IX. Закладка масонского Храма 6 страница
Лилиана слегка приподнялась на подушках и с видимым нетерпением ожидала Матильду. Лицо молодой женщины было белее полотна её наволочек, чёрные, глубоко ввалившиеся глаза сверкали лихорадочным блеском. Стоявшая в стороне акушерка приготовляла какое-то питье на маленьком столике. Никого больше в комнате не было.
Завидя Матильду, Лилиана протянула к ней руки.
— Майя… — прошептала она. — Поди поскорей ко мне… Майя, я умираю… Наклонись ко мне… я хочу сказать тебе…
Матильда поспешно подошла к постели и, наклонившись, прижалась к холодной руке сестры.
— Не плачь, Майя… Я знаю, что умираю… Но скажи мне правду, — неужели и мое дитя должно умереть со мной? Матильда крепко сжала руку сестры.
— Нет, нет, Лилиана… ты поправишься, и очень скоро даже… Я принесу тебе спасение — докончила она шёпотом, наклонясь к больной. — Будь мужественна, Лилиана, и потерпи ещё немного. Негр прислал тебе лекарство. Бог милостив, всё будет хорошо.
Привычным взглядом подняла девушка глаза на старинный образ Богоматери в драгоценном окладе, в котором маркиза Маргарита благословила Лилиану на брачную жизнь и вдруг громко вскрикнула от испуга, увидев пустое место на стене. Страшно взволнованная, обратилась она к акушерке.
— Куда девалась икона, висевшая здесь? — спросила она дрожащим голосом.
Акушерка, красивая квартеронка из «интеллигентных» барышень, воспитанниц масонского женского лицея, ответила с наглой усмешкой, что врачи вынесли икону вместе с остальным «хламом», совершенно лишним в комнате родильницы, где он может служить только «хранилищем для пыли», а, следовательно, «рассадником для вредных бактерий».
|
|
|
Бледное лицо Матильды вспыхнуло негодованием, и, не удостоив ни единым словом возражения наглую особу, она указала ей на дверь таким красноречивым жестом, что масонская ученица поспешила скрыться.
Матильда же позвонила и приказала вбежавшей горничной немедленно принести икону… Священный образ нашли в коридоре обернутым ликом к стене по распоряжению молодого врача, специалиста-акушёра, приглашённого в виду опасности положения, из нового родильного дома, выстроенного городом по всем правилам науки, но, конечно, без единой иконы в палатах.
Матильда заперла двери, чтобы никто не помешал им, и, растворив в приготовленном акушеркой лимонаде небольшой шарик, напоминающий по виду шоколад, подала питье Лилиане. Затем, зажегши свечку перед образом, молодая девушка упала на колени перед иконой Богоматери в страстной молитве, могучий порыв которой унес её душу далеко от грешной земли к престолу Всевышнего…
Осторожный стук в двери вернул молодую девушку на землю. Стучал маркиз Роберт, явившийся в сопровождении врачей сообщить Лилиане о необходимости операции.
|
|
|
— Сейчас… Сейчас!.. — поспешно ответила Матильда.
Но прежде чем отворить двери, она быстро вынула из коробки второй, светло-желтый, шарик, и, положив его на фарфоровое блюдце, поднесла к нему спичку. Шарик вспыхнул голубым цветом и сгорел с поразительной быстротой, — голубоватый ароматный дым наполнил комнату.
— Матильда… Отчего ты не отворяешь? — с испугом вскрикнул Роберт. — Боже мой!.. Лилиане хуже… Ты скрываешь от меня… Но ему ответила сама Лилиана.
— Нет, нет… Не бойся, Роберт!.. Мне гораздо лучше…
В ту же минуту Матильда отворила двери. На пороге появились оба доктора, остановившиеся с удивлением, найдя комнату полной благоухающего дыма.
— Это я просила Матильду зажечь моё любимое курение! — поспешно сказала Лилиана, избавляя сестру от необходимости придумывать объяснения.
