и не приимати, да не вмѣсто пастыря волка приимемъ. Нѣкоему ото отець явися Сатана, и свѣтомъ неизреченымъ облиста, и глагола ему: “Азъ есмь Христосъ”. Онъ же смѣжи очи свои и глагола ему: “Азъ Христа не хощу здѣ видѣти”». Колми паче намъ, немощнымъ, и въ послѣднее сие время не искати таковыхъ, но послушание имѣти, и тружатися телеснѣ, и посту и молитвѣ по силѣ прилежати, и смирению, еже имѣти себе подо всѣми (сие бо есть покровъ всѣмъ добродѣтелемъ) и полагати начало.[45]
Спустя время после кончины его старец Иосиф рассказал нам о свете, осиявшем монаха Евфимия, о чем шла речь выше, и о том, как запретил ему обращать внимание на это. Мы же начали толковать случившееся как благое знамение. Он же сказал нам: «Если и благо будет, но нам не на пользу такое; от этого нужно отдаляться и не внимать ему, чтобы не принять вместо пастыря волка. Некоему из монахов явился Сатана, и несказанным светом осиял, и сказал ему: “Я Христос”. Он же закрыл свои глаза и ответил ему: “Я Христа не хочу здесь видеть”». Тем более нам, немощным, и перед концом света нельзя стремиться к такому, а надо иметь послушание, заниматься трудом, по силе возможностей прилежать посту и молитве, а также смирению, считая себя ниже всех, так как это главная из добродетелей, и держать начало.
|
|
|
Якоже у насъ инокъ Феогностъ, по мирьскому пореклу Скряба, иже положи начало житию своему сице: вмѣсто свиты отъ тѣла положи броня желѣзны да на всякъ день совершаше псалмы Давидовы, да пять каноновъ, да тысящу колѣнопреклонениа, да пять тысящь Исусовыхъ молитвъ. И не измѣни таковаго правила и до кончины своея, и по трехъ лѣтехъ отойде ко Господу. Якоже Епифание, иже бѣ отъ великихъ и славныхъ, отверьжеся мира въ юности и пребысть въ послушании. Якоже древний Досифее пять же точию лѣтъ со смирениемь въ нищетѣ работая всѣмъ, яко незлобивый агнець и голубь цѣлый, и по пяти лѣтъ отъиде къ Господу. И Давидъ юнный, иже седми лѣтъ престрада, якоже древний Иевъ: червемъ ногу его грызущимъ, глаголемымъ волосатикомъ,[46] и по вся нощи и спати ему не даяху, но со стенаниемъ гласъ испущаше и сущимъ съ нимъ не даваше почити. И въ той болѣзни скончася и отойде къ Господу. И инии мнози въ нашей обители со смирениемъ по силе подвизашася и послушаниемь; яко вещни суще, по Лѣствичникову слову, вещно и житие изволиша проходити.[47] И вси ти вѣруютъ Богу, яко спасение получиша.
Как у нас инок Феогност, по мирскому прозванию Скряба, который положил житию своему такое начало: вместо рубашки возложил на тело железные латы, и каждый день читал псалмы Давидовы да пять канонов, и совершал тысячу земных поклонов да пять тысяч Иисусовых молитв. И не изменил этого обычая до своей смерти, которая произошла через три года. Как Епифаний, который был богатым и знатным человеком, но в юности отрекся от мирского и пребывал в послушании. Как достигший глубокой старости Досифей, который только пять лет со смирением и в нищете служил всем, как незлобивый агнец и целомудренный голубь, а по прошествии пяти лет умер. И юный Давид, который семь лет страдал, как и древний Иов: черви, называемые волосатиками, грызли ему ногу и не давали все ночи спать, и бывшие с ним не могли уснуть от его стонов и крика. И в той болезни скончался и отошел к Господу. И иные многие в нашей обители со смирением и послушанием совершали посильные для них подвиги; будучи созданы по законам вещественной жизни, по словам Лествичника, прожили они жизнь по вещественным законам природы. И все веруют Богу, что спасение получили.
