Ur-Krostitzer Feinherbes Pilsner
Кростиц, Германия
После объединения Германии Кростицкая пивоварня входит, под именем Krostitzer Brauerei, в пивной концерн Radeberger Gruppe. Здесь до сих пор сохраняют шведские традиции: с бутылочных этикеток смотрит Густав II Адольф, причем еще суровее, чем раньше, а при пивоварне есть специальная фольклорная группа, которая, переодевшись по праздникам в форму шведского войска 30-х гг. XVII в., разыгрывает сценки времен Тридцатилетней войны. При заводе есть даже Музей Густава Адольфа и мемориальный зал, который посещали члены нынешней шведской королевской семьи.
В 2000-х гг. пивоварня была полностью реконструирована и сейчас является одной из самых современных в Европе. Ежегодно здесь под суровым взглядом Густава II Адольфа производится 400 000 гл[4] пива. Ведущим продуктом пивоварни в настоящее время является Feinherbes Pilsner, насыщенно горький пилс. В нем ощущаются запахи пряных трав, хмеля и яблока. Вкус сухой, солодовый и сладковатый.
VI. Россия и «окно в Европу»
Петр Великий на голову превосходил окружающих – как по росту (203 см), так и по качествам характера. На поле боя он был смелее смелых, в деле государственного правления – самым дальновидным, а на пирушках пил больше всех. У царя было в обычае употреблять водку в количестве, которое свело бы неопытных в могилу. К сожалению, пьянству предавался и русский народ, не все представители которого обладали петровской устойчивостью к алкоголю. Петр осознал проблему и решил, что подданным пора трезветь. Он устремил свои взоры на запад, чтобы найти европейскую управу на свойственную России-матушке тягу к «беленькой».
|
|
|
Петр стал номинальным правителем в 1682 г. в возрасте десяти лет вместе со своим слабоумным братом Иваном V. На деле власть до его совершеннолетия принадлежала его старшей сводной сестре Софье и матери Наталье. Будущему государственному мужу не надо было утруждать себя ежедневными делами правления, так что в молодые годы он мог сосредоточиться на овладении обширными жизненными навыками.
Европа была одной из Петровых страстей. В конце XVII в. Россия оставалась консервативной страной, которая в каком-то роде доживала беспросветные Средние века. Предпринимательство не обладало гибкостью, к новшествам относились без интереса, а церковь занимала в обществе центральное место. Советники молодого Петра, шотландец Патрик Гордон и швейцарец Франц Лефорт, в свою очередь умели увлечь государя рассказами о стремящемся к новизне Западе. Гордон был хорошо знаком с европейским образованием и военным делом. Лефорт со своей стороны кое-что понимал в торговле, мореходстве и радостях жизни. В особенности Петра впечатлила лефортовская манера пить. Если при употреблении русской водки главной целью было, казалось бы, напиться до бесчувствия, то Лефорт по мере распития становился только оживленнее, а его шутки – забавнее.
|
|
|
В возрасте 17–18 лет Петр и сам снискал себе первую славу в московской ночной жизни. Благодаря крупному сложению и растущему опыту он ухитрялся выпить больше других. Особенно прославилась веселая компания под названием «Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор», чьи попойки могли продолжаться целыми днями. Церковники возмущались буйными нравами этого общества, притом что многим епископам и чернецам считалось за честь участвовать в «соборных» возлияниях.
Когда в начале 90-х гг. XVII в. Петр утвердил свою самодержавную власть и повоевал в 1695 г. с турками за доступ к Азовскому – и далее Черному – морю, он отправился в путешествие за конкретными примерами европейского образа жизни. Главной целью поездки была, разумеется, модернизация армии и строительство флота, но одновременно Петр хотел широкого обновления России – вплоть до кулинарных предпочтений.
Проведя изрядно времени в Амстердаме, в 1698 г. Петр со свитой прибыл в Лондон. Он снял жилье над пабом прямо на набережной Темзы, на Норфолк-стрит (ныне эта улица носит название Темпл-Плейс). Он ежедневно знакомился с работой порта и верфей и сам с удовольствием работал руками. Ночами от работы отдыхали. Внизу в пабе свита пробовала любимые корабельщиками темные сорта пива. По рассказам современников, половой как раз наполнял Петру кружку, когда тот остановил его и повелел: «Оставь кружку в покое. Принеси мне кувшин!» Наряду с пивом и курением табака мужчины отдавали должное и бренди. Позже, по весне, когда русские переехали на другую квартиру возле самых Дерптфордских верфей, пиво окончательно уступило первенство крепким напиткам. В результате усадьбу, а она принадлежала писателю Джону Ивлину, постигло полное разорение. После высокородных съемщиков владельцу пришлось приводить в порядок полы всех трех этажей и практически всю обстановку. Согласно бухгалтерским книгам, русские возместили в числе прочего стоимость «пятидесяти стульев, порубленных на дрова, двадцати пяти порванных живописных полотен, трехсот оконных стекол, изразцовых печей и всех имевшихся в доме замков».
|
|
|
В общем, в Россию в августе 1698 г. вернулся полный сил правитель, который подтвердил, что российскому народу надлежит вести образ жизни трезвый и бодрый. Сам Петр удовлетворился лишь бодростью. Он начал военную реформу и через несколько лет взял верх над всеми своими противниками. В захваченном у шведов устье Невы он в 1703 г. повелел возвести Петропавловскую крепость. Но аппетит приходит во время стройки, и год спустя государь повелевает сделать строящийся Петербург столицей.
|
|
|
Во время строительных работ естественным образом возникает жажда. Петр проявлял особую заботу о том, чтобы работа продвигалась и рабочим выдавали пиво. Тем же темным эликсиром наслаждались в Лондоне парни из гавани и рабочие верфей, но при этом в Англии не видно было ни лентяев, ни пьянства – разве что в свите самого Петра. Архитекторам и строителям будущей столицы подавали все то же темное пиво, доставленное морем из Англии, что пили при царском дворе. Строителям приходилось довольствоваться продукцией местных пивоварен, но и та была отнюдь не последнего разбора: ведь и в России столетиями существовали пивоварные традиции.
Князь Киевский Владимир, которого позже стали именовать Великим[5], в конце X в. твердо решил, в какую веру будет обращать свой народ и обратится сам. По легенде, из-за запрета на алкоголь ислам даже не обсуждался. В итоге Владимир предпочел Риму Византию и открыл двери православию. Примечательно в легенде то, что Россия – при всей многолетней славе – не всегда была водочной державой. С водкой на Руси познакомились только пять столетий спустя после появления крепкого напитка, поэтому отвергший ислам Владимир со своими подданными отдавал в X в. предпочтение иным напиткам – меду, квасу и пиву. Русское слово «хмель» означает, как известно, и пряное растение, входящее в состав пива (лат. Humulus lupulus), и состояние опьянения, вызываемое алкоголем. Это также наводит на мысль, что пиво в качестве опьяняющего напитка занимало первое место. Позже ситуация изменилась. Самое раннее упоминание об изготовлении водки в России датируется 1558 г. И уже в конце того же столетия пошли жалобы на то, что водка стала народным бедствием.
Во времена Петра Великого пиво ринулось в контратаку. Пиву и другим «европейским» напиткам в первую очередь стали отдавать предпочтение горожане, относившиеся к среднему и высшему классу, которые были прозападной частью общества. Самая бедная часть крестьянства также употребляла напитки главным образом некрепкие. Однако продолжалось это недолго. «Западный ветер» стихал по мере того, как Петр становился старше, да и трезвая жизнь народа уже не казалась вопросом ключевой важности. У водки были свои преимущества: она приносила государству ощутимый доход.
Десятилетия после Петра отмечены постоянными дворцовыми переворотами. Пиво при дворе, конечно, пили, но в большем фаворе были напитки французские – от вина до коньяка. Пиво вновь оказалось в тренде в 60-х гг. XVIII в., когда у ячменного напитка появилась ценительница в лице уроженки Германии Екатерины II Великой. Ее отец даже в качестве свадебного напитка послал дочери пиво, сваренное в немецком городе Цербсте. Правда, после юности, проведенной в Германии, русское пиво так и не пришлось Екатерине по вкусу. На нужды двора она ежегодно заказывала в Лондоне огромную партию крепкого темного пива. Екатерина призывала также нанимать в русские пивоварни английских мастеров. Призыв был услышан, и качество пива ожидаемо улучшилось.
