В которой рассказывается о том, как сверхштатный чиновник Коу Хун радушно принял Танского наставника и как Танский наставник не прельстился ни роскошью, ни почетом

 

Все то, что с виду формой обладает,

В действительности формы лишено,

Пустое ж место никогда не пусто,

Хоть пустотой и кажется оно.

Шум, тишина, молчанье иль беседа

По сути дела меж собой равны.

К чему себя во сне мы утруждаем

И тщетно пересказываем сны?

Бывает, что в полезном с виду деле,

Лишь бесполезность кроется одна,

А у того, в ком мы заслуг не видим,

Давно душа заслугами полна.

Добавить надо, что плоды на ветках

Краснеют сами в солнечные дни,

Никто тогда не спросит у деревьев,

Кем и когда посажены они.

 

Итак, налетел ураган, а когда он утих, монахи не увидели ни Сюань‑цзана, ни его учеников. Таким образом наши спутники избавились от провожающих. Монахи больше не сомневались, что путники, посетившие их монастырь, были живые Будды, сошедшие на землю, а потому низко поклонились им вслед и повернули обратно. Тут мы и распрощаемся с ними.

Весна окончилась, и лето постепенно вступало в свои права.

 

Всюду тихо и мирно

Дни приятны, теплы и дождливы.

Ненюфары, чилимы

Зеленеют на глади озерной.

От дождей благодатных

Наливаются сочные сливы,

И под ветром быстрее

Поспевают пшеничные зерна.

На широких равнинах,

Где недавно цветы облетали,

Волны трав ароматных

Летних дней возвещают начало.

И взрослей и смелее

Желтых иволог выводки стали,

И от этого сразу

Тонким веточкам ив полегчало.

Вон, кормить собираясь,

Громко кличут птенцов куропатки,

Вон летать своих деток

Чайки учат над ширью речною.

Ковш продвинулся к югу,

Стали ночи прозрачны и кратки,

Долгий день уже близок,

Будет вдоволь и влаги и зною.

И куда ни посмотришь –

Звери, птицы, луга, перелески –

Все растет и ликует,

Все купается в славе и блеске.

 

Пожалуй, не расскажешь во всех подробностях о том, как наши путники вставали по утрам, завтракали, а по вечерам останавливались на ночлег, с опаской обходили горные потоки и очень осторожно переходили крутые склоны. Полмесяца шли они по ровной и покойной дороге и вдруг снова увидели впереди городские стены.

– Ученик мой! – сказал Танский наставник, обращаясь к Сунь У‑куну. – Что это за место такое?

– Не знаю, не знаю! – ответил Сунь У‑кун.

Чжу Ба‑цзе засмеялся:

– Как же ты не знаешь? Ведь ты не раз бывал на этой дороге! Опять хитришь! Прикидываешься, будто не знаком с этой местностью, чтобы посмеяться над нами!

– Этот дурак совсем ничего не соображает! – обозлился Сунь У‑кун. – Я и в самом деле бывал здесь, но всякий раз пролетал на своем облачке на высоте девятого неба. Ни разу мне не приходилось спускаться вниз, да и незачем было. Поэтому я и говорю, что не знаю этих мест. С чего это ты взял, что я хитрю?

Так, споря между собой, они не заметили, как подошли к окраине города. Танский наставник слез с коня, перешел через висячий мост и вошел в городские ворота. На длинной улице, под навесом одного из домов сидели два старца, о чем‑то беседуя.

– Братцы! – едва слышно произнес Танский монах, обращаясь к своим спутникам. – Постойте пока здесь, опустите головы и не позволяйте себе никаких вольностей. А я пойду спрошу у старцев, что это за место.

Ученики повиновались и остановились как вкопанные.

Танский наставник подошел к старцам, сложил руки ладонями вместе и произнес:

– Почтенные благодетели мои! Я, бедный монах, прошу позволения обратиться к вам с просьбой!

Старцы в это время вели праздную беседу и толковали о разных разностях. Рассуждали о годах расцвета и годах упадка, об удачах и неудачах, вспоминали мудрых и прозорливых, геройские подвиги былых времен. Думали, гадали, где теперь находятся сами герои и что с ними стало, сокрушались и вздыхали. Вдруг они услышали, что кто‑то обратился к ним. Они поклонились Танскому наставнику в ответ на его приветствие и в свою очередь спросили его:

– Уважаемый наставник! Что ты хочешь сказать нам?

– Я, бедный монах из далеких стран. Иду в обитель Будды, чтобы поклониться ему, – начал Сюань‑цзан. – Только что прибыл в ваш благодатный край и не знаю, как он называется. Не скажете ли вы, где найти доброго хозяина, который покормил бы нас из милости.

– Наш округ называется Медная башня, – сказал один из старцев. – За этим городом есть уезд, который называется уездом Земных духов. Если ты, уважаемый наставник, голоден, можешь не просить подаяния, а ступай дальше, пройдешь через расписные ворота и выйдешь на улицу, ведущую с юга на север, там, на западной стороне, увидишь высокие ворота с башенкой, обращенные на восточную сторону, с изваяниями сидящих тигров. Это будет дом богатого сановника Коу Хуна. Перед воротами увидишь табличку, на которой написано: «Вход для десяти тысяч монахов». Тебя, пришедшего из дальних стран, там наверняка примут и накормят. Ступай, ступай! Не мешай нам вести беседу!

Танский наставник поблагодарил старцев и вернулся к своим.

– Это округ Медная башня уезда Земных духов, – сказал он, обращаясь к Сунь У‑куну. – Старцы сказали мне, что, пройдя через расписные ворота, мы выйдем на улицу, которая ведет с юга на север. На этой улице стоят ворота с башенкой, обращенные к востоку, с изваяниями сидящих тигров. Там живет богатый сановник Коу Хун. Перед воротами есть табличка, на которой написано: «Вход для десяти тысяч монахов». Старцы посоветовали мне отправиться туда и попросить, чтоб нас покормили.

– Вот уж поистине Западная страна – обитель Будды, – воскликнул Ша‑сэн. – Здесь чуть ли не в каждом доме накормят монаха. Поскольку это всего лишь уезд, нам не придется получать здесь пропуск. Давайте зайдем туда, попросим покормить нас, подкрепимся и – в путь‑дорогу.

И вот наставник и трое его учеников, медленно шагая, пошли по главной улице. Прохожие в страхе глазели на них, окружив со всех сторон и строя на их счет различные догадки и предположения. Наставник велел своим ученикам молчать и все время твердил: «Ведите себя пристойно». Они шли, опустив головы, не осмеливаясь глаз поднять. Завернув за угол, наши путники действительно увидели большую улицу, ведущую с юга на север, и пошли по ней.

Вскоре им бросились в глаза ворота с башенкой и изваяниями тигров. Затем они увидели стенку, служившую щитом, на которой висела большая вывеска: «Вход для десяти тысяч монахов». Танский монах восторженно воскликнул:

– Вот уж поистине здесь, на западе, настоящая райская обитель Будды! Тут уж нас никто не обманет: ни мудрый, ни глупый. Я было не поверил тем старцам. Но вот видите, они сказали сущую правду.

Чжу Ба‑цзе – грубый по природе – уже хотел было войти в ворота, но Сунь У‑кун удержал его:

– Постой! – сказал он. – Обождем, когда кто‑нибудь выйдет, расспросим обо всем и уж тогда войдем.

– Старший брат прав, – сказал Ша‑сэн, – как бы нам не разгневать здешнего благодетеля, а то войдем запросто, как будто мы свои.

Путники остановились, расседлали коня и сняли поклажу.

Вскоре из ворот вышел седовласый человек с безменом в одной руке и с корзинкой в другой. При виде наших путников он так перепугался, что выронил все из рук и стал пятиться назад.

– Хозяин! – воскликнул он. – У ворот стоят четверо монахов весьма странных на вид.

В это время хозяин дома, опираясь на посох, прогуливался по внутреннему дворику, непрестанно славя Будду. Услышав это известие, он от неожиданности выронил свой посох и поспешил к воротам встретить пришельцев. Не обращая внимания на безобразные лица учеников Танского монаха, он радушно приветствовал их:

– Входите, милости просим! Входите! – любезно приглашал он.

Танский наставник и его спутники с величайшей почтительностью и скромностью вошли в ворота. Хозяин шел впереди, показывая дорогу. Они свернули в переулок и подошли к дому.

– Это – помещение для самых почетных гостей, – сказал хозяин, – здесь есть специальные залы для моления Будде, для чтения священных книг и для вкушения трапезы. Я и мои домочадцы, старые и малые, живем в помещении для менее почетных гостей.

Танский монах то и дело выражал свой восторг и был очень доволен. Он достал свое монашеское одеяние, облачился в него, поклонился изваянию Будды и вошел в молельню. О том, что он увидел там, лучше рассказать в стихах:

 

Дым волной ароматной

Плывет в этом маленьком храме,

И сквозь легкое марево

Яркие свечи горят.

Зал блестит позолотой

И пышно разубран цветами,

И узорчатых стен

Поражает роскошный наряд.

Здесь для мирной молитвы

Все смогут найти богомольцы,

Красной киноварью

Перекладин покрыты ряды,

Из червонного золота

Блещут на них колокольцы,

Колыхаясь вверху,

Как в саду – наливные плоды.

В глубине, на подставках,

Сверкающим лаком покрытых,

Барабаны узорные

Друг против друга стоят,

Сотни Будд золотых,

Как живые, повсюду глядят,

И ковры дорогие

Пестреют на мраморных плитах,

А на пышных хоругвях,

Цветными шелками расшитых,

Реют восемь «сокровищ»,[68]

Расцветкою радуя взгляд.

Много утвари древней:

Курильниц и ваз вереницы,

Старой бронзой блестя,

Протянулись вдоль каждой стены,

В темных чашах курильниц

Сандал благовонный дымится,

И тяжелые вазы

Живых ненюфаров полны.

А на пестрых столах,

Изукрашенных лаком цветистым,

Дорогие шкатулки

Сверкают искусной резьбой.

Здесь предаться ты можешь

Раздумьям глубоким и чистым,

Благородных курений

Вдыхая туман голубой.

Полон пышных святынь,

Изваяний и знаков заветных,

День и ночь этот зал

Для молитв и гаданий готов:

На столах нарисованы

Пять облаков разноцветных,

А шкатулки полны

Лепестками душистых цветов.

Вот стеклянные чаши:

Чиста и прозрачна, сверкает

В них святая вода.

Вот напевно и мерно звенит

Золоченое било

И словно наш дух окликает,

И от грешной земли

Увлекает в небесный зенит.

И не трудно поверить,

Что много столетий не гасло –

С той поры, как повсюду

Святое ученье царит, –

Это яркое пламя

Душистого, чистого масла,

Что в хрустальных лампадах

Пред ликами Будды горит.

Право, можно сказать,

Что чудесная эта молельня

От мирской суеты

Словно стенами ограждена.

Пусть не в храме, а в доме,

Но святость ее беспредельна,

И любой монастырь

Красотой превосходит она.

 

Танский монах вымыл руки, взял благовонные свечи и стал молиться, отбивая земные поклоны. По окончании молитвы он повернулся к хозяину дома и поклонился ему.

– Постой! – остановил его хозяин. – Давай войдем в зал для чтения священных книг и там представимся друг другу.

О, какой это был зал!

 

На изукрашенном помосте,

Широком, четырехугольном,

Вниманье сразу привлекают

Ряды высоких поставцов.[69]

Откроешь – и на каждой полке

Увидишь кипы книг старинных,

Все истины земли и неба –

Творенья древних мудрецов.

А рядом с ними на помосте

Играют золотом и яшмой

Ларцы и ларчики резные,

Расставленные там и сям:

В них свитки ценные хранятся,

Собрания старинных грамот –

На радость мудрому владельцу,

На удивление гостям.

На хрупких столиках узорных,

Покрытых лаком драгоценным,

Сверкают тушечницы с тушью,

Бумага, кисти для письма,

И все, что видишь в этом зале,

Как в лучшем из книгохранилищ,

Полно приятных развлечений

Для просвещенного ума.

Вот перед ширмой ярко‑красной,

Перцового, густого цвета,

Изящно выгнутые лютни

Расставлены невдалеке,

Вот в удивительном порядке

Разложены картины, книги,

А вот точеные фигуры

Блестят на шахматной доске.

И тут же золотой отделкой

Блистает яшмовое било,

Чей величавый, звучный голос

К священным помыслам зовет.

А рядом со стены свисает

Густая «борода дракона»,[70]

Что охраняет от соблазнов,

От праздных мыслей и забот.

Струится в окна свежий воздух,

Вселяя и покой и бодрость,

Душе усталой помогая

Свои тревоги превозмочь.

Здесь каждому на ум приходят

Одни возвышенные мысли,

А все желания мирские

Невольно отступают прочь.

 

Войдя в этот зал, Танский наставник хотел было опять приветствовать хозяина, но тот снова удержал его:

– Прошу прежде снять с себя дорогое облачение, – сказал он.

Танский монах снял рясу, и тогда только хозяин обменялся с ним положенными поклонами. Затем позвали Сунь У‑куна и остальных учеников, чтобы те тоже могли представиться хозяину. После этого хозяин велел накормить коня, сложить поклажу под навесом и лишь тогда завел беседу с гостями, поинтересовавшись, кто они такие и откуда идут.

– Я, бедный монах из восточных земель, – начал Сюань‑цзан, – посланец великого Танского государства. Прибыл в вашу благодатную страну, чтобы посетить чудесную гору Линшань, поклониться Будде и испросить у него священные книги. Узнав, что в твоих драгоценных хоромах уважают монахов, я явился сюда поклониться тебе и попросить накормить нас, чтобы мы тотчас же могли отправиться дальше.

Лицо хозяина при этих словах просветлело, и он, радушно посмеиваясь, стал рассказывать о себе.

– Меня, недостойного, зовут Коу Хун, – сказал он, – а прозвище мое «Великодушный». Вот уже шестьдесят четыре года зря живу на свете. Сорока лет я дал зарок принять и накормить ровно десять тысяч монахов. Нынче исполнилось ровно двадцать четыре года, как я дал свой обет. У меня ведется книга записей, в которую я заношу имена монахов, облагодетельствованных мною. Недавно на досуге я сосчитал монахов, которым дал приют, – за все это время их оказалось девять тысяч девятьсот девяносто шесть человек. Не хватало еще четырех монахов. И вот сегодня небо как раз и ниспослало мне вас, четверых. Заветное число десять тысяч, таким образом, завершается. Прошу тебя, уважаемый наставник, сообщить мне ваши имена. Вы уж как хотите, но поживите у меня с месяц или подольше, а затем я велю подать паланкин и коней, чтобы проводить тебя на гору, почтенный наставник. Отсюда до чудесной горы Линшань всего только восемьсот ли. Теперь совсем недалеко.

Танский наставник от этих слов пришел в неописуемую радость и скрепя сердце согласился пожить здесь немного. Но об этом мы рассказывать не будем.

Все слуги, от мала до велика, стали носить дрова, таскать воду, брать крупу, муку и разные овощи, готовить трапезу.

Хозяйка, встревоженная шумом, спросила:

– Что за монахи явились к нам в дом и почему из‑за них поднялась такая суматоха?

– Это не простые монахи, – отвечали слуги. – Они говорят, что их послал сам император великого Танского государства и что идут они из восточных земель на чудесную гору Линшань поклониться Будде. Они прошли невесть какой дальний путь.

Хозяин говорит, что это само небо ниспослало их нам, и велел скорей приготовить еду, чтобы угостить их.

Хозяйка, услышав их слова, тоже обрадовалась и позвала служанок:

– Принесите мне мое самое лучшее платье, – приказала она. – Я выйду посмотреть на них.

– Госпожа, смотреть можно лишь на одного из них, – предупредили ее слуги, – а на трех остальных лучше не глядеть: уж очень страшны на вид.

– Вы не знаете, – отвечала им хозяйка, – что все безобразные, уродливые и причудливые являются небожителями, сошедшими на землю. Поспешите доложить вашему господину, что я выйду.

Слуги стремглав прибежали в зал для чтения священных книг и обратились к хозяину:

– Госпожа идет! Она хочет поклониться почтенным отцам из восточных земель.

Танский монах, услышав их слова, тотчас же поднялся с места.

Между тем хозяйка уже успела войти в зал. Вскинув глаза на Танского монаха, она увидела, что он был величавой наружности, красив собой и мужествен. Затем она взглянула на его учеников и хоть знала, что они – небожители, спустившиеся на землю, тем не менее испугалась, опустилась на колени и начала кланяться.

Танский наставник, поклонившись ей в ответ, промолвил:

– Ты обозналась, добрая женщина, мы недостойны подобного уважения.

Тогда хозяйка обратилась к мужу:

– Почему же эти четверо монахов не сидят рядом?

Чжу Ба‑цзе выпятил рыло и рявкнул:

– Мы трое всего лишь ученики и спутники! – Голос его прозвучал, словно рык тигра в глухих горах!

Хозяйка так и задрожала от страха.

В это время появился еще один слуга и доложил:

– Двое младших дядюшек наших тоже пожаловали сюда!

Танский наставник поспешно обернулся и увидел двух молодых сюцаев[71]. Войдя в зал, молодые люди совершили земной поклон и этим так смутили Танского наставника, что он тут же опустился на колени, чтобы ответить им, однако хозяин успел удержать его и сказал:

– Это мои сыновья. Одного зовут Коу Лян, а другого – Коу Дун. Они только что пришли с занятий и еще не обедали. Узнав, что вы пожаловали к нам, они явились вам поклониться.

Танский наставник пришел в восторг и стал восклицать:

– Вот умники! Вот умники! Верно говорится: «Желаешь иметь добродетельных учеников – твори добро; а хочешь иметь хороших сыновей и внуков – заставляй их учиться!».

Оба сюцая обратились к отцу с вопросом:

– Откуда прибыл этот уважаемый наставник?

– Издалека, – улыбнулся Коу Хун. – Он – посланец самого императора великого Танского государства, которое находится в восточных землях на Южном материке. А идет он на чудесную гору Линшань поклониться Будде и испросить у него священные книги.

Один из сюцаев сказал:

– Я читал книгу «Пространные записки о всевозможных событиях», в которой говорится, что в мире существует только четыре материка. Мы живем на Западном материке, который называется Синюхэчжоу. Еще существует Восточный материк – Дуншэншэньчжоу. Думается мне, что от Южного материка Наньшаньчжоу до нас пришлось идти бог весть сколько лет!

Танский наставник засмеялся:

– Мне, бедному монаху, в пути приходилось больше задерживаться, чем двигаться. Часто встречались злые духи‑мары и жестокие оборотни, от которых я испытывал множество страданий и терпел немало горя. Только благодаря моим ученикам, которые охраняли и защищали меня, я оказался здесь, в вашем благодатном краю. По моим подсчетам, за все это время уже четырнадцать раз сменялись зимняя стужа и летний зной.

Услышав столь замысловатый оборот речи, оба сюцая стали расхваливать Танского наставника, и все твердили:

– Вот уж поистине святой монах! Действительно святой!

Пока они восторгались, явился еще один слуга и возвестил:

– Кушать подано! Просим вас, уважаемые, пожаловать к столу.

Хозяин велел жене и сыновьям удалиться, а сам остался с монахами. Он ввел их в зал для трапезы. Там все уже было приготовлено. Стоял позолоченный стол и кресла, покрытые черным лаком. Искусные стряпчие изготовили замечательные яства из различных плодов, которые были выставлены в первом ряду. Таких наши путники еще никогда не ели. Во втором ряду находилось пять блюд с различными закусками. В третьем ряду стояло пять ваз со свежими фруктами, а последний, четвертый ряд занимали пять больших подносов с самыми разнообразными яствами. Все это выглядело очень аппетитно и издавало приятный аромат. Тут были постные супы, отварной рис, блины с начинкой, круглые мучные пампушки. Как говорится:

 

Все с пылу с жару, бьется запах пряный,

Невольно разжигая аппетит

Все обещает гостю кров желанный,

Все угощенье сытное сулит.

 

Слуги носились как угорелые, едва успевая подавать разные угощения. Пять поваров работали не покладая рук. Одни варили супы, другие – рис. Слуги сновали взад и вперед, как метеоры, гоняющиеся за луной.

Чжу Ба‑цзе, словно ветер, разгоняющий тучи, набрасывался на кушанья и в один присест опорожнял целую плошку еды.

Танский монах и его ученики поели на славу. Поднявшись из‑за стола, Сюань‑цзан поблагодарил хозяина и стал собираться в дорогу, но Коу Хун удержал его.

– Уважаемый наставник, не беспокойся, пожалуйста! Поживи у меня несколько деньков, – сказал он. – Ты же знаешь поговорку: «Начинать легко, а заканчивать трудно». Обожди, пока совершу молебен по случаю выполнения обета. Вот тогда я дерзну сам проводить тебя.

Танский наставник, видя, с какой искренностью хозяин просит его, не мог отказать и остался.

Прошло дней пять, а может быть и семь. И вот однажды хозяин дома Коу Хун пригласил к себе двадцать четыре местных монаха, чтобы они отслужили молебен по случаю выполнения обета. Несколько дней монахи читали писание, вычисляя, когда выпадет счастливый день, и, наконец, начали служить молебен Будде. Оказывается, что служба здесь совершалась точно так же, как и на родине Танского наставника. Вот послушайте:

 

Развеваются по ветру

Разноцветные хоругви,

Перед изваяньем Будды

Вьется легкий фимиам,

А монахи со свечами

Встали ровными рядами

И несут святые жертвы

К золотым его стопам.

Вот торжественно и мерно

Загудели барабаны,

И звенящим громом гонгов

Тяжко воздух сотрясло,

Зазвучали дудки, трубы,

И от каждого удара

Гул родят многоголосый

Била дивные «Юньло».

А за ними чисто, звонко

Флейты разом заиграли,

Мелодичною руладой

О молебне возвестив.

Знают ритуал монахи:

То ударят в барабаны,

То на дудках повторяют

Установленный мотив.

После громких восклицаний

В тишине благоговейной

Величаво приступают

К чтенью сокровенных книг:

Первым делом к местным духам

Обращаются с молитвой,

Просят милости и блага

У таинственных владык.

А потом мольбы возносят

И к небесным воеводам,

В небо грамоты святые

Посылают им с огнем,

Сотни раз кладут поклоны

Перед Буддой всемогущим,

Чтоб спасенье даровал им

В милосердии своем.

Вот уже павлинью сутру

С упоением читают:

Что ни слово – избавленье

От земных тревог и бед,

Вот уже пред изваяньем

В честь врачующего Будды

Фонари зажглись цветные,

Излучая ясный свет.

А потом в знак покаянья

Омовенье совершают,

Чтобы смыть святой водою

Все обиды, все грехи,

И «Буддийские запреты»

Нараспев читают звучно:

Избавляют от наветов

Эти дивнье стихи.

Строго следуют монахи

Трем учениям буддийским,

Чистым сердцем удалившись

От соблазнов и утех.

Видно, мудрые шраманы

Одинаковы повсюду.

