PS. Жора – Георгий Александрович Чуич ушел от нас в мае 2013 года. 17 страница
- Откуда у вас та-акие деньги?
Наша бесшабашная жизнь стала бросаться в глаза.
- Хочешь заработать? – спросил Жора.
- Да, – сказал Вит просто, – хо-очу.
И Жора, зная бульдожью хватку Вита и его умение прикладывать копейку к копейке, к рублю рубль и, когда выгорает какой-нибудь завалящий коммерческий проект, сулящий получение хоть ничтожнейшей прибыли, не теряя ни минуты бухнуть в него все сбережения без остатка, Жора тотчас отдал ему все наши деньги.
- Бери, – сказал он, – этого дерьма не жалко.
Вит был ошеломлен, ошарашен.
- Жо-ор, – сказал он, – ты меня просто пу-угаешь. Будь я на твоем месте...
- Садись, – предложил тут же Жора, – пожалуйста!..
Между тем время шло, и этот другой раз наступил только лет через семь.
Совсем недавно, в июле прошлого года, я был в Сиднее, и кто-то из наших мне сказал, что Михаил Николаевич...
- Умер?
- Что ты, что ты!.. Он цветет и пахнет! Он женился на двадцатилетней Санди.
- Санди?
- Кажется... Одним словом, мы нашли свою золотую жилу!
Свои собственные клеточки, привезенные сюда из подвала бани, я давно собирался пустить в дело. Сколько же можно было испытывать их терпение?! Я ждал удобного случая. Требовалось надежное лоно – здоровая крепкая женщина, которая согласилась бы выносить плод и, возможно, стать ему матерью. Найти б нашу Азу! Нет, сейчас бы я не стал рисковать незнакомками. Здесь, в Москве, дамы ушлые, с ними держи ухо востро. Нет, я бы не стал рисковать. Аза! Я готов был оплатить все ее издержки. Где ее найдешь? А мне до смерти хотелось снова взглянуть на свое детство, так сказать, со стороны, прожить его еще раз, сделать его, может быть, более радостным, звонким, счастливым... У меня ведь в детстве тоже не было детства. Дитя беспощадной войны миров я был лишен многих его радостей.
|
|
|
Я все еще держал в тайне историю с Азой и ее малышом. Это была грустная история. Поэтому любое случайное воспоминание о ней сковывало мои мысли и тисками сжимало сердце. Это был для меня урок, но и достижение, результат, о котором даже маститый ученый мог только мечтать. А я прятал этот факт в темном чулане своей памяти и старался забыть к нему дорогу. И время от времени даже терзался угрызениями совести.
- Ли, – говорил я, – едем к тебе?..
- Ли? – спрашивает Лена.
- Да, Ли – Юля. Ю. Ли. Я. Ли...
- А что значит «Тина»?
Откуда ж мне было знать?
Глава 30
Зажглись фонари, но прохладней не стало, августовская теплынь, ее теплые плечи с майскими веснушками...
Я с удовольствием наблюдаю, как она нежадно уплетает ломтик за ломтиком, орудуя вилкой и непослушным ножом.
Теперь и я отдаю должное мидиям, предпочитая роскошному салату из морской капусты острый соус и какую-то местную с незапоминающимся названием зелень. Как и два года тому назад оно напрочь выветривается из памяти, хотя я до сих пор помню, как та, кто была со мной в этих местах несколько лет тому назад, назвала меня неисправимым мечтателем.
|
|
|
- Вы... Вы просто мечтомен.
Она так и сказала: „мечтомен”! Разве? Это было несправедливо с ее стороны. Но я не спорил. Кто из нас не мечтает о... Жаль, что она не разглядела во мне... Нет-нет, я уже ни о чем не жалею.
Первые звуки саксофона. Уже вторник. Юля берет фужер с вином и делает первый глоток: ммм!.. Она не лишена чувства детской простоты. “Смотри” - ее любимое словцо, которое она произносит на каждом шагу, называя при этом меня на „вы”.
Она не свалилась мне на голову как снег, она сошла с небес. Я в нее не влюблен, нет, просто мне с ней хорошо, я полон молодости, юного звона. И только, и только... Наше будущее? По этому поводу я сказать ничего не могу.
- Вино из одуванчиков, – улыбаясь, произносит Ли и делает сразу несколько глотков.
