Слово о житии... святого Стефана, бывшего епископом в Перми... 23 страница
Преподобный же, возрѣвъ к народу, и рече: «Вы же есте свѣдители симъ всѣмъ, рцѣте ми, что ся вам мнит?» Они же рѣша: «Повиненъ есть казни». Тогда мужи пермъстии, приступльше, и яша и и, имше, предаша и Стефану, глаголюще: «Возми сего и казни и, яко повиненъ есть казни и, по нашей пошлине, длъженхъ есть умрети, понеже слова Божиа не слушает, Евангелие хулит, проповѣдь евангельскую укаряет, благовѣствованию ругается, вѣре кристианьстѣй насмѣхается, Богу не вѣрует, поучениа не приемлет, „сѣет плевелы посреди пшеницы и отходит",[237] развращает люди новокрещеныя, велит тесати паки кумиры, но и зило противится словесем нашим. Нынѣ же послѣ всѣх и надо всѣми сими и в конецъ слову — тягался есть с тобою словесы и не утягалъ, но сам утяганъ есть, спирался о вѣре и не упрѣлъ, но и сам препрѣнъ бысть; измагался, да не измоглъ, но и сам побѣженъ бысть; и всюду посрамленъ есть, и всячески поруганъ бысть, и еще ктому невѣрьствует и креститися не хощет. Да како сий нѣсть достоинъ казни? И како не долженъ есть умрети? Да аще сего пустиши жива суща и непоругана и не казнена, то и пуще паки пакостити ему». Отвещавъ же Стефанъ, и рече им: «Ни убо, да не будет тако. И не буди рука наша на нашем вразѣ. Ни скоро руки моея не возложу на нь, ни, казня, показню его и смерти не предам его: не посла бо мене Христос бити, но благовѣстити, и не повелѣ ми мучити, но учити с кротостию и увещати с тихостию, ни повелѣ казнити, но наказати с милостию». (...) Таче обратився къ волхву, и рече: «Слышалъ ли еси вся си, о, прелестниче?» Онъ же отвеща: «Ей, отче честный, вся си предреченная слышах и съ твердостию внидоста въ слуха моя». И паки вопрошенъ бысть: «Уже ли ти не пакостити, ни развращати вѣры?» Онъ же отвеща: «Ни, отче честный. Аще ли ти буду пакостникъ или вѣре твоей развратникъ, тогда умру пред ногама твоима». Паки же преподобный рече к нему: «Се засвидѣтельствую ти днесь пред многими послухи и запрещением запрещаю ти, да не явишися нигдѣже в чем от предиреченых повиненъ. Аще ли обрящешися по днех нѣколицѣх по запрещении, преступая наша словеса сиа и не родя о них, тогда прочее каноньским епитемъям подлежиши и градскаго закона казнем повиненъ да будеши. Нынѣ повелеваю пустити тя. Изиди убо от лица нашего цѣлъ и неязвенъ, токмо прочее блюдися потом, да не злѣ постражеши». И се рекъ, мужи, дръжащии его, испустиша и. Онъ же искочи от них, яко елень, и идяше от лица собору, радуяся, яко не тепенъ.