Одновременно с обновлением отечественного пивоварения процветала и торговля. Импорт пива в Россию за долгий срок правления Екатерины (1762–1796) вырос в десятки раз. Английский путешественник Вильям Кокс вспоминал в 1784 г. свой визит в Петербург: «…никогда не доводилось мне пробовать лучшего и более насыщенного английского пива и портера». В период 1793–1795 гг. пива в страну ввозили на сумму 500 000 рублей, в денежном выражении в два раза больше, чем специй. Но общего направления русской питейной культуры Екатерина изменить не смогла. Употребление водки выросло за XVIII в. в 2,5 раза – та же тенденция сохранялась и позже. Однако, начиная с 90-х гг. XX в. пиво в России снова «поднялось». И снова с ним связывают образ европейства. И в наши дни пиву отдают предпочтение перед водкой преимущественно образованные горожане.
Если женщины в принципе меньше представлены в исторических описаниях, то в истории пива и подавно почти все герои – мужчины. Екатерина, хвалившаяся тем, что может пить пиво с той же скоростью, что и придворные мужи, являет собой яркое исключение. Многие женщины, как, например, упомянутые в следующей главе тартуские вдовы, остались на страницах истории только как безымянные призраки. Из славных дам былых веков немногие стали известны как почитательницы пива, но в качестве примера можно упомянуть хотя бы императрицу Австро-Венгрии Елизавету, для друзей – Сисси.
Существует большой ассортимент марок пива, носящих имена великих исторических деятелей-мужчин. Пару представительных примеров мы подобрали и для этой книги. Женщины – редкость. По крайней мере бельгийская малая пивоварня Smisjen назвала свое пиво в честь Екатерины Великой «Имперским стаутом». Именного пива (Žatec Baronka) удостоилась и богемская баронесса Ульрика фон Левенцов. Немецкий писатель Иоганн Вольфганг Гёте в 1822 г. находился на отдыхе в Богемских горах, когда познакомился с 18-летней Ульрикой. Барышня из дворянской семьи показывала 73-летнему писателю окрестные пейзажи, заглянули они и в местную пивоварню. Благородный хмель богемского пива и красота спутницы свели старца с ума. Гёте не мог забыть баронессу и после возвращения домой. Куда там – он всерьез задумал просить ее руки. Влюбленность не привела к отношениям, однако вдохновила Гёте на стихотворения, которые считаются наиболее личными, – в их числе и «Мариенбадская элегия».
Балтика № 6 Портер
Санкт-Петербург, Россия
При российском императорском дворе было принято подавать доставляемые морем из Англии особо крепкие сорта пива «стаут», которые позднее, в XIX в., начали называть императорскими (imperial stout). Балтийские портеры появились, когда подобное же темное пиво начали производить с XVIII в. в Петербурге и его окрестностях. По вкусу пиво хорошо сочеталось с русскими закусками, такими как черный хлеб с огурцом.
Традиции пивоварения сохранялись и в советскую эпоху, хотя качество продукта сильно варьировалось. Ради спасения репутации советского пива в Ленинграде планировали строительство сверхсовременного пивоваренного завода, который был открыт осенью 1990 г., когда Советский Союз доживал последние дни. Пивзавод «Балтика» приватизировали в 1992 г., и за четыре года он стал самым крупным пивоваренным предприятием в стране. В настоящее время завод является вторым по величине в Европе и с 2008 г. находится в собственности концерна Carlsberg.
«Балтика № 6 Портер» – пиво верхового брожения с ферментацией при низкой температуре, что отличает его от британских образцов. Оно обладает практически черным цветом и при разливании в бокал дает слой плотной белой пены. В аромате различимы ноты ржаного хлеба, жженого солода и карамели. Вкус – карамельный, с легким шоколадным оттенком, суховатый. В послевкусии различимы цитрусовые и хмельные ноты.
VII. Пиво – опора для сирот
Начиная с эпохи позднего Средневековья исключительное право на пивоварение в крупных европейских городах стало сосредотачиваться в руках закрытых ремесленных корпораций. Так случилось и в Тарту, одном из старейших городов Северной Европы. В течение столетий правом варить пиво в городе обладали только члены большой гильдии. В XVIII в. конкурирующая с ними малая гильдия это право оспорила. Утомленная спорами гильдий, российская администрация в рамках большой административной реформы приняла по этому поводу соломоново решение: монопольное право на пивоварение не получала ни одна из гильдий. Тартуское пиво в дальнейшем варили вдовы, сироты и все те, у кого не было иной возможности заработать себе на жизнь.
В Британии и Нидерландах система пивоваренных гильдий возникла уже в XIV в. Изначально предназначением гильдий было гарантировать доход своим членам. Поскольку число пивоварен увеличивать не хотели, в гильдию можно было попасть двумя способами – унаследовав или купив пивоварню.
Профессиональные требования в разных городах различались. Например, в уставе Висмарской гильдии (XIV в.) значилось, что пивоварню может приобрести любой добропорядочный горожанин. Опыта в пивоварении не требовалось. В Мюнхене будущему хозяину требовалось доказать, что у него имеется по меньшей мере двухлетний опыт. В Париже, чтобы получить разрешение гильдии на приобретение пивоварни, требовался опыт пятилетний.
Система гильдий также гарантировала качество пива. Коль скоро конкуренты в отрасль без одобрения гильдии не попадали, пивовары могли позволить себе терпеливо сосредоточиться на изысках процесса приготовления без необходимости снижать цены. Обычно пивовары выбирали между собой ревизора, который получал на несколько лет широкие полномочия для обеспечения качества продукции. У ревизора был свободный доступ в любую пивоварню, где он имел возможность проверять сырье, следить за этапами работы и пробовать готовый продукт. Если вскрывались упущения, последствия могли быть от выговора и штрафа до самых суровых – исключения из гильдии, то есть фактически потери пивоварни. О большом авторитете внутреннего контроля в гильдии говорит известный в городе Генте обычай не запирать двери пивоварен. Пиво содержало город, поэтому имелись все причины беспокоиться о его качестве.
Через Ганзейский союз практика гильдий распространилась в XV в. по всему балтийскому побережью. Самое раннее упоминание о правах большой тартуской гильдии на пивоварение относится к 1461 г., но сведения о существовании пивоварения относятся ко временам основания города, то есть к XIII в. В отличие от Центральной Европы в Тарту не было отдельной гильдии пивоваров – владельцы пивоварен в числе других купцов были членами большой гильдии. Родным языком членов этой гильдии был немецкий. В малой гильдии, куда входили относившиеся к среднему классу ремесленники, состояли люди, чьими родными языками были как немецкий, так и эстонский.
В результате ослабления Ливонского ордена власть в городе начиная с середины XVI в. несколько раз менялась. В 1558 г. Тарту отошел к России, в 1582 г. перешел к Польше и в 1652 г. вернулся шведам. Новые правители не отменяли традиционных прав в отношении пивоварения, однако вносили в юридические акты собственные дополнения. К примеру, польский король Стефан Баторий в 1582 г. повелел, что правом на продажу пива на расстоянии шведской мили[6] от центра города обладают исключительно городские трактиры.
Во время Великой Северной войны в 1708 г. Тарту сгорел, и городу потребовалось немало времени для восстановления. В 1717 г., еще до окончательного заключения мира, российский царь Петр Великий объявил, что привилегии, касающиеся производства и продажи пива в городе Тарту, остаются незыблемыми. Малая гильдия с этим не согласилась. Город был занят русскими, постоянной администрации не было, поэтому часть членов малой гильдии решила попытать счастья и приступила к пивоварению. Между гильдиями пошли ссоры – доходило и до драк, – но временная администрация не вмешивалась. Противоречий не снял даже заключенный в 1721 г. Ништадтский мир и официальное вхождение Тарту в состав Российской империи. В том же году петровская Юстиц-коллегия вынесла двусмысленное решение, в котором не содержалось прямого суждения о полномочиях двух гильдий. Заколдованный круг ссор и жалоб замкнулся на многие десятилетия.
В итоге в 1782 г. Юстиц-коллегия констатировала, что неравноправие гильдий в отношении пивоварения не имеет под собой оснований. Однако пивоварение не было освобождено от ограничений, вместо этого право на него передали совершенно новому субъекту. Императрица Екатерина II Великая повелела основать в Тарту пивоваренное предприятие, которое снабжало бы пивом весь город. Генерал-губернатор Лифляндии, ирландец по происхождению Джордж фон Браун, должен был позаботиться об организационных вопросах, имея перед собой в качестве примера такое же предприятие, основанное в Риге на пару десятилетий раньше. Своим появлением тартуское пивоваренное предприятие (нем. Dorpater Brauer-Compagnie) не только положило конец гильдейским раздорам, но и взяло на себя заботу о неимущих. В члены этого предприятия, каковыми были как владельцы, так и работники, принимали исключительно вдов членов гильдий, сирот и тех членов гильдии, которые обеднели не по своей вине. Так, предприятие могло обеспечить пропитание тем членам семей ремесленников, у которых не было иных доходов. Чтобы предприятие не стало ареной для борьбы гильдий, было определено, что членами может быть только равное число представителей обеих гильдий.
