XIII . Я ТЕБЕ, КОНЕЧНО, ВЕРЮ...

Между тем огненные кони, набирая скорость, несли всех вперед, к заветной цели. Запахло весной.

Александр Федорович все так же репетировал два раза в день.

В этот вечер была назначена сцена, где Парис приходит к монаху Лоренцо и требует, чтобы его обвенчали с Джульет­той. Затем является Джульетта, не отвечает на знаки внимания Париса, просит, чтобы он оставил ее наедине с монахом. И признается старику, что готова умереть. Тогда Лоренцо дает ей склянку с ложным ядом. Просмотрев сцену, Зотов сказал:

— Не понимаю, отчего вы оба, Лоренцо и Джульетта, так нервозны.— И обратился к Корицыну: — Андрей, как вы пола­гаете, почему в эскизе я отверг для вас такой прекрасный парчовый костюм?

— Очевидно, вы видите Париса не так.

— Именно! Обычно Париса трактуют как завитого барана, куклу. Между тем после мнимой смерти Джульетты он остается ей верен. Вдумайтесь! И ведь заканчивает свою жизнь как жених и воин. Джульетта не может не понимать, что он на самом Деле любит ее. Отчего же она не заметила его, когда еще сердце ее было свободно?

— Как-ч'1, „е задумывалась,— призналась Августа.

— Что вы! Такая партия!

— Скорее всего, он не соответствует моему идеалу. Одной мужественности мне мало. Нет в нем душевной тонкости

— Вот это другое дело. А вы, Андрей?

93

— Я мыслю как воин. Завоевал крепость — она моя. Же­нюсь — полюбит.

— Как думаете, Игорь Васильевич,— обратился Зотов к Гузакову.— Монах Лоренцо допускает, что Джульетта не решится пить его зелье?

— Очень даже! Она же девчонка!                                      .гнг

— И что будет?

— Беда! Не могу же я венчать ее дважды!

— А для вас, Джульетта?

— Это для меня выход. Страшный. Но все остальное хуже.

— О чем думали по дороге сюда?

— Если Лоренцо не предложит спасения, остается смерть.

— Кого-нибудь встретили по пути?

— Париса. Он шел впереди меня, но я нарочно отстала.

— А почему не дождались его ухода?

— Нельзя медлить. Если Парис принудит монаха венчать нас... Застану ли я еще Лоренцо в живых?

— Хм!.. Какое опасение... А вы, Лоренцо?

— Пока живы Ромео и Джульетта, я буду жить. К тому же благочестивый человек и самоубийство — несовместимы. Для меня это значило бы убить не только тело, но и душу.

После такого уточнения Зотов попросил пройти сцену полностью, и она зазвучала иначе.

Всем существом своей грубоватой натуры Парис любил Джульетту. Она же была спокойна. Ее интересовало одно: предложит ли Лоренцо что-то конкретное, радикальное? И диалог с Парисом она проводила предельно выдержанно, с одной целью: чтобы он поскорей ушел. После чего монах, проникая в сердце Джульетты, пытал, действительно ли любовь закалила ее до высшего мужества или она только храбрится.

В конце репетиции Зотов сказал:

— Ищите всему и вся оправдания. Что делает ваша героиня каждую минуту, не описанную автором, о чем помыш­ляет, как протекает жизнь Лоренцо и Париса на протяжении отрезка времени пьесы, до того и после? Пишите об этом целые «романы». Продолжайте напитываться картинами, музы­кой, ищите ключ к стройности роли в архитектуре, черпайте материал в книгах. А главное — ничего не пропускайте в жизни!

Когда Вадим рассказал Талановой об этой репетиции, па которой ее не было, Вера Евгеньевна заметила:

— Да. И нам надо больше упражнять свое воображение! Кстати, Илья! Как тебя угораздило поцарапать классную доску?

— Это не я!

94

__ Надя, ты вчера прыгала через скакалку на детской

площадке?

__ Что вы, Вера Евгеньевна! __- Значит, ты, Денис?

— Конечно! — откликнулся Денис, догадываясь, чего от него

хотят.                               _о

._ Ты же взрослый человек!

__ А я детям показывал, как надо прыгать.

_ А почему ты был в костюме клоуна?

_ А тут рядом как раз съемки шли, а я в массовках снимался. Был перерыв, я решил молодость вспомнить, с малышами попрыгать! Вы же видели, как они радовались!

— Боба, что ты делал сегодня в пять утра на крыше школы?

— Преступника ловил! — ляпнул Боба и вместе со всеми «грохнул». Но Галанова даже не улыбнулась.

— Какого преступника, что ты говоришь! Антон, ты ведь был вместе с Бобой?

