ВОЕННАЯ КРИТИКА СМОТРА В НЬЮТОНЕ
Прошлогодний смотр в Ньютоне прошел с большим успехом, тем более выдающимся, что ему мешали разного рода трудности. Это была первая попытка собрать волонтеров Ланкашира в одно целое; железнодорожные перевозки были далеко не такими, какими они должны были бы быть; грунт был в отвратительном состоянии; погода была очень плохая. Несмотря на все это, смотр прошел необыкновенно удачно, и наши волонтеры пошли домой промокшие, голодные и томимые жаждой, но с гордым сознанием того, что они всех удивили своим спокойствием, своей уверенностью и воинским видом, с которыми они выполняли свою задачу.
Можно ли сказать то же самое о смотре в этом году? Мы боимся, что нельзя. Железнодорожные перевозки производились отлично; грунт – в превосходном состоянии; погода – прекрасная; волонтеры прошли уже обучение второго года; и все же мы уверены, что большинство из них отправились домой менее удовлетворенные своей работой и своими успехами за этот день, чем в прошлом году. Кто виноват в этом?
Когда войска прибыли на местность, где проводился смотр, флажки, отмечающие места расположения различных бригад, были расставлены, были сразу также повсюду установлены и указатели, обозначавшие места батальонов. Но очень многие батальоны, особенно те, которые прибыли первыми, долгое время двигались взад и вперед, останавливались, опять двигались и опять останавливались, прежде чем встали на назначенные им места. В результате части, которые прибыли за полчаса или за час до начала смотра, не имели времени, чтобы составить винтовки в козлы и распустить солдат хотя бы на несколько минут, чтобы подкрепиться пищей. В этом была, конечно, вина не командиров батальонов.
|
|
|
После общего салюта начались перестроения. Но вряд ли здесь были какие‑либо перестроения. Первая бригада развернулась и произвела ряд стрельб – одну очередь по‑ротно, от центра к флангу, один залп – по‑батальонно, три очереди стрельбы шеренгами. Тем временем развернулась вторая бригада и по окончании стрельбы сменила первую линию. Это было сделано путем перестроения обеих линий по четыре в глубину и прохождения четверок второй линии через промежутки первой. В самом уставе это перестроение характеризуется как пригодное лишь для парадных целей и никогда не применяющееся в боевой обстановке (стр. 113). Затем вторая бригада вела стрельбу таким же образом, в то время как третья бригада развернулась для образования второй линии, а первая бригада в колонне отошла в тыл. Мы заметили, что первая бригада проделывала все это очень медленно и отошла в сторону только тогда, когда стрельба второй бригады почти окончилась. Затем выдвинулась третья, а за ней четвертая бригада, которые поочередно вели стрельбу, после чего все войска построились в колонну на сомкнутых интервалах и прошли церемониальным маршем.
|
|
|
Таким образом, совершенно очевидно, что вместо перестроений налицо имелись лишь два момента, когда выступавшие волонтеры могли показать свое уменье, – стрельба и прохождение церемониальным маршем. Мы не согласны с тем, чтобы стрельба холостыми патронами служила критерием для суждения о таких частях, как волонтеры, собравшиеся в Ньютоне. Там были части, которые перестреляли огромное количество холостых патронов и которые, следовательно, давно достигли значительного успеха в четких, дружных залпах. Были там и другие части, которые в такой же, а возможно и в большей степени были подготовлены в ротном и батальонном учении и в учебной стрельбе по мишеням, но которые едва ли когда‑нибудь до этого стреляли холостыми патронами. Там было также большое число мелких провинциальных частей, сведенных в батальоны по случаю смотра; эти части никогда не имели возможности для стрельбы залпом в составе батальона по той очень простой причине, что до этого времени они не были в состоянии пройти даже батальонное учение. Стрельба залпами, поскольку о ней можно судить только по звуку, но не по результатам, является самой легкой из всех обязанностей солдата; уверенно действующий в других отношениях батальон научится ей в очень короткое время, и если подавляющее большинство присутствовавших на смотре батальонов в действительности очень плохо стреляли залпами, то мы должны сказать, что мы скорее довольны этим обстоятельством, так как это показывает, что батальоны не тратили зря время на практические упражнения в таком искусстве, которое они могут изучить когда угодно в недельный срок и которое очень походит на забаву с игрушками или на рекламу.