Я только любуюсь ею, оставив в прошлом все сожаления о каких-то несбывшихся желаниях. В ней есть известная доля изобретательности, отмечаю я, глядя, как она сооружает из салфетки модель Пизанской башни.
|
|
|
Я не нахожу повода, чтобы начать свой рассказ о жизни, которая, я надеюсь, ей интересна. С чего начать? Не с дня же своего рождения? В июне мне исполнилось... Боже, как летят годы! Сегодня уже июль, четвертое... Я же не могу знать, когда у нее день рождения.
Вот и с мидиями покончено! Да, было вкусно. Она готова даже облизать свои пальчики. Сыта ли она? Да! Да, конечно! Спасибо-спасибо!..
Нельзя обвинять только вино в том, что мы вдруг встаем и, вплетая свои движения в звуки музыки, припадаем друг к другу в танце, впервые прислушиваясь не только к звукам саксофона, но и к стуку собственных сердец. На каблуках она достает мне до плеча. Ее волосы щекочут мне губы, а мои руки крепко держат ее маленькое податливое тельце, живущее ожиданием чуда. Какого чуда?
- Тебе хорошо? – шепчу я.
Она молчит, я чувствую только, как едва заметно качнулась ее голова, отвечая на вопрос, и волосы прошептали моим губам: “Да”.
- Прекрасный подарок, – затем говорит она, – да...
Что, собственно, я могу рассказать такого, что привело бы ее в восторг? Зачем? Эти вопросы застают меня врасплох: в самом деле – зачем? Разве я хочу ее поразить? Почему я выбрал ее, почему она согласилась ехать со мной, ведь мы знакомы-то всего-ничего... Мы еще не вполне выучили имена друг друга!
|
|
|
Разве?
Глава 31
Мысль о клонировании величайших умов мира не была для нас чуждой. Почему бы нам не вырастить Эйнштейна, Цезаря, Навуходоносора или, скажем, того же Шекспира? Или самого Льва Толстого!
Оставалась неразрешенной проблема получения животворной ДНК из умерших клеток. Скажем, клетки кожи Тутанхамона, Мао Цзедуна или Пирогова не давали желанных всходов. Подвижки какие-то были, но до победы было еще далеко. Мы пытались это делать и в бане, а потом я в Москве…
Нам пришлось платить более двадцати тысяч долларов (22,6 тыс.) за зуб Наполеона, проданный с аукциона.
- Вы-ы сду-урели?!. – пятил на нас свои рачьи глаза Вит.
А Ирина только молчала, только удивлялась нашему мотовству.
А как мы гонялись за его членом!
- За чьим членом? – спрашивает Лена.
- Наполеона! За членом Наполеона! Ты знаешь эту историю?
- Нет.
- Мы напросились в гости к самому знаменитому коллекционеру Америки, разделявшему наши взгляды на жизнь. Это был профессор Колумбийского Университета Джон Латтимер...
- Латтимер? Я слышала...
- Да, это у него среди наиболее интересных экспонатов коллекции находится и залитый кровью воротник Линкольна, и ампула с цианидом Германа Геринга.
- И...
- Да, и член Наполеона.
- Откуда он у него?
- Говорят его отрезал священник, соборовавший Наполеона, и вот он какими-то путями оказался у Латтимера. Мы, конечно, отколупнули кусочек кожи.
- Вы не могли упустить такой удачи! – Лена разводит руками.
- Так вот...
- Постой... Клонировать Наполеона или Мао Цзедуна, на худой конец Ленина... Это я еще могу себе представить... Но Шекспира, Леонардо да Винчи?! – недоумевает Лена.
- Ты права: весь мир восстал против клонирования человека. Во всех странах до сих пор принимают запреты. Церковь тоже против…
- Против чего?..
Мы не могли не согласовать с Церковью наши действия, и Жора пригласил к нам Андрея Кураева.