— Да, мы этюд делали. По вашему заданию — «Поимка пре­ступника», не моргнув глазом заявил Антон.

— А-а! — сказала обезоруженная Галанова, сама немного растерявшись.— И поймали?

— Конечно! — Антон указал на Стаса.— Вот он!

— Зачем ты выдаешь? — укорил его Стае.— Меня же под честное слово отпустили!

— А что такого ты совершил? — включился в игру Вадим.

— К занятию не подготовился, фантазия и иссякла. Разве не преступление? — без запинки и уверенно ответил Стае.

— Вы, конечно, знаете историю этой монетки,— сказала Вера Евгеньевна, доставая пятак и передавая его сидящей с краю Лиде.— Расскажите!

И студийцы, один за другим, передавая из рук в руки монетку, нафантазировали ее историю, начиная с выхода ее с монетного двора вплоть до того, как попала она к их руководительнице.

Вторую половину занятия Галанова предложила провести в городском парке.

Они присели на скамейку. День был солнечный. Народу вокруг гуляло много.

— Попробуем понаблюдать за людьми, так чтобы они этого не замечали,— предложила Галанова.— Вот, например, девушка против нас, как вы думаете, кто она?

— У нее футляр для чертежей — тубус,— заметила Кса-

на, она что-то пишет... Достала логарифмическую линейку.

Наверно, студентка технического вуза,— решил Илья.

—- А парень, который к нам приближается? Л_ЮГ" ^СпсФтсмен. Может быть, футболист,— предположила

95

— Что ты! — не согласился Кирилл.— Разве у футболистов такая походка? Это тяжелоатлет — штангист, наверно.

— А девушка прошла? Вон, удаляется по аллее?

— Тоже спортсменка,— сказала Инга.— Прямая, сильная.

— Колени и ступни вывернуты наружу. Так ставят ноги только балерины! — возразила Даша.

Тем временем к девушке — будущему инженеру — подсел мужчина с маленьким мальчиком.

— По-вашему, кто это? — спросила Галанова.

— Похоже, отец девушки с братишкой,— опять предполо­жила Ксаыа.— Видите, передают ключи. А отец, скорее всего, токарь.

— Почему?

— Руки — сильные, грубоватые. И кажется, в них въелась металлическая пыль.

— А мальчик?

— Юный скрипач! — сказала Лида.

— Почему ты так уверена?

— А видите, на шее темное пятныпгко? От скрипки!

— Точно! Только у скрипачей бывает .такое пятно,— согласилась Геля.

Тем временем против них на двух скамейках устроились мальчик и девочка. Оба рисовали. Вера Евгеньевна обратила внимание ребят, как по-разному тот и другая делают одно и то же. И действительно: девочка держала карандаш, как в школе, и рисовала что-то, не поднимая глаз. Мальчик же сначала внимательно вглядывался в натуру перед собой, потом зарисовывал. Карандаш он держал множеством способов: то как кисточку, то как перочинный нож, то прижимая пальцем гра­фит к бумаге. И тем же карандашом, вытянув руку и при­щуриваясь, измерял дерево, соотнося его с длиной скамейки напротив.

— Художник! — сказала Нина.— Наверно, в студию ходит.

— В какую?

— Дома пионеров.

— А как выглядит помещение, в котором он занимается?

— Большая комната с зелеными стенами. Мольберты стоят. А на стенах рисунки,— подхватил Кирилл.

— А что на рисунках?

— Этюды. Гипсовые лепестки, голова Аполлона, геометри­ческие барельефы. И акварели — натюрморты,— принялась фантазировать Геля.

— А руководительница как выглядит?

— Похожа на Веру Евгеньевну,— простодушно предположи­ла Люба.

— Почему? — удивился Вадим.

— А разве не может быть так?

— Вряд ли.

96

__ Нет, может!

__ А вы как считаете, Вера Евгеньевна?

__ Случайности бывают всякие. Но есть теория вероятности

_в жизни. На ней строятся законы типического в ^и_скусстве. Вы уже достаточно видели актрис: и Благови-пова, и Бояркова, и Инаева, и я — все мы друг на друга не похожи, не так ли? И однако каждая из нас принадле-_жит к типу актрисы. А тип художника несколько другой. И фокус в том, чтобы представить себе не что-то усредненное, штампованное, безликое. А очень конкретный образ, который бы, однако, относился к определенному типу. Итак?

_ Может быть, в Доме пионеров руководит не худож­ница, а художник! — сказала Инга.

— Очень может быть. А какой он из себя?

— Растрепанный, весь в краске,— вообразил Виктор.

— Есть такой тип художника. Но, во-первых, это все-таки несколько вообще, во-вторых, сообразна ли такая внешность с преподавателем Дома пионеров?