|
|
|
Единственным положительным моментом программы смотра было то, что она дала возможность всей присутствовавшей пехоте выполнить кое‑какие упражнения. В других отношениях она была действительно очень бедна. Не было действий в стрелковых цепях, почти не производились перестроения, а установленный критерий для оценки подготовки был не только обманчивым, но и положительно несправедливым по отношению к большинству присутствовавших частей. Что касается смелой атаки кавалерии, которой закончились занятия, то лучше о ней не говорить. Публика приняла ее за превосходную шутку.
|
|
|
При прохождении церемониальным маршем мы снова заметили обычный недостаток волонтеров – полное пренебрежение к дистанциям. Только одна часть прошла, сохраняя более или менее правильные дистанции, и это была не та часть, которая отличалась в такой же мере своими залпами. Мы же полагаем, что сохранение правильных дистанций в существующей системе обучения волонтеров более трудно и более важно, чем четкие залпы. В общем, прохождение церемониальным маршем показало, что улучшения по сравнению с прошлым годом были меньшими, чем мы имели право ожидать, но мы обязаны сказать, что в этом отношении меньшие по численности части из провинции сделали наибольшие успехи. Они заслуживают тем большего общественного признания, что эти небольшие части должны преодолевать величайшие затруднения, большинство их лишено помощи адъютантов и для обучения у них нет других военных начальников, кроме инструкторов – сержантов.
Мы с сожалением заметили среди ланкаширских волонтеров увеличение количества красных курток и даже медвежьих шапок; это, по‑видимому, указывает на сильное стремление к парадности, что не может принести движению какую‑либо пользу. Однако это такая тема, которая увела бы нас слишком далеко от Ньютона, и поэтому мы вернемся к ней при другом удобном случае.
Написано Ф. Энгельсом в начале августа 1861 г.
Напечатано в «The Volunteer Journal, for Lancashire and Cheshire» № 49, 10 августа 1861 г.
Подпись: Ф. Э.
К. МАРКС
АМЕРИКАНСКИЙ ВОПРОС В АНГЛИИ
Лондон, 18 сентября 1861 г.
Письмо г‑жи Бичер‑Стоу лорду Шефтсбери[145], независимо от его собственных достоинств, принесло большую пользу, заставив настроенные против Севера лондонские газеты высказаться и изложить перед публикой официальные причины их враждебного тона по отношению к Северу и плохо скрытых симпатий по отношению к Югу, что не совсем вяжется с их попытками выдать себя за крайних противников рабства. В качестве первой и главной причины недовольства они указывают на то, что теперешняя американская война «ведется не за отмену рабства», и потому от благородных британцев, обычно предпринимающих войны и интересующихся войнами других народов, руководствуясь лишь «широкими принципами гуманности», нельзя ждать симпатий к их северным соплеменникам.
«Прежде всего», – пишет «Economist», – «утверждение, будто спор Севера с Югом означает борьбу между свободой негров, с одной стороны, и рабством негров – с другой, настолько же бесстыдно, насколько и лживо». «Север», – заявляет «Saturday Review»[146], – «не провозглашает отмену рабства и никогда не делал вид, что борется против рабства. Север не избрал в качестве своего oriflamme [знамени. Ред.] священный принцип справедливости по отношению к неграм; его cri de guerre [боевым кличем. Ред.] не является безоговорочная отмена рабства». «Если», – пишет «Examiner»[147], – «мы обманулись в истинном значении этого возвышенного движения, то кто, как не сами федералисты, ответственны за этот обман?»
Прежде всего, допустим, что это первое соображение в основном правильно. Война была начата не в целях уничтожения рабства, и власти Соединенных Штатов сами приложили все старания, чтобы опровергнуть подобный взгляд. Но, с другой стороны, следует помнить, что не Север, а Юг начал войну; первый только оборонялся. Если достоверно, что Север, после долгих колебаний, проявив неслыханное в летописях европейской истории долготерпение, обнажил наконец меч не для уничтожения рабства, а для спасения Союза, то Юг, со своей стороны, начал войну громким провозглашением «особого института» [рабства. Ред. ] как единственной и главной цели мятежа. Он признал, что борется за свободу порабощать другой народ – за свободу, которой, вопреки возражениям Севера, будто бы угрожала опасность после победы республиканской партии[148] и избрания г‑на Линкольна на пост президента. Конгресс конфедератов хвастался тем, что его новоизобретенная конституция[149], в отличие от конституции Вашингтонов, Джефферсонов и Адамсов, впервые признала, что рабство по самой сути своей является благом, оплотом цивилизации и божественным институтом. Если Север заявлял, что борется только за Союз, то Юг гордился тем, что поднял мятеж во имя господства рабства. Если идеалистически настроенную и враждебную рабству Англию не привлекло заявление Севера, то как же случилось, что она не почувствовала резкого отвращения к циничному признанию Юга?