|
|
|
Преподобный же, взглянув на народ, сказал: «Вы — свидетели всего этого, скажите мне, что вы думаете?» Они же сказали: «Подлежит казни». Тогда мужи пермские, приступив, взяли его и, взяв, передали его Стефану, говоря: «Возьми его и казни, ибо подлежит он казни и по нашему обычаю должен умереть, поскольку слова Божия не слушает, Евангелие хулит, проповедь евангельскую бранит, благовествование предает поруганию, над верой христианской насмехается, в Бога не верит, поучения не принимает, «сеет плевелы среди пшеницы и уходит», совращает новокрещеных людей, велит вновь вытесывать кумиров и весьма противится нашим словам. Ныне же, после всего и за всем этим, когда окончены слова, — боролся он с тобой словесно и не победил, а сам побежден; спорил о вере и не переспорил, а сам переспорен был; силился, да не осилил, еще и сам побежден был; и всюду посрамлен, и всячески был опозорен — и после этого еще и не верит, и креститься не хочет. Да как же он не заслуживает казни? И как же не должен умереть? Да если его живым отпустить и неопозоренным, и не казненным, то и больше еще будет вредить». Отвечая же, Стефан сказал им: «Нет же, да не будет так. Не поднимем руки своей на своего врага. Ни руки моей на него не подниму поспешно, ни покараю его, казнив, и смерти его не предам: ибо послал меня Христос не убивать, а благовествовать, и велел мне не мучить, а учить с кротостью и увещевать со спокойствием, велел не казнить, а наставлять с милостью». <...> Потом, обратившись к волхву, сказал: «Слышал ли все это, о обманщик?» Он же отвечал: «Ей, честной отец, все, что ты сказал сейчас, я слышал, и крепко вошло это в мои уши». И вновь был спрошен: «В самом ли деле не будешь вредить и разрушать веры?» Он же отвечал: «Нет, честной отец. Если же окажусь вредителем или разрушителем твоей веры, тогда умру пред ногами твоими». И вновь преподобный сказал ему: «Подтверждаю это сегодня перед многими свидетелями и повелением тебе повелеваю нигде не оказаться виновным в чем-либо из сказанного сейчас. Если же через некоторое время после повеления попадешься на нарушении наших слов и пренебрежении ими, то в дальнейшем попадешь под канонические епитимии и будешь подвергнут карам по гражданскому закону. Ныне повелеваю тебя отпустить. Уйди же от лица нашего цел и невредим, потом только, в дальнейшем, берегись, чтобы жестоко не пострадать». И сказал это, и мужи, державшие его, отпустили его. Он же бросился от них, будто олень, и ушел от собрания, радуясь, что не убит.
|
|
|
|
|
|
Отшедшу же влъхву, и се нѣцыи придоша къ Стефану, повѣдающе ему волъхвово напрасное лжеумиление, како дивляшеся влъхвъ разуму Стефаню и премудрости словесъ его и о дивнѣх отвѣтех его, и сам обличаем бяше от своеа совести, вѣдый, яко истину глаголеть Стефан и праведная наказует. Но влеком бѣ лукавным своим обычаем утвердившимся в нем чарованием, яко «броздьми и уздою одръжим бѣ»,[238] яко тмою, омраченъ волшвением своим и ко «свѣту истинному»[239] возрѣти не хотяше, паче же реку: не можаше. И того ради и вся словеса Стефанова забывъ, паки по первый свой ятся давный злый обычай. Преподобный же рече: «Прѣние наше еже с волхвом, в немже мала не скончася над нами одно слово, глаголющее: „Проидохом сквозѣ огнь и воду, и изведе ны в покой".[240] Но обаче отшедшу влъхву, обретохом покой по многих распрѣнии: от многиа истомы и от многословиа изведе ны в покой». О волъсвѣ же убо слово сицево да скратим и ту абие изоставим конецъ.
|
|
|
Когда же волхв ушел, пришли к Стефану некие люди, сообщая о пустом лжеумилении волхва, о том, как удивлялся волхв разуму Стефана и премудрости его слов, и дивным ответам его, и как сам был обличаем своей совестью, зная, что Стефан говорит истину и наставляет на праведное. Но, влекомый ложным своим обычаем через утвердившиеся в нем чары, словно «удерживался удилами и уздой», словно тьмой, омраченный своим волхвованием, на «свет истинный» взглянуть не хотел, более того скажу: не мог. И оттого, забыв все Стефановы слова, вновь взялся за свой первоначальный древний нечестивый обычай. Преподобный же сказал: «В споре нашем с волхвом чуть не сбылось о нас одно слово, гласящее: «Прошли мы сквозь огонь и воду, и вывел Он нас на покой». Ибо когда ушел волхв, обрел я покой после многих распрей: из большой усталости и многословия вывел <Господь> нас на покой». Мы же о волхве же это слово прекратим и здесь немедля закончим.
Межу же сим преподобный крещаше люди, здѣ и ондѣ обретающихся, от различных погостовъ приходящих, мужи и жены, и дѣти, съсущая младенца. Елико вѣрных и елико готовающихся къ святому просвѣщению, елико хотящих породитися «банею пакипорождениа»,[241] елико желающих приати Христово знамение, елико приходящих къ святому крещению — сих всѣх оглашая, поучая, крещаше, якоже бѣ ему обычай, иже и присно творяше.
Между тем преподобный крестил людей, находящихся здесь и там, приходящих из различных селений, мужчин, женщин и детей, и грудных младенцев. Всех верующих и всех готовящихся к святому просвещению, всех хотящих родиться в «бане возрождения», всех желающих получить Христово знамение, всех приходящих к святому крещению — всех их оглашая, поучая, крестил, как было у него в обычае, чем всегда и занимался.
