Писательницы, поэтессы и переводчицы 12 страница
Нам не известно имя кормилицы цесаревича Александра, но его младшего брата Николая выкормила крестьянка из Красного Села под Петербургом Ефросинья Ершова. Ее жалованье составляло в 800 рублей в год. Ей выдали форму, включавшую в себя «парадный» и «повседневный» варианты. «Парадный» вариант одевался на торжественные мероприятия, тогда кормилице приходилось облачаться в фижмы и корсет. Однако вскоре – при рождении Михаила, последнего сына Павла I, – эта традиция была ликвидирована. «Повседневный» вариант предполагал роскошный русский традиционный сарафан с кокошником. Эта «форма» соблюдалась при Дворе вплоть до 1917 года. Кормила будущего императора Ефросинья около года. О судьбе ребенка, рожденного в 1796 году (т. е. одновременно с Николаем), ничего не известно. У Ефорсиньи родились две дочери – Авдотья, Анна, позже сын Николай, и каждый раз ей жаловали 100 рублей на крестины, провозглашали младенца молочным братом или сестрой Николая и «дарили их деньгами» на именины, Новый год, Пасху и именины их царственного молочного брата.
В. Л. Боровиковский. Портрет торжковской крестьянки Христиньи
В 1844 году Николай I стал крестным отцом родившегося у Анны сына. Анна Ершова, по мужу Горохова, в награду «по случаю соизволения Его Величества о восприятии от имени Его Величества от купели новокрещенного ее сына Алексея» получила очень приличную сумму в 28 рублей 58 копеек.
|
|
|
В русское платье одета и торжковская крестьянка Христинья – кормилица дочери Львовых, изображенная на картине В. Л. Боровиковского.
В работах многих педиатров XVIII века мы встречаемся с советами по искусственному вскармливанию. Врачи рекомендуют осторожно использовать коровье молоко, разводить его перед кормлением, следить за чистотой рожков. Описание вреда от использования рожков имеется в сочинениях С. Г. Зыбелина, Н. М. Максимовича‑Амбодика, А. И. Данилевского, а также в специальной работе С. Ели. Последний указывал, что из десяти младенцев, вскармливаемых при помощи рожка, семеро умирают. Богатые люди употребляли иногда вместо коровьего рога рожки, сделанные из смеси серебра и меди. Описывая эти рожки, С. Ели делает заключение, что «богач дает яд своему дитяти в серебряном сосуде». Вместо рожка С. Ели рекомендует сосуд из луженой жести, похожий на маленький кофейник с длинным узким носиком, из которого сосет ребенок.
Прикорм разрешали в основном с пяти‑шести месяцев в виде киселя из муки с молоком, жидких каш из разных круп или из белого хлеба.
Но если даже женщина не брала кормилицу и воспитывала детей сама, как сделала это мать Анны Евдокимовны Лабзиной, все равно она, как правило, не отказывалась от услуг няни.
|
|
|
В мемуарах Лабзиной мы читаем: «Я не меньше и почтенную мою няню любила, так как я с ней чаще бывала: потому что управление деревней зависело от одной моей матери, то и занятия ее требовали много времени и отнимали часто ее у меня; но ее заменяла нянька. Своими добрыми примерами и неусыпным смотрением не только что замечала мои дневные действия, даже и сон мой, как я сплю; и на другой день спрашивала меня: „Почему вы сегодня спали беспокойно? Видно, вчерась душа ваша не в порядке была, или вы не исполнили из должностей ваших чего‑нибудь? Подумайте, моя милая, и скажите мне; то вместе помолимся и попросим Отца Небесного, чтоб Он спас ото всего того, чтоб могло довести к пагубе!“ И я тотчас ей со слезами во всем признавалась и просила ее скорее за меня вместе со мной молиться и просить Создателя нашего о прощении меня. По окончании молитвы я обнимала ее и говорила, что мне очень теперь весело и легко, а она мне давала наставления остерегаться от всего того, что может совесть мою тягчить, и показывала многие примеры несчастные, которые много на меня действовали. И она умела из меня сделать то, что не было ни одной мысли, которая б не была ей открыта. На многое она давала мне решения, а с некоторыми мыслями отсылала, чтоб я сказала матери моей; и для меня не было тяжело и сие сделать. Сия неоцененная моя благодетельница и своих имела детей, но она не оставляла возложенного на нее долгу воспитывать меня. У детей ее были даны женщины, которые смотрели за ними, и сама моя мать за ними присматривала и держала их возле своей комнаты.
