СЕБАСТЬЯН И ТАННЕР ВСТРЕЧАЮТСЯ 18 страница
— Как думаешь, может, мне написать Мэнни и попытаться выяснить, откуда он узнал? — спрашиваю я у Отем, сворачивая на ее улицу.
Подруга согласно хмыкает.
— Или хочешь, я у него спрошу?
— Нет, я могу и сам, просто… Может, оставить все как есть? И притвориться, будто ничего не произошло.
Я паркуюсь у бордюра.
— Но как же он все-таки узнал? — спрашивает Отем.
Как раз это я и не могу понять. И если знает Мэнни, то, может, уже знают все. А если все знают и увидят меня с Себастьяном… то они поймут и про него.
***
Я снимаю стресс просмотром «Милых обманщиц», когда приходит первое сообщение от Себастьяна.
«Только что приехал домой. Ничего, если я зайду?»
Я оглядываю пустой дом. Хейли у подруги, а родители где-то наслаждаются редким вечером вдвоем. Сейчас почти девять вечера, но еще пару часов дома никого не будет. Я помню, что папа сказал насчет встреч украдкой у нас дома, но Себастьян ведь может просто зайти, верно? Мы сядем на диване и посмотрим телевизор. В этом нет ничего плохого.
«Ага, дома только я. Приходи, когда захочешь».
Почти сразу же я получаю ответ:
«Круто. Скоро буду».
Я бегу наверх и переодеваю футболку. Беру из кухни мусорный пакет и сгребаю в него банки из-под газировки, крошки от чипсов и пустые коробки из-под пиццы. Едва успев войти в дом через гараж, я слышу дверной звонок, останавливаюсь сделать несколько успокаивающих вдохов и иду открывать дверь.
|
|
|
Он стоит на пороге, одетый в черную футболку, потертые джинсы с дырой на колене и красные, почти выцветшие конверсы. Даже без своего обычного лоска Себастьян выглядит… потрясающе. А упавшая на глаза прядь волос не в состоянии скрыть искорки во взгляде.
Моя улыбка такая широкая, что лицо болит.
— Привет.
Я делаю несколько шагов назад, чтобы он смог войти. Себастьян ждет, когда я отойду от двери, и прижимает меня к стене. Его губы такие же горячие, как и рука на моем бедре, а большой палец лежит чуть выше пояса джинсов. Это легкое прикосновение словно сработавший стартовый пистолет — кровь несется по венам с бешеной скоростью, а я подаюсь вперед, настолько возбужденный близостью его руки к другим частям тела, что даже не в состоянии сообразить, почему ему сейчас не стоит так себя вести. Я хочу, чтобы он стянул с меня джинсы. Хочу увести его к себе в комнату и посмотреть, как далеко простирается его румянец.
Поцелуев становится все больше, и Себастьян хватает ртом воздух, после чего проводит зубами по контуру моей челюсти. С тихим стуком откидываю голову на стену, и только в этот момент до меня доходит, что входная дверь все еще открыта.
— Дай я сначала… — начинаю я, и Себастьян отступает на шаг. В легкой панике он наконец смотрит по сторонам, словно только что осознал, где находится.
|
|
|
Так же посмотрев вокруг, я говорю ему:
— Мы одни.
Себастьян заметно ошарашен случившимся — он просто вошел и начал меня целовать, совершенно не замечая ничего вокруг и не задумываясь, есть ли кто дома. Не стану притворяться, будто я тоже не удивлен. Подобная импульсивность скорее в моем стиле, а он всегда казался более сдержанным. Мне нравится, что я могу порушить его искусно выстроенные стены. Это дает ощущение той силы, о которой мне говорил папа, и надежду.
Притащив Себастьяна на диван, я наблюдаю, как он падает на него рядом со мной. Так-то лучше. Уверен, он до изнеможения строил сегодня дома, выкапывал канавы и делал все возможное, чтобы служенить людям.
— Как твой день? — спрашиваю я.
Обняв за плечи, Себастьян притягивает меня к себе.
— Хорошо, — отвечает он. Немного откинувшись назад, я вижу, как по его коже пятнами расползается румянец. — Я соскучился по тебе.