Дѣло же бѣ ему: книги писаше, с руских переводя на перьмьскиа, но и съ греческих многажды на пермьскиа. И не малу болѣзнь имѣя о сем, прилежаше. Овогда убо почиташе святыя книги, овогда же переписоваше, то бо бѣ дѣло ему присно. Тѣм и в нощех многажды без сна пребываше и бдѣниа повсегдашняа сътваряше. Денью же множицею непразденъ пребываше. Овогда убо тружашеся еже в дѣлех руку своею, ово же наряжаше и устраяше, яже надобно церкви, или себѣ на потребу и сущимъ с ним.
Было же у него дело: книги писал, переводя с русского на пермский, а также многократно и с греческого на пермский. И имея немалую об этом заботу, он старался. То читал он святые книги, то переписывал, ибо было это его всегдашним делом. Потому и ночами многократно пребывал без сна и устраивал постоянные бдения. Днем же во много раз более был занят. То трудился руками своими, иногда же распоряжался и устраивал то, что нужно для церкви или для надобностей собственных и тех, кто был с ним.
О епископьствѣ
О епископстве
И умножьшимся учеником, пребываху христиане, но и церкви святыя на различных мѣстех и на розных реках и на погостех, сдѣ и ондѣ, созидаеми бываху. И нужа всяко бысть ему взискати и поставити и привести епископа. И съпроста рещи, всячески требует земля та епископа, понеже до митрополита и до Москвы далече сущи. Елико далече отстоит Царьград от Москвы, тако удалѣла есть от Москвы далняя Пермъ. И како мощно быти безъ епископа? И кто может толь далече путь надолзѣ часто шествовати о епископлѣх вещех и о дѣлех руку его: и о церковныхъ управлениих, или священники поставляти, попы, диаконы и игумены, или на основание церкви, или на священие церкви, и прочая ина многа, в нихъже мѣстех ключается требѣ быти епископу.
К тому времени увеличилось число учеников, христиан прибывало, строились и церкви святые в различных местах и на разных реках, и в селеньях, здесь и там. И стало ему необходимо непременно найти и поставить, и привести епископа. И, попросту говоря, очень нуждается земля та в епископе, поскольку до митрополита и до Москвы далеко. Сколь далеко отстоит Царьград от Москвы, столь удалена от Москвы дальняя Пермь. Как же можно быть без епископа? Кто же может столь дальний путь долго и часто проходить ради выполнения епископских обязанностей и дел рук его: и по церковному управлению или священников поставлять, попов, диаконов и игуменов, или на основание церкви, или на освящение церкви и многого иного прочего, там, где оказывается необходимым присутствие епископа.
И сих ради всѣх совѣтоваше съ предними своими чиноначалники. И таковыя ради вины воздвижеся от земля далная, еже есть от Перми, на Москву, къ князю великому Дмитрию Ивановичу[242] и къ Пымину, тогда сущу митрополиту,[243] и вину сущу повѣда им, еяже ради от далняго оземьствованиа пришествова на Москву, юже яви, рекъ: «Да ся поищет и изобрящет сицъ мужъ у вас, егоже поставльше и епископом, послѣте и со мною в Пермьскую землю. Зило бо требуют ти людие епископа, понеже „жатва"[244] приспѣла есть, и „жатва убо многа, а дѣлатель мало", и сего ради „молимся Господину жатвѣ, да изведет дѣлателя на жатву свою", яко да пришедшу ему тамо въ свою епископью, будет ми спомощникъ и способникъ на проповѣдь, Богу съдѣйствующу и споспѣшьствующу, и азъ буду ему съслужебникъ и сработникъ и сострадалникъ, яже на всяку потребу благу».
И обо всем об этом советовался он со своими старшими чиноначальниками. И по этой причине отправился из земли дальней, из Перми, в Москву к великому князю Дмитрию Ивановичу и к Пимену, бывшему тогда митрополитом, и поведал им причину, по которой из далекого местопребывания пришел в Москву, и, сообщив ее, сказал: «Да будет изыскан и найден у вас такой муж, которого, поставив епископом, пошлете со мной в Пермскую землю. Ибо очень нужен тем людям епископ, поскольку «жатва» поспела, и «жатва велика, а работников мало», и потому «молился Господину жатвы, чтобы вывел работника на жатву свою», чтобы, когда придет он в свою епископию, был бы мне помощником и пособником в проповеди при Божьем содействии и помощи, и я буду ему сослужителем и сотрудником, и сподвижником во всяком благом деле».