Прошли десятилетия, и Тарту оправился от последствий Северной войны и постоянных пожаров. В городе с населением в 4000 человек желающих утолить жажду хватало. Продукты для хранения засаливали и сушили, что со своей стороны увеличивало потребление напитков. В XVIII в. пили по сравнению с нынешними нормами чудовищно много. В тартуских документах начала века дневная норма пива для горожанина и горожанки составляет один кувшин: 2,6 л. Солдатам полагалось полтора кувшина. А по воскресеньям всему крещеному люду на радость – аж два кувшина пенного напитка. В большинстве своем это было пиво или квас домашнего изготовления. Пивное предприятие производило в 80-х гг. XVIII в. самое большее 200 л в год на одного городского жителя, то есть чуть более полулитра на день.
Начало предприятия выглядело многообещающе. Город выделил ссуду, за счет которой на берегу реки Эма на расстоянии броска камня от ратуши выросла новая пивоварня, по размеру куда больше прежних. Помимо пивоварения предприятие получило монополию на содержание городских трактиров. Предприятие не несло прямой ответственности за работу кабаков, но получало доходы от лицензий на их содержание и продажи в них пива. По оценке, в конце XVIII в. в Тарту было порядка шести десятков пивных.
По своему устройству предприятие во многом напоминало нынешний кооператив. Его целью было не преумножение выгоды, а обеспечение членов. Предприятие возглавляли двое старейшин (олдерменов), избираемых из каждой гильдии. Предприятие выплачивало жалованье тем своим членам, которые отвечали за производство и продажу пива. Если по выплате процентов по ссуде, налогов и иных расходов баланс оставался положительным, сумму дохода делили между членами. Если член предприятия хотел из него выйти и заняться другим ремеслом, ему выплачивали положенную долю его членских взносов. На его место подыскивали нового члена, который за счет жалованья в первые годы членства понемногу выкупал свою долю предприятия. В XVIII в. малообеспеченные горожане занимались пивоварением также в Риге, Пярну и Таллине. И хотя подобные «социальные пивоваренные предприятия» больше нигде, кроме Балтии, не встречались, в историю пивоварен вписаны кое-какие женские имена.
В Эстонии, как и в других европейских краях, женщины веками варили пиво для домашних нужд. Не было ничего необычного и в том, что после смерти пивовара его дело продолжала вдова. Европейское Средневековье, как и Новое время, знает примеры незамужних женщин, которые начинали пивоваренное дело. Однако равноправия в отношении к женщинам-предпринимателям, судя по всему, не было. В Мюнхене городским властям было направлено обращение, где требовали отменить право наследования пивоваренного дела вдовой, потому что «женщина не способна овладеть благородным искусством пивоварения». Однако обращение не возымело действия, и женщины сохранили право владеть баварскими пивоварнями. Особенно часто качество сваренного женщинами напитка бранили в Англии. Британских защитников морали ужасало главным образом то, что владелицы пабов завлекали мужчин в объятия зеленого змия.
Проблемы не миновали и Тарту. После первых удачных лет продажи предприятия стали падать. Пиво ругали за скверное качество, и городская аристократия все чаще приобретала напиток у сельских пивоваров. Сельское дворянство унаследовало право пивоварения еще со времен польского владычества. Хотя деревенское пиво нельзя было продавать ни в Тарту, ни в ближайших окрестностях, на расстоянии пары десятков километров располагались многочисленные поместья, где обеспеченные горожане могли приобрести пиво. Вдовы из пивоваренного предприятия недополучали свою лепту, а город – свои налоги. Многие городские трактиры, идя навстречу пожеланиям клиентов, начали избегать городского пива, и, поскольку другие ячменные напитки продавать было нельзя, кабаки перешли на водку.
В 1796 г. власть в России перешла к Павлу I. Первым делом он полностью реформировал администрацию Лифляндии и других балтийских областей, отменив практически все реформы 1783 г., проведенные его матерью Екатериной Великой. Одновременно с этим тартуский магистрат получил возможность аккуратно избавиться от пивоваренного предприятия, просуществовавшего к тому времени больше десяти лет.
Никто не осмелился напрямую сказать, что ради того, чтобы город получал больше налогов, а горожане – более качественное пиво, вдов и сирот вышвырнут на улицу. В качестве решения придумали систему лицензий на пивоварение – точно такую же, какая раньше применялась в отношении лицензий на содержание трактиров. Формально пивоваренное предприятие продолжало обладать монопольным правом на пивоварение, но теперь у него была возможность выдавать лицензии частным предприятиям. Дело пошло. В городе появилось много частных пивоварен, и пиво вернуло себе народную любовь. Доходы с аренды лицензий позволяли обеспечивать сирот, которые, оставив пивоварение, могли бы искать себе работу. Система оказалась удивительно эффективной – по крайней мере, нет никаких сведений о том, чтобы нововведение привело к голоданию неимущих. «Пивные деньги» шли через пивоваренное предприятие на помощь бедным горожанам до 1820 г.
A. Le Coq Porter
Тарту, Эстония
Альберт Ле Кок основал в Лондоне под своим именем предприятие, торговавшее вином и пивом. Особенно популярным оказалось темное и крепкое пиво верхового брожения, продукт лондонской пивоварни, которое Ле Кок представил на российском рынке. Норвежские ныряльщики обнаружили в 1974 г. на дне Балтийского моря затонувший в 1869 г. пароход «Оливия» с грузом следовавшего в Россию портера от Ле Кока.
Таможенные пошлины, призванные защитить российского производителя, в начале XX в. вынудили предприятие начать свою деятельность в Петербурге. В 1912 г. компания A. Le Coq & Co выкупила тартускую пивоварню Tivoli и начала производство портера в России. В том же году пивоваренный завод Le Coq получил почетное звание поставщика императорского двора. В советский период Le Coq находился в государственной собственности, но его приватизировали после обретения Эстонией независимости. В 1997 г. завод был приобретен финским пивоваренным концерном Olvi.
Пиво A. Le Coq Porter продолжает двухсотлетнюю традицию портера. Это пиво насыщенно-коричневого цвета с плотной пеной, изготовленное из отборных сортов темного солода. Вкус мягкий, сладковатый, с оттенком жареного солода. Также ощутимы фруктовые и кофейные ноты.
К трапезе полковника Сандельса подавали не один сорт напитков. Рисунок Альберта Эдельфельта
VIII. Офицер и гурман
Юхан Август Сандельс вошел в историю не только как один из последних победоносных шведских полководцев, но и как большой гурман, который умел отдать должное и поданным ему блюдам, и сопутствующим им напиткам. Сандельс по своему применял принцип «Армия марширует, пока полон желудок» (авторство которого, по-видимому, вполне справедливо приписывают как Наполеону, так и Фридриху Великому): он никогда не принимал важных решений, будучи голоден или испытывая жажду.
Юхан Август родился в Стокгольме в 1764 г. Как было тогда обычно в среде, где ценили хорошее образование, из рода Сандельсов вышло много священников. Не потому, что образованные люди были в те времена более набожными, а потому, что обучение в университете было испокон веков принято начинать с богословия. К изучению предметов, представлявших для студента непосредственный интерес, переходили, изрядно поднаторев в теологии. Нередко после обучения заодно принимали и сан. Многие известные экспериментаторы, изобретатели и ученые по основному роду занятий были священниками. Шотландец Роберт Стирлинг, изобретатель одноименного двигателя, был пастором, как и великий финский экономист Андерс Чудениус, который кроме того искренне поддерживал производство в Финляндии опиума.
Помимо университета, достойной основой для приличной, подходящей представителю высшего класса карьеры считался кадетский корпус. Подготовка к освоению военной специальности начиналась у мальчиков в закрытом учебном учреждении вскоре после выпуска из народной школы. Они получали обширное образование, которое, помимо военных предметов, включало математику, физику, географию, французский язык и музыку. Не остались без внимания и приличные манеры с придворным этикетом.
