Глава 5. ПУТЕШЕСТВИЕ НА КРАЙ НОЧИ

 

– С первой же зарей после его женитьбы на другой твое сердце разорвется на части, и ты станешь пеной морской!

Андерсен

 

В июле у Майкла заканчивался контракт, и он собирался вернуться в Лондон. Игорь ехал с ним – для этого оформлялась виза и другие необходимые документы. Заодно Майкл решил проверить его здоровье в дорогом медицинском центре на улице Марата, куда Игорь ходил уже неделю сдавать анализы, делать рентген и УЗИ, обследовать зрение, состояние зубов и позвоночника.

Майкл подробно распланировал их будущую жизнь. Он хотел, чтобы в Лондоне Игорь поступил в школу искусств, но был не против временной работы в модельном бизнесе и даже обещал устроить это через своих знакомых. Полезные знакомые Майкла были разбросаны по всему земному шару; они занимались самой разнообразной деятельностью и, как правило, были чем‑то ему обязаны. Он часто повторял поговорку про сто рублей и сто друзей, на что Игоря всякий раз подмывало ответить в духе Бяшки, что друзей не надо иметь, с ними надо дружить. Но он знал, что Майкл не поймет шутки.

Через своих же знакомых Майкл нанял для Игоря преподавательницу английского, с которой тот должен был пройти интенсивный курс. Эта женщина являлась каждый будний день, утром, когда Майкл уезжал по делам, и проводила с Игорем пять‑шесть часов, сопровождая его и в походах по магазинам, и во время посещения клиники, вынуждая общаться только по‑английски.

Майкл полностью обновил его гардероб, исключив привычные джинсы и спортивные куртки, на смену которым пришли дизайнерские костюмы сложного кроя, вроде тех, что Игорю приходилось надевать на показах. Его прической занимался известный парикмахер, тоже личный знакомый Коваля. В салоне, куда Майкл возил Игоря два или три раза, им делали косметические маски, массаж и маникюр. Теперь, глядя в зеркало, Игорь не узнавал себя, как раньше не узнавал своё лицо на постановочных рекламных фотографиях. От этого он испытывал странное чувство раздвоенности.

Были уже куплены новые вместительные чемоданы, со всей тщательностью паковались в пенопласт фарфоровые статуэтки, часть которых Майкл увозил с собой. Коваль много рассказывал про Лондон, но Игорь всё не мог поверить, что отъезд состоится. Жизнь с Майклом, очень благополучная по видимости, давалась ему с огромным трудом. Однако партнер не замечал или не хотел замечать его усилий, настойчиво повторяя на разные лады мысль о том невыразимом счастье, которое фактически уже наступило для них обоих, но в ещё больших масштабах ожидает их впереди.

В тот день, когда Игорь должен был получить результаты анализов, Майкл поехал в клинику вместе с ним и внимательно выслушал все оценки и рекомендации. Здоровье Игоря не давало особых поводов для беспокойства, и Майкл выразил радость по этому поводу, а затем, уже дома, усадил Игоря за стол, сам сел напротив и сказал:

– Мой дорогой мальчик, мне нужно узнать твое мнение по одному вопросу. Нам следует, наконец, прояснить этот пункт.

И он выложил на стол конверт с золотым обрезом.

Взглянув на конверт, Игорь узнал логотип холдинга, которому принадлежал «Фэшн‑Хаус», а также «Альмагест» и фирма Измайлова.

– На днях я получил письмо, – продолжал Майкл. – Это приглашение на открытие нового офисного центра. Там, кажется, проводилась реконструкция. Приглашение на два лица, оно подписано лично одним из руководителей этой компании. Пожалуйста, взгляни.

Игорь уже знал, что увидит подпись Георгия. Он положил конверт обратно на стол.

– Я много думал, – проговорил Майкл, взяв Игоря за руку. – И понял, что приглашение не может быть случайностью. Я должен тебя спросить – нужно ли нам идти на это мероприятие? Хочешь ты этого или нет?

– Давай не пойдем, – сразу ответил Игорь.

Глядя на него с внимательным сочувствием, Майкл кивнул.

– Я с уважением приму любое твое решение. Но мне всё же хотелось бы, чтобы ты объяснил.

– Я не знаю, что объяснять, – пробормотал Игорь, испытывая сильное желание закурить. На эту его привычку тоже было наложено ограничение – не больше десяти сигарет в день, и только на балконе или на улице.

– Тогда почему ты не хочешь пойти? – Игорь молчал, и Майкл ответил за него: – Потому что там будет Георгий Измайлов? – Он налил себе и Игорю минеральной воды из стеклянной бутылки. – Тогда я должен задать ещё один вопрос. Отчего ты не хочешь с ним встречаться? Потому что с ним связан сложный период в твоей жизни, и ты не хотел бы это вспоминать? Или потому, что ты всё ещё… не можешь побороть в себе чувство к этому человеку?

– Я просто не хочу туда идти, – ответил Игорь, глядя на свои подрагивающие руки. Он всё сильнее ощущал затрудненность дыхания, как будто что‑то сдавливало грудь.

– Посмотри на меня, – так же вкрадчиво потребовал Майкл. – Мой милый мальчик, ты и сам знаешь, как дорого мне чувство, которое возникло между нами и которое я считаю самым драгоценным и неожиданным подарком в моей жизни. И, конечно, мне больно сознавать, что прошлое всё ещё так сильно волнует тебя… Но в данном случае дело совсем не в том, что я ощущаю по этому поводу. Мне больно видеть, что ты всё ещё страдаешь из‑за человека, который совершил в отношении тебя некрасивый поступок. По сути, предательство. – Говоря это, он взял руку Игоря в свои, и начал поглаживать, словно заботливый врач. – Я больше всего на свете хочу оградить тебя от тревог и неприятных эмоций. Но я считаю ошибкой копить в душе негатив, который рано или поздно прорвётся наружу.

Продолжая задыхаться, Игорь чувствовал почти ненависть к своему собеседнику и полное бессилие перед ним. Высвобождая руку, он возразил:

– Я не страдаю. Я всё уже забыл.

Майкл не отпускал руки и смотрел на него всё так же скорбно и пристально.

– Игорь, прошу только об одном – чтобы ты всегда был со мной откровенен. Всё, что тебе не нравится в наших отношениях, всё, что тебя тревожит и заботит – мне необходимо это знать… Ради твоего счастья я готов принять любую правду. Даже то, что ты всё ещё любишь этого человека, несмотря на то, что он ответил равнодушием на твои чувства.

Чтобы прекратить эту пытку, Игорь отодвинулся от стола и кивнул.

– Хорошо, я пойду. Давай пойдем, мне всё равно.

Удовлетворенный, Майкл поднялся и поцеловал его в голову.

– Ты действительно хочешь этого? Ну, тогда придется пойти. А теперь отдыхай. Только не включай компьютер, не надо проводить столько времени за монитором. Лучше почитай хорошую книгу. Пойдем, выберем что‑нибудь подходящее в моей библиотеке.

 

В пятницу Майкл отменил занятия английским и сам остался дома. Он даже позволил Игорю лишний час поваляться в постели – пришел к нему в комнату из своей спальни и прилег рядом в пижаме, целуя и поглаживая его спину, рассматривая пальцы и уши, отпуская нежные замечания.

По просьбе Игоря Бяшка где‑то достал несколько упаковок сильного транквилизатора; от этого лекарства даже наутро хотелось спать, зато проще было пережить ночь, не думая ни о прошлом, ни о будущем. Игорь решил принять успокоительное и вечером перед презентацией, мысль о которой сильно его угнетала.

Почему‑то в последние недели он часто вспоминал мать – то время, когда они жили в актерском общежитии, пока не появился дядя Витя. Он думал о том, что перед отъездом в Лондон должен навестить её на кладбище, но ехать туда с Майклом ему не хотелось; не хотелось и что‑то объяснять. Окна спален и маленькой террасы в квартире Майкла смотрели во двор, но гостиная и кухня выходили окнами на проспект. Оттуда Игорь часто смотрел на фасад соседнего дома, подготовленного под реконструкцию. От дома и остался один фасад – кровлю и перекрытия уже разобрали, и через пустые проемы виднелось небо. Игорь ощущал внутри себя такую же рухнувшую пустоту.

После неторопливого завтрака – сухие хлебцы, овощи, немного сыра и холодной телятины – они с Майклом поехали в магазин мужской одежды, где нужно было примерить и забрать подогнанные по фигуре Игоря рубашки и костюм. Процедура покупок, всегда одна и та же, при других обстоятельства вызывала бы у Игоря насмешку, но с Майклом не получалось смеяться. Тот любил выбирать вещи серьезно и тщательно, предпочитая всё самое лучшее и дорогое. При этом вокруг должны были хлопотать менеджеры и продавцы, а Игорю полагалось устраивать перед ним персональное дефиле и откладывать для себя только те вещи, которые одобрил Коваль. В эти моменты Игорь чувствовал себя комнатной собачкой, на которую капризная хозяйка примеряет ошейники со стразами. И хотя ему были почти безразличны презрительно‑завистливые или осуждающие взгляды магазинного персонала, он всё же немного нервничал от того, что Майкл так стремится показать себя полновластным хозяином его тела и души.

И в этот раз после короткого осмотра новой коллекции галстуков Майкл опустился на кожаный диванчик, а Игорь направился в примерочную, сопровождаемый одним из продавцов. Он долго раздевался и долго надевал костюм, охваченный апатией и нежеланием возвращаться в зал. Но когда, наконец, вышел, он увидел Измайлова, стоящего рядом с Майклом, и в первую секунду не поверил своим глазам.

Георгий смотрел на Коваля с высоты своего роста с неприязнью и удивлением, а при виде Игоря досадливо покачнулся каблука на носок.

Игорь вдруг понял, что за эти месяцы ровным счетом ничего не изменилось – любовь заполняла сердце, желудок и легкие, мешая дышать, затемняя зрение и перекрывая слух.

– Спасибо за приглашение, мы обязательно будем, – торопливо говорил Майкл, оглядываясь, улыбаясь самодовольной, но почему‑то дрожащей улыбкой. – Игорь, иди сюда, поздоровайся. Вы же, кажется, знакомы?

Игорь сделал шаг вперед и наткнулся на взгляд Измайлова, ненавидящий и какой‑то волчий. Они смотрели друг на друга всего несколько секунд, но этот взгляд отпечатался на лбу Игоря, как горящее клеймо.

– Очень рад. Прошу простить. Важный звонок, – как‑то по‑армейски отчеканил Георгий Максимович, вынимая из кармана молчащий телефон и отступая к двери.

После паузы Майкл взял Игоря под локоть, развернул к зеркалу.

– По‑моему, сидит неплохо. Мне нравится. А как тебе?

Глядя на их отражение вдвоем, Игорь не мог узнать себя – спокойного, с очень прямой спиной, в то время как душа его корчилась, словно покалеченная личинка.

– Да, – сказал Игорь чужим голосом, когда уже нельзя было молчать.

– Тогда переодевайся. Я расплачусь, и поедем, – Майкл ещё раз оглядел его и, не скрывая улыбки удовольствия, повернулся к продавцам. – Мне всё нравится. Только давайте ещё раз уточним вопросы гарантийного обслуживания и возврата.

Когда они вышли из магазина и сели в машину, к Игорю снова вернулось сонное безразличие. Он курил, смотрел на плывущие мимо огни вечернего города, пытаясь припомнить стишок, который любил повторять Георгий Максимович – про устриц.

Сияло солнце в небесах как зеркало, точь‑в‑точь…

Майкл говорил:

– Странно, что мы встретили его именно сегодня. Но я рад, что ты остался так спокоен. Это должно было случиться рано или поздно… Ты ещё не представляешь, как тесен этот мир.

В квартире Майкл достал и осмотрел покупки, принес Игорю стакан свежевыжатого джуса.

– Тебе нужно взбодриться, нас ожидает долгий вечер. Я пойду в душ, а ты пока посмотри новости. Расскажешь мне, что происходит в мире.

– Да, – кивнул Игорь, думая о своём.

Когда в ванной зашумела вода, Игорь достал спрятанные под кроватью, за краем ковра, таблетки и начал глотать их одну за другой, запивая соком. Он выпил сразу две упаковки, а затем накинул куртку и вышел из квартиры.

Ещё по дороге из магазина он продумал план действий. Нужно было идти на стройплощадку, к руинам расселенного дома – из окна он видел, как рабочие пролезают через дыру в заборе, затянутую зеленой сеткой, с противоположной стороны от ворот, где находился пункт охраны. По выходным работы не велись, и ему никто не должен был помешать. Если не заметит сторож, его найдут только к понедельнику.

Он шел и думал о том, что его жизнь нужно смять и выбросить, как испорченный черновик. Он с самого начала был неудачником, не таким, как все – левша с ненормальными наклонностями, слепленный неправильно и только по недосмотру высших проверяющих не отправленный в корзину с браком. Он думал и о том, что, наверное, он и в самом деле простокваша , как говорил Бяшка, – человек без воли и достоинства, годный только на то, чтобы им пользовались как вещью.

Он вспоминал дядю Витю, которому позволял помыкать собой почти шесть лет, Китайца, который продал его Майклу, Бяшку, который подтолкнул его у края. Думать про Георгия Максимовича было больно, но Игорю хотелось мысленно вернуться в то время, когда они были счастливы. Вспоминая их первую встречу, поездку в Испанию и на Тенерифе, нежность и доверие, он вдруг понял, что хорошего было невероятно много – с самого начала и потом, целые дни огромного счастья, за которое, конечно, и нужно расплатиться сейчас. Это было справедливо, и от этой мысли на душе Игоря вдруг стало легко. Он шел по тротуару, но ему чудилось, что он лежит в бассейне, в ласковой морской воде. Голос, уже давно звучавший у него в голове, приобретал пугающую отчетливость:

– Сияло солнце в небесах, светило во всю мочь, была светла морская гладь, как зеркало точь‑в‑точь…

Глуховатый, как всегда в минуты близости, голос как будто манил его. Закрыв глаза, Игорь шагнул на зов и вдруг оказался на проезжей части, и тут же резко взлетел вверх, словно небесные акробаты подняли его на невидимых тросах.

Затем он услышал, как кто‑то входит в его комнату в темноте и тихо притворяет за собой дверь.

Что очень странно – ведь тогда была глухая ночь.