— Лилиана… Дорогая моя… Будь мужественна ради меня… — прошептал молодой маркиз, прижимая к груди маленькие руки своей Лины. — Доктора говорят о необходимости операции… И я прошу тебя…
Голос Роберта дрогнул и сорвался, но Лилиана осталась спокойной. Она даже улыбалась.
|
|
|
— Не волнуйся, Роберт… Мне кажется, что вы все напрасно беспокоитесь… Правда, я чувствовала себя очень нехорошо. И я сама боялась… Но теперь… после того, как Матильда внесла обратно образ Богоматери и зажгла перед Ней свечу, мне сразу стало гораздо легче… Мне кажется, что милость Мадонны спасёт меня и… моё дитя.
Молодой доктор, воспитанник масонов, презрительно усмехнулся и довольно громко произнес:
— Какое непростительное суеверие…
Но старик-немец, домашний врач маркизов Бессон-де-Риб, в продолжение сорока лет лечивший всех членов семьи, неодобрительно покачал головой в ответ на замечание своего молодого коллеги. Даже ему, протестанту, оскорбительным показалось выражение неуважения к верованиям больной. Да кроме того, его поразила и неожиданная перемена в голосе и в лице родильницы. Зеленоватая бледность полного истощения сменилась розоватым оттенком щёк, голос звучало крепче, пульс, упавший до последней степени, окреп, и сердце работало вполне нормально. Эта перемена была так неожиданна и так чудесна, что старый врач не знал, что и подумать. Он объявил, что операцию можно отложить, так как у него явилась надежда на благополучный исход.
— Уж не верите ли вы в чудеса? — язвительно спросил знаменитый коллега.
|
|
|
Но старый врач не счёл нужным отвечать на это замечание. Обрадованный счастливой переменой в состоянии своей юной пациентки, он попросил всех лишних выйти из комнаты родильницы.
Через час на осиротелой даче раздался детский плач, и ликующий Роберт сообщил своему отцу, тревожно шагавшему в своём кабинете, о рождении близнецов-внуков.
Измученные беспокойством и волнением мужчины крепко обнялись и заплакали.
А в спальне родильницы Матильда стояла на коленях перед иконой Богоматери, кроткий лик которой, казалось, оживал в освещении догорающей восковой свечи, — и плакала, и молилась…
Лилиана спокойно спала укрепляющим сном после перенесённых страданий… А в роскошной люльке тихо шевелились два крохотных мальчугана, вполне развитые и здоровенькие, несмотря на появление раньше срока.
Матерь Божия услыхала молитву верующей чистой души… Её милосердие спасло жизнь, объявленную светилами безбожной науки потерянной…
Для Бога нет невозможного… Как нет чистой, горячей и бескорыстной молитвы, которая не достигла бы престола Отца Небесного…
IV. Супружеские заботы
Рождение внуков вырвало из когтей отчаяния старого маркиза и снова оживили опустевшую виллу. Крещение близнецов было отпраздновано со всей пышностью, допускаемой глубоким трауром семьи. Восприемниками были самые значительные лица колонии. В число шести крестных матерей предполагалось пригласить и леди Дженнер как любимую подругу молодой матери. Но поднятый при этом религиозный вопрос привёл Гермину в страшное смущение.
Молодая женщина считалась лютеранкой, так же, как и её муж. Бракосочетание их ограничилось обычным во Франции и её колониях совершением гражданского брака, безо всякого церковного благословения. Отсутствие в Сен-Пьере специального храма так называемого «аугсбургского» вероисповедания побудило лорда Дженнера объявить себя и свою невесту последователями этой протестантской церкви, более всего подходящей для человека, равнодушного ко всякой вере. Но не таково было положение Гермины, которая от всей души хотела бы верить и молиться, хотела бы принадлежать к христианской церкви… О, как охотно воспользовалась бы она предлогом приглашения в крёстные матери детей своей подруги для того, чтобы самой принять Святое Крещение. Но заговорить об этом желании с мужем она не смела и подумать. Таким образом, религиозное положение Гермины оставалось совершенно неопределённым. Она давно уже перестала считать себя еврейкой, если и была ею когда-либо. Но она не была и христианкой, и жила как бы вне религии. А, между тем, побуждаемая каким-то смутным чувством, она ежедневно украдкой молилась и носила тайно образок Богоматери, скрытый в золотом медальоне.