- Мы, собственно, не против клонирования, – стал пояснять нам Андрей, – мне кажется, людям полезно знать, что Церковь в этом плане стоит на позициях здравого смысла. Наука ведь по сути еще очень мало знает об этом, позволяя при этом себе множество умопомрачительных прогнозов и перспектив. Да, интерес огромен! Биологи сегодня рьяно орудуют киркой и ломом в попытке разузнать тайну генома. Успех налицо! Кто бы мог думать с десяток лет назад, что сегодня можно вырастить глаз или почку, или овцу Долли? Завтра вырастят человека… Кем он станет? Как сложится его жизнь и как к нему отнесутся другие? Это будет новый вид или новая раса?.. Мы до сих пор не знаем, что есть человек? Кто он? Где его границы, и что делает его человеком?..
- Какие же у Церкви аргументы против клонирования? – спросил Жора.
- Насколько я знаю, – сказал Андрей, – их нет. Есть отдельные эмоциональные вскрики, что, мол, создание человека человеком является узурпацией прав Самого Творца. Но мне они не кажутся убедительными. Если человек может создать жизнь, значит, он поистине несет в себе образ своего Творца. Любые успехи науки лишь прославляют Творца!
- Есть проблема с душой, – сказал Жора, – где взять душу для клона? Ведь все души исходят из семени Адама, и его грех мы несем до сих пор. А откуда душа возьмется у клона?
- Все, все души творятся Богом. Вопрос в том, найдет ли Он душу для клона. Это в Его воле. И если клон, как джин, уже вырвался из бутылки – это тоже в воле Бога. Значит, он Ему угоден. И никакого греха здесь нет. Но есть огромная опасность греховного применения результатов клонирования. Вот поэтому Церковь против.
- Слушай, Андрей…
- Наша брань, – сказал Андрей, – не против науки, нам нужно быть уверенными, что эта наука направлена на благо людей.
Разумеется, не было никакой необходимости убеждать Андрея в наших чистых помыслах.
- Считай, что мы получили благословение, – сказал мне Жора, когда мы расстались с Андреем, – теперь можно и пивка попить.
Глава 32
Мы долго еще спорили на этот счет. Сомневаться во всем – кредо ученого.
- Слушай, – как-то солнечным утром воскликнул Жора, – разве можно запретить светить солнцу?! Ген теперь, как и атом, стал достоянием человека, и чем крепче будут запреты, тем сильнее будет желание познавать его силу. Это неизбежно – запретный плод сладок.
- При-и-чем тут со-олнце? – спросил Вит, не расслышав. И попал под горячую руку. Казалось, Жорин скальп только и ждал команды, чтобы обрушиться на Вита.
- Ген теперь – как колесо, как порох и пар, как крыло и турбина. Как расщепленный атом. И засунуть его обратно в бутылку уже никому не удастся. Попробуй новорожденного вернуть в утробу матери! Это – война. Мы открыли ящик Пандоры? Кто знает, кто знает! Вечная борьба зла и добра. Армагеддон! Победителем в этой схватке будет тот, кто осилит эту силищу его величества Гена.
- Ты ду-умаешь, – сказал Вит, что…
- Сегодня, сейчас, конечно же, нельзя давать в руки этим дикарям такое мощное оружие. Люд дик и невежествен, и точно так же, как во все времена, дикари, стремясь к покорению себе подобных, размахивали какой-нибудь дубинкой что поувесистей, скажем - луком или атомной бомбой, так и теперь будут размахивать генами и этническим оружием в попытке устрашения соседа по дому.
Жора окинул нас с Витом испытующим взглядом, затем:
- Но уже завтра, когда человек наберется ума и научится управлять этой мощью, он поймет, что ген – это не только самое сильное оружие устрашения и уничтожения всего живого (клин клином!), но и единственное средство его спасения. Не паритетный баланс, не преимущественное размещение ракетных установок и наращивание военного потенциала, но тонкая прецизионная работа с генами. Это и есть Божий промысел. Но он дозволен только человеку разумному, Homo, так сказать, по-настоящему - sapiеns’у. А вернее Человеку совершенному – Homo perfectus. Так что…
- Так что что? – спросил Вит.
Пришло время еще раз дернуться скальпу. Хотя взгляд Жоры был спокоен. Вит долго смотрел на Жору, не понимая, зачем тому понадобилось так долго рассказывать о каких-то генах, каком-то оружии, что похлеще атомной бомбы… Зачем? Виту такие лекции, что мертвому припарка.
Я тоже не намерен был выслушивать Жору: все, что он декларировал, напоминало мне кусок текста из школьного учебника. Может быть, Жора пишет учебник?