Повѣдаю же вамъ ино чюдо преславное, еже слышахъ ото отца Никандра, иже въ странахъ родившагося Литовьския земля и жительствовавшаго тамо. И въприхожение еже къ Угрѣ безбожнаго царя агарянскаго Ахмата[48] и той плененъ бысть нѣкоимъ отъ князей его, еще пребывая въ мирьскомъ образѣ, и понуженъ бысть отоврещися Господа нашего Исуса Христа. Множество же крестовъ на гойтане, еже взяша у християнъ злочестивии того слуги, и тѣхъ множество животворящихъ крестовъ повелѣ той безбожный князь давати ему (пещи тогда горящи въ храмине той), яко да вверзетъ ихъ во огнь, а другому слузѣ стояти с мечемъ надъ главою: аще не вверзетъ ихъ, да усечетъ его. Онъ же изволи паче умрети за Господа нашего Исуса Христа и глагола безбожному князю: «Мы симъ поклоняемся и лобзаемъ ихъ». Злочестивый же той повелѣ устрашити его посѣчениемъ, и рѣзати помалу по шии его, и давати ему кресты — да вверзетъ ихъ въ огнь. Онъ же не хотяше того сотворити. Безбожный же той повелѣ, вземъ за гойтанъ, тѣми кресты бити его безъ милости. Онъ же никакоже не послуша. И абие внезапу прииде страхъ на безбожнаго царя Ахмата, и побѣже. Тогда и той и князь побѣже. А его во единой срачице и босого повергоша на лединѣ, и великаго ради мраза перьсти ногамъ его отпадоша. И по отшествии безбожныхъ взяша его, елѣ жива, во градъ; бысть произволениемъ мученикъ и безъ крови вѣнечникъ.
Поведаю же вам другое чудо преславное, которое слышал от отца Никандра, что родился и жил в Литовской земле. Когда безбожный агарянский царь Ахмат пришел к Угре, Никандр, будучи еще мирянином, был пленен одним из князей Ахмата и принуждаем к отречению от Господа нашего Иисуса Христа. Повелел тот безбожный князь дать Никандру шнурок со множеством животворящих крестов, которые его злочестивые слуги отняли у христиан, чтобы бросил их в огонь (в том доме тогда топилась печь), а другому слуге повелел стоять с мечом, поднятым над головой пленника: если Никандр не ввергнет их в огонь, то отрубить ему голову. Никандр же предпочел лучше умереть за Господа нашего Иисуса Христа и сказал безбожному князю: «Мы крестам поклоняемся и целуем их». Злочестивый же князь повелел устрашить его смертью: резать понемногу шею Никандра и давать ему кресты, чтобы бросил их в огонь. Он же не хотел этого сотворить. Безбожный же князь повелел, взяв за шнурок, теми крестами бить Никандра без милости. Он же никак не подчинялся. И внезапно напал страх на безбожного царя Ахмата, и побежал он. Тогда и тот князь побежал. А Никандра в одной сорочке и босого бросили на льдине, и из-за сильного мороза пальцы на ногах его отмерзли. И после ухода безбожных взяли его, едва живого, в город; был он по своей воле мучеником и без крови принял этот венец.
Бѣ же благоразуменъ: аще и не навыче писаниа, но отъ слуха вся въ памяти имяше и разумѣвъ, коликихъ благъ сподоби его Богъ, яко не отвержеся Того и честнаго креста не вверже во огнь, но скорбяше зѣло, яко не скончяся мучениемъ за Христа. И сего ради изволи отврещися мира, и иде къ старцу Иосифу въ его монастырь, и бысть мнихъ. Ему же и азъ много время сожительствовахъ. И пребысть въ немъ лѣтъ 40 и 3, всякую добродѣтель исправи: нестяжание, и послушание, и молитву, и слезы; и до тридесяти лѣтъ пребысть болнымъ служа, не имый ни келиа своеа. Воздержание же толико исправи, яко и до самого конца, но всегда зъ братиею представленая, и та не вся приимаше, но повсегда приимаше, но брашно оставля, якоже старець Иосифъ глаголя: «Се есть, — рече, — часть Христа моего». Всѣхъ же добродѣтелей его невозможно въ мимотечении сказати; еже ему поспѣшествова Богъ исправити сего ради, яко не отвержеся имени его — великаго и честнаго креста не вверьже во огнь.
