Глава 3. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ). АРДОРА 1 страница
Вера Викторовна Камша
Яд Минувшего. Часть 1
Отблески Этерны – 4
? palmz.in
«Яд Минувшего. Часть 1»: Эксмо; Mосква; 2007
ISBN 978-5-699-21483-9
Аннотация
Свершилось. Принц-изгнанник Альдо Ракан коронован в городе, где некогда был предан и убит его предок. Ворон Рокэ, Повелитель Ветра, потомок предателя и опора династии Олларов — во власти нового государя. Его ждут суд и казнь. В этом не сомневается ни сам Альдо Первый, ни готовый шагнуть за сюзереном хоть в Закат Повелитель Скал, ни выбирающий между страной и другом, бывшим другом, Повелитель Молний, ни скрытный Повелитель Волн.
Их четверо. Всегда четверо. Навеки четверо. Скованных невидимой цепью, но идущих разными дорогами. А отставших и отчаявшихся за поворотом ждет пегая кобыла — и это не самое плохое, что может случиться. Хуже, если древняя вестница смерти опоздает.
Вера Камша
ОТБЛЕСКИ ЭТЕРНЫ
Книга четвертая
ЗИМНИЙ ИЗЛОМ
Том второй
ЯД МИНУВШЕГО
Часть первая
Этой жизни нелепость и нежность
Проходя, как под теплым дождем,
Знаем мы — впереди неизбежность,
Но ее появленья не ждем.
И, проснувшись от резкого света,
Видим вдруг — неизбежность пришла,
Как в безоблачном небе комета,
Лучезарная вестница зла.
Георгий Иванов
Вы боитесь моих вопросов, господин обвинитель?
Георгий Димитров
ПРОЛОГ
РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)
400 год К. С. Вечер 2-го дня Зимних Скал
|
|
|
Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.
Франсуа де Ларошфуко
1
Бокал был не первым и даже не четвертым. Робер пил кэналлийское, словно какую-то касеру, не замечая ни запаха, ни вкуса, ни послевкусия. Что поделать, если лучшие вина и красивейшие женщины пьянят слабей беды и усталости… Франимские виноторговцы при виде того, как герцог Эпинэ глотает рассветную влагу, попадали бы в обморок или схватились за ножи, Марианна мило улыбалась. Она не была в Доре! Робер сжал зубы и налил себе еще, потом спохватился и наполнил бокал хозяйки. Баронесса улыбнулась.
— Вы все же вспоминаете обо мне, это радует.
— Кто вас видел хотя бы раз, тот вас не забудет, — соврал Эпинэ, заливая чужую смерть и собственную ложь «Черной кровью».
— Герцог, — Марианна гортанно расхохоталась, — эти слова не вызовут сомнений только у юной северяночки. Не забудьте угостить ими девицу Окделл.
— Она в Надope. — Проклятье, о невесте так не говорят. А как говорят? С любовью? Но влюбленные женихи не врываются на ночь глядя к куртизанкам. Ничего, невлюбленные женихи тоже не редкость. Эпинэ хлебнул «Крови» и нашелся: — Сударыня, когда моя невеста вернется, я стану уделять ей столько времени, сколько потребуется, но сейчас я у ваших ног.
|
|
|
— Вы истинный рыцарь, маршал, — красавица с осуждением глянула на перевязь со шпагой, брошенную Робером на оранжевую софу, — кладете между собой и дамой меч.
— Времена рыцарей прошли. — Эпинэ допил и спровадил шпагу на пуфик, золотистый, как шкура Дракко. Голова наконец соизволила закружиться; чуть-чуть, но и это было подарком. — Времена рыцарей, но не прекрасных дам!
— Теперь вы клевещете. На себя. — Баронесса Капуль-Гизайль грациозно пересела на освобожденную от орудия убийства софу. Качнулись, поймав огонек свечи, длинные серьги, в вырезе лимонно-желтого платья вызывающе алела роза. Осенняя женщина, осенняя комната, осенняя ночь, то есть уже зимняя…
— О чем вы думаете? — В глазах Марианны плясали свечи, пахло цветами и духами. Здесь тепло и спокойно, а из городских ворот вторую ночь выползают закрытые мешками фуры, полные покойников. Мешков не хватает, фур тоже, из-под кое-как наброшенных тряпок вываливаются руки, ноги, головы. Жуткие лица истоптаны, измазаны засохшей рвотой, забуревшей кровью, какой-то пеной. «Погибших хоронит корона»… Хоронит или прячет?