Вот этот хорошо различимый звук — это мое сердце несется на предельной скорости, разгоняется, а потом взлетает. Я и сам не знал, как важно мне было услышать эти слова, пока Себастьян их не произнес. Они ластиком стирают те, другие: «Не… из этих».
|
|
|
— Я тоже по тебе соскучился — на случай если ты не понял по многочисленным сообщениям.
Несколько минут проходят в комфортном молчании.
— Танн?
Я поворачиваюсь к Себастьяну и вижу, что он, прищурившись, озадаченно смотрит на экран.
— Что это?
— А. Это «Милые обманщицы», подростковый вариант мыльной оперы с заводящими в тупик и сбивающими с толку сюжетными поворотами, но господи, я не могу оторваться. Сколько народу должно погибнуть, прежде чем вызовут полицию? — взяв пакет чипсов, я предлагаю ему угоститься. — Я в шоке, что ты его не видел, Брат Бразер. Это при твоем-то количестве свободного времени!
Он смеется.
— Чем ты сегодня занимался?
Мое сердце бьет меня изнутри.
— Встречался с Отем.
— Мне нравится Отем. Кажется, она милая.
В животе все сжимается от настойчивого вопроса, рассказать ли ему, что теперь она знает обо мне, но я тут же отбрасываю эту идею. Ведь о нас с ним она не знает, правильно? Было бы круто встречаться и болтать втроем, но сомневаюсь, что он хотя бы отчасти к этому готов.
— Отем лучше всех.
Все произошедшее сегодня преследует меня тенью: Мэнни, Джули, Маккена.
Но Мэнни тоже про нас ничего не знает. А если Джули и Маккена все-таки подслушали мою болтовню в магазине, то услышали лишь, что Себастьян не гей и не пойдет со мной на выпускной. Значит, он в порядке, так?
|
|
|
Жужжит его лежащий на столике телефон, и Себастьян берет его. Затем откидывается на спинку дивана и притягивает меня к себе. Если поверну голову, то смогу снова его поцеловать.
Набрав пароль, он хмуро смотрит на экран.
— Все нормально? — спрашиваю я.
— Ага. Просто… это мама, — он отбрасывает телефон на другой конец дивана. Сев ровнее, я немного отодвигаюсь от него — в первый раз, с тех пор как он вошел в дом. У него красные глаза и припухшие веки. Не похоже, чтобы он плакал, но явно много раз тер глаза. Я часто видел, что он так делает, когда напряжен.
— Вот черт. Что на этот раз? — помимо учебы, репетиторства и написания второй книги, ему приходится не забывать и о грядущей миссии.
— Да нет, все в порядке, — отмахивается Себастьян. — Мама лишь хочет обсудить произошедшее в лагере.
У меня в голове раздается тревожный звоночек.
— А что произошло в лагере?
— У нас там было упражнение, которое далось мне нелегко.
Я всматриваюсь в него.
— Какое упражнение?
Мерцание экрана телевизора отражается в глазах Себастьяна, но я знаю, что тот его не смотрит — мыслями он где-то в горах.
— Оно называется «Путь к свету». Слышал о таком?
У меня на лице, видимо, написано недоумение, поэтому Себастьян не ждет ответа и со смехом продолжает:
— Нам завязали глаза и поставили в колонну, чтобы мы держались за плечо впереди стоящего.
Завязать людям глаза в лесу? Больше похоже на фильм ужасов, нежели на церковное мероприятие.
— Тот, кто стоит впереди всех, дает указания: «Идем налево, идем направо». И пока ты чувствуешь плечо человека перед тобой, а на своем плече руку стоящего позади, все нормально, — сделав глубокий вдох, Себастьян опускает взгляд вниз, после чего снова смотрит на экран. — Какое-то время. Но вот в один момент ты чувствуешь руку, а в следующий уже нет. И настает твоя очередь идти вперед и следовать инструкциям.
— Звучит пугающе, — замечаю я.
Себастьян берет мою руку и соединяет наши пальцы.
— Не очень. Большинство из нас уже делало это упражнение, и я знал, чего ожидать, но… на этот раз все ощущалось по-другому.
— По-другому — это когда еще больше сбивает с толку? — спрашиваю я, потому что, если честно, все это звучит просто жутко.
— Не знаю, как тебе это получше описать. Ведущий уводит тебя с тропы и оставляет сидеть одного и усердно призывать благословение Духа. Но в этот раз сами ощущения были совсем другими.