Лорд Дженнер всё ещё скрывал свои ужасные верования от той, которую выбрал в подруги, сам не отдавая себе отчета о причинах, побуждающих его к этой скрытности. В сущности, мрачному жрецу сатаны отрадно было жить возле наивного и простодушного создания, даже не подозревающего о существовании его ужасной тайны, возле женщины недалёкой и легкомысленной, но нежной и любящей, к обожанию которой не примешивалось горькое сознание сообщничества… Обязательство посвятить свою подругу в тайны сатанизма, существующее для всех членов адской общины, было единственной тенью, омрачавшей союз Лео Дженнера с Герминой. Он оттягивал исполнение этого обязательства, вызывая недоумение товарищей-сатанистов, пользуясь своим выдающимся положением в масонстве. В сущности, он боялся рокового объяснения с любимой женщиной, опасаясь потерять её.
Когда в воображении жреца сатаны вставала возможность появления его жены посреди дьявольских жертвоприношений, кончающихся оргиями, у страшного люцеферианца дух захватывало от ужаса и отвращения…
Всё лучше этого…
Но тут в уме Лео вставала картина того, что ожидало его жену в случае отказа следовать за мужем в капище сатаны. Подруга люцеферианца по статутам дьявольского товарищества должна быть его сообщницей. Она должна участвовать в кровавых жертвоприношениях, дабы общность преступлений гарантировала её молчание. Отказ не прощался. Неминуемо ждала смерть. Разница допускалась только в способе этой смерти… Ему ли, жрецу сатаны, было не знать этого.
И снова ужас охватывал лорда Дженнера при мысли о возможности потерять единственную женщину, к которой привязалось его холодное чёрствое сердце.
Но как только он допускал мысленно участие Гермины в кровавых торжествах люцеферианства, новые сомнения начинали терзать душу сатаниста… Не изменятся ли отношение к нему Гермины после вступления её в адскую секту? Не утеряет ли он сам любви к ней? Увы, сатанистка не сможет сохранить ни робости, ни простоты, ни беззаветной преданности. Да и его собственное сердце не сможет биться так нежно для покрытой кровью сообщницы его преступлений.
Лорд Дженнер видел немало влюблённых пар, входивших в храм сатаны, пылая взаимной страстью. Но проходили не годы, даже не месяцы, а только дни, и взаимная любовь угасала, исчезая неведомо куда… Место её занимала страсть жгучая, мрачная, отвратительная, общая всем сатанистам.
— Не то ли самое случится и с ними, если Гермина согласится вступить в число сатанистов? — с ужасом спрашивал себя лорд Дженнер, и снова решался избегать опасного опыта до последней возможности.
Гермина не подозревала, конечно, сомнений, колебаний и страданий своего мужа. Тех страданий, которые являются естественными и неизбежными спутниками всякого нарушения божественных законов. Отказавшийся от Бога тщетно ищет счастья, погружаясь всё глубже и глубже в пучину зла. Кровавые волны закрываются над головой преступников, но счастья, спокойствия, даже просто забвения — они дать не могут… Воспоминание о прошлом вечно терзает всякого богоотступника, начиная с первого из них — Люцифера.
Неудовлетворенность — удел человечества! Но неудовлетворенность добродетели, побуждая к самоусовершенствованию, создающему праведников, дает чистую радость, с надеждой на будущую награду у Отца Небесного.
Неудовлетворённость же порока гонит человека по пути зла всё быстрей, всё ниже. И чем ниже, тем мучительней становится эта неудовлетворённость, порождаемая ограниченностью человеческой мысли, бессильной придумать что-либо новое… хотя бы в преступлениях…
О, если бы люди знали ужасную муку пресыщения злом, прежде чем вступать на путь греха и преступлений! Они были бы осторожней и осмотрительней, но сатана и слуги его тщетно скрывают ту бесконечную муку, от которой стонут силы адовы, ту страшную муку, для описания которой нет слов на языке человеческом…
Для сатанистов мука эта начинается уже при жизни. Но они боятся признаться в ней даже самим себе, там более другим.