 

Глава 6. ОПАСНЫЕ СВЯЗИ

 

Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд.

Екклесиаст

 

– Главное, Жирный, надо раскрепоститься. Чтобы было такое реальное свинство… Чтобы все переблевались, чтобы ссали друг на друга, – мечтательно живописал Добрыня. – Чтоб фиеста такая свирепая, на долгую память.

Котов поддержал:

– Да, Жирдяй. Мальчишник – это не просто пьянка, это переломное событие в жизни каждого жениха.

Радик буркнул с набитым ртом:

– В бассейн только не блюйте, как в тот раз, стоки засоряются. И в ванной кончайте уже двери херачить… Мать ругается, что её достал вечный ремонт.

То, что Радик тайно «выводит птенца» – встречается с маленькой Наташей, из‑за которой они соперничали с Котом, выяснилось через Китти. Котов не упускал случая поупражняться в остроумии на этот счет, но в ответ Радик только самодовольно усмехался. Когда Наташа забеременела, он ударился было в панику, но довольно быстро пересмотрел свой взгляд на вещи и даже возгордился. Очевидно, и его родителей впечатлил растущий арбуз живота, приделанный к тощей фигурке несовершеннолетней подружки сына. К свадьбе вызвали из провинции мамашу птенца, которая, по словам Радика, целовала ему руки и плакала от благодарности.

Самодовольное выражение и сейчас не сходило с круглого лица Радика, словно возвещавшего миру: я – отец, я – муж, я – взрослый человек. Максим даже отчасти завидовал примитивному душевному устройству приятеля, которому так мало было нужно для самоутверждения. Сам Максим уже два месяца существовал словно в каком‑то вывихнутом пространстве, где не получалось иметь ни целей, ни желаний, ни чувств, а можно было только разными способами разрушать себя, а по утрам пугать случайных женщин в своей постели чтением чужих стихов. И вяло ненавидеть бестолковую пошлость каждой минуты бытия.

Процесс жизни давно уже напоминал ему падение Алисы в кроличью нору. Как и Алиса, падал он медленно – было достаточно времени и на апельсиновый джем, и на размышления об отвлеченных предметах. Как и Алиса, он не представлял, что будет делать, когда достигнет дна.

– Слышь, Толстый… А прикинь, она начнет рожать прямо на свадьбе? – предположил Добрынин, когда они уже выходили из ресторана. – Они же иногда на седьмом месяце рожают.

– Я ей рожу! Обратно засуну, – отвечал Радик с напускным цинизмом. – В эту свадьбу столько уже бабок вбухано. Одно её платье три штуки стоит.

– Интересно, а когда ты её трахаешь, Жирдяй, у вас пися до писи достает? – продолжал дразнить Радика Андрей. – У вас же животы теперь почти одинаковые.

– Представляю эту случку бегемотов, – фыркнул Кот.

– У баб и другие позы есть для этого дела, сынок, – покровительственным тоном ответствовал Радик.

– Правда, учитель? Поведаешь нам эту тайну?

«А кстати, хороший вопрос, – отметил про себя Максим. – Как у папы с молодой женой, достает до писи пися? Ждать ли нам прибавления в семействе или всё же старого пса не научишь новым трюкам?».

Проституток вызвонили по телефону и забрали неподалеку от станции метро. Худые, в сапогах и в коротких юбках, с сумочками через плечо, они пленяли своей неподдельностью. Максим взял их в свою машину. Они пили из жестяных банок какую‑то отраву, пахнущую стиральным порошком, и заливисто смеялись.

– Какие классные пацаны, Ленка, я фигею! А это какая у вас тачка? Сколько стоит? У вас в натуре мальчишник? А кто женится? Вон тот пузанчик? С него простава!

По дороге заехали к Симакову – «позвать друга Костю».

– И где же Костя? – поинтересовались проститутки, когда Добрыня вернулся.

Тот похлопал ладонью по карману.

– Едет с нами.

На трассе Радик подсадил к себе ещё двоих – старую в рыжем парике и малолетку с испитым детским личиком. Перед выездом из города завернули в супермаркет, купили спиртного и закусок.

Заглядывая в пакеты, проститутки ещё больше развеселились.

– Уё‑моё! Ленка, виски будем жрать!..

– До чего люблю нежадных мужиков… А костю‑то можно лизнуть, или вы только для себя?..

– Давайте для начала представимся, – предложил Котов. – Меня зовут Андрей, я учусь в аспирантуре на юриста, увлекаюсь философией. Это мой друг Максим, он уже закончил ВУЗ и работает менеджером в строительной компании. В той машине – второй Андрей, он сотрудник мебельного предприятия.

– Андрей – держи хрен бодрей, – встряла смешливая долговязая Ленка.

– И виновник торжества, то есть жених. Его зовут Радий.

– Он у вас самый радиоактивный? – засмеялась вторая проститутка с накладными ногтями и наклеенными ресницами. – А мы – Лена и Света.

– Королевы минета! – захохотала её подружка.

Минут через десять Радик поморгал фарами и свернул с дороги к коттеджам. Увидав ворота, забор и сам дом, долговязая присвистнула:

– Вот это хаза! Богатенькие буратино, мальчики.

Радик открыл гараж, они заехали и выгрузили пакеты из машин.

– А чей особнячок‑то? – спросила Света, сплюнув на окурок и продолжая держать его в руке, не решаясь бросить на бетонный пол гаража. – Ваши папа‑мама не приедут? Или невеста?

– Без паники, девочки, – ободрил их Добрынин. – Если чего, мы скажем, что у жениха случился острый приступ спермотоксикоза, и нам пришлось вызывать бригаду неотложной помощи.

– Это мы – неотложная помощь? Ой, я уссываюсь! Тащи сюда наш медицинский чемоданчик, у меня там бо‑ольшая клизма, ёпль…

– А я буду делать искусственное дыхание!.. Какие мальчишки прикольные, просто ад!

Подружки заливались смехом. Две другие проститутки, не знакомые между собой, настороженно молчали. Войдя в дом, они застряли в прихожей, стаскивая туфли и сапоги.

– Жиртрест, тебе кто из шлюх больше нравится? – спросил Котов, пока Радик растапливал камин.

– Ты, – с неожиданным остроумием ответил Кочетков. Кот поднял брови.

– О! Ты решил выйти из клозета, Жирдяй? Только на меня у тебя бабок не хватит. Такая жалость.

– А сколько надо? – спросил Радик. – Чтобы ты мне отсосал?

– Я штуку баков не пожалею, чтоб на это посмотреть, – заявил Добрыня.

– Знаешь, Жирный, каждый раз, когда я гляжу на тебя, я вспоминаю, что человек – это звучит гордо, – проникновенно признался Котов. – Но выглядит отвратительно.

Лена и Света взялись раскладывать на тарелках закуски, малолетка в рваных колготках подносила посуду. Только старшая проститутка осталась сидеть в стороне. Она курила, оглядывая их колючим взглядом. Добрынин разлил по стаканам виски.

– Ну что, помянем боевого товарища?

– За меня, – кивнул Радик. – Прощай, свобода.

Они выпили залпом, Радик сразу разлил ещё.

– А дамам? – напомнила Света.

– Господа шалавы, прошу к нашему шалашу.

– Третью за моего будущего наследника. Хорошо, что пацан. Продолжит род.

Выпили и потянулись к закускам. Кот спросил, перекатывая оливку во рту:

– Кстати, Жирдяй, а ты уверен, что этот наследник в животе у нашей очаровательной невесты – твой?

– А тебя всё жаба душит? – Радик обнял малолетнюю проститутку и уселся с тарелкой на диван. – Я её целкой взял, она и сейчас как недотрога. Всему приходится учить.

– Эта сентиментальная история напоминает мне сюжет одного известного литературного шедевра. Точнее, роман французского писателя Шадерло де Лакло «Опасные связи», который ты, Жирдяй, конечно, не читал. И, что очевидно, никогда не прочтёшь…

В ответ на это Радик демонстративно зевнул и засунул руку малолетке в лифчик.

– А ты в курсах, Кот, что особенно остро чувствуешь себя мужчиной, получив удар между ног?

Смешливые подружки устроились у стола и жадно ели. Добрыня подкладывал им закуски и подливал виски с умилением маркиза де Сада, угощавшего девиц отравленным печеньем; впрочем, без особого для них вреда.

Максим смотрел на них со странным чувством, словно в его сознании образовалась злокачественная брешь, черная дыра, в которой стремительно исчезал нехитрый смысл происходящего. Он выпил ещё, чтобы опьянеть, но почувствовал только тошноту.

Тем временем Котов подсел к немолодой рыжей проститутке.

– Как ваше имя, прекрасная незнакомка?

– Маргарита, – пробормотала она хрипло.

Тот сразу нашёл нужный текст:

– Приветствую вас, королева, и прошу извинить за мой домашний наряд. Отчего вы так серьезны? Быть может, у вас есть какая‑нибудь печаль, отравляющая душу, тоска?

Та смотрела на него настороженно и хмуро.

– Ну, уж если вы так очаровательно любезны, а другого я и не ожидал, так будем без церемоний. Итак, рекомендую вам, донна, мою свиту… Граф Радольф, чародей и алхимик, любитель покушать, что вы можете наблюдать по его телосложению… Мсье Жак, убежденный фальшивомонетчик, государственный изменник. Посмотрите, как красив!

Кот указал на Добрыню.

Сообразив, что его странное поведение нужно принимать как шутку, две разбитные проститутки начали хихикать. Малолетка в рваных колготках слушала, открыв рот.

– А вот, позвольте представить, – Котов, усмехаясь, посмотрел на Максима. – Этот двадцатилетний мальчуган, мечтатель и чудак, с детства отличался странными фантазиями… Его полюбила одна девушка, а он продал её в публичный дом… Общество, как вы видите, небольшое, смешанное и бесхитростное.

– Какой пацанчик юморной, я фигею! Как по книжке чешет! – смеялись Лена и Света.

– А он в детстве попал в аварию, и ему вырезали все участки мозга, – весело объяснил Добрыня. – И вставили микрочипы. Научный эксперимент. Теперь у него встроенная флэш‑память на сто гигов. Но надо постоянно подзаряжаться огненной водой.

– Ага, он всю Библию наизусть помнит, – подтвердил Радик. – Давай, сбацай чё‑нить, Кот.

– Слушайте слово Господне, князья Содомские; внимай закону Бога нашего, народ Гомморский, – поднял руку Котов. – Ибо грядет день Господа Саваофа. И падет величие человеческое, и высокое людское унизится. И войдут люди в расселины скал и в пропасти земли от страха Господа и от славы величия Его, когда Он восстанет сокрушить землю.

– Во‑во. А если тебя ударили по правой щеке, то подставь левую, затем уходи под локоть и ломи снизу в челюсть на добивание, – поддержал тему Радик.

Они выпили снова, и Добрыня достал из кармана пакет с россыпью цветных таблеток и плотными шариками фольги.

Потом были танцы и стриптиз, Добрынин выдал обычную порцию частушек, Лена и Света ласкали друг друга на ковре посреди комнаты, а Маргарита обслуживала Котова перед зеркалом в ванной, стоя на коленях на кафельном полу. При этом Кот смотрелся в зеркало и монотонно читал «Незнакомку» Блока.

Через какое‑то время Максим оказался в спальне. Он лежал на краю широкой постели, закутав голову покрывалом, а рядом с ним кто‑то шумно занимался любовью. Кровать скрипела, слышались стоны, и мир вертелся вокруг, как цветная юла.

В какой‑то момент ему почудилось, что он всё еще на свадьбе отца, что он случайно уснул в спальне новобрачных, а они зашли и устроились рядом на постели, не замечая его присутствия. Но затем ему стало казаться, что это Таня прямо при нем отдается какому‑то постороннему мужчине и монотонно стонет, и в голосе её звучит не наслаждение, а притупившаяся в силу привычки боль.

Максима стошнило и стало немного легче. Потом стошнило снова, и он начал медленно засыпать, когда в комнату вдруг вошел Радик и слегка потряс его за плечо.

– Макс, пойдем со мной на минуту.

Максим приподнялся и увидел, что в окне уже стоят предутренние сумерки, что рядом на кровати между подружками Леной и Светой спит Добрынин, и они обнимают его с двух сторон, словно нежные возлюбленные.

– А что тебе нужно? Я не хочу больше пить.

– Пойдем, пожалуйста, – повторил Радик непривычным для него просительным тоном. В лице его было что‑то такое, из‑за чего Максим, превозмогая себя, встал и пошел за ним.

Они поднялись по лестнице в верхнюю спальню.

– Вот, – Радик показал на кровать.

На постели, целомудренно прикрытая простыней, лежала малолетняя проститутка. В жидком сумеречном свете её лицо казалось безжизненным.

– Ну и что? – спросил Максим и в следующую секунду понял, что девочка мертва.

– Пощупай её, – предложил Радик.

Сам не зная, зачем, Максим подошел и дотронулся пальцами до её лба. Лоб был прохладный и твердый.

– Уже остывать начала, – заметил Максим, прислушиваясь к своим ощущениям.

Он не испытывал ни страха, ни метафизического уважения, которое должен бы чувствовать рядом с покойником. Только любопытство.

– Что с ней, передоз?

– Не знаю… У неё ноги сильно затряслись, я думал, она кончает, и сам кончил. Потом лежу рядом, чувствую – вонь, и мокро. Потом слышу – она не шевелится.

Максим приподнял девушку за плечи, её голова тяжело, неестественно упала набок. На задней части шеи, у основания черепа, чернела гематома.

– У неё, похоже, позвоночник сломан.

– Она сама, – сказал Радик. – Головой о кровать. Случайно.

Он смотрел на Максима, словно шестилетний мальчик, который испортил новую игрушку и врёт, чтоб избежать наказания.

– И чего ты хочешь от меня? – спросил Максим, чувствуя резкий приступ головной боли.

– Я уже всё обдумал, – заявил Радик решительно. – Мы сейчас эту блядь оденем, сунем в машину и выкинем где‑нибудь на трассе. Все подумают, что это дальнобойщики. Или чёрные слили шлюху. Да можно и не одевать – в мешок сунем. И всё.

Максим попытался усмехнуться, но смог только скривить губы от новой вспышки боли в висках. Хотелось пить, он поднял с пола бутылку минеральной воды и с наслаждением сделал несколько глотков.

