Переход к диалектике единого и иного
ЕВГЕНИЙ ТВОРОГОВ
КОНСПЕКТ ДИАЛОГА ПЛАТОНА «ПАРМЕНИД»
(Использован перевод Н.И. Томасова)
Основной элейский тезис
По Зенону, если существует многое, то оно должно быть подобным и не подобным, а это невозможно, потому что и неподобное не может быть подобным, и подобное – неподобным. Значит, многого не существует.
По Пармениду единое существует непосредственно. Зенон утверждает отрицание многого и, следовательно, говорит практически о том же самом, что и Парменид. Он также утверждает, что его сочинение направлено против тех, кто допускает существование многого, т.е. в поддержку тезиса Парменида и защищает последнего от обвинений со стороны оппонентов в нелепых выводах, доказывая, что тезис «существует многое» влечёт за собой ещё более нелепые выводы. Это раннее сочинение Зенона; оно было продиктовано ему юношеской страстью к спорам, а не честолюбием пожилого человека.
Критика дуализма вещи и идеи
Сократ выдвигает положение, что существует идея подобия и идея неподобия, в которые укладывается всё существующее, становясь, соответственно, подобным или неподобным. Подобное и неподобное сами по себе не могут переходить в свою противоположность, однако нечто может быть причастным тому и другому, совмещая в себе признаки обоих. Поэтому можно допустить, что всё есть единое, т.к. причастно единому, и вместе с тем есть многое, т.к. причастно ко множественному. Само по себе единое, очевидно, не может быть многим, а многое само по себе – единым, равно как они не могут переходить друг в друга. Так же роды и виды не могут сами находиться в этих противоположных состояниях. Например, Сократ как отдельный человек имеет в себе различия, но он также есть человек вообще, и эти две грани не могут смешиваться одна с другой.
|
|
|
В ответ на это Парменид уточняет у Сократа: отдельно ли подобие само по себе от подобия, присущего нам, и касается ли это единого и многого, а также идей справедливости, красоты, добра и т.п. Сократ на это отвечает «да». Однако на вопрос, существует ли идея человека отдельно от нас самих, также как идея воды, огня и т.д., Сократ признаёт свою неуверенность. Сократ также заявляет, что вряд ли для каждой отдельной вещи, в том числе самой незначительной (волос, грязь, сор и т.п.), должна существовать своя идея. Парменид же ему отвечает, что ни одна из таких вещей не ничтожна.
Затем Парменид возвращается к положению Сократа об идеях подобия и неподобия и спрашивает, как происходит процесс приобщения вещи к идее – приобщается ли вещь ко всей идее, к её части или может каким-то иным образом? Ведь идея едина, но если она находится в каждой из многих вещей, то она оказывается отделённой от самой себя. Сократ возражает, что, например, день находится во многих местах одновременно, но не отделяется от себя; таким же образом находится и идея в вещах, как если бы все вещи были покрыты одной парусиной. Парменид на это отвечает, что каждая отдельная вещь покрывается только частью парусины, а не всей ею, и по этой аналогии идея также находится в каждой отдельной вещи лишь частично, следовательно, идея делима.
|
|
|
Далее, если разделить на части идею великого, то получается нелепый вывод – любая большая вещь, причастная к части идеи великого (меньшей, чем сама великость), не будет большой. Ещё один пример – вещь, причастная к части идеи равенства, ввиду этого не может быть равной чему-либо. И ещё пример – часть идеи малого меньше самой идеи малого, но тогда получается, что идея малого будет больше её части, а отнятая от идеи малого часть при её прибавлении к этой идее будет делать её меньше, а не больше, что невозможно.
Вывод из этих рассуждений таков: вещи не могут приобщаться ни к самой идее, ни к её части.
Затем Парменид указывает Сократу на его ошибку: видя много больших вещей, он усматривает в них единую и тождественную идею великого и на этом основании считает единым само великое. Но если переместить взор на другой ряд больших вещей, то обнаружится не ещё одно единое великое, а ещё одна идея великого рядом с самим великим и тем, что причастно ему. Поэтому каждая таким образом возникающая идея великого будет не единой идеей великого, а частью бесконечного множества идей великого.
|
|
|
Сократ возражает, что каждая из этих идей есть мысль, и возникает она не в каком-то месте, а в душе; таким образом она в каждом случае сохраняет своё единство. Парменид парирует, что каждая мысль есть мысль о чём-либо и, более того, о чём-либо существующем. Мысль эта мыслит единство определённого рода вещей и представляет собой некую единую их идею. Поэтому идея есть то, что мыслится как единое, т.к. последнее остаётся одним и тем же для всех вещей. И если утверждать, что все другие вещи причастны идеям, то выходит, что каждая вещь либо состоит из мыслей, либо лишена мышления, хоть и есть мысль.