Се же слышавъ князь великий и митрополит, удивльшася, похвалиста думу его, и угодни быша пред ними словеса его, и посулиста быти прошению его. Митрополит тъгда не малу печаль имяше, пекийся присно о мирѣ и о градѣх, и о странах, и прочиих епархиах, сущиихъ въ его митрополии, о множествѣ словесных овецъ, паче же о новокрещенных. И о сем прилѣжно думаше и гадаше, искаше и пыташе, кого изыскати, изобрѣсти и избрати, и поставити, и послати епископа в Пермъ, и како достоит епископу быти и какову подобает ему достоиньством быти. (...) Ови же сего поминаху, друзии же другаго вдергиваху, инии же иного имя изношаху. Митрополит же рече: «Ни убо, да не будет. По истинѣ бо добри суть и ти, но ни единъ же от них обрящется. Но елма же убо обретаю в Ветсѣм Завѣте слово оно, глаголемо: „Обрѣтох Давыда, сына Иессѣева, мужа по сердцу моему",[245] сице и аз нынѣ обретох того самого Стефана, мужа добра, мудра, разумна, смыслена, умна суща и хитра, и всячески добродѣтелми украшена, и таковаго дара достойна бывша, еже при мнозѣх и во мнозѣх в нынешнее время досужна бывша. Мню же, яко пригожу ему быти и надѣюся, яко то „дѣлецъ" есть. Еще же к тому имат благодать, вданую ему от Бога, и учительства даръ, еже стяжа, и талантъ, порученый ему,[246] и слово премудрости и разума. Но и грамоты розныя умѣет, и языки инѣми возглаголеть к людем, и чювьствии душевными и телесными благопотребенъ есть».
Услышав же это, великий князь и митрополит, дивясь, похвалили его мысль, и угодны им были слова его, и пообещали выполнить его просьбу. Митрополит тогда, имея немалую заботу, постоянно пекся о мире и о городах, и о землях, и о прочих епархиях, находящихся в его митрополии, о множестве словесных овец, особенно же о новокрещеных. И об этом усердно думал и гадал, искал и спрашивал, кого найти, отыскать и избрать, и поставить, и послать епископом в Пермь, и каким надлежит епископу быть, и какими достоинствами следует ему обладать. <...> Одни этого вспоминали, другие же другого выдвигали, иные же иного имя произносили. Митрополит же сказал: «Нет же, да не будет этого. Воистину, хороши и они, но ни один из них не подойдет. Но как нахожу в Ветхом Завете то слово, что гласит: «Нашел я Давида, сына Иессеева, мужа по сердцу моему», так и я ныне нашел того самого Стефана, мужа доброго, мудрого, разумного, рассудительного, умного и искусного, и всецело украшенного добродетелями и достойного такого дара, ко многому и во многом ныне искусного. И думаю, что он подойдет, и надеюсь, что он — «работник». Имеет еще к тому же благодать, данную ему от Бога, и дар учительства, который приобрел, и талант, вверенный ему, и слово премудрости и разума. Еще и разными грамотами владеет, и заговорит с людьми на других языках, и обладает должными душевными и телесными чувствами».
Слышавши же «архиерѣи, старцы и книжницы»,[247] и клирицы, — вси вкупѣ, яко единѣми усты, рекоша: «Воистину добръ мужъ, достоинъ есть таковыя благодати». Наипаче же князю великому зило за честь поставление его, бѣ бо ему знаем зило, и любляше издавна. Митрополит же, со князем с великим срассудивъ, и подумавъ и порасмотривъ, видѣвъ и слышавъ мужа добродѣтель и благоизволение, и доброе исповѣдание, и яко учительским саном украшена суща, и яко апостольское дѣло начинающа же и свершающа, и таковыя благодати достойна бывши, и, — собравъ епископы и священники и прочая клиросники, таче благодатию и изволением князя великого и своим избранием, и хотѣнием всего причта и людей, — поставль его епископом в Перьмъскую землю, юже и просвети святым крещением, юже научи вѣрѣ кристианьстѣй, в нейже имя исповѣда Божие пред нечестивыми, в нейже проповѣда святое Еваггелие Христово, в нейже съдѣа дѣла странна, страшна и преславна, ихъже инъ никтоже тамо преже его не створи, в нейже идолы попра, святыя церкви воздвиже и богомолью устрои, и святыя иконы постави, и люди Богу кланятися научи. Сиа же люди, яже от прельсти избави, от бесовъ отведе и къ Богу приведе. Сим людем поставленъ бысть епископъ и архиерѣй. Над всѣми людми поставленъ бысть святитель[248] и законодавца над ними, да разумѣют языцы, яко человѣцы суть. Поставленъ же бысть по Тактамышеве рати на другую зиму,[249] егда и Михаилъ, епископъ смоленьский[250] поставлен бысть. Тогда и сий с ним во едино время поставлени быша. (...)