Юный Сандельс поступил в кадетский корпус в Стокгольме в возрасте 11 лет и через несколько лет закончил его в чине младшего лейтенанта артиллерии. Уже в начале военной карьеры Сандельс зарекомендовал себя как любитель хорошего стола, напитков и светской жизни, умевший наслаждаться страстями за игорным столом. Пристрастие к игре имело свои последствия. Долги, выигрыши и жалованье ротмистра Сандельса к 1785 г. сплелись в такой гордиев узел, что его перевели служить на шведский Дальний Восток – в Финляндию.
Сандельс быстро привык к финским обычаям, а финны со своей стороны к обычаям Сандельса. Через два года Сандельс уже был майором, а в Русско-шведской войне 1788–1790 гг. он, ко всеобщему, за исключением противника, удовольствию, командовал драгунским полком численностью 600 человек. По окончании войны его назначили подполковником Карельских драгун, и его службой в этой должности, надо думать, остались недовольны только русские.
Сандельс не был прост и доступен в общении. Однако солдаты вскоре научились ему доверять, потому что он обладал тремя важными для полководца качествами. Во-первых, там, где был Сандельс, располагался и центр событий. Во-вторых, никто не видел, чтобы Сандельс хоть раз потерял самообладание на поле боя, и, в-третьих, он не скупился на благодарности, если для них был повод. Разумеется, подчиненные знали о пристрастии своего начальника к комфорту.
Но поскольку он – как, к примеру, Василий Чуйков при Сталинграде или Эрвин Роммель в Ливии – мог объявиться на переднем крае в самый разгар боя и, кроме того, при необходимости был способен продержаться два дня на снеге и воде, среди солдат о нем шла добрая слава. В 1799 г. Сандельс стал полковником, и в 1803 г. его назначили командовать частями саволакских егерей.
Территориальная оборона не является совсем уж новым изобретением. В Швеции XVIII в. ответом на потребность в территориальной обороне стало размещение войск в жилом секторе. Офицеров и нижние чины расселяли на обороняемой территории по казенным хуторам. Солдат в их подчинение набирали по системе единиц налогообложения (шведск. mantal, «число мужчин»). Центральное учреждение, то есть Стокгольмское казначейство, рассчитало, какая площадь пахотной земли могла, помимо иных налоговых отчислений, обеспечить содержание защитника державы. В Финляндии хозяйства были невелики и усадеб, которые бы в одиночку образовывали мантал, было мало. В подведомственном Сандельсу округе, примерно совпадавшем с областью Саво, для образования мантала требовались четыре-пять хозяйств: они должны были выставить рекрута, выделить ему для проживания хутор и обеспечить снаряжение. В определенное время, обычно несколько раз в году по воскресеньям, солдаты собирались со всего прихода и после церковной службы упражнялись под командованием капрала или сержанта в парадном построении, стрельбе по мишеням и других, как их тогда называли, «артикулах». Иногда под началом офицеров устраивались более масштабные маневры или учения для роты или батальона.
Когда после смены столетия Европу начали сотрясать Наполеоновские войны, шведское поселенное войско прозвали «воскресными солдатами». Сандельсу были вполне очевидны серьезные недостатки этой системы. Поскольку жалованье офицеру заменяли плоды его приусадебного хозяйства, многие офицеры были куда больше заинтересованы в земледелии, чем в поддержании своих воинских навыков и боеготовности. Солдаты точно так же возились с посадками картошки и репы на казенных хуторах и занимались дозволенными им случайными заработками. Кроме того, было ясно, что хозяева усадеб, образующих мантал, не отдавали в солдаты наиболее подходящих для этого батраков, то есть лучших своих работников. По правилам солдату надлежало быть совершеннолетним, но не старше 40 лет и подходить для армии по состоянию здоровья. Миролюбивая шведская власть тщательностью в соблюдении этих параграфов не отличалась. У Рунеберга юный солдат поет, что его отец «уже в пятнадцать лет стоял в строю», а когда в 1808 г. армию под угрозой русского вторжения мобилизовали, то самым молодым солдатам едва-едва исполнилось 15 лет. С другой стороны, в частях были и 60-летние дедушки, в строю находились и одноглазые, и изнуренные болезнями, и инвалиды с деревянной ногой, которые годами значились в армейских реестрах, не замеченные там ни одной ревизией и никем оттуда не вычеркнутые. Но то, в чем войско проигрывало по боеготовности, оно компенсировало знанием местности и условий. Здесь проявился и полководческий дар Сандельса: он водил войска в бой только тогда и в тех условиях, когда у них было больше всего преимуществ.
Хотя признаки надвигающейся войны были очевидны, удар, нанесенный русскими 21 февраля 1808 г., стал для защитников Финляндии неожиданностью. К зимней войне они не готовились. Шведское Верховное командование избрало в качестве стратегии отступление. Только крепости Свартхолм и Свеаборг на южном побережье Финляндии планировалось удерживать в любом случае. В остальном цель была – путем отступления вынудить вторгшегося в страну противника рассредоточить силы для поддержки коммуникаций между растягивающимися флангами и тылом. На Саволакском фронте отступление, согласно приказу, продолжалось вплоть до окрестностей Оулу. Там в апреле из егерей сформировали Пятую бригаду, командование которой вверили Юхану Августу Сандельсу.
В стихотворении Рунеберга «Обозник» есть строчка «Тот нехотя шагает, кто край свой оставляет», а заключительная строфа начинается так: «Дай, барабанщик, дробь, солдаты, в строй, уж миновала ночь, сияет лик дневной». Пятая бригада, как и вся армия, пошла в контрнаступление в мае 1808 г. В последующие пять месяцев Сандельс и саволакские егеря оставили славный след в шведской военной истории. Сандельс мог проявлять упрямство и знал себе цену, он обладал равно скверной репутацией как начальник и как подчиненный и – что правда, то правда – любил поесть и выпить больше, чем то было необходимо. С другой стороны, он вдохновил находившихся у него в подчинении поселенных солдат и офицеров-замледельцев на изрядные свершения в боях с казаками и русской пехотой.
Первую победу Пятая бригада одержала 2 мая возле местечка Пуккила. Захваченный у русских обоз вдохновил Сандельса на то, чтобы вступить в бой за подлинное сокровище – располагавшийся в Куопио большой продовольственный склад. Полковник был готов променять обеспеченный ему в лагере непритязательный комфорт на скудный солдатский паек, бессонницу и наступление впроголодь, поскольку предвкушал великое удовольствие. Уже сам по себе двухсоткилометровый недельный марш во время распутицы был достижением. В завершение этого броска группа в составе 150 человек под предводительством уроженца Куопио капитана Карла Вильгельма Мальма в ходе ночной атаки захватила столицу Саво. В числе припасов из русского продовольственного склада частям Сандельса достались 1200 бочек зерна, 1000 мешков муки, 8500 кг солонины и 85 т конского корма. В дополнение к еде имелось и пиво. В Финляндии пивоварение было освобождено от гильдейских ограничений в 1776 г., и в Куопио была не одна пивоварня. Так что пива в отвоеванном городе хватало.
Сразу после захвата города дальновидный Сандельс начал перевозить запасы продовольствия, напитков и оружия на северный берег озера Каллавеси в Тойвала, где было легко обороняться. Хотя авангард Пятой бригады в результате наступления продвинулся на 200 км к югу вплоть до прихода Йоройнен, шведам пришлось начать организованное отступление перед превосходящими их русскими силами. В конце июня Сандельс отвел все свои войска от Куопио к Тойвала. От атак русской армии бригаду защищал пролив Келлоселкя, достигающий в ширину 3 км, а припасов хватило бы по меньшей мере на три месяца. Армии не пришлось бы держать оборону на голодный желудок или изнывая от жажды.
Во времена той войны командный состав по обе стороны фронта был обучен «континентальному» стилю ведения сражения, подобному шахматам: войска в строю перемещали по ровному полю, притом что самым малым соединением был батальон численностью в сотни человек. Подобный стиль ведения войны был оправдан на плодородных равнинах Центральной Европы. Но на фронтах Саво ситуация была иной. В описании местности, которое дал Фаддей Булгарин, поляк по происхождению, служивший в русской кавалерии, восхищение смешивается с ужасом: «Финляндия, ‹…› состоит из бесчисленного множества озер и скал, в некоторых местах довольно высоких, как будто взгроможденных одна на другую и везде почти непроходимых. Небольшие долины, между скалами, завалены булыжником и обломками гранитных скал, и пересекаемы быстрыми ручьями, а иногда и речками, соединяющими между собою озера. Некоторые долины заросли непроходимыми лесами»[7].