Я сажусь ровнее и полностью поворачиваюсь к Себастьяну.
— Тебя оставили в лесу одного?
— Знаю, звучит жутко, но уверен, что если бы снял повязку, то увидел, что мы находились недалеко друг от друга и от основной тропы. Вот только видеть мы не могли, поэтому молча сидели, ждали и молились.
Посмотрев вниз, я переплетаю наши пальцы.
— И о чем молился ты?
— Чтобы смог получить все, в чем нуждаюсь, — Себастьян смотрит на наши руки, и я замечаю, как подрагивает его подбородок. — Так что я сидел на земле, ничего не видел, а спустя некоторое время услышал неподалеку какой-то звук. Кто-то звал меня по имени. Я узнал голос отца. Сначала он говорил тихо, а потом громче, когда подходил все ближе и ближе. Он звал меня по имени и говорил возвращаться домой.
По лицу Себастьяна стекает слеза.
— Я был на этом упражнении и раньше, и оно всегда немного пугало. Ты ничего не видишь, так что, конечно же, это пугает, но именно для меня в этот раз что-то было иначе. Почувствовав какое-то странное желание поспешить, я встал и пошел на голос. С завязанными глазами я постоянно спотыкался и надеялся, что не упаду со скалы и не врежусь прямо в дерево. Но продолжал идти, зная, что отец не даст мне серьезно пострадать, и при этом чувствуя, что мне нужно торопиться. Когда я наконец нашел его, он крепко меня обнял и сказал: «Добро пожаловать домой». И что он любит меня и гордится тем, каким мужчиной я становлюсь. А в голове у меня все крутилось: «Правда гордишься? А будешь ли продолжать гордиться, если узнаешь про Таннера?»
У меня в груди становится тесно.
— Себастьян…
Покачав головой, он вытирает слезы тыльной стороной ладони.
— Знаешь, однажды мне приснился сон, в котором я обо всем рассказал родителям: что в восьмом классе мне нравился один мальчик, а потом и еще несколько, хотя никто ни о чем не подозревал. Во сне я признался, что не хотел целовать девочек — ни разу — и что я не могу пообещать когда-нибудь жениться. А потом я ждал в лесу, но никто не пришел. Все остальные уходили к ждущим их семьям, а я сидел один с завязанными глазами, — он смотрит в потолок и несколько раз моргает. — Вот почему я был так рад, что наяву отец был там, и тогда почти пообещал себе не делать ничего, что поставит под угрозу наши с ним отношения. Но что, если я никогда не захочу жить жизнью, которой отец для меня желает? Что, если ничего не смогу сделать из этого?
Мое горло будто заполнено мокрым песком. Я даже не знаю, что на это сказать Себастьяну. Поэтому притягиваю его к себе, и он прижимается лицом к моей шее.
— Просто в последнее время я так много об этом думаю, — приглушенным голосом говорит он, — и пытаюсь понять, что все это означает. Но ответов на мои вопросы нигде нет. Есть множество книг о любви, о семье и браке, о родительстве. Даже о том, как пережить потерю ребенка, или о сомнениях веры. Но об этом нет ничего — ничего полезного, по крайней мере. Везде написано что-то вроде «Влечение к человеку того же пола — чисто технический термин; оно вас никак не идентифицирует. Свои чувства вы контролировать не сумеете, но зато сможете взять под контроль их проявление». И это такое вранье. Нас учили посвящать свои жизни Христу, и тогда он укажет нам путь. Но когда я молюсь, Отец Небесный говорит мне «да», — Себастьян потирает глаза. — Он говорит, что гордится мной и любит меня. А когда я целую тебя, это кажется чем-то правильным, хотя везде, где я читал, написано противоположное. Это сводит с ума.
Он поворачивается ко мне, и я целую его в висок, стараясь не слететь с катушек. Теперь его слова, что он не «из этих», приобрели совсем иное значение — подобный ярлык заберет у Себастьяна все, что он когда-либо имел. Я хочу быть сильным. Потому что лично мне принять самого себя получилось легко. И поддержки у меня было немало. Больно видеть, что у него ее нет.
— Милый, мне так жаль, — шепчу я.