- Жор, – сказал я, – не забудь позвонить нашему монарху.
Жора, думая о том, что только что произнес, посмотрел на меня и ничего не сказал.
- А, Гиви! – воскликнул он затем, обратившись к вошедшему Сахуралидзе, - ты то мне и нужен! Слушай…
Он умолк на мгновение, внимательно посмотрел на Гиви, затем:
- Ты уже устроился?
- Нэт, - сказал Гиви, - ещо работаю…
Тина бы даже не улыбнулась.
Глава 33
Чернильные сумерки, ярче горят фонари, я вижу мошкару в ярком свете, нарядных людей в белом, много молодежи, каменную кладку, затем снова танцующих рядом, музыкантов, стойку бара и официанта, разговаривающего с барменом... Мои губы купаются в ее волосах, ее теплая кисть в моей большой надежной ладони...
Но здесь случаются и землетрясения, камни как горох сыплются с гор и приходится неделями разгребать завалы. А зимой серо и тоскливо, безлюдно, что называется пусто, снега почти нет, поэтому горные вершины никогда не сияют, слепя глаза белизной, не алеют по утрам румянцем и не золотятся вечерним солнцем. Зимние дожди тихи, дни длинны, унылы и абсолютно безмолвны, а ночи промозглы и безнадежно бессонны.
Ничто так не сближает, как музыка.
Я что-то шепчу ей на ухо, произношу слова, которые ничего не значат, я даже не прислушиваюсь к ним, несу привычную сказочную чушь, от которой ее кожа покрывается пупырышками, я чувствую это кожей своих крепких нежных пальцев и продолжаю шептать и шептать, глядя невидящими глазами в черную пустоту южной ночи. Для меня эта роль привычна, и я прекрасно ее играю. Соблазнитель юных сердец? Да нет. Нет, мне тоже хорошо. Впервые за долгие годы абсолютного одиночества. Я признаюсь в этом себе, и этим признанием делаю ей больно. Я чуть было ее не раздавил, на что она только заглянула мне в глаза.
Все когда-нибудь кончается, умирает и эта музыка. Внезапная тишина разрушает наши объятия, но обещает рождение новой музыки, новых надежд... Снова раздаются аплодисменты, аплодируем и мы друг другу. Да, этот танец достоин похвалы.
Мы усаживаемся за свой столик и какое-то время молчим. Полумрак, который здесь царит, не в состоянии скрыть румянец на ее щеках, глаза тоже блестят, но нам нечего сказать друг другу, потому что сейчас, мы молча признаем это, никакие слова не нужны. И официанту, подающему десерт, нет необходимости приходить ей на помощь своим «Это вино вам к лицу».
- Выпьем еще? – предлагаю я, когда официант наполняет фужеры.
- Охотно.
Ее длинные пышные волосы, подчеркивающие изящную шею, я вдруг тянусь к ним рукой, коротко прикасаюсь и убираю руку – знак душевного расположения и признательности.
Мы не чокаемся, просто, глядя в глаза друг другу, чуть приподнимаем фужеры и отпиваем по глотку.
Так вот в чем смысл жизни! Какой прекрасный, наполненный всеми смыслами жизни, прожит день!
Я снова задаю себе немой вопрос: неужели любовь?
Когда мы бредем домой мимо спящих домов (здесь нет улиц в привычном понимании – дома разбросаны по побережью, как спичечные коробки, хотя в адресах улицы и существуют), я не думаю о том, как пройдет эта ночь, я только обнимаю рукой ее хрупкие озябшие плечи, прижимая к себе, и готов нести ее на руках, жаль, что вот уже и знакомый подъезд, наша уютная квартира на восьмом этаже – временное пристанище.
Ничто так не сближает, как уют квартиры.
И снова мои губы купаются в ее волосах. Мы не пьяны, мы просто не в состоянии сдерживать себя от натиска судьбы и желания.
Утром:
- Смотри, а вот и расческа!
Она находит ее в книжке.
- Ты...
Ее первое “ты”.
Ничто так не сближает...
Это „ты” приходит как тать. Вдруг стена, которая нас так долго разделяла, стена, сотканная из вежливости и взаимного уважения, может быть, даже почитания, вдруг стена эта рухнула, открыв все шлюзы нежной доверительности и такому духу взаимопроникновения, который граничит, пожалуй, только с любовью...