Видно, высшие законы

Одинаковы для всех.

 

Молебен закончился на третьи сутки. Танский наставник не переставал думать о храме Раскатов грома и, наконец, принял непреклонное решение отправиться в путь. Он вновь стал благодарить хозяина и прощаться с ним.

– Уважаемый наставник! Зачем ты так торопишься? Видно, пеняешь на меня, что я все эти дни был занят молебном и не уделял тебе достаточно внимания?

– Да что ты! – перебил его Сюань‑цзан. – Мы и так причинили тебе столько беспокойства, весь дом взбудоражили. Не знаю даже, чем отблагодарить тебя за гостеприимство. Разве я посмею пенять на тебя?! Но дело в том, что, отправляя меня в путь, мой премудрый государь спросил меня, когда я вернусь, и я по неразумию своему ответил, что вернусь через три года. Я никак не ожидал, что в пути будет столько препятствий. С тех пор как я покинул родину, прошло уже четырнадцать лет! Между тем я еще не знаю, когда получу священные книги. На обратный путь тоже потребуется лет двенадцать – тринадцать. Вот и выходит, что я нарушил священную волю моего государя! Чем смогу я искупить вину свою? Прошу тебя, добрый хозяин, позволь мне, бедному монаху, тотчас же отправиться в путь. Когда буду возвращаться, непременно навещу тебя снова и уж тогда ничто не помешает мне пожить у тебя подольше!

Чжу Ба‑цзе не сдержался.

– Наставник, какой ты несговорчивый! – сказал он, вмешавшись в разговор. – Никак не хочешь уступить. Наш почтенный хозяин, глава большой семьи и обладатель огромных богатств, дал обет приютить десять тысяч монахов! И вот теперь он выполнил свой обет. Нам следовало бы пожить у него хоть с годик, тем более что он сам чистосердечно просит нас об этом, да и нам это ничуть не помешает. Когда еще ты встретишь таких добрых людей! А ты хочешь отказаться от всех этих благ и снова выпрашивать подаяние?

Танский наставник вскрикнул от негодования и напустился на Чжу Ба‑цзе

– Ах ты, негодяй! – закричал он. – Только и знаешь, что жрать, ничего не смыслишь в путях возвращения к Истине. Вот уж, верно, про тебя, скотина, говорится: «Кто жрет из корыта, у того в животе свербит!» – Обратившись к остальным ученикам, он добавил: – Если и вы такие же чревоугодники, как этот Дурень, то завтра же я отправляюсь в путь один!

Заметив, что наставник от возмущения даже в лице изменился, Сунь У‑кун схватил Чжу Ба‑цзе за шиворот и стукнул его кулаком по голове.

– Дуралей! Не знаешь, что говоришь! – крикнул он. – Смотри, как разгневал нашего наставника! Теперь он и на нас сердится!

– Ну и здорово же ты его хватил! – засмеялся Ша‑сэн и, обернувшись к Чжу Ба‑цзе, добавил: – Ты когда молчишь, и то вызываешь отвращение своим мерзким видом, а тут еще вздумал совать свое рыло!

Ба‑цзе тяжело дышал, едва сдерживая вспыхнувшую в нем злобу. Однако он отошел в сторону и не посмел больше сказать ни слова.

Хозяин, чтобы восстановить мир, стал еще более любезным.

– Почтенный наставник, – сказал он, и лицо его расплылось в приветливой улыбке, – не горячись! Потерпи еще денек, а завтра мы устроим вам проводы с флагами и барабанами. Я приглашу из соседних селений своих родных и близких и вместе с ними провожу вас.

В это время вошла хозяйка.

– Уважаемый наставник! – воскликнула она, обратившись к Танскому монаху. – Раз уж ты пожаловал к нам, не отказывайся пожить у нас еще немного. Который день ты здесь?

– Уже прошло полмесяца, – удрученно ответил Танский наставник.

– Ну и что же? Эти полмесяца зачтутся в число благодеяний хозяину дома, – сказала хозяйка. – У меня ведь тоже есть деньжата: я заработала их рукоделием. Вот и хочу на них угощать вас всех еще с полмесяца!

Не успела она договорить, как в зал вошли Коу Дун и его брат.

– Уважаемые отцы! – сказали они, обращаясь ко всем четверым монахам. – Больше двадцати лет отец давал приют и пищу разным монахам, но таких замечательных, как вы, мы еще никогда не видели. Ныне, к счастью, обет выполнен, и вы, четверо, снизошли к нам, как луч яркого света в бедную хижину. Мы еще молоды, не знаем основ учения о причинах и следствиях, но нам приходилось часто слышать такую поговорку: «За добрые дела свекра воздастся свекру, за добрые дела свекрови воздастся свекрови, а кто не творит добрых дел, тому ничего не воздастся». Вот поэтому наши родители и хотят теперь хоть сколько‑нибудь угодить вам, чтобы при своем перерождении получить за это какое‑нибудь воздаяние. Зачем же вы с таким упорством отказываете им в их просьбе? Да и мы, неразумные братья, тоже хотим угощать вас с полмесяца на те деньги, что скопили за уроки, а уж тогда и проводим вас!

– Как же вы, премудрые братья, изволите проявлять мне свою любовь, когда я не осмеливаюсь принять даже приглашения вашей любезной матушки? – возразил Танский наставник. – Я ни в коем случае не посмею принять вашего приглашения и нынче же утром тронусь в путь. Молю вас не винить меня за это. Нарушение срока, установленного моим государем, явится преступлением, не заслуживающим никакого снисхождения.

Убедившись, что Танского наставника не переспоришь, хозяйка и ее сыновья рассердились:

– Мы от всего сердца предлагаем ему наше гостеприимство, а он упирается и слушать не хочет. Что ж, пусть отправляется! С какой стати утруждать себя напрасными уговорами!

С этими словами мать и сыновья отвернулись от Танского наставника и ушли к себе.

Чжу Ба‑цзе снова не стерпел.

– Учитель, – проговорил он, обращаясь к Танскому наставнику, – не надо так важничать! Недаром говорится: «Если приглашают, нужно оставаться, не то вызовешь нарекания!». Мы бы еще месячишко пожили, потешили бы хозяйку и ее сыновей, вот бы и хорошо было. Зачем же торопиться?

Танский наставник снова вскрикнул от негодования и хотел было напуститься на него, но Дурень стал бить себя по щекам, приговаривая:

– Ведь говорили тебе «помалкивай!», – а ты опять лезешь!

Сунь У‑кун и Ша‑сэн прыснули со смеху.

– Ты что это смеешься? – напустился наставник на Сунь У‑куна, и, прищелкнув пальцами, стал читать заклинание о сжатии обруча.

В полном смятении Сунь У‑кун встал на колени и начал оправдываться:

– Учитель! Я ведь не смеялся! Честное слово, не смеялся! Молю тебя, не читай заклинание! Не читай!

Хозяин дома, видя, что ссора разгорается, не стал больше уговаривать их.

– Почтенный наставник! – вскричал он. – Не надо ссориться. Обещаю тебе завтра же ранним утром проводить вас.

С этими словами хозяин удалился. Он велел своим письмоводителям написать сто листков с приглашениями всем его родным и близким в соседних селениях, чтобы они завтра рано утром прибыли на проводы почтенного монаха из Танского государства, направляющегося на Запад. Затем он велел поварам приготовить прощальный пир, а своему управляющему приказал распорядиться, чтобы изготовили двадцать пар разноцветных флагов и пригласили музыкантов. Кроме того, он велел из монастыря «Наньлайсы» вызвать буддийских монахов, а из монастыря «Дун‑я‑гуань» – даосских монахов, причем предупредил, что все должно быть готово завтра к часу сы.

Слуги, получив распоряжения от управляющего, отправились выполнять их.

Вскоре стало смеркаться. После вечерней трапезы все удалились на покой. Наступила пора, когда

 

Над чужою деревней,

В ночных небесах пролетая,

Прошумела крылами

Ворон запоздалая стая.

Только звон колокольный

Да гул барабанного боя

Тихим ветром разносит

Над башнею сторожевою.

Опустели базары,

Безлюдно на улицах главных,

Ночники чуть мерцают

Сквозь щели в задвинутых ставнях.

Тонкий месяц блестит,

Веет ветер, колышутся стебли,

Задремавших цветов

Прихотливые тени колебля.

И Река серебристая

В небе течет безучастно,

Робких звезд хоровод

Озарив равнодушно и ясно.

Лишь под сенью густою

По‑прежнему тень непроглядна,

Где кукушка кукует

Медлительно и безотрадно.

А небесная флейта[72]

Умолкла над спящей рекою,

И земля недвижима

В своем величавом покое.

 

Когда наступило время между третьей и четвертой ночной стражей, все распорядители и слуги поднялись и начали готовиться к проводам. Посмотрели бы вы, как суетились повара на кухне приготовляя прощальный пир, как переругивались между собой швеи, изготовляя флаги и знамена в помещении перед главным залом. Слуги тоже все были заняты: одни помчались за монахами, другие бросились за музыкантами. Рассыльные с приглашениями сновали туда и обратно, готовившие паланкин и выезд на конях ругались и кричали друг на друга. Шум не прекращался до рассвета. К девяти часам утра все было готово, и все благодаря несметному богатству хозяина.

Обратимся, однако, к Танскому наставнику и его ученикам. Они встали очень рано. К ним снова явилось множество слуг, чтобы ухаживать за ними. Танский наставник велел собрать поклажу и оседлать коня. Дурень Чжу Ба‑цзе, услышав об отъезде, надулся. Бормоча что‑то про себя, он принялся укладывать монашеские одежды и патру, а затем стал искать коромысло. Ша‑сэн занялся чисткой коня и сбруи, а потом, взнуздав и оседлав коня, стал ожидать наставника. Сунь У‑кун вручил наставнику посох с девятью кольцами, повесил ему на грудь суму с подорожной, и они только было собрались выйти, как хозяин и все его домочадцы стали просить путников пройти в большой зал. Оказывается, там все уже было готово для пиршества. Но пир этот был совсем не такой, как в первый раз.

 

На дверях и на окнах –

Распахнутые занавески,

Всюду хрупкие ширмы,

Все светится в утреннем блеске,

И большая картина,

Сверкая, висит посредине,

Возвещая гостям

Долголетье и счастье отныне.

А по стенам узорным

Развернуты свитки цветные,

Светят мягкими красками

Виды на них расписные:

Голубеет весна,

Зеленеет обильное лето,

Осень желтой листвой,

А зима белым снегом одета.

Из треножных сосудов

В узорах драконов занятных

Не спеша поднимаются

Волны дымков ароматных,

И повсюду увидишь

Средь этих паров благовонных

Черепах и сорок,

На курильницах изображенных.

Посмотри, сколько блюд,

Сколько тонких и редкостных брашен,

Каждый стол в этом зале

Нарядно цветами украшен

Леденцы в виде львов

Возвышаются пестрою грудой,

И уставлены скатерти

Тонкой цветною посудой.

Все к усладам зовет,

Все обилием радует взоры,

Перед входом, у лестниц,

Стоят наготове танцоры,

Музыканты сошлись,

Нарядясь в разноцветные ленты,

Перед пиром веселым

Настраивают инструменты.

На столах золоченых,

Расставленных в зале рядами,

Драгоценные вазы

Полны наливными плодами,

А парчовые скатерти

Шелком расшиты цветистым

И обильные кушанья

Маслом блестят золотистым.

Сладок рис отварной,

Удивительно вкусный и сытный,

И от постных супов

Поднимается пар аппетитный,

А душистого чая

И сладостных вин ароматы

Словно дымкою прелести

Зал оживляют богатый.

Хоть радушный хозяин

Не знатного происхожденья,

Но и яствам царей

Не уступят его угощенья.

А вокруг – восторгаясь

И пир возвещая великий,

Сотрясают и небо

И землю веселые клики!

 

В тот самый момент, когда Танский монах обменивался поклонами с хозяином дома, явился слуга и доложил:

– Гости пожаловали!

То были жившие по соседству и получившие приглашения старшие и младшие братья хозяина со своими семьями, а также сестры с мужьями. Кроме того, к Танскому монаху подошли и приветствовали его поклонами благодетели из этой же округи и друзья хозяина, славящие Будду. По окончании приветствий все расселись по своим местам. Внизу зазвучали барабаны, лютни и дудки, вверху зазвенели струны, и началось пение, услаждающее слух пирующих.

Чжу Ба‑цзе был так поглощен едой, что ничего не замечал вокруг. Обратившись к Ша‑сэну, он сказал ему:

– Брат! Наедайся как следует. Мы никогда больше не найдем такого прекрасного и обильного угощения!

– С чего ты это взял? – усмехнулся Ша‑сэн. – Знаешь пословицу? «Если ты сыт, никакие драгоценные яства на ум не пойдут, а запасов не сделаешь, живот не кубышка».

– Не в этом дело! – прервал его Чжу Ба‑цзе. – Какой непонятливый! Вот я сужу по себе: если наемся досыта, то целых три дня не почувствую голода, как бы ни работал.

Сунь У‑кун услышал и сказал.

– Смотри, Дурень, как бы живот у тебя не лопнул! Мы ведь сейчас отправляемся в путь!

Незаметно наступил полдень. Танский монах, сидевший на главном месте, поднял палочки для еды и начал читать благодарственную молитву. Чжу Ба‑цзе засуетился и принялся доедать все остатки, опустошая одним духом целые плошки, а затем стал сваливать в свои широченные рукава мучные пампушки, блины с начинкой, жареные блины и печеные плоды, пока не набил ими оба рукава до отказа, лишь после этого он встал из‑за стола. Танский наставник уже в который раз поблагодарил хозяина дома, затем всех присутствующих, после чего все вместе направились к выходу.

Посмотрели бы вы на разноцветные флаги и роскошные балдахины, на барабанщиков и музыкантов, выстроившихся за воротами!

Тут еще подоспели монахи‑буддисты и монахи‑даосы.

– Что же вы так поздно? – с улыбкой спросил их хозяин. – Танский монах очень торопится и вы даже не успеете вкусить трапезы. Придется угостить вас после проводов, когда вернемся.

Толпа расступилась. Носильщики понесли паланкин, верховые поскакали верхом, пешие пошли пешком – все двинулись, пропуская вперед Танского монаха и его учеников.

Музыка и бой барабанов потрясали небо, флаги и хоругви скрывали солнце, люди собирались толпами, кони и повозки запрудили всю улицу. Все жители города спешили посмотреть, как Коу Хун провожает Танского монаха.

Про эти богатые и почетные проводы сложены даже стихи:

 

Окружают его жемчуга, изумруды,

Восседает он на драгоценном ковре,

Да, великий почет был оказан монаху,

Словно царской невесте в парчовом шатре.

 

Буддийские монахи на прощанье хором пропели песнопения о Будде, а даосы протрубили какие‑то таинственные звуки. Они проводили наших путников за городские ворота.

Когда шествие прибыло на первую станцию в десяти ли от города, опять было подано угощение в дорожных сосудах и флягах. Подняли чарки с вином, выпили и стали прощаться. Но Коу Хун никак не мог расстаться со своими гостями.

– Почтенный наставник, – говорил он, глотая слезы. – Когда будешь возвращаться со священными книгами, непременно поживи у меня хоть несколько дней, иначе сердце мое не успокоится.

Танский монах был очень растроган и не переставая благодарил Коу Хуна.

– Если я прибуду на чудесную гору Линшань и получу возможность лицезреть Будду, то прежде всего поведаю ему о твоей великой добродетели, – сказал он, – а на обратном пути непременно переступлю порог твоего дома и земно поклонюсь тебе в знак глубокой благодарности. Поклонюсь до самой земли, – повторил он.

Так, прощаясь друг с другом, они незаметно прошли еще два или три ли. Наконец Танский наставник взмолился дальше не провожать его. Коу Хун громко разрыдался и повернул обратно.

Вот уж поистине:

 

Кто свой обет сдержал –

Приют давать монахам,

Тот сам верховного

Прозрения достиг,

И все же от него,

Пока не станет прахом,

Великий Будда скрыл

Свой лучезарный лик.

 

Однако оставим Коу Хуна, который вернулся обратно вместе со всеми провожающими, и продолжим наш рассказ об учителе и его учениках.

Когда они отошли на несколько десятков ли, стало смеркаться.

– Уже вечереет, – сказал наставник, обращаясь к своим ученикам. – Надо поискать ночлег.

Чжу Ба‑цзе, несший коромысло с поклажей, сердито буркнул: – Отказались от всего готового, не захотелось жить в чистых, прохладных комнатах, а понесло невесть куда, по какой дороге, словно в погоню за душой покойника! Время позднее, вот‑вот пойдет дождь, что будем делать?

– Скотина ты! – выругался Танский монах. – Опять начинаешь роптать? Не зря говорят: «Хоть и хорошо в столице Чанъань, а дома лучше!». Если мы сможем поклониться Будде и получим у него священные книги, то, вернувшись в великое Танское государство, я попрошу владыку государя, чтобы тебе на царской кухне разрешили есть вволю несколько лет подряд, может, ты, скотина, обожрешься там, вот тогда и умрешь неприкаянным духом.

Дурень не посмел ничего возразить и лишь втихомолку усмехнулся про себя.

Сунь У‑кун тем временем стал глядеть вдаль и, увидев несколько строений у самой дороги, поспешил сообщить об этом наставнику.

– Вот и ночлег! – сказал он.

Танский наставник пошел вперед и увидел развалившиеся декоративные ворота, на которых все же уцелела вывеска. На ней выцветшими от времени четырьмя иероглифами было написано: «Монастырь подвижника Хуа Гуана». Танский наставник спешился.

– Бодисатва Хуа Гуан был учеником Будды Пятицветного пламени, – задумчиво сказал он, прочтя надпись, – но его наказали за то, что он уничтожил повелителя демонов Огневой пытки, и он превратился в духа Усянь. Здесь, безусловно, должен быть его храм!

С этими словами Сюань‑цзан вошел в ворота, но внутри царило полное запустение и не было ни души. Он уже хотел было повернуть обратно, но небо было обложено свинцовыми тучами, и хлынул сильный дождь. Пришлось укрыться в развалившемся здании, где путники все же нашли место, защищенное от ветра и дождя. Там они притаились, не осмеливаясь громко разговаривать, чтобы не привлечь внимания злых духов и оборотней. Кто стоя, кто сидя, провели они ночь, не сомкнув глаз.

Вот уж поистине:

 

Дни благоденствия недолго длились:

Опять нахлынули невзгоды вскоре,

И в праздничном веселье зародились

Тревоги, предвещающие горе.

 

Но о том, что произошло с нашими путниками, когда они с рассветом отправились дальше, вы узнаете из следующей главы.

 

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ,

 

 

в которой рассказывается о том, как Танского монаха из‑за пышных проводов постигло несчастье, а также о том, как Великий Мудрец Сунь У‑кун нашел душу умершего и вернул ему жизнь

Мы пока не будем рассказывать о том, что было дальше с Танским наставником и его учениками, укрывшимися от непогоды в разрушенном здании монастыря Хуа Гуана и проведшими там мучительную ночь.

Вернемся в уездный город в округе Медная башня. С некоторых пор там появилась банда убийц, более десяти человек. Они начали с того, что стали вести разгульный образ жизни, предавались пьянству и азартным играм, промотали все свое состояние, а когда у них совсем не оказалось никаких средств к существованию, собрались в шайку и сделались разбойниками. И вот как раз когда они судили да рядили, кого бы им еще ограбить и кто у них в городе первый богач, один из грабителей сказал:

– Что тут долго разговаривать! Самый богатый у нас – чиновник Коу Хун. Какие проводы сегодня устроил он Танскому монаху! Давайте воспользуемся этой дождливой ночью, когда на улицах никого нет, да и караульщики не ходят с дозором, и приступим к делу. Заберем у него сколько‑нибудь денег и опять заживем припеваючи: станем гулять с бабами да в картишки играть… Вот здорово будет!

Грабители обрадовались, сговорились действовать заодно и, несмотря на проливной дождь, отправились в поход, вооруженные кинжалами, колючими булавами, клюшками, дубинками, веревками и факелами. Они взломали ворота и ворвались с криками «бей!». Все находившиеся в доме, и большие и малые, мужчины и женщины, пришли в такой ужас, что сразу же попрятались. Казалось, дом опустел. Хозяйка залезла под постель, а хозяин спрятался за дверью. Коу Дун и Коу Лян с несколькими ребятишками, дрожа от страха, бросились бежать кто куда, чтобы спасти свою жизнь. Разбойники с обнаженными кинжалами и пылающими факелами набросились на сундуки и корзины, разломали их и похитили все золото и серебро, разные драгоценности, головные украшения, наряды, посуду и домашнюю утварь. Хозяину жалко было расставаться со своим имуществом; он не выдержал, набрался духу и, выйдя из‑за дверей, принялся жалобно умолять грабителей:

– О повелители мои! Возьмите, что вам нужно, но и мне, старику, оставьте хоть что‑нибудь из одежды, а то и в гроб не в чем лечь.

Но разве могли грабители допустить, чтобы им перечили? Один из них подскочил к Коу Хуну и пинком сшиб его с ног. Несчастный! Душа его на три десятых сразу же переселилась в Подземное царство, а остальные ее семь десятых скорбно прощались с белым светом!

Разбойники, обрадованные удачей, покинули дом Коу Хуна, протянули от подножия стены веревочную лестницу и один за другим перелезли через городскую стену, после чего стремглав помчались на запад, несмотря на дождь и глухую ночь.

Тем временем слуги Коу Хуна, убедившись что разбойники ушли, начали возвращаться в дом и увидели, что хозяин их мертвый лежит на земле. Тут они стали вопить и причитать.

– О небо! Наш хозяин‑владыка убит! – кричали они.

Затем все пали ниц перед его телом и стали жалобно плакать. Между тем близилось время четвертой ночной стражи. Хозяйка и так затаила обиду на Танского наставника за то, что он пренебрег ее приглашением, а тут еще хозяин потратил уйму денег на проводы. Кроме того, хозяйка была уверена в том, что беду на их дом тоже навлек Танский монах и его ученики. А потому она и решила погубить всех четверых. Поддерживая под руку Коу Ляна, она начала нашептывать ему:

– Не надо плакать, сынок! Не думал твой отец, так обильно угощавший монахов, что ныне, в торжественный день исполнения своего обета, эти монахи отнимут у него жизнь!

– Матушка, откуда ты знаешь, что это монахи убили отца? – удивились братья.

– Грабители были до того лютые и храбрые, что, когда они ворвались сюда, я сразу же спряталась под постель и, хотя меня трясло от страха, я все же внимательно разглядывала их при свете огня, – начала рассказывать хозяйка. – И представьте себе, кого я увидела? Державший факел оказался Танским монахом. С кинжалом был Чжу Ба‑цзе, а золото и серебро доставал Ша‑сэн. Убийцей же вашего отца является Сунь У‑кун.

Сыновья поверили матери.

