Седмины человеческого возраста

Вера, а не доказательство

1. (1–2) Веровах, темже возглаголах, аз же смирихся зело. Аз же рех во исступлении моем – всяк человек ложь. Вера, как это надо понимать о Божиих словесах, есть [именно] вера, а не доказательство. Вера влечет душу помимо всяких логических методов [доказательства] к [внутреннему] согласию [на Богопочитание]; вера рождается не логической доказательностью [1199] [умозаключений], но действиями Духа. Во имя Господа Иисуса Христа Назарянина встань и ходи (Деян. 3:6). И за этим гласом следует так же и дело, [совершаемое] посредством Духа. У видевших это чудо родилось необходимое принятие веры в Божество Единородного. И что еще [может быть более] убедительным для [внутреннего] согласия [веры]? Сплетения наружного блеска, последовательное [логическое] умозаключение, сами собой влекущие [к этому согласию], или такое чудо – ясно видимое и превосходящее человеческую силу? [1200] Но теперь это не в чести, и верят [уже] не делам Духа, о которых говорит слово Божие, но искусным доказательствам, имеющим опору в мирской мудрости, а не в откровении Духа в силе и очевидности, которое произошло через тех, что в простоте сердца бесхитростно поверили Богу и стали спасением ради [спасения] многих. Но и мне следует верить достойно, чтобы я говорил теперь этой великой Церкви Божией пять слов моим умом (1 Кор. 14:19). И пусть никто не посмеется над [нашей] речью, что мы без [всякого] исследования побуждаем слушателей поверить в то, о чем говорим. Ибо обязательно, чтобы у каждой науки ее начала для учащихся были неподвластны исследованию, так как для тех, кто препирается еще о том, что лежит в начале, невозможно пройти [определенным] путем и по порядку до конца [того или иного предмета]. Этому же стоит научиться тебе и из внешних наук. Ибо если не согласишься с первыми началами геометрии, то невозможно завершить до конца и последующее. И тот, кто в арифметике противопоставляет себя первоначальным принципам и элементарным [понятиям], лишает себя пути также и к тому, что следует из них дальше. Точно так же недоказуемы и начала врачебного искусства. И в целом, в каком ли занятии мы ни последуем [четким] путем и по порядку к цели, [увидим, что] невозможно представить в доказательствах первые положения, но необходимо, чтобы первоначала разумных искусств как происходящие из гипотез следствия принимать без исследования, но наблюдать [уже] то, что следует из них [далее]. Так же и таинство богословия ищет внутреннего согласия из неисследующей веры. Ибо надобно, чтобы [приходящий к Богу] веровал, что Он есть (Евр. 11:6), как говорит [апостол], а не препираться о том, каков Он есть [Сам по Себе]. И вообще, если вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом (Евр. 11:1), то не люби спорить, чтобы видеть уже и остальное – то великое, что отложено [на будущую жизнь], и не подвергай сомнению из‑за того, что пока еще не смог постичь своим познанием то, во что поверил.

2. Все же это [сказано мной] о вере ради сражающихся из‑за слов и питающих надежду в пустых речах. Как мне кажется, этот псалом заключает в себе и последовательно развивающуюся далее мысль. Ибо там сказано: благоугожду пред Господем во стране живых (Пс. 114:9). Поскольку здесь говорится не о видимой земле, как это ясно и понятно, то причину здесь следует искать в различении неявного, говоря «Верую, что есть страна живых», поэтому он и сказал: Благоугожду в ней пред Господем. В целом же душа, собирающаяся говорить без веры, будет болтать попусту ничего не вкладывая [при этом] в слово. Итак, начало слова разумного – вера, крепко утвержденная в сердце говорящего. Затем [пророк Давид свидетельствует о том,] как нам возможно достичь последующего совершенства в вере, говоря: Аз же смирихся зело. Ибо кто не смирил свою мысль и говорит, подражая апостолу: братия, я не почитаю себя достигшим (Еф. 3:13), но, питая замыслы о постижении сущности Божией, пытаясь собственной мыслью измерить непостижимое и помышляя, что Бог таков настолько, насколько позволяет ему думать его помысл, и что он [будто бы] уже постиг, и вообще, кто делает мерой сущего собственный ум, не рассуждая, что скорее возможно малой чашкой измерить все море, чем человеческим умом объять неизреченное величие Божие, – тот необдуманно раздувается от гордости и превозносится суетностью своего ума и оказывается не в силах сказать: веровах, темже возглаголах, потому что не может принять и последующее: аз же смирихся зело, связав себя самомнением и превозношением и гордясь пустыми словами, а силу, которая происходит от веры, не приобретя. Затем [пророк] и не только себя смиряет, но и всю общую природу человечества. Аз же рех во исступлении моем, говорит, всяк человек ложь. Так что тот, кто ищет опоры не в вере, но от себя приступает к учению о Боге и дерзает на постижение истины [одними лишь] человеческими силами, – тот лжец и гораздо более отпадает от истины.