— Его туда и не пустят в таком виде! — воскликнула Инга.

— По-моему, это скромный человек, очень застенчивый,— снова включилась Геля.— Студент третьего курса института. Одет в синий костюм, чистый, но не очень новый, который сидит на нем неважно. И свитер коричневый под ним. В на­ружном кармане простой карандаш. Улыбка приветливая, хотя зубы редкие.

— А дома у него что за обстановка?

— Он живет вдвоем с матерью,— с легкостью продолжала Геля.

— А мать кто у него? Пенсионерка?

— Нет. Работает на заводе бухгалтером. Уверена, что сын станет знаменитым художником. Живут в общей квартире, в центре, на втором этаже.

— В комнате что?

— Диван, телевизор с маленьким экраном, картинки сына на стенах, обои кот ободрал.

— А кот какой?

— Серо-голубой!

— Глаза?

— Карие. Редкий кот. Но злой.

— Ну что? — спросила Галанова.— Вообразили себе и мать, и сына, и комнату, и кота?

— Вообразили!

— Она подставила то, что видела,— возмутилась Лера.— <-ама занималась в изо в Доме пионеров...

— Не она, а?..

— Геля.

— Занималась?

4 Заказ 295                        -                                                                                                                                   лт

— Занималась.

— Подставила?

— Нет. У нас вела старушка горбатая.

— А обстановка студии откуда?

— Наша, но не совсем. Мы занимались в шикарных ус­ловиях — во дворце.

— А образ руководителя?

— В первом классе у нас был учитель рисования такой. А улыбку я взяла от одного вожатого в лагере.

— А обстановку дома?

— Соседи у нас были такие — мама и сын, только он археолог. А вот кот — у одной девочки...

Между тем мальчик на скамейке все рисовал.

— Подойдем, спросим? — провокационно предложил Бо­ба.— На что хотите спорю, что все окажется по-другому.

— И спорить не надо,— уверенно сказала Вера Евгеньев­на.— В данном частном случае наверняка окажется не так. Но нас интересует не документальная правда, а художественная. Если мы не поверили, что в До'ме пионеров есть такой заросший, неопрятный художник-руководитель (хотя в каком-то отдельном случае и это может быть), то поверили вымыслу Гели о застенчивом молодом человеке с приветливой улыбкой, мамой, котом и ободранными обоями. Так рождается фантазия.

Почему Геле легко было вообразить типичную обстановку изостудии, даже более типичную, чем та, в которой она сама занималась? Потому что она знает, какая в такой студии может быть обстановка. Воображение наше отбирает, компонует, сум­мирует элементы, пользуясь лишь тем, что видел человек.

Подумайте, как страшно и таинственно для малыша: из­бушка на курьих ножках поворачивается к нему передом и к лесу задом! Из нее вылетает с огромной скоростью Баба Яга —-костяная нога в ступе с метлой — и уносится в облака. А ведь в этом вымысле нет ничего незнакомого даже ребенку, и ступу, и метлу он видел, так или иначе, и куриные лапы, и лес, и избушку.

Для того чтобы работала фантазия, надо знать хорошо то, о чем фантазируешь, и уметь оторваться от натуры, как сейчас удалось Геле. От натуры, но не от жизни.

Во всем есть своя логика, и за всем стоит жизнь.

По вашему виду внимательному человеку нетрудно заклю­чить, что вы — школьники и проводите воскресенье в обычных заботах и развлечениях выходного дня.

На сцене же все с начала до конца надо воссоздавать и оправ­дывать вымыслом воображения. И чтобы вымысел и о скром­ном преподавателе изостудии, и о Бабе Яге в ступе, и о любви Ромео и Джульетты не оказался грубым враньем, надо очень хорошо видеть жизнь, примечать то, что пропускают другие. Как заметила Лида пятнышко от скрипки на шее у мальчика.

98

3 апреля, в воскресенье, Вадим записал в своем дневнике:

«Вот уже неделя, как у меня вошло в привычку вглядывать­ся во все и фантазировать.

Все лучше я различаю характеры и занятия людей и их на­строения, удачи и неудачи, которые написаны на их лицах. Во­ображаю, как они живут, что у них за комнаты, каковы их близ­кие, куда направляется этот человек сейчас, на что надеется, чего опасается.

И больше всего хочется увидеть в прохожем что-то от бли­зорукой уверенности в себе Париса, важной чванливости синьо­ра Капулетти, мудрости старика Лоренцо. Ищу во встречных девушках и парнях отдельные черты Джульетты и Ромео, будь то пары или одиночки... И (что я могу с собой поделать!) то и дело наряжаю Дашу во все наряды Джульетты...