– Раз матушка видела их собственными глазами, значит, так оно и было, – решил Коу Лян. – Эти монахи жили у нас полме сяца и за это время хорошо ознакомились с расположением дома, со всеми дверями, окнами, заборами и закоулками; богатство же всегда возбуждает алчные желания. Воспользовавшись дождливой ночью, монахи вернулись и мало того, что ограбили нас, но еще и погубили отца! Вот какими негодяями они оказались. Как только рассветет, мы отправимся в окружное управление и подадим на них жалобу за ограбление и убийство.

– А как писать такую жалобу? – спросил Коу Дун.

– Напишем со слов матери, – ответил Коу Лян и сразу же записал: «Танский монах держал факел, Чжу Ба‑цзе – кинжал, Ша‑сэн вытаскивал золото и серебро, а Сунь У‑кун убивал отца».

Пока все домашние кричали и шумели, незаметно рассвело. Матушка послала к родственникам сообщить о случившемся и просить их купить гроб, а Коу Лян с братом отправились в окружное управление подать жалобу.

Начальник окружного управления отличался весьма величественным видом!

 

Всю жизнь был честен он и прям,

И от рожденья добр, умен,

Но много горя и нужды

Изведал в молодости он.

Ученье с детства полюбив,

Не знал ребяческих утех,

Зато, явившись во дворец,

Сдал испытанья лучше всех.

С тех пор правлением своим

Стяжал он славу мудреца,

Законам предан всей душой

И долгу верен до конца.

И высоко вознесена,

Людскими судьбами верша,

О милосердье и добре

Всегда пеклась его душа.

Повсюду славят жизнь его –

Суровый и достойный путь,

И в летописи наших дней

Его нельзя не помянуть,

Чтоб и в грядущем не померк

Его деяний мудрый свет,

Чтоб имя славили его

Потомки много тысяч лет.

Как будто воплотиться в нем

Решили в наши времена

Правители Хуан и Гун,[73]

Чьи незабвенны имена.

Любого в округе спроси –

Все воздают ему хвалу,

Как будто ожили опять

Благие судьи Чжо и Лу.

 

Коу Лян и его брат, держа в руках таблички, вошли в зал. Опустившись на колени, они громко воскликнули: – Отец наш, повелитель! Мы явились с жалобой на дерзких разбойников, ограбивших нас и совершивших убийство.

Правитель принял жалобу, принялся читать ее вполголоса, а затем сразу же приступил к расспросам.

– Вчера мне сообщили, – начал он, – что в вашем доме было устроено торжество по случаю исполнения обета, данного вашим отцом. И в связи с этим чествовали четверых достопочтенных монахов во главе с архатом из восточных земель, посланцем Танского двора. Им устроили роскошные проводы, улицы были запружены барабанщиками и музыкантами. Что же произошло потом?

Коу Лян и его брат стукнули лбами о землю и стали рассказывать:

– Повелитель! Наш отец, Коу Хун, двадцать четыре года принимал у себя монахов и кормил их. Эти четыре монаха, пришедшие из далеких стран, как раз завершили заветные десять тысяч, и в тот день обет, данный отцом, был выполнен. В благодарность отец оставил их пожить у себя в доме. Они прожили полмесяца и за это время высмотрели все окна и двери, ходы и выходы. В ту же ночь, когда мы проводили их, они вернулись обратно, воспользовались ненастной погодой и с факелами и оружием ворвались в дом. Они разграбили все золото, серебро, драгоценности, наряды, головные украшения и вдобавок убили отца. Уповаем на тебя, повелитель, что ты заступишься за нас, простых людей.

Правитель округа выслушал их и велел тотчас же отрядить конных и пеших сыщиков, полицейских и стражников, из наемных и отбывающих повинность, – всего сто пятьдесят человек. Все они вооружились холодным оружием, вышли из города через западные ворота и пустились в погоню за четырьмя монахами. Теперь обратимся к наставнику и его ученикам. Они промаялись ночь в полуразрушенном монастыре Хуа Гуана, а на рассвете вышли из ворот и пустились в дальнейший путь на запад. И надо же было так случиться, что те самые разбойники, которые в ту ночь ограбили дом Коу Хуна и перелезли через городскую стену, тоже бежали по этой же дороге на запад. Они шли до рассвета и, пройдя мимо монастыря Хуа Гуана, продвинулись на запад, примерно на двадцать ли, укрылись в горном ущелье и там стали делить награбленное. Не успели они закончить дележ, как вдруг увидели Танского монаха с его учениками, которые вчетвером шествовали по дороге, приближаясь к ним. Видимо, разбойники еще не угомонились.

– Глядите‑ка, никак тот самый монах, которого вчера провожали, идет сюда!

Все захохотали:

– Вот уж кстати! Ах, как кстати! Мы и с ним тоже разделаемся, не посчитаемся с законами Неба. Он ведь следует издалека, да к тому же долго гостил в доме Коу Хуна, так что у него, наверное, немало разного добра. Давайте‑ка преградим им дорогу, отнимем у них все имущество, заберем белого коня и разделим все это между собой! Ну и потеха будет!

И вот, издав боевой клич, разбойники с оружием в руках выбежали на большую дорогу, выстроились в ряд и закричали:

– Эй, монахи! Ни с места! Дайте выкуп за проезд, и мы пощадим вас! Но если только вы посмеете перечить, мы вас всех прикончим.

Танский монах задрожал от страха, Ша‑сэн и Чжу Ба‑цзе тоже струхнули и обратились к Сунь У‑куну:

– Вот тебе и на! Мало того что почти всю ночь промучились под дождем, так теперь еще повстречались с грабителями. Вот уж верно говорится: «Беда не приходит одна!».

Сунь У‑кун рассмеялся.

– Наставник, не бойся! Да и вы, братцы, не тревожьтесь, – беззаботно сказал он. – Вот я сейчас поговорю с ними.

С этими словами Великий Мудрец подтянул на себе юбчонку из тигровой шкуры и, отряхнув парчовую рясу, приблизился к разбойникам, скрестил руки на груди и спросил их:

– Уважаемые! Вы кто такие?

Разбойники разъярились:

– Ишь какой наглец выискался, видно, не понимает, что значит жить или умереть! – заорали они. – Еще осмеливается задавать вопросы! У тебя на лбу глаз нет, что ли? Не видишь, что мы – великие князья! Давай сюда выкуп, и мы пропустим вас!

Слова разбойников, по‑видимому, очень рассмешили Сунь У‑куна. Расплывшись в улыбке до ушей, он произнес:

– Вот оно что! Значит, вы разбойники с большой дороги!

Разбойники еще больше разъярились.

– Убить его! – крикнул кто‑то из них.

Сунь У‑кун, притворившись испуганным, начал молить о пощаде:

– О великие князья! О великие князья! Я, простой деревенский монах, не мастер говорить. Не сердитесь на меня, если чем вас обидел. Не сердитесь! Если хотите взять выкуп, берите только с меня, а не с тех троих. Все деньги у меня. И те, что мы получаем за наши молитвы, и те, что у нас собираются от подаяний и пожертвований. Тот, что сидит верхом на коне, наш наставник, однако он лишь умеет читать священные книги и не касается никаких других дел. Он совсем забыл, что такое богатство, а алчности у него нет ни на волосок. Тог, кто с темным лицом, – наш послушник. Я его подобрал на дороге и принял к себе. Он умеет только ухаживать за конем. А вон тот, с длинным рылом, – наш слуга, которого я нанял на долгий срок. Он умеет лишь таскать поклажу. Вы пропустите их, а я сейчас отдам вам все наше добро: тут и деньги на дорогу, и одежды, и патра.

Выслушав Сунь У‑куна, разбойники заговорили уже совсем по иному.

– Да ты, видать, совсем смирный монах! – воскликнули они. – Так и быть, пощадим тебя. Ты только вели тем троим снять поклажу, и мы их пропустим.

Сунь У‑кун обернулся и подмигнул.

Ша‑сэн тотчас же снял узлы и бросил коромысло, затем взял под уздцы коня и повел его. Так, втроем, вместе с Чжу Ба‑цзе, они отправились дальше, на Запад.

Тем временем Сунь У‑кун нагнулся, будто бы для того, что‑бы развязать узлы, а сам незаметно взял полную горсть пыли и подкинул ее вверх, затем прочитал заклинание и крикнул: «Стой на месте!». Все разбойники, а их было человек тридцать, стиснули зубы, вытаращили глаза и с растопыренными руками замерли на месте, не в силах больше ни говорить, ни двигаться.

Сунь У‑кун одним прыжком очутился на перекрестке и стал кричать:

– Наставник! Вернись! Вернись!

Чжу Ба‑цзе встревожился.

– Дело дрянь, – сказал он, – Сунь У‑куну, наверное, пришлось выдать нас! Ведь у него при себе нет ни гроша, да и в узлах тоже ничего нет – ни золота, ни серебра. Наверное, посулил им коня, вот и зовет тебя, наставник, а нас заставит снять одежды!

– Не говори ерунды! – смеясь, остановил его Ша‑сэн. – Наш старший братец не так уж глуп. Если он справлялся со злыми дьяволами‑марами и жестокими оборотнями, – так неужели побоится этих косматых разбойников, которых не так уж много? Раз он зовет нас, значит, хочет сказать что‑то важное. Вернемся же поскорее и узнаем, в чем дело.

Танский монах послушался Ша‑сэна и, быстро повернув коня, возвратился.

– У‑кун! Что случилось? Зачем ты звал нас? – спросил он.

– А вот послушай, что расскажут разбойники, – ответил Сунь У‑кун.

Чжу Ба‑цзе подошел к одному из грабителей и, толкнув его, спросил:

– Чего же ты стоишь как пень?

Но разбойник по‑прежнему не двигался и молчал.

– Ты никак рехнулся и онемел! – воскликнул Чжу Ба‑цзе. – Это я напустил на них свои чары, – засмеялся Сунь У‑кун. – Прочел заклинание, от которого они все остолбенели.

– Но ты ведь сковал их тела, а не рот, – возразил Чжу Ба‑цзе, – почему же они молчат?

Сунь У‑кун ничего не ответил ему и обратился к Танскому наставнику.

– Наставник! Прошу тебя, слезь с коня и садись сюда. Есть такая поговорка: «Можно только по ошибке схватить человека, но выпустить по ошибке нельзя». – Затем он обратился к Ша‑сэну и Чжу Ба‑цзе. – Ну‑ка, братцы, повалите их всех навзничь, да свяжите покрепче! – приказал он. – Пусть сейчас же признаются во всем! Узнаем, что это за разбойники: молокососы они, впервые занявшиеся грабежом, или матерые бандиты.

– У нас нет веревок, – сказал Ша‑сэн.

Тогда Сунь У‑кун вырвал у себя несколько шерстинок, дунул на них своим волшебным дыханием, и они сразу же превратились в тридцать крепких веревок.

Ученики Танского наставника разом принялись за работу: они начали валить на землю разбойников и связывать их по рукам и ногам. После этого Сунь У‑кун прочел заклинание, снял с разбойников чары, и они постепенно стали приходить в себя.

Сунь У‑кун попросил Танского наставника сесть на возвышение, а сам с двумя другими учениками, держащими оружие в руках, приступил к допросу.

– Эй вы, косматые разбойники! Сколько вас собралось в одну шайку! Давно ли занимаетесь своим «промыслом»? Сколько награбили вещей? Сколько людей убили? В который раз, в первый, во второй или в третий, совершаете разбой?

– Отцы святые! Пощадите нас! – завопили разбойники.

– Замолчите! – прикрикнул на них Сунь У‑кун. – И рас – сказывайте все, как было, по порядку.

– Отец наш! Мы вовсе не закоренелые разбойники, – заговорил один из грабителей, – мы все из хороших семей, просто нам не повезло в жизни: мы стали пьянствовать, играть на деньги, кутить с певичками и промотали все имущество наших дедов и отцов. Мы никогда не были приучены к работе, а денег у нас нет. Проведав, что у сверхштатного чиновника Коу Хуна из окружного города Медная башня в доме хранятся несметные богатства, мы вчера собрались вместе и в тот же вечер, воспользовавшись ненастной погодой и темнотой, отправились в дом Коу Хуна и ограбили его. Мы забрали изрядное количество золота, серебра, одежды и украшений и вот здесь, на северном склоне горы, в укромном ущелье, приступили к дележу, но в это время как раз заметили вас, уважаемые наставники. Мы признали в вас тех самых монахов, которым Коу Хун устроил проводы, и решили, что у вас должны быть с собою богатые дары. К тому же мы видели, что ваша поклажа очень тяжела, а белый конь, видимо, хороший скакун. Алчность человека не знает границ, потому‑то мы и решили вас ограбить. Где же нам было знать, что ты, отец наш, владеешь такими могучими чарами и сможешь всех нас пригвоздить к месту? Умоляем всех вас, почтенные отцы наши, помилосердствуйте и пожалейте нас! Заберите у нас все, только оставьте жизнь.

Танский монах ужаснулся, услыхав, что речь идет о богатстве и вещах, похищенных разбойниками у Коу Хуна. Он вскочил с места и воскликнул:

– У‑кун! Ведь сверхштатный чиновник Коу Хун – человек исключительной добродетели. Как мог он навлечь на себя такую беду?

– Да это все из‑за нас, – смеясь, ответил Сунь У‑кун. – Разноцветные балдахины и узорчатые хоругви, оглушительный бой барабанов и музыка привлекли внимание всех жителей города. Вот потому эти голодранцы и отправились грабить Коу Хуна. Хорошо, что они встретились с нами. Мы можем отнять у них награбленное золото, серебро, одежды и украшения.

– Мы прожили у Коу Хуна целых полмесяца и принесли ему столько беспокойства, – сказал Танский монах. – Вовек не забуду его щедрые милости, которыми он осыпал нас. И вот поскольку мне нечем отблагодарить его, лучше всего доставить ему сейчас все похищенные у него богатства. Сами посудите, разве не зачтется это нам как благодеяние.

Сунь У‑кун согласился с Танским монахом и тотчас же вместе с Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэном отправился в горное ущелье. Там они забрали все похищенные богатства, часть упаковали, часть навьючили на коня, а золото и серебро велели Чжу Ба‑цзе нести на коромысле. Ша‑сэн понес поклажу. Сунь У‑куну очень хотелось одним ударом своего посоха прикончить всех этих разбойников, но он побоялся навлечь гнев Танского наставника. Поэтому он лишь встряхнулся и вобрал в себя волоски. У разбойников сразу же освободились от пут руки и ноги. Они поползли в разные стороны, скрылись в густой траве, растущей по обеим сторонам дороги, а затем бросились бежать без оглядки.

Танский монах повернул обратно и пошел пешком с намерением возвратить Коу Хуну его богатства. На этот раз он уподобился ночному мотыльку, который летит на огонек, не зная, что его ждет гибель.

Вот как говорится об этом в стихах:

 

Чтоб за добро добром платили,

Бывает в жизни не всегда:

Обычно за добро и милость

Нас ждут обида и вражда.

И тот, кто тонущим на помощь

Бросается в пучину вод,

Скорее сам в воде погибнет,

Чем благодарность обретет.

Да, лучше трижды поразмысли,

Пока решенья не найдешь, –

Тогда тебя минует горе

И незаслуженная ложь.

 

И вот, когда Танский монах и его ученики, забрав все золото, серебро, наряды и украшения, пустились в обратный путь, они вдруг увидели толпу людей, вооруженных копьями и мечами.

– Братцы, взгляните, сколько людей с оружием приближается к нам! – воскликнул Танский монах в сильном испуге. – Что нам грозит?…

– Беда! Беда пришла! – вскричал Чжу Ба‑цзе. – Разбойники, которых мы только что отпустили, наверное, пошли за подмогой и вот теперь вооружились и вновь пришли сюда, чтобы сразиться с нами.

– Брат! – возразил Ша‑сэн. – Это не разбойники. Погляди как следует, – попросил он Сунь У‑куна.

Сунь У‑кун, наклонившись к Ша‑сэну, прошептал:

– Злосчастная звезда не покидает нашего учителя! Это стражники, посланные на поимку разбойников.

Не успел он договорить, как стражники рассыпались в разные стороны, намереваясь окружить учителя и его учеников.

– Вот так монахи! Хороши, нечего сказать! Мало того, что ограбили дочиста, так еще продолжаете шататься здесь! – кричали воины.

Первым схватили и скрутили веревками Танского монаха. Затем связали Сунь У‑куна, Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэна. После этого продели ваги через веревки и понесли каждую вагу вдвоем. Погоняя коня перед собой, стражники забрали также коромысла с поклажей и направились в окружной город. Эти печальные события описаны в стихах:

 

Благочинного монаха

Охватили страх и дрожь,

Тщетно он в слезах пытался

Опровергнуть злую ложь.

Чжу Ба‑цзе уныло хныкал

И невнятно бормотал –

На друзей своих сердился,

На судьбу свою роптал.

И Ша‑сэн не меньше прочих

Был растерян, удручен,

Лишь пройдохе Сунь У‑куну

Все казалось нипочем.

Он хихикал втихомолку:

Волшебство свое и прыть

Хитрецу хотелось, видно,

Поскорее проявить!

 

Пленники очень скоро были доставлены в город. Стражники направились прямо к правителю округа и доложили:

– Повелитель! Наши сыщики и стражники поймали разбойников и доставили сюда.

Правитель сразу же направился в зал суда, воссел на свое место, наградил за труды сыщиков и стражников, затем осмотрел награбленное имущество и призвал членов семьи Коу Хуна, чтобы возвратить его им. После этого он велел ввести в зал Танского монаха и его учеников.

– Как же так? – спросил он. – Рассказываете всем, что вы монахи, идете из далеких восточных земель в райскую обитель Будды, чтобы поклониться ему, а на деле, оказывается, вы простые грабители!

– О владыка! Дозволь мне сказать! – взмолился Танский монах. – Я бедный монах, а не грабитель! И это сущая правда. Разве осмелюсь я лгать? У меня есть подорожное свидетельство, в котором описано, кто я такой и куда направляюсь. Прожив в доме чиновника Коу Хуна полмесяца, я проникся к нему чувством глубокой признательности за гостеприимство, которое он оказал нам. По дороге мы встретили разбойников, ограбивших Коу Хуна, отняли у них награбленное и направились было обратно к Коу Хуну, чтобы вернуть ему похищенное и этим отблагодарить его за оказанную нам милость. Мы никак не предполагали, что твои стражники примут нас за разбойников и схватят нас, так как мы действительно не грабители. Умоляю тебя, владыка, вникнуть в это дело и разобрать его во всех подробностях!

– Негодяй! – воскликнул правитель округа. – Теперь, когда тебя схватили наши стражники, ты стал изворачиваться и говорить о воздаянии за милости. Почему же, встретив разбойников, ты не изловил их, не доставил сюда и не доложил обо всем властям? Как могли вы вчетвером справиться с ними? Вот, смотри, сын Коу Хуна по имени Коу Лян, подал жалобу, в которой прямо указывает на тебя, а ты еще смеешь отпираться?

От этих слов Танский наставник почувствовал себя так, словно плыл на горящем судне в открытом море. Душа у него едва не рассталась с телом.

– Сунь У‑кун! – с отчаянием воскликнул он. – Что же ты не оправдываешься?

– Чего же оправдываться? Ведь есть вещественные улики, – сказал Сунь У‑кун.

– Совершенно верно! – перебил его правитель округа. – Улики налицо, как же ты смеешь отпираться?

После этого он подозвал своих подручных:

– Принесите обручи для сжимания головы, наденьте их на голову этому плешивому разбойнику, а уж потом будем бить его!

Сунь У‑кун пришел в замешательство и подумал: «Видимо, моему наставнику положено перенести и это испытание, но как облегчить его страдания?». Увидев, что служители привязали к обручу веревки и скоро начнут пытку, он воскликнул.

– О владыка! Не надо пока стягивать обручем голову этому монаху! Вчера ночью при ограблении Коу Хуна с факелом в руках был я, с кинжалом в руке тоже был я, я же грабил имущество, и я же убийца! Это я – главарь и бить надо только меня одного, остальные все ни при чем.

Правитель округа выслушал его и дал новое распоряжение.

– Сперва наденьте обруч на этого! – велел он.

Служители сразу же приступили к делу: они надели обруч на голову Сунь У‑куну и стали туго стягивать его веревками. Веревки с резким звуком лопнули. Тогда они опять привязали веревки к концам обруча и снова стали стягивать его, но веревки опять лопнули. Так происходило три или четыре раза. Между тем на лбу Сунь У‑куна не осталось даже следа. Служители заменили веревки более толстыми и только было приготовились повторить пытку, как явился какой‑то человек, который доложил:

– Повелитель! Из столицы прибыл младший опекун наследника престола Чэнь. Просим тебя выехать к нему для встречи!

Правитель округа тотчас поднялся и отдал приказ:

– Бросьте разбойников в темницу и глаз с них не спускайте. После встречи высокого гостя я продолжу дознание.

Служители повели Танского монаха и его учеников в тюрьму и втолкнули их в ворота.

Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэн втащили туда же коромысло со своей поклажей.

– Братцы, что же это происходит? – недоуменно спросил Танский монах, обращаясь к своим ученикам.

– Входи, входи! – посмеиваясь, ответил Сунь У‑кун. – Здесь хорошо: собаки не лают, можно отдохнуть.

Несчастных узников схватили и стали втискивать одного за другим на тюремные нары. Им пришлось перекатываться друг через друга, стукаться головами, наваливаться грудью один на другого, а тут еще тюремщики подгоняли их и колотили куда попало.

Танский монах изнемог от страданий и все время взывал:

– У‑кун! Что же делать? Как быть?!

– Они бьют потому, что хотят получить деньги, – ответил Сунь У‑кун. – Есть ведь такая поговорка: «Где хорошо, там находишь покой, а где плохо – приходится выкладывать деньги!». Дай им хоть сколько‑нибудь, вот и все!

– Откуда я возьму деньги? – отозвался Танский монах.

– Если нет денег, можно дать одежду или вещи, это все равно, – сказал Сунь У‑кун. – Дай им свое монашеское облачение, и дело с концом.

Слова Сунь У‑куна словно ножом полоснули по сердцу Танского монаха, однако, не в силах больше терпеть побои, он вынужден был согласиться.

– Пусть будет по‑твоему, Сунь У‑кун! – простонал он.

Тогда Сунь У‑кун закричал тюремщикам:

– Уважаемые начальники! Не бейте нас! В наших узлах вы найдете монашескую рясу из золотой парчи ценою в тысячу слитков золота. Достаньте ее и возьмите себе!

Тюремщики сразу же приступили к делу: они развязали оба узла и увидели там всего лишь несколько холщовых одеяний и суму с подорожной. Вдруг они заметили сверток, от которого исходило сияние, подобное заре. Они поняли, что в нем должно быть что‑то очень ценное, и, развернув его, увидели вот что:

 

Светлым жемчугом унизана,

Сшита‑скроена на диво –

Вещь такая редко встретится

У простого богомольца:

По бокам цветные фениксы

Разлетаются красиво,

На груди драконы вышиты,

Словно свившиеся в кольца.

 

Отталкивая друг друга, тюремщики бросились к волшебному одеянию и подняли такой шум, что встревожили начальника тюрьмы. Он вышел к ним и прикрикнул:

– Чего расшумелись?

