PS. Жора – Георгий Александрович Чуич ушел от нас в мае 2013 года. 100 страница
- Да вы просто с жиру бесились, - говорит Лена.
- Не скажи… Было не до жиру…
- Быть бы живым?
- Да, мы цеплялись за пустыню, как за спасительную соломинку…
Тинкой и не пахло… Даже клон её клана не прорисовывался…
- Клон клана? Какого клана?
- Ну, привет! Тинкиного! Тинкин – Ого!
Лена не понимает:
- Рестик, ты в себе? Клан-то откуда?
Да мне-то откуда знать?!.
- Оттуда!
А на Цейлоне как раз начинался сбор чая.
Глава 3
Я убедительно просил Юлю уехать на пару недель хоть на юг, хоть на север, хоть в свою любимую деревню на берегу самой чистой в России реки, в любой конец света, только бы не видеть ее перед глазами.
- Хорошо!...
Это «Хорошо!» ничего не меняло: Юля со всеми моими доводами соглашалась, даже убеждала меня в том, что без нее я смогу, наконец, смогу, дописать свои тезисы. Она мне - не помощник! Вот так!..
Эта мысль открывает новое (или давно забытое) чувство – чувство удивления. Сегодня меня трудно чем-либо удивить!
Оказалось вот что: Юля… С Юлей… Без нее.. Она… Я затрудняюсь даже сформулировать причину своего отношения к Юлии – удивительного, на мой взгляд, отношения! И это меня тоже удивляет.
- А помнишь,- спрашивает она,- помнишь?..
И читает:
«Да, совершенству не нужна хвала.
Но ты ни слов, ни красок не жалей,
Чтоб в славе красота пережила…».
Она смотрит на меня в ожидании. Я говорю:
|
|
|
«Свой золотом покрытый мавзолей».
- Конечно,- говорю я,- конечно, помню.
Она - совершенна, думаю я.
Целыми днями мы просто валялись на пляже… Я ловлю себя на мысли: в жизни я не видел таких смелых ног!
- Ты прям запутался в этих смелых ногах, - говорит Лена. – Поясни: это твой
бзик?
- De l’audase, encore de l’audase, toujours de l’audase (Смелость, еще смелость, всегда смелость. Фр.), - это про Юлю, - говорю я, - про её ноги!
- Она у тебя – воплощённое совершенство!
- Её мир полон гармонии…
- Да-да… Но везде только люди, только люди... И твоя Юля… А что Тина?
- Тина…
- Она как-то выпала из игры.
- Тина…
Это всё, что я мог сказать.
Почему я признаю себя причастным к нарушению порядка вещей во всей Вселенной? Я, что называется, попался и начинаю злиться от того, что чувствую себя беспомощным противостоять такому жаркому натиску справедливости и простоты.
- О чём ты? – спрашивает Лена.
Я знаю, что еще несколько Юлиных поучительных слов и мое беспримерное терпение меня подведет. Я даже могу сорваться на крик, одинокий крик в сосновой тишине ночного леса. Так кричат только сычи. Я сравниваю себя с ними - похож! Еще секунда и я буду ослеплен собственным безумством… Хватит!
- Ты смеешься надо мной.
|
|
|
- Ничуть. Единство всего и всех, и любовь во всем. От этого не спрячешься, не отмахнешься, понимаешь...
Когда, стараясь удержать себя в руках, призывая на помощь выдержку и самообладание, я представляю себе, что творится в моей душе, в теле, пронизанном жилами, по которым бешено журча и смеясь катятся, как с высокой горы, красные шарики крови, эти злые эритроциты и белые - лейкоциты, и разные другие - и голубые, и розовые, и синие от натуги и усердия, омытые кипящей соленой плазмой, пересыщенной всякими там простагландинами и гормонами, ферментами и витаминами…
Я просто пугаюсь!
А что говорить о катехоламинах! Они словно взбесились от злости!
Адреналин! Адреналин!.. Он пропитывает даже поры!
На основе знаний о действии адреналина я мог бы создать теорию человеческой злости, если не теорию зла, да земного зла. Зло исходит от человека, в этом нет никаких сомнений, и адреналину принадлежит здесь не последняя роль. Можно притянуть за уши и другие катехоламины и другие гормоны стресса, разные там кортизоны и ксенобиотики, в общем-то все, что известно науке, притянуть и создать стройную теорию зла.