– И ты меня позвал, чтобы я тебе в этом помог? – спросил он Радика.

– Ну да, – ответил тот не слишком уверенно. – А ты чего, зассал? Так я Добрыню попрошу.

– Хорошо, я сейчас позову Добрыню, только ты сиди здесь, – проговорил Максим, чувствуя, как его начинает бить похмельный озноб. – Сиди здесь. И не пей водки, понял?

Когда он будил Добрыню, одна из девушек пошевелилась и посмотрела равнодушным пьяным взглядом.

– Отвали, Макс, я сплю, – простонал Добрынин, но Максим насильно усадил его на кровати, а затем поднял на ноги.

– Пойдем со мной. У нас траблы.

Когда они поднялись в спальню, там уже находился совершенно трезвый Котов. Он осматривал труп девочки, её опухшее лицо и шею.

– Поздравляю тебя, Жирный, – резюмировал он, оглядываясь на Максима и Добрынина. – Дадут лет пять при хорошем раскладе.

– Блядь, да я сказал, это несчастный случай! – всхлипнул Радик. – Она сама! Случайно! О кровать!

– Она сама себя душила жирными пальцами, следы от которых остались у неё на шее?

Радик обхватил голову руками и начал раскачиваться вперед и назад, издавая глухие стоны.

– Давайте без истерики, – попросил Максим. – Нужно решать, что делать.

– Лично я уезжаю, – заявил Котов. – Прямо сейчас, на электричке. Доносить я не буду, но если спросят, расскажу всё, как было.

Добрыня тоже подошел к мертвой девушке, заглянул ей в лицо.

– Жирный, ты чего, опух в атаке? На хера ты это сделал‑то? Тебя в детстве не учили, как колготки надевать? Что две дорожки – это жопа?

– Я тоже поеду домой, – проговорил Максим. – Мне завтра на работу.

– А я? – вскинулся Радик. – Куда я её дену? Вы чего, приссали все?

Котов пожал плечами.

– Конечно приссали, Жирный. Это уголовное дело. Ты развлёкся перед свадьбой – теперь сам решай свои проблемы. Кстати, я бы не советовал тебе сбрасывать труп на трассе. Её скорей всего найдут, со следами насильственной смерти… покажут её портрет сутенерам, выйдут на кого‑нибудь из её подружек, которые сейчас дрыхнут внизу. Они расскажут, как приехали с нами на дачу, а потом их коллега исчезла. Менты нас возьмут и будут разбираться, кто сломал ей позвоночник. И кто помогал вывезти труп. В общем, я бы порекомендовал её закопать или утопить, привязав какой‑нибудь груз. Нет тела – нет дела.

– Пиздец, – вздохнул Добрыня. – Отметили, бля, мальчишник. Таджикские школьники пишут сочинение «Как я провез это».

– Кто‑нибудь из нас умеет копать? – спросил Максим, оглядывая серые в сумеречном свете лица.

– Кстати, у вас ещё три потенциальных свидетеля, – напомнил Котов.

Радик продолжал раскачиваться на стуле, уставившись в какую‑то точку на обоях. Добрыня окликнул его.

– Жирный, блядь! …

– Я вижу единственный разумный выход, – проговорил Кот, вдруг сжалившись над приятелем. – Мы сейчас увозим девиц, якобы нам надо в город, а ты остаешься здесь.

– Я не буду с ней оставаться! – воскликнул Радик.

– Ты звонишь своему отцу, – невозмутимо продолжал Котов. – И рассказываешь ему всё как есть.

– Он меня убьет.

– Не убьет. У него наверняка есть люди, которые умеют копать. Поверь мне, проще и дешевле решить проблему на этом этапе, чем потом разбираться с силовыми структурами по факту трупа.

– Котов прав, – сказал Добрыня. – Это лучший вариант.

Радик поднял на Максима жалобные, полные слез глаза.

– Он меня убьет.

– Хочешь, я позвоню твоему отцу? – предложил Максим через силу. – Я позвоню, а вы разбудите девок. Только дай мне алькозельцер, Жирный.

Эта простая просьба как‑то оживила Радика. Они вместе спустились на кухню, нашли в аптечке средство от похмелья.

Старшая проститутка, Маргарита, вышла к ним уже одетая. Она включила чайник и заварила свежий чай, и Максим с удовольствием выпил чашку, время от времени спохватываясь: о, господи, смерть. Смерть человека, девочки, которая смеялась и дышала ещё два часа назад.

Две другие проститутки тоже вышли в кухню, зевая и пряча помятые лица.

– Извиняемся, девчата, – натужно балагурил Добрыня. – Бизнес есть бизнес. Едем заключать срочную сделку, на восемнадцать миллионов долларов. От таких предложений не отказываются… не, ну чаю можно выпить, конечно. Лучше кофе.

Затем, выйдя в коридор, Максим заперся в какой‑то кладовке и позвонил с телефона Радика его отцу. Невозможно было рассказывать всё, и он сообщил только, что Радику нужна срочная помощь, но с ним всё в порядке, он жив и здоров. Кочетков‑старший потребовал, чтобы трубку передали сыну, и Максим с облегчением выполнил его пожелание. Одновременно он подумал, а что бы было, если бы сам он оказался в подобной ситуации? Как бы поступил его собственный отец?..

Потом проституток усадили к нему в машину, с ними сел Кот, а Добрыня все же остался с Радиком, у которого началась истерика. Максим видел, что старшая, Маргарита, что‑то заподозрила. Но это было даже к лучшему – она явно принадлежала к числу людей, которых осторожность делает молчаливыми. Лена и Света проспали всю дорогу и не скрывали радости при получении чаевых сверху обговоренной таксы.

 

Таня не сразу отперла дверь: спросила «кто там», крикнула «сейчас», и ещё минут пять Максим ожидал на лестнице, пока она оденется и предупредит своего гостя, или ещё бог знает что. Наконец, она впустила его, извинившись.

– Налей мне, пожалуйста, чаю, – попросил он. – Если, конечно, ты одна. И можно у тебя немного поспать?

– Тебя что, выгнали из дома? – спросила она, зевая.

– Нет, – ответил он. – Просто не хочу оставаться сам с собой.

Она немного располнела, или так казалось из‑за просторного халата, из‑под которого торчала сиреневая ночная рубашка. Лицо сделалась словно мягче, проще и женственнее, но золотые волосы, кое‑как подколотые на затылке, все так же гладко блестели, и губы были так же свежи, а в квартире царил всё тот же уютный беспорядок.

Вытерев кухонный стол, она поставила перед ним чашку и села, дожидаясь, пока закипит чайник.

– Я рад тебя видеть, – сказал Максим. – Надеюсь, ты никуда не спешишь?

– Сейчас полдевятого утра, – напомнила она. – Я работаю вечером. Нет, в спальне меня никто не ждет, если ты об этом.

– Да, извини, – кивнул он, едва сдерживая острое желание уткнуться лицом в её колени.

Таня смотрела на него с грустью.

– Надо тебе завязывать с наркотиками. Совсем плохо выглядишь. Может, к врачу сходить?

– Дело не в этом, – покачал головой Максим. – Я просто хотел сказать тебе, что… Даже не знаю, зачем я приехал. Как‑то глупо всё.

Она разлила чай по чашкам и закурила.

– Ладно, расскажи, чем ты занимался всё это время. Что нового? Как твой отец?

– Да, собственно, ничего. Вернее, нет, папа женился. Была свадьба, человек сто гостей. Обед, музыка, торт – всё как положено. Сейчас они уже вернулись из Европы. Медовая неделя.

– А как же Игорь? – искренне удивилась она.

– Папа, кажется, отправил его куда‑то учиться. За границу… Так что приличия соблюдены. А Радик женится на этой маленькой модели. Наташа, так её, кажется, зовут. Она уже на седьмом месяце. Собственно, сегодня ночью мы справляли мальчишник.

Таня смотрела на струйку дыма над своей сигаретой.

– А ты?

– Нет, я не женюсь ни на ком.

– Я не об этом… Ты что делаешь?

– Тебе действительно интересно? Мы делим бизнес с бывшими компаньонами деда, они выходят из компании. Вот я сейчас занимаюсь бумагами по итогам инвентаризации, готовлю независимые оценки для арбитражного суда. Скучная работа, честно сказать, – Максим посмотрел на Таню, глазами спрашивая другое, самое важное сейчас. – Ты знаешь, мне всё время снится один и тот же сон. Как будто я карлик. Я маленький, у меня жесткие торчащие волосы… Я спрятался в постели, но тут кто‑то меня вытаскивает, берет за бока, как младенца, поднимает вверх и говорит: «Вот он, карлик Нос»! И я понимаю, что я беззащитное, озлобленное существо… и мне очень страшно. – Она молчала, и Максим торопливо продолжал: – У меня будто что‑то разомкнулось в голове. Кажется, я уже скоро начну слышать голоса, как Жанна Д’Арк. Не знаю, зачем я живу. Сегодня я видел смерть и подумал: может быть, ты была права? Может быть, мы и есть – олово для пуговиц?..

Она смотрела на него с изумлением и жалостью. И он вдруг понял – да, её нежность и жалость, вот зачем он приехал сюда, вот чего он искал. Она покачала головой.

– Максим‑Максим… да ты совсем не в себе.

– Да, – сказал он. – Я не в себе. Мы можем сейчас заняться сексом?..

По её лицу он понял, какой ответ услышит. Ему вдруг сделалось невыносимо стыдно самого себя, вывалившего душевные помои перед женщиной, которую он так пронзительно любил и желал.

– Мне тебя жалко, правда, – с усилием пробормотала Таня. – Но у нас ничего не получится, Макс. Я ничего не могу сделать. Прости.

Он допил чай и поднялся.

– А, черт, и пуговица оторвалась, – сказал он, застегивая куртку. – Извини, я тут что‑то наболтал… Ещё не протрезвел после этой фиесты.

– Подожди, – вдруг спохватилась она. – Ты не обиделся? Может, тебе чем‑то помочь?

– Нет, нет, – он покачал головой. – Просто надо выспаться. И выкинуть эту куртку. И вскрыть себе вены консервным ножом. Это я пошутил, если ты не поняла.

Спускаясь по лестнице, уже на нижнем этаже, он чувствовал, что Таня всё еще стоит в дверях, глядя ему вслед. В какой‑то момент он подумал, что должен вернуться и всё объяснить, достучаться до неё, пообещать, что всё изменит и исправит. Но миг спустя осознал, что ничего изменить нельзя. Что теперь он может только двигаться вперед – без цели и смысла, поедая отпущенное ему время как безвкусный овсяный кисель.

Утро было свежее и ясное, наполненное щебетом птиц и запахом цветущей черемухи. «А кстати, отличная идея – покончить с собой в такое утро», – подумал он и зачем‑то заставил себя громко, в голос рассмеяться, с усилием растягивая отвердевшие мышцы вокруг рта.

 

Глава 7. ВИНО ИЗ ОДУВАНЧИКОВ

 

Если Господь милостив к нам, то введет нас в землю сию и даст нам её – эту землю, в которой течет молоко и мед.

Числа

 

Машину пришлось оставить за воротами, и Георгий Максимович пошел через парк, вдыхая весенние испарения жирной земли, отгоняя мошкару, роями вьющуюся над тропинкой.

День обещал быть по‑летнему жарким. На перекопанных клумбах вспухла почва, выпуская на свет острые ростки; кусты и деревья словно окутала прозрачная зеленая пелена, бабочки грелись на свежеокрашенных стенах. И повсюду, вокруг жилых корпусов и зданий клиники, вдоль дорожек и у крыльца – словно кто‑то расплескал желтую краску, – расцвело несметное множество одуванчиков.

Переговорив с врачом, молодым, деликатным до приторности азиатом в золоченых очках, Георгий получил медицинскую карту, компакт‑диск с отчетами о проведенных процедурах, распечатки по счетам. Ему также выдали пакет с витаминами и лекарствами, которые Игорь должен был принимать ещё какое‑то время.

О том, что мальчик попал в больницу с травмой головы после автомобильной аварии и с тяжелой интоксикацией таблетками, Георгий узнал от его тётки. Он сразу перевез Игоря в эту частную клинику, вернее, реабилитационный центр, который присоветовал Казимир – партнер лечил там племянницу от наркозависимости. Георгию было на руку, что в этом учреждении строго охраняли информацию о клиентах. Сюда не мог попасть посторонний, а свобода больных была ограничена довольно большой, но хорошо охраняемой территорией за бетонным забором.

Медицинская сестра проводила Георгия в жилой корпус. Постучав, открыла дверь в отдельную палату, вполне комфортабельную, как номер в приличной гостинице.

Игорь лежал в постели и листал журнал.

Его сбритые наголо волосы уже начали отрастать, краски вернулись на похудевшее за время болезни лицо. Но под глазами ещё лежали тени, и взгляд был застывшим и настороженным. Завидев Георгия, он спрятал под одеяло свои изящные босые ступни.

– Здравствуй, – сказал Георгий Максимович, останавливаясь посреди комнаты. – Ну, как ты себя чувствуешь? Несмотря на интенсивный курс лечения ухудшения не наступило?

– Спасибо, хорошо, – ответил Игорь без всякого энтузиазма, не реагируя на шутку.

Одуряющий аромат весенних соков проникал в палату сквозь настежь открытые окна, смешиваясь с едва различимым, но вездесущим запахом медикаментов. Георгий подумал, что если бы не медсестра, которая всё не торопилась уходить, он решился бы, наконец, обнять мальчика, горячего и голого под измятой пижамой.

– Тогда собирайся, тебя выписывают, – сказал он, прокашливаясь. – Я приехал за тобой.

Игорь сейчас только вынул из ушей «ракушки» от музыкального плеера, встал и с равнодушным видом начал раздеваться. Чтобы не смотреть, Георгий вышел в коридор, дал чаевые медсестре и санитарке. Игорь появился в холле минут через пять, уже в толстовке и в джинсах, с небольшим пакетом в руках. В молчании они прошли через парк к воротам, сели в машину.

– Может, хочешь с кем‑то попрощаться? – запоздало спохватился Георгий Максимович. – Может быть, с врачом?

– Нет, – ответил он и даже не обернулся в сторону забора.

За то время, что Игорь находился в клинике, Георгий навещал его два раза, но так и не успел поговорить ни о том, что случилось, ни об их совместном будущем. Впрочем, это будущее пока представлялось несколько смутным. Георгий твердо знал только одно – теперь Игорь должен быть рядом, каких бы усилий это ни стоило.