3. Эту речь, как говорит он, рех во исступлении. Что же такое исступление? То есть рассматривая человеческое естество и исследуя, есть ли где‑нибудь между людьми какая‑нибудь правда, и нигде ее не найдя без Божией помощи, и изумившись этому неожиданному обстоятельству, [Давид] восклицает: всяк человек ложь. Или в том самом исступлении, которым он притворился перед Анхусом, разыграв эпилепсию и сумасшествие (1 Цар. 21:10), после того как понял, что ему необходимо наговорить на самого себя, и изобразил то, чего не было на самом деле, чтобы избежать опасности от врагов, и тогда рех, говорит, что всяк человек ложь, и если и не по свободной воле прибегая ко лжи, то, с другой стороны, и не во зло ближним, но во всяком случае по причинам [грозившей ему] опасности. Ибо на самого себя вопреки разуму пророк не кидался, как некоторые софисты обвиняли его, чтобы уличить, но, наоборот, сами подпадали под то обличение, что говорили против пророка. Ибо если всяк человек ложь, а [раз] Давид тоже человек, то ясно, что и он тоже лжец, а если лжец, то и не веруй ему, что он таков, каким кажется. Но если [предположим,] это слово не истинно и не всякий человек лжец, то оставим Давиду вину его лжи. Если же он не лжет, то поверим ему и в том, как он сам нам является, поверивши же, вновь вводимся в необходимость не доверять. Так что если правду говорит Давид, то освобождает [от подозрения] речь свою, так как он тоже человек и не лжет. Если же лжет, то само собой, ему не стоит и верить, ибо кто будет верить говорящему неправду? Так что когда он один раз объявил, что всяк человек ложь, то тогда пусть будет лжецом и Давид, чтобы поверить его слову, или если он говорит правду, то удали отрицание. Но это – для играющих [в силлогизмы] и для тех, которые гордо услаждаются словесными оборотами в присутствии вещей беспредельных, но истинное – не таково. Ибо [здесь] говорится о тех людях, которые еще одержимы человеческими страстями; тот же, кто стал уже превыше плотских страстей и через совершенство ума вошел в ангельское устроение, тот, когда говорит о свойственном [обычным] людям, то себя, очевидно, исключает из числа остальных. Ибо не ложен сказавший: Азрех бози есте и сынове Вышняго вси. Вы же яко человецы умираете (Пс. 81:6–7). [Слова] бози есте – к кому же иному, как не к Давиду относятся? Ибо если сын Вышняго тот, кто через добродетель усвоил себя Богу, то [таковой уже] не умирает как человек, но живет, имея в себе Бога.

Чаша спасения

4. Аз же рех во исступлении моем: всяк человек ложь. Пусть послушают те, кто смешались с плотью посредством страстей, ум же свой вознесли к сверхмирному и помыслы свои – убили, а возношение сердца их стало выше Бога, и это – общая цель у всех тех, кто воюет против благочестия. (3) Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? (4) Чашу спасения прииму. Прийдя в чувство от осознания [бесчисленного] множества даров Божиих, [таких как: ] что Он привел нас из небытия в бытие, что, создав из земли, почтил разумом, в котором и можем мы носить образ небесного (1 Кор. 15:49); затем, что, заботясь о Домостроительстве [Спасения] всего человеческого рода, Господь Самого Себя дал в искупление за всех нас, [однако также] вопрошает и ищет во всех принадлежащих Ему, не найдет ли Он что‑нибудь достойное сего дара Господня. Что воздам Господеви?

Ни жертвы, ни законного служения [ветхозаветного] богопочитания, но саму свою жизнь, и поэтому говорит: чашу спасения прииму – то есть страдание в борьбе за благочестие, в противостоянии греху даже до смерти, я думаю, что это и есть чаша. Об этом и Сам Спаситель учил в Евангелии: Отче, если возможно, да минует Меня чаша сия (Мф. 26:39).