Было бы красиво!
Но я предпочитаю заниматься добром, разложить по полочкам человеческие добродетели, каждую назвать своим именем (называют же хлеб хлебом, а золото золотом, и каждый знает им цену и применение, и толк, и пользу), обозначить их класс, вес, рецепты применения. Сегодня это под силу каждому…
|
|
|
Теория добра!
Было бы брависсимо!
Как тепло и необычно это звучит! И как величественно! Эти явления тонкого мира рассыпаны везде. Люди просто слепы. Нам нельзя уставать распознавать эти россыпи! Ведь крылья, несущие нас к Небу, сотканы нашими устремлениями.
Юля просто поражена моим невежеством:
- Как так?!! Разве ты этого не знал?!! Ведь Лукоморье… У Пушкина же! Вспомни: «У Лукоморья дуб зелёный, Златая цепь на дубе том…».
- Что такое «надубетом»? – спрашиваю я.
Ёрничаю…
Юля вне себя: она поражена не только моим невежеством, но и моей распущенностью:
- Перестань, наконец! Ты меня убиваешь!
И моим вульгарным воспитанием:
- Ты можешь убрать свои ноги со стола?!
И не подумаю!
- Рест, да ты хам!..
А что: ничто человеческое мне ведь тоже не чуждо!
- Смелые? – спрашивает Лена.
Ничто!..
Вот только как быть с добром? Польза, правда, добро… ППД!.. С Тиной не соскучишься…
«Тинннн…».
Слышали звонннн?..
Глава 4
Наступил январь. Для европейца январи здесь такие же, как и июли. Здесь вообще не заметно течение времени. Если бы не телефонные звонки, не теленовости, не вдруг откуда-то взявшиеся на левом виске новые сединки, мы бы совсем забыли о времени. Но оно-то помнит о нас, и каждый день дает о себе знать. Кто его выдумал?..
|
|
|
В суете прошли праздники. Мы считали дни. Мы ждали рождения Ленина, как в засуху ждут дождя. За неделю до назначенного времени у Стаса случилась истерика:
- Кто, кто внес изменения в режим инкубации?!.
- Я хотела,- оправдывалась Люся,- снизить потребление кислорода...
Мы прекрасно понимали, что все эти долгие дни, пока наши апостолы пребывали в утробах искусственных маток, мы не должны были сидеть сложа руки в ожидании тех долгожданных минут, когда они, наконец, осчастливят мир своим ором. Забота о ребенке начинается задолго до его появления. Эта яркая истина была знакома нам, медикам, со студенческой скамьи. Конечно, хорошо много знать и применять эти знания в повседневной жизни с пользой для дела. Хорошо, когда перед тобой будущая разумная и прислушивающаяся к твоим советам молодая мама, когда она готова ради будущего своего ребенка идти не только на уступки, но и на жертвы, отказывать себе в сладостях и не избегать физических нагрузок, с удовольствием резво броситься в набегающую морскую волну жарким летом или пробежаться по зимнему лесу на лыжах… Сидя у камина, она читает своему пузцу сказки Андерсена или Братьев Гримм, или ласкает его слух Моцартом или Бахом. Пузо слушает и внемлет…
Но как быть, какую воспитательную работу проводить с нашими гениями, помещенными в искусственные утробы и качающимися в питательных средах, как … как… Какую? Как?..
- Поставь им своего Паганини,- предложил Жора,- и следи за приборами.
Да, так и сделали. Вся лаборатория наполнилась звуками скрипки.
- Они слышат, слышат!
Так Аня выразила свой восторг. Они слышали музыку все по-разному. Особенно возбужден был Эйнштейн. Он терпеть не мог почему-то Лундстрема, Ленин требовал Аппассионату, а Эхнатон морщился от Генделя. Они реагировали и на свет. «Света, больше красного!..» – мы не слышали этого крика Наполеона, так кричали приборы. Особенно ему нравились вспышки молний и раскаты грома. А Мао орал: «Монада, монада!..».
И Ушков не мог скрыть своей радости.
- Он-то здесь при чем?
- Не знаю. Успех, казалось, пришел и к нам.