Понятное дело, что традиционная военная наука, предполагающая фронтальные атаки и кавалерийские маневры, для такой местности не подходит. За годы службы Сандельс всесторонне ознакомился с условиями Восточной Финляндии и искусно применял разработанные в кадетском корпусе Хаапаниеми тактические приемы «свободной войны». Ему, к примеру, удалось замедлить продвижение русских войск с помощью небольших стрелковых отрядов, которые атаковали с флангов. Булгарин проклинает местных крестьян, которые, по его словам, были «самые опасные наши неприятели в этой неприступной стране: ‹…› Нельзя было свернуть в сторону на сто шагов с большой дороги, чтоб не подвергнуться выстрелам, и это ‹…› препятствовало распознавать местоположение».
Но куда большую проблему, чем отдельные стрелки, для русских представляло снабжение. Со времен Петра Великого были определены нормы солдатского довольствия, помимо еды включавшие 3,2 л пива. На деле такие пайки солдаты видали разве что во сне. Воевать приходилось голодными, и пива со стороны Петербурга тоже не подвозили. Недостачу усугубляло то, что шведским отрядом удалось отбить немало русских обозов. Из них забирали столько зерна и спиртного, сколько могли, а остальное уничтожали, например опрокидывая в озеро. Поэтому, чтобы не умереть с голоду, русским солдатам приходилось добывать продукты у местного населения. Булгарин вспоминает, что у крестьян солдаты получали хлеб, молоко, сушеную или соленую рыбу и некрепкое пиво.
По обе стороны фронта офицеры соблюдали одни и те же нормы этикета, позаимствованные у французского королевского двора. Французская революция и республиканские идеалы еще не оказали воздействия на их картину мира. Сословное деление было нерушимо. В период контрнаступления Сандельса в мае – июне 1808 г. русские офицеры не могли вести фронтовую жизнь в условиях, соответствовавших их положению, поэтому их возвращение в Куопио было радостным. Хотя продовольственный склад был утрачен, все городские кладовые Сандельс опустошить не мог. По воспоминаниям Булгарина, дом купеческой жены, где он был на постое, ломился от еды, прохождение которой по пищеводу облегчали кофе, вино или пунш. Употребление ячменных напитков, судя по всему, не входило в этикет русских офицеров.
В Тойвала, на расстоянии десятка километров от Куопио, дела обстояли иначе. В лагере Сандельса также имелись привезенные из-за границы вина для офицерского состава, но в повседневной жизни полковник пил то же пиво, что и его солдаты. Это по-своему укрепляло доверие между саволакскими егерями и их командиром. Полковник был плоть от плоти и кровь от крови своих солдат – и точно так же испытывал жажду. Поскольку солдатская пища с целью улучшения хранения крепко засаливалась, питья, естественным образом, требовалось много. Поэтому шведская корона и определила в качестве минимальной ежедневной нормы на человека один кувшин (2,6 л) пива или кваса.
И речь шла именно о пиве, хотя вокруг лежала «страна тысячи озер». На хуторах в качестве питья покупали и простоквашу, однако ячменный напиток был рекомендован всем вплоть до Верховного командования. Письмо Шведской военной коллегии рейхсмаршалу Густаву Горну от 1655 г. сообщает: «Солдатам, разумеется, надлежит выдавать для питья достаточно пива или же довольно денег для приобретения оного, дабы им в противоположном случае не пришлось пить воду и через это впасть в болезни и потерять силы, тем самым нанеся ущерб Его королевскому Величеству и короне». Правило действовало и на Русско-шведской войне. Когда сотни людей неделями живут в лагере на берегу озера, справляя естественные надобности где придется, нельзя ожидать, что прибрежные воды сохранят чистоту. Начиная с осени 1808 г., когда наряду с истощением продовольственных запасов стало заканчиваться и пиво, а иммунитет солдат был ослаблен из-за скудного пайка, начались эпидемии. Лазареты заполнялись главным образом из-за дизентерии, которая распространялась через грязную воду. В Русско-шведской войне болезни погубили больше солдат, чем полученные в боях раны.
Когда основные силы шведской армии потерпели поражение в Западной Финляндии, отступать из Тойвала в конце сентября 1808 г. пришлось и Сандельсу. По окончании перемирия 27 октября 1808 г. он с 2000 солдат занял оборонительную позицию у реки Кольонвирта, что в Иисалми, и принял удар шеститысячного русского отряда под предводительством Тучкова. Хотя Сандельсу удалось остановить превосходящие силы русских, победа не повлияла на итоги войны. Неудача основных сил в Остроботнии заставила саволакских егерей отступить к Оулу.
Рунеберг увековечил сражение при Кольонвирта в трех стихотворениях. Одним из них является произведение «Свен Туува», которое на самом деле основано не на реальных событиях. Рунеберг, как ученый муж, владевший древнегреческим и латинским, создал для финнов подходящего героя, взяв за образец римлянина Горация Коклеса, который во времена войн римлян с этрусками дал жизнь выражению «сжечь за собой мосты» – по легенде, он поджег за собой мост и сражался один со множеством врагов, пока, по одной версии, не упал в реку вместе с обрушившимся мостом, а по другой – не прыгнул в поток и не переплыл на другой берег к своим.
Куда ближе к реальным событиям стихотворение о лейтенанте Зидене, который пал в бою при Кольонвирта, когда повел в контратаку против прорвавшихся на мост русских поредевший до батальона Ваасский полк, прибывший в подкрепление саволакским егерям.
Третье стихотворение посвящено Сандельсу: «Сидит себе в Партала он за щедро накрытым столом, войска он в бой поведет, как час пополудни пробьет» и так далее – уговаривая при этом трапезничающего с ним пастора отведать еще мадеры, гусятины, подливы, телятины и других яств. Когда с передовой донесся пушечный грохот и стрельба из мушкетов и посыльный влетел с вопросом «Какой мне дадите приказ?», Сандельс отвечает ему: «Такой, что извольте присесть, тарелку просите подать, вам нужно спокойно поесть – и бокал не забудьте поднять».
Без сомнения, Рунебергу удалось запечатлеть Сандельса в народной памяти в качестве гурмана, хотя из поданных в Партала блюд он не упоминает ничего, кроме лосося (который деликатесом не считался, поскольку в изобилии водился в водах Восточной Финляндии), подливы, гусятины и телятины. Из напитков упоминаются мадера, «Марго», то есть, судя по всему, французское красное марки Château Margaux из провинции Бордо, и женевер, который Каяндер переводит на финский как «глоток крепкого».
Архивы не сохранили сведений о меню Сандельса в Партала, но выбор напитков, которыми угощали важных гостей, вполне мог соответствовать описанному поэтом. При снабжении армии напиткам для офицерского состава придавали большое значение. Известно, например, что корабль галеас Fyra bröder доставил в августе 1808 г. через Ботнический залив дополнительные запасы портвейна и бордо. Но версия Рунеберга относительно того, что Сандельс опоздал к началу боя из-за желания покушать и разницы между часовыми поясами, является вымыслом от начала и до конца. Разумеется, Сандельс знал, какое время показывают русские брегеты и когда должно завершиться перемирие. И хотя в начале боя полковник на передовой не появился, это было частью его победоносной тактики. Сандельс пошел в контратаку только тогда, когда русский авангард форсировал реку по мосту. А уж позавтракал он задолго до этого.
Во время отступления, последовавшего после победы при Кольонвирта, Сандельс еще раз проявил умение адаптироваться к обстановке. Когда не было возможностей пировать в соответствии с общественным положением, полковник довольствовался солдатским пайком. По описаниям современников, Сандельс недоедал вместе со всеми и, подобно всем прочим офицерам, ел сваренную на воде кашу на завтрак, обед и ужин.
В последний раз Сандельс проявил себя в Русско-шведской войне в обстоятельствах более примечательных, чем трапеза из каши на воде. Он пригласил офицеров на торжественный ужин, который устроил 5 июля 1809 г. в окрестностях города Умео, куда отступили остатки шведской армии. Звенели бокалы, и столовое серебро звякало о фарфор. Когда посыльный принес весть об атаке русских, полковник впал в ярость. Как вспоминают современники, ничто не раздражало Сандельса больше, чем необходимость прервать праздничную трапезу. Родина, однако, звала. Битва при Хёрнефорсе закончилась поражением шведов, и остатки полковничьего ужина в одноименном поместье достались на завтрак русским офицерам. Возможно, именно этот прерванный ужин в Хёрнефорсе и вдохновил Рунеберга на стихотворение «Сандельс» с описанием обеда в Партала.