Они выехали на трассу, не слишком оживленную в этот час, миновали строящийся коттеджный поселок – проект недружественных конкурентов. Верхушки берез, ещё сквозные на просвет, были облеплены шапками грачиных гнезд.

– Ты завтракал? Как вас кормили? – спросил Георгий, стараясь справиться с растущим и уже причиняющим физическое неудобство внутренним напряжением.

– Нормально, – вяло ответил мальчик. – Икру давали, перепелиные яйца. Овощи. А на обед телятину, рыбу.

– Я бы тоже перекусил. Сегодня выпил только чашку кофе. Тут по дороге видел рекламу ресторана с символичным названием «Причал». Заедем?

Игорь пожал плечами, оглядываясь в окно на протянувшуюся вдоль шоссе березовую рощу.

– Вот и отлично, – начиная злиться на него и на себя, кивнул Георгий. – Раз тебе так проще, буду принимать решения сам.

«При этом, – мысленно добавил он, – чувствовать себя полным идиотом».

В летнем ресторане, выходящем большими окнами на залив, совершенно пустом в этот час, пахло подгоревшими шашлыками. Они сели за стол, Георгий заказал себе овощной суп и жаркое, Игорь – кофе и пачку сигарет.

– Курить вредно, – заметил Георгий, чувствуя, как смешна и нелепа его нерешительность. – Кстати, и спиртного тебе нельзя.

– Курить вредно, жить противно, – без улыбки ответил мальчик, так, кажется, ни разу и не взглянувший ему прямо в глаза. – Кстати, никотин – единственное известное науке средство от шизофрении.

– Рак легких ничем не лучше, – возразил Георгий, но всё же протянул ему зажигалку и закурил сам.

Георгий неосознанно ожидал, что Игорь подскажет ему стратегию поведения – неважно, будут ли это упреки, или оправдания, или застенчивая благодарность. Но мальчик держался скованно и настороженно, как с посторонним человеком. В какой‑то момент Георгий увидел их со стороны: мужчина под благовидным предлогом привел в ресторан сына друзей, или своего студента, или просто парнишку с пляжа. И теперь мучительно пытается приступить к делу и одновременно сохранить достоинство, что в подобных обстоятельствах почти невозможно. В нем вдруг проснулись давно, казалось, забытые страхи – боязнь отказа, стыд обнаружить свою несостоятельность, ощущение неловкости каждого своего жеста и слова.

Нужно было бы просто признаться: «Игорь, я схожу по тебе с ума и страдаю от ревности. Скажи, что теперь ты только мой , и поедем скорей, чтобы насладиться друг другом». Но вместо этого он спросил:

– Так что, может, расскажешь, что с тобой произошло? Почему ты не поехал в Будапешт? И откуда вообще взялся этот Коваль?

– Так получилось, – ответил Игорь, вялым движением стряхивая пепел с сигареты.

– Хорошо, а как получилось с этими таблетками и с наездом на дороге? Ты же мог запросто умереть или остаться инвалидом. Это чудо какое‑то, что всё обошлось.

Тот молчал, и это молчание почему‑то всё сильнее задевало Георгия.

– Ты категорически не хочешь об этом говорить? Ладно, зайдем с другого конца. Мне звонил этот твой… Майкл. Сказал, что шокирован и ничего такого не предполагал… В общем, хотел видеть тебя. Я обещал передать тебе его пожелания при первой возможности. Это из‑за него ты наелся снотворного?

– Нет. Не из‑за него. И не из‑за тебя, – ответил мальчик тем же равнодушным тоном. – Просто чувствовал себя как жаба в миксере.

От досады на то, что он, очевидно, находит всю эту ситуацию забавной, Георгий перешел в наступление:

– Кстати, я так и не увидел здесь почвы для трагедии. Понимаю, ты совсем не хотел учиться или работать, вообще заниматься каким‑то полезным делом… Это диагноз вашего поколения – хотите получить всё и сразу, палец о палец не ударив, как Емеля на печи. Или крокодил, который даже ходит лёжа. А тут подвернулся этот Коваль… Поездки, подарки – он, как я понял, умеет пустить пыль в глаза. А ты привык жить за счет мужчин, тебя это почему‑то не смущает. Вероятно, я тут тоже виноват… Одним словом, я признаю, что вел себя не безупречно. Но и ты не остался в долгу…

Игорь вдруг начал пристально что‑то рассматривать на своей руке, уже без околичностей показывая, что ему не интересен этот разговор. Георгий продолжал, сдерживая досаду:

– В общем, суммируя всё вышесказанное, мы, фактически, квиты. Я подозреваю, что и с Ковалем ты связался ещё до Будапешта, за моей спиной… Поэтому предлагаю обойтись без взаимных выяснений, а просто попробовать… как‑то конструктивно… начать всё заново. Поискать какой‑то компромисс. В рамках сложившейся ситуации. Если ты, конечно, не предпочитаешь другие варианты… Я же, собственно, не знаю, каковы твои планы на будущее. Может быть, ты хочешь вернуться к нему ?

– Нет, не хочу, – быстро ответил Игорь, и на секунду в его глазах мелькнула паника.

Георгий испытал приятное чувство удовлетворения. Но, подавшись вперед, он увидел желтую божью коровку, которая взбиралась по тыльной стороне ладони мальчика, и снова рассердился.

– Игорь, я не спорю, жизнь насекомых чрезвычайно познавательна… Но, кажется, мы сейчас говорим о каких‑то действительно важных вещах. Фактически, о высоких чувствах. И мне, к твоему сведению, это стоит труда!

– А тот ночной клуб? Помнишь, ты хотел сделать на крыше? – спросил мальчик невпопад.

В этот момент Георгий вспомнил выкрашенные зеленой краской коридоры общественной больницы, по которым шагал, чтобы забрать его – обритого, обколотого лекарствами, дорогого сердцу, как ребенок, потерянный и чудесным образом обретенный. С этим воспоминанием вернулось и чувство вины.

– Клуб?.. Да, я подписал проект. Почему ты спрашиваешь?

Он пожал плечами:

– Просто. Ты же говоришь – начать всё сначала.

– И что? Тебя это не устраивает? – Георгий почему‑то ожидал, что он начнет торговаться и ставить условия. – Ну, давай, я внимательно слушаю. Давай уж всё обсудим «на берегу». Как ты это видишь? Как бы ты хотел?

Игорь снова передернул плечами.

– Не знаю. Мне без разницы, – но тут же заговорил с усилием, словно перебарывая себя: – Я хотел, чтобы ничего не чувствовать. Чтобы всё забыть. Но у меня не получилось. Такая хрень. К концу сказки добро победило разум. – Едва ли не в первый раз за это время он прямо взглянул на Георгия, изобразив на лице что‑то вроде усмешки. – Наверное, любовь?

«Любовь», – хотел было ответить Георгий. Но подумал, что, признав это вслух, тут же отдаст себя во власть тем жадным и непредсказуемым голым божествам, которые осеняют благодатью крыл, но могут пустить стрелу в сердце, а затем выпить глаза и выклевать печень.

Божья коровка забралась, наконец, на палец мальчика и полетела к окну.

 

Георгий выключил телефон и повез его к себе на Мытнинскую. Начал раздевать прямо в прихожей, едва захлопнув входную дверь.

Игорь проявил всё же прежнюю свою внезапную строптивость.

– Тебе что, жена не дает? – пробормотал он, высвобождаясь с нервным смешком. – Ты как с зоны откинулся. Иду, а волка семеро козлят… Она, случайно, нас тут не накроет? А то уже был аналогичный случай в Лосево…

– Это ты как из колонии для малолеток, худой и бритый, – возразил Георгий. – Этот Коваль тебя, похоже, не кормил, только трахал по всей программе?.. Заставлял отрабатывать затраты?

– Я теперь понял, что такое с порога в постель тащить, как уличную завалюху, – заметил Игорь, когда они уже оказались в спальне.

– Но ты ещё не понял, чем это грозит.

Георгий успел подумать ещё, что никогда, наверное, не был так ясно и жадно счастлив. Затем у него перехватило дыхание, словно он нырнул в прорубь после бани, когда и ледяная вода, и морозный воздух становятся обжигающе горячи.

Посреди ночи он пробудился и приподнялся в постели, осторожно снял с себя руку спящего мальчика. Пошатываясь, как пьяный, поднял с пола разбросанную одежду. Выпил в кухне воды и набрал Маркова.

– Кидаем Сирожей по «Альмагесту», я решил. По старой схеме, без всяких арабесок. Сливаем акции через опцион и банкротим прокладку. Пускай потом ищут прошлогодний снег на полигоне.

– Погоди, погоди, – пробормотал сонный Марков, – ты что там, анаши обкурился?

– Говорю, запускаем схему прямо завтра. А пока отвлечь их на базовый актив. Лишние деньги портят людей, а мы по‑дружески снимем порчу. Кто не рискует, тот пьет один кефир.

Марков пробормотал неразборчивое ругательство, громко почесался.

– Ну да… Такие они дураки… А ты знаешь, сколько сейчас времени, на всякий случай?

– Я знаю, что старика Рабиновича уважали не за камни в почках, а за бриллианты в желудке. Обмозгуй мою мысль, завтра нарисую всё конкретно, – сказал Георгий и повесил трубку.

 

 

Часть IV

 

Глава 1. УТРАЧЕННЫЕ ИЛЛЮЗИИ

 

Также и воздействие звезд влияет, если хочешь, на некоторые вещи, но бесспорно не на все.

Цицерон

 

Город изнывал от жары второй месяц. На дорогах плавился асфальт, в офисах отказывали климатические системы. В белом от зноя небе редко проплывало прозрачное облако, не обещая дождя, и вечера совсем не приносили прохлады, лишь напитывая воздух банной влажностью.

Цветы в оранжерее, за день истомленные зноем, жадно пили воду и молчаливо жаловались Марьяне, ей же некому было пожаловаться на жар, который сжигал её изнутри. О том, что происходит в её семье, она не могла рассказать ни Светлане, ни Алексею, ни кому‑то из друзей отца. Обида копились в ней, словно черный клубок, а будущее казалось беспросветным коридором, по которому она обречена двигаться наощупь в полном одиночестве. От отчаяния Марьяна решилась на странный шаг – отправиться на прием к гадалке, о которой услышала от косметолога в салоне.

Эта женщина получила известность после участия в телепередаче, где колдуны и целители демонстрировали свои необычные возможности. Она брала за сеанс немалые деньги, но, по отзывам, творила настоящие чудеса – находила пропавших людей, узнавала прошлое и давала точные предсказания. Марьяна не особенно верила в помощь потусторонних сил, но не могла не видеть, что происходящее с Георгием не поддается рациональному объяснению. Это было слишком похоже на колдовской морок, наваждение, приворот.

Гадалка, крупная женщина с резкими чертами лица, принимала посетителей в собственной квартире, разделенной на жилую зону и «кабинет». В прихожей и гостиной, где Марьяне пришлось ждать минут десять, ничто не говорило о занятиях хозяйки, но кабинет был богато декорирован атрибутами её профессии – церковными свечами, чучелами мелких зверушек, хрустальными шарами. Стеллаж был уставлен флаконами с маслами и солями. На столе были разложены колоды гадальных карт.

Ведунья вышла, одетая в расшитый бисером черный балахон. У неё был брезгливый, равнодушный рот и совиный взгляд, не выражающий ничего, кроме усталости. Тяжелый макияж старил лицо, но руки, унизанные крупными серебряными кольцами, были пухлыми и свежими. Она едва взглянула на Марьяну и сразу взялась за карты, вынула из ящика стола стопку канцелярских листков.

– Напишите здесь ваше имя, дату и время рождения. И расскажите свою проблему.

– Я рассчитывала, что это вы расскажете обо мне, – возразила Марьяна, всё же выполняя указания.

– Ну не я же к вам пришла, – ответила та с нетерпеливой гримасой. – Я не буду загадки разгадывать. Обрисуйте вопрос, а я скажу, могу помочь или нет.

Задетая и удивленная её тоном, Марьяна заметила:

– Мне сказали, что за ту цену, которую я заплатила, я получу полный комплекс услуг.

– А сколько вы заплатили?

Марьяна назвала сумму. Колдунья поморщилась, перебирая карты.

– Ладно, пусть будет комплекс. Так что у вас, муж завел любовницу? И что вы хотите? Её отсушить, а мужа вернуть? Я так поняла?

Для Марьяны вдруг стало очевидным, что она совершила глупость, придя сюда, чтоб за свои же деньги служить предметом насмешек для безвкусной полуграмотной бабы, ловко устроившей бизнес на продаже несбыточных надежд. Разложив карты, колдунья рассматривала их со скучающим видом, подперев щеку рукой.

– Муж у вас видный мужчина? Бизнесом занимается? И лет ему возле сорока?

Марьяна тут же поняла, что это первое, что мог предположить любой доморощенный психолог.

– Вы на него сильно злитесь, хотя злиться вам надо на себя, – в том же духе продолжала прорицательница.

– А вы можете сказать, почему я на него так сильно злюсь? – спросила Марьяна. Она всё же решила заставить гадалку затратить усилия хотя бы на то, чтобы отделаться от неё без скандала.

– Могу. Только вы это сами знаете. Я лучше скажу, что вам делать дальше. – Она взяла со стола одну из карт и показала Марьяне. – Это карта вашего мужа, Король кубков. Он амбициозный, властный человек, занимающий высокий пост. В делах он преследует цели любыми средствами и почти всегда добивается успеха. В личной жизни он человек страстный, с порочными наклонностями. Это вас притягивает в нем, и вы не думали о последствиях, когда выходили замуж. Хотя вы знали про его сложности. А это вы – перевернутая Луна. Вы блуждаете в сумерках, без дороги, без понимания, куда вам нужно идти. – Решив, видимо, всё же выполнить ритуальный минимум, гадалка зажгла на столе несколько свечей, вынула из связки и передала Марьяне амулет, сделанный из камней и перьев. – Зажмите это в левой руке. И дайте мне фотографию своего мужа. Вы же принесли фотографию?

Марьяна и в самом деле захватила несколько фотографий Георгия, сделанных во время их свадебного путешествия – об этом её предупредила по телефону секретарша прорицательницы. Разглядывая фотографии, гадалка даже не стала скрывать внезапно пробудившийся интерес.