— Я забыл извиниться за позднее вторжение. — Эпинэ поцеловал мягкую, благоухающую вербеной ручку. — Но зима не лучшее время для одиночества.
|
|
|
— Лучшего времени для одиночества не бывает, — улыбнулась госпожа Капуль-Гизайль, переплетая розовые пальчики с пальцами Робера, — а оправдание у мужчины одно — усталость, но его еще нужно заслужить. Вы готовы?
Готов, иначе зачем бы он пришел в этот дом? Маршал Эпинэ больше не в силах думать о бредущих меж серых стен горожанах с вожделенными узелками и пустыми лицами. И о забитых досками позорных ямах. Доски не выдерживали, ямы становились могилами, наполнялись доверху телами, на которых стояли люди. На уже мертвых и еще живых…
— Сударыня, вы часто вспоминаете своих… своих друзей? — На то, чтоб забраться в чужую постель, его хватит. Забраться и забыть о задавленных, задохнувшихся, сошедших с ума.
— Иногда вспоминаю, но не тогда, когда у меня гости. — Женщина улыбнулась и тронула цветок на груди, Эпинэ вновь поднес ручку с роскошным венчальным браслетом к губам. Кто купил ей браслет? Муж? А кто купил мужа и титул?
— А ваш супруг? — Можно подумать, герцогу есть дело до маленького барона. И можно подумать, маленький барон не знает, откуда в его доме берется золото. — Он помнит ваших гостей?
— О, — красавица томно вздохнула, — только самых близких. Им Коко дарит морискилл, а своих питомиц он никогда не перепутает и не забудет, кому они достались. У вас тоже будет птичка.
|
|
|
— В самом деле? — Робер не отказался бы помнить лишь крыс и лошадей, но как забыть Мильжу, гоганского мальчишку, дочек Эммы Маризо?! Их все-таки нашли, в тех самых ямах. — Здесь кто-то есть?
— О да, — подмигнула баронесса и легонько причмокнула алыми губками.
Из-за расшитой бабочками-фульгами занавески выскочила левретка, повела узкой мордочкой, вильнула хвостом, приветствуя очередного полухозяина. Марианна рассеянно погладила любимицу.
— Ее зовут Эвро.
— Вот как?
Сюзерен только что учредил орден Эвро. Кавалеры Эвро. Левретки его величества… Робер не выдержал, усмехнулся и тут же был вознагражден.
— Ваши воспоминания, монсеньор, без сомнения, богаче моих. — Нежные пальчики коснулись алых лепестков. — Расскажите что-нибудь бедной затворнице, ведь вы так много видели…
Видел. Ноги и обрывки цепей, торчащие из-под принесенной Вирой скалы. Кровь и вышибленные мозги на мраморе у камина. Добротно одетую горожанку с измятым каблуками лицом и вырванными косами, она еще жила, запрокидывала голову, пыталась дышать, а по лбу, щекам, глазам топтались невольные убийцы.
— Сударыня, то, на что я смотрю сейчас, много прекрасней того, что я встречал за пределами вашего особняка.
— Герцог, вы удивительно немногословны, а ведь вы южанин.
Даже южанин не расскажет, как из превратившейся в смертельную ловушку канавы вытащили восьмерых мертвецов и одного живого. Бедняга ничего не понимал и только просил пить. Снизу и сверху была смерть, а он выжил. Маленький кашляющий человечек в ученой мантии, чем-то похожий на похудевшего Капуль-Гизайля.
— Вы больше не пьете? — В черных глазах отражались рыжие огоньки, превращая женщину в фульгу. — Вам надоела «Кровь»? У меня есть и «Слезы».
Леворукий, как же ему надоели настоящая кровь и настоящие слезы, но куда денешься?
— Я уже пьян, сударыня, — выдал желаемое за действительное Эпинэ, — пьян и счастлив.
Славный барон любит птиц, его жена любит мужчин. Или не любит, какое это имеет значение. В будуаре пахнет вербеной и померанцами, здесь можно не думать, а пить и еще целовать выпирающие из золотой пены плечи.