|
|
|
Хаживала я с ней в рощи с работой, и она у меня часто спрашивала: „Удивляетесь ли премудрости Божией и с почтением ли смотрите на все Его творение? Видите, как он любит человека, что все сие сотворено для него: и в пищу, и для удовольствия. Да и сам человек сотворен по образу Его и по подобию; то можно ли же нам жить так, чтоб не стараться во всем Ему быть подобными? И можно ж Его не любить более всего и не благодарить за все те милости, которые Он нам оказывает? А особливо тебе надо благодарить за Его неизреченные к тебе милости, что Он тебе дал такую мать, которая тебя любит и добрыми примерами и наставлениями хочет сделать тебя счастливой. Только повинуйся ей и исполняй ее волю, а я – ее помощница в твоем воспитании и хочу тебе всякого добра. И сколько сил моих есть – с помощью Божию даю тебе наставления, сколько разумею. И слава Богу, что ты меня слушаешь и любишь, а это одна моя награда, которую я от вас ожидаю“».
|
|
|
Разлука тринадцатилетней девочки с няней была очень тяжела для обеих: «Вместо того что положено было ехать поутру, мы поехали в ночь, как все спали, и никто нашего отъезда не видал, кроме моей бедной и горькой няни, которая, прощавшись со мной, была больше мертва, нежели жива, на лице страшная была бледность. Она и плакать не могла, и я видела, что она шаталась и насилу держалась на ногах; глаза были мутные и дикие, и я жестоко боялась самых дурных последствий… Я в это время стянулась и увидела мою бедную няню, лежащую без памяти середь двора. Я закричала: „Пустите меня, Бога ради, последний раз ее обнять! Я самым этим возвращу ей жизнь!“ Свекровь моя подошла со мной к ней, и привели ее в чувство, но она говорить не могла. Я ее поцеловала и сказала: „Береги себя для меня“, – и подкликала пастуха и просила его, чтоб он пошел к дяде и дожидал, как проснется тетка, и сказал бы ей, чтоб она взяла больную к себе и утешила б ее, и сохранила б; это сделают не ей, а мне, и тем докажут мне свою любовь; и чтоб непременно уведомили меня через нарочного, в каком она будет состоянии».
* * *
Жан‑Жак Руссо делил взросление ребенка на четыре этапа.
Младенчество – от рождения ребенка, до освоения им речи (около двух лет), в это время он предлагал уделять внимание главным образом физическому воспитанию; второй период – от двух до двенадцати лет – был посвящен воспитанию чувств; третий – от двенадцати до пятнадцати лет – умственному; в четвертый период – от пятнадцати до восемнадцати лет – нравственному воспитанию. Этот последний отрезок времени он называл периодом «бурь и страстей».
За Руссо следует И. И. Бецкой в своей книге «Краткое наставление, выбранное из лучших авторов с некоторыми примечаниями. О воспитании физическом детей от их рождения до отрочества» (1766 г.). Книга разбита на несколько разделов по возрастам: от рождения до «отнятия от груди»; от «отнятия от груди» до пяти‑шести лет; от десяти‑двенадцати лет до пятнадцати‑шестнадцати лет. В каждом разделе разбираются вопросы общей гигиены, гигиены одежды, вскармливания, режима, физических упражнений, воспитания чувств и нравственности.
В XVI–XVIII веках считалось, что детям нельзя разрешать ползать, иначе они не научатся ходить. Для этого бодрствующих детей помещали в специальный табурет для стояния, в котором ребенка фиксировали кольцом из ивовой ветки, замыкавшимся вокруг талии. В таком положении ребенок не мог сесть на холодный пол, не мог подобрать с пола что‑то неподходящее. Позже для обучения ходьбы использовались вожжи и табурет с колесиками – аналог современных ходунков.