«Saturday Review» старается выпутаться из этого неприятного положения, поставив под сомнение собственные заявления сецессионистов. Журнал оказывается более проницательным и обнаруживает, «что рабство имеет очень мало общего с сецессией»; напротив, декларации Джефферсона Дэвиса и К° – чистейшие «условности», в которых «не больше смысла, чем в тех условных выражениях об оскверненных алтарях и разрушенных очагах, которые постоянно встречаются в подобных прокламациях».
Запас аргументов, приводимых настроенными против Севера газетами, очень скуден, и во всех этих газетах встречаются почти одни и те же выражения, повторяющиеся, как в математических формулах, с определенными интервалами, в весьма мало отличающихся друг от друга вариациях или комбинациях.
«Почему», – восклицает «Economist», – «только вчера, когда сецессионистское движение впервые приняло серьезный оборот при первом сообщении об избрании г‑на Линкольна, северяне предложили Югу, если он останется в Союзе, всевозможные гарантии сохранения в неприкосновенности этого отвратительного института и отказались самым торжественным образом от всякого намерения вмешаться в это дело, причем их вожди предлагали в конгрессе один компромисс за другим, основанные на согласии не затрагивать рабства?» «Как объяснить», – вопрошает «Examiner», – «что Север был готов уладить дело путем самых широких уступок Югу в отношении рабства? Как случилось, что в конгрессе была предложена определенная географическая линия, за пределами которой рабство должно было быть признано как необходимый институт? Южные штаты не удовлетворились этим».
«Economist» и «Examiner» должны были бы задать вопрос не только, почему компромисс Криттендена[150] и другие компромиссные меры были предложены в конгрессе, но и почему они не были приняты? Они делают вид, будто считают эти компромиссные предложения принятыми Севером и отвергнутыми Югом, между тем как на самом деле они не были приняты благодаря партии Севера, которая провела избрание Линкольна. Эти предложения так и не вылились в форму резолюций, оставшись в зачаточном состоянии pia desideria [благих пожеланий. Ред. ] , и Юг фактически не имел возможности ни отвергнуть, ни принять их. Нас приближает к сути вопроса следующее замечание «Examiner»:
«Г‑жа Стоу говорит: «Рабовладельческая партия, видя, что она больше не может использовать Союз в своих целях, решила разрушить его». В этих словах содержится признание, что до этого рабовладельческая партия пользовалась Союзом в своих целях, и было бы хорошо, если бы г‑жа Стоу ясно показала, когда Север начал выступать против рабства».
Можно было бы полагать, что «Examiner» и другие оракулы общественного мнения в Англии достаточно знакомы с современной историей, чтобы не нуждаться в информации г‑жи Стоу по таким чрезвычайно важным вопросам. Все растущее злоупотребление Союзом со стороны рабовладельческой клики, действующей в союзе с демократической партией Севера[151], является, так сказать, характерной чертой истории Соединенных Штатов с начала текущего столетия. Следующие одна за другой компромиссные меры знаменуют последовательные этапы агрессивных действий, которые приводили к постепенному превращению Союза в раба рабовладельцев. Каждый из этих компромиссов означал новую агрессию со стороны Юга и новую уступку со стороны Севера. В то же время ни одна из очередных побед Юга не была одержана без ожесточенной борьбы с враждебной ему силой на Севере, которая выступала в лице различных партий, с различными лозунгами и под различными знаменами. Если положительный и окончательный результат каждой отдельной схватки оказывался в пользу Юга, то внимательный наблюдатель исторических событий не мог не заметить, что каждое новое продвижение рабовладельцев является шагом на пути к их окончательному поражению. Даже во времена Миссурийского компромисса силы борющихся сторон настолько уравновесились, что Джефферсон, как видно из его воспоминаний, опасался, что Союзу угрожает раскол из‑за этого смертельного антагонизма[152]. Агрессивность рабовладельческой стороны достигла своей высшей точки, когда, благодаря биллю Канзас‑Небраска[153], впервые в истории Соединенных Штатов – как признался сам г‑н Дуглас, – были уничтожены все юридические преграды распространению рабства на территории Соединенных Штатов; когда после этого один из северных кандидатов купил себе избрание в президенты тем, что обещал Союзу завоевать или купить на Кубе новую территорию, где бы господствовали рабовладельцы; когда позже решением по делу Дреда Скотта[154] федеральные власти провозгласили распространение рабства законом американской конституции и, наконец, когда фактически африканская торговля рабами была возобновлена в еще больших размерах, чем когда‑либо раньше в период ее легального существования. Но одновременно с этим кульминационным пунктом агрессивных действий со стороны Юга, предпринятых им при попустительстве демократической партии Севера, налицо были несомненные признаки того, что антагонистические факторы на Севере настолько окрепли, что это должно было скоро изменить соотношение политических сил. Канзасская война[155], образование республиканской партии и большое количество голосов, полученных г‑ном Фримонтом во время президентских выборов 1856 г., – все это были убедительные доказательства того, что Север накопил достаточно энергии, чтобы исправить те ошибки, которые были под давлением рабовладельцев совершены в течение полувека в истории Соединенных Штатов, и чтобы заставить страну вернуться к подлинным принципам своего развития. Помимо этих политических явлений, был один важный статистический и экономический факт, указывающий, что использование федерального Союза в интересах рабовладельцев достигло такого пункта, когда оно – вынужденно или de bonne grace [добровольно. Ред.] – должно будет пойти на убыль. Этим фактом было развитие Северо‑Запада, гигантский прогресс, достигнутый его населением с 1850 до 1860 г., а также то новое и живительное влияние, которое неизбежно должно было оказать все это на судьбы Соединенных Штатов.