— Если вы пьяны, поставьте бокал, — потребовала Марианна.
— Непременно, — пообещал Робер, — но не раньше, чем выпью за ваши прекрасные глаза.
Никола сбросит трупы в карьер Святого Павла, ему не в первый раз. Гоганы и мулы остались у леса Святой Мартины. Святой Павел, святая Мартина, святая Октавия, святая Дора, что скажут они осквернившим их имена погромами и убийствами?
— Только за глаза? — Марианна быстро облизнула губы. — А мне казалось, вас больше занимает… роза.
— Она и впрямь прекрасна, — подтвердил Робер, проглатывая вино, — а ее… ложе достойно ее красоты.
— Наконец-то вы сказали нечто приятное, — одобрила баронесса. — Мне ничего не остается, как подарить эту розу вам. Возьмите ее… Пока она не увяла.
Золотая с алмазной пылью брошь расстегнулась легко, ей часто приходилось это делать. Освободившийся цветок упал на затканный незабудками простенький коврик, Робер нагнулся за подарком, но затянутые голубым шелком стены пошли волнами, и Повелитель Молний глупейшим образом свалился с софы под жемчужный женский смех.
— «Черная кровь» полна коварства. — Марианна протянула гостю руку, и Робер честно за нее ухватился. Слишком честно, потому что прелестная баронесса оказалась на роскошном холтийском ковре рядом с пьяным гостем. Гость извинился и принялся собирать рассыпавшиеся ландыши. Жаль вазу, но завтра он пришлет другую, серебряную, ее не разобьешь.
— Вы порезались? — Дрожащий, полный ужаса голосок. Глупышка никогда не видела настоящих ран.
— Сударыня, я готов отдать вам всю кровь, а не жалкие четыре капли.
— Не шутите так, если с вами что-то случится, я… Я не смогу жить!
— Со мной ничего не случи…
— Робер! Робер, вам плохо?
Золотистый ковер, черноволосая женщина с широко открытыми, подведенными глазами. Марианна Капуль-Гизайль… Он напился, и баронесса подарила ему красную розу. Вот эту! Он напился, потому что хочет забыть Дору. И забудет, хотя бы до утра.
— Сударыня, как это ни прискорбно, я все-таки пьян. — Иноходец поднял злополучный цветок, он ничуть не пострадал, а вот рукав отчего-то сделался черным, а раньше был красным. Робер это помнил совершенно точно. Красным, обшитым золотом, нелепым и вызывающим, ничего другого в праздник Повелитель Молний надеть не может.
— Робер, — баронесса силилась улыбнуться, но в глазах черными бабочками бился страх, — что с вами?!
— Кто здесь? Кто здесь, кроме нас? Там, за портьерами?
— Только Эвро… Мы одни, клянусь вам.
С комнатой все в порядке, она по-прежнему золотистая, а рукав — алый. За портьерой возится левретка, в руках у него роза, а не ландыши. Откуда взяться ландышам в Зимний Излом?
— Почему вы молчите? Что-то случилось? Что-то плохое?
— Говори мне «ты». Только «ты», договорились?
— Мне страшно.
— Не бойся. Я сумею защитить тебя.
— Но не нашу любовь. Они никогда не согласятся, никогда!
— Нам не нужно ничье согласие, мы будем вместе.
— Или умрем.
— Умрем? Нет, маленькая, мы будем жить вечно. Что с тобой?
— Холодно… Окно в спальне, я закрою.
— Боишься замерзнуть?
— Я боюсь потерять тебя. Ты поможешь мне закрыть окно? Его надо закрыть, надо…
— Я не войду в спальню своей невесты до свадьбы. Лучше я закрою дверь.
Двустворчатая дверь со смешными пляшущими человечками, ручка в виде цветочной гирлянды, голубые портьеры… Голубые? Золотые с алыми бабочками!
— Сударыня, что за этим занавесом? Дверь?
— Ложная… Успокойтесь, Коко в отъезде, и он не ревнив, а Эвро я заперла.
— Там двустворчатая дверь, и за ней кто-то есть.
— В моей спальне? Вы шутите! — Хозяйка звонко расхохоталась, вскочила и отдернула занавес. Закатным пламенем сверкнули бабочки-фульги, в окно ударил пахнущий сиренью ветер.