Сократ признаёт, что в этом нет смысла, и говорит, что идеи, скорее всего, пребывают в виде образцов, к которым вещи причастны и поэтому есть их подобия; т.е. причастность вещей к идеям заключается в уподоблении вещей идеям. Парменид возражает, что идея всегда сходна с тем, что ей уподобилось, настолько, насколько оно ей уподобилось, т.к. подобное всегда должно быть подобным подобному. Поэтому подобное и то, чему оно подобно, с безусловной необходимостью причастны одному и тому же. А то, через причастность к чему подобное становится подобным, есть сама идея.
|
|
|
Вывод: ничто не может быть подобно идее, и идея не может быть подобна ничему другому, иначе рядом с этой идеей всегда будет появляться другая идея (см. вышеописанный пример про идею великого), а если эта последняя идея подобна чему-либо, то опять возникнет новая идея; таким образом будут постоянно возникать новые идеи, если принимать за истину, что идея подобна причастному ей. Поэтому вещи приобщаются к идеям не посредством подобия; надо искать другой способ их приобщения.
Вот такое большое затруднение возникает при допущении существования идей самих по себе, говорит Парменид. Но если допускать для каждой вещи единую обособленную от неё идею, то возникает ещё большее затруднение. Дело в том, что если полагать недоступность идей для познания, то невозможно доказать обратное – что идеи познаваемы. Ведь сущность каждой вещи не существует в нас самих, потому что иначе она не могла бы существовать самостоятельно. А своей сущностью идеи обладают только в собственных отношениях друг с другом, а не в отношении к их подобиям, устанавливаемым лишь нами самими и благодаря причастности которым всё называется нами теми или иными именами. Эти подобия, так же, как сами идеи, с которыми они одноимённы, существуют лишь в отношении друг к другу, а не к идеям; они образуют свою область, отдельную от одноимённых им идей.
Пример: господин не есть господин раба самого по себе, равно как и раб не есть раб господина самого по себе – оба этих отношения суть отношение конкретного человека к конкретному человеку. Но господство само по себе есть то, что оно есть, лишь по отношению к рабству самому по себе; то же самое с рабством самим по себе – оно есть то, что оно есть, лишь по отношению к господству самому по себе. То, что есть в нас, не имеет никакого отношения к идеям, а относится только к нам самим; равно как и идеи сами по себе не относятся к нам, а относятся только друг к другу.
Парменид продолжает – знание само по себе, как таковое, должно быть знанием истины самой по себе, как таковой. Каждое знание как таковое должно быть знанием каждой вещи как таковой, а наше знание – знание нашей истины, относимое к нашим вещам. Идей самих по себе мы не имеем, и их у нас быть не может; тем не менее каждый существующий сам по себе род познаётся самой идеей знания, которой мы, однако, не обладаем. Следовательно, нами не познаётся ни одна из идей, потому что мы не причастны знанию самому по себе. Поэтому для нас непознаваемы ни прекрасное как таковое, ни доброе, ни всё то, что мы допускаем в качестве самостоятельно существующих идей.
Но если существует род знания сам по себе, то он гораздо совершеннее нашего знания (так же обстоит дело с красотой и прочим). А кроме бога никто в большей степени не обладает этим совершеннейшим знанием. И если признавать, что и идеи, и то, что в нас, довлеют самим себе, то выходит, что господство богов никогда не будет распространяться на людей, и их знание никогда не познает ни людей, ни вообще ничего в нашем мире; равно как и наше знание никогда не познает ничего божественного.
Сократ находит слишком странным отказывать богу в знании, а Парменид отвечает, что к этому и к другим странным выводам приводит тезис «для каждой вещи существует своя идея». Этот тезис всегда оспаривается либо тем, что этих идей вовсе нет, либо тем, что эти идеи безусловно непознаваемы для человеческой природы. С другой стороны, если принять во внимание всё вышеизложенное и отказаться от существования идей вещей, то мыслящему человеку некуда будет направлять свою мысль, и уничтожится сама возможность рассуждения. Поэтому, говорит Парменид Сократу, необходимо больше упражняться в мышлении.
Переход к диалектике единого и иного
Сократ отвергает блуждание ума вокруг да около видимых вещей и предлагает рассматривать то, что можно постичь исключительно разумом и признать за идеи. Таким путём нетрудно показать, что все вещи и подобны, и неподобны, и т.д. Парменид с этим соглашается и предлагает Сократу делать выводы, не только полагая что-либо существующим, но также полагая его несуществующим. Если многое существует или если многого не существует, говорит Парменид, в обоих случаях надо рассматривать многое в отношении к самому себе и к единому, и наоборот – единое в отношении к самому себе и ко многому. Также если подобие существует или если подобие не существует, надо рассматривать, что в обоих этих случаях будет вытекать для того, что было положено в основу, и для другого в их отношении к себе самим и друг к другу. Таким же способом надо рассматривать неподобие, движение и покой, возникновение и гибель и, наконец, само бытие и небытие – везде нужно рассматривать следствия из взятого как существующее по отношению к нему же как к несуществующему или находящемуся в ином состоянии; т.е. по отношению к прочим его состояниям, взятым как поодиночке, так и в совокупности. Сами эти состояния также надо рассматривать в отношении к ним самим и к произвольно взятому иному, предположенному существующим или несуществующим. Поупражнявшись надлежащим образом в таких вещах, говорит Парменид, можно основательно прозреть истину.
Для примера Парменид начинает с положения о существовании единого как такового, чтобы рассмотреть, какие будут выводы, если предположить, что единое существует, а затем – что его не существует. Аристотель (не Стагирит!) вызвался быть его собеседником.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 296; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!