А ученикам говорил так: Можете ли пить чашу, которую Я буду пить? (Мф. 20:22), имея в виду ту смерть, которую Он принял за спасение мира. Посему и говорит: чашу спасения прииму, то есть сказуя: «Жаждя, Я гряду к совершению свидетельства, к успокоению души и тела, принимая мучение не за наслаждение, но в борьбе за благочестие». Себя же, говорит, приношу в жертву и приношение Господу, поскольку все полагаю меньшим достоинства Благоделавшего [мне]. И эти возвещения с готовностью имею от свидетеля воздать всему народу. (5) Молитвы моя [Господеви] воздам пред всеми людьми Его. И затем – поощрение слушающим, чтобы не боялись смерти: (6) честна пред Господем смерть преподобных Его. [Этим он как бы] говорит: «Вы люди – участники прекрасного состязания, не робейте перед смертью, ибо это не тление, но начало жизни, не совершенное исчезновение, но переход в славу». У людей любящих богатство, так повелось, что некоторые камешки, сверкающие разноцветным блеском, называются «честными» (драгоценными). И поистине честна пред Господем смерть преподобных Его. Если душа, проводившая чистую жизнь, свободная от плотских осквернений, не имеющая ни пятна, ни морщины, прославленная в борьбе за благочестие и стяжавшая венец праведности, сверкающий красотой многих добродетелей, предстанет Владыке и Судии всех, окажется еще более сверкающей от сияния благодати, то как же может не быть честна пред Господем смерть такого человека? Посему не будем скорбеть об исходе из этого мира мужей преподобных, но скорее [будем переживать это] как рождение и переход в иную жизнь. Ибо вход в этот мир законоположен нам необходимостью естества через бесчестие нечистоты и зловония посредством плотского рождения. Выход же и переход отсюда – честен и светел, но не у всех, а у живших преподобно и праведно в здешней жизни. Честна… смерть, но не честно у людей рождение. Сеется в уничижении, восстает в славе, сеется в тлении, восстает в нетлении (1 Кор. 15:43, 42). Итак, сравни с рождением смерть и перестань оплакивать тех, кто изменился из бесчестия [в славу]. Так что умерли они не по‑иудейски, став отвратительной мертвичиной, потому что за Христа смерть – честной удел преподобных Его. Посему [и было] сказано священникам и назореям: прикасаяйся мертвечине его, нечист будет до вечера и да измыет ризы своя (Лев. 11:39, 40). Теперь же прикасающийся к костям мученика получает и некоторое причастие освящения той благодатью, которая обитает в теле [святого]. Итак, честна пред Господем смерть преподобных Его. Посему не предпочитайте многочестное бесчестному и не будьте сообщниками дурных, предпочитая тленную жизнь состоянию нетленному и блаженному. Не поддавайтесь страстям бесчестия, которым подпадают многие из любителей наслаждения, которые и жизненные блага, и величие души сжигают и порабощают ее, увлекая к служению плоти. Ибо где рабство, там и бесчестье. Итак, должно избегать жизни, соединенной с бесчестьем.

5. Ничего большего не смогу, говорит, сотворить, чем самого себя воздам Владыке. Ибо (7) аз раб Твой и Твоя собственность, так как вообще сотворенное является рабом своему Творцу, и рабом не только по произволению, но и по природе. Ибо еще во младенчестве, когда аз сын рабыни Твоея был еще дитя, обманом захватил меня в плен враг и, похитив меня из Твоего рабства, сделал рабом греха. Но обращусь и прибегну к изначальному Господину и познаю [вновь] рабство первоначальное (т. е. служение Богу). Растерзал еси узы моя. Поскольку [Ты, Христе] избавил меня от оков, сойдя во ад, и избавив, освободил связанное и пребывающее в неизбежных темницах [ада] человечество от смерти, то Тебе поэтому приношу в жертву ни парнокопытных четвероногих, жующих жвачку, ни чистых птиц, или лепешки приготовленные на масле, или славный ливан, или фимиам этого состава (ибо все это приносится от земли Владыке), но есть у меня особенное достояние и порождение моего собственного сердца, из которого я и вознесу хвалебное славословие, из моего помышления, словно с какого‑то жертвенника. (8) Тебе воздам жертву хвалы, которая Тебе – неприступному и совершенному Богу – предпочтительнее бесчисленных всесожжений. [Тебе], не требующему телесных жертвоприношений, которыми изобилуют более богатые, но исповедание [происходящее] из внутреннего расположения и от правдивого сердца, которое в равной степени доступно всем желающим. (9) Молитвы моя [Господеви] воздам пред всеми людьми Его. Принося Тебе в жертву хвалу, не как стыдящийся, тайком и в скрытом месте, избегая порицаний нечестивых, принесу Тебе жертву, но принесу Тебе некоторую жертву всенародную, делая и весь народ общником [этого] поклонения. Место же нам будет уделено для жертвоприношения посреди, и даже более знаменитое, чем Иерусалим. Послушайте вы, покидающие Церковь и убегающие в обычные дома, жалкие обломки Честного Тела [Церкви], что молитвы должно воздавать посреди Иерусалима, то есть Церкви Божией. Ибо не так как в древнем богопочитании, когда каждый сам себе мастерил жертвенник [где хотел], но в едином и явном месте – для всех, желающих совершить жертвоприношение. Ты же возводишь алтарь супротив жертвенника отцов и возжигаешь на нем чуждый огонь (Лев. 10:1), не вразумляясь древним примером людей, развращенных умом, и оскверняясь вместе с ними. Бегите же от подражания таковым, вы – народ Божий, и не отделяйтесь от части спасаемых, пребывая в вере, совершенствуясь в заповедях Господа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Мы поможем в написании ваших работ!