— Смотрите, герцог!
Одностворчатую дверцу украшают виноградные гроздья, костяную ручку-шар поддерживают белые кошачьи лапки с золотыми коготками.
— Первый маршал Талигойи удовлетворен?
— Дверью — да, — лучше казаться пошляком, чем сумасшедшим, — но не в двери счастье.
— Тогда вам следует съесть этот персик! Надеюсь, в моей спальне кто-то и впрямь будет. И этим «кем-то» станете вы.
Золотистый пушистый шарик в розовых ручках, лукавая улыбка, тихий смех.
— Сударыня, персик хорош, но вы — прекрасны!
— Я знаю…
Розовые губы пахнут земляникой, в фиалковых глазах тает весенняя ночь. Они впервые вместе. По настоящему вместе, одни, не считая весны и ландышей. Он нашел свою девочку в окошке и не выпустит даже на мгновенье. Родня переживет, и король переживет, и весь мир, а кому не нравится, могут убираться к Изначальным Тварям.
— Есть в этом доме что-то, без чего ты не можешь жить?
— Ты… Только ты… Я не могу без тебя!
— Тогда идем.
— Куда?
— Разбудим какого-нибудь клирика. Завтра я представлю ко двору свою супругу.
— Так сразу? Я никогда не смогу. Отец…
— Отец простит, ему ничего не останется. Ты пойдешь или понести тебя на руках?
— Пойду… Только… Ты не смейся, но я надену другое платье. Я быстро…
— Ты, и в этом лучше всех.
— Старое платье — дурная примета.
— Ты справишься или позвать Тирзу?
— Не надо Тирзу… Создатель!
Треск за спиной, живое, трепещущее тепло у плеча, сдавленный крик. Закатные твари, их все-таки выследили.
— За меня! Слышишь, за меня! Быстрей!
Распахнутые створки, сорванное голубое полотнище, опрокинутый столик, перевернутая шкатулка с бисером. В дверях — десяток человек с обнаженными шпагами. Лица под масками, но одежду и осанку не спрячешь. Это не висельники, это дворяне. Родичи или заговорщики? За ней или за ним?
— Доброй ночи, господа. Как вас много… Молчат и готовятся, молчат и прячут голоса, но второй слева знакомо сутулится, а тому, кто рядом, не хватает ладони роста. Даже с каблуками. Родичи оказались заговорщиками, а заговорщики — родичами.
— Вы отказываетесь здороваться? Вы невежи или все-таки трусы?
Шаг вперед и в сторону, поклон, улыбка, родное тепло за спиной. Старое платье — «дурная примета», но малышка будет жить! Значит, к Леворукому отправятся убийцы, сколько б их ни заявилось.
2
Перед глазами — шелковые бабочки, в руке — обнаженная шпага. Бред! И вино тут ни при чем, он не пьян, до такой степени не пьян, что самому странно. Бедная Марианна, такого гостя у нее еще не было.
— Герцог, полагаю, я просто обязана подарить этих мотыльков вам. Вы без них просто жить не можете.
— Сударыня, прошу меня простить.
Нужно засмеяться, вложить клинок в ножны, налить вина, сказать что-то куртуазное, только почему внутри все кричит об опасности? Почему чудятся ландыши и лиловые глаза?
— Вы не знаете, здесь кого-то убили? — Теперь его точно прогонят, и поделом!
— В этом доме? — не поняла хозяйка. — Когда?
— Весной. — Что за чушь он несет? Ему точно пора в сумасшедший дом.
— Весной? — Баронесса улыбается из последних сил; она испугана, и красавицу можно понять: сумасшедший в спальне — это неприятно. — На моей памяти нет, но, Монсеньор, вы так и не съели персик.
— Я искуплю свою вину. — Взбунтовавшиеся пальцы нипочем не желают отпускать эфес, улыбка на личике Марианны застывает, превращается в маску, сквозь золото стен рвется голубизна.
— Робер, ну что же вы…
Шаг, но не к женщине на ковре, а назад, к двери, и она распахивается. На самом деле. С треском. Люди в масках топчутся на пороге, сжимая шпаги и дубины…
Наступают полукругом, медленно, с опаской, хотят взять в кольцо… А луну вы случайно не желаете? А солнце?