- У Эйнштейна есть прекрасная формула успеха: работа до седьмого пота и умение держать язык за зубами, - говорит Лена.
- Вот-вот! Мы и работали, не покладая рук с зашитыми напрочь ртами. Не покладая ног!... Потому и успех…
- А как вел себя Далай-лама? – интересуется Лена.
- Спал, просто спал. Как сурок!
- А Юра? Он больше не насиловал вас своим Гермесом?
- Да. Нет. Он в нас разочаровался.
- Извини, пожалуйста, - говорит Лена, - но я не могу не спросить…
- Нет, - твёрдо говорю я и повторяю, - нет!
Я же знаю, о ком она спрашивает: о Тине!
Как же мне от неё избавиться?!.
И по ком звонит этот колокол: «Тинннн…»?
Глава 5
Как только мы убедились, что все наши двенадцать апостолов стали уверенно набирать вес и подвластны нашим командам, мы тотчас поспешили перейти к решению следующей проблемы: женщины!
- Cherchez la femme! (Ищите женщину, фр.) - провозгласила Тая. – Шаганэ ты моя, Шаганэ…
- При чём тут Есенин? – спрашивает Зоя.
- Скоро поймёшь.
- Вы же уже их нашли! – восклицает Лена.
- Ты же знаешь этих женщин, - говорю я.
В самом деле: ни один правитель, ни один ваятель или поэт, полководец или ученый, ни одна творческая личность не способна активно творить и создавать шедевры без участия муз. В мире нет исключений.
- А кто твоя муза? – спрашивает Лена.
- Ты же знаешь – ты!
- Сегодня. А вчера?
- Лен…
- А Тина? Ты как-то обмолвился…
- Лен, ты же знаешь…
Даже если бы мы с огромной натяжкой попытались установить, что, скажем, тот же Диоген, сиднем сидя в своей утлой вонючей бочке и изрекая свои гениальные перлы, не помышлял о женщине, мы бы покривили душой. Бочка бочкой, но мысли наши далеко за ее пределами. Мы ведь никогда не сидим у себя дома. Наши мысли (а вместе с ними и мы) шумно бродят по странам и континентам и, надо признать, часто с женщиной, которой мы и посвящаем большую часть наших творческих потуг. И наш необоримый воинствующий мужской шовинизм лопается как мыльный пузырь как только мы слышим знакомый стук ее каблучков: наконец-то! Так что – cherchez la femme…
И мы искали…
Мы решили: ни один Библейский персонаж не найдет себе пока места в нашем Новом Свете. Почему? Потому что мы еще не сотворили свой рай, свой Эдем! Мы, конечно, мечтали о нем, мечтали и понимали: рай – это рай. Трудно было вот так с наскока, так сказать, с кондачка взять и высыпать на голый песок какого-нибудь острова все прелести того далекого мира, о котором имеешь весьма смутное представление. Библия очень скупа на исторические райские подробности. Что ж до сказочно-экзальтированных райских картин, то их же не намажешь на хлеб. Невозможно создать биополе объекта, не располагая его точными характеристиками, как невозможно изваять мальчика, вынимающего занозу, не представляя себе, какие неудобства эта самая заноза доставляет нетерпеливому телу. Поэтому никакого Адама, никакой Евы! «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть». Это была бы прекрасная, образцовая пара.
Лена согласно кивает, затем:
- Говорят, что Адам…
Я не даю ей договорить:
- Мы участвовали во всемирной программе «Эдем». И знаешь, что мы открыли?
- Интересно!..
- Нам удалось, так сказать, разрулить цепи генов современного человека в глубь веков, к началу начал.
- Что же оказалось? – спрашивает Лена, - вы добрались до Тины? Кто она?
- Нет, пока нет. Библия свидетельствует: «Все вы – дети одного Отца». Мы это подкрепили наукой. Так что призыв Иисуса любить ближнего, как самого себя небезоснователен. Иисус знал родство генов.
- А Адам?
- Что касается Адама… Нужно было ждать, когда ему исполнилось бы 130 лет, чтобы Ева родила ему Сифа. Хотя можно было бы и ускорить его рост стимуляторами. Правда, это стоило бы наших усилий и тревог, поскольку семя Сифа было бы великим семенем: родословная Самого Иисуса Христа ведь восходит к линии этого самого Сифа.