Но разве все это было тайной главой истории? Неужели нужно было «признание» г‑жи Бичер‑Стоу, чтобы перед «Examiner» и другими политическими светилами лондонской прессы раскрылась тщательно скрываемая истина о том, что «до этого рабовладельческая партия использовала Союз в своих целях»? Разве американский Север повинен в том, что английские журналисты были захвачены врасплох резким столкновением антагонистических сил, борьба между которыми являлась движущей силой истории Соединенных Штатов в течение полувека? Разве повинны американцы в том, что английская печать приняла за порожденную в один день причуду то, что на самом деле явилось назревшим результатом многолетней борьбы? Тот факт, что образование и развитие республиканской партии в Америке было почти не замечено лондонской печатью, выразительнее всяких слов говорит о бессодержательности ее тирад против рабства. Возьмите, например, двух антиподов лондонской печати: лондонскую газету «Times» и «Reynolds's Weekly Newspaper»[156]; одна – самый крупный орган респектабельных классов, другая – единственный сохранившийся орган рабочего класса. Первая газета незадолго до того, как окончилась карьера г‑на Бьюкенена, выступила с пространным восхвалением его управления и клеветой на республиканцев. Рейнольдс, со своей стороны, во время пребывания Бьюкенена в Лондоне был одним из его любимцев и с тех пор никогда не упускал случая превозносить Бьюкенена и всячески поносить его противников. Как могло случиться, что республиканская партия, выставившая в качестве своей программы открытую борьбу против агрессии рабовладельцев и использования Союза в интересах рабовладения, одержала победу на Севере? Как могло случиться, далее, что основная масса членов демократической партии Севера, отбросив в сторону свои прежние связи с лидерами рабовладельцев, не считаясь со своими полувековыми традициями, жертвуя значительными коммерческими выгодами и еще более значительными политическими предрассудками, поспешила поддержать нынешнее республиканское правительство и щедро предложила ему людей и деньги? Вместо ответа на эти вопросы «Economist» восклицает:
«Разве можем мы забыть, что аболиционистов обычно столь же жестоко преследовали и оскорбляли на Севере и на Западе, как и на Юге? Разве можно отрицать, что раздражительность и нерешительность, чтобы не сказать неискренность, вашингтонского правительства в течение многих лет служили главным препятствием, о которое разбивались наши усилия, направленные на полное уничтожение работорговли на берегах Африки, в то время как большая часть судов, фактически участвовавших в этой торговле, была построена с помощью северного капитала, принадлежала северным купцам и имела экипаж, состоящий из матросов‑северян?»
Вот, поистине, шедевр логики! Настроенная против рабства Англия не может симпатизировать Северу, разрушающему тлетворное влияние рабовладельцев, потому что она не может забыть, что Север, будучи подчинен этому влиянию, поддерживал работорговлю, травил аболиционистов и допускал, чтобы его демократические учреждения были заражены рабовладельческими предрассудками. Она не может симпатизировать правительству г‑на Линкольна, потому что ранее ей приходилось критиковать правительство г‑на Бьюкенена. Она обязательно должна злобно придираться к теперешнему движению Севера по пути к обновлению, поощрять северян, которые симпатизируют работорговле, заклейменной республиканской программой, и заигрывать с рабовладельцами Юга, создающими собственное государство, потому что она не может забыть, что Север вчера был не таким, каков он сегодня. Необходимость для оправдания своей позиции прибегать к подобному крючкотворству, заимствованному из практики Олд‑Бейли[157], доказывает больше, чем что‑либо другое, что настроенная против Севера часть английской прессы руководствуется скрытыми мотивами, слишком низкими и позорными, чтобы их можно было высказать открыто.