Руссо реформировал и эту область: «У Эмиля не будет ни особых шапочек, ни корзин на колесах, ни тележек, ни помочей; по крайней мере, лишь только он научится переступать с ноги на ногу, его будут поддерживать только на мостовой, и то для того, чтобы поспешно ее пройти. Вместо того чтоб оставлять его коптеть в спертом воздухе комнаты, пусть выводят его ежедневно на луг. Пусть он там бегает, резвится, пусть падает хоть сто раз в день, – тем лучше для него: он скорее научится подниматься. Приятное чувство свободы искупит собою много ран. Мой воспитанник часто будет ушибаться, но зато он будет всегда, весел; если ваши ушибаются реже, зато они всегда стеснены, всегда на привязи, всегда скучны. Сомневаюсь, чтобы выгода была на их стороне».
Маленькие мальчики и девочки носили одинаковые платьица. Позже мальчикам надевали бриджи. А с 1790 до 1830 года стали популярны детские комбинезончики со странным названием «скелетоны», состоящие из жакетика с коротким или длинным рукавом, пристегнутого на пуговицах к брюкам с высокой талией. Их носили мальчики от четырех до восьми лет.
Девочки оставались в муслиновых платьях до двенадцатитринадцати лет, после чего им шили платья с корсетом. Сохранились воспоминания девочек о первых примерках корсета, в которых они жалуются на чувство стеснения и потери свободы.
Игрушки и игры были общими для детей и взрослых. И те и другие могли играть волчками, катать обручи, играть в догонялки, прятки и т. д. О пристрастии взрослых к детским играм упоминает Державин в стихотворении «Жизнь Званская». Все детские игрушки были самодельными, т. к. не существовало индустрии производства игрушек.
Руссо полагал, что до двенадцати лет ребенка бессмысленно учить систематически – нужно, чтобы он обучился исподволь, вследствие необходимости или интереса.
«Непосредственный интерес – вот великий двигатель, единственный, который ведет верно и далеко. Эмиль получает иной раз от отца, родных или друзей записки с приглашением на обед, прогулку, катанье на лодке, с приглашением посмотреть какой‑нибудь общественный праздник. Записки эти коротки, ясны, отчетливо и хорошо написаны. Нужно найти кого‑нибудь, кто бы прочел их; такого человека не всегда найдешь в данное время или он мало склонен к услуге за вчерашнюю услужливость ребенка. Таким образом, случай, момент проходит. Наконец, ему читают записку, но уже поздно. Ах, если б он сам умел читать! Получают еще записки; они так коротки! содержание так интересует! Хотелось бы попробовать разобрать их; другие то помогают, то отказывают. Ребенок напрягает силы, наконец разбирает половину записки: дело идет о том, что завтра предстоит есть крем… Но где и с кем? Сколько тратится усилий, чтобы прочитать и остальное! Я не думаю, чтоб Эмилю понадобилась конторка. Стоит ли говорить теперь о письме? Нет, мне стыдно пробавляться пустяками в трактате о воспитании.
Прибавлю только одно замечание, которое является важным правилом: чего не торопятся добиться, того добиваются обыкновенно наверняка и очень быстро. Я почти уверен, что Эмиль до десятилетнего возраста отлично научится читать и писать именно потому, что для меня совершенно все равно, научится он этому до пятнадцати лет или нет; но я лучше хотел бы, чтоб он никогда не умел читать, лишь бы не покупать этого умения ценою всего того, благодаря чему самое умение становится полезным; к чему послужит ребенку чтение, если у него навсегда отобьют охоту к нему?»
Однако это философское равнодушие к тому, обучится ли ребенок читать до пятнадцати лет, родители разделить не могли. Обычно к ребенку приглашали учителей гораздо раньше. Но здесь их могли подстерегать определенные трудности: найти хорошего наставника было нелегко, удержать при себе еще сложнее.