- Опять любовь?.. Я уже не верил себе.
- А ты, мне кажется, влюбчив, – замечает Лена.
- Ты думаешь?..
Глава 34
Мысль о клонировании величайших умов мира была для Жоры абстрактной, чисто теоретической мыслью, которую, по его представлениям, нельзя было воплотить в наших условиях. И зачем? Перед нами стояла иная задача – длить как можно дольше жизнь наших вождей. Как? Мы часто спорили на этот счет. Однажды Жора проронил несколько слов о том, что геном-де может служить прекрасной мишенью для наших атак, мол, если достучаться до его основ, научиться управлять его активностью, то жизнь можно длить бесконечно долго. Потрошитель нутра жизни, он, конечно же, чуял это. Чуич! Другой раз, сидя в ночном вагоне подземки, нахлобучив на глаза свою старую коричневую заячью шапку с обвисшими ушами (он с трудом признавал обновки) и, казалось, совсем отрешась от действительности, он вдруг что-то пробормотал про себя. В тот вечер мы были в гостях у Симоняна, вернувшегося из Штатов и до позднего вечера потчевавшего нас новостями прикладной генетики. Что-то было сказано и о клонировании. Жора, обычно без всякого интереса выслушивающий чьи-либо росcказни об очередных победах науки, теперь просто заглядывал в рот Симоняну.
- И они вырастили мышонка?..
Симонян рассказывал так, будто сам был участником экспериментов.
- А что случилось с пиявками?..
В тот вечер Жора был вне себя от услышанного. Мы уже проехали Кольцевую, мне казалось, он спал, полагаясь на то, что в нужный момент я его разбужу. Вдруг он резко повернулся ко мне и, подняв указательным пальцем шапку, посмотрел мне в глаза.
- Ты действительно что-то там скрестил, черепаху с дубом или корову с клевером?..
Я как раз думал о своих клеточках.
- Ты читаешь мои мысли?
- Да. Ты уверен?
Я не знал, зачем он это спросил. Жора, судя по всему, так и не смог поверить, что наш пациент выжил благодаря инъекции липосом, содержащих фрагменты генов секвойи. Или той швейцарской ели.
- Ты уверен, – снова спросил он, – что все достоверно?..
- Об этом писали и “Nature”, и “Science”.
- Мало ли, – хмыкнул Жора, – я не все успеваю читать, да и не очень-то верю написанному. И ты же знаешь: я даже Чехова…
- Знаю, – сказал я, – не всего прочитал.
Жора кивнул.
Это была правда. Все достижения науки он узнавал от кого попало и всегда среди сора новостей отбирал те, что изменяли представление о предмете его интересов. Его невозможно было застать в библиотеке или у телевизора. Газеты он использовал как оберточную бумагу. Никаких симпозиумов, ни научных конференций, ни коллоквиумов он не посещал: «Чушь собачья, чердачная пыль, ярмарка тщеславия...». Он никогда не важничал и не кичился своим, так сказать, показным невежеством, но всегда жил в кипящем слое науки.
Ты думаешь, наши липосомы спасли монарха?
Я был в этом уверен.
- Слушай, что если нам попытаться создать клон нашего миллионера или, скажем, твой? Или мой?..
Он не мог не прийти к этой мысли.
- Как испытательный полигон, как модель!
Он смотрел мне в глаза, но не видел меня.
- Того же Брежнева...
- Ленина, Сталина, – сказал я.
Жора посмотрел на меня оценивающе. Он не принимал моей иронии. Я тоже не шутил.
- Я серьезно, – сказал он.
- Валеру Леонтьева, – сказал я и посмотрел ему в глаза.
- Мне нравятся хорошо пахнущие ухоженные мальчики, – ни глазом не моргнув, отпарировал он.
Мы рассмеялись.
Убеждать его в том, что я давно об этом мечтал, не было никакой необходимости. Мне чудились не только отряды маленьких Лениных, Сталиных и тех же Брежневых с Кобзонами и Табачниками, но и полчища Навуходоносоров, Рамзесов, Сенек и Спиноз, Цезарей и Наполеонов. И, конечно, Толстых, Моцартов, Эйнштейнов… Ух, как разгулялось по древу истории мое воображение!
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 202; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!