— Мы, мормоны, должны молиться и слушать — я так и делаю. Но когда хочу говорить о важном с другими людьми, это как… — Себастьян качает головой, — будто я бреду в темноте и вроде бы знаю, что впереди безопасно, но иду туда один, а за мной никого.
***
Я по-прежнему взволнован, когда несколько дней спустя паркуюсь у дома Себастьяна.
После той своей исповеди он встал, сходил в туалет, а когда вернулся, сел рядом со мной, улыбаясь, будто ничего не произошло. Я еще не встречал никого, кто так хорошо меняет тему беседы и умеет отодвигать свои чувства в сторонку до более подходящего момента. Не могу решить, это впечатляет или удручает.
Держась за руки, мы смотрели телевизор, но когда снова зазвонил его телефон, Себастьян сказал, что ему пора. У двери он поцеловал меня и несколько раз оглядывался через плечо, пока шел к дороге, а ближе к ночи прислал электронное письмо, где написал, что все в порядке.
У Себастьяна быть в порядке получается реально хорошо.
За последнее время Церковь кое-что поменяла в своих формулировках, что, по словам Себастьяна, подчеркивает их доброту и принятие — все-то у них с добротой — по отношению к тем, кто сопротивляется проявлениям своей сексуальности. Но на самом деле это не кардинальное изменение позиции, а скорее способ противостоять обвинениям в том, что Церковь СПД не приветствует ЛГБТК-сообщество. Когда я читал статьи на эту тему, нашел, что они совсем недавно высказались против конверсионной терапии и признали, что нельзя ожидать или требовать изменений от родителей или церковных лидеров. Так что чисто технически Себастьян может заявить, что он гей, и не оказаться за это изгнанным. Но быть со мной ему все равно нельзя. Иметь бойфренда означало бы, что он открыто ведет гомосексуальный «образ жизни», а это против правил.
Так что в принципе ничего не изменилось.
Припарковав машину, я тут же выскакиваю из нее. Мама Себастьяна выгружает из багажника продукты, и хотя на самом деле я хочу у нее поинтересоваться, кому может прийти в голову принять религию, которая выгоняет людей только за то, кого они любят, вместо этого бегу ей помочь.
— Боже, Таннер. Ты такой милый. Спасибо, — говорит она и берет сумочку.
Войдя за миссис Бразер в дом, я ставлю пакеты на стол, после чего иду на улицу за остальными. Себастьяна нигде не видно, но в гостиной на ковре растянулась Фейт и что-то рисует.
— Привет, Таннер, — сверкнув улыбкой без одного зуба, говорит она.
— Привет, Фейт, — опустив взгляд на раскраску, я понимаю, что она про Десять заповедей. Интересно, у этих людей есть хоть что-нибудь, не имеющее отношение к религии? Рисунок на раскрытой странице наполовину раскрашен — на горе стоит Иисус с голубыми волосами и обращается к толпе, облаченной в одежду цветов радуги. Пожалуй, мне нравится эта девочка.
— Классный рисунок, — говорю я, а потом показываю на верблюда с подрисованными крыльями: — Очень креативно.
— Я приклею сюда блестки, но это можно сделать только на кухне. Ты ищешь моего брата?
— Ага, — отвечаю я. — Он поможет мне с книгой.
Вообще-то, нет, но это отличное алиби.
В гостиную заходит миссис Бразер и улыбается нам обоим.
— Ого, — говорит она Фейт. — Голубые волосы?
— У Иисуса вполне могут быть голубые волосы, — карандаш девочки дерзко порхает над бумагой, и мне хочется сказать ей, чтобы она никогда не забывала этот момент и никаким правилам не позволила изменить свои убеждения.
— Да, пожалуй, вполне могут, — соглашается миссис Бразер и поворачивается ко мне. — Таннер, дорогой, я думаю, Себастьян внизу, у себя в комнате.
— Спасибо, — говорю я. — Отличный рисунок, Фейт.
— Я знаю, — широко мне улыбаясь, отвечает она.
— Таннер, там на столе есть печенье, — выпрямившись, миссис Бразер идет на кухню. Захватишь с собой? А то он работает над чем-то совсем без перерывов.
О да, миссис Бразер, разумеется, я принесу печенье вашему потрясающему сыну. С огромным удовольствием.