Причиной первого огорчения в супружеской жизни Гермины оказался ребёнок, которого все считали сыном лорда Дженнера. Женившись на Гермине, англичанин, не имеющий собственного дома на Мартинике, переехал на виллу, нанятую для «графини Розен», но при этом оставил своего «сына» в прежнем помещении с особым штатом прислуги.
Такой поступок не мог не обратить на себя внимания и доставить молодой «леди Дженнер» немало дамских шпилек, скрытых более или менее искусно. Да и сама молодая женщина не могла не огорчиться поступком своего мужа, который она объясняла недоверием к её сердцу и уму.
Как-то вечером, когда Лео был особенно нежен, молодая женщина горько разрыдалась, простодушно высказывая своё огорчение и его причину.
— Я чувствую, что ты презираешь меня, Лео… И ты, может быть, даже и прав… Я знаю, что всегда была легкомысленной дурочкой. Конечно, я понимаю, что ты находишь меня слишком глупенькой для того, чтобы доверить мне твоего сына… Но, Лео, ведь он же так мал… Ему ещё не нужны умные воспитательницы… А если ты думаешь, что я буду ревновать тебя к нему из-за его покойной матери, то ты считаешь меня хуже, чем я на самом деле… Я так люблю тебя, Лео, что способна любить всякого, кто тебе дорог. Как же мне не любить его? Позволь мне заботиться о твоём мальчике. Поверь, я его не испорчу.
Красивое лицо молодого англичанина заметно омрачилось при этих простых искренних словах, в которых было столько настоящего чувства. Выражение нерешительности появилось на мгновение в красивых глазах Лео, но сейчас же исчезло. Он понял необходимость хоть как-нибудь объяснить своё отношение к таинственному ребенку, которого всё трудней становилось держать вдали от людей, считавших себя его родными. Наивность молодой женщины могла помочь ему выйти из этого затруднительного положения. Быстро решившись, он заговорил нежно, но вразумительно:
— Не огорчайся понапрасну. В моём поведении нет и тени недоверия или пренебрежения к тебе, моя радость. Я ведь так хорошо знаю твоё сердце. Если я не взял ребёнка сюда, то на это есть особые и притом чрезвычайно важные причины… Ты ведь знаешь, что я принадлежу к союзу так называемых «свободных каменщиков»… Я даже занимаю одно из почётнейших мест в этом великом союзе. Но именно поэтому на мне лежат некоторые, не совсем обыкновенные, обязательства, которые я должен раскрыть тебе, надеясь на твою скромность. Так вот я и решаюсь сообщить тебе, что, по нашим статутам, дети масонов старших посвящений обязаны воспитываться вне всякой религии до известного возраста, после которого они посвящаются в тайное учение нашего союза…
— Но ведь среди масонов есть христиане? — робко заметила Гермина. — И даже верующие…
Мрачная усмешка промелькнула на лице сатаниста.
— Да, конечно, наши дети своевременно знакомятся со всеми религиями, дабы выбрать ту из них, которая наиболее отвечает их внутренним убеждениям. Но для того, чтобы они могли сделать этот выбор вполне сознательно и свободно, необходимо, чтобы их разум не был с раннего детства отравлен одной из тех сказок, которые изобретаются попами всех исповеданий для обмана легковерных, застращивания пугливых или соблазна неумных людей с единственной всегда и всюду одинаковой целью: властвовать над обманутыми и наполнять свои карманы.
Как ни простодушна была Гермина, как ни мало задумывалась она до сих пор над религиозными вопросами, но её неиспорченная душа всё же возмутилась.
— Не слишком ли ты строго судишь, Лео?.. Не все же духовные лица такие недостойные люди. Я сама знала очень честных людей между немецкими пасторами.
— В семье не без урода, — насмешливо ответил лорд Дженнер. — Да, впрочем, не в этом дело. Сегодня я хочу только объяснить тебе, почему сын масона старшего посвящения должен воспитываться вне религии. Ты понимаешь, что воспитать ребёнка согласно нашим статутам при условиях современной семейной жизни довольно трудно. Всегда найдется какая-нибудь нянюшка или мамушка, которые начнут поить дитя так называемой «святой» водой, или вешать ему на шею изображения людей, считающихся святыми… Во избежание всего этого я и держал ребёнка возможно далеко ото всех тех, кто называет себя христианами… Устроенная мною для Ральфа уединённая жизнь под надзором опытных нянек и воспитателей (членов нашего братства), избавляет меня от всякой заботы о нарушении правил масонского воспитания, нарушения, могущего иметь для меня весьма неприятные и даже опасные последствия…
Гермина испуганно вскрикнула.