Сандельс успешно продолжил карьеру и после Русско-шведской войны. В 1813 г. он участвовал в Лейпцигской битве народов против Наполеона, стал президентом Военной коллегии и в 1818–1827 гг. был губернатором Норвегии. Звание маршала ему присвоили в 1824 г., и он стал последним шведом, который удостоился этого звания. Сандельс, которого считают, особенно в британской военной историографии, одним из наиболее прогрессивных военных тактиков Северной Европы, скончался в 1831 г. в Стокгольме в возрасте 67 лет. Любители военной истории или ценители кулинарии и пива могут, будучи в Стокгольме, посетить могилу военачальника в церкви Святой Клары.
Olvi Sandels
Иисалми, Финляндия
Пивоварню Olvi основали в 1878 г. в Иисалми с целью профилактики пьянства. Мастер пивоварения Вильям Гидеон Оберг и его супруга Онни хотели предложить народу менее крепкие напитки по сравнению с водкой. К моменту основания Olvi в стране действовали 78 пивоварен. Из них в независимой ныне Финляндии сохранилась только Olvi.
Иисалменская пивоварня расположена всего в 5 км от реки Кольонвирта, где Сандельс одержал свою славную победу. Производство пива Sandels началось в 1973 г., и его рекламировали как пиво к столу, «где едят и пьют самое лучшее». Сейчас в ассортименте есть и напиток, названный в честь вымышленного героя Кольонвирта, – менее крепкое, полностью ячменное пиво «Свен Туува».
Olvi Sandels – мягкий лагер медленного низового брожения с ферментацией при низкой температуре, в состав которого входят финский ячмень, немецкий хмель для придания горечи и чешские сорта хмеля для ароматизации. Пиво мягкое, имеет золотисто-желтый цвет, вкус средней насыщенности и умеренную крепость. На этикетке с оборотной стороны бутылки можно найти короткие истории про полковника Сандельса и его пристрастие к вкусной еде и хорошим напиткам.
IX. Бочки на рельсах
Силу пара в качестве источника энергии для транспортных средств в Британии начали использовать в первом десятилетии XIX в. Когда Роберт Стефенсон решил технические проблемы, возникшие в годы становления железных дорог, рельсовый транспорт стал в 1820–1830-х гг. вызывать интерес и на материковой Европе. В Германии первая железная дорога в 1835 г. соединила города Нюрнберг и Фюрт. Помимо пассажирских перевозок силу пара поставили на службу важной национальной задаче: ускорить доставку товаров. И, поскольку дело было в Баварии, первым грузом, естественно, стал национальный напиток – пиво.
Нюрнберг и Фюрт расположены в Северной Баварии на расстоянии менее 10 км друг от друга. В наши дни города слились и стали частью метрополии с населением в 3,5 млн человек, но в начале XX в. они представляли собой отдельные населенные пункты, которые отличались по характеру и социальной структуре. Фюрт с населением в неполных 15 000 жителей был более простонародным: традиционный центр сельскохозяйственной области, быстро превращающийся в промышленный город. Нюрнберг был в три раза больше, и в нем селились люди обеспеченные и образованные. Еще в XVI в. он стал центром немецкого Возрождения и одним из главных торговых городов Европы к северу от Альп. Блеск Нюрнберга померк в XVII–XVIII вв. Великие географические открытия сместили центр международной торговли к побережью Атлантики, а вблизи Нюрнберга не было даже крупных рек, что затрудняло транспортное сообщение. Отдельной помехой торговле были многочисленные таможенные границы крошечных государств, составлявших территорию раздробленной Германии. В этих обстоятельствах понятно, почему именно в Нюрнберге к новому виду транспорта отнеслись с неподдельным интересом. В кругах городской буржуазии о железной дороге между двумя соседними городами начали задумываться уже в 1820-х гг., заинтересовался затеей и баварский двор.
Король Баварии Людвиг I (1786–1868) был прогрессивным монархом, который хотел улучшить транспортное сообщение своего внутриматерикового государства. Монарх планировал строительство проходящего через Нюрнберг канала, который связал бы Майн и Дунай. Торжество паровой тяги вывело на первый план необходимость сделать из Баварии железнодорожную державу. В 1828 г. король дал указание о строительстве железной дороги между Нюрнбергом и Фюртом. Однако государство могло оказать начинанию в основном моральную поддержку. Деньги на строительство надо было искать в другом месте.
Местные предприятия и инвесторы относились к проекту с осторожным оптимизмом. Было известно, что в предыдущие годы пионеры железнодорожного строительства в Британии страдали и из-за схода поездов с рельсов, и из-за разрушения полотна и паровых котлов. В начинании был свой риск, однако вера местных предпринимателей в силу пара оставалась непоколебимой. В 1833 г. они основали железнодорожную компанию, которая обещала вкладчикам исключительную годовую прибыль, составлявшую свыше 12 %. Это ускорило сбор необходимых средств и помогло начать работы.
Железную дорогу между Нюрнбергом и Фюртом проложили прямо, как по линейке. Вокзалы разместили в пригородах таким образом, что полная протяженность дороги составила 6 км 40 м. Паровоз заказали в Британии, в мастерской Роберта Стефенсона. В сентябре 1835 г. разобранный паровоз перевезли морем из Ньюкасла в Роттердам, но далее процесс усложнился – сложности транспортировки как будто еще раз подчеркнули необходимость железных дорог в материковой Европе. Путь из Роттердама в Нюрнберг, составлявший около 1000 км, занял более месяца. Паровоз везли на барже по Рейну до Кёльна, а оттуда речным паромом и на запряженных мулами телегах в Баварию. В Нюрнберге паровоз наконец собрали, и в конце ноября можно было начинать обкатку. И хотя паровоз возил вагоны из города в город с головокружительной по тем временам скоростью 40 км/ч, предрассудков все еще хватало. В газетах, например, публиковали карикатуры, на которых пассажиры заталкивают паровоз на рельсы, в то время как конная упряжка объезжает место аварии, двигаясь пусть медленнее, но зато без сюрпризов.
Как бы там ни было, когда день официального открытия дороги был уже не за горами, «железнодорожная лихорадка» охватила наряду с Северной Баварией всю Центральную Европу. Газеты отправляли на открытие корреспондентов даже из Вены и Берлина. Тучи сгустились над железной дорогой из-за перерасходов в бюджете. За день до открытия, 6 декабря, вкладчики собрались в нюрнбергском магистрате. Выделенные на строительство 150 000 гульденов были собраны, однако работы обошлись дороже, и в случае, если бы не удалось собрать необходимые для оплаты долгов 26 000 гульденов, первый рейс пришлось бы отложить на неопределенный срок. Директор железнодорожной компании Георг Захариус Платнер воззвал к чувствам присутствующих, напомнив о том, кем являются вкладчики железной дороги и чего они сумели добиться. Они построили дорогу, которая станет примером для последующих поколений. Все это сумели сделать без пфеннига государственных денег – и если только удастся собрать недостающие гульдены, железная дорога сможет поднять конкурентоспособность местных предприятий на новый качественный уровень. Речь имела успех, и вкладчики добавили средств.
Первый в истории Германии паровоз «Орел» (нем. Der Adler) «встал на крыло» 7 декабря 1835 г. В Нюрнберг издалека приезжали подивиться на транспортное средство, обходившееся без лошадиных сил. Городской военный оркестр играл бодрый марш, и атмосфера была торжественная. После того как бургомистр выступил с речью и в честь короля Баварии отгремели положенные «Да здравствует!», настало время отправляться в путь. По железной дороге, в честь короля получившей название Ludwigsbahn, почетных гостей доставили в Фюрт за девять минут. Поезд отправился в обратный путь ровно через 21 минуту, а в течение следующего часа сделали еще два рейса. После этого механики проверили паровоз и отвезли его на ночную стоянку, а в вагоны запрягли лошадей. Очень дорогой паровоз не хотели утруждать непрерывной ездой, поэтому решили, что в день будет осуществляться два рейса туда и обратно. Утром и поздним вечером вагоны двигались силой овса. На преодоление маршрута в 6 км лошадям требовалось втрое больше времени, чем «Орлу», – порядка 25 минут в одну сторону.