- А Ева?
- Сотворение Евы – такое же чудо, как сотворение всей Вселенной, и солнц и лун, и песчинок, и рос… Ева божественна, истинная и вечная мисс Вселенная. Она вышла из ребра Адама, как прекрасная статуя из паросского мрамора под резцом гения. Мы могли бы найти и резец, и мрамор, создать молодого Фидия, Праксителя, Лисиппа или Микельанджело, или, на худой конец, того же Родена, и уж на самый худой - Церетели… Чтобы кто-нибудь из них взялся изваять каменную Еву. Мы бы ее потом оживили, как Пигмалион оживил Галатею.
- Пигмалион? Галатею?
- Ну, грек там какой-то! Мы бы сумели одухотворить ее каменную плоть. Но кто бы из них осмелился взять на себя труд спорить с Богом? Сотворить чудо! Золотой дурманящий шелк волос, чарующая прохлада атласной кожи, родниковая свежесть губ, филигранная точеность шеи, плеч, рук, хрупкие пальчики с розовыми ноготками…
- Смелые ноги?..
- Ага… Смелые!.. Ты видела ноги Тины?
- Рестик, милый, мне её ноги, знаешь… То Юлины, теперь Тинины.
- Знаю, - говорю я, - знаю… Ты не сердись, но…
- С чего ты взял?
Зря, зря я, конечно, завел этот разговор с Леной о ногах Тины, которых и представить себе не мог. Какая женщина может равнодушно выслушивать восторженные похвалы в адрес какой-то иллюзорной Тины, которая, по мнению Лены, только и знает, что время от времени напоминает о себе своими вторжениями в мою, довольно размеренную и, так сказать, устаканившуюся жизнь. Жизнь человека, твёрдо знающего, чего он хочет и шагающему семимильными шагами к поставленной цели! Да, твёрдо, да знающего! И вот какая-то Тина, какие-то ноги…
- Я же вижу, - говорю я.
Что это – ревность? Я никогда за Леной этого не замечал. Да и повода не было. И вот… Я же вижу. Скрыть, утаить, спрятать, укрыть…От этого не спрячешься! На это способны не многие… Многие, даже артистки, чья жизнь большей частью подавляется и прячется ролью, даже им не всегда удаётся…
Лена – не актриса!
- Ещё чего! – возмущается Лена.
Я её поддержу!
- Ты права, - говорю я, - ревность к тебе просто не прилипает.
Лена улыбается: само собой…
Тем не менее, ноги Тины… Раз уж речь о её ногах… Дело в том, что её ноги…
Я думаю…
Я их в глаза не видел!
Но я, врач, знаю физиологию кожи, я, архитектор, знаю архитектонику колен и подколенных ямок, я, художник, знаю блеск голеней и изумительно прекрасную линию бедер, знаю пропорции и золотое сечение, которые так глубоко продуманы и беспрекословно соблюдены и исполнены при строительстве, а точнее – при сотворении этих ног, и, конечно, мне, учёному, известно даже значение числа n (пи) для этих ног, именно для этих и именно этого числа, да, числа пи, которое среди чисел Фибоначчи или рядом с ними, диктует законы строительства этих ног… Законы, не меньше! а ещё я, ваятель, удивительно точно знаю радиус и округлость коленок, их излом и крен, и, само собой разумеется, от моего глаза ваятеля не ускользнут и угловатые пирамидки как безупречной филигранности щиколоток, так и беспощадной прецизионности лодыжек (ведь выверенность и точность при строительстве Пирамид – мой хлеб!), а я ещё и спортсмен, и тут уж, некуда деться, я просто не могу себе позволить не знать, как эти ноги… Это надо видеть! их стремительную смелость и упругость, когда они берут версту за верстой или ров, наполненный чёрной водой, или стену, высотой с Китай, или, скажем, бьют подъемом тонкоточно в скулу нападающего, или пяткой в дых, или в пах…
А как звучит музыка этих славных ног, когда они мчат тебя…
Я, музыкант, я знаю…
Я, ученый, я точно знаю: их строил Бог! По законам божьим… Генофонд этих ног селекторно высчитан, выверен веками и предъявлен миру именно таким! В такой вот форме и с такой энергетикой!