Тюремщики опустились на колени.

– Повелитель! Только что сюда доставили из суда четверых монахов, которые оказались дерзкими грабителями. Мы им всыпали немного, и они отдали нам оба своих узла, в которых оказалась эта драгоценность! Но мы никак не можем распорядиться с ней: разодрать ее на части и разделить между всеми – жаль, а если отдать кому‑либо одному, – другие останутся в обиде. На наше счастье, ты прибыл сюда, и мы просим тебя рассудить, что нам делать.

Начальник тюрьмы взглянул и убедился в том, что это монашеское одеяние. Затем он тщательно осмотрел остальные одежды и прочитал подорожное свидетельство. После этого его охватило беспокойство! На подорожной было множество печатей и подписей правителей различных стран.

– Надо было раньше прочесть! – с досадой произнес он. – Вот какую кашу вы заварили! Эти монахи вовсе не разбойники. Не смейте брать у них эту рясу! Подождем до завтра, когда правитель округа продолжит дознание, тогда все в точности и выяснится.

Тюремщики повиновались и передали ему оба узла на хранение, завязав их так, как они были завязаны раньше.

Стало смеркаться. Послышался бой барабанов на сторожевых башнях, караульщики сменились и отправились в дозор. Наконец наступила третья четверть четвертой ночной стражи. Убедившись в том, что все его спутники перестали стонать и крепко заснули, Сунь У‑кун начал размышлять! «Это злоключение – ночь, проведенная в тюрьме, – было предопределено наставнику. Вот почему я не вымолвил ни одного слова в его оправдание и не прибег ни к какому волшебству. Но сейчас, с окончанием четвертой ночной стражи, истекает срок злоключения. Надо будет все разузнать, чтобы с рассветом выйти из тюрьмы».

Подумав так, Сунь У‑кун прибег к волшебству и стал быстро уменьшаться в размерах. Он легко выбрался с тесных тюремных нар, встряхнулся и превратился в проворную мушку. Пробравшись сквозь щель между карнизом и черепицей на крыше, он вылетел наружу. На небе мерцали звезды, сиял светлый месяц, кругом было тихо как бывает только ночью. Определив направление, Сунь У‑кун полетел прямо к дому Коу Хуна. По пути он заметил, что в одном из домов в западном конце улицы ярко светится огонь. Сунь У‑кун подлетел поближе и заглянул в дом. Оказывается, там готовили бобовый сыр. Старик хозяин разводил огонь, а старуха жала размоченные бобы.

– Женушка! – внезапно воскликнул старик. – Каким большим сановником был Коу Хун! Все у него было: и сыновья и богатство, не хватало ему только долголетия… Помню, в детстве мы с ним учились вместе. Я был старше на пять лет. Отца его звали Коу Мин. Тогда у них было не больше тысячи му пахотной земли, часть которой они сдавали в аренду, а деньги отдавали в рост. Но ему никак не удавалось взыскивать долги с должников. Старик Коу Мин умер, когда Коу Хуну исполнилось двадцать лет. Он стал распоряжаться всем имуществом, и вот тогда‑то ему и повезло в жизни. Он взял себе в жены дочь Чжан Вана, которую в детстве прозвали «Искусной швеей». Вот уж она действительно оказалась дельной. С первого же дня, как вошла в дом, поля стали приносить обильный урожай, долги стали возвращаться, все, что шло в продажу, приносило прибыль, и от каждого дела он получал хороший заработок. Так он нажил стотысячное состояние. В сорок лет он обратил все свои помыслы на свершение добрых дел и дал обет приютить у себя и накормить десять тысяч монахов. Кто мог подумать, что вчерашней ночью его убьют злые разбойники?! Как жаль! Ему было всего шестьдесят четыре года, и он мог еще наслаждаться всеми благами жизни. Можно ли было ожидать, что он получит такое воздаяние и безвременно погибнет после свершения стольких добрых дел?! Как жаль! Очень жаль!

Сунь У‑кун внимательно слушал старика. Тем временем уже наступила первая четверть пятой ночной стражи. Он встрепенулся и полетел дальше, в дом Коу Хуна. В главном зале уже стоял гроб, у изголовья горели светильники, курились ароматные свечи и были расставлены цветы и фрукты. Хозяйка находилась у гроба и все время причитала. Затем появились оба сына, которые тоже начали рыдать и отбивать земные поклоны. Жены их принесли в жертву две плошки отварного риса. Сунь У‑кун уселся у изголовья гроба и громко кашлянул. Женщины перепугались и, размахивая руками, бросились вон из зала. Коу Лян и Коу Дун упали ничком на землю и, боясь пошевельнуться, вопили: «О небо! Ой‑ой‑ой!» Храбрее всех оказалась хозяйка – она хлопнула рукой по гробу и спросила:

– Почтенный чиновник, ты жив?

Сунь У‑кун, подделываясь под голос Коу Хуна, ответил:

– Нет, мертв!

Сыновья еще больше перепугались, стали отбивать земные поклоны и лить слезы:

– Ой‑ой‑ой! Отец наш! – продолжали вопить они.

Набравшись храбрости, хозяйка снова спросила:

– Как же ты разговариваешь, если мертв?

– Демон‑гонец правителя Подземного царства Янь‑вана доставил по его приказанию сюда, домой, мою душу, чтобы поведать всем: «Хозяйка дома, урожденная Чжан Ван, по прозванию «Искусная швея», своим лживым языком и коварными устами обрекла на погибель невинных людей!» – торжественно произнес Сунь У‑кун.

Хозяйка, услыхав, что ее назвали детским прозвищем, в страхе повалилась на колени, начала класть земные поклоны и причитать:

– Добрый ты мой муженек! Дожил до такого почтенного возраста, а все еще не забыл моего детского прозвища! Каких же это невинных людей я обрекла на погибель своим лживым языком и коварными устами?

Тут Сунь У‑кун не стерпел и прикрикнул на нее:

– Кто говорил, что Танский монах держал факел, Чжу Ба‑цзе подстрекал к убийству, Ша‑сэн вытаскивал золото и серебро, а Сунь У‑кун убивал вашего отца? Из‑за твоей лжи невинно страдают добрые люди. Они встретили по дороге настоящих разбойников, отняли у них все награбленное и хотели доставить сюда, чтобы отблагодарить меня. Вот какие добрые намерения были у этих хороших людей! А ты подговорила сыновей подать на них жалобу и послала их к окружному правителю. Тот, не вникнув в дело, заключил добрых монахов в темницу. Теперь духи Судилища и Преисподней, местные духи, а также духи – хранители города находятся в большом смятении. Они не могут успокоиться и отправились с докладом к правителю Подземного царства Янь‑вану. Тот распорядился, чтобы демон‑гонец доставил мою душу домой, и велел ей заставить вас как можно скорее освободить монахов из темницы. Если же вы не согласитесь, то я по его приказу в течение месяца учиню здесь расправу и не пощажу никого: ни старых, ни малых, даже кур и собак перебью!

Коу Лян и Коу Дун стали еще усерднее отбивать земные поклоны и взмолились истошным голосом:

– Отец! Умоляем тебя, возвращайся обратно! Не губи ты нас! Как только рассветет, мы отправимся в окружное управление и подадим прошение об отказе от жалобы. Мы охотно признаем себя виновными и готовы держать ответ перед судом, лишь бы уладить все, чтобы и живым и мертвым было хорошо.

Сунь У‑кун выслушал их, а затем распорядился:

– Возжигайте жертвенную бумагу! Я уйду!

Все тотчас же принялись жечь жертвенные предметы, изготовленные из бумаги.

Взмахнув крылышками, Сунь У‑кун полетел дальше и направился к дому правителя округа. Взглянув вниз, он увидел в одном из помещений огонек. Видимо, правитель уже поднялся с постели. Сунь У‑кун влетел в главный зал и огляделся. На задней стене, посредине, висела картина с изображением какого‑то важного начальника, который сидел верхом на пегом коне. Его сопровождала свита из нескольких человек. Над головой чиновника слуги держали темно‑синий зонт, а позади несли складное ложе. Сунь У‑кун не знал, что за событие запечатлено на этой картине. Он уселся на картину, и в это время из внутреннего помещения вдруг вышел правитель. Он начал причесываться и умываться. Сунь У‑кун громко кашлянул. Правитель испугался и тотчас же вбежал обратно во внутреннее помещение. Там он причесался, умылся, надел на себя парадные одежды и, стремительно выйдя обратно, возжег фимиам перед картиной и стал читать молитвы.

– О почтенный дух моего старшего дядюшки Цзян Цянь‑и, – воскликнул он. – Я, твой племянник, Цян Кунь‑сань благодаря благословенному покровительству моих добродетельных предков выдержал испытание по первому разряду и ныне являюсь правителем округа Медная башня. Ежедневно по утрам и вечерам я возжигаю благодарственный фимиам и поминаю тебя добрым словом. Скажи, почему сегодня ты вдруг подал голос? Умоляю тебя, не причиняй нам зла и не пугай моих домашних.

Ухмыльнувшись про себя, Сунь У‑кун подумал: «Значит, на картине нарисован его дядюшка», – и заговорил басом:

– Премудрый племянник мой Кунь‑сань! Благодаря покровительству духов твоих добродетельных предков ты хоть и сделался чиновником и все это время отличаешься честностью и бескорыстием, однако вчера, каким‑то образом не вникнув в суть дела, ты принял за разбойников четверых праведных монахов. Ты даже не узнал, откуда они явились, и бросил их в темницу! Духи Судилища и Преисподней, а также местные духи и духи – хранители города, разволновались и доложили об этом владыке Подземного царства Янь‑вану. Он послал демона‑гонца доставить сюда мою душу, чтобы я рассказал тебе об этом и велел бы тебе тщательно разобраться в деле и как можно скорее освободить монахов. Если ты ослушаешься, то мне велено препроводить тебя в Судилище Подземного царства и дать там ответ.

Услышав эти слова, правитель округа затрепетал.

– О великий дядя! – взмолился он. – Прошу тебя, возвращайся обратно! Я сейчас же пойду в управление и освобожу этих монахов!

– Ну, раз так, то жги скорей жертвенную бумагу, – пробасил Сунь У‑кун, – и я отправлюсь к Янь‑вану с ответом.

Правитель округа добавил еще фимиама, возжег жертвенные предметы из бумаги и совершил благодарственные поклоны.

Сунь У‑кун тем временем вылетел из помещения и стал осматриваться: небо на востоке посветлело. Он направился в уездное управление. Все чиновники уже собрались в судебном зале. Сунь У‑кун подумал: «Как бы они не обнаружили, что с ними будет говорить мушка. Ведь тогда моя тайна раскроется!».

Сунь У‑кун решил прибегнуть к способу увеличения своего тела и, находясь еще в воздухе, опустил вниз на землю одну только ногу, которая заняла почти весь двор перед судебным залом.

– Слушайте меня, вы, уездные чиновники! – крикнул он громовым голосом. – Я – Блуждающий дух. Меня послал сюда Нефритовый император, чтобы сказать вам следующее: у вас в окружной тюрьме подвергли избиению праведных сынов Будды, направляющихся за священными книгами. Духи всех трех небесных сфер встревожены этим беззаконием. Мне велено передать вам, чтобы вы срочно освободили этих монахов. Если вы ослушаетесь, то я должен буду ступить второй ногой и прежде всего раздавить всех вас, окружных и уездных чиновников, а затем и всех жителей этого округа, а город сравнять с землей!

Чиновники и служащие от страха попадали на колени, начали отбивать земные поклоны и взывать:

– О верховный мудрец! Просим тебя вернуться обратно. Мы сейчас же отправимся в окружное управление, доложим об этом нашему главному правителю и заставим его выпустить узников на свободу. Не шевели только своей ногой, иначе мы умрем от страха.

Тогда Сунь У‑кун убрал свою ногу и вновь превратился в мушку. Он проворно вернулся в тюремное помещение через ту же щель, пробрался на нары и уснул.

Вернемся к правителю округа, который поспешил в зал суда. Едва только он выдал таблички для раздачи просителям, как братья Коу Лян и Коу Дун опустились на колени у самого входа и, держа в руках таблички, принялись кричать.

Правитель велел им войти в зал, и они вручили ему свое прошение. Прочтя его, правитель сильно разгневался:

– Вчера только вы подали жалобу об ограблении, мы изловили указанных в ней грабителей, и вы получили похищенное имущество. Почему же сегодня вы подаете прошение об отказе от своей жалобы?

Проливая слезы, оба просителя начали объяснять:

– Почтенный господин наш! Вчера ночью к нам явилась душа нашего покойного отца и вот что сообщила нам: «Праведные монахи, посланцы Танского императора, изловили разбойников, отняли у них награбленное, а их отпустили. У монахов было доброе намерение вернуть нам имущество в благодарность за оказанную им милость. А их приняли за разбойников, бросили в темницу, и теперь они там мучаются! Духи Судилища, местные духи и духи – хранители города разволновались и доложили о случившемся правителю Подземного царства Янь‑вану. Он послал гонца‑демона, чтобы тот доставил мою душу домой, а вы должны вновь отправиться в окружное управление и подать прошение об освобождении праведных монахов. Тогда, быть может, вас минует беда и вам простят тяжкую вину. Иначе все вы, и старые и малые, погибнете». Вот почему мы явились сюда и отказываемся от своей жалобы. Умоляем тебя, отец наш, яви свою милость и выполни нашу просьбу.

Слушая их, правитель думал: «Отца их убили совсем недавно, тело его еще не остыло, поэтому душа его могла явиться и откликнуться на зов, но дядя мой умер лет пять или шесть тому назад, как же его душа смогла в эту же ночь явиться ко мне и приказать освободить узников? Судя по всему, я допустил несправедливость».

Пока он размышлял, в управление прибыли чиновники из уезда Дивная земля. Они поспешно вбежали в зал суда с возгласами:

– Владыка! Плохо дело! Плохо! Нефритовый император только что ниспослал к нам Блуждающего духа, который велел, чтобы ты поскорей освободил из темницы добрых людей. Монахи, которых вчера схватили, оказывается, вовсе не грабители. Они – последователи Будды, направляющиеся за священными книгами. Дух грозится, что, если мы еще хоть немного помедлим, он всех нас, чиновников, раздавит, уничтожит всех жителей, а город сравняет с землей.

Правитель округа так перепугался, что в лице изменился. Он тотчас же велел судебному письмоводителю срочно написать табличку о вызове в суд заключенных. Сразу же открыли ворота тюрьмы и вывели узников.

Чжу Ба‑цзе загрустил.

– Как же нас сегодня будут пытать? – проговорил он. Сунь У‑кун улыбнулся.

– Уверяю тебя, что даже пальцем не тронут, – сказал он. – Я уже все уладил. Когда войдем в судебный зал, на колени не вставай. Правитель сам сойдет со своего места и предложит нам занять почетные места. А ты слушай, как я потребую у него нашу поклажу и коня. Если хоть что‑нибудь пропало, увидишь, как я изобью его!

Не успел он договорить, как они уже прибыли в зал суда. Завидев монахов, правитель округа и начальник уезда, вместе со всеми чиновниками старших и младших рангов, пошли им навстречу.

– Праведные монахи! – молвил правитель округа. – Вчера, когда вы явились, я был занят встречей начальника, прибывшего из столицы, кроме того, я рассматривал похищенное богатство и не успел расспросить вас обо всем.

Танский монах, сложив руки ладонями вместе, почтительно склонился и начал подробно рассказывать, как все было. Толпа чиновников то и дело прерывала его возгласами: «Ошиблись, ошиблись! Не пеняй на нас, не пеняй!».

Затем правитель округа спросил, не пропало ли у них что‑нибудь за время пребывания в тюрьме.

Сунь У‑кун подошел ближе и, сверкая глазами от гнева, грозно произнес:

– Нашего белого коня забрал себе твой судебный служитель, а нашу поклажу присвоили тюремщики. Живо верните все это нам! Сегодня пришел наш черед пытать вас, – злорадно добавил он. – Вот вы какие, понапрасну хватаете мирных людей вместо разбойников. Какое вам за это полагается наказание?

Глядя на грозный вид Сунь У‑куна, все окружные и уездные чиновники не на шутку перепугались. Они тотчас же велели привести коня и принести поклажу и передали все Сунь У‑куну в полной сохранности.

Вы бы видели, как трое учеников Танского монаха своим свирепым видом старались превзойти друг друга! Чиновники оправдывались, обвиняя во всем родных Коу Хуна.

Танский монах стал уговаривать своих учеников:

– Братцы! Так нам ничего не удастся выяснить! Давайте отправимся в дом Коу Хуна. Во‑первых, мы там выразим соболезнование по случаю смерти хозяина, а во‑вторых, устроим очную ставку и тогда будем знать, кто нас ложно обвинил.

– Совершенно верно! – согласился Сунь У‑кун. – Я вызову мертвеца, и мы от него самого узнаем, кто убил его!

Ша‑сэн тут же, у зала суда, помог своему наставнику взобраться на коня, и все с криками и шумом вышли из управления. Многие чиновники тоже прибыли в дом Коу Хуна.

Братья Коу Лян и Коу Дун, дрожа от страха, встретили прибывших у ворот земными поклонами и сразу же провели их в главный зал.

Все домашние собрались у гроба, установленного во внутреннем дворе, и голосили.

– Эй ты, хозяйка, лгунья, оговаривающая мирных людей, перестань вопить! – крикнул Сунь У‑кун. – Вот я сейчас вызову твоего почтенного хозяина, и он сам скажет, кто убил его! Пусть пристыдит тебя при всех!

Чиновники думали, что Сунь У‑кун шутит, но он обратился ко всем с такими словами:

– Уважаемые! Побудьте немного с моим наставником здесь! А вы, Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэн, хорошенько оберегайте его. Я мигом слетаю туда и обратно.

Ну и Великий Мудрец! Он выскочил за ворота и сразу же поднялся в воздух. Радужное сияние распространилось на землю и окутало весь дом Коу Хуна, а на небе благовещие пары стали оберегать душу умершего.

Теперь только все чиновники поняли, что имели дело с бессмертным небожителем, летающим на облаках и туманах, с мудрецом, который умеет воскрешать мертвых.

Все они начали возжигать благовонные свечи и совершать поклоны, но об этом рассказывать мы не будем.

Великий Мудрец Сунь У‑кун вскочил на облачко и направился прямо в подземное царство теней, где ворвался в зал нелицеприятного судьи Подземного царства Сэнло.

Он так напугал всех, кто там был, что:

 

Десять правителей

Мрачного царства Подземного

Разом покинули тьму

И, удивленные,

Руки сложив для приветствия,

Вышли навстречу ему.

Демоны‑судьи,

Пять стран неусыпно хранящие,

Злу воздающие злом,

Мигом слетелись

И, гостя завидев могучего,

Бить ему стали челом.

С шумом и лязгом

Склонились пред ним в обе стороны

Сотни деревьев‑мечей,[74]

Путь открывая

В глубины Судилища грозного,

В мрак непроглядных ночей.

Дикий хребет

В остриях и уступах бесчисленных

Свой разомкнул полукруг,

Склоны его,

Что клинками кривыми утыканы,

Гладкими сделались вдруг.

В сумрачный город,

Где стонут безвинно умершие,

Свет благодатный проник:

Тысячи душ,

Безнадежно искавших пристанища,

Духами стали в тот миг.

А под мостом,

Что высоко повис над свирепою,

Бурной рекою «Как быть?»,

Тысячи грешников,

Волнами мучимых издавна,

К брегу сумели доплыть.

Правду сказать,

Если луч от сиянья священного

Здесь хоть однажды блеснет,

Кажется сразу,

Что душам за все прегрешения

Небо прощение шлет.

К тысячам тысяч

Измученных вечными пытками

Сразу спасенье пришло,

В мрачных застенках

Под сводом Судилища страшного

Стало внезапно светло.

 

Десять судей Подземного царства радушно встретили Великого Мудреца Сунь У‑куна и стали расспрашивать его, зачем он пожаловал и по какому делу.

Сунь У‑кун сразу же спросил:

– Не скажете ли, кто из вас принял душу Коу Хуна из уезда Дивная земля в округе Медная башня, который дал обет приютить и накормить десять тысяч монахов? Узнайте поскорей и выдайте его душу.

– Коу Хун был добрым мужем, – отвечали судьи, – ни один демон‑гонец не был послан за его душой. Она сама прибыла сюда, встретилась с отроком в золотых одеждах, который состоит при правителе Подземного царства, и отрок повел ее к своему повелителю.

Сунь У‑кун тотчас простился с судьями Преисподней и направился во дворец Изумрудных облаков, к правителю Подземного царства, который в то же время являлся бодисатвой. После взаимных приветственных поклонов Сунь У‑кун рассказал обо всем, что произошло. Бодисатва обрадовался и сказал:

– Срок жизни Коу Хуна был заранее предопределен, и когда он кончился, Коу Хун, не страдая от тяжких недугов, сразу же покинул бренный мир. Так как он облагодетельствовал многих монахов, а также отличался исключительной добротой, я принял его душу и назначил столоначальником, ведающим списками, в которые заносятся все добрые дела. Поскольку ты сам явился за его душой, Великий Мудрец, я продлю ему жизнь еще на двенадцать лет и сейчас же велю его душе последовать за тобой.

Отрок в золотых одеждах тут же привел душу Коу Хуна, которая при виде Сунь У‑куна громко воскликнула:

– Почтенный наставник! Почтенный наставник! Спаси меня!

– Тебя убили жестокие разбойники, – отвечал Сунь У‑кун. – Сейчас ты находишься у правителя Подземного царства, который в то же время является бодисатвой. Я пришел к нему за тобой, ты вернешься сейчас на белый свет и подтвердишь, что все это верно. Твой повелитель отпустил тебя и продлил тебе жизнь еще на двенадцать лет, после чего ты снова вернешься сюда!

Тут душа чиновника стала земно кланяться, выражая глубокую благодарность.

Затем Сунь У‑кун поблагодарил бодисатву и распростился с ним, а душу Коу Хуна превратил в пар, запрятал себе в рукав, вместе с ней вышел из Подземного царства и вернулся на белый свет. Вскочив на облачко, Сунь У‑кун быстро примчался к дому Коу Хуна. Там он велел Чжу Ба‑цзе приподнять крышку гроба и втолкнул душу в тело Коу Хуна. Тот мгновенно начал дышать и вскоре ожил. Затем он вылез из гроба и поклонился до земли Танскому монаху, а также его ученикам.

– О наставник! Наставник! – проговорил он. – Я безвременно скончался и только благодаря твоей величайшей милости, благодаря тому, что ты сошел в Подземное царство и вызволил меня из Судилища, я вновь возродился к жизни.

Казалось, что изъявлениям благодарности не будет конца.

Когда же он обернулся и увидел чиновников, выстроившихся в ряд, то вновь начал отбивать земные поклоны и с удивлением спросил их:

– Уважаемые начальники, как же это вы оказались в моей недостойной лачуге?