– Да, мужчина интересный. Понятно ваше беспокойство. Но мой вам совет, – сказала она, взглянув на Марьяну с откровенной женской завистью, – не пытайтесь удержать его. Всё равно не получится. Этот мужчина не ваш.

Опешив от такого нахальства, Марьяна заявила:

– Если вы будете продолжать в том же тоне, я потребую свои деньги назад. И вы их мне вернете. Я не ожидала чудес, но вам, видимо, неизвестны даже элементарные правила работы с клиентом.

– Господи ты боже мой! – хмыкнула гадалка, но не стала спорить. – Сожмите амулет, вдохните масла из этого флакона и сосредоточьтесь на своей проблеме. Помогайте мне, я же не могу работать за вас!

Марьяна подчинилась приказу. «Нужно доиграть в эту игру, раз уж пришла», – подумала она.

Гадалка долго разглядывала фотографию Георгия, поднося к ней руку; тасовала и раскладывала карты, и словно пыталась что‑то увидеть в пламени свечи. Марьяна почти впала в транс, завороженная пряными запахами, мерцающим светом, неспешными движениями женщины. В какой‑то момент ей стало почти комфортно, и она даже удивилась этой внезапной перемене. Но когда гадалка заговорила, раздражение вернулось снова.

– Ваш брак не имеет силы и покровительства. У вас нет и не будет детей, – заявила она. – Всё, что бесплодно, не получает поддержки свыше. Но между вами стоит ребенок – может, у вашей разлучницы есть сын от него. Или она ждет ребенка. Он разрушает ваши надежды.

Это был первый фактический, но самый существенный промах ведуньи, и Марьяна не стала молчать.

– А что вы ещё можете сказать про эту женщину ? – спросила она вкрадчиво. – Сколько ей лет? Какого цвета у неё волосы? Где они познакомились?

– Это не важно, какая разница, – пожала плечами гадалка. – Я вижу не человека, а силу, которая вас разлучает.

– Так я вам скажу, – проговорила Марьяна, не сдерживая ядовитой усмешки. – Моя разлучница , как вы выражаетесь, не имеет ребенка и не может его иметь от моего мужа – по физиологическим причинам. Потому что этой женщины не существует в природе. И я должна была первым делом услышать это от вас.

– Как не существует? – возмутилась гадалка. – Я всё вижу отлично! Вы пришли из‑за любовного соперничества, вы сами сказали. Я вижу вашу ревность, злость. Вижу, что впереди тупик.

– А я вижу вашу полную профессиональную несостоятельность, – проговорила Марьяна почти с торжеством.

На лице женщины вдруг мелькнула догадка. Поднеся руку к свечам, она сделал вид, что читает в пламени какие‑то знаки.

– Да, теперь мне показали, это не женщина. Это мужчина. Молодой. Красивые глаза. Волосы светлые, или русые.

– Можно было догадаться и раньше, – заметила Марьяна желчно. – И без всяких сверхъестественных способностей. Это ведь не редкий случай в вашей практике, разве не так?

– Я вам сочувствую, – с холодным злорадством произнесла гадалка. – Но повторяю, здесь ничего нельзя сделать. Я вам с самого начала сказала – отпустите это мужчину. У него свой путь, а у вас – свой.

Возмущенная, Марьяна даже встала со стула.

– Знаете, когда я шла сюда, я ожидала совсем другого. Муж изменяет мне, почти не скрываясь, постоянно врет, содержит этого… эту наглую дрянь… Купил ему квартиру, машину! Ездит с ним на курорты! И теперь я должна отпустить их и благословить? Может, ещё отдать им свой бизнес и все деньги?

– А чего вы ждали, когда шли сюда? – спросила колдунья, подняв бровь.

– Я не верю во всё это, но есть же какие‑то ваши способы – приворот, порча, проклятье? Я заплатила, вы должны мне хотя бы что‑то предложить! Хотя бы ради формальности!

– Во‑первых, я ничего вам не должна, – заявила женщина, скривив накрашенный рот. – Во‑вторых, порчей я не занимаюсь, это всегда обращается против того, кто заказал. Если вы хотите взять на душу этот грех, зачем вам экстрасенс? Наймите пару уголовников, они ему любую порчу наведут. Просто припугнут или отделают хорошенько, лицо ему испортят. Может, ваш муж после этого успокоится.

– Он сразу поймет, что это сделала я, – возразила Марьяна, опускаясь на свое место.

– Да, поймет, – кивнула гадалка, тасуя колоду. – Но вы же сами сказали, что не верите в магию. А раз не верите, она вам не поможет.

Марьяна чувствовала, что уже достаточно унижена этой лживой черствой женщиной, но почему‑то не могла уйти. Обида, копившаяся все эти месяцы, вдруг вскипела в ней и поднялась, как грязная пена. Она была готова расплакаться от беспомощности, от жалости к себе, от невозможности бороться с чужой наглой волей, отнимавшей у неё последнюю надежду.

– Помогите мне, и я поверю во что угодно! – потребовала она, сдерживая дрожь в голосе. – Сделайте так, чтоб он уехал, заболел, умер! Мне не стыдно этого желать, потому что он – бесполезная дрянь, без сердца и без души. Ему нужны только деньги моего мужа, он умеет устроиться на чужой счет. Как насекомое‑паразит. Всем будет только лучше, если он исчезнет из нашей жизни!

Продолжая перемешивать карты, гадалка смотрела на неё своим тяжелым взглядом из‑под накладных ресниц. Молчание затягивалось, и Марьяна нетерпеливо топнула ногой.

– Сделайте это, и я заплачу сколько нужно. Только предъявите мне результат!

– Порча всегда может обернуться против того, кто её наводит, – проговорила колдунья. – Слишком большой риск. Я соглашаюсь на это только в особых случаях.

– Просто скажите, что ваши карты и свечи – надувательство и больше ничего!

– Остыньте, дамочка! – нахмурилась ведунья. – Деньги не всё решают в этом мире.

– Зачем вы их тогда берете?

Гадалка подумала с полминуты, или сделала вид, что обдумывает что‑то, затем вздохнула.

– Ладно, вам всё равно тут никто не поможет, кроме меня… Но уж если я и возьмусь за это дело, то заплатить нужно будет вперед. И стоит это будет дорого – мне потом три дня очищать свою ауру от негативной энергетики.

– Нет, это исключено, – сказала Марьяна, внезапно успокаиваясь. – Я ничего не буду платить, пока не увижу результат. Хватит того, что я уже потеряла с вами деньги и время.

Ведунья задула свечи, собрала колоду.

– Раз так, чего вы здесь сидите?.. Да, последний вопрос: ваш муж ведь давно с вами прекратил интимные отношения?

– Это я прекратила! – вспыхнула Марьяна. – Мне противно даже думать, чтобы он касался меня после этой грязи! И кто вам вообще позволил лезть в мою жизнь?

Подумав, ведьма достала с полки один из флаконов.

– Вот, возьмите это. Идите домой. Примите душ и смажьте всё тело этим маслом. Ваш муж придет сегодня и захочет с вами переспать. Можете отказываться, но я бы не советовала. Это вам будет доказательство, что я могу реально вернуть мужа к жене.

– Хорошо. Если будет, как вы сказали, я приду и заплачу вперед, – кивнула Марьяна. – Но этого не может случиться – сегодня вечером муж едет в Москву и вернется только в понедельник.

– Поживем – увидим, – заявила ведунья, но Марьяна уже выходила из её кабинета, не прощаясь и не оглядываясь.

 

Домой, в Озерное, Марьяна попала уже довольно поздно. Расстроенной и выбитой из колеи после визита к гадалке, ей пришлось ещё ужинать с Сергеем Сергеевичем Сирожем. Речь шла об их судебных делах и об «Альмагесте», который партнеры отца очень хотели заполучить в обмен на свою долю в компании. Георгий же держался за этот актив с удивительным упрямством. Зачем‑то он затеял строительство ночного клуба на крыше бизнес‑центра. Это был затратный и очень несвоевременный проект, но он занимался им лично, не слушая и не принимая никаких возражений.

Сирож снова пытался играть с Марьяной в какие‑то игры, долго разглагольствовал о женском достоинстве, о вызывающем поведении некоторых мужчин и о своем сыне, который, якобы, всё не мог её забыть. А под конец даже прямо предупредил о каких‑то чрезвычайных мерах, которые собираются предпринять против Измайлова обиженные компаньоны. Измученная ревностью, Марьяна всё же не допускала мысли о том, чтобы мстить Георгию вместе с Сирожами – ей были слишком неприятны эти люди, не разбирающие средств в достижении целей. А самое главное, она не могла им доверять.

Снимая с лица макияж в своей сорокаметровой спальне, припоминая оскорбительные намеки Сирожа и колкости гадалки, она снова ощущала беспомощную злость. Из зеркала на неё смотрела усталая, безнадежно стареющая женщина с ожесточенным взглядом, с израненным сердцем. Разглядывая морщины у глаз и крыльев носа, она снова и снова думала о том, каким разочарованием сменились надежды, которым она так наивно отдалась всего несколько месяцев назад.

Когда пора уже было ложиться, и она стала нехотя раздеваться, чтобы принять душ, в спальню вошла, коротко постучав, взволнованная горничная Валентина.

– Марьяна Павловна, включите телевизор, – пробормотала прислуга, извинившись. – Там теракт на железной дороге, московский поезд взорвали. Водитель сказал, это важно…

С недоверием покосившись на горничную, Марьяна взяла пульт, нашла новостной канал. И, увидев на экране горящие вагоны, спасателей в оранжевых жилетах, человека в форме железнодорожного чиновника, что‑то быстро говорящего в камеру, застыла, пораженная. В этом поезде ехал Георгий.

Его телефон долго не отвечал, и на какой‑то момент ей сделалось не по себе, как бывает в дурном сне, вернее, в первые секунды после пробуждения от кошмара. За эти секунды она успела представить его смерть и тут же увериться, что это невозможная ошибка, потому что существование без него было немыслимо. Судьба не могла так сурово наказывать её, никому не сделавшую зла.

Наконец, услышав его голос, она испытала такую радость и облегчение, что едва смогла это скрыть. Он же отвечал вполне спокойно:

– Со мной всё в порядке, еду к тебе, в Озёрное. Я не звонил – думал, ты уже легла. Представь, опоздал на поезд, второй раз в жизни. Потом взял билет на экспресс, зашел ещё в ресторан, вернулся на вокзал – а там на табло «отмена, отмена». До сих пор не верится. Что там говорят?

Стараясь, чтобы и её голос казался ровным, она рассказала то, что узнала из новостей – много жертв, пожар уже нейтрализовали, пути восстанавливают, но поезда пойдут только через несколько часов.

– Да, я уже написал Ирине, чтоб перебронировала мне на самолет, – проговорил Георгий. – Ничего, опоздаю на день, как раз подхвачу Вальтера и поеду с ним. Заодно возьму учредительные по фонду, в сейфе в кабинете, забыл тебя попросить. – Помолчав, он добавил: – Кстати, очень приятно, что ты беспокоишься. Пробок нет. Я буду уже минут через двадцать.

Тревоге, которую она пережила, нужно было как‑то перегореть, и Марьяна почти машинально схватилась перебирать свою домашнюю одежду – ночные сорочки, пеньюары, корсажи, зачем‑то купленные перед свадьбой в совершенно избыточном количестве. Выбрав, наконец, пижаму и короткий шелковый халат, она поняла, что ещё успеет принять душ. А, выйдя из ванной, слегка нарумянила лицо и тронула карандашом глаза, ругая себя перед зеркалом: «Боже, что я делаю! Зачем, зачем?».

Когда, наконец, подъехала машина, она едва удержалась от желания сбежать вниз, чтобы встретить мужа у крыльца, обнять прямо при прислуге, как делают любящие жены в сентиментальных кинороманах. Всё же она спустилась в холл.

Георгий вошел с дорожной сумкой, в замшевом пиджаке поверх легкого джемпера, в светлых мокасинах и с каким‑то помолодевшим, залихватским лицом. По его виду Марьяна поняла, что он изрядно пьян.

– На заборе за блок‑постом вот такими буквами написали: «Кончай бухать, займись делом!». Кто там строится, не знаешь? – спросил он, поднимаясь вслед за ней в спальню. – Я выпил в машине полбутылки коньяка, но тут ещё осталось. Ты не против?

В спальне, разлив коньяк, он подошел и взял её за руки.

– Честно сказать, раньше не верил в такие истории. Ты очень сексуальная в этой пижаме. Хочешь, сделаю тебе массаж ступней?

– Нет, – быстро ответила она и хотела высвободиться, но Георгий с силой привлек её к себе. Когда он нашел своим ртом её губы, она почувствовала острую слабость, но всё же снова попыталась отстраниться, повторяя:

– Зачем это? Ты понимаешь, что ты делаешь?

– Всего лишь собираюсь заняться любовью со своей женой, – заявил он, продолжая настойчиво подталкивать Марьяну к кровати. – Нужно же ознаменовать мое чудесное спасение и возвращение к новой жизни.

– К новой жизни? – совсем теряя над собой власть, пробормотала она.

– Как Феникс из пепла. Или Осирис, разрубленный на части.

Больше не в силах сопротивляться, Марьяна позволила уложить себя на постель. И, поддаваясь его натиску, подумала, что обещание новой жизни ещё может возродить её почти умершие надежды, как возрождались упомянутые им боги и персонажи легенд.

Когда всё закончилось, прикрыв в изнеможении глаза, ощущая приятную пустоту внутри себя, чувствуя, как Георгий ласково треплет и накручивает на пальцы её волосы, Марьяна вдруг нащупала где‑то в уголке сознания помеху, крадущую полноту этого неожиданного счастья – как горошина под периной или камешек в туфле. Тогда она вспомнила про флакон, который дала ей гадалка и который она так и не достала из сумки. И тут же подумала, что обещание ведьмы всё же сбылось.

Конечно, это было всего лишь совпадение, но теперь она не могла отделаться от мысли, что настоящей причиной взрыва была не злая воля террористов или неких политических сил, а её жадное желание вернуть себе то, что принадлежит ей по праву.

– Ты что‑то хотел мне сказать? – осторожно напомнила она, садясь на постели и прикрывая грудь простыней.

– Сказать?

– Про новую жизнь, которую мы теперь должны начать.