Поскольку один из излюбленных маневров этой части английской печати состоит в том, чтобы поставить в упрек нынешнему республиканскому правительству действия его рабовладельчески настроенных предшественников, она изо всех сил пытается убедить английский народ в том, что в «New‑York Herald»[158] надо видеть единственного подлинного выразителя общественного мнения Севера. Лондонская газета «Times» задала соответствующий тон, и servum pecus [раболепное стадо. Ред. ] остальных враждебных Северу органов, больших и малых, усердно ей вторит. Так, «Economist» пишет:
«В разгар спора не было недостатка в нью‑йоркских газетах и нью‑йоркских политиках, которые советовали воюющим сторонам, поскольку они вывели крупные армии на поле сражения, использовать их не друг против друга, а против Великобритании, с тем, чтобы примирить внутренние раздоры, в том числе и по вопросу о рабстве, и вторгнуться на британскую территорию без предупреждения и с подавляющими силами».
«Economist» прекрасно знает, что энергично поддержанные лондонской газетой «Times» попытки «New‑York Herald» втравить Соединенные Штаты в войну против Англии преследовали лишь одну цель: обеспечить успех сецессии и помешать движению за возрождение Севера.
Враждебная Северу английская печать все же идет на одну уступку. Чванливый «Saturday» сообщает нам:
«Во время выборов Линкольна служило предметом спора и ускорило взрыв не что иное, как ограничение рабства теми штатами, где этот институт уже существует».
A «Economist» замечает:
«Это правда, что целью республиканской партии, избравшей г‑на Линкольна, было предотвратить распространение рабства на незаселенных территориях… Возможно, что успех Севера, если бы он был полным и безусловным, дал бы ему возможность ограничить рабство пятнадцатью штатами, где оно уже существует, и таким образом в конечном счете мог бы привести к ликвидации рабства – по это более вероятно, чем достоверно».
В 1859 г., по случаю экспедиции Джона Брауна в Харперс‑Ферри[159], тот же самый «Economist» напечатал серию статей, в которых подробно доказывалось, что в силу некоего экономического закона американское рабство обречено на постепенное исчезновение с того момента, как оно будет лишено возможности распространения. Этот «экономический закон» был прекрасно понят рабовладельцами.
«Если не произойдет значительного увеличения рабовладельческой территории», – говорит Тумбс, – «то через 15 лет придется разрешить рабам убегать от белых, или же белые вынуждены будут бежать от рабов».
Провозглашенный республиканцами принцип ограничения рабства территорией, установленной по конституции, послужил определенным поводом для угрозы сецессии, впервые прозвучавшей в палате представителей 19 декабря 1859 года. После того как г‑н Синглтон (Миссисипи) на свой вопрос: «Решила ли республиканская партия не давать Югу ни пяди новой территории для рабовладения, пока Юг входит в состав Союза?» – получил от г‑на Кертиса (Айова) утвердительный ответ, г‑н Синглтон заявил, что это разрушит Союз. Его совет штату Миссисипи таков: чем скорее Миссисипи выйдет из Союза, тем лучше – «пусть джентльмены вспомнят, что Джефферсон Дэвис предводительствовал нашими войсками в Мексике, что он еще жив и, возможно, возглавит армию Юга». Независимо от экономического закона, в силу которого распространение рабства является жизненным условием его сохранения в пределах территории, установленной по конституции, вожди Юга всегда отлично понимали, что рабство им необходимо для удержания политической власти в Соединенных Штатах. Джон Калхун, защищая свои предложения в сенате, определенно заявил 19 февраля 1847 г., «что из всех органов власти только в сенате Юг сохраняет равновесие сил» и что создание новых рабовладельческих штатов стало необходимым «для сохранения равновесия сил в сенате». Кроме того, олигархия 300000 рабовладельцев даже у себя дома могла удерживать власть только благодаря тому, что постоянно швыряла своим белым плебеям приманку в виде предстоящих завоеваний внутри и вне границ Соединенных Штатов. Если же, по словам оракулов английской прессы, Север принял твердое решение ограничить рабство его теперешней территорией и, таким образом, ликвидировать его конституционным путем, то разве этого недостаточно, чтобы привлечь к нему симпатии враждебной рабству Англии?