– Все дело началось с того, что твои сыновья подали жалобу на этих праведных монахов, обвинив их в ограблении, – отвечал правитель округа. – Я тотчас же послал людей на поимку. Мне и в голову не приходило, что праведные монахи по дороге встретились с разбойниками, которые произвели ограбление и убийство в твоем доме. Монахи отняли у них все награбленное и отправились обратно, чтобы вернуть тебе твои богатства; это я по неведению послал людей схватить их, не произвел подробного дознания и сразу же бросил в темницу. И вот сегодня ночью твоя душа явилась к твоим сыновьям, а ко мне явилась душа моего покойного дяди и рассказала обо всем, что произошло. Кроме того, в уездном управлении видели сошедшего на землю Блуждающего духа. Вот сколько важных событий произошло одновременно. Потому я и освободил праведных монахов, а один из них отправился куда‑то и вернул тебе жизнь.

Продолжая стоять на коленях, сверхштатный чиновник Коу Хун стал рассказывать, как было дело:

– Почтенный отец, – начал он, – ведь и на самом деле с этими четырьмя праведными монахами поступили несправедливо! В ту ночь ко мне в дом ворвались человек тридцать, а то и больше отъявленных разбойников. Они зажгли факелы, вооружились палками и начали грабить мое имущество. Мне стало жалко терять свое добро, и я начал усовещивать их. Неожиданно один из них так пнул меня ногой, что я сразу же умер. А эти праведные монахи ни в чем не повинны! – Затем он подозвал жену и накинулся на нее: – Ну, скажи, кто меня пнул ногой и убил насмерть? Как смели вы подать лживую жалобу? Я попрошу правителя округа наказать вас!

Тут все домашние, старые и малые, повалились в ноги Коу Хуну и принялись отбивать земные поклоны.

Правитель округа проявил полное великодушие и простил им вину. После этого Коу Хун приказал устроить пир, чтобы отблагодарить окружное и уездное начальство за щедрые милости. Однако чиновники посидели недолго и вернулись в свои учреждения.

На следующий день хозяин дома вновь вывесил вывеску «Добро пожаловать, монахи» и стал уговаривать Танского наставника остаться у него пожить, но тот наотрез отказался. Тогда Коу Хун созвал всех своих родных и друзей; опять, как в прошлый раз, были вынесены флаги и хоругви, и начались пышные проводы.

Вот уж поистине:

 

В расселинах земли угрюмой,

Где многое скрывает мгла,

Таятся мрачные злодейства,

Творятся темные дела.

Но над землей, в безбрежном небе,

Поныне истина тверда,

И душу добрую напрасно

Там не обидят никогда.

Нелегок путь, но добровольно

Взяв на себя тяжелый труд,

К благому Будде Татагате

Упорно путники идут.

Идут к Линшань – горе чудесной,

Где мудрость, мир и чистота,

Где к беспредельному блаженству

Открыты вечные врата.

 

О том, как наши путники встретились наконец с Буддой, вы узнаете из следующей главы.

 

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ,

 

 

В которой будет рассказано о том, как, обуздав мысль, быструю словно конь, и желания, суетливые словно обезьяна, монах избавился наконец от своей оболочки и как, совершив подвиг, он улицезрел живого Будду Татагату

Как только Коу Хун ожил, нашим монахам снова устроили пышные проводы со знаменами и хоругвями, с барабанщиками и музыкантами; монахи‑буддисты и монахи‑даосы, а также родные и друзья Коу Хуна заняли свои места, и шествие тронулось, но мы об этом рассказывать не будем.

Вернемся к Танскому монаху и его ученикам, которые вышли на большую дорогу. Они на каждом шагу убеждались в том, что обитель Будды на Западе действительно отличается от всех прочих мест, в которых они побывали. Здесь росли диковинные цветы, чудесные травы, старые кипарисы и сосны. Жители все были обращены к добру, и в каждом доме монахам давали приют и пищу. В горах путники встречали людей, занимающихся самоусовершенствованием; в лесах они слышали, как странники читают нараспев священные сутры.

Наставник и его ученики с наступлением темноты останавливались на ночлег, а с рассветом продолжали свой путь. Так прошло еще дней шесть или семь и вдруг перед ними выросли ряды высоких построек и многоярусных теремов. Вот послушайте, как они описаны в стихах:

 

Громады башен в небеса

Вздымаются на сотни чи,

И на узорных кровлях их

Дробятся ясные лучи.

Они вздымаются туда,

Где Хань – Небесная река

Сквозь ледяную пустоту

Течет несчетные века.

С остроконечных их вершин

Увидеть можно, как вдали

Светило, разметав лучи,

Спускается за край земли.

А если с кровли золотой

Поднимешь руку в высоту –

Звезду, летящую с небес,

Шутя, поймаешь на лету!

Вон многоярусных дворцов

Встает величественный ряд,

И словно небо проглотить

Их окна светлые хотят,

А гребень разноцветных крыш

Высоко в поднебесье взмыл,

И задевают облака

За острые концы стропил.

Сто желтых аистов сюда

Приносят вести каждый год,

Когда стареет зелень рощ,

И в мире осень настает,

И птицы пестрые луань

Посланья доставляют в срок,

Едва вечернюю листву

Прохладный тронет ветерок.

Да, наконец то вот они,

Те драгоценные дворцы,

О чьей нетленной красоте

Рассказывают мудрецы,

Те расписные терема

Для праведников и богов,

Подворья из чудесных яшм,

Дворцы из чистых жемчугов!

Здесь, в храмах Истины живой

Святые сходятся толпой,

Про вечный, неизменный Путь

Ведут беседы меж собой,

Отсюда благодатный свет

Во всю вселенную проник,

Распространяя по земле

Сокровища священных книг.

Здесь круглый год свежи цветы,

Как в солнечные дни весны,

Здесь ветви сосен круглый год,

Как после ливня, зелены.

И в изобилье круглый год

Полна густая сень садов

И фиолетовых грибов,

И удивительных плодов.

Прекрасен этот дивный град –

Дворцов и башен стройный ряд,

И стаи фениксов над ним

В бездонных небесах парят:

Их крылья красные горят,

Купаясь в синем хрустале,

И шлют спасительную весть

Всему живому на земле.

 

Танский наставник поднял свою плеть и, указывая вдаль, воскликнул:

– У‑кун! Смотри, до чего там красиво!

– Наставник! – с укоризной промолвил Сунь У‑кун. – Когда всякие оборотни обманывали тебя, воздвигая ложные владения Будды, когда они сами принимали облик Будды, ты воздавал им почести и кланялся до земли, а теперь, когда мы прибыли в настоящую обитель Будды, ты даже не слезаешь с коня!

Услышав эти слова, Танский наставник так сконфузился, что чуть было кубарем не скатился на землю. Приблизившись к воротам многоярусного терема, путники увидели служку, который стоял, прислонившись к воротам.

– Уж не вы ли люди из восточных земель, которые явились сюда за священными книгами?! – воскликнул он

Танский наставник поспешно оправил одежды, и стал внимательно разглядывать служку:

 

В богатые парчовые одежды

Тот величавый слежка облачен,

И мухобойкой с яшмовою ручкой

Перед собой размахивает он

И судя по одежде, по осанке,

Он служит здесь уже не первый год:

Следит за установленным порядком

И путников встречает у ворот.

С утра своей чудесной мухобойкой

Он пыль сметает с красного крыльца,

Чтоб чистотою вечною сверкали

Ступени заповедного дворца,

А вечером к святым чертогам всходит,

Что высятся на крутизне горы,

И у прудов, на берегах из яшмы,

Бессмертных видит пышные пиры.

Нетленный свиток – список душ великих

Висит на рукаве его всегда,

И ноги в кожу мягкую обуты,

Не оставляют на песке следа.

Движенья, как у истого даоса,

Его легки В одежде золотой

Он поражает каждого невольно

Изяществом своим и красотой.

Святым усердьем он достиг бессмертья

И, от мирской избавясь суеты,

Отныне вечной жизни удостоен

В стране невозмутимой чистоты.

Узнал не сразу наш монах премудрый

Горы Линшань чудесного слугу,

А это был бессмертный Златоглавый,

Живущий здесь – на вечном берегу.

 

Великий Мудрец Сунь У‑кун узнал служку и поспешил сказать о нем своему наставнику:

– Учитель! Это же великий бессмертный, Златоглавый из даосского монастыря Юйчжэнь, расположенного у подножия чудесной горы Линшань. Он явился сюда встретить нас!

Тут только Танский наставник прозрел. Он подошел ближе и совершил приветственный поклон.

– Наконец‑то ты прибыл! – рассмеявшись, молвил Златоглавый. – Меня, видимо, обманула Гуаньинь. Лет десять назад Будда повелел ей направиться в восточные земли и найти там человека, который отважился бы пойти за священными книгами. Она сказала мне тогда, что этот человек года через два или три прибудет сюда. С тех пор я из года в год все жду его, но о нем не было ни слуху, ни духу. И вот лишь теперь мы встретились наконец.

– Большое тебе спасибо на добром слове, – воскликнул Танский монах, молитвенно сложив руки. – Я очень благодарен тебе, очень! – повторил он.

Вслед за тем все четверо путников с конем и с поклажей вошли в монастырь. Там они представились бессмертному, каждый в отдельности. Тотчас же было велено подать чай и приготовить трапезу. Кроме того, маленьким послушникам приказали нагреть благовонную воду для омовения, чтобы путники ступали по земле Будды, смыв с себя всю грязь и пыль.

Вот как об этом рассказывается в стихах:

 

Есть ли в жизни святей

И блаженнее отдохновенье,

Если подвиг окончен

И можно свершить омовенье!

Над своею природой

Отныне ты стал господином

И с небесною истиной

Слился в дыханье едином.

Ныне кончились годы

Бесчисленных тягот и бедствий,

Новой жизни начало

Теперь, просветленный, приветствуй,

Ибо выполнил ты

Девять заповедей сокровенных

И спасенной душой

Трех прибежищ достиг неизменных.

Кончен горестный путь,

Отступили коварные мары –

Здесь, в обители Будды,

Бессильны их злобные чары.

Все невзгоды и беды

Исчезли, как волны туманов,

Можешь смело взглянуть

На подвижников – мудрых шраманов.

Пыль и грязь ты омыл

У порога предвечной святыни,

И к одеждам скитальца

Они не пристанут отныне.

Возвратилась душа

И слилась с изначальной стихией,

И мирские волненья

Не в силах вреда нанести ей!

 

Пока учитель и ученики умывались, незаметно наступили сумерки. Путники остались отдыхать в монастыре. На следующее утро Танский наставник переоделся, облачился в парчовую рясу, надел на голову монашескую шляпу, взял в руки посох, вошел в зал и стал прощаться с великим бессмертным Златоглавым.

– Вчера ты был в рубище, а сегодня на тебе роскошное одеяние, – засмеялся Златоглавый. – В таком виде ты, право, настоящий сын Будды.

Танский наставник поклонился и уже собрался идти, но Златоглавый остановил его.

– Постой! – сказал он. – Я провожу тебя.

– Я хорошо знаю дорогу, – вмешался Сунь У‑кун. – Тебе незачем провожать.

– Ты знаешь дорогу в облаках, – возразил Златоглавый, – а твой праведный наставник еще не знает этой дороги. Ему придется пока идти по земле.

– Да, пожалуй, ты прав, – согласился Сунь У‑кун. – Я хоть и бывал здесь несколько раз, но всегда прилетал и улетал на своем облачке. По земле мне ни разу не приходилось ходить в этих местах. Так что придется побеспокоить тебя и попросить проводить нас. Моему наставнику не терпится скорей поклониться Будде, и он будет счастлив, если ты сделаешь это без промедления.

Златоглавый, продолжая улыбаться, взял Танского монаха за руку и повел его к воротам, ведущим в обитель Будды, которые были сделаны из сандалового дерева. Чтобы попасть туда, надо было пройти средний зал монастыря и выйти через заднюю дверь. Указав на чудесную гору Линшань, Златоглавый сказал:

– Взгляни, какое благовещее сияние всех цветов радуги и благознаменательные пары несколькими слоями покрывают небосклон! Там находится самая высокая вершина, которая называется Дивный кондор. Это и есть священная обитель нашего Будды.

Танский наставник взглянул и тотчас же начал кланяться.

Сунь У‑кун засмеялся.

– Наставник! Мы еще не прибыли к месту, где полагается совершать поклонение. Знаешь поговорку: «Хоть гора и видна, но, пока доедешь до нее, конь от усталости свалится». Отсюда еще очень далеко до священного места. Если будешь все время кланяться, сколько же придется тебе положить земных поклонов, пока доберемся до вершины?

Тут Златоглавый остановился и сказал:

– Ну, праведный монах, теперь ты и твои ученики: Великий Мудрец, полководец звезды Тяньпэн и смотритель Дворцового занавеса, находитесь на благодатной земле. Перед вами чудесная гора Линшань. А я возвращаюсь обратно.

Танский монах поклонился на прощанье и вместе с учениками отправился дальше.

Великий Мудрец Сунь У‑кун, как всегда, шел впереди, показывая дорогу. Путники медленно поднимались в гору. Не прошли они и нескольких ли, как увидели перед собой бурный поток, который стремительно нес свои воды. Ширина его была не менее восьми, а то и девяти ли. Вокруг не было ни души. У Танского монаха сердце сжалось от страха.

– У‑кун! – произнес он дрожащим голосом. – Должно быть, мы сбились с пути. Неужели великий бессмертный неправильно указал нам дорогу! Как же мы переправимся через эту реку? Гляди, какая она широкая и бурная, да и лодок нигде не видно!

– Нет, мы не сбились с пути, – смеясь, ответил Сунь У‑кун. – Взгляни туда! Видишь большой мост через реку? Надо перейти его, тогда только мы приблизимся к состоянию высшего блаженства!

Они двинулись дальше и, подойдя к мосту, увидели возле него дощечку с надписью из трех иероглифов: «Переправа Заоблачной высоты».

Мост состоял лишь из одного бревна, переброшенного с берега на берег.

 

Высоко в воздухе повисший,

Качаясь и дрожа слегка,

На перекладину из яшмы

Походит он издалека.

А подойдешь к нему поближе,

Увидишь: это ствол сухой

Дрожит над пенною, бурливой,

Необозримою рекой.

Увы, пройти по этой жерди

Надежду навсегда оставь:

Пожалуй, легче через море

В ненастье перебраться вплавь.

Вон точно радуга цветная

Легла на десять тысяч чжан –

То тень от узенького моста

Сквозь легкий зыблется туман.

Под ним сверкающая лента

На много тысяч сюнь видна,

И чудится: до края света,

Как луч, протянута она.

Да, через этот мост висячий

Пройти не каждому дано:

Качаясь над кипящей бездной,

Лоснится скользкое бревно.

И лишь бессмертные, что могут

Ходить по легким облакам,

Пройдут по этой узкой кромке

К заветным, дальним берегам.

 

– У‑кун! По этому мосту нам не пройти! – пролепетал Танский монах, дрожа от страха. – Давайте поищем другую дорогу.

– Да это и есть самая настоящая дорога! – продолжал посмеиваться Сунь У‑кун. – Самая настоящая дорога, – серьезным тоном повторил он.

– Кто же осмелится идти по такой дороге? – опешил Чжу Ба‑цзе. – Такая широченная река, да еще с такими бурными волнами, и через нее такой узенький мост. Всего одно бревно, к тому же тонкое и скользкое. Тут и шагу не ступишь.

– Постойте здесь! – воскликнул Сунь У‑кун. – Поглядите, как я сейчас пройду!

Молодчина Сунь У‑кун! Он быстро подошел к мосту, вскочил на него, балансируя, мгновенно пробежал на другой берег и оттуда стал махать руками и звать спутников.

– Переходите! Переходите! – кричал он.

Танский наставник в ответ лишь отмахнулся. Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэн кусали пальцы, твердя: «Тяжеленько!».

Тогда Сунь У‑кун перебежал обратно и стал тащить Чжу Ба‑цзе:

– Дурень! Идем со мной! Идем!

Чжу Ба‑цзе, упираясь, лег на землю.

– Скользко! Скользко! Скользко! – кричал он. – Мне ни за что не пройти. Ты уж уволь меня! Дозволь мне перелететь по воздуху на облачке!

– Ты что же это, – рассердился Сунь У‑кун, прижав Чжу Ба‑цзе к земле, – не знаешь, где находишься? Неужели ты думаешь, что здесь тебе позволят летать на облаках? Надо пройти по этому мосту, тогда только ты станешь Буддой!

– Брат! Лучше уж мне не быть Буддой. Честно говорю тебе, что мне не пройти через мост!

Они едва не подрались: один тащил, другой упирался, но тут вмешался Ша‑сэн и стал уговаривать их. В этот момент Танский монах оглянулся и заметил лодку, которую какой‑то человек подгонял к берегу багром.

– На переправу! На переправу! – закричал лодочник.

Танский монах очень обрадовался.

– Братцы! Перестаньте ссориться! – воскликнул он. – Сюда плывет лодка!

Все трое подбежали к берегу и стали глядеть во все глаза. Когда лодка приблизилась, оказалось, что у нее нет днища! Зоркий и проницательный Сунь У‑кун своими огненными глазами и золотистыми зрачками еще издали распознал в лодочнике Будду, встречающего праведников, которого называют еще Прославленный Будда, озаренный блеском драгоценных хоругвий. Однако Сунь У‑кун решил не говорить об этом и крикнул:

– Подгоняй сюда! Давай ближе!

Вскоре лодка пристала к берегу, и лодочник вновь прокричал:

– А ну, на переправу! На переправу!

Танский монах посмотрел в лодку, и ужас снова обуял его.

– Как же ты берешься перевозить людей на разбитой лодке без днища? – спросил он лодочника.

Лодочник ничуть не смутился.

– Моя лодка, – сказал он и продолжал стихами:

 

– Была уже тогда известна,

Когда по воле высших сил

Кончался первозданный хаос

И мир в порядок приходил.

И счастлив я, что эта лодка

Досталась во владенье мне,

С тех пор на ней бессменно езжу

По этой бурной быстрине.

Пусть волны пенные вскипают,

Пусть вихрь бушует над рекой –

Ничто поколебать не в силах

Ее устойчивый покой.

Всегда прочна, всегда хранима

Великой благостью небес,

Она плывет легко и плавно

Любым волнам наперерез.

Всех, кто шести порочным сквернам[75]

Не отдал жизнь свою сполна,

К единому Первоначалу

Готова возвратить она,

И души праведников чистых

От самых стародавних дней

Уж много тысяч калп спокойно

Переправляются на ней.

Конечно, смертному простому

Решиться трудно, может быть,

На лодке с выломанным днищем

Пучину эту переплыть,

И все ж бесчисленные души

К спасительному рубежу

На этой лодке несравненной

Я с древних лет перевожу.

 

Великий Мудрец Сунь У‑кун сложил руки ладонями вместе и поклонился лодочнику:

– Благодарю тебя за доброе намерение перевезти моего наставника, – сказал он и обратился к Танскому монаху: – Ну, садись в лодку, наставник! В ней хоть и нет днища, зато она устойчива; даже в самую сильную бурю ее не опрокинет.

Но наставник все еще колебался. Тогда Сунь У‑кун схватил его за плечо и втолкнул в лодку. Сюань‑цзан не удержался на ногах и кубарем полетел в воду. Лодочник словно предвидел это: он подхватил Танского монаха и поставил его на ноги. Танский монах отряхнул свои одежды, потопал ногами, чтобы выжать воду из башмаков, и начал бранить Сунь У‑куна, но тот не слушал его. Он втащил в лодку Ша‑сэна и Чжу Ба‑цзе, ввел коня, внес поклажу, а затем и сам полез в лодку. Все они встали на корме. Будда легко оттолкнул лодку от берега, и все увидели, что выше их по течению плывет труп. Танский наставник перепугался.

– Не бойся! – смеясь, сказал Сунь У‑кун. – Это ведь твое бренное тело.

– Да, это твое тело, твое! – подтвердил Чжу Ба‑цзе.

Ша‑сэн, всплеснув руками, воскликнул:

– Это ты! Это ты!

Лодочник, ударив багром по воде, сказал то же самое:

– Это ты! Поздравляю тебя! Поздравляю! – добавил он.

Ученики Танского наставника тоже стали приносить ему свои поздравления.

Между тем лодка, гонимая багром, спокойно переплыла бурный поток у переправы Заоблачной высоты. Танский монах повернулся и с необыкновенной легкостью спрыгнул на берег.

Обо всем этом рассказывается в стихах:

 

Так от бренных телес –

От костей и от мяса – избавлен

Был почтенный монах,

Через грозный поток переправлен,

И душа непорочная

Там, у святого причала,

С той минуты повсюду

Родной и желанною стала.

Так достойно закончился

Подвиг его добровольный:

Новым Буддою стал

В это утро монах богомольный,

И, на дивном челне

Переплыв через бурные воды,

Все мирские грехи

Здесь омыл он за многие годы.

 

В том, о чем мы здесь рассказали, по правде говоря, заключается величайшая мудрость и указан способ, как переправиться на тот берег, где царит беспредельное блаженство.

Взобравшись на берег, четверо путников оглянулись: лодка без днища бесследно исчезла. Только тогда Сунь У‑кун сказал, что лодочником был сам Будда, встречающий праведников, и Танский монах понял наконец, что произошло. Он стремительно обернулся и поблагодарил своих учеников.

– Зачем благодарить? – сказал Сунь У‑кун. – Мы ведь все время помогаем друг другу. Мы трое благодаря тебе, наш учитель, занялись усовершенствованием и получили настоящее перерождение. Ты же, пользуясь нашей защитой, неуклонно исповедовал ученье Будды, и теперь, к нашей радости, избавился от бренного тела. Взгляни, какие здесь растут цветы, травы, сосны и бамбуки! Посмотри на эту дивную страну, в которой летают чудесные птицы луань, фениксы и аисты, пасутся прекрасные олени. Скажи, где лучше: там, где оборотни и злые духи выдавали себя за Будд, или же здесь? Теперь ты сам можешь разобраться в том, что такое добро и что такое зло!

Однако Танский монах, не переставая, благодарил своих учеников.

Теперь наши путники с необычайной легкостью быстро поднимались по чудесной горе Линшань. Еще издали они увидели замечательный древний монастырь, в котором находился храм Раскатов грома.

 

Блистает на горе чудесной

Храм ослепительного Будды,

Уж много тысяч лет стоит он,

Вонзаясь в солнечную высь.

Отрог святой горы Сумеру –

Его извечное подножье,

Высоко, до реки Небесной,

Его вершины вознеслись.

Рядами пиков необычных

Украшена гора святая,

Ее причудливые камни

И разноцветны и чисты,

А на бесчисленных уступах,

Под каждою скалой отвесной

Растут диковинные травы,

Цветут нетленные цветы.

Взбираясь на крутые склоны,

Извилистые вьются тропы,

Все выше путника уводят

За облачные рубежи,

А возле троп цветы пестреют

Густых ятрышников душистых,

Растут, расцветкой поражая,

Грибы чудесные цзычжи.