Георгий посмотрел на неё и совершенно невпопад спросил:

– Может, нам попробовать завести ребенка?

Она ожидала услышать совсем не это. Ей тут же пришло в голову, что его внезапная вспышка страсти была вызвана не возвратившимся чувством, а какими‑то практическими соображениями. Тут же она почувствовала стыд своей наготы перед ним и начала одеваться, вытаскивая из складок простыней свою одежду, нервно отвечая:

– Не знаю. Это слишком серьезный шаг. Я не готова обсуждать это сейчас. Мне нужно в ванную.

Георгий поймал её за рукав пижамы.

– Маша, ну конечно, сейчас мы ничего не будем обсуждать. Сядь. Я просто хочу, чтобы ты знала: ты очень важный человек в моей жизни. Очень близкий мне человек. Я не хочу тебя потерять. Правда. Это не просто слова.

«Конечно же, это просто слова, если не говорится главное», – возразила она мысленно и всё же села на постель, посмотрела ему в лицо. И вместо нужного вопроса зачем‑то произнесла:

– Ты будешь спать здесь или пойдешь к себе?

– Как тебе удобней, – ответил он, глядя на неё с кротостью, совсем не идущей к его размякшему после секса и алкоголя лицу.

– Тогда я бы хотела привести себя в порядок. Одна.

Он взял с прикроватной полки бокал с коньяком.

– Хорошо. Понимаю, ты на меня в обиде. Это справедливо. Я веду себя по‑свински, это следует признать.

– Ты наконец‑то заметил? – горько усмехнулась она.

– Признаю, это не лезет ни в какие ворота, – всё с той же кротостью кивнул он. – Свинство и глупость, если трезво посмотреть. Карлсон, который живет без крыши.

«Если ты прекратишь это немедленно, у нас еще будет шанс хоть что‑то вернуть», – хотела сказать Марьяна, но он опередил её:

– Понимаю, как тебе должно быть неприятно…

«Неприятно?» – удивилась она этому вялому, ничего почти не значащему слову.

Он взял её руку, поднес к губам.

– Я не хотел тебя обманывать, поверь. Думал, всё будет иначе… Что я справлюсь. Но я не могу измениться. Это сильнее меня. Прости…

Марьяна испугалась, что он сейчас начнет исповедоваться в тех низменных чувствах, о которых она не могла думать без дрожи брезгливости. Ей было так больно и стыдно, что она вскочила, схватила с туалетного столика расческу, и сама начала быстро говорить:

– Я очень устала сегодня, Георгий. Много проблем по отчетам, и Шамшева, и эта жара… Я очень хочу спать. Рада, что с тобой всё в порядке, но давай поговорим потом.

– Хорошо, – сказал он и начал отыскивать на полу свои носки, немного нелепый, как все мужчины в этот момент.

Отворачиваясь, чтобы не видеть его всегда непристойной из‑за чрезмерности признаков пола наготы, она подумала, что гадалка и в этом не соврала – то, что Марьяне хотелось получить от этого мужчины, уже целиком было отдано другому, и всё, что оставалось ей – довольствоваться похмельем в чужом пиру. Перед ней было всего два пути – расстаться с ним или смириться, и в обоих случаях она терпела унизительное поражение, которое делало её глупой и жалкой, прежде всего в собственных глазах.

– Я хотела спросить у тебя одну вещь, – отвлеклась она, останавливая Георгия уже в дверях. – Почему мы не можем нормально разделиться с Сирожами? Почему не отдать им «Альмагест», раз они так хотят?

– Потому, что я не хочу, – ответил он с улыбкой, приподняв бровь.

 

Глава 2. БОГИ ЖАЖДУТ

 

На кремлевских городских воротах надписано было (теперь уничтожено): Спаси, господи, Град сей и люди твоя.

Борис Пильняк

 

Вальтер прилетал в Москву из Ханты‑Мансийска, где он каким‑то боком вписался в проект модернизации перерабатывающего комбината с крупными госинвестициями. Георгий встречал его в аэропорту. В последний год партнер «крутился» не только в столице и в Питере, но и в регионах, не упуская случая попользоваться и человеческим ресурсом российской глубинки. Ханты‑Мансийск он тоже осваивал со всех сторон – уезжая, показывал фотографии белокурого лыжника двадцати трех лет с румянцем во всю щеку, а в пару к нему крепыша‑лейтенанта ракетных войск, который снялся в кителе, фуражке и обнаженный ниже пояса.

У Георгия Максимовича, которого раньше забавляла всеядность компаньона, теперь его откровения вызывали нечто вроде душевной отрыжки. Сам он как‑то перестал находить удовольствие в случайном разврате. Сейчас его вполне удовлетворяло то разумное, как ему казалось, равновесие в распределении себя между работой, семьей и личной жизнью. Игорь по‑прежнему оставался самым остросюжетным его приключением, и влиять на этот выбор уже не мог никто из близких, даже Марьяна и Максим. Он даже отчасти гордился тем, что отстоял свое право на свободу без открытой конфронтации с женой. Хотя порой осознавал, что замок его благополучия построен на зыбком песке.

Вальтер вышел в зал прибытия одним из первых, со своей чуть язвительной улыбкой на полных лиловато‑розовых губах. Он открыл объятия навстречу Георгию и смачно выругался по‑русски, выражая предельную радость.

Костюм ладно сидел на его поджарой мальчишеской фигуре, шея была закрыта шелковым платком, и лицо, освеженное загаром и косметическими уколами, матово сияло. Старость видела, что маленький швейцарец не намерен сдаваться без боя, и временно отступила с завоеванных позиций.

– Что ты даришь? – спросил он, усевшись в машине. – Я привез много красной икры и резной моржовый клык. Это удобно дарить?

Он похлопал рукой по своему баулу с золотыми застежками.

– Вполне, – кивнул Георгий. – Я дарю кабинетную гравюру.

– Любит антиквариат? Русские просто помешались на этом. Скупают в Европе старые развалины, которые владельцы годами не могли продать… Мне часто говорят – кто имеет дело с русскими, предает европейские ценности. Но при этом все рвутся в Россию, чтобы хоть немножко здесь нажиться, – он сделал масляные глаза. – А потом погулять с красивыми девочками и мальчиками.

– Поездка оправдала ожидания? – полюбопытствовал Георгий.

– Где‑то и около. Расскажу и покажу, – кивнул он, подмигивая. – А как ты поживаешь? Как наш маленький Игорек? – Он снова перешел на немецкий. – Я жду, когда ты уже найдешь себе что‑нибудь новенькое, неприлично так долго играть в Ромео и Джульетту в нашем возрасте.

– Ждешь, когда освободится место? – полюбопытствовал Георгий, и тот пожал плечами.

– Конечно. А как здоровье твоей жены? Она всё такая же спортивная?

– Пожалуй, – проговорил Георгий по‑русски.

– Пожалуй – это значит «да» или «нет»? – спросил Вальтер, не чуждый бытового филологического любопытства.

– Пожалуй – это значит «всё возможно в этом лучшем из миров».

По московским меркам недолго постояв в пробке на выезде с кольца, они преодолели остаток пути меньше чем за час, успев за это время обсудить и несколько рабочих вопросов – по передаче акций и по корпоративным отчетам за финансовый год. Перед воротами резиденции пришлось выйти из машины. Люди с автоматами проверили документы, досмотрели, попросили открыть капот и багажник джипа, осветили салон фонарями. Только вслед за этим поднялся шлагбаум, и вооруженный охранник, козырнув, указал им направление к дому.

Трехэтажный особняк с колоннадой поднимался над водоемом; вековые ели стерегли его тайну, как кощееву смерть. Перед крыльцом на длинных флагштоках развевались шелковые вымпелы. С огромного баннера, закрывшего всю верхнюю часть фасада, смотрел в светлую даль человек, которого Георгий знал когда‑то молодым и полным веры в то, что он сможет переделать этот мир.

– Это и называется культ личности? – спросил Вальтер не то в шутку, не то всерьез.

– Добро пожаловать в Византию.

Они оставили джип на стоянке, где поблескивали новым лаком дорогие машины гостей.

– Это же «Майбах», – пробормотал Вальтер, приглядываясь к соседнему автомобилю. – Безумие. Всё никак не привыкну к этому.

– Попробуй расслабиться и получить удовольствие, – посоветовал Георгий. – Это Москва.

Видимо, предупрежденный с поста охраны, навстречу им вышел Слава Семенков – примечательная личность, внештатный шут при хозяине имения. Когда‑то Семенков был менеджером женского вокально‑инструментального ансамбля; хорошо поднялся на фанерном чёсе по стране, но почти всё потерял в кризис. Затем, поставляя живой антураж для частных вечеринок, он перезнакомился со многими влиятельными людьми и мог бы заново сделать карьеру, если б не природная лень и не водка.

Рядом с Семенковым стоял, покачиваясь, бывший скандальный журналист, ныне руководитель крупного медиа‑холдинга. Концы его развязанного галстука спускались на выпирающий самодовольный живот.

– Господин Измайлов, наше почтение и шарман! – закричал Семенков, приближаясь. – Хлопцы пьяные, кони запряженные! Вас только ждем!

– Хорошо погуляли? – спросил Георгий, слегка отстраняясь от Славы, лезущего с пьяными объятьями.

– Я ему твердо заявил – всё, оплачивайте мне пересадку печени, или я обделаю ваши персидские ковры во всех углах! – Семенков всё же схватил Георгия за рукав. – Я бесценный член общества, пусть мне отрежут кусок от молдавского остарбайтера. А я воспою его в стихах, как Гораций Мецената.

– Кого в стихах, гастрабайтера? – спросил журналист и сам громко засмеялся своей шутке.

Они подошли к огромным тяжелым дверям, у которых ждал второй кордон охраны: юноши, затянутые в черную униформу с особыми знаками отличия, все светловолосые и голубоглазые, как персонажи трилогии Сорокина про лёд.

Журналист шел молча и негромко икал, а Семенков без остановки сыпал словами:

– Для меня ему сорок тысяч жалко, а у самого бабки несчитанные, швыряется, как детки в песочнице. Бассейн – точная копия из дворца Чаушеску. На заметку желтой прессе – он двадцать лет про этот бассейн втайне мечтал. Он же совершенно невменяемый, это медицинский факт, я всем говорю.

– Здравствуйте, – сказал один из охранников, толкая створки дверей, и Георгий вспомнил – испанские каникулы, ночное купание. Это был Гера, юный звеньевой, всё такой же строгий и миловидный, хоть и повзрослевший за год.

Не сводя с юноши глаз, Вальтер осторожно тронул Георгия за локоть.

– Пожалуйте за мной, – пригласил Гера и повел гостей к широкой мраморной лестнице с перилами.

– Зал для малых приемов, – тут же пояснил Семенков. – Прошу заметить – мрамор из Италии. Здешний по качеству не подошел, видите ли. А пол из афганского ореха. По рисунку паркета в Лувре!

Оглядываясь, Георгий и сам испытывал невольное восхищение масштабами тщеславия человека, построившего для себя этот роскошный прижизненный мавзолей. Вальтер тоже интересовался интерьерами, но больше поглядывал на Геру.

– Банкетный зал и малые столовые! – объявил торжественно Семенков. – Что тут творилось в пятницу, это не опишет перо Булгакова!

– Почему Булгакова? – спросил, икнув, журналист. – Почему не Гомера?

– А сейчас‑то где все? – удивился Георгий, проходя через пустые анфилады. – Мне говорили, сегодня будет самое интересное.

– Будет! – радостно закивал Семенков. – Сегодня банный день! Чужие разъехались, праздник только для своих. Скоро обед, а пока все похмеляются в бильярдной. И мы туда.

– А сам Владимир Львович? – обратился Георгий к юному провожатому. – Я бы хотел поздороваться.

– Он ещё отдыхает. Мне сказано отвести вас к гостям, – ответил Гера, слегка розовея под неотступным взглядом Вальтера.

Ожидая лифта, они остановились на площадке лестницы, ведущей, по‑видимому, в новые бесконечные салоны и гостиные. Гера вошел в лифт последним, нажал кнопку, и кабина начала плавно и быстро опускаться в преисподнюю дворца.

 

Алена, сестра Володи, женщина богатырского сложения, с сиплым голосом и детски капризным выражением большого некрасивого лица, играла в бильярд со своим супругом. Преуспевающий адвокат Феликс Курышев – высокий, статный, в светлом костюме и в сапогах из змеиной кожи – с тяжеловатым изяществом двигался вокруг стола, сжимая в пальцах кий. Человек пять гостей с помятыми лицами наблюдали за игрой. Другие выпивали у стойки.

Заметив Георгия, Алена двинулась к нему, сверкая крупными бриллиантами в ушах и на пальцах.

– Измайлов, ёп твою мать! Ты же вчера обещал быть! Ай, да! С этим терактом… Вот гниды казематные, зверьё, я бы им яйца поотрывала! – Обняв его, она шепнула: – Чурики, Фильке быстрых не давать. Я его к целителю вожу.

Перед ними вырос кельнер с подносом. Георгий взял стакан и сказал:

– Рад тебя видеть, дорогая, отлично выглядишь. Володя отдыхает?

– Дрыхнет! – хохотнув, сообщила Алена. – Третий же день гужбаним. Пятьдесят лет – не шутки тебе.

– У нас подарки для него.

– Отдай охране, пусть снесут в кабинет, он потом посмотрит. Ты, надеюсь, жену свою не взял? Как ты с ней ещё свое хозяйство не отморозил? Она же, небось, и в постели как ледышка, – Алена хрюкнула и ткнула Георгия кулаком в бок. – И чего ты в эту петлю полез, вот скажи? Нашли бы мы тебе тут подходящего человека. Я бы, может, и сама была бы не прочь!

– Хочу тебе представить моего швейцарского друга и партнера по бизнесу, – Георгий повернулся, подзывая Вальтера. Тот галантно склонился к руке Алены.

– Весьма великолепный дом и парк! Я испытываю полное восхищение. Это милая идея – иметь собственные войска в поместье, как русские императоры в своих дворцах!

– Это не войска, – возразила Алена, – это наш патриотический фронт. Молодежное отделение партии. Ребят же надо вовлекать в политическую жизнь, вот Володя и придумал им форму и звания. Как военная игра, понимаете?

– Понимаю, – серьезно кивнул Вальтер. – Я бы хотел играть в эту игру от утра и до утра.