.»

Тем временем работа над макетом уже была близка к за­вершению.

— Да-а, осветить бы его еще! — мечтательно заметил Арефьев.

— А что нужно для этого? — спросил Илья.

— Смекалка.

— А аппаратура?

— Ох! Нет в театрах ничего для этого. Макет-то в масшта­бе — один к двадцати! Светят огромными прожекторами, буд­то кувалдой бьют.

— Нет, так будет! — решительно заявил Илья.

И вправду, в течение двух дней Илья и Кирилл чего толь­ко не натащили: старых фотокамер, подзорных труб, рефлек­торов синего света, проекторов, эпидиаскопов. Поначалу Арефь­ев с сомнением взирал, как ребята деловито прилаживали все это разнообразное оснащение. Затем и сам, заразившись их энтузиазмом, стал предлагать разные варианты освещения той или иной сцены на макете и по-детски радовался, видя, как его декорация в миниатюре оживает при разном свете.

Зотову эта затея пришлась весьма по душе. Он вниматель­но просмотрел весь калейдоскоп световых состояний и, уходя, произнес таинственно:

— Ну-ну, заговорщики!

Сдача макета была назначена в воскресенье днем, в пере­рыве ^между двумя «Коньками-Горбунками». За два часа трое студийцев завесили в репетиционном зале окна и вместе с Вла­димиром Платоновичем установили макет.

Один за другим начали появляться члены художественно­го совета, занятые и не занятые в спектакле. Каждый рассмат­ривал макет с разных точек обозрения — сверху, снизу, с бо­ков издали. Вошел франтоватый человек со смеющимися гла­зами. Зто был Алексей Леонидович Савченко — директор театра. ^н тоже принялся внимательно изучать будущую декорацию

⁴*                                                                                                                                                                                                      99

В этот момент разыгралась пантомима, очень напомина­ющая этюд на органическое молчание. Илья, Денис и Кирилл хлопотали возле макета и осветительной аппаратуры, когда вдруг почувствовали на себе чей-то суровый взгляд. В репе­тиционном зале было уже полно народу и потому диалог про­изошел одними глазами:

Галанова. «Немедленно уходите! Не ставьте меня в не­ловкое положение перед товарищами!»

Илья. «Сейчас!»

Кирилл (Арефьеву). «Все готово, мы пошли!»

Арефьев. «Даже не помышляйте!»

Кирилл (Талановой). «Что мы можем сделать!»

Галанова (с ложным возмущением). «Ну, я вам ска­жу!..»

Савченко открыл заседание художественного совета. Не­знакомым с театральной повседневностью могло бы показать­ся весьма забавным, что люди в сказочных костюмах говорят серьезные речи; «хитрый спальник» спорит с царем, а Жар-пти­ца ведет протокол. Но для ребят подобные картинки были уже не в диковинку. Внимание занимало другое. В целом выска­зывания были одобрительными, так что директор развел ру­ками:

— Вот это оформление! И у меня воображение заработало... Даже вызывает некоторое недоверие.

— Почему же недоверие? — удовлетворенно спросил Зо­тов.

— Будто не знаете! Макет — это еще не декорация, а толь­ко обещание, аванс. Каков будет товар?!

— Хорош! — прозвучало сразу несколько голосов. Когда худсовет кончился, Зотов пожал руку сначала Аре­фьеву, затем ребятам — Нине, Кириллу, Илье, Денису:

— Ну-ну, коллеги!

XIV . ЭТО МЫ НЕ ПРОХОДИЛИ...

Планы театра на лето определились наилучшим для ребят об­разом: с 10 июня основная часть труппы уезжает на гастроли, «Ромео» же остается в городе. Репетиции выходят на сцену, и к концу июля спектакль выпускается и коллектив отправля­ется в отпуск. Разделение театра на две группы создаст дефи­цит рабочих рук. На полтора месяца театр может принять на работу дополнительно несколько студийцев в разные цеха. Га­ланова предупредила, что нагрузка, особенно в сочетании с участием в массовых сценах, ожидается серьезная, и просила не просто согласовать, а посоветоваться с родителями, не смяг­чая красок.

Студийцы провели небольшое собрание, на котором при­няли решение, что трудиться будут все, независимо от ставок,

100

 

 

Лушниковой: «Добрый день. Практиканты, пожалуйста, спусти­тесь на- сцену!»

Все, суетясь, стали завершать свое облачение и побежали вниз. У Вадима никак не хотела прилаживаться портупея, и он спускался на сцену последним, с ужасом думая: «Кажется, опоздал!»

Однако ребята еще толпились за кулисами, на выходе. На сцене хлопотали завпост* Иванов