Но английских пуритан, по‑видимому, действительно нельзя удовлетворить не чем иным, как только строго аболиционистской войной.
«Поскольку», – заявляет «Economist», – «война эта ведется не за освобождение негритянской расы, то что же еще может заставить нас так горячо симпатизировать делу федералистов?»
«Было время», – пишет «Examiner», – «когда наши симпатии были на стороне Севера, так как мы считали, что он действительно оказывает серьезное сопротивление агрессии рабовладельческих штатов» и стоит за «освобождение как за меру справедливости по отношению к черной расе».
Однако в тех же номерах, в которых эти газеты говорят нам, что они не могут симпатизировать Северу, так как его война не является аболиционистской войной, сообщается, что «отчаянный путь провозглашения освобождения негров и призыва рабов ко всеобщему восстанию» есть нечто такое, «одна мысль о чем внушает отвращение и ужас», и что «компромисс» был бы «гораздо более желателен, чем успех, купленный такой дорогой ценой и запятнанный таким преступлением».
Таким образом, английский пыл по отношению к аболиционистской войне – простое ханжество. Дьявольский замысел раскрывается в следующих рассуждениях:
«Наконец», – пишет «Economist», – «дает ли тариф Моррилла право на нашу благодарность и симпатию и является ли уверенность в том, что в случае победы северян этот тариф будет распространен на всю республику, достаточным основанием для того, чтобы мы шумно жаждали их успеха?»
«Североамериканцы», – пишет «Examiner», – «в действительности хлопочут лишь об одном: об эгоистическом протекционистском тарифе… Южным Штатам надоело, что протекционистский тариф Севера лишает их плодов рабского труда».
«Examiner» и «Economist» дополняют один другого. Последний достаточно честен, чтобы в конце концов признаться, что для него и его последователей вопрос о симпатиях есть просто‑напросто вопрос о тарифе, тогда как первый сводит войну между Севером и Югом к войне из‑за тарифа, к войне между протекционизмом и свободой торговли. «Examiner», может быть, не знает, что даже южно‑каролинские нуллификаторы 1832 г., по свидетельству генерала Джэксона, пользовались протекционизмом лишь как предлогом для сецессии; но даже «Examiner» должен знать, что теперешний мятеж вспыхнул, не дожидаясь принятия тарифа Моррилла[160]. На самом деле южанам не могло надоесть то, что протекционистский тариф Севера отнимал у них плоды труда их рабов, ибо в 1846–1861 гг. действовал фритредерский тариф.
«Spectator»[161] следующим удивительным образом характеризует в своем последнем номере тайные мысли некоторых враждебных Северу органов печати:
«Что же действительно считают желательным враждебные Северу органы печати, оправдывая свои требования ссылкой на неумолимую логику фактов? Они доказывают, что распадение Союза желательно именно потому, что, как мы уже сказали, это единственно возможный путь к прекращению «беспричинной и братоубийственной борьбы», а также и в силу других доводов, изобретенных ими в качестве удобного обоснования моральных требований страны, поскольку исход событий уже ясен; эти доводы выдвинуты, конечно, только задним числом и являются скромной попыткой оправдать действия провидения, «его пути по отношению к человеку» в тот момент, когда неизбежная необходимость стала явной. Они заявляют, что интересам штатов будет вполне соответствовать разделение их на враждебные группы. Они будут сдерживать честолюбивые стремления друг друга; они будут взаимно нейтрализовать свои силы, и, если когда‑нибудь у Англии возникнет конфликт с одной или несколькими из них, чувство соперничества опять‑таки заставит антагонистические группы прийти нам на помощь. Это создаст, как утверждают, весьма благоприятное положение вещей, потому что избавит нас от беспокойства, а также будет стимулировать политическое «соревнование» между штатами – эту наилучшую гарантию честности и чистоты.