Вон стаи обезьян резвятся,

Ручных, смышленых, необычных,

Играют в персиковых рощах

Среди невянущей весны,

Плоды срывают наливные,

Светящиеся алым блеском,

Как будто слитки золотые,

Что на огне раскалены.

Вон белоснежные, большие,

Летают аисты над рощей,

Садятся на седые сосны,

Перекликаясь меж собой,

Стоймя на ветках застывают

И, словно стройные фигуры

Из белой драгоценной яшмы,

Сияют в дымке голубой.

Вон в разноцветном оперенье,

Всегда дружны и неразлучны,

Кружатся парами в лазури

Святые фениксы‑гонцы,

Они летят навстречу солнцу,

И, миру счастье обещая,

По Поднебесной их напевы

Разносятся во все концы.

Вон в темно‑синем оперенье

Друг перед другом неподвижно

Уселись парами луани

На острой каменной гряде,

Но чуть повеет легкий ветер,

Вмиг встрепенутся и запляшут –

На всей земле такие птицы

Тебе не встретятся нигде.

А как стройны, как величавы

Дворцы, и терема, и башни,

Что вереницей окаймляют

Священную гору Линшань:

Их желто‑огненные кровли

Блестят златою черепицей,

И парами венчают гребень

Лепные утки юань‑ян.

Как сказочно великолепны

Их неприступные твердыни,

Как ярко стены отражают

С небес летящие лучи, –

То, словно чистые агаты,

Их снизу доверху устлали

Покрытые цветной глазурью

Сверкающие кирпичи.

Отсюда на восток посмотришь –

Увидишь кровли золотые,

Отсюда поглядишь на запад –

Увидишь зданий стройный ряд:

То разноцветные хоромы

Грядою сдвинулись вплотную,

И, словно радуга, на солнце

Дворцы жемчужные горят.

Отсюда поглядишь на север –

Увидишь блеск несчетных окон,

Отсюда к югу обернешься –

Увидишь тысячи твердынь:

То бесконечной чередою

Сверкают терема цветные,

Крутые башни громоздятся,

Врезаясь в пламенную синь.

А над величественным храмом

Хранителей ученья Будды

Стоит высокое сиянье,

Как вечный солнечный восход,

И перед залом светозарным

Святых хранителей ученья

Пунцовое, витое пламя

Фонтаном огнецветным бьет.

Сияют пагоды, струится

Благоухание смоковниц,

Прекрасен этот край, – от неба

Его не сразу

И облака в бездонной выси

Плывут легко и беззаботно,

И словно бесконечен полдень

Над гребнем островерхих крыш.

Заботы и грехи мирские

Сюда вовек не достигают,

Здесь власть свою теряют судьбы

И нерушима благодать

Блистает на горе чудесной

Храм ослепительного Будды,

Уж сотни сотен калп стоит он

И вечно будет здесь стоять.

 

Учитель и его ученики спокойно и беззаботно взошли на самую вершину чудесной горы Линшань. В ярко‑зеленой сосновой роще они увидели выстроившихся в ряд набожных мирянок‑упасика, а под изумрудными кущами кипарисов – верующих мирян‑упанов. Наставник приветствовал их монашескими поклонами и привел всех этих мирян, а также монахов‑бикшу и монахинь‑бикшуни в такое смятение, что все они молитвенно сложили руки и начали просить:

– Не кланяйся нам, праведный монах! Лучше приходи побеседовать с нами после того, как увидишься с Муни.[76]

– Об этом еще рано говорить, – воскликнул Сунь У‑кун и, улыбаясь, добавил: – Пока что мы идем поклониться ему!

Танский монах, ощущая необыкновенный прилив сил, шел за Сунь У‑куном прямо в храм Раскатов грома. Там навстречу им выступили четыре хранителя Будды – махарачжи.

– Это ты, праведный монах, явился? – спросили они.

Танский наставник учтиво поклонился.

– Да, это я, смиренный Сюань‑цзан, – отвечал он и хотел было войти в ворота, но хранители Будды остановили его.

– Обожди немного, праведный монах, – сказали они. – Дозволь нам прежде доложить о тебе.

Один из хранителей у первых ворот направился к четырем хранителям у вторых ворот и сообщил им о прибытии Танского монаха. Тогда один из хранителей Будды у вторых ворот передал эту весть хранителям Будды у третьих ворот, где, собственно говоря, находились благочестивые монахи, прислуживавшие Будде. Узнав, что прибыл Танский монах, они поспешили в храм Будды и доложили досточтимому Татагате Сакья‑муни:

– К тебе, на твою драгоценную гору прибыл за священными книгами праведный монах Танского двора! – возвестили они.

Досточтимый Будда очень обрадовался и тотчас же призвал к себе восемь бодисатв[77], четырех хранителей‑махарачжей, пятьсот архатов, три тысячи подвижников, постигших учение Будды, духов – правителей одиннадцати светил и восемнадцать духов – хранителей кумирен. Он расставил их в два ряда лицом друг к другу и после этого повелел пригласить Танского монаха. Повеление Будды передавалось от ворот к воротам. Наконец оно дошло до самых последних ворот.

– Просим Танского монаха пожаловать! – раздался голос.

Сюань‑цзан благоговейно вошел в ворота монастыря в сопровождении Сунь У‑куна, Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэна, которые вели коня и несли поклажу.

По этому случаю сложены следующие стихи:

 

В том памятном году далеком,

Душою к Истине влеком,

Он рьяно принял назначенье

Быть государевым послом.

Взял грамоту из рук владыки,

Простился, из цветных палат

Сошел по яшмовым ступеням

И в путь пустился на закат.

Не раз прохладными утрами,

На запад обращая взор,

Он шел сквозь росы и туманы

По кручам неприступных гор,

А в сумерки, ложась устало

На выступе холодных скал,

Покрытый мглой и облаками,

Сном беспокойным засыпал.

Блюдя монашество сурово

И предан Истине навек,

Он пересек в пути далеком

Три тысячи бурливых рек,

Простым, безвестным пилигримом

Шел к рубежам святой земли

Через бесчисленные горы,

Тянувшиеся сотни ли.

Все помыслы и все желанья,

Упорство всех душевных сил

К высокому перерожденью

Он, непреклонный, устремил.

И наконец сегодня утром,

Войдя в тысячесветный зал

Пред вечным Буддой Татагатой

Святым просителем предстал.

 

Все четверо путников, подойдя к престолу Будды, пали ниц, совершили земные поклоны, после чего стали раскланиваться налево и направо с приближенными Будды, каждому отвешивая по три поклона. Затем Танский монах, не поднимаясь с колен, вручил Будде свою подорожную.

Будда внимательно просмотрел ее и вернул обратно. Совершив поклон, положенный для послов, Танский наставник начал рассказывать:

– Я – Сюань‑цзан, твой смиренный ученик, прибыл к тебе, обитающему на сей драгоценной горе, по повелению императора великого Танского государства, расположенного в восточных землях, чтобы поклониться тебе и попросить книги твоего священного учения на благо всем живым существам. Молю тебя, Будда прародитель, яви свою милость и пожалуй мне эти книги, дабы я смог скорее вернуться на родину!

Тогда Будда открыл свои уста и, обращаясь к Сюань‑цзану, молвил:

– Восточные земли, о которых ты говоришь, расположены на острове Наньшаньбучжоу. Там изобилие плодов земных, да и людей очень много. Но среди них немало стяжателей, убийц, прелюбодеев, лжецов, обманщиков и обидчиков. У вас там не соблюдают учения Будды, не устремляют сердца свои к добру, не почитают трех источников света[78], не ценят пять злаков. К старшим и родителям не проявляют преданности и почитания, не знают чувства долга и человечности, идут против совести, обсчитывают и обвешивают, убивают, совершают грехи, творят зло, и за все это в конце концов приходит возмездие. Из‑за этого на земле происходят бедствия, какие бывают только в аду. Вот почему многих жителей вашей страны ждет вечная кара в Подземном царстве, где им придется переносить всевозможные нестерпимые мучения: их будут сверлить, толочь, сдирать с них кожу и размалывать кости, они превратятся в домашних животных; у них отрастет густая шерсть на теле, на голове вырастут рога, они будут продаваться в рабство за свои долги, будут кормить людей своим же мясом. Их ввергнут на веки вечные в Преисподнюю Аби, из которой они уже никогда не смогут вырваться и вновь переродиться в высшие существа. И все по той же причине. Хотя и был у вас некто из рода Кун[79], создавший учение о человечности и справедливости, о вежливости и благоразумии, но ваши правители и государи ввели законы и казни; они ссылали на каторгу, вешали, отрубали голову, а люди по‑прежнему остались неразумными глупцами, и ведут разнузданный образ жизни! Здесь у меня собраны три свода священных книг – «Трипитака». В них сказано, как избавиться от бедствий и грехов. В «Трипитаку» входят: свод священных книг о законах Будды, где говорится о жизни на небесах; другой свод с рассуждениями о Будде, там говорится о жизни на земле, и третий свод – каноны, в которых содержатся поучения о спасении душ умерших. Всего насчитывается тридцать пять названий книг, состоящих в общей сложности из пятнадцати тысяч ста сорока четырех тетрадей. Эти книги указывают кратчайший путь к тому, чтобы стать праведником. Они являются как бы вратами в царство подлинного добра. В них записано все, что известно о небесных светилах, об устройстве земли, о людях и вещах, о птицах и зверях, о цветах и деревьях, о посуде и утвари и о людских делах. Ты со своими учениками прибыл издалека, – продолжал он, – и я охотно даю все эти книги, чтобы ты их взял с собою, но предупреждаю тебя, что люди твоей страны неразумны и невежественны. Они издеваются над верными словами учения, не разумеют сокровенного смысла слов наших подвижников‑шраманов, которые проповедуют наше учение.

Он тут же подозвал своих учеников:

– Ано! Цзяшэ! – сказал им Будда. – Проводите этих четверых монахов в Жемчужный терем[80], там внизу сперва накормите их, а затем откройте Драгоценную палату, отберите по нескольку экземпляров тетрадей из тридцати пяти священных книг моего собрания «Трипитака», дайте им, – пусть они распространят их в восточных землях. И пусть на эти земли снизойдет мое благословение.

Оба досточтимых ученика Будды, выполняя повеление своего учителя, повели четверых путников к указанному терему.

Невозможно было налюбоваться замечательными богатствами и редчайшими драгоценностями, которые были выставлены там в нескончаемом количестве. Устройством трапезы занялись бесплотные святые духи, причем они подали блюда, состоящие сплошь из разных волшебных яств, закусок и плодов. Никакие земные яства не могли сравниться с ними! Что за вкус! Что за аромат! Нигде ничего подобного не видели люди на грешной земле!

Танский монах и его ученики поклонились до земли и принялись за еду. Каждый ел все, что ему хотелось.

Об этом тоже рассказано в стихах.

 

Золотые огни,

К небесам, словно крылья, скользя,

В драгоценных светильниках

Блеском слепили глаза.

Но еще драгоценней

Казались в лучах их цветных

Нежный запах и вкус

Удивительных яств неземных.

В этих тысячеярусных,

Огненных залах дворца

И сокровищ не счесть,

И богатствам не видно конца.

И небесная музыка,

Слух услаждая земной,

Наполняет хоромы

Певучей, прозрачной волной.

А подобных приправ

И гарниров из нежных цветов

Не доводится смертным

Увидеть во веки веков.

Этот чай ароматный

И тысячи сладостных блюд

Всем вкушающим их

Долголетье и счастье дают.

Было много страданий,

Был долог мучительный путь,

Но, свершившим свой подвиг,

Настала пора отдохнуть,

И за трапезой пышной

Впервые за многие дни

Наслаждаться покоем

И роскошью могут они!

 

Яства пришлись по вкусу Чжу Ба‑цзе, да и Ша‑сэну очень понравились. Они съели до конца эти чудесные яства, от которых все, находящиеся в обители Будды, обретают долголетие и освобождаются от бренной оболочки.

Двое досточтимых учеников Будды ухаживали за нашими путниками и развлекали их беседой, пока они ели, после чего, открыв двери в Драгоценную палату, ввели их туда. Сияние зари и благовещие пары наполняли всю палату сверху донизу. Везде клубились благовещие пары разных цветов и окрасок, расстилающиеся по всем направлениям. На поставцах для священных книг и на наружных крышках драгоценных ларей были наклеены красные ярлыки, а на них четким почерком написаны названия книг и количество тетрадей.

 

Священная книга о нирване – 748 тетрадей

Священная книга о бодисатвах – 1021 тетрадь

Сокровенная книга о призрачности и пустоте – 400 тетрадей

Священная книга о строгих запретах Бодидармы[81] – 110 тетрадей

Священная книга о милосердии – 50 тетрадей

Священная книга о решимости – 140 тетрадей

Священная книга о драгоценных сокровищах – 45 тетрадей

Священная книга для приступающих к учению Будды – 500 тетрадей

Священная книга о правилах созерцания истинного и неизменного – 90 тетрадей

Священная книга о нравственном усовершенствовании – 916 тетрадей

Священная книга о великом светлом вразумлении – 300 тетрадей

Священная книга обо всем еще небывалом – 1110 тетрадей

Священная книга о бодисатве, отличившемся духовной чистотой – 170 тетрадей

Священная книга по‑иному трактующая три учения раскольников – 270 тетрадей

Священная книга о приобретении качества алмаза – 100 тетрадей

Священная книга об истинном учении Будды – 120 тетрадей

Священная книга о пяти драконах – 32 тетради

Священная книга о заповедях для бодисатв – 116 тетрадей

Священная книга о великих вселенских соборах – 130 тетрадей

Священная книга про кита «Моцзе» – 350 тетрадей

Священная книга про цветок Будды – 100 тетрадей

Священная книга об йогах – 100 тетрадей

Священная книга о драгоценном постоянстве – 220 тетрадей

Священная книга о Западном небе – 130 тетрадей

Священная книга о монашеском благочестии – 157 тетрадей

Священная книга о стране Будды – 1950 тетрадей

Священная книга, поднимающая веру – 1000 тетрадей

Священная книга о соразмерности благоразумия – 1800 тетрадей

Священная книга о драгоценном величии – 1280 тетрадей

Священная книга о данной палате – 850 тетрадей

Священная книга о песнопениях и украшениях храмов – 200 тетрадей

Священная книга о великом павлине (райской птице) – 220 тетрадей

Священная книга «Вичжнана»[82] – 100 тетрадей

Священная книга о жилье и утвари – 200 тетрадей

 

Показав Танскому монаху все названия священных книг, Ано и Цзяшэ обратились к нему с вопросом:

– Какие же дары ты привез нам из восточных земель, праведный монах? Покажи нам скорей, и мы дадим тебе священные книги.

– У меня, смиренного монаха, совершившего столь дальний путь, ничего ценного с собою нет, – с неприятным изумлением ответил Танский монах.

Оба достопочтенных ученика улыбнулись.

– Ладно, ладно, ладно! – иронически проговорили они с усмешкой. – Кто с пустыми руками собирается распространять священные книги по всему свету, тот обрекает своих потомков на голодную смерть!

Сунь У‑кун заметил их кривую усмешку и, догадавшись, что они не собираются отдавать священные книги, не сдержался.

– Наставник! Пойдем к Будде Татагате и пожалуемся ему! – громко воскликнул он. – Пусть он сам явится сюда и передаст книги мне.

– Не кричи и не злобствуй! – остановил его Ано. – Забыл, где находишься? Иди сюда и принимай книги!

Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэн скрепя сердце уговорили Сунь У‑куна сдержаться и начали принимать книги. Они связывали их в узлы, тетрадь за тетрадью, навьючили коня до отказа и сверх того еще набрали узлы на два полных коромысла, которые понесли Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэн. Явившись к драгоценному престолу, монахи совершили земные поклоны, поблагодарили Будду Татагату и направились к выходу. Встречаясь с другими Буддами и бодисатвами, они кланялись каждому не менее двух раз.

Наконец, дойдя до главных ворот, они распростились со всеми монахами‑бикшу, монахинями‑бикшуни, с набожными мирянками‑упасика и мирянами‑упанами, спустились с горы и, выйдя на дорогу, отправились в обратный путь. На этом мы и расстанемся с ними.

Вернемся теперь в Драгоценную палату. Там находился еще один уважаемый Будда, прозванный Фонарщиком, который, подслушав украдкой, что произошло при передаче священных книг, сразу все понял. Оказывается, Ано и Цзяшэ отдали книги, в которых не было ни одного иероглифа. Усмехнувшись про себя, он подумал: «Монахи из восточных земель глупы и неразумны, они не разобрались, что им дали книги без иерогли – фов. Как бы не получилось так, что Танский монах зря совершил столь трудное и долгое путешествие!».

– Есть ли кто‑нибудь здесь? – громко спросил Фонарщик. Тотчас же показался досточтимый бодисатва Храбрости Бо‑сюн.

– Ну‑ка, наберись грозного величия! – велел ему уважаемый Будда‑фонарщик. – Со скоростью метеора догони Танского монаха и отними у него священные книги. В них нет ни единого иероглифа. Пусть он еще раз явится и попросит настоящие книги, с письменами.

Бодисатва Храбрости тут же вцепился в порыв буйного ветра и умчался за пределы храма Раскатов грома, приняв самый грозный вид, на какой только был способен.

Буйный ветер был настолько замечателен, что про него даже сложены стихи:

 

У Будды много храбрых слуг,

Но подает им всем пример

Своею мощью грозовой

Дух ветра буйного – Сунь‑эр.

Его разгневанный порыв

Страшней взбесившихся коней,

А несравненный аромат

Дыханья девушки нежней.

Такой пронесся дикий вихрь,

Что реки хлынули назад,

И рыбы ринулись на дно –

Найти убежище спешат.

Такой пронесся шумный шквал,

Что грозные драконы гор

О скалы бьются наугад,

Не находя знакомых нор.

Вон стая обезьян ручных,

С плодами торопясь домой,

Никак дороги не найдет,

Застигнутая бурной тьмой.

Вон желтых аистов семью

Свирепый смерч относит вспять,

И тщетно силятся они

Родные гнезда отыскать.

Багряных фениксов умолк

Звенящий, радостный напев,

Лишь буря в небесах свистит

И крутится, рассвирепев,

А золотого петушка

Звучит надрывно вещий крик,

Раскатам вторя грозовым

И не смолкая ни на миг.

Там сучья сосен вековых

Ломает ветер на лету,

Здесь кружит вихрем лепестки

И рвет смоковницы в цвету,

Одним порывом до земли

Бамбук сгибает молодой,

Качает лотос золотой

Над взбаламученной водой.

Чуть слышный звон колоколов,

Едва струившийся вдали,

Теперь по ветру разнесло

На три десятка сотен ли,

А звуки сладостных псалмов

И чтение священных книг,

Подъяты вихревой рукой,

Взлетели к небу напрямик.

Под тяжким выступом скалы,

Что над расселиной висит,

Необычайные цветы

Утратили свой прежний вид,

И у дороги полевой,

Что змейкой тянется вдали,

Густые всходы дивных трав

Ничком на землю прилегли.

Врасплох застигнуты грозой,

Олени белые дрожат,

От злого ветра за скалой

Найти спасение спешат,

И птицы пестрые луань,

Попав в кружащуюся муть,

По ветру носятся, как пух,

Не в силах крылья развернуть.

А дивный запах между тем

Волной незримых покрывал

По поднебесью разлился

И всю вселенную объял,

И освежающий порыв

Пронесся над землей стремглав,

В разъяснившихся небесах

Густые тучи разогнав.

 

Танский монах, застигнутый сильным ветром, вдруг ощутил приятный аромат, в котором сразу же узнал благое знамение Будды, а потому не предпринял никаких мер предосторожности. Но вот раздался резкий звук, и с неба протянулась исполинская рука, которая с необычайной легкостью сняла навьюченные на коня узлы со священными книгами. От испуга Танский монах начал бить себя в грудь кулаками и закричал не своим голосом. Чжу Ба‑цзе кинулся догонять узлы, Ша‑сэн решил охранять свои узлы на коромысле, а Сунь У‑кун словно на крыльях погнался за похитителем. Бодисатва Храбрости заметил, что Сунь У‑кун нагоняет его, и сбросил похищенные узлы на землю, так как побоялся, что посох, у которого не было глаз, мог бы сослепу поранить его. Узлы с книгами упали прямо в пыль. Сунь У‑кун видел, как их клочья разлетались по ветру. Он прижал книзу край своего облачка и стал спасать книги. Тут бодисатва остановил ветер и отправился с докладом к Будде‑фонарщику. Однако об этом мы рассказывать не будем.

Чжу Ба‑цзе погнался за похитителем. Увидев, что священные книги упали на землю, он вместе с Сунь У‑куном подобрал их, взвалил на спину и отнес Танскому монаху. Тот, обливаясь слезами, горестно воскликнул:

– Братцы! Оказывается, даже здесь, в обители Предельного блаженства, водятся злые дьяволы‑мары, причиняющие вред людям!

В это время Ша‑сэн развернул одну из тетрадей: в ней были одни лишь белоснежные листы бумаги без малейших следов письменных знаков на них. Тогда он поспешно передал тетради Танскому монаху:

– Учитель, взгляни‑ка! В этой тетради нет ни одного иероглифа!

Сунь У‑кун раскрыл другую тетрадь, оказалось, что и в ней одни чистые листы. Наконец и Чжу Ба‑цзе открыл одну из тетрадей, но и в ней не оказалось никаких письменных знаков.

– Пересмотрите все книги! – велел Танский монах.

Все тетради оказались чистыми листами бумаги.

Убитый горем Танский монах начал охать и ахать:

– Видно, жителям наших восточных земель не дано счастья! – удрученно произнес он. – К чему нам эти пустые книги, без единого знака? Как же я осмелюсь предстать перед Танским императором? Ведь тот, кто обманет государя, не заслуживает никакого снисхождения!

Однако Сунь У‑кун, сразу смекнувший, в чем дело, утешил своего наставника:

– Наставник! – сказал он. – Все это проделки Ано и Цзяшэ, ну и негодяи! Мы не дали им подарков, вот они и подшутили над нами. Давайте вернемся обратно и пожалуемся на них самому Будде Татагате. Пусть накажет их за лихоимство.

– Правильно! Правильно! – заорал Чжу Ба‑цзе. – Идемте, пожалуемся на них!

Все четверо стремительно повернули обратно и, не чуя ног под собою, поспешно направились в храм Раскатов грома. Вскоре они очутились перед воротами храма. Привратники, сложив ладони, приветливо встретили их.

– Должно быть, вы вернулись обменять книги, праведные монахи? – с улыбкой спросили они.

Танский наставник кивнул в ответ головой и выразил им благодарность за внимание.

Хранители Будды не стали чинить никаких препятствий и пропустили путников в обитель Будды. Они направились прямо к его храму.