Был он благоразумным человеком: хотя и не научился писать, но со слуха все в памяти хранил и разумел, скольких благ сподобил его Бог, потому что не отрекся от Него и не бросил в огонь честного креста, только сильно печалился, что не умер мученической смертью за Христа. И поэтому пожелал отречься от мира, и пришел в монастырь к старцу Иосифу, и стал монахом. С ним и я долгое время жил. Никандр пребывал в монастыре 43 года, исполненный всякими добродетелями: нестяжанием, и послушанием, и молитвой, и слезами; около тридцати лет служил больным, не имея даже своей кельи. Воздержание такое творил, что всегда, до самой смерти, не все, принесенное братиею, принимал, а обычно принимаемую пищу оставлял, говоря, как старец Иосиф: «Это часть Христа моего». О всех его добродетелях нельзя сказать мимоходом; это ему Бог помог совершить за то, что Никандр не отрекся от него — не бросил в огонь великого и честного креста.
Сей ми исповѣда таковое преславное чюдо. «Еще ми, — рече, — въ мирѣ живущу, на краехъ земля Литовьскиа, бѣ же тамо церкви владычици нашеа Богородици, въ нейже многи чюдеса бываху преславною Богородицею. Едино же тебѣ повѣмъ.
Никандр поведал мне это преславное чудо. «Когда я, — говорил, — еще жил в миру, на окраине Литовской земли, там была церковь владычицы нашей Богородицы, в которой многие чудеса совершались преславною Богородицею. Об одном из них тебе расскажу.
Бѣ тамо нѣкая вдавица отъ благородныхъ, имѣа сына единочада, и тому въ воиньстве учинену сущу. Случи же ся ему, болѣвшу, скончатися. Его же по закону умершихъ скутавше, несоша къ той церкви, хотяще погребению предати его. И начинающимъ еже вложити его въ гробъ и землею посыпати, мати же его, безпрестани плачющи, и биющи въ перси, и власы терзающи, съ воплемъ крѣпкимъ моляше пречистую Богородицу и главою биющи о гробъ сына своего, глаголющи: “Дай ми, Владычице миру, жива сына моего, и разрѣши вдовьство и сиротство!” И на многь часъ плачющи горко, не дасть во гробъ вложити его, яко и инѣмь съ нею плакати. И егда подвигоша его, еже во гробъ вложити, вдовица же поверже себе на землю, горко плачющи. И абие подвижеся умерший. И, открывше, разрѣшиша его, якоже иногда Лазаря.[49] Онъ же абие воста здравъ, яко николиже болѣвъ. Сущии же ту возопиша: “Господи, помилуй!” — и со многимъ удивлениемъ и страхомъ со вдовицею и съ сыномъ ея прославляху преславную Богородицу на многъ часъ, сотворшую таковое страшное чюдо. И отъ того времени до вторыя смерти “Мертвымъ” нарицаху его.
Была там некая вдовица из знатных людей, имела единственного сына, который находился на военной службе. Случилось так, что он, заболев, умер. Его же, как принято делать с умершими, обрядили и понесли к той церкви, чтобы предать погребению. Как только хотели положить его во гроб и засыпать землей, мать, беспрестанно рыдая, и ударяя себя в грудь, и терзая волосы, с громким воплем стала молить пречистую Богородицу и биться головой о гроб сына своего, говоря: “Верни мне, Владычица мира, живого сына и разреши вдовство и сиротство!” И много времени плакала горько, не давая положить его во гроб, так что и другие с ней плакали. И когда подняли его, чтобы положить во гроб, вдова упала на землю, горько плача. И вдруг пришел в движение умерший. И, открыв, распеленали его, как некогда Лазаря. Он же тотчас встал здоровым, будто никогда не болел. Бывшие же тут воскликнули: “Господи, помилуй!” — и со многим удивлением и страхом со вдовицей и сыном ее долго прославляли преславную Богородицу, сотворившую такое страшное чудо. И с того времени до второй смерти “Мертвым” звали его.
Вопросиша же его, аще что видѣ отъ тамо сущихъ. Онъ же рече, яко: “Ничесоже не помню”. И отъ сего вѣдомо есть, яко и видѣвъ тамошняа, но забывъ, занеже до нынѣшняго умертвиа пребысть въ жизни сей до четыредесять лѣтъ и вся забывъ, елико въ тѣ лѣта быша. Но егда воскресе, якоже и второе родися: и тамошняя, и здѣ сущая — вся забывъ, по таковому образу, яко и намъ многажды случается во снѣ видѣти, возбнувъше же, вся забыти. Якоже о Лазарѣ писано есть, яко ничесоже не повѣда: или не оставленъ есть видѣти, или и видѣ, да не повелѣно есть ему повѣдати».