Так, уже знакомая нам графиня Румянцева, отчаявшись найти воспитателя сыновьям, взяла отставного артиллерийского подполковника учить их арифметике. Позднее в ее доме появился новый учитель для детей – швейцарец, майор Прусской службы, некто Цвилер, который не смог найти место для службы и пошел обучать детей, с условием, чтобы звали гувернером, а не учителем. Его оклад составлял 300 рублей в год, кроме того, он жил на полном пансионе, имел к услугам экипаж и регулярно получал подарки. Потом был еще майор французской службы Моно, а также некто Лаянс, впрочем, недолго.
Позднее графиня хотела обучать сыновей верховой езде, танцам, фехтованию (как она пишет, «биться на рапирах»), рисованию и, кроме того, географии, истории, но только денег у нее не хватало. Узнав, что дети графа Разумовского отданы в учрежденный Г. Н. Тепловым особый пансион, она просила мужа, находившегося тогда в Петербурге, узнать об этом пансионе, намереваясь временно поместить в него своих сыновей, и добавляла, что «она лично с радостью отдала бы их в чужие края». Другой мечтой графини было пристроить своих детей в Кадетский корпус, но и этой мечте не суждено было сбыться.
Как правило, девочек учила гувернантка, мальчиков – гувернер, либо учителя (или нескольких учителей). Но если семья была небогата, то гувернантка могла учить всех детей до тех пор, пока мальчиков не отдавали в одно из частных или государственных учебных заведений. В гувернантки старались брать француженку («мадам») или англичанку, реже – немку, но люди небогатые могли взять и русскую учительницу, выпускницу мещанского отделения Смольного института, или просто обедневшую родственницу. Положение гувернантки в семье было неустойчивам: она не могла обедать с хозяевами, но не могла и спуститься на кухню и сесть за стол со слугами – там ее тоже не принимали. Обычно она ела со своими воспитанниками в детской.
* * *
Осознавая свою ответственность за воспитание детей, женщины хотели получать необходимые советы и разъяснения от ученых и педагогов. Этой задаче служил, в частности, журнал «Детское чтение для сердца и разума», созданный Н. И. Новиковым. Он затрагивал вопросы физического воспитания детей с рождения, рассказывал об играх детей, о гигиене обучения.
Юрий Лотман пишет: «Итак, в 70‑90‑е годы XVIII века женщина становится читательницей. В значительной мере складывается это под влиянием двух людей: Николая Ивановича Новикова и Николая Михайловича Карамзина. Новиков, посвятивший свою жизнь пропаганде Просвещения в России, создал новую эпоху и в истории русской женской культуры. Разумеется, женщины читали книги и до Новикова, но он первым поставил перед собой цель сделать женщину – мать и хозяйку – читательницей, подготовить для нее продуманную систему полезных книг в доступной для нее форме. Напомним, что еще Сумароков мечтал об идеальном царстве, где „учатся в школах и девки“ (писатель оговаривал – „дворянские“). Педагогические мечты Сумарокова Новиков реализовал с неслыханной энергией и необыкновенным умением. Им была создана подлинная библиотека для женского чтения. Карамзин начал свою просветительскую деятельность в школе Новикова и под его руководством. Вместе со своим другом А. П. Петровым он редактировал новиковский журнал „Детское чтение для сердца и разума“ (1785–1789 гг.).
Читателями журнала – впервые в России – становились дети и женщины‑матери. Однако Карамзин вскоре разошелся с Новиковым. Новиков, видя „в литературе в основном прикладную педагогику, считал, что России нужна нравоучительная, полезная книга – дидактика, только притворяющаяся искусством“».
Гости
Антуан Брийа Саварен в своей книге «Физиология вкуса» перечисляет условия для компании, которая хочет хорошо провести вечер.
«Число гостей не должно превышать 12, чтобы разговор всегда мог быть общим.
Гости должны быть так избраны, чтобы их занятия хоть и были различны, но вкусы их непременно сходны.
Они должны быть настолько знакомы между собой, чтобы избежать бесконечных формальностей представлений.