Выслушав это, «архиереи, старцы и книжники», и клирики — все вместе, будто едиными устами, сказали: «Воистину, хороший он муж, достоин такой благодати». Особой честью было это для великого князя, ибо он был ему хорошо знаком, и любил он его издавна. Митрополит же, посоветовавшись с великим князем, и подумав, и порассмотрев, увидев и услышав о добродетели мужа и добром его нраве, и добром исповедании, и о том, что украшен учительским саном, что предпринимает и совершает апостольское дело, и что такой благодати достоин, — собрав епископов и священников, и прочих клириков, а также милостью и волей великого князя и своим выбором, и желанием всего причта и людей — поставил его епископом в Пермскую землю, которую он просветил святым крещением, которую научил вере христианской, в которой имя Божье исповедал пред нечестивыми, в которой проповедовал святое Евангелие Христово, в которой совершил удивительные дела, величественные и достославные, которых никто прежде там не совершал, в которой идолов низверг, святые церкви воздвиг и богослужение установил, и святые иконы поставил, и людей Богу поклоняться научил. Тех людей, которых избавил от обмана, увел от бесов и привел к Богу. Этим людям поставлен он был епископом и архиереем. Над всеми людьми поставлен он был святителем и законодателем, чтобы осознали язычники, что они — люди. Поставлен же он был на вторую зиму после битвы с Тохтамышем, когда и Михаил, епископ смоленский, был поставлен. Тогда тот и другой были поставлены в одно время. <...>
Послали бо его бяху пермяне на Москву, глаголюще: «Изиди на взыскание епископа и взищи нам святителя, егоже обрѣте епископа, возвратися к нам. Приди с ним, ведеи его съ собою». Онъ же, шедый на взыскание епископа, паки возвратися к ним, не привед его. Единъ приде, никогоже ведый съ собою: иже шед на взискание епископа внезапу токмо сам обрѣтеся епископъ. Не бо вѣдалъ бывающаго, яко быти ему епископом тѣмъ, и не добивался владычьства,[251] ни врьтѣлся, ни наскакивалъ, ни накупался, ни насуливался посулы, не далъ же никомуже ничтоже — ни дара, ни посула, ни мзды. Нѣчего бо бяше было и дати ему, нестяжание стяжавъшу ему, но и самому сдаваша, елико потребная, елико милостивии христолюбцы и страннолюбцы, видяще Бога ради бывающее творимо. И митрополитъ Бога радма поставль его и спасениа ради обращающихся новокрещеных людий. Егда же по поставлении его, по днех доволных, отпущенъ бысть княземъ великим и митрополитом, паки отиде въ свою землю, одаренъ от князя и от митрополита, и от боляръ, и от прочих христоименитых людий, и идяше путем своим, радуяся, благодаря Бога, устроившаго вся добрѣ зило.
Послали же его пермяки в Москву со словами: «Отправляйся на поиски епископа и найди нам святителя, и с епископом, которого найдешь, возвращайся к нам. Приходи с ним, ведя его с собой». Он же, отправившийся на поиски епископа, вернулся к ним назад, не приведя его. Один пришел, никого с собой не ведя: отправившийся на поиски епископа внезапно сам оказался епископом. Ведь не знал он, как произойдет, что быть ему тем епископом, и не добивался владычества, не суетился, не напрашивался, не подкупал, не сулил посулов, никому ничего не дал — ни подарка, ни взятки, ни мзды. Ведь и дать ему было нечего, ему, стяжавшему нестяжательство, еще и самому ему подавали необходимое милостивые христолюбцы и страннолюбцы, видя совершаемое Бога ради. И митрополит поставил его Бога ради и ради спасения обращающихся новокрещенных людей. Когда же по поставлении его, спустя достаточное количество дней, был отпущен великим князем и митрополитом, пошел он назад в свою землю, будучи одарен князем и митрополитом, и боярами, и прочими христианами, и шел своим путем, радуясь, благодаря Бога, устроившего все очень хорошо.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 230; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!