От Поздней Тан до Северной Сун
Не только буддисты подверглись гонениям при Тан Уцзуне. Собираемых налогов не хватало на военные нужды и поддержание системы каналов, так что правительство взялось за мусульман, манихеев, христиан-несторианцев и зороастрийцев. Как ни трудно приходилось религиозным меньшинствам в Чанъане и окрестностях, китайцы в традиционно процветающих областях между Желтой рекой и Янцзы испытывали еще большие тяготы. Несмотря на то что закрытие монастырей увеличило доходы казны, разбойники шайками[821] по сто человек и больше при поддержке продажных чиновников хозяйничали в прежде безопасной долине Янцзы.
Десятилетие спустя недовольство армии и крестьян вылилось в восстание, охватившее нынешний Восточный Чжэцзян, включая порты Ханчжоу и Минчжоу. Беспорядки 850-х годов оказались лишь прелюдией к опустошительному мятежу, поднятому Хуан Чао двадцатью годами позже. Захватив почти всю провинцию Фуцзянь, Хуан Чао предложил двору назначить его наместником Аннама. Чиновники отказались на том основании, что «рынки и перевозки[822] в Южном море составляют огромное богатство, и разбойники, прибрав их к рукам, станут еще могущественнее». Оскорбленный Хуан Чао двинулся на Гуанчжоу — порт, через который осуществлялась почти вся внешняя торговля Китая. По сообщению перса Абу Зайда, город капитулировал после почти годовой осады, и воины Хуан Чао перебили 120 000 магометан, евреев, христиан и парсов,[823] бывших здесь по своим делам.[824] Затем Хуан Чао захватил Лоян и Чанъань. Император Тан Сицзун вынужден был бежать, как Сюаньцзун во время восстания Ань Лушаня ста двадцатью годами раньше. Однако подвоз провианта с юга был для мятежников не менее важен, чем для императоров. Поскольку столица не могла сама себя прокормить, правление Хуан Чао оказалось коротким и оставило по себе чудовищные воспоминания. Движение по каналам остановилось, в столице закончилась еда, началось людоедство, поскольку «сообщение с юго-востоком[825] было перерезано: не осталось никаких способов подвезти продовольствие», — горестно писал современник. Сицзун в конечном счете взял верх, но, несмотря на победу правительственных сил, династия так и не оправилась от ущерба, нанесенного ее финансам, престижу и административной системе.
|
|
|
Во внешней торговле дела обстояли хуже некуда. По сообщениям индоокеанских торговцев, китайские чиновники «начали тиранить [826]прибывающих к ним купцов. Их притеснения сочетались с жестокостью к арабским капитанам и владельцам судов. Они… насильно отбирали [у купцов] товары, не считаясь с тем, что таможня уже взыскала пошлину. Тогда Аллах, да славится его имя, отнял у них свое благоволение. И море воспрепятствовало [пассажирам], и, по велению Всевышнего, да будет благословенно его имя, разорение постигло купцов и лоцманов [вплоть до] Сирафа и Омана».
|
|
|
Фактически преступные чиновники создали ту самую ситуацию, которой правительство хотело избежать, когда отказало Хуан Чао в просьбе назначить его наместником Аннама. После восстания власть переходила от одного полководца к другому. В 907 году один из них вынудил последнего танского императора отречься от престола. В Китае наступило междуцарствие, во время которого империя разделилась на три части: шестнадцать округов, включавших окрестности современного Пекина до перевалов на границе с Маньчжурией; территория оттуда до Янцзы, где одна за другой сменились пять династий, и область южнее Янцзы, поделенная между десятью царствами.
В сравнении с последними десятилетиями Тан, полувековой период Пяти династий и Десяти царств[827] был относительно спокойным. Когда последний император Пяти династий неожиданно умер, оставив семилетнего наследника, его полководцы выбрали монарха из своей среды. Император Сун Тайцзу сумел собрать раздробленные государства под властью новой династии со столицей в Кайфыне. Кайфын, важнейший транспортный узел Китая, стоит на Желтой реке на пересечении четырех каналов, включая Великий, так что суда бросают якорь на озере внутри городских стен. Кроме того, он располагался ближе, чем Чанъань или Лоян, к главным источникам риса, пшеницы и других продуктов, необходимых для жизни крупного имперского центра. В городе уже при Тан был процветающий иностранный квартал, кроме того, Кайфын служил столицей при всех Пяти династиях, кроме одной. В эпоху Сун его население быстро выросло почти до миллиона человек. Хотя в нем жило больше людей, чем в любом другом городе Китая, важный показатель значения урбанизации[828] в Сунском Китае, что шесть миллионов человек — примерно половина городского населения того времени — проживала в городах. Растущая урбанизация стала катализатором для нового отношения к развитию транспорта и торговли.