Таковы доводы, – очень упорно отстаиваемые, – образующейся теперь среди нас многочисленной группы, симпатизирующей южанам. В переводе на общепонятный язык – не грустно ли, что английская аргументация по этому вопросу такова, что нуждается в переводе, – это означает, что нас огорчает теперешний размах «братоубийственной» войны, потому что она впоследствии может сконцентрировать в одну страшную схватку целый ряд хронических мелких воин, страсти и проявления недоверия между группами соперничающих штатов. Подлинная истина, – и сторонникам этой далеко не английской точки зрения она хорошо известна, хотя они и маскируют эту истину благопристойными фразами, – заключается в том, что соперничающие группы американских штатов не могли бы жить друг с другом в мире и согласии. Злобная враждебность, порождаемая теми самыми причинами, которые создали теперешний конфликт, стала бы хронической. Утверждают, что различные группы штатов имеют различные таможенные интересы. Эти различные таможенные интересы стали бы источником постоянных мелких войн, если бы штаты распались, а рабство – этот корень всего конфликта – послужило бы источником непрерывной вражды, разногласий и борьбы. Между враждующими штатами никогда больше не удалось бы восстановить никакого устойчивого равновесия. И все же утверждают, что такая перспектива длительной непрерывной борьбы является провиденциальным разрешением разгоревшегося ныне великого спора; единственная подлинная причина, почему перспектива эта приветствуется, заключается в том, что если нынешний грандиозный конфликт может привести к восстановлению более мощного политического единства, то, напротив, бесконечный ряд мелких конфликтов приведет к ослаблению и раздроблению континента, что не может страшить Англию.
Мы не отрицаем, что сами американцы посеяли семена этого низменного и презренного образа мыслей своей часто недружественной и вызывающей позицией по отношению к Англии, но мы прямо заявляем, что с нашей стороны низко и достойно презрения иметь такие мысли. Для нас ясно, что отсрочка окончательного разрешения не обещает Америке глубокого и длительного мира, что отсрочка эта грозит американской нации упадком и превращением ее в ряд ссорящихся кланов и племен, и все же мы воздеваем в ужасе руки перед теперешней «братоубийственной» войной, потому что в ней заключается надежда на окончательное разрешение. Мы убеждаем американцев предпочесть неопределенное будущее, полное мелких распрей, столь же братоубийственных и, вероятно, грозящих еще большей деморализацией, потому что это избавит нас от шипов американской конкуренции».
Написано К. Марксом 18 сентября 1861 г.
Напечатано в газете «New‑York Daily Tribune» № 6403, 11 октября 1861 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
БРИТАНСКАЯ ТОРГОВЛЯ ХЛОПКОМ
Лондон, 21 сентября 1861 г.
Непрерывный рост цен на хлопок‑сырец начинает, наконец, серьезно отражаться на работе бумагопрядильных фабрик, и потребление ими хлопка теперь на 25 % меньше нормального. Это явилось результатом ежедневного сокращения производства; многие фабрики работают только четыре или три дня в неделю; как на тех предприятиях, где введена сокращенная рабочая неделя, так и на тех, которые еще работают полную рабочую неделю, часть машин простаивает; некоторые фабрики временно совсем закрыты. В некоторых местах, как, например, в Блэкберне, сокращение рабочей недели сопровождается снижением заработной платы. Однако сокращение рабочего времени пока еще только начинается, и мы можем предсказать с полной уверенностью, что через несколько недель эта отрасль промышленности перейдет на три рабочих дня в неделю и что одновременно остановится множество машин на большинстве предприятий. В общем, английские фабриканты и купцы очень медленно и весьма неохотно признавали неблагополучие в деле снабжения их хлопком.
«Весь последний американский урожай», – говорили они, – «давно уже отправлен в Европу. Сбор нового урожая только начался. Мы не могли бы получить ни на одну кипу хлопка больше, чем получили, даже если бы войны и блокады вовсе не существовало. Сезон отправки хлопка начинается не раньше конца ноября; обычно не раньше конца декабря начинают отгружать большие партии. До тех пор не имеет большого значения, остается ли хлопок на плантациях или отправляется в порты, по мере того как его упаковывают. Если блокада прекратится еще до конца этого года, то, возможно, к марту или апрелю мы будем так же обеспечены хлопком, как если бы блокада никогда не была объявлена».
В глубочайших тайниках купеческих душ таилась надежда, что весь американский кризис, а следовательно и блокада, прекратятся до конца года или что лорд Пальмерстон насильственно прорвет блокаду. Последняя мысль была совсем оставлена с тех пор, как, кроме всего прочего, Манчестер понял, что две крупные силы – денежный капитал, вложивший огромные средства в промышленные предприятия Северной Америки, и хлебная торговля, опирающаяся на Северную Америку как на свой главный источник снабжения, – будут совместно противодействовать всякой неспровоцированной агрессии со стороны британского правительства. Надежды на своевременное снятие блокады во имя интересов Ливерпуля или Манчестера[162], или на прекращение американской войны путем компромисса с сецессионистами отступили перед обстоятельством, прежде неизвестным на английском хлопчатобумажном рынке, а именно перед американскими операциями с хлопком в Ливерпуле – операциями, отчасти носившими спекулятивный характер, отчасти имевшими целью обратную отправку хлопка в Америку. Вследствие этого в течение двух последних недель на ливерпульском хлопковом рынке царило лихорадочное возбуждение. К спекулятивному вложению капитала в хлопок со стороны ливерпульских купцов присоединилось спекулятивное вложение капитала со стороны манчестерских и других фабрикантов, жаждущих запастись сырьем на зиму. Размеры этих последних сделок достаточно видны из того факта, что значительная часть свободных складских помещений в Манчестере уже занята такими запасами и что в течение всей недели, начиная с 15 сентября и кончая 22 сентября, цена американских сортов «миддлинг» [стандартных сортов хлопка. Ред. ] повысилась на 3/8 пенса за фунт, а высших сортов – на 5/8 пенса.