Георгий оставил их и пошел поздороваться со знакомыми, которых успел заметить в зале. Тут собралась причудливая компания людей, вхожих в ближний круг Владимира Львовича. Молодой, быстро разбогатевший владелец крупной ритейловой сети болтал с депутатом от оппозиции и его любовницей, хозяйкой ювелирного бизнеса. Подчеркнуто трезвый представитель госаппарата с вкрадчивой улыбкой выслушивал бог весть какие признания от подвыпившего тучного банкира.

– Между нами, Измайлов, давно не живем как люди. Аттракцион «среди хищников», – пожаловался, обнимая Георгия, человек из важного закрытого управления, дочь которого недавно купила викторианский особняк в центре Лондона. – Вы там заняли по нишам и расслабляетесь в своей культурной столичке. А у нас всё жёстче, чем хрен. Или ты, или тебя. Новые жадные пришли… Только шалишь, у стариков позиция крепкая. Стоим, как конь в бетоне.

– Вы там, в своем Питере, реальных объемов и близко не нюхали, – тут же величаво сообщил лысый одышливый банкир. – Собираете крошки со стола. А тут люди такие куски заглатывают, даже удивляешься, откуда здоровье.

До обеда Георгий так и не увидел Владимира Львовича. Тот не появился и за столом, накрытым в большой, как бальный зал, белой с золотом столовой. Место хозяина занял Феликс, рядом с ним села Алёна в вечернем наряде и в гарнитуре с изумрудами, купленном, как сама она сообщила, у наследников жены одного советского министра. Появились и другие женщины, почти все с искусственно‑красивыми лицами и чрезмерными декольте.

Начался обед с тоста за здоровье хозяина, затем выпили за Алёну и Феликса, за гостей, за присутствующих здесь дам. Георгий вдруг вспомнил, что Володя тоже был женат и растил двух дочерей‑студенток. Его жена занималась большим бизнесом, и, видимо, отсутствовала на юбилее мужа по причине занятости.

Стол сервирован был с той же показной роскошью, с какой делалось всё в этом доме. Гостей обслуживали официанты в белых куртках, но тут же скользили по паркету и молодые охранники, затянутые в униформу.

– А этот Слава, он из «наших»? – полюбопытствовал Вальтер, кивая на Семенкова, употребляя специфический немецкий термин. – С ним можно обсуждать?..

Георгий пожал плечами, не в первый раз подумав о том, каких непредставимо разных людей сближает принадлежность к этому особому мужскому профсоюзу то ли избранных, то ли отверженных. И о странном спорте, правила которого заключаются в том, чтобы в любой компании высмотреть «своих».

Семенков по каким‑то признакам понял, что речь идет о нем, перегнулся через стол и заговорщицки подмигнул:

– Вы особо‑то не наворачивайте, потом в парилке тяжело будет.

– А что мы будем делать в этих банях? – спросил Вальтер с показным иезуитским простодушием.

– Я бы в этих банях всю жизнь прожил, – хихикнул Слава, который быстро хмелел, становясь всё более неприятным и жалким.

После третьей перемены блюд за столом стало так шумно, что разговаривать можно было, только перекрикивая других. Кто‑то впустил в комнату двух мраморных догов, и они с лаем бегали вокруг стола, выпрашивая куски. Георгий кинул собакам два ломтя ветчины, и Алёна закричала:

– Измайлов, только сладкого им не давай! Лучше иди сюда! Потанцуем…

– А муж не приревнует? – спросил Георгий. Алёна кинула в сторону Феликса хлебным шариком.

– Пусть попробует… Сами кобели, ещё и собак завели!

Георгий поднялся и увидел, что в соседнем небольшом зале и в самом деле танцуют. Несколько разбитных женщин и двое нетрезвых мужчин перетаптывались посреди комнаты. Это так сильно напоминало вечеринку в ресторане советского времени, что он даже развеселился.

– Все вы, мужики, кобели, – продолжала Алена, положив мясистую руку ему на плечо. – Но ты, Измайлов, кобель породистый. Знаешь, какой ты породы? Доберман. Красивый, но умный. И подраться можешь.

Георгий засмеялся. Он чувствовал симпатию к этой нелепой женщине, которая даже в самом дорогом и модном платье была похожа на продавщицу из сельмага.

– А Володя? – спросил он ее. – Он кто?

Она подумала и сказала негромко:

– А мой братец – питон‑тихушник. Придушит, заглотит и не подавится. Ты давай, осторожнее с ним. Не верь тут никому.

Музыка закончилась, но Алёна всё не отпускала Георгия. Они продолжали кружиться на месте, обмениваясь шутками, и собаки кружили вокруг них и лизали руки с явным намерением улучить момент и подняться на задние лапы, ткнуться мокрой мордой в лицо. Наконец, Георгия позвал кто‑то из гостей:

– Георгий Максимович, вы с нами?

– Ну, иди, иди, – шепнула Алёна, с явным сожалением выпуская его из кольца крепких рук. – Не слушай никого. Ты – человек.

– Пойдем, я сдам тебя под опеку Феликса, – проговорил Георгий.

Она мотнула растрепанной головой:

– Да что мне Феликс… Только и слышишь: Феликс, Феликс. А кто он? Так, купили пуделя глупой бабе… Однако за время пути собака смогла подрасти.

 

В дверях его поджидали нервный Вальтер, совсем уже пьяный Семенков и журналист с кислым, скучающим лицом.

– Знаете, куда идти? – спросил Георгий.

– Охрана проводит, – ответил журналист.

– Эй, кто тут воздух испортил? А, это рыба стухла с головы! – смеялся Семенков, размахивая руками. – Небожители, небожители! Дорог нету, больницы позакрывали, старики нищие, миллион брошенных детей по стране! А они жрут и жрут, и всё не насосаться… Всё им зудит, чтобы как в кино – икра, шампанское, трюфели, омары, девки! А зачем? Да чтобы мы, земные черви, смотрели вверх и гадили зелеными какашками от зависти! Ничего, утро вечера мудреней, ещё попомните! Будут и на нашей улице танки! Секция пулевой стрельбы принимает заказы от населения!..

Гера, видимо, приставленный к ним персональным соглядатаем, снова повел их сквозь стеклянную галерею, через внутренний дворик и зимний сад.

– А золотые батареи видали? – продолжал пьяно хихикать Семенков. – Из чистого золота, не вру! Говорю ему, на хер твои трюфели? Зажарь на горячее пару своих мальчишек, может, кого и удивишь!.. Скажут – о! А говно‑то с орехами!..

Ещё издалека они услышали звуки нежной музыки. Неширокая винтовая лестница вела куда‑то вниз, и когда они начали спускаться, Вальтер нервно оглянулся на Георгия.

– Я не понимаю, что говорит этот сумасшедший. Куда мы идем? Это баня?

– Баня, баня, – кивнул журналист, на ходу снимая галстук и засовывая в карман. – Водка, селедка, карашо! Что русскому на здоровье, то немцу – смерть!

Музыка становилась всё громче, а лестница всё не заканчивалась, но наконец они увидели какой‑то неземной фиолетовый свет и оказались в пространстве столь фантастическом, что все на секунду застыли.

Грот, украшенный сталактитами, выложенный мозаикой, был освещен цветными фонарями. В нишах стояли мраморные статуи – Аполлон, Гермес, Дионис. Лица богов скрывали бумажные маски с изображением лица хозяина дома. Это была именно та фотография с огромного предвыборного баннера. Шутка была такой специфической, что по коже пробирал мороз.

Юноши в венках из виноградных листьев и в белых набедренных повязках встречали гостей. Мужчины в темных костюмах выглядели нелепо в этой сказочной обстановке, напоминавшей декорацию к какому‑то роскошному голливудскому пеплуму или, скорее, к фильму Феллини. «Хотят как Людвиг Баварский, – подумал Георгий, – а выходит всегда Тримальхион».

Вальтер нервно схватил Георгия за руку и зашептал по‑немецки:

– Ущипни меня, я сплю…

– Хочешь проснуться?

– Nein, nein, – горячо воскликнул тот. – Никогда не видел такого … Просто не верю, что так может быть.

– Там можно раздеться, – проговорил Гера, видимо, не собиравшийся их покидать.

– Пошли, чего стоять! – поторопил журналист. – И золото снимите, у кого есть, в сауну же собираемся.

Раздевшись в кабинках и накинув халаты, они последовали за Герой дальше. Тот тоже снял свою амуницию и надел халат, который обвис на его хрупкой фигурке, как солдатская шинель на плечах сына полка.

Они миновали второй коридор и оказались в круглой ротонде, отделанной мрамором, с бархатными занавесами по стенам.

– Это комнаты отдыха, – пояснил Гера, указывая на портьеры. – Там диваны, можно заказать кальян и массаж.

В ротонде уже чувствовался сладковатый влажный дух распаренного дерева.

– Тебе необходим массаж, – подмигнул Георгий Вальтеру. – Ты очень напряжен.

Семенков, увязавшийся за ними, тут же гаркнул:

– Эй, кто там, челаэк! Массажиста для немецкой делегации!

– Нет, нет, – замахал руками Вальтер. – Я не буду! Я уйду!

Он и в самом деле повернул к выходу, но Георгий и Семенков поймали его за рукава и почти насильно повели с собой. Вскоре они вошли под своды купальни, отделанной голубой и желтой мозаикой. Стены украшали картинки с античных ваз, большей частью непристойные; на потолке дрожали бледные блики.

Дно большого полукруглого бассейна тоже было выложено мозаикой. Вдоль края бассейна тянулся узкий пешеходный мостик с перилами; с другой стороны были устроены горячие ванны и джакузи. Здесь собралось уже человек двадцать гостей – немолодые подвыпившие мужчины с обвислыми животами и обрюзгшими лицами, две‑три женщины. Подталкивая друг друга локтями, посмеиваясь, они жадно или неуверенно озирались вокруг.

В самом большом бассейне в центре купальни плескались мальчишки. Те, что постарше, сидели на бортике и ели арбуз.

– Нас посадят, – пробормотал испуганный Вальтер. – Нас всех посадят. Это тюремный срок.

– Не ссы, немчура, – засмеялся журналист, догнавший их на мостике. – Баня все грехи смоет.

Из‑за мальчишек, которые вели себя довольно шумно, всё происходящее напомнило Георгию воскресный день в Диснейленде. Было странно думать, что в ком‑то эта картина может возбуждать желание. Он вдруг захотел вернуться в обеденный зал и спросил Геру, на раскрасневшемся лице которого выражалась терпеливая усталость:

– Поможешь мне найти Владимира Львовича?

Парнишка поднял на него равнодушные глаза.

– Сейчас спрошу… Пожалуйста, отдыхайте.

– Успокойся и попробуй расслабиться, – посоветовал Георгий Вальтеру, который всё оглядывался в панике. – Сходи в парилку, закажи массаж. Только не делай глупостей.

– Не бросай меня, – взмолился тот.

– Ну‑ну, ты не ребенок. Я переговорю с Володей и приду.

Гера вернулся и позвал Георгия.

– Пойдемте. Вас лично ожидает Владимир Львович. Он ещё в своих апартаментах.

Георгий вспомнил сравнение, которое когда‑то пришло ему на ум: Гера‑Гермес, вестник богов.

Они вернулись в ротонду и повернули в коридор налево, прошли через зимний сад, роскошный и прохладный, дышащий свежестью.

Георгий хотел было по‑дружески осведомиться у юноши, как он поживает, что нового происходит в его маленькой жизни, но тут же подумал, что это не слишком уместный вопрос – вряд ли существование в этом странном поместье отличалось разнообразием. Да и глупо было ждать искреннего ответа от парнишки, слепо верующего во все нелепости, которым его здесь научили. Маленький фанатик «с мозгами набекрень», как выразился когда‑то Игорь.

За зимним садом они обогнали служащего в белом фартуке, который катил перед собой сервировочную тележку. Георгий праздно подумал, хотел ли сам он жить вот так – в галереях бесконечных комнат, в окружении вышколенных стройных пажей. И почти без колебания ответил отрицательно.

В эту минуту он почему‑то подумал об Игоре, и тут же услышал небесной красоты звуки – струнные славили радость бытия и бесполые ангельские голоса выводили чистую мелодию: так мать ведет за руку пятилетнюю девочку в белом платьице.

Володя, в халате поверх шелковой пижамы, полулежал в глубоком кресле возле ещё разобранной постели, прикрыв веки. Гера приложил палец к губам и показал Георгию на кресло напротив хозяина. Георгий сел.

Следуя крещендо хора, пухлая рука Владимира Львовича, лежащая на колене, медленно поворачивалась ладонью вверх, и пальцы сжимались в кулак, словно он пытался поймать в воздухе звенящие ноты. Но когда форте скрипок вдруг оборвалось на излете, его кисть в изнеможении обмякла. При последних звуках мелодии, тающей где‑то в вышине, по его губам прошла легкая судорога. Через секунду он открыл глаза – мутные, как после сна.

– Таким я представляю бессмертие. Где нас с тобой не будет…

– Хорошее исполнение, – проговорил Георгий осторожно.

– Да, в этом я гурман.

Володя сделал знак официанту, и тот начал накрывать завтрак на круглом столике между креслами.

Георгий уже не мог точно ответить на вопрос, что было причиной, а что следствием их многолетней дружбы – выгодное для обеих сторон деловое партнерство или личная приязнь, основанная на общности взглядов. Он хорошо помнил стремительный взлет карьеры Владимира Львовича в начале реформ. Они познакомились в спецсауне для работников руководящего аппарата, куда оба попали по случайности, как перспективная комсомольская смена. Худой, с тонкой шеей и руками, Володя тогда совсем не пил и испуганно глядел из‑под шапки черных кудрей на грудастых горкомовских шлюх. Георгий сам не знал, почему взял под свое покровительство недоросля, который был старше на пять лет, но ещё только начинал обзаводиться нужными связями и нащупывать вектор будущей судьбы.

Затем был путч, баррикады против танков, упоение свободой на площадях, над толпами людей, охваченных единым порывом. Теперь эти события вспоминались как фрагменты чужой, далекой жизни в чужой и далекой стране.