Благодаря журналистам об успешном открытии железной дороги стало известно по всей Германии, что подогрело интерес. Вера в будущее паровой тяги укрепилась, и железные дороги начали строить во всех мало-мальски крупных городах. Публичность была не единственным показателем успеха. Количество пассажиров Людвигсбана превысило все ожидания, за год было сделано порядка 400 000 поездок, и выплаты обещанных вкладчикам 12 % годовых даже не потревожили бюджет компании. Стоимость акции железной дороги за время первого рабочего сезона утроилась. За первый отчетный период, с декабря 1835 г. по декабрь 1836 г., доля, распределяемая по акциям, составила 20 % от вклада. И в последующие годы владельцам акций выплачивали по 15–17 % годовых.
После удачного запуска пассажирских перевозок встал вопрос о том, не стоит ли начать и грузовые перевозки. Мнения владельцев дороги разделились. Часть считала, что перевозить из города в город мешки с мукой или бочки с пивом быстрее, чем это делается с помощью гужевого транспорта, не имеет никакого смысла. Противники грузоперевозок ссылались и на то, что грузовые поезда оставили бы без работы возчиков и что из-за погрузки замедлилось бы тщательно спланированное движение. Другие были более дальновидны. Если железные дороги соединят между собой все города Германии, «железный конь» довезет груз и туда, куда обычный конь дотрусить не в силах. Сомнения в выгодности грузоперевозок замедлили процесс, но остановить его не могли. Большинство было готово опробовать перевозку грузов.
Учитывая, насколько, по сути, незначительным было новшество, первая грузоперевозка приковала к себе небывалое внимание всей Европы. Когда в субботу, 11 июня 1836 г., две бочки пива с пивоварни Lederer и пачку газет Allgemeine Handelszeitung погрузили на скамью первого пассажирского вагона, журналистов собралось едва ли не столько же, сколько на открытии самой дороги. Ровно через девять минут после свистка к отправлению те же самые бочки сгрузили на вокзале Фюрта. Самый первый груз, перевезенный паровозом, благополучно прибыл к месту назначения. Фюртские рабочие получили к обеду более свежее, чем обычно, пиво. А когда на следующей неделе все газеты от Рейна до Одера отрапортовали о чудесном путешествии двух пивных бочек, спрос на ледерерское пиво возник и за пределами традиционного рынка сбыта.
Перевозка бочки на скамье пассажирского вагона стоила столько же, сколько билет для одного человека в третьем классе, – шесть крейцеров в одну сторону. Практической необходимости менять конную тягу на железнодорожный вагон у пивоварни Lederer не было, но с точки зрения репутации и, как следствие, увеличения сбыта прием оказался успешным. Пиво из Нюрнберга в Фюрт так и продолжали возить партиями по две бочки. Понемногу железнодорожная линия открывалась и для других грузов. Но постоянным элементом работы Людвигсбана грузоперевозки стали только десять лет спустя, в 1845 г.
И хотя погрузка двух бочек пива в железнодорожный вагон не потребовала от грузчиков особых усилий, для пива это был значимый шаг на пути к мировому господству. Как проницательные люди предвидели еще в 1830-х гг., материковая Европа за десятилетия покрылась целой сетью железных дорог, по которой товары перемещались из города в город и из страны в страну с неведомой доселе скоростью.
Необходимость в транспортировке пива в XIX в. снижало то обстоятельство, что в немецких городах по понятным причинам предпочитали местное пиво, однако не везде желающим выпить так везло. К примеру, на Всемирную выставку в Париж в 1867 г. ячменный напиток доставили из Венской пивоварни Dreher. В сконструированных специально для этой цели пивных вагонах охлаждаемый на льду лагер проделал путь в 1500 км через всю Европу за пять дней. По прибытии пиво, охлажденное до 4 °С, было таким же освежающим, а кружки – запотевшими от холода, как и при отправлении. В последующие полтора века число пивоварен уменьшилось, железные колеса уступили первенство резиновым шинам и транспортировка пива стала обычным делом. Однако вам стоит самостоятельно подсчитать, сколько сортов пива из Центральной Европы найдется на полках ближайшего магазина.
Железнодорожная ветка Нюрнберг – Фюрт не прошла проверку историей, в отличие от идеи вывести пиво на более обширный рынок. По мере роста числа железных дорог она оказалась оторванной от общей сети. В 1844 г. в Нюрнберге отстроили в более удобном месте новый вокзал, где останавливались поезда дальнего следования из Мюнхена и Бамберга. Старый вокзал и фюртская ветка сохранили только местное значение. Интенсивность движения падала, и последний поезд прошел здесь в 1922 г. Позже колея стала использоваться как трамвайная, а сейчас здесь проходит линия метрополитена U1.
«Орел» вышел на заслуженный отдых в 1857 г. В память о первом немецком паровозе были выпущены юбилейные почтовые марки, в частности в 1935 и 1985 гг. В Железнодорожном музее Нюрнберга (DB Museum) модель «Орла» установлена на почетном месте рядом с новейшим скоростным поездом ICE – в качестве груза паровоз везет две бочки пива.
Lederer Premium Pils
Нюрнберг, Германия
Любимым местом профессора Нюрнбергской академии искусств Фридриха Вандерера была в конце XIX в. пивная под названием Zum Krokodil. Название заведения дало начало логотипу с крокодилом, который с 1890 г. стал символом пивоварни Lederer. История же самой пивоварни насчитывает не одно столетие. Ее основали в 1468 г. под названием Herrenbrauhaus. Нынешнее название она обрела в 1812 г., когда ее приобрел Кристиан Ледерер. Ныне Lederer является частью самого крупного немецкого пивоваренного концерна Radeberger Gruppe, которым владеет гигант пищевой промышленности Dr. Oetker.
Lederer Premium Pils – традиционный немецкий пилс. Он имеет светло-желтый цвет и мягкий хмельной запах. В типичной для пилса горечи ощущается привкус ароматического хмеля. По версии некоторых местных жителей, острота хмеля вдохновила Вандерера на логотип с изображением крокодила, однако подтверждений этому анекдоту не найдено. Во вкусе Lederer Premium Pils ощутимы ароматы земли, травы и легкий цитрусовый оттенок.
Луи Пастер в своей парижской лаборатории
X. Охота за микробами
Французского ученого Луи Пастера (1822–1895) знают прежде всего по его методу увеличения срока хранения продуктов с помощью их кратковременного нагревания. Это убивает бóльшую часть бактерий и других вредных микроорганизмов. Сегодня термин «пастеризация» ассоциируется с молочными продуктами, однако сам Пастер ничего общего с молоком не имел. Репрессии против бактерий были частью благородных и патриотичных замыслов: пастеризация должна была сбросить Германию с трона главной пивной державы.
Пастер был разносторонним ученым. Он с самого начала исследовал микроорганизмы с весьма практическими целями – предотвратить порчу вина или массовую гибель личинок шелкопряда. Осенью 1868 г. Пастер пережил кровоизлияние в мозг, после которого долго восстанавливался. Когда в 1871 г. его здоровье полностью пришло в норму, он лишился родины. Франко-прусская война закончилась сокрушительной победой немцев. Париж был оккупирован. Лаборатория Пастера вынужденно прекратила свою работу. Единственный сын ученого Жан-Батист заболел в армии цингой. Лучшие французские плантации хмеля в Эльзасе и Лотарингии в соответствии с новым договором о границах теперь принадлежали Германии.
Луи Пастер был охвачен жаждой мести. Он мечтал разгромить немцев на их «исконной территории» – в пивоварении. По воспоминаниям друзей, пиво химик употреблял нечасто и совершенно не умел различать на вкус продукцию разных пивоварен, однако на его интерес к пиву это не повлияло. Луи Пастер еще в 1860-х гг. изучал процессы брожения вина и пива и понял значение нагревания для уничтожения микроорганизмов. При этом подобное пастеризации нагревание, позволяющее увеличить срок хранения алкогольных напитков, было известно в Китае и Японии на столетия раньше. Исследования Пастера популяризировали этот способ на Западе в 1860–1870-х гг. Кроме того, он смог подвести теоретическую базу под механизм нагревания, сделав таким образом пастеризацию доступной для широкого использования.
Для знакомства с практикой пивоварения Пастер в 1871 г. посетил пивоварню Kühn, расположенную в городе Шамальер в Центральной Франции. Пивоварня была известна высоким качеством напитков и традиционными методами их изготовления, однако эти самые традиции поразили Пастера. Оказалось, что используемые в процессе дрожжи переносили из старого сусла в новое до тех пор, пока завсегдатаи местной таверны не начинали жаловаться на вкус пива. Тогда на одной из ближайших пивоварен закупалась новая партия дрожжей. Пастер начал разрабатывать обновленный способ, который позволял свести влияние сторонних факторов к минимуму: пиво варили бы только из желаемых составляющих при отсутствии микроорганизмов, приводящих к его порче. По возвращении в Париж Пастер соорудил в лаборатории мини-пивоварню и полностью погрузился в тайны пива.