— Но я перевезу сюда ребёнка, если ты обещаешь мне охранить его от такого нарушения, — заключил лорд Дженнер.
Таинственного ребёнка перевезли на виллу «Лилит», где молодая хозяйка собственноручно приготовила комнаты для «маленького принца», как называла прислуга, а подчас и сам лорд Дженнер, своего «сына и наследника», которого действительно окружал целый «штат», как настоящего принца.
Но этим и ограничились заботы Гермины о ребёнке, который слишком мал и слишком болезнен для того, чтобы забавлять легкомысленную молодую женщину, предпочитающую проводить дни со своим возлюбленным Лео, чем возиться с двухлетним мальчиком.
V. Крещение Гермины
Семья же Бессон-де-Риб была так угнетена смертью обеих маркиз, что позабыла на время всё остальное.
Только после рождения близнецов-внуков, внёсших немного оживления в роскошную унылую виллу, старый маркиз Бессон-де-Риб вспомнил, что у него есть ещё третий «внук», сын его старшей дочери, и пожелал взять его к себе, для совместного воспитания с сыновьями Лилианы. Как раз в это время лорд Дженнер поведал своему тестю о «неприятном сюрпризе», устроенном ему собственником «виллы Лилит», нанятой два года назад для графини Розен. Старый «почтенный» мулат неожиданно умер, а наследники его потребовали немедленно освободить виллу, в которой намерены были поселиться сами.
— Я предлагал купить виллу, — улыбаясь, докончил лорд Дженнер, — но об этом и слышать не хочет главная наследница. Таким образом, нам с женой, не нынче-завтра, придется переселяться в гостиницу… Приятная перспектива, нечего сказать…
Совершенно естественным ответом на это сообщение оказалось приглашение поселиться в доме маркиза Бессон-де-Риб, где «места было вполне достаточно».
К услугам лорда Дженнера предоставлен был совершенно отдельный корпус, который так недавно ещё занимала маркиза Маргарита.
Глубоко растроганный любезностью своего тестя, Лео обещал немедленно переговорить со своей женой и дать ответ на другой же день.
Действительно, он в тот же вечер сообщил Гермине о «неожиданной» необходимости уезжать из виллы «Лилит» вместе с приглашением маркиза Бессон-де-Риб. Молодая женщина сначала обрадовалась возможности совместной жизни с любимыми подругами, но вслед за тем её хорошенькое личико приняло серьёзное выражение.
— Ах, Боже мой, Лео, — слегка колеблясь, заметила она. — А как же наш маленький «принц»? Ведь сам маркиз, как и все его домашние, такие набожные люди. Аббат Лемерсье еженедельно обедает у Лилианы… да и вообще… даже прислуга там постоянно ходит в церковь.
Лео презрительно сжал губы.
— Всё это не беда. Пусть себе забавляются… Что же касается нашего маленького Ральфа, то мне кажется, ты бы могла как-нибудь дипломатично переговорить с молодыми дамами о специальных условиях, обязательных при воспитании моего мальчика… Мужчины в этом случае для нас неопасны. Они проповедничеством не занимаются. Оба маркиза — люди рассудительные и благовоспитанные. Поэтому они и не станут вмешиваться не в своё дело, мешая мне воспитывать моего мальчика так, как я хочу и обязан. Что же касается аббата Лемерсье, то никто не заставляет нас показывать ему нашего «принца»… Так что, если ты предупредишь Лилиану и Матильду, то мне кажется, мы можем спокойно принять приглашение.
Со времени переселения в дом Бессон-де-Риб прошло уже около недели, во время которой совместная жизнь постепенно устроилась так, как казалось удобней всем вообще, и каждому в частности.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 193; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!