– Будда Татагата! – воскликнул Сунь У‑кун громким голосом, когда они предстали перед престолом. – Нам пришлось перенести десятки тысяч страданий от злых дьяволов‑мар, которые жалили нас своими ядовитыми жалами, прежде чем мы прибыли из восточных земель в твою обитель, чтобы ныне поклониться тебе. Ты удостоил нас своим вниманием и приказал выдать нам священные книги, чтобы мы распространили их в восточных землях, но твои ученики Ано и Цзяшэ ослушались тебя, потребовали от нас дары и, не получив ничего, пошли на преступление: они нарочно выдали нам книги с белыми листами без письменных знаков, которые нам не нужны. Просим тебя, Будда Татагата, накажи их за это!

Будда в ответ только рассмеялся.

– Не надо шуметь! – мягко сказал он. – О том, что они просили у вас подарки, я знаю. Имейте в виду, что к священным книгам нельзя относиться пренебрежительно, нельзя взять их так просто, ничего не дав взамен. Как‑то раз был такой случай. Толпа праведных монахов‑бикшу спустилась с нашей горы с этими священными книгами в княжество Шравасти к одному богатому благотворителю по фамилии Чжао. Они прочли ему все книги, и все его домочадцы обрели спокойствие и безопасность, а умершие избавились от перерождений. За все это монахи потребовали с него всего лишь три доу и три шэна чистого золота в крупицах. Когда они вернулись, я еще пожурил их и сказал, что они продешевили; их будущим потомкам, сыновьям и внукам не останется денег на расходы. Поскольку вы с пустыми руками явились за священными книгами, вам и выдали пустые тетради с белыми листами. Впрочем, священные книги с белыми листами, без письменных знаков, как раз и есть самые что ни на есть настоящие и верные книги! Но так как в ваших восточных землях живые существа глупы и суеверны, они ничего не поймут в них. Вы сможете распространять книги только с письменными знаками.

– Тут Будда позвал: – Ано! Цзяшэ! Живо отберите из верных книг с письменными знаками по нескольку тетрадей из каждого раздела и дайте им, а затем явитесь сюда и доложите точно, сколько книг вы отобрали.

Двое досточтимых учеников Будды снова повели четырех путников в Жемчужный терем и у входа в Драгоценную палату снова попросили подарки у Танского монаха. У того не было при себе ничего такого, что представляло бы ценность. Тогда он велел Ша‑сэну достать патру из червонного золота и поднес ее обеими руками:

– Я, ваш смиренный брат, в самом деле ничего не имею, так как совершил этот далекий путь в холоде и нужде. Никаких подарков я для вас не приготовил. Эту патру пожаловал мне собственноручно сам Танский император и велел собирать в нее подаяния. Только ее я и могу преподнести вам, чтобы хоть как‑нибудь выразить свою сердечную признательность. Молю вас принять пока сей скромный дар, а когда мы вернемся на родину, я доложу Танскому государю, и он непременно отблагодарит вас со всей щедростью. Прошу вас только дать нам книги с письменами, чтобы не обмануть надежды государя, пославшего меня сюда, и чтобы не оказались напрасными все мучения, перенесенные мною в столь далеком пути.

Ано с легкой усмешкой принял патру. Все служители: силачи‑стражники, охраняющие Жемчужный терем, повара с монастырской кухни, досточтимые старцы, ухаживающие за книгами в Драгоценной палате, – стали переглядываться, пересмеиваться, подталкивать друг друга, прищелкивать пальцами и презрительно усмехаться.

Затем они стали стыдить Ано:

– Неужели тебе не стыдно? Люди пришли за священными книгами, а ты требуешь у них подарки!

Ано даже поморщился от стыда, но патру все же не вернул и крепко держал в руке.

Цзяшэ вошел в Драгоценную палату и принялся отбирать книги. Каждую книгу он показывал Танскому наставнику.

– Братцы! – крикнул Сюань‑цзан. – Вы тоже хорошенько глядите, чтобы не получилось, как в прошлый раз.

Все трое учеников начали передавать из рук в руки по одной тетради, перелистывая каждую, но теперь все они были с письменами. Всего наши путники получили пять тысяч сорок восемь тетрадей – словом, полный свод книг. Они аккуратно сложили их, навьючили на коня, и еще осталось книг на одно коромысло. Эти книги понес Чжу Ба‑цзе. Ша‑сэн взвалил на плечи коромысло с поклажей, Сунь У‑кун повел коня, а Танский наставник взял в руки посох, поправил свою монашескую шапку, оправил на себе парчовую рясу и отправился, радостный и довольный, к Будде Татагате.

Об этом рассказывается в стихах:

 

Как сладок и приятен запах,

Что поднимается волной

От книг священной «Трипитаки»,

От каждой строчки неземной.

Недаром с тщанием великим,

Достойным всяческих похвал,

Пресветлый Будда Татагата

Их сам веками создавал.

Пусть все узнают, сколько муки

Терпел священный Сюань‑цзан,

Взбираясь на крутые горы,

Пересекая много стран.

Но стоит также посмеяться

И над обманщиком Ано:

К деньгам постыдное стремленье

В нем было разоблачено.

Да если б не Фонарщик Будда,

Не посланный вдогонку шквал,

Об этой недостойной шутке

Никто бы долго не узнал.

Когда же был вручен монаху

Книг настоящих полный свод,

Душой впервые успокоясь,

Он вновь пустился на восход.

С тех пор по этим дивным книгам,

Наград не требуя за труд,

Монахи всех земель восточных

Святую проповедь ведут,

И Будды верное ученье,

Людские души просветля,

Нас благодатью окропляет,

Как дождь – пшеничные поля.

 

Ано и Цзяшэ повели Танского наставника к Будде Татагате, который восседал на своем престоле, устроенном в виде цветка лотоса. Увидев Танского наставника, он дал знак двум великим архатам, покорителю Драконов и усмирителю Тигров, разом ударить в многоголосые била, звуки которых собрали со всех мест три тысячи Будд, три тысячи подвижников, вникших в учение Будды, восемь хранителей махарачжей, четырех бодисатв, пятьсот архатов, восемьсот монахов‑бикшу, верующих мирянупанов и монахинь‑бикшуни, набожных мирянок‑упасик, праведных монахов‑отшельников и духов‑небожителей из разных небесных сфер. Тем, кому положено было сидеть в присутствии вер – ховного Будды, предложили занять места около его трона, а тех, кому полагалось стоять, поставили в два ряда по бокам от трона. Спустя немного времени раздались звуки небесной музыки, и волшебное эхо разнесло их ясное звучание по всем весям, небо вдруг озарилось благовещим сиянием, благодатные пары стали подниматься клубами. Это означало, что все Будды собрались вместе и предстали перед Буддой Татагатой.

– Ано и Цзяшэ, – обратился Будда Татагата к своим ученикам, – сколько священных книг и тетрадей вы передали праведным монахам? Доложите о каждой книге в отдельности.

Оба достопочтенных ученика Будды сразу же принялись докладывать.

– Передано для отправки Танскому императору:

 

Священная книга о нирване – 748 тетрадей

Священная книга о бодисатвах – 1021 тетрадь

Сокровенная книга о призрачности и пустоте – 400 тетрадей

Священная книга о строгих запретах Бодидармы – 110 тетрадей

Священная книга о милосердии – 50 тетрадей

Священная книга о решимости – 140 тетрадей

Священная книга о драгоценных сокровищах – 45 тетрадей

Священная книга для приступающих к учению Будды – 500 тетрадей

Священная книга о правилах созерцания истинного и неизменного – 90 тетрадей

Священная книга о нравственном усовершенствовании – 916 тетрадей

Священная книга о великом светлом вразумлении – 300 тетрадей

Священная книга обо всем еще небывалом – 1110 тетрадей

Священная книга о бодисатве, отличившемся духовной чистотой – 170 тетрадей

Священная книга по‑иному трактующая три учения раскольников – 270 тетрадей

Священная книга о приобретении качества алмаза – 100 тетрадей

Священная книга об истинном учении Будды – 120 тетрадей

Священная книга о пяти драконах – 32 тетради

Священная книга о заповедях для бодисатв – 116 тетрадей

Священная книга о великих вселенских соборах – 130 тетрадей

Священная книга про кита «Моцзе» – 350 тетрадей

Священная книга про цветок Будды – 100 тетрадей

Священная книга об йогах – 100 тетрадей

Священная книга о драгоценном постоянстве – 220 тетрадей

Священная книга о Западном небе – 130 тетрадей

Священная книга о монашеском благочестии – 157 тетрадей

Священная книга о стране Будды – 1950 тетрадей

Священная книга, поднимающая веру – 1000 тетрадей

Священная книга о соразмерности благоразумия – 1800 тетрадей

Священная книга о драгоценном величии – 1280 тетрадей

Священная книга о данной палате – 850 тетрадей

Священная книга о песнопениях и украшениях храмов – 200 тетрадей

Священная книга о великом павлине (райской птице) – 220 тетрадей

Священная книга «Вичжнана» – 100 тетрадей

Священная книга о жилье и утвари – 200 тетрадей

 

Всего из сокровищницы в тридцать пять священных книг отобрано пять тысяч сорок восемь тетрадей и выдано праведным монахам из восточных земель для распространения и хранения в Танском государстве. Книги эти в полном порядке уложены и навьючены на коня и на коромысло, а сами праведные монахи почтительно дожидаются, когда их примут, чтобы они могли выразить благодарность за оказанную милость.

Танский наставник и его ученики привязали коня, опустили ношу на землю, а сами гуськом направились к престолу Будды, молитвенно сложив руки и почтительно склонившись.

Будда Татагата обратился к Танскому наставнику с напутственными словами:

– Блага, которые принесут эти книги, нельзя измерить никакой мерой. Хотя в них изложено мое учение, но, в сущности, они являются источником всех трех учений. Когда ты прибудешь в свою страну на острове Наньшаньбучжоу, внуши всем жителям, что к священным книгам нельзя относиться пренебрежительно. Ни одну из тетрадей не должно раскрывать, не совершив омовения и воздержания в пище. Пусть ценят их! Дорожат ими! Ибо в этих книгах заключены сокровенные тайны, познав которые можно обрести бессмертие. В них описаны чудесные способы всевозможных превращений!

Танский наставник поблагодарил за милость, стукнулся лбом об пол, крепко запомнил напутствие Будды, затем трижды совершил обряд поклонения, выразил свою искреннюю приверженность к его учению, принял список священных книг и удалился.

О том, как он раскланивался и прощался со всеми праведниками, пока шел к первым воротам монастыря, мы рассказывать не будем.

Распрощавшись с Танским наставником, Будда Татагата вскоре отослал всех, кто присутствовал при передаче священных книг.

Вдруг откуда‑то появилась Гуаньинь и, сложив руки ладонями вместе, обратилась к Будде.

– Когда‑то я получила твое повеление найти человека в восточных землях, который прибыл бы сюда за священными книгами, – сказала Гуаньинь, – ныне этот человек совершил подвиг. Он шел целых четырнадцать лет, что составляет пять тысяч сорок дней. Ему еще недостает восьми дней до того числа, которое соответствует количеству взятых им священных книг. Дозволь мне передать повеление от твоего имени.

– Я вполне с тобой согласен и охотно позволяю тебе распорядиться, – радостно ответил Будда Татагата и тотчас же призвал восемь хранителей махарачжей.

– Наберитесь духу и как можно скорее доставьте праведных монахов на восток, – велела Гуаньинь. – Как только монахи передадут священные книги, тотчас же доставьте их обратно на Запад. Даю вам на это ровно восемь дней, чтобы завершить число, совпадающее с количеством священных книг. Опаздывать нельзя!

Хранители Будды сразу же помчались вдогонку и, нагнав Танского наставника, принялись кричать:

– Эй вы! Получившие священные книги! Следуйте за нами!

У Танского наставника, как и у остальных его спутников, тело было теперь необычайно легким и крепким. Вскочив на облачко, они поднялись высоко в небо и последовали за хранителями Будды.

Вот уж действительно можно сказать про них:

 

Очистились сердцем,

Познали природу свою,

Верховного Будду

Узрели в блаженном краю,

Свершили свой подвиг

И сразу в небесную высь

С бесценной поклажей

На облачке легком взвились.

 

О том, как наши путники вернулись в восточные земли со священными книгами Будды, вы узнаете из следующей главы.

 

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ,

 

 

В которой рассказывается о том, как было выдержано последнее испытание из восьмидесяти одного, после чего исчезли злые мары, и как, закончив период испытаний, путники вернулись к первоначальному состоянию

Итак, восемь духов – хранителей Будды сопровождали Танского монаха в Танское государство. Но об этом мы пока говорить не будем. Вернемся к тройным воротам, ведущим в храм Будды, у которых мы оставили духов – повелителей пяти стран света, духов времени, небесных гонцов Лю‑дин и Лю‑цзя, а также духов – хранителей кумирен, называемых вихара. Все они направились к бодисатве Гуаньинь и возвестили:

– По твоему святейшему повелению мы все незримо охраняли праведного монаха, который ныне завершил свой путь. Ныне, бодисатва, ты выполнила повеление, данное тебе нашим драгоценным, золотым Буддой. Мы надеемся, что и повеление, данное нам тобой, тоже выполнено.

– Да, да, конечно, – обрадованно ответила бодисатва. – А скажите, как вели себя в продолжении всего пути Танский монах и его спутники? Какие у них были помыслы? – спросила она.

– Нам думается, что их искренность и благоговейное почитание Будды не укрылись от твоего взора, – отвечали духи. – На долю Танского монаха выпали тяжкие испытания. Все пережитые им злоключения и беды, которые постигали его на всем пути, записаны у нас, и этот список находится здесь. Вот он!

Бодисатва просмотрела список от начала до конца. Вот что было написано там:

 

«Во исполнение указа, мы, духи – повелители пяти стран света, постигшие учение Будды, были приставлены к Танскому монаху и почтительно записывали все злоключения, которые с ним происходили:

Первое злоключение , когда Золотой кузнечик был понижен в должности;

Второе , когда при рождении чуть было его не убили;

Третье , когда при полной луне его бросили в реку;

Четвертое , когда он искал родных и хотел отомстить за нанесенную им обиду,

Пятое , когда он, выйдя из города, повстречался с тигром;

Шестое , когда он не послушался совета и попал в яму;

Седьмое , когда он переходил через Двурогий хребет;

Восьмое , когда он был на вершине горы Двух границ;

Девятое , когда он впервые садился на белого коня у горного водопада;

Десятое , когда ночью случился пожар;

Одиннадцатое , когда он потерял свое монашеское облачение;

Двенадцатое , когда был приведен в покорность Чжу Ба‑цзе;

Тринадцатое , когда злой оборотень Желтый халат преградил ему путь;

Четырнадцатое , когда пришлось обращаться за помощью к бодисатве Линцзи на горе Сумеру;

Пятнадцатое , когда он переправлялся через реку Сыпучих песков;

Шестнадцатое , когда в число учеников‑спутников был принят Ша‑сэн;

Семнадцатое , когда священный конь, на котором ехал Танский наставник, показал свое волшебство;

Восемнадцатое , когда Танский наставник остановился в монастыре Учжуан на горе Ваньшоушань;

Девятнадцатое , когда он чуть было не поплатился жизнью за корень жэньшэнь;

Двадцатое , когда он прогнал от себя смышленую обезьяну Сунь У‑куна;

Двадцать первое , когда путники разбрелись и потерялись в Черном сосновом бору;

Двадцать второе , когда он взялся доставить письмо в столицу страны Баосянго;

Двадцать третье , когда во дворце правителя страны Баосянго Танского наставника приняли за оборотня‑тигра;

Двадцать четвертое , когда на горе Пиндиншань Танский наставник повстречался со злым духом‑марой;

Двадцать пятое , когда его подвесили в пещере Цветок лотоса;

Двадцать шестое , когда был спасен правитель страны Уцзиго;

Двадцать седьмое , когда злой дьявол‑мара заколдовал его;

Двадцать восьмое , когда на горе Хаошань повстречался оборотень;

Двадцать девятое , когда вихрь унес Танского наставника;

Тридцатое , когда смышленая обезьяна Сунь У‑кун попала в беду;

Тридцать первое , когда пришлось обращаться к святым с просьбой покорить злых духов‑оборотней;

Тридцать второе , когда Танский наставник тонул в Черной реке;

Тридцать третье , когда путники попали в страну Чэчиго;

Тридцать четвертое , когда Сунь У‑кун побился об заклад, кто выиграет и кто проиграет;

Тридцать пятое , когда буддийские монахи взяли верх над даосскими;

Тридцать шестое , когда путников застигло наводнение;

Тридцать седьмое , когда Танский наставник упал в реку Тяньхэ;

Тридцать восьмое , когда его выловили вершей;

Тридцать девятое , когда он встретил оборотней на горе Золотой шишак;

Сороковое , когда трудно было справиться с небесными духами;

Сорок первое , когда выпытывали у Танского наставника происхождение Будды;

Сорок второе , когда Танский наставник напился воды и зачал;

Сорок третье , когда его хотели женить в государстве Силян;

Сорок четвертое , когда он терпел мучения в пещере Пиба;

Сорок пятое , когда он вновь прогнал от себя Сунь У‑куна;

Сорок шестое , когда трудно было отличить настоящего Сунь У‑куна от поддельного;

Сорок седьмое , когда путь преградила Огнедышащая гора;

Сорок восьмое , когда Сунь У‑кун доставал банановый веер;

Сорок девятое , когда был покорен правитель оборотней;

Пятидесятое , когда Танский наставник обметал пыль с пагоды в городе Сайчэн;

Пятьдесят первое , когда Сунь У‑кун достал талисман и спас своего учителя;

Пятьдесят второе , когда Танский наставник отозвался на стенания, раздававшиеся в Терновом лесу;

Пятьдесят третье , когда он очутился в монастыре малых Раскатов грома, где попал в беду;

Пятьдесят четвертое , когда все небесные духи оказались в ловушке;

Пятьдесят пятое , когда дорогу завалило перегнившими фигами;

Пятьдесят шестое , когда Сунь У‑кун занялся врачеванием;

Пятьдесят седьмое , когда Танский наставник избавился от недуга;

Пятьдесят восьмое , когда была взята в плен царица и покорены злые оборотни;

Пятьдесят девятое , когда Танского наставника чуть не погубили семь красавиц;

Шестидесятое , когда Многоокий получил ранения;

Шестьдесят первое , когда дорогу преградила гора Шито;

Шестьдесят второе , когда оборотни трижды меняли свой облик;

Шестьдесят третье , когда в городе случилась беда;

Шестьдесят четвертое , когда пришлось просить Будду справиться с оборотнем;

Шестьдесят пятое , когда были спасены младенцы в стране Нищенствующих монахов;

Шестьдесят шестое , когда Сунь У‑кун взялся распознать истинное и ложное;

Шестьдесят седьмое , когда в сосновом бору Танский наставник спас оборотня;

Шестьдесят восьмое , когда он заболел и не мог подняться с постели;

Шестьдесят девятое , когда он попал в Бездонную пещеру;

Семидесятое , когда путникам пришлось пробираться через страну, искоренявшую учение Будды;

Семьдесят первое , когда на горе, скрытой туманами, путников встретил злой дьявол‑мара;

Семьдесят второе , когда Сунь У‑кун устроил моление о дожде в округе Бессмертного феникса;

Семьдесят третье , когда у спутников Танского наставника пропало оружие;

Семьдесят четвертое , когда был устроен пир для чествования волшебных граблей;

Семьдесят пятое – на горе Бамбуков;

Семьдесят шестое , когда Танский наставник переносил пытки в Черной пещере;

Семьдесят седьмое , когда были пойманы оборотни‑носороги;

Семьдесят восьмое , когда в стране Зарослей небесного бамбука царевна выбирала себе жениха;

Семьдесят девятое , когда Танского наставника бросили в темницу в округе Медная башня;

Восьмидесятое , когда у Заоблачной переправы Танский наставник избавился от бренного тела.

Танский монах прошел путь в сто восемь тысяч ли и все его злоключения записаны по отдельности в сем списке».

 

Бодисатва быстро пробежала глазами весь список злоключений и воскликнула:

– Как же так! Ведь по учению Будды, чтобы войти во врата Истины и сделаться праведником, надо перетерпеть девятикратное число девяти страданий, а этот монах перенес лишь восемьдесят злоключений, не хватает еще одного!

И Гуаньинь тотчас вызвала к себе подвижников, постигших учение Будды, и сказала им:

– Догоните хранителей Будды! Монаху осталось перенести еще одно злоключение.

Получив приказание, святые подвижники вскочили на облака и помчались на восток. В течение суток они нагнали восьмерых хранителей Будды и, наклонившись к ним, стали им что‑то нашептывать, а потом уже громко добавили:

– Выполняйте неукоснительно приказание бодисатвы, без всяких нарушений и проволочек!

Выслушав их, хранители Будды опустили вниз облако, и наши четыре путника вместе с конем и священными книгами оказались на земле.

Поистине справедливо сказано в стихах:

 

Трудно к истине вечной

Подниматься заветной тропою,

Ибо девятью девять

Испытаний стоят пред тобою.

Но возвышенной цели

Изменять ты ни разу не вправе:

Лишь для твердого волей

Путь открыт к Сокровенной заставе.[83]

Закались же в страданьях,

От судьбы принимая удары,

И тебя не осилят

Вероломные дьяволы‑мары.

Надо стойко держаться

Среди бурь этой жизни печальной,

Если хочешь вернуться

Ты к природе своей изначальной.

Пусть тебя не обманут

Легковерья надежды пустые,

Что постигнуть нетрудно

Высшей мудрости книги святые:

Много бед и ненастий

Встретил истый монах по дороге,

Чтоб к верховному Будде

В золотые проникнуть чертоги.

Издавна созерцанье

С долголетием переплеталось,

Тем, кто прямо шагает,

Не грозят ни грехи, ни усталость.

Если ж ты ошибешься, –

Пусть хоть на волос, пусть ненароком,

Не достигнешь бессмертья,

А свернешь к суете и порокам.

 

Танский наставник в сильном испуге ступил ногами на землю.

Чжу Ба‑цзе громко расхохотался.

– Вот это здорово! – смеясь, восклицал он. – Вот уж верно говорится: «Поспешишь, людей насмешишь!».

– Здорово! Хорошо! Замечательно! – вторил ему Ша‑сэн. – Наверное, мы мчались слишком быстро, вот нам и дали возможность передохнуть немного.

– Десять дней просидишь на мели, зато в один день девять отмелей проскочишь! – сказал Сунь У‑кун.

– Да перестаньте же вы болтать! – остановил их раздосадованный Сюань‑цзан. – Надо узнать, куда мы попали. Что это за место такое?

Ша‑сэн повертел головой, оглядываясь во все стороны, и радостно воскликнул:

– Да, это было здесь! Именно здесь! – повторил он. – Ты послушай, наставник, как плещется вода.

– Ты думаешь, раз плещется вода, значит, мы попали к тебе на родину! – насмешливо произнес Сунь У‑кун.

– Его родина на берегах реки Сыпучих песков, – буркнул Чжу Ба‑цзе.

– Нет, не то! не то! – воскликнул Ша‑сэн. – Ведь это же Небесная река!

– Братцы! Тщательно посмотрите, на каком мы берегу, – велел Танский наставник.

Сунь У‑кун подпрыгнул и, приладив руку козырьком, стал всматриваться.