Результаты не заставили себя ждать. Пастер разработал методику, которая позволяла выращивать дрожжи для сортов пива типа лагер низового брожения значительно быстрее, заметно дешевле и без необходимости постоянного охлаждения. Таким образом, пивоварням не нужно было пользоваться дешевыми «переходящими» дрожжами, но каждая пивоварня могла в дальнейшем выращивать собственные дрожжи, что уменьшило бы возможность их загрязнения. Основной теоретический прорыв заключался в наблюдении, согласно которому изменения вкуса пива происходили не из-за порчи дрожжей, а из-за стороннего воздействия микроорганизмов. Совместно с Эмилем Дюкло Пастер усовершенствовал пивоваренное оборудование таким образом, чтобы соприкосновение пива с воздухом было кратковременным.
Пивоварение, разумеется, не могло быть полностью изолированным химическим процессом, и все признаки жизни уничтожить тоже было нельзя. В брожении пива основным ферментом является диастаз, а он чувствителен к повышению температуры. При производстве пива приходилось искать золотую середину между уничтожением микроорганизмов и сохранением процесса брожения. На основании своих более ранних исследований Пастер был хорошо знаком с процессом изготовления вин, однако напрямую применять эти знания в пивоварении было нельзя. Кислотность и высокое содержание алкоголя явно способствуют более продолжительному хранению вина. Когда Пастеру удалось в домашней лаборатории добиться того, чтобы тепловая обработка и пивоварение не мешали друг другу, он решил применить метод на практике. В Германию он не собирался из принципа, а пивоварня Kühn в Шамальере была недостаточно велика. После войны во Франции не было средств на поддержку исследований, так что Пастеру пришлось отправиться в Англию.
Лондонская пивоварня Whitbread была одной из крупнейших в Британии. Она обеспечивала работой 250 человек и производила 500 000 гл пива в год. Англия была – и до сих пор остается – королевством пива верхового брожения, так что Пастеру, изучавшему ранее лагеры низового брожения, пришлось расширить сферу своих исследований. Химика на пивоварне приняли учтиво, однако, поскольку он был французом, к его опыту в пивоварении поначалу не отнеслись с должной серьезностью. Пастер изучал под микроскопом штаммы портерных дрожжей – этот метод ранее был в Британии неизвестен – и скоро объявил, что в них «заключена большая надежда». Иной узколобый пивовар пожелал бы ученому французу счастливого пути, однако в Whitbread к мнению Пастера решили-таки прислушаться внимательнее. Окончательное одобрение исследовательский метод Пастера получил после того, как через несколько дней испортился вкус сваренного на дрожжевой партии портера. Пивоварня немедленно приобрела для Пастера лучший микроскоп, и борьба с микробами развернулась в полную силу.
На пивоварне Whitbread Пастер смог опробовать различные варианты тепловой обработки. Теоретическая подготовка ученого и практический опыт работников пивоварни взаимно дополняли друг друга. Пастер заметил, что нагревание на слишком ранней стадии оставляло пиво без углекислого газа. Опытным путем выяснилось и то, что слишком высокая температура не позволяла пиву завершать брожение в бутылках. Путем проб и ошибок удалось убедиться в том, что нагревание до 50–55 °С наиболее эффективно уничтожает микроорганизмы, укорачивающие срок хранения продукта, но при этом не снижает качества самого пива.
Вернувшись в Париж, Пастер продолжил развивать метод тепловой обработки в своей лаборатории. Однако, в сравнении с открытиями лондонских месяцев, значительных шагов ему сделать не удалось. Пастер, разумеется, мог сварить стерильное пиво, однако при этом оно утрачивало вкус и аромат. Отделить чистый штамм дрожжей тоже не удавалось. Пастер заказывал партии дрожжей из различных французских и зарубежных пивоварен. Он добавлял их в сусло и оставлял пиво бродить на пару недель до окончательного микроскопического анализа. Степень чистоты дрожжей была различной, однако все они в любом случае содержали нежелательные микроорганизмы.
В 1873 г. Пастер снова сменил лабораторию на действующую пивоварню. На сей раз его партнером стала пивоварня Tourtel, расположенная в Тантонвилле на северо-востоке Франции. Там ученый шлифовал детали тепловой обработки пива и развивал методику микроскопического исследования.
Как теорию, так и практическое применение технологий пивоварения он представил широкой публике в 1876 г. в виде почти 400-страничного труда «Исследование пива» (Études sur la bière). Очень быстро эта книга стала библией пивоваров повсюду в Европе. Как Пастер, так и другие исследователи нашли возможности использования результатов этой работы не только в пивоварении. Тепловая обработка продуктов питания, которую в честь ее изобретателя начали называть пастеризацией, оказалась действенным способом увеличивать срок хранения продуктов, в особенности молочных. Многие ученые и до сих пор рекомендуют этот метод.
Сам Пастер догадался, что одни бактерии портят само пиво, а другие вызывают воспаление тканей человеческого организма. И те и другие не выдерживают нагревания. Само собой разумеющуюся в наши дни стерилизацию хирургических инструментов и хирургического белья кипятком или паром ввели в обиход только в 1870-х гг. Уже спустя десятилетие пастеровская идея стала широко распространенной практикой. На основании исследований микробов Пастер позднее разработал первые прививки против заболеваний, возбуждаемых бактериями. Прививка от сибирской язвы появилась в 1881 г., а против бешенства – в 1885 г.
Благодаря изобретениям Пастера качество французского пива улучшилось, однако главная цель – победа над Германией – осталась только мечтой. Благодаря брожению в стерильных условиях микроорганизмы уже не могли портить пиво, как это было раньше, однако сами по себе технические усовершенствования не гарантировали появления высококачественного пива. Помимо науки здесь требовалась своего рода магия. Друг и коллега Пастера Пьер Югюст Бертен, раздраженный бесконечными лекциями Пастера о микроорганизмах, однажды сказал: «Свари мне сперва приличный бок, а уж потом рассуждай об этом как ученый!»
Для пищевой промышленности и медицины польза пастеровских исследований пива неоспорима. Однако в пивоварении наибольшую пользу исследования Пастера принесли не французам – и, как можно с облегчением отметить, не немцам: от этого покойный ученый, несомненно, перевернулся бы в гробу. Помимо пивоварни Whitbread его открытия с наибольшей смелостью применялись на пивоварне Carlsberg в Копенгагене. Датчане Якоб Кристиан и Карл Якобсены познакомились с Пастером еще в 1870-х гг. и основали при своем предприятии лабораторию, где использовались результаты французских исследований.
Дорога, проходившая по территории пивоварни, получила новое название Pasteurs vej (дат. «улица Пастера»), рядом с дорогой французскому ученому был установлен памятник. В свете такого уважения представляется справедливым, что именно карлсбергская лаборатория довела до конца дело, которое не завершил сам Пастер. В 1883 г. руководителю лаборатории Эмилю Кристиану Хансену удалось очистить от микроорганизмов штамм пивных дрожжей для приготовления лагера.
Whitbread Best Bitter
Мэгор, Уэльс
Во времена Луи Пастера пивоварня Whitbread обладала уже более чем столетним опытом в пивоварении. Последующее столетие прошло под знаком постепенного превращения ее из местного лондонского предприятия в производителя пива, известного всей Британии. В 1960-х гг. повеяли новые ветры. В результате ряда сделок по приобретению предприятий концерн Whitbread стал участвовать в ресторанном и гостиничном бизнесе, и это оказалось настолько прибыльным, что нужда в пивоварнях и пабах отпала. Пивоваренное предприятие, которое более 200 лет было краеугольным камнем всего бизнеса, в 2001 г. продали интернациональному концерну Interbrew, который на сегодняшний день является частью крупнейшего в мире пивоваренного гиганта Anheuser-Busch InBev.
Лондонские пивоварни были закрыты, однако в скромных масштабах пивоварение продолжается под эгидой AB InBev в пивоварне городка Мэгор в Уэльсе. Best Bitter производится путем брожения в бочках и бывает только разливным. Пиво имеет медно-красный цвет и сладковатый ячменный вкус с хлебным привкусом. Сдержанная горечь проявляется только в послевкусии.
На доходы от пивоваренного производства Carlsberg Карл Якобсен в числе прочего пополнял свои коллекции подлинниками древнеримской скульптуры. Фото 1910 г.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 194; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!