Столовая должна быть блистательно освещена, столовое белье весьма чисто, и воздух комнаты нагрет от 13–16° R (В 1730 г. Реомюр предложил температурную шкалу, названную его именем. Один градус этой шкалы равен 1/80 разности температур кипения воды и таяния льда (т. е. градус Реомюра равен 5/4 градуса Цельсия); шкала практически вышла из употребления. 13–16 градусов Реомюра соответствуют 17–20 градусам Цельсия. – Е. П. ).
Мужчины должны быть остроумны, без дерзостей, дамы любезны, без излишнего кокетства.
Кушанья должны быть отличного выбора, но немногочисленны, и вина, каждое в своем роде, превосходного качества.
Порядок блюд должен восходить от более тяжелых к более легким; в винах, наоборот, от более легких к крепким.
Есть должны не спеша, ибо ужин есть последнее занятие дня; гости должны кушать дружно, как путешественники, которые идут к одной цели.
Кофе должен быть горячий, и ликер должен быть выбран весьма тщательно.
Гостиная, в которой гости остаются после стола, должна быть довольно велика, чтобы составить партии игры для тех, которые не могут без этого обойтись, и чтобы достало еще места для беседы.
Гостей надо удерживать приятностью общества и оживлять надеждой, что вечер не пройдет без дальнейших удовольствий.
Чай должен быть крепок, бутерброды достаточно жирны, и пунш приготовлен очень тщательно.
Раньше 11 часов не должно расходиться, но в полночь все должны быть в постели.
Кто был на таком пире, который соединяет все эти условия, тот может хвалиться, что участвовал в его апофеозе; чем более пренебрегают этими правилами, тем менее получают удовольствия».
Вероятно, все эти условия сами собой соблюдались в доме Державина. В 1811–1816 годах здесь проходили собрания литературного общества «Беседа любителей русского слова». Общество возникло по инициативе А. С. Шишова, автора «Рассуждения о старом и новом слоге». Среди членов общества были В. В. Капнист, А. Н. Оленин, граф Д. И. Хвостов, кн. А. Шахов и др. Деятельность «Беседы…» направлялась на утверждение жанров классицизма в русской литературе, сохранение в ней старославянского языка. Посещали собрания и женщины‑поэтессы: Е. С. Урусова, А. А. Волкова, А. П. Бунина.
Державин был гостеприимным хозяином и умел наслаждаться жизнью. В стихотворении «К гостю» он приглашает друзей отдохнуть после сытного обеда:
Сядь, милый гость, здесь на пуховом
Диване мягком отдохни;
В сем тонком пологу перловом
И в зеркалах вокруг усни…
Вздремли после стола немножко,
Приятно часик похрапеть:
Златой кузнечик, злая мошка
Сюда не могут залететь.
Случится, что из снов прекрасных
Приснится здесь тебе какой,
Хоть клад из облаков небесных
Златой посыплется рекой,
Хоть девушки мои домашни
Рукой тебе махнут, – я рад,
Любовные приятны шашни,
И поцелуй, в сей жизни – клад.
1795 (?) г.
Лучшими друзьями Державиных были женатые на сестрах Дарьи Алексеевны Василий Васильевич Капнист и Николай Александрович Львов. История замужества Львова и Марии Александровны Дьяковой очень романтична и необычна. Львов – архитектор, рисовальщик и гравер, переводчик (перевел классический итальянский труд «Четыре книги по архитектуре» Андреа Палладио и стихи греческого поэта Анакреонта), историк, фольклорист, геолог, поэт и либреттист, сотрудник журнала «Собеседник любителей российского слова», был в начале жизни очень беден, поэтому Дьяковы категорически противились этому браку. Влюбленные решили обвенчаться тайно. Им помогли в этой затее Василий Васильевич и Александра Алексеевна, о помолвке которых уже объявили. Мария часто сопровождала старшую сестру на предсвадебных визитах, они ездили вместе на балы. Однажды, отправившись на очередной бал с обеими сестрами, Капнист свернул в Галерную гавань, где в маленькой церкви их ожидали Львов и священник. Влюбленные обвенчались, после чего Мария Александровна, как ни в чем ни бывало, вернулась на бал. Брак оставался тайным три года, и когда Львов упрочил свое финансовое положение, все открылось.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 243; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!