— Конечно, — взяв свои вещи, я иду за ней на кухню.
— Скоро я повезу Фейт на танцы, так что если вам понадобится что-нибудь еще, смело угощайтесь.
На гранитной столешнице стоит тарелка печенья с шоколадной крошкой. Только я собираюсь повернуться к лестнице, как что-то снаружи привлекается мое внимание — вспышка синего на качелях. На Себастьяне сегодня синяя футболка. Она обхватывает широкую грудь и демонстрирует бицепсы. Я с трудом могу сфокусировать внимание на чем-то еще. Интересно, одеваясь по утрам он нарочно задается целью меня помучить?
Тихо открыв раздвижную стеклянную дверь, я выхожу во внутренний дворик. Отсюда мне видно, как Себастьян сидит опустив голову и подчеркивает что-то в книге желтым текстовыделителем.
Я иду по лужайке, когда, заметив меня, он поднимает голову.
— Привет, — говорит он и опускает взгляд на тарелку в моих руках. — Ты принес мне печенье?
— Вообще-то, это твоя мама передала.
— А ты ей нравишься, — качаясь и проводя ногами по траве, замечает Себастьян. — Как и остальным. Я знал, что ты всем понравишься.
Я смеюсь.
— Понятия не имею, почему.
— Ой, да ладно тебе. Ты всем всегда симпатичен. Девушкам, парням, учителям, родителям. Бабушка назвала тебя «тот, очаровательный, с красивыми волосами».
— Твоя бабушка считает меня очаровательным?
Он смотрит на меня, прищурившись от солнца.
— Думаю, ты и сам знаешь, что очаровательный, — хочу, чтобы Себастьян написал это, тогда я могу по сто раз перечитывать его слова. — Так ты угостишь меня печеньем?
Выдержав паузу, я протягиваю ему одно. Печенье еще теплое.
— Твоя мама сказала мне отнести их к тебе в комнату, — многозначительно подняв бровь, говорю я. — Думает, что ты там.
Сегодня он выглядит намного лучше — счастливым. Судя по всему, травмирующий опыт того упражнения позади. Умственная и эмоциональная выносливость — вот его суперсила.
Когда Себастьян улыбается, мое сердце ноет в груди.
— Если мама думает, что я в доме, предлагаю укрыться здесь.
— Она сейчас повезет Фейт на танцы.
— На улице все равно приятней, — Себастьян собирает свои вещи, и мы вместе идем в тень большого дерева. Мы скрыты под навесом из весенних ярко-зеленых листьев, и из дома нас не видно.
Взяв одно печенье, я разламываю его пополам.
— Что ты читал до моего прихода?
— Психологию, — он захлопывает книгу и растягивается на траве. Я стараюсь смотреть ему в лицо, но когда Себастьян поворачивается ко мне, понимаю, что он застукал меня за разглядыванием дорожки волос, идущей от его пупка вниз. — Как сегодня работалось с Макэшерами? — интересуется он.
На первый взгляд кажется, будто его не интересуют сплетни, но по факту это не так. Себастьян замечает все и вся.
— Она чуть со стула не свалилась, демонстрируя глубину своего декольте.
— Я заметил, — смеется Себастьян и откусывает кусочек печенья.
— Как прошел остаток твоего дня?
— Была контрольная по экономике, — он откусывает еще, жует и глотает. — Потом контрольная по латыни. И репетиция хора.
— Хотел бы я взглянуть.
— Может, в следующий раз тебе стоит прогулять школу и прийти посмотреть, — открыв один глаз, Себастьян смотрит на меня. — Ты же любишь послать правила на три буквы.
— Ага, я такой. Круглый отличник и несовершеннолетний преступник одновременно, — слизывая шоколад с большого пальца, краем глаза я замечаю, что теперь он следит за моими движениями. По позвоночнику пробегает дрожь. — Отем почти закончила свою книгу.
Себастьян размышляет и не торопится отвечать. Возможно, видит напряжение в моем взгляде.
— Это хорошо, но так скоро не обязательно. У тебя впереди еще месяц. Кому-то нужно больше времени, кому-то меньше. Тебе в срок нужно сдать готовый черновик, а не отредактированную рукопись.
Дата добавления: 2018-10-27; просмотров: 126; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!