С начала американской войны цены на хлопок постоянно росли, но разорительное несоответствие между ценами на сырье и ценами на пряжу и ткани проявилось лишь за последние недели августа. До тех пор всякое серьезное падение цен на хлопчатобумажные изделия, которое можно было предвидеть ввиду значительного уменьшения американского спроса. уравновешивалось скоплением товаров в первых руках и спекулятивной отправкой хлопчатобумажных изделий в Китай и Индию. Но эти азиатские рынки вскоре оказались переполненными. «Calcutta Price Current»[163] от 7 августа 1861 г. пишет:
«Запасы товаров скопляются; после нашего последнего сообщения ввезено не меньше 24000000 ярдов гладкой хлопчатобумажной материи.
Сообщения из Англия говорят о продолжении погрузок, превосходящих каши потребности, и, пока это имеет место, нельзя ожидать улучшения… Рынок Бомбея тоже переполнен».
Сокращению индийского рынка способствовали и некоторые другие обстоятельства. За недавним голодом в северо‑западных провинциях последовали опустошения от холеры, в то время как по всей Нижней Бенгалии чрезмерно обильные дожди, затопив весь край, причинили серьезный ущерб урожаю риса.
В письмах из Калькутты, полученных в Англии на прошлой неделе, сообщается о продажах, дающих чистую выручку в 9V4 пенса за фунт пряжи № 40, которая может быть куплена в Манчестере не дешевле, чем за 113/8 пенса, между тем как продажа 40‑дюймовой рубашечной ткани по сравнению с теперешними ценами в Манчестере приносит убыток в 71/2 пенсов, 9 пенсов и 12 пенсов со штуки. На китайском рынке цепы тоже были снижены из‑за скопления ввезенных товаров.
При таких обстоятельствах, если спрос на английские хлопчатобумажные изделия понижается, рост цен на них, конечно, не может поспевать за прогрессирующим ростом цен на сырье; наоборот, прядение, тканье и набивка хлопчатобумажной материи во многих случаях перестает оправдывать издержки производства. Возьмем в качестве примера следующий случай, установленный одним из самых крупных манчестерских фабрикантов в отношении грубой пряжи:
Потребление индийского хлопка быстро растет, и при дальнейшем росте цен поставки из Индии будут поступать во все увеличивающейся пропорции, но пока невозможно изменить в несколько месяцев все условия производства и направление торговли. Англия фактически расплачивается теперь за свое многолетнее скверное управление обширной индийской империей. Два главных препятствия, которые она должна преодолеть, пытаясь заменить американский хлопок индийским, – это нехватка средств сообщения и транспорта по всей Индии и бедственное положение индийского крестьянина, лишающее его возможности использовать благоприятные условия. Обеими этими трудностями англичане обязаны самим себе. Современная промышленность Англии вообще имела две одинаково противоестественные опоры. Одной из них был картофель как единственное средство пропитания для Ирландии и значительной части английского рабочего класса. Эта опора была сметена картофельной болезнью и последовавшей за ней ирландской катастрофой[164]. Тогда потребовалось принятие более широкой основы для воспроизводства и поддержания миллионов трудящихся. Второй опорой английской промышленности был хлопок, который производили рабы Соединенных Штатов. Теперешний американский кризис заставляет англичан расширить область своего снабжения и освободить хлопок из‑под контроля олигархии, разводящей и потребляющей рабов. Пока английская хлопчатобумажная промышленность находилась в зависимости от выращиваемого рабами хлопка, можно было с полным основанием утверждать, что она опиралась на двойное рабство – косвенное рабство белых в Англии и прямое рабство черных по ту сторону Атлантического океана.
Написано К. Марксом 21 сентября 1861 г.
Напечатано в газете «New‑York Daily Tribune» № 6405, 14 октября 1861 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 202; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!