Даже музыка хруста коленей – божественна!
Их кошачьи повадки – умопомрачительно прекрасны и верны!
Fuge, late, tace, quiesce! (Беги, скройся, умолкни, успокойся! Лат.) – это не для них! Они не умеют убегать и скрываться! Они не умеют молчать! Ну и покой, известное дело, - покой им только снится!
Наконец, я – мужчина!..
Я просто не имею права молчать, немо давясь восторгами и восклицаниями в их адрес! Вы же все хором объявите меня трусом и ханжой, полным невеждой и слепой серостью… И, главное, - слепцом. Трусом и слепцом! Ведь nil medium est! (Середины нет, лат.).
И я, жалкий собиратель камней, по сути, угрюмый арифметик и алчный, натоптанный мыслями о прибылях, капиталист, знаю цену этих ног: у них её просто нет!
Её ноги – как произведение искусства, как высверк мастера, как шедевр…
Вы видели холодные мраморные ноги Афродит и Венер, всяких там Ник и Менад, Клеопатр и Арсиной... Вы прикасались к их ледяной мраморности и вечной мерзлоте…
Никакой Лисипп, никакой Пракситель, Скопас или тот же Лиохар со всеми этими Микельанджелами и Роденами…
Вам хоть ясно, о чём это я!
Вот хоть теперь вы понимаете, что все эти напрочь мертвые ноги со всеми их красивостями и не то что в подмётки, в упор! не годятся… В упор!.. В упор не годятся моим Тининым ногам…
Понимаете?
Теперь-то хоть…
Это – красиво!
И это прекраснее даже, чем ваша Песнь песней!
Это та Красота, от которой слепнут!
И тут никуда не денешься: Богу – богово! Богине – божественность!
- Шаганэ, ты моя Шаганэ? – спрашивает Лена.
Тинка…
Тинико ты моя Тинико!..
Меня могут упрекнуть в излишней предвзятости, или даже пособничестве самому себе в выборе объекта для любования, нашёл, мол, себе в угоду какие-то ноги, ноги как ноги, как руки или плечи, или как глаза или губы, как волосы или даже пупки, все женские пупки человечества вместе взятые, да как те же розовые-прерозовые пятки, как шеи фламинго…
Меня могут упрекнуть… Или обозвать любителем дешёвой клубнички… Или прямо сказать: «…если ты всякий раз мои слова будешь переводить в плоскость… повторяю – переводить в плоскость комплиментов и воображать при этом, что именно этого я завуалировано хочу и жду от тебя и на это напрашиваюсь, я буду вынуждена…».
Да чихать я хотел на вашу нужду!
И поймите же вы, наконец: красота – беспрецедентная штука! А моя красота – это только моя красота! Она не имеет ни границ, ни прокрустовых лож, ни религий, ни рас… И я никому не позволю укладывать меня в саркофаг фараона, бальзамировать и пеленать, приковывать, путать путами или треножить… Или сажать даже на цепь золотую, как того кота на том дубе у того Лукоморья!..
Или на кол! Или на кол!
Никому!..
Я не Хеопс и не Хефрен!
Мне не нужны ваши гробы – пирамиды!
Мне не нужны ваши Мавзолеи!
Милые мои…
И скажите мне все вы, пожалуйста: почему все, кому не лень могут и стихами, и музыкой, и живописью и даже глиной и камнем… железом и золотом… просто кто во что горазд! могут высказывать, выписывать, выковывать, выдалбливать, вырезать или вызвучивать глаза женщины? Или губы? Или шею? Или её плечи и ключицы, ровно как и пястья и запястья, как и кожу, и волосы, как и… Да всё, что ей, женщине, по праву принадлежит, и что делает её женщиной, женственной и желанной, героиней, царицей, богиней…
Почему?
Почему не ноги?
Тоже мне нашли – запретный плод!..
Я – кусаю!.. Чем я, собственно, хуже Адама?!
Вы видели мои зубы – чистый алмаз! Не платина, не золото, - повторяю: сапфир!
У Мунка свой «Крик» красоты, а у меня свой.
А у Босха – свой!
Как и у Гойи, как и ваш «гений чистой красоты»!
Так что сидите и помалкивайте себе в свои тряпочки!
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 183; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!