– Наставник! – доложил он. – Это западный берег Небесной реки.

– О! Я вспомнил! – воскликнул Сюань‑цзан. – На восточном берегу этой реки находится селенье Чэньцзячжуан. В том году, когда мы там были, благодаря твоему волшебству, Сунь У‑кун, нам удалось спасти детей. Чэнь был очень признателен и хотел построить лодку, чтобы переправить нас через реку, но на наше счастье появилась белая черепаха, на спине которой мы все благополучно переправились. Помню, что здесь, на западном берегу, было совершенно безлюдно. Что же нам сейчас делать?

– Вот говорят про смертных людей, что они умеют строить козни, но оказывается, что и хранители Будды тоже умеют заниматься такими делами, – проворчал Чжу Ба‑цзе. – Будда велел им доставить нас в восточные земли, а они почему‑то бросили нас на полпути. Чего ради? Разве не оказались мы в самом безвыходном положении? Как мы переправимся через реку?

– Братец! Не ропщи! – остановил его Ша‑сэн. – Наш наставник уже обрел святость. У Заоблачной переправы он избавился от своего бренного тела, так что теперь не утонет в реке. Давайте прибегнем к способу похищения по воздуху и все втроем перенесем наставника через реку! – предложил он.

Сунь У‑кун, посмеиваясь, сказал:

– Нам не перенести его! Никак не перенести!

Почему бы вы думали Сунь У‑кун так сказал? Да если бы он воспользовался волшебным способом полета по воздуху, то все они, и учитель и ученики, могли бы легко переправиться через тысячи таких рек. Но дело в том, что Сунь У‑кун все прекрасно понимал. Он знал, что заветное число «девятью девять» еще не завершено и Танскому монаху предстояло пройти через последнее испытание, поэтому и произошла задержка в пути.

Оживленно переговариваясь, учитель и ученики медленно шли вперед и дошли до берега. Неожиданно прозвучал голос:

– Эй, Танский монах! Праведный монах! Иди сюда!

Путники всполошились и стали оглядываться, но нигде не обнаружили даже следов человека, на реке не видно было ни одного суденышка. Лишь у самого берега они заметили в реке огромную белую черепаху.

– Почтенный наставник! – высунув голову, заговорила она. – Я ждала тебя все эти годы. Как долго ты не возвращался!

Сунь У‑кун рассмеялся.

– Почтенная черепаха! – сказал он. – Вот мы и снова встретились. Помнишь, как ты переправляла нас через реку?

Танский наставник, Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэн были беспредельно рады встрече с черепахой.

– Если ты действительно ждала нас, почтенная черепаха, то почему же не выходишь на берег, чтобы встретить нас?

Черепаха вытянулась и вскарабкалась на берег. Сунь У‑кун подвел коня и установил его на самой середине панциря черепахи. Чжу Ба‑цзе присел на корточки под хвостом коня. Танский наставник встал у шеи слева, а Ша‑сэн справа. Сунь У‑кун поставил одну ногу на шею черепахи, а другую на голову.

– Ну, почтенная черепаха, трогайся, – скомандовал он. – Смотри только, не опрокинь нас!

Черепаха высунула лапы и поплыла так плавно, словно шла по ровной дороге. Везя на спине учителя с тремя учениками, да еще коня, она направилась к восточному берегу.

 

Внимания не обращая

На все учения иные,

Они в глубины погрузились

Законов Будды потайных.

Недаром в страхе перед ними

Прочь отступили мары злые:

Всесильного Владыки неба

Ученье озарило их.

К его спасительной твердыне

Они пришли дорогой бедствий

И лишь теперь свой настоящий,

Свой вечный облик обрели.

Для них, навек освобожденных,

Распалась цепь причин и следствий,

И власть над ними потеряли

Грехи и пагубы земли.

Трех колесниц великой силой

Сполна их мудрость овладела,

Свободы всех своих движений

Они добились навсегда,

Пройдя десятки испытаний,

Они достигли их предела

И по земле отныне могут

Передвигаться без труда.

Пешком им больше не придется

Пересекать хребты и реки,

На длинный посох опираясь,

Брести с узлами на спине.

К своей природе изначальной

Вернулись души их навеки

И вот на дивной черепахе

Плывут по бурной быстрине.

 

Черепаха, преодолевая бурные волны, лишь к вечеру начала приближаться к восточному берегу.

– Почтенный наставник, – вдруг заговорила черепаха, – помнишь, я просила тебя, чтобы ты, когда прибудешь на Запад, при встрече с Буддой Татагатой замолвил обо мне словечко и спросил его: долго ли мне еще осталось жить на свете. Исполнил ты мою просьбу?

А надобно вам сказать, что почтенный наставник, с того времени, как совершил омовение в монастыре Юйчжэнь, избавился у Заоблачной переправы от бренного тела и взошел на чудесную гору Линшань, все свои помыслы обратил на то, чтобы поскорей поклониться Будде. Когда же он очутился среди сонма Будд, бодисатв и праведных монахов, он горел одним лишь желанием – получить священные книги и обо всем остальном позабыл, поэтому и не спросил о долголетии черепахи. Теперь он не знал, что делать: ему не хотелось обидеть черепаху, но солгать ей он тоже не мог. Долго кряхтел он, но так ничего и не сказал. Черепаха догадалась, что наставник не спрашивал о ней, качнулась всем туловищем и нырнула на дно вместе с четырьмя монахами, конем и священными книгами. Хорошо, что Танский наставник избавился от бренного тела и стал бессмертным праведником. Если бы случилось то же самое в прошлый раз, то он, конечно, остался бы на дне реки. Белый конь, Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэн, к счастью, умели плавать. Сунь У‑кун расхохотался и сразу же проявил свое волшебство: он подхватил Танского наставника, вытащил его из воды и вышел на восточный берег. Но узлы со священными книгами, одежда, седло и поводья вымокли насквозь.

Не успели учитель и его ученики выйти на берег и привести себя в порядок, как неожиданно налетел вихрь, небо потемнело, засверкала молния, закружились мелкий песок и камни, и разразилась страшная буря.

 

После первого порыва

Не прошло еще мгновенья,

А уже Земля и Небо –

Все кругом пришло в волненье,

И едва удары грома

Отозвались многократно,

Затряслись крутые горы,

Реки хлынули обратно.

Ярко молния блеснула,

И огонь ее летучий

Брызнул в стороны клинками

Сквозь нахлынувшие тучи,

И сияющее небо,

Гор гранитные устои –

Все вокруг застлалось мглою,

Непроглядною, густою…

А потом завыла буря

Вихревыми голосами,

Грозный гром кататься начал

Над горами, над лесами,

И во тьме изломы молний

Нестерпимо заблистали

Раскаленными струями

Извивающейся стали.

Небеса, луну и звезды –

Все туманы затопили,

И в лицо швыряет ветер

Заверти песка и пыли,

И стремглав бегут от грома,

Бросив ловлю, бросив игры,

Перепуганные барсы

И встревоженные тигры.

Оглушенные грозою,

Обезумевшие птицы

С криком мечутся в тумане,

Не решаются спуститься,

А деревья глухо стонут

В рукопашной с бурей злою

И бесследно исчезают

За сгустившеюся мглою.

Высоко к реке Небесной,

К нескончаемой лазури,

Взвились яростные смерчи

Поднимающейся бури,

Закипели, забурлили

В ней стремительные волны,

И до дна ее глубины

Озаряют вспышки молний.

Там, на дне ее потоков,

Вьются змеи и драконы,

Позабыв свою отвагу,

Робко прячутся в затоны,

Мгла свинцовая застлала

Берега ее крутые…

Да, такую бурю люди

Здесь увидели впервые!

Ну и ветер! Оголяет

Гор задебренные кручи,

Вековые сосны валит,

Рвет бамбук рукой могучей.

Ну и гром! По небу тучи

Гонит голосом сердитым,

На земле людей пугает,

Близкой гибелью грозит им.

Ну и молния! Сверкает,

Ослепительная, злая,

Вьется змейками златыми,

Землю разом озаряя.

Ну и мгла! За ней не видно

Ни реки, ни гор, ни леса,

Даже небо заслонила

Непроглядная завеса.

 

Танский наставник в испуге всем телом прижал узлы со священными книгами. Ша‑сэн тоже придавил коромысло с книгами. Чжу Ба‑цзе старался удержать белого коня, а Сунь У‑кун начал обеими руками вращать свой посох, ограждая им наставника от возможного нападения. Дело в том, что ветер, туман, гром и молнии были вызваны злыми мэрами из Темного царства теней, которые намеревались отнять священные книги. Буря бушевала всю ночь и лишь к рассвету утихла. Танский наставник, промокший до нитки, дрожал всем телом.

– У‑кун! – спросил он. – Почему же все это случилось?

– Наставник, ты многого не знаешь, – тяжело дыша, начал объяснять Сунь У‑кун. – Добыв с нашей помощью священные книги, ты совершил настоящий подвиг и тем самым как бы похитил у Неба и Земли счастье, которое дает всем возможность существовать столь же долго, как земля и небо, светить столь же ярко, как солнце и луна, всегда сохранять молодость и быть нетленными! Вот почему Небо и Земля не могут примириться с этим, а божества и духи завидуют нам и хотят похитить у нас драгоценные книги. Но, во‑первых, книги промокли насквозь; во‑вторых, ты своим правоверным телом прижал их, а потому гром не смог разрушить их, молнии не смогли спалить их, туман не смог скрыть их, к тому же я все время вертел свой железный посох, защитив светлую и непорочную силу Ян. Когда же наступил рассвет, силы Ян возобладали над темными силами Инь, которые рассеялись, так и не сумев отнять у нас священные книги.

Теперь только Танский наставник, Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэн поняли, что происходило, и принялись без конца благодарить Сунь У‑куна.

Вскоре солнце поднялось довольно высоко. Путники перетащили книги на высокую скалу и стали их сушить. По сей день сохранились камни, на которых просушивались священные книги. Заодно монахи просушили у той же скалы свое платье и обувь, а сами в это время либо стояли, либо сидели, либо прыгали на солнышке.

Об этом происшествии тоже сложены стихи:

 

Чей праведный и чистый дух

Исполнен светлой силы Ян,

Тот к солнцу вечному всегда

Стремится сквозь любой туман.

А дьяволы, чей падший дух

Исполнен темной силы Инь,

Должны смирять свой дерзкий нрав

Перед лицом его святынь.

Да будет ведомо и вам:

Пусть губит многое вода,

Она священным письменам

Не в силах причинить вреда.

Светились в бурной мгле они,

Как отблеск ясной вышины,

Ни буря, ни поток, ни гром

Им оказались не страшны.

И для монахов с той поры

Покой желанный наступил:

Навек избавились они

От злобных и коварных сил,

Прозреньем истинным полны,

Невозмутимой чистотой

Благополучно добрались

Они к обители святой.

А где сушились книги их,

На плоских плитах, у воды,

С тех пор остались навсегда

Неизгладимые следы.

Прошли десятки сотен лет,

Как эта быстрая вода, –

Никто из дьяволов с тех пор

Не смел и сунуться сюда!

 

Пока наши путники просушивали одну за другой священные книги, перелистывая каждую из них, вдали показалось несколько рыбаков. Они подошли к берегу и, подняв голову, увидели наших путников на высокой скале. Среди рыбаков нашелся один, который узнал их.

– Почтенный наставник! Не ты ли в свое время переправлялся на другой берег, следуя на Запад за священными книгами? – крикнул он.

Чжу Ба‑цзе ответил за наставника.

– Да, да! Как раз он и есть! А вы сами откуда? И почему вы знаете нас?

– Мы из селения Чэньцзячжуан! – ответил рыбак.

– Далеко ли отсюда до вашего селения? – продолжал спрашивать Чжу Ба‑цзе.

– Отсюда прямо на юг по большой дороге будет двадцать ли. Чжу Ба‑цзе обрадовался.

– Наставник! – сказал он. – Мы можем перенести книги в селение Чэньцзячжуан и там просушить их. Там же мы найдем кров, нас накормят и мы попросим, чтобы нам накрахмалили одежды.

– Пожалуй, не стоит идти туда, – произнес Танский наставник. – Высушим книги здесь, соберем их и поищем дорогу, – добавил он.

Рыбаки ушли, но, переходя через Южный тракт, как нарочно встретились с Чэнь Чэном и окликнули его.

– Вернулись те самые монахи, которые в позапрошлом году спасли твоих деток.

– А где вы их видели? – спросил Чэнь Чэн.

Рыбаки обернулись и, указывая рукой, сказали:

– Вон они все там, сушат на камнях священные книги!

Чэнь Чэн взял с собой нескольких батраков и, как только перешел через большую дорогу, сразу увидел наших путников. Он подбежал к ним и опустился на колени.

– Почтенный наставник, приветствую тебя! – воскликнул он. – Ты выполнил свой долг и желание твое осуществилось. Почему же ты расположился здесь, а не зашел в мою убогую лачугу? Прошу, очень прошу тебя пожаловать ко мне поскорей!

– Обожди! Когда священные книги просохнут, мы пойдем с тобой вместе, – ответил Сунь У‑кун.

– Почтенный отец! Как же это у тебя промокли священные книги, одежда и вещи? – удивился Чэнь Чэн, обращаясь к Танскому наставнику.

– В том году, когда мы были здесь, – ответил Сюань‑цзан, – нам удалось переправиться на западный берег благодаря большой белой черепахе, которая перевезла нас всех через реку на своей спине. И теперь она снова любезно взялась перевезти нас обратно, на восточный берег. Когда мы были уже совсем близко от берега, черепаха вдруг спросила меня, передал ли я Будде ее просьбу, с которой она в прошлый раз обратилась ко мне: узнать сколько лет ей осталось жить на свете. Я же не спросил Будду об этом. Вот поэтому черепаха нарочно погрузилась в воду, и мы все вымокли.

Затем Танский наставник подробно рассказал обо всем, что было до этого события и после него.

Чэнь Чэн опять стал просить пожаловать к нему, и просил так искренне и настоятельно, что Танскому наставнику пришлось уступить, и путники начали собирать книги. Они никак не ожидали, что несколько тетрадей из книги «Деяния Будды» присохнут к камням. Поэтому, когда отдирали эти тетради, в которых был конец книги, нечаянно порвали их. Вот почему книга «Деяния Будды» так и осталась до наших дней неполной, а на камнях, где сушились тетради, сохранились отпечатки письменных знаков. Танский наставник был весьма огорчен.

– Это наше упущение, – говорил он с сожалением, – сами недоглядели.

Сунь У‑кун лишь посмеивался.

– Дело не в этом! Вовсе не в этом! – повторил он, утешая наставника. – Ведь во всем этом есть изъян, между тем священные книги были даны тебе полными. То, что теперь они присохли и порвались, совершилось по сокровенному умыслу, чтобы и книги тоже стали с изъяном. Разве могли мы что‑нибудь сделать?!

Учитель с учениками собрали книги и отправились вслед за Чэнь Чэном.

Жители селения быстро узнали о прибытии путников: один передал десятерым, десятеро передали сотне, а сотня передала тысяче, и вот старые и малые – все собрались для встречи. Когда младший брат Чэнь Цин узнал об этом, он сразу же воскурил фимиам и выбежал за ворота, чтобы встретить благодетелей, отдав распоряжение бить в барабаны и играть на музыкальных инструментах.

Вскоре показались путники, и Чэнь Цин ввел их в дом. Затем он велел всем своим чадам и домочадцам показаться праведным монахам и приветствовать их поклонами, благодарить за благодеяние, которое они оказали в прошлом, когда спасли их детей. После этого он приказал подать чай и приготовить трапезу. С того времени как Танский наставник поел волшебные яства небожителей и вдобавок освободился от бренной оболочки и стал Буддой, он совсем перестал думать об еде, которой питаются люди. Чэнь Цин и Чэнь Чэн всячески уговаривали его поесть хоть что‑нибудь, и Танскому наставнику пришлось согласиться. Великий Мудрец никогда в жизни не ел стряпни, приготовленной на огне. Поэтому все время повторял: «Хватит». Ша‑сэн тоже не очень налегал на пищу. И даже Чжу Ба‑цзе лишь «пригубил» и тотчас же отставил плошку с едой.

– Ты что, Дурень, не ешь? – удивился Сунь У‑кун.

– Сам не пойму, что случилось, – ответил Чжу Ба‑цзе, – почему‑то аппетит совсем пропал!

На этом трапеза закончилась, еду убрали и начались расспросы. Танский наставник принялся обстоятельно рассказывать, как сперва он совершил омовение в монастыре Юйчжэнь, как затем у Заоблачной переправы на другом берегу почувствовал, что сделался невесомым, как прибыл в храм Раскатов грома и они удостоились лицезреть Будду Татагату, как им устроили угощение, а затем повели в Драгоценную палату и передали священные книги. Упомянул он и о том, что сперва оба досточтимых ученика Будды потребовали у них дары, но ничего не получили и в отместку дали им священные книги без письменных знаков. Лишь вторично поклонившись Будде Татагате и пожаловавшись на его учеников, удалось получить целый свод. Танский наставник рассказал также, как белая черепаха нырнула в воду и как злые силы Темного царства безуспешно пытались похитить книги. Закончив рассказ, он тут же хотел было распрощаться. Но все домашние Чэнь Чэна и Чэнь Цина никак не хотели отпускать монахов. Они говорили:

– С того времени как вы облагодетельствовали моих детей и спасли им жизнь, я не знал, чем отблагодарить вас за такое милосердие, и решил построить монастырь, который назвал «Спасение жизни». В нем непрерывно возжигают фимиам и поддерживают огонь в светильниках в честь вас.

И он тут же позвал своих детей, мальчика Чэнь Гуань‑бао и девочку И Чэнь‑цзинь, которым велел поклониться до земли и поблагодарить праведных монахов. После этого он пригласил путников осмотреть монастырь. Танский наставник сперва спрятал узлы со священными книгами в молельне дома, причем прочел одну тетрадь из священной книги «Драгоценное постоянство», а затем направился в монастырь.

Домашние Чэнь Чэна и Чэнь Цина устроили угощение в храме, но гости не успели еще сесть, как их пришли приглашать другие. Не успели они взяться за палочки, как опять пришли с приглашениями. И так продолжалось без конца.

Танский наставник и его ученики не решились отказываться от еды, а сами тем временем разглядывали помещение. Монастырь действительно был выстроен на славу. Вот послушайте:

 

Ярко‑красною краской

Ворота монастырские рдеют.

Сразу видно хозяин

Обо всем здесь усердно радеет.

Рядом – башня с террасой,

К ней отлого восходят ступени,

А за ней протянулись

Два крыла боковых помещений.

Ярко‑красная краска

И внутри пламенеет на стенах,

И повсюду сверкают

Семь буддийских святынь драгоценных.[84]

Ароматы курений

Поднимаются к небу волною,

И широко в лазури

Развернулось сиянье цветное.

У подножия храма

Словно зыблется ткань голубая:

Это волны Тунтяня

Расстилаются, холм огибая.

А за храмом вершины

Вознеслись к беспредельности горной,

И уходят под землю

Их глубокие вечные корни.

 

Осмотрев храм, Танский наставник поднялся на башню, где действительно оказались четыре изваяния, изображающие самого наставника и его троих учеников.

Увидев изваяния, Чжу Ба‑цзе дернул за одежду Сунь У‑куна.

– Братец, гляди‑ка! – воскликнул он. – До чего же этот идол похож на тебя!

– А тот идол очень похож на тебя, Чжу Ба‑цзе, – подхватил Ша‑сэн. – Наставник же получился чересчур благообразным, он ведь не такой на самом деле.

– Все же изваяния сделаны очень хорошо! – похвалил Танский наставник и стал спускаться с башни.

Внизу его уже ожидали, чтобы пригласить на трапезу.

– Ну, а что стало с храмом Великого князя? – спросил Сунь У‑кун у почтенных старцев.

– Его в том же году снесли, – ответили старцы. – С того времени, как выстроили этот монастырь, – продолжали они, – поверишь ли, отец наш, из года в год собираем обильные урожаи: что ни год, то все больше и больше плодов земных! Вот уж воистину пребываем под покровительством всех вас, уважаемые отцы наши!

– Причем тут мы? – засмеялся Сунь У‑кун. – Это само Небо жалует вам свои милости. Могу только заверить вас, что отныне, после того как мы с вами расстанемся, во всем вашем селении, в каждом доме будут рождаться во множестве дети и внуки, будет увеличиваться поголовье скота и всякая живность, из года в год дожди и ветры будут во благовремении и наступит полное благоденствие.

Все выслушали Сунь У‑куна с чувством благодарности, которую выражали земными поклонами.

Между тем возле наших путников собралась целая толпа людей с разными плодами и яствами.

– Вот обида, – рассмеялся Чжу Ба‑цзе. – В былое время я бы все съел, но тогда никто не попотчевал меня как следует, хотя бы раз десять, а нынче, когда мне ничего не хочется, потчующих столько, что им и конца не видно.

Все же, чтобы никого не обидеть, он принялся за еду, съел несколько постных блюд во вред своему желудку и сверх того проглотил еще штук тридцать пампушек.

Путники наелись до отвала, но люди продолжали угощать их и звать к себе в гости.

– Братцы! Мы больше не в состоянии есть! – взмолился Танский наставник. – Мы очень признательны вам за вашу любовь и радушие, но уже вечереет, и мы просим больше не угощать нас сегодня.

Наступила ночь. Танский наставник ни на минуту не хотел расставаться с книгами, примостился внизу у башни и, сидя, караулил их. Ко времени третьей ночной стражи он тихонько позвал:

– У‑кун!

Тот сразу же отозвался.

– Жители здешнего селения знают, что мы выполнили свой долг, а стало быть обрели святость. Ведь еще в древности говорили: «Праведник не показывает своего лица, а кто показывает его, тот не праведник». Боюсь, что если мы надолго задержимся здесь, то не вернемся к сроку.

– Ты совершенно прав, наставник, – ответил Сунь У‑кун. – Давайте воспользуемся этой глухой ночью, – сейчас уже все спят – и тихонько уйдем отсюда! – предложил он.

Чжу Ба‑цзе и Ша‑сэн все поняли, да и белый конь перешел уже в состояние, когда начинают понимать и соображать. Все поднялись, бесшумно вытащили вьюки и поклажу и отправились в путь. Дойдя до ограды, они увидели, что ворота на замке. Сунь У‑кун снова прибег к волшебному способу открывания замков, открыл вторые ворота, а потом и главные. Путники вышли на дорогу и отправились на восток.

С неба вдруг донеслись голоса восьми хранителей Будды:

– Эй вы, беглецы! Следуйте за нами!

Танский наставник почувствовал дуновение ароматного Ветра, который подхватил его и поднял на воздух.

Вот уж поистине:

 

Достигли путники прозрения святого,

К природе истинной привел их путь великий:

Источник тайн они узрели без покрова,

Склонились пред лицом единого владыки.

 

О том, как наконец наши путники встретились с Танским императором, вы узнаете из следующей главы.

 

ГЛАВА СОТАЯ,

 

 

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 125; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!