Кресла, столик, цветы в вазе… Как кстати! Воду в глаза первому, вазу в грудь — второму, и вперед. Удар, и еще, пока не опомнились! Не убил, но задел! Обоих… А теперь назад. Три шпаги бьют в пустоту. Что теперь? Ага, задумались, сбились плотнее. Пока мнутся — малышку в угол. Не надо меня держать! Не надо! Обернулся, успел… Кресло — в ноги тем, кто посредине, сам в сторону и вперед. Сбить в кучу, отвлечь. Скатерть… Намотать на руку, пригодится.
Мы выживем, родная, выживем, Леворукий нас побери! Назло твоим дядьям и моим «друзьям»!
— Сударь, мы, кажется, где-то встречались? Ждать удара глупо, полшага вбок и в атаку.
Взмах скатертью и укол. Из-под нее — в грудь. Есть! А вы предсказуемы, господа! Предсказуемы, как нищие на ярмарке. Стягиваете кольцо? Ну-ну… Пируэт, левой — отмахнуться от ближайших клинков, еще и портьеру на них… Сапоги топчут ландыши… а теперь еще и чью-то ступню. Сейчас твой черед… Есть… Второй! Передай привет Карлиону!
Эпинэ с силой выдернул шпагу из тощей груди. В лицо плеснула чужая кровь, Иноходец отпрянул. Там, где он только что был, пролетела дубина. Среди хрустящих осколков кто-то корчится, зажимает лапой брюхо. Лэйе Астрапэ, он же только что вскочил. Когда он успел? Как?!
Труп на ковре, умирающий в углу, под ногами кровь, вино, фрукты… Марианна вжалась в стенную нишу, на лице — ужас. А дверь оказалась настоящей… Не знала?
Пыхтенье убийц, острый запах боя и страха, в голове грохочут кагетские барабаны, левое плечо саднит, зацепили-таки. Ерунда, царапина! Сколько их тут? На ногах четверо… Это здесь, в будуаре, а в доме? Слуг нет, иначе бы прибежали. Ни слуг, ни мужа, только убийцы и левретка.
Комнатка маленькая, не побегаешь, нужно уходить. Через другую дверь. Хватать баронессу и уходить. Четверо на одного не так уж и много.
— Марианна! Сюда, быстрее!
На бледном лице удивленье и страх. Не перед разбойниками — перед ним!
— Баронесса!
Двое с дубинками, двое со шпагами, лиц нет, вместо лиц — тряпки. Не дворяне и даже не солдаты, а так, отребье, грабители с улиц… По одиночке — дрянь, вместе — стая. Ничего, четверо не дюжина! Жаль, спальня так высоко, а то бы высадить окно и на улицу.
— Марианна, за меня! Прячьтесь за меня!
Стройная жилистая фигура двинулась вдоль стены. Шпагу держит как положено, серая куртка, серая маска… Главный? Его нужно убить, и остальные разбегутся. Может быть…
— Габриэль, осторожней. Осторож!.. Леворукий, только не это! Что угодно, как угодно, только не это!
Скользящий удар по голове, несильный, глупый, женский… Отбить удар, обернуться… Марианна, но за что?!
И это высокие чувства и великие дела? В смысле — восемь на одного. А могло быть и двадцать, но разговор будет потом. Хороший разговор, большой, а сейчас — вырваться. Пока нет ран…
Визгливо взвыла Эвро, стройный разбойник перескочил через опрокинутый пуф, за ним метнулся второй, с дубиной, третий зачем-то рванул к трюмо.
Скользнуть за чужую спину… и ударить в нее. Вы не хотели дуэли, господа, и не надо! Получайте убийство!
Бюро, осколки от вазы, запертая дверь, хорош! Сюда, Габриэль, сюда! Споткнулся? Ну так падай! Под ноги приятелям. Слева в шею — отвели, скатерть пока спасает… Упавшего — носком сапога в висок, так быстрее.
Господа задумались? Еще бы, четыре трупа способствуют размышлениям… Здесь все? Вряд ли! Кто-то на лестнице, кто-то у двери, вопрос — сколько… О, еще один смельчак! Не повезло…
Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 149; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!