Начинающий политик демократического толка не забыл приятельских услуг, оказанных комсомольскому выдвиженцу. Георгий же ощутил всю пользу этой дружбы, когда реализовал несколько довольно изящных схем увода в оффшоры капиталов Володи, растущих как снежный ком, и так же быстро обесценивающихся в России. Денег было так много, что «прилипшее к рукам» кормило десятки посредников.

– Извини, что в халате… Нас позвали в баню – думал, увидимся там. Собственно, поздравляю тебя от души, хотя и не знаю, чего пожелать – кажется, у тебя есть всё, о чем только мечтаем мы, простые смертные, – сказал Георгий, стараясь вложить в свой тон больше дружеского тепла. – Я тут с Вальтером, ты должен его помнить – мой маленький швейцарский друг, который разбирается в банковских хитростях. Наши скромные подарки отнесли к тебе в кабинет.

– Здоровья? – подсказал политик. – Можешь пожелать мне здоровья.

– Ну да, конечно. Здоровья. Это нужно каждому.

– Ты обедал? – спросил Володя. – Хочешь чего‑нибудь?

– Я выпью кофе с твоего позволения.

– Чёрный без сахара? – Володя подал знак обслуге. – Правда, опоздал на тот поезд? И как ты себя теперь ощущаешь?

– Ничего необычного. В первый момент было немного странно… Ставить свечки не пошел, если ты об этом. Хотя всё это, конечно, отвратительно – погибли люди, неизвестно зачем, ни за что.

Георгий не собирался рассказывать о том, как опоздал на вокзал – а здесь и в самом деле была странность, потому что это Игорь задержал его, уговорив переложить время и остаться с ним до ночи, чего обычно у них в заводе не было.

Официант разлил кофе в чашки и вышел из комнаты. Владимир Львович проводил его взглядом и произнес после паузы, совсем будничным тоном:

– А может, зря не поставил свечку‑то? – И продолжал: – У тебя не опухают ноги? А у меня проблема, особенно с утра. Совсем запретили алкоголь. Солёного тоже нельзя, – он взял ломтик диетического хлеба. – А ты в хорошей форме. Отдыхал?

– Да, выбрался на неделю в Италию.

– С погодой повезло?

– В Италии в любую погоду замечательно. Но в этот раз да, повезло.

– Завидую – можешь ездить везде спокойно, без сопровождения. То есть, в таком сопровождении, в каком желаешь. У меня нет базы для такого русла… Кстати, как твоя жена?

– Хорошо, – проговорил Георгий, ощущая странное беспокойство из‑за его нарочито медлительного тона, изучающего пристального взгляда светлых навыкате глаз. – А как Лариса? Я бы с радостью поздоровался с ней тоже.

– Вчера приезжала с девочками. К сожалению, редко вижу их, – ответил Володя тем же будничным тоном. – Ты, может, слышал, в последнее время у нас были трудности.

Георгий знал в общих чертах, что бизнес жены Владимира Львовича подвергался серьезному давлению, и что причиной тому были какие‑то нежелательные перестановки в верхах. Но его мало занимали подробности жизни небожителей, к тому же размах деятельности этой семейной империи был так велик, что пошатнуть её могли только катаклизмы планетарного масштаба.

– Какая работа без трудностей? Лично я уже привык.

– К чему привык? – спросил Владимир Львович, рассеянно отыскивая что‑то на столе.

– Привык не заглядывать в пирожок, который ем. Просто решаем проблемы по мере поступления, – Георгий чувствовал, что никак не может поймать скрытую нить этого разговора. – Да, готов отчитаться по нашим текущим. Всё с собой.

– Позже. Завтра, – Володя вдруг посмотрел на него в упор. – Кстати, о пирожках. Ты знаешь Майкла Коваля? Он тоже ваш, питерский.

– Ты уже себя к питерским не причисляешь? – усмехнулся Георгий, настораживаясь при упоминании неприятного имени.

Политик не ответил. Брезгливо осматривая и ощупывая персики в вазе с фруктами, он, наконец, выбрал один, поднес к лицу и отложил, так и не надкусив.

– Коваль – полезный человек. Не знаю в курсе ты или нет, но у него прямой выход на начальника личной охраны… сам понимаешь кого. Некоторые к нему обращаются, как в Страсбургский суд… Чтобы гармонизировать сложные ситуации. Он, кстати, делает это с высоким профессионализмом.

«Высокий профессионализм – это отсосать клиенту, не размазав губной помады?» – хотел уточнить Георгий, но сдержался. Он уже слышал, что Коваль взялся представлять интересы сразу нескольких бывших партнеров Павла Козырева, недовольных разделом активов и имевших к холдингу финансовые претензии.

– В нашей ситуации пока всё гармонично, если ты об этом, – возразил он, также глядя политику в глаза, пытаясь хоть что‑то прочесть на одутловатом, бесстрастном, как посмертная маска лице.

– Может, ты просто что‑то упустил? – заметил Владимир Львович, улыбаясь одними углами губ, и от этой улыбки Георгию сделалось по‑настоящему не по себе. – Да, как тебе новая резиденция?

– Очень впечатляет. Даже не ожидал такого. Пещера Али‑Бабы, – похвалил Георгий вполне искренне.

– Да, Коваль тоже здесь, – как бы вспомнил Володя, что‑то нашаривая ладонью под столешницей. – Он хотел с тобой о чем‑то поговорить… Хорошо, когда есть добрые друзья и достойные враги. Друзья – помогут, враги – научат… А по нашим текущим обсудите с Феликсом. Он в курсе всех движений.

Георгий понял, что политик нажал звонок, вызывающий охрану – через полминуты в дверях возник ещё один затянутый в форму блондин и застыл навытяжку, ожидая указаний.

– Проводите Георгия Максимовича обратно в баню, – проговорил политик, подавая Георгию вялую руку. – Отдыхай. Рад был тебя видеть.

 

В русской парилке два крепких банщика охаживали гостей березовыми вениками. Там Георгий и нашел Вальтера, весьма охотно подставлявшего филейные части под березовые розги. Журналист уже открыто потешался над ним:

– Что немчура, и хочется, и колется? Эх ты, липучий голландец! А то гляди, тут камеры везде напиханы. Снимут всё это непотребство и покажут твоей фрау.

Вальтер испуганно взглянул на Георгия.

– Он говорит, что тут везде камеры?

– Он шутит, не обращай внимания, – заставил себя улыбнуться Георгий Максимович, хотя предположение не показалось ему таким уж невероятным.

Они вышли в зону отдыха, где служители наливали из самоваров чай и разносили холодную хреновуху. В этот момент одышливый банкир, завернутый в простыню, словно древнегреческий философ, подвел к ним человека, которого Георгий сразу узнал. Волосы у нового гостя были сухие, и халат совсем свежий – он, видимо, не парился и не купался. Он смущенно протянул Георгию руку.

– Георгий Максимович, помните меня? Я Майкл Коваль… Мы с вами работали в ревизионной комиссии по агропромышленным кластерам. Затем встречались в Лондоне, на благотворительном аукционе…

Не собираясь ему подыгрывать, Георгий молча пожал сухую маленькую ладонь. Этот человек был ему агрессивно неприятен, но обстоятельства заставляли считаться с ним и быть настороже.

– Не хотите сыграть в бильярд? – предложил Коваль. – Тут в соседнем зале есть столы… Я неважный партнер, но попытаюсь вспомнить, чему меня учили.

– Что ж, отличная идея, – проговорил Георгий, вглядываясь в его тревожно‑напряженное лицо, матовое и бархатистое от тонального крема. – Я тоже играю по‑любительски, но готов поставить пару сотен.

– Да‑да, согласен, – тот кивнул с виноватой улыбкой, – без ставки играть неинтересно. Это как в любви, которую ценишь, только когда боишься потерять.

Георгий повернулся к Вальтеру.

– Ты здесь или пойдешь в парилку?

– Я не хочу с этими людьми, я пойду с тобой, – заявил Вальтер по‑немецки.

– Расслабься, тут нечего бояться, – так же по‑немецки ответил Георгий. – А то потом будешь жалеть, что не воспользовался случаем. Не бегай от снайпера, в его игре другие правила.

Георгий Максимович жестом подозвал Геру, который о чем‑то переговаривался с официантами, разносившими чай. Вальтер сверкнул глазами.

– Не знаю, во что ты меня впутываешь, но Бог слышит только твои молитвы, Измайлов. Помолись, чтобы я вернулся живым.

Коваль выиграл розыгрыш. Георгий заметил, что он прицеливался по битку левой рукой.

– Да, я тоже левша, – тут же сообщил он. – Не знаю, считать ли это преимуществом, как в теннисе…

– Может, сразу к делу? – предложил Георгий. – Как я понял, у вас ко мне какой‑то вопрос?

Тот посерьезнел.

– Да, это так… Прежде всего должен отметить, что это абсолютно приватный разговор. Вам, может быть, покажется странным, Георгий Максимович, но я отношусь к вам с уважением и большой симпатией. Вы человек, который располагает к себе… Поэтому я и хотел поделиться с вами дружескими наблюдениями. Хотя обычно это не в моих правилах.

Георгий, который как раз прицелился по удобному шару, отчего‑то смазал удар.

– Наблюдениями?

Семенящими шажками Коваль обошел вокруг стола.

– Знаете, как говорят – на своих ошибках учатся, на чужих наживаются… Я сейчас много думаю про девяностые. Странное было время… На нас сразу обрушилось столько нового, пугающего. И вместе с тем было интересно, хотелось понять, как устроен мир, виделась перспектива впереди. Теперь это совсем ушло. Даже наш уважаемый хозяин… Кто тогда мог предположить, каким упадком закончится этот взлет? Хотя и тогда, и сейчас, мы так же видели бессилие власти, её неспособность справиться с протестными выступлениями, с той вечно дремлющей, но страшной стихией, которая называется русский народ… Тогда танки, сейчас ОМОН, эта встряска в силовых структурах… Маленький человек, поставленный защищать ценности, в которые он не верит, ведет себя как хорек в курятнике. Загнанный в угол, он кусается и шипит. Помните, как у Мандельштама? Мы живем, под собою не чуя страны…

– Просто тогда мы были моложе, вот и всё, – возразил Георгий.

– Может быть. Поэтому казалось, что самое главное событие, главный смысл где‑то впереди. Да, молодость… бесценный дар, когда им уже не обладаешь. Поэтому он так влечет в других.

Георгий решил промолчать, оценивая положение шаров на столе.

– Видите ли, Георгий Максимович, – тем же приподнятым тоном продолжал Коваль. – Я тут имел возможность чисто случайно познакомиться с некоторыми из ваших остроумных решений вопроса сокращения налогооблагаемой базы. Весьма изобретательные схемы, следует отметить. Вы не шахматист? Признаться, я сам очень интересуюсь этой областью знаний и при других обстоятельствах предложил бы обменяться позитивным опытом…

– Нет, я не шахматист. Предпочитаю карты, – ответил Георгий, принимая у официанта заказанный стакан чая с лимоном.

– Особенно интересны наработки по этому вашему трастовому фонду в Андорре. Конечно, формально вы можете отречься от этой структуры, но между нами… Впрочем, это сейчас не важно. Важно, что всем этим интересуюсь не я один. И не только люди, которые обратились ко мне за советом. К делу могут подключиться и некие третьи силы, о которых мы пока не говорим. Но это весьма влиятельные силы… Они могут заставить с собой считаться, поверьте.

Георгий вспомнил штатную шутку Саши Маркова: «Меня окружали приятные, симпатичные люди, медленно сжимая кольцо».

– Никак не могу понять, Михаил – вы мне угрожаете? – спросил он, не скрывая уже своего раздражения.

– Что вы, Георгий! – даже с излишней горячностью возразил тот. – Угрожать – дело совершенно не в моей компетенции. Просто я помогаю не доводить ситуацию до того предела, когда уже являются те, кто в этих вопросах компетентен.

Он прервался, чтобы протереть запотевшие очки, и тогда Георгий, повинуясь странному порыву, сам не ожидая, что скажет это, спросил:

– Даже интересно, что вы с ним такого делали, что он от вас не просто сбежал, а прямо сразу решил отправиться… в край киммерийских теней?

От неловкого удара Коваля шар подскочил и едва не вылетел за бортик стола. С видом оскорбленного достоинства он выпрямил спину и улыбнулся сдержанной, хотя и болезненно дрожащей улыбкой.

– Вы не понимаете, Георгий. Я говорю с вами как друг. И как друг вам советую – верните то, что вам не принадлежит. Иначе потеряете гораздо больше.

– Такие вопросы, уважаемый Михаил, обсуждаются не в бане, а в суде, – ответил Георгий Максимович, от раздражения снова смазывая удар. – И с доказательствами на руках. Я наслышан, что вы весьма преуспевающий манипулятор, но метод кнута и пряника не действует на мазохиста‑диабетика.

Коваль посмотрел на него из‑под очков своими круглыми блестящими глазами.

– Вы действительно хотите обсуждать эти вопросы в суде?

Георгию оставалось только наблюдать, как он забивает подряд два шара – один в угловую, один в среднюю сетку. Он едва не забил и третий, отскочивший от бортика в сантиметрах от лузы.

– А что касается вашего вопроса, – продолжал он, уступая место Георгию, – мне кажется, тот, о ком мы говорим, мог бы сам вам рассказать, что именно тогда случилось. Раз он этого не сделал, на то были свои причины. Вам трудно судить на посторонний взгляд.

Понимая, что проигрывает партию, Георгий почувствовал двойную досаду. Он отложил кий, вынул предусмотрительно захваченный с собой бумажник, бросил деньги на стол.

– Спасибо за компанию, не вижу смысла продолжать. На посторонний взгляд – теперь я лучше понимаю, почему тот, о ком мы говорим, не хочет о вас рассказывать и даже вспоминать.

Тучный банкир заглянул в бильярдную и позвал:

– Эй, питерские, всё пропустите! Семенков бузу устроил. Там снайперы его к стулу привязали, в Вильгельма Теля играть.

– В Вильгельма Теля? Снайперы? – Георгий засмеялся, изобразил тирольский йодль. – Это надо видеть непременно!

– А слыхали анекдот? – продолжал банкир. – Поп в бане говорит евреям: вы, ребята, или уж кресты снимите или трусы наденьте…

Уже выходя из бильярдной, случайно поймав взгляд Коваля, Георгий со всей определенностью осознал, что нажил себе врага. Но тут же подумал, что у этого неприятного человечка и прежде было достаточно поводов его не любить.

 

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 168; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!