И спросили его, видел ли что там. А он отвечал: “Ничего не помню”. И стало ясно, что, если и видел он там бывшее, то забыл, потому что до нынешней смерти пробыл в этой жизни до сорока лет и все забыл, что в те годы было. Но когда воскрес, будто бы второй раз родился: и тамошнее, и здешнее — все забыл, подобно тому, как и нам часто случается во сне видеть, пробудившись же, все забыть. Как и о Лазаре писано, что ничего не поведал: или не позволено было видеть, или и видел, но не разрешено ему было рассказывать».
Есть же и ина смерть человѣкомъ: видимъ есть яко мертвъ, но душа его въ немъ есть, — и иже бываетъ молниею пораженымъ и громомъ. Яко Анастасие-царь пораженъ бысть громомъ,[50] его же въскорѣ затвориша во гробѣ, и потомъ оживе и нача восклицати во гробѣ, тако же и въ наша лѣта нѣкий юноша пораженъ бысть громомъ, его же въскорѣ погребоша, и глаголаху о немъ, яко вопи во гробѣ. Такоже елици и виномъ горющимъ опивахуся и умираху или ото угару умираху, сии по нѣколицехъ днехъ оживаху нѣции, занеже души ихъ еще въ нихъ быти и не совершенно умираху. И елици ото удара, или отъ болѣзни малы, или въскорѣ умираху — сихъ всѣхъ въскорѣ не подобаетъ погрѣбати, ниже на студени полагати: случаетъ бо ся нѣкимъ убо умирати, а души ихъ еще въ нихъ быти. Нѣкий мнихъ умеръ, и, нарядивше его, положиша въ гробници. И прииде понамарь взяти и нести его въ церковь, еже пѣти надъ нимъ, и обрѣте его погребалныя ризы свергьша съ себе и сѣдяща. И аще бы въскорѣ погребенъ былъ и во гробѣ ожилъ бы, и паки нужною смертию умерлъ бы. Но тогда лѣто бѣ, и сего ради и оживе; аще бы зима была, и онъ мразомъ умеръ бы. Сего ради, якоже рѣхъ, не подобаетъ въскорѣ погрѣбати, ниже на студени полагати.
Бывает и другая смерть людям: по виду как мертвый, но душа его в нем, — это бывает с пораженными молнией и громом. Как Анастасий-царь поражен был громом и вскоре положен во гроб, а потом ожил и начал кричать во гробе, так же и в наше время некий юноша поражен был громом, его же вскоре погребли, и говорили о нем, что кричал в гробу. Также и некоторые из тех, что вином горящим опивались или от угару умирали, после нескольких дней оживали, потому что души их еще в них были и они не совсем умерли. И если от удара, или от скоротечной болезни, или внезапно умерли — всех этих не следует вскоре хоронить, тем более в холодное место класть: случается с некоторыми, что уже умерли, но души их еще в них находятся. Некий монах умер, и, обрядив его, положили во гроб. И пришел пономарь взять и нести его в церковь, для того чтобы отпеть его, и нашел монаха снявшим с себя погребальные одежды и сидящим. И если бы вскоре похоронен был и во гробе ожил, то вновь жестокой смертью умер бы. Но тогда лето было, поэтому он остался в живых; если бы зима была, то умер бы он от мороза. Поэтому, как я уже говорил, не следует вскоре погребать, ни в холодное место тело класть.
Повѣмъ же и другое чюдо владычица нашея, преславныя Богородица, еже бысть во дни наша. Нѣкий человѣкъ отъ болярьска роду, именемъ Борисъ, порекломъ Обабуровъ,[51] пострижеся во иноческый чинъ и нареченъ бысть Пафнутие. И живяше въ манастыри старца Иосифа на Волоцѣ на Ламскомъ. Въ томъ градѣ манастырь есть дивический, церковь же въ немъ святыя и великиа мученици Варвары.[52] Въ томъ убо манастыри преже реченнаго старца сожительница пострижеся. Дщи же у нихъ бѣ мужеви съпряжена и помале бысть разслаблена и нема; ея же мати, вземши, постриже въ томъ же манастыри. И пребысть нема и разслаблена 5 лѣтъ, не могий ни рукою двигнути.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 148; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!