|
|
|
Сун купила мир[829] с киданьской империей Ляо и тангутскими племенами Си Ся на северо-западе. Угроза на сухопутных границах была устранена, однако трансконтинентальная торговля находилась в упадке. Чтобы платить киданям и тангутам, Северная Сун нуждалась в том числе и в морской торговле, которую поддерживала больше, чем какая-либо из предшествующих династий. Основы для этой новой открытости заложила уже эпоха Тан. Чанъань постоянно подвергался набегам степняков, и недостатки транспортной системы становились все очевиднее, так что в трудные времена двор перебирался в Лоян. Так, в 690-х годах из Чанъаня были насильственно переселены[830] примерно 100 000 семей — возможно, полмиллиона человек. В VIII веке постоянные утраты западных территорий обнажили столицу для набегов со стороны тибетских и среднеазиатских армий, что, в свою очередь, уменьшило влияние северо-западных кланов, составлявших ядро китайской власти со времен династии Цинь. Вместе с переселением северян в относительно безопасные области вдоль рек Хуайхэ и Янцзы частые переносы столицы вынуждали китайцев смотреть на юг и в сторону моря. Эти перемены заметно сказались на развитии китайской морской торговли, начиная с увеличения числа кораблей и портов до прямого участия Китая в заморских экспедициях. Повлияли они и на торговых партнеров Китая в Юго-Восточной Азии от Вьетнама до Суматры, Явы и дальше.
|
|
|
Китай и Юго-Восточная Азия
Одна из причин увеличения числа китайских портов в эпоху Северная Сун состояла в том, что народ Цзяочжи в Северном Вьетнаме после почти тысячи лет более или менее постоянной оккупации со стороны более могущественного соседа наконец обрел независимость и создал собственное государство Дайвьет. Китайцы допустили это в том числе и потому, что угрозы со стороны Маньчжурии и Средней Азии требовали всех правительственных ресурсов, и сохранять контроль над Цзяочжи стало обременительно. В эпохи Суй и начала Тан Цзяочжи управляли китайские наместники, хотя найти чиновников для службы там всегда было трудно. Показательный пример относится к правлению Тан Тайцзуна, который назначил некоего Лу Цзушана наместником в Цзяочжоу — район, охватывающий часть Северного Вьетнама и Южного Китая. «Цзяо [Цзяочжоу] — большая приграничная область,[831] — отметил император, — и для управления ею нужны хорошие чиновники. Пока ни один наместник не справился со своими обязанностями. Ты сумеешь замирить границу — поезжай туда и защищай ее для меня. И не отказывайся, ссылаясь на дальность места». Лу имел дерзость отклонить лестное предложение на том основании, что «на юге свирепствует малярия; если я туда поеду, то назад не вернусь». Без сомнения, он не просто тревожился о своем здоровье, но и как настоящий конфуцианец страшился, что его похоронят на чужбине, вдали от отеческого дома. Чтобы избавить Лу от столь горькой участи, великодушный Тайцзун велел его обезглавить. В ходе административных реформ в 679 году Цзяочжи и прилегающие провинции Северного Вьетнама перешли под протекторат Аннама, что было объявлено «замирением юга». Однако всего через пять лет куньлуньские купцы в Гуанчжоу убили алчного наместника, который «пытался обманом отобрать у них товары».[832] Большое расстояние не позволило Тан нанести удар возмездия: столкнувшись с нехваткой воинов для отражения угрозы со стороны Средней Азии, Гаоцзун вынужден был перебросить все войска на границу со степью. Однако чиновники усвоили урок: в следующие шестьдесят лет жалоб на их злоупотребления в самом оживленном международном порту Китая почти не поступало. Санскритские надписи следующего века сообщает о двух набегах на южного соседа Аннама, тямское государство Хуаньван, как звалось теперь княжество Линьи. «Свирепые и безжалостные[833] темнокожие чужеземцы, чья пища омерзительнее мертвечины, яростные и злобные, прибыли на кораблях… захватили [индуистский храмовый лингам] и сожгли храм» в окрестностях Пандуранги (Фанранг-Тхаптям), южнее залива Камрань. Неизвестно, откуда были родом эти захватчики, но они знали, что Пандуранга, Каутара (Нячанг) и Хойан (недалеко от современного Дананга) — центры богатой торговли. Хотя у жителей Хуанваня были и свои экзотические товары на экспорт: слоновая кость, рога носорога, ароматические породы дерева, — их благосостояние зиждилось главным образом на участии в прибрежной и дальней торговле, а также на услугах, которые они оказывали чужеземным корабельщикам. После мятежа торговцев во время восстания Ань Лушаня в середине века иностранцы из Гуанчжоу перебрались в Аннам, обычный перевалочный пункт по дороге из Юго-Восточной Азии в Китай и обратно. В 792 году правитель Гуанчжоу обратился к императору с просьбой запретить Аннаму принимать чужеземных купцов. Ему отказали на том основании, что беды Гуанчжоу, как век назад, происходят от продажности чиновников:
Купцы из далеких стран [834]ищут только выгоды. Если с ними обходятся по справедливости, они приезжают, если их притесняют, уезжают. Раньше купеческие корабли приходили в [Гуанчжоу], теперь они стали приходить в Аннам. Если причина в злоупотреблениях, то тех, кто перебрался в другие места, следует возвращать уговорами; запретами ничего не добиться, надо, чтобы чиновники стали иначе себя вести.
В 780-х годах китайцы, считая аннамцев верными подданными империи, поставили над ними местного правителя по имени Фунг Хынг, и с этого времени северные вьетнамцы начали возвращать себе власть в собственной стране. Когда некоторое время спустя китайцы решили восстановить контроль над Аннамом, местная антитанская фракция призвала на помощь государство Наньчжао. Войска Наньчжао нанесли китайцам и их аннамским союзникам сокрушительное поражение. Китайцы отступили из Аннама в Гуандун и стали ждать подкрепления, которое должны были доставить на кораблях из Фуцзяня. Чиновники реквизировали множество купеческих судов; грузы были разграблены или уничтожены, чтобы освободить место для армейских припасов, и в довершение было объявлено, что расходы из-за потерь при крушении будут выплачивать судовладельцы. Эти жестокие меры, тем не менее, принесли плоды: в 865 году войско под командованием Гао Пяня вынудило армию Наньчжао[835] отступить. Гао Пянь восстановил номинальный контроль над Аннамом и вошел в историю Вьетнама как один из самых справедливых китайских чиновников.
Гао выстроил новую столицу вблизи Ханоя, древнего центра местной власти, и принял другие меры для восстановления благополучия Аннама. Он много сделал для улучшения судоходства между столицей и морем, а также в Тонкинском заливе, который считал очень опасным. «Отправляясь на судне [в те края], — писал он, — оставьте всякую надежду[836] вернуться живыми». Согласно стеле, перечисляющей его заслуги, Гао стремился
Прогнать нужду [837]подвозом еды;
Процветание приходит на кораблях.
Я умирил беспорядки…
Направил море в фарватер,
Которым суда могут идти без опаски,
И море расстилается мирно,
Путь для припасов в наш город.
Первые тридцать лет после конца династии Тан Аннам оставался автономной провинцией под номинальным контролем того или другого китайского государства периода междуцарствия, и лишь в 939 году вьетнамцы сбросили более чем тысячелетнее китайское господство. Объединение под властью одного монарха заняло несколько десятилетий, но к концу века Динь Бо Линь за счет полководческого искусства, дерзости и умелой дипломатии взял верх над соперниками.
(Когда враги угрожали казнить его ребенка, он сказал: «Разве может благородный муж[838] отказаться от великого дела ради сына?») Чужеземные купцы высокого оценили стабильность, достигнутую в его царствование; в 976 году, согласно вьетнамской хронике, «купеческие корабли[839] из разных заморских стран прибыли и привезли товары своих народов». Тем не менее в первое столетие независимости правители Дайвьета были заняты преимущественно укреплением своей власти в среднем и верхнем течении Хонги и не обращали особого внимания на дельту и побережье, области, которым китайцы даже не удосужились дать названия.[840] Существовало речное сообщение между побережьем и верхним течением Хонги, но лишь с возрождением китайской морской торговли при династии Южная Сун (1127–1279) Ван Дон в ее дельте стал[841] важным портом для китайских, яванских, малайских, кхмерских и других купцов. Через Ван Дон шли товары в Наньчжао, Юньнань и Камбоджийский Ангкор, лежащий за Аннамскими горами (Чыонгшон), вниз по реке Меконг. Через Ван Дон проходило и все торговое сообщение вдоль побережья Вьетнама от Китая до Малаккского пролива. Хотя в системе управления и культуре Дайвьета остался отчетливый китайский отпечаток, Вьетнам больше не попадал под власть Китая, если не считать короткой оккупации в XIV веке.
Морская торговля
Государства Дайвьет, Тямпа, Ява и Шривиджая были обязаны своим процветанием растущей морской торговле с Китаем, где на их товары был высокий спрос. Императоры Суй и Тан в первую очередь стремились объединить страну, и каждое завоеванное ими государство присылало посольство с дарами: экзотическими тканями, растениями, животными, невольниками, танцорами и музыкантами. Особенно же высших сановников Поднебесной привлекали редкости из дальних тропических краев, так что купцы со всех муссонных морей спешили утолить их страсть к новому и необычному. Привозная еда изменила довольную грубую китайскую кухню, которая прежде состояла преимущественно из «рыбы и овощей, по большей части сырых»,[842] — как писал Ицзин, сравнивая ее с более изысканным кулинарным искусством Индии, где «все овощи готовят и добавляют к ним асафетиду, масло сливочное и растительное или любые пряности». Любовь Тан Сюаньцзуна к экзотическом заморским лакомствам вызвала осуждение советника-традиционалиста, который рекомендовал императору не принимать заморские дары: «Государь[843] недавно взошел на престол и должен показывать народу пример умеренности и бережливости и не гнаться за никчемными заморскими диковинами». Однако благочестие не было характерной чертой Тан, и, вопреки убеждениям советника, Сюаньцзун принимал от южных послов самые разные дары — от музыкантов и слонов из Шривиджаи и Тямпы до редких птиц из Восточной Индонезии.
Впрочем, животных иноземные купцы привозили лишь изредка; самым объемным предметом китайского импорта[844] была экзотическая древесина, особенно сандал и алойное дерево. Сандал, растущий в Индии и Восточной Индонезии, доставляли как в виде изделий (резьба, шкатулки, мебель), так и в виде древесины, которая шла на резные статуи, вещи и буддийские ароматические палочки. Алойное дерево Тямпы и камфорное дерево Суматры высоко ценили за лекарственные свойства и жгли как благовония. Кроме того, камфорное дерево, отпугивающее насекомых, использовали для изготовления сундуков.
Потребность в буддийских текстах и ритуальных предметах имела большое значение для возрождения китайской торговли с югом в эпоху Тан, однако в Китае куда в большей мере, чем на Западе, ароматическая древесина и масла использовались и в светских целях — как благовония и средства для увеличения потенции, — так что торговля экзотическим деревом продолжалась и после упадка буддизма в Китае. Богатые люди ценили заморское дерево просто за то, что его привезли издалека. Из индийского и яванского палисандра делали мебель, в том числе деревянные подушки-изголовья: считалось, что они помогают от головной боли. Китай не только импортировал товары; его экспорт был разнообразен и включал шелк, керамику, бронзовые колокольчики и бумагу. Велико было и политическое влияние Китая по всему побережью Азии от Кореи и Японии до Шривиджаи.
Смягчение официального отношения[845] к частной собственности и коммерции в конце эпохи Тан и в период Пяти династий привело к постепенному ослаблению правительственного контроля за деятельностью купцов. Сельское хозяйство развивалось, крестьяне получили возможность выращивать более выгодные культуры, особенно в пограничных землях Чжэцзяна, или вообще бросить землю и стать ремесленниками либо купцами. Расширение торговли вынудило китайское правительство ввести бумажные деньги. В VIII веке чаеторговцы должны были везти из столицы, где продавали чай, огромное количество медных денег. В то же время местные чиновники отправляли в столицу денежные приношения. Вместо того чтобы возить медные деньги в Чанъань и обратно, купцы начали сдавать выручку во «дворы для поступления приношений»[846] своей провинции в столице. Взамен они получали векселя, называемые «летучими деньгами». По этим векселям они могли получить деньги в столице провинции, а выплаты правительству совершались из средств, помещенных во «двор для поступления приношений» в Чанъане. В 812 году центральное правительство ввело эту практику для облегчения уплаты местных налогов. Система сохранилась и при Северной Сун; в XI веке объем таких транзакций составлял до трех миллионов связок медных монет в год. Хотя формально это была государственная монополия, купцы использовали «летучие деньги» в частной торговле. Они начали печатать раннюю форму банкнот, так называемые «кредитные деньги», по сути — заемные письма, подкрепленные взносом наличных в обменную лавку. Правительство взяло пример с купцов и стало выпускать свои бумажные деньги, однако недостаточное обеспечение привело к инфляции, и банкноты подешевели до четверти номинальной стоимости.
Незадолго до 715 года Танский двор учредил первое управление морской торговли — Шибосы [847] — для надзора за торговлей в Гуанчжоу и сбора пошлин на ввозимые товары. Буддийский монах Цзяньчжэнь, посетивший Гуанчжоу в середине века, увидел «большие корабли брахманов,[848] персов и малайцев, без счета, нагруженные грудами благовоний, снадобий и драгоценных диковин». Следом появились Шибосы в Ханчжоу и Минчжоу, неподалеку от устья Янцзы. В X веке заморская торговля заметно расширилась, поскольку прибрежные страны и династии междуцарствия Тан-Сун старались завлечь в свои порты иноземных купцов, чтобы получить выгоду от их торговли и заручиться уважением иностранных правителей. Объединив Китай под своей властью, династия Сун заново учредила Шибосы . Чиновникам вменялось в обязанность:[849] досматривать иностранные суда, чтобы государство первым могло выбрать, что приобрести из импортных товаров (которые можно было купить только в лавках, имеющих соответствующее разрешение правительства); собирать налоги и пошлины; приветствовать послов и заботиться о жертвах кораблекрушений и других пострадавших. Перед отплытием в чужие страны китайские купцы должны были зайти в порт, где имелся Шибосы , который, получив список команды, маршрут и опись товаров, выдавал пропуск для возвращения в страну. Экспортеров — иностранных и китайских — строго контролировали. Существовали ограничения на вывоз многих товаров, в том числе лошадей, железных изделий и особенно меди — со времен Тан ее утечка была источником постоянной тревоги для правительства.
Подобное административное регулирование было характерно не только для Китая. Развитие морской торговли Индонезийского архипелага, Корейского полуострова и Японии также сопровождалось учреждением различных надзорных органов. Правители обогащались на заморской торговле за счет налогов и пошлин, для взимания которых требовался все больший чиновничий аппарат. В разных местах эти чиновники работали по-разному и с неодинаковым успехом; даже об официальных портах сохранилось мало сведений, еще меньше мы знаем о бесчисленных бухточках, куда заходили местные торговцы, пираты и контрабандисты. Как нам известно из историй Чан Бого, Ван Гона и других, в IX веке в дальних морских перевозках Северо-Восточной Азии лидировали корейские купцы. Они же осуществляли почти всю торговлю между Китаем и Японией. В помощь им японцы назначили специальных переводчиков на остров Цусима, но с VII века вся внешняя торговля Японии проходила через Управление делами Кюсю (дадзайфу )[850] в заливе Хаката, недалеко от современной Фукуоки. Поначалу это ведомство должно было только принимать иностранные посольства, но с 800-х годов у него появились новые обязанности: осматривать импорт (хотя пошлины с товаров не взимались), а также обеспечивать заезжих купцов бесплатным кровом и едой. Правительство Ямато поддерживало строгую монополию на торговлю: решало, кому из иностранцев разрешить въезд в страну и на какое время, регулировало экспорт и обладало приоритетом в закупках импорта. Отсутствие торговых миссий[851] из Японии в Китай между 853 и 926 годом отчасти объясняется упадком корейской торговли в IX веке, однако японцы, вероятно, усугубили проблему тем, что из страха перед шпионами ограничили время пребывания корейских купцов в заливе Хаката.
В эпоху Тан товары из Гуанчжоу доставлялись в столицу и на другие северные рынки не морем, а по рекам и по сети каналов, начало которой положило строительство канала Линцю в III веке до н. э. Ситуация кардинально изменилась в эпоху Сун, когда начался стремительный рост портов в провинции Фуцзянь. Особенное значение приобрел Фучжоу в устье реки Миньцзян напротив Северного Тайваня; в IX веке арабский географ Ибн Хордадбех упомянул его как один из четырех главных портов, посещаемых мусульманскими мореходами, наряду с Цзяочжи в Аннаме, Гуанчжоу и Янчжоу. В более ранние времена Фуцзянь считался диким захолустьем, годным лишь для ссылки неугодных. Так, в 819 году ученого и чиновника Хань Юя выслали в южный Фуцзянь, место, где
Вместо ветров тайфуны [852], вместо рыб — крокодилы.
Горестям и бедствиям нет конца!
Ядовитые туманы и малярийные испарения
Сгущаются днем и вечером.
Позже в том же столетии в Фуцзянь бежали северяне, спасаясь от беспорядков в южных областях, а когда бунтовщики под предводительством Хуан Чао разграбили Гуанчжоу, жившие там иностранцы рассеялись: некоторые перебрались на юг, но многие выбрали незначительный прежде порт Цюаньчжоу в Фуцзяне.
Под конец династии Тан портом Цюаньчжоу управлял Ван Енпинь, о котором говорили: «Торговые суда варваров[853] здесь никогда не терпят убытков из-за крушений или плохой торговли. За это его прозвали „правителем, привлекающим сокровища“». Неизвестно, действительно ли деятельность Вана была настолько успешной (и был ли он самостоятелен в своих решениях). Настоящий расцвет Цюаньчжоу начался лишь со снятием ограничений на морскую торговлю в середине XI века в эпоху Сун. Смягчение законов произвело разительную перемену. Современник писал, что «порты запружены[854] иноземными судами, их товары громоздятся горами». Своей привлекательностью Цюаньчжоу был отчасти обязан тем, что местные чиновники участвовали в контрабанде и брали лишь 10 процентов[855] за право торговать — своего рода частный налог, на треть меньше официальной пошлины, взимаемой в Гуанчжоу. Со временем правительство признало роль Цюаньчжоу во внешней торговле; в 1087 году там учредили четвертое управление морской торговли (Шибосы) [856] в дополнение к первым трем: в Гуанчжоу, Ханчжоу и Минчжоу. Старейший фуцзяньский порт Фучжоу пришел в упадок в начале эпохи Сун, когда начался отток коммерческого капитала на север в Линьань и на юг в Цюаньчжоу; в последующие времена слава Фучжоу так и не возродилась.
Все прибрежные государства, возникшие после распада Тан, стремились торговать с югом,[857] и правители династии Сун не стали препятствовать этой тенденции. Используя опыт мусульманских торговых общин в Янчжоу, выработанный торговлей через Гуанчжоу, Цюаньчжоу и другие порты, китайские мореходы к XI веку добирались с товарами уже и до острова Ява.[858] Среди них заметную долю составляли хок-кьень,[859] уроженцы Фуцзяня, ведущие род от арабских и персидских мусульман. Иностранцы в Гуанчжоу охотнее вели дела с посредниками хок-кьень, чем с гуанчжоускими китайцами. В результате либерализации заморской торговли в эпоху Сун хок-кьень предстояло стать ведущей силой в юго-восточноазиатской коммерции.
Суда Восточной Азии
Танские авторы мало рассказывают о конструкции кораблей и судостроении; самые ранние изображения судов значительно моложе династии Тан, археологические находки этой эпохи редки. И тем не менее в китайском образе жизни суда играли значительную роль. Как заметил один наблюдатель в начале VIII века, «большие корабли тысячами[860] и десятками тысяч развозят товары туда-сюда. Их простой означает разорение для десяти тысяч купцов. Их гибель обрекает других на голодную смерть». Число кораблей, необходимое для жизни империи, изумляет. Одной из первоочередных задач после усмирения восстания Ань Лушаня было восстановление флота каналов, и для этой цели правительство учредило на берегах Янцзы по меньшей мере десять верфей.[861]
Перевозки по внутренним водам обычно находились в руках групп, объединенных родством. Их жизнь в прямом и переносном смысле была сосредоточена на судах, многие из которых служили плавучими домами и мастерскими. Историк VIII века написал: «Живущие на реках и озерах говорят,[862] что „вода не может нести десять тысяч“. Это означает, что крупные суда не могут иметь грузоподъемность больше 8000–9000 пикулей» (550–650 тонн, не считая людей с их пожитками).[863] Однако у женщины, известной как Тетушка Ю, было «большое судно, на борту которого люди рождались, женились и умирали… Его команда насчитывала несколько сотен человек». Каждый год они совершали рейс по рекам Гань, Янцзы и Хуайхэ в современных провинциях Цзяньси и Аньхой, «получая огромную прибыль. Это было не что иное, как „нести десять тысяч“». Неизвестно, сколько людей жило на судах в эпоху Тан, но в X веке в Цюаньчжоу имелись «лодочные жители»,[864] промышлявшие торговлей и рыбной ловлей, а во внутренних областях страны до половины населения обитало на воде. Практика эта сохранилась до наших дней, пусть и в меньших масштабах; в середине XX века примерно сорок миллионов китайцев жили «в той или иной разновидности»[865] плавучих домов.
Как и в древности, на реках и каналах использовались паруса, но основным движителем оставались весла, или юлоу ; против сильного течения или в узких каналах суда тянули бечевой. Монах Эннин так описал свое путешествие по каналу от побережья Янчжоу: «Два буйвола[866] тащили более сорока барж, связанных между собой по две или по три и соединенные канатами в вереницу». Таким образом японское посольство делало примерно сорок километров в день. Движение по каналу было круглосуточным; Эннин с восхищенным изумлением рассказывал о ночном переходе: «Баржи соляного ведомства, нагруженные солью, связанные по две, по три, а то по четыре, по пять в ряд, шли она за другой без перерыва чередой в несколько десятков ли». Их путь озаряли горящие факелы. (Ли составляет примерно полкилометра.) На более спокойных отрезках канала или реки команда сама тащила свое судно, но для опасных участков, таких как Три Ущелья Янцзы и водопады Саньмэнь на Желтой реке, нанимали опытных местных бурлаков.[867]
Главным новшеством в китайском судостроении этого периода стал железный крепеж[868] (гвозди и скобы), который появился не позднее VIII века. В остальном устье реки Янцзы служило фактической границей между распространением плоскодонных, имеющих низкую осадку «песчаных судов» (шачуаней )[869] севера, предположительно появившихся в эпоху Тан, и фучуаней с их большим V-образным килем, служивших для плавания в открытом море и строившихся на побережье между Фуцзянем и Гуанчжоу. У кораблей обычно не было кают,[870] пассажирам и товарам отводились места на палубе. Каждый корабль имел на борту лучников для защиты от пиратов и обычно буксировал за собой маленькое посыльное суденышко. Еще меньше известно про суда Кореи и Японии; принято считать, что они в основном следовали китайской традиции.
Чуть больше китайские источники рассказывают про юго-восточноазиатские суда, которые, согласно автору VIII века, назывались куньлунь бо : «Из волокнистой коры[871] кокоса делают веревки, которым связаны части судна… Гвозди и скобы не используют из страха, что железо, раскалясь, вызовет пожар. [Корабли] строят, собирая [несколько] слоев досок, потому что доски тонкие и могут сломаться». Объяснение про железные гвозди заставляет вспомнить слова «Юктикалпатару», что индийские корабелы не используют железо. Однако юго-восточноазиатские мореходы той эпохи часто посещали китайские порты — именно таким образом автор приведенной цитаты узнал про их суда, — и видели, что китайцы скрепляют свои корабли железом, не опасаясь пожара. В X веке китайские торговые корабли уже совершали далекие рейсы, так что юго-восточноазиатские корабелы могли своими глазами убедиться в особенностях их конструкции. Тем не менее первые свидетельства о железном крепеже у судов Юго-Восточной Азии относятся к XVI веку. До тех пор суда скреплялись исключительно веревками и деревянными нагелями,[872] которые вставлялись в отверстия, просверленные в торце досок — метод, позволявший строить корабли куда больше тех, что увидели португальцы, когда в начале 1500-х годов впервые приплыли в Юго-Восточную Азию. Сшитые корабельные корпуса[873] были обычны для всей Юго-Восточной Азии вплоть до острова Хайнань и провинции Гуандун в Южном Китае. Хотя земли Ста Юэ находились под владычеством северных соседей с начала нашей эры, местные жители сохраняли большее культурное сродство с юго-восточноазиатскими народами Северного Вьетнама, чем с ханьскими правителями. Северное влияние, возможно, прослеживается в многослойных корпусах куньлунь бо VIII века, но и четырьмя столетиями позже морские суда Южного Китая сшивались по технологии, общей для всей Юго-Восточной Азии.
К этому же периоду относится появление у китайских кораблей косых парусов. Все мореходные традиции начинались с прямых парусов, из которых со временем развились многочисленные варианты косого парусного вооружения. В Юго-Восточной Азии «косые паруса[874] неизвестной формы, ставившиеся на двух или более мачтах», известны с III века, и скошенные четырехугольные паруса Боробудурских кораблей явно развернуты вдоль корпуса. Учитывая взаимовлияние юго-восточноазиатской и восточноазиатской традиций, первые из упомянутых парусов, вероятно, были предтечами китайского рейкового паруса, четырехугольного паруса, который устанавливался на рейке и гике, отходящих от мачты. Древнейшее изображение такого китайского паруса можно видеть на фризе храмового комплекса Байон (XII века) в камбоджийском Ангкор-Тхоме.
Война на море
Учитывая, сколько стран конкурировало за контроль над морской торговлей, потенциал для военных действия на море был велик, однако письменные упоминания редки, кратки и (за исключением описания битвы на реке Кымган между китайским и японскими флотами) повествуют лишь о комбинированных сухопутно-морских операциях. Большие расстояния не были преградой для враждующих сторон. Шривиджайцы прошли тысячу двести миль по Южно-Китайскому морю, чтобы напасть на Каутару, и даже китайские кампании на Корейском полуострове — по одной на каждое десятилетие с 644 по 663 год — включали не меньшее, чем трехсотмильные переходы через Желтое море. Источники практически не сообщают нам, насколько велики были корабли, участвовавшие в этих экспедициях, и как оснащены, но все данные заставляют предполагать, что в боях и даже в перевозках участвовали относительно небольшие суда.
Когда в X веке Хуаньван угрожал Аннаму, китайский наместник построил флот[875] из тридцати пяти быстрых судов, на каждом из которых было лишь по пятьдесят человек: двадцать три гребца, двадцать пять воинов и два арбалетчика. Вероятно, примерно такие же суда Южной Хань атаковали Аннам в 930-х годах. Вместо того чтобы вступать в опасное сражение, аннамцы вбили в дно северного русла Красной реки колья с железными наконечниками так, чтобы вода в прилив скрывала наконечники. Когда корабли Южной Хань вошли в эстуарий, вьетнамцы на маленьких суденышках начали ложную атаку и тут же пустились в бегство. Ханьцы устремились в погоню, но уже шел отлив, и ханьские корабли напоролись на колья. Примерно половина их войска была уничтожена, а для вьетнамцев победа стала поворотным пунктом истории.
Судя по отрывочным упоминаниям в китайских хрониках, суда, участвовавшие в корейской кампании, тоже были не слишком велики. Первая экспедиция включала девятьсот кораблей и сорок тысяч человек, по сорок четыре на корабль. Даже если учесть, что часть судов служила для перевозки зерна и прочих припасов, на самых крупных кораблях вряд ли размещалось больше двухсот человек, включая команду. На реке Кымган в 663 году японцы потеряли 400 кораблей в битве с китайским флотом, насчитывавшим лишь 170 судов. Невозможно сказать, связано ли это с разницей в размере кораблей, численностью отдельных подразделений или с тактическим преимуществом китайцев в замкнутых водах. Согласно японскому хронисту, «японские военные корабли,[876] прибывшие первыми, вступили в схватку с танским флотом, но, не имея преимущества, отступили. Великая Тан сохраняла строгий боевой порядок». Судя по описанию, командиры обоих флотов имели некоторый опыт морских сражений, но в каких битвах они получили этот опыт, нам неизвестно.
Поскольку вся Северо-Восточная Азия ориентировалась на культуру Китая, Желтое море упоминается в отчетах о торговле и войнах с древнейших времен. Японское море (по-корейски Тонхэ, или Восточное море) играло менее явную роль в отношениях между восточным побережьем Кореи, Западной Японией и землями чжурчжэней. Все главные порты Японии и Кореи, помимо расположенных на берегу Корейского пролива, были нацелены на торговлю с югом, а на восточном побережье Корейского полуострова и западном побережье Хонсю крупных портов не было вообще. Тем не менее даже чжурчжэни, жившие вблизи Северо-Восточной Кореи и современного Владивостока, обладали опытом мореплавания — в 1019 году пятьдесят чжурчжэнских кораблей[877] совершили набег на восточное побережье Кореи, острова Исэ и Цусима, а также японский порт в заливе Хаката на Кюсю. Однако чжурчжэни никогда сполна не использовали свой морской опыт и в продвижении на север Китая предпочитали более прямые пути по суше.
Обращение Китая к морской торговле в эпоху Северная Сун было вызвано сочетанием возможностей и неурядиц. Поражения на западных границах заставили императора и многих подданных перебраться на восток, ближе к средоточию системы каналов и морским портам, от дохода которых сильно зависела казна. Несмотря на все бедствия, китайская экономика продолжала расти. Заморские товары, некогда почитавшиеся за редкую экзотику, стали обыденностью; массовое производство керамики и других товаров питало экспортный рынок, распространившийся на все муссонные моря. В то время как внешняя торговля Китая расширялась, внешняя торговля Кореи приходила в упадок, что позволило китайским купцам занять ведущую роль в коммерческом обмене Северо-Восточной Азии. Все это имело глубокие последствия для государств Юго-Восточной Азии — не только соседнего Вьетнама, освободившегося от китайского господства, но и более южных стран. От Тямпы до Шривиджаи и Явы новые, все более централизованные государства создавали собственные учреждения для получения выгод от морской торговли. В следующие века богатство этих стран привлечет внимание не только традиционных торговых партнеров из Индийского океана и Китая, но и обитателей далекого Средиземноморья на Западе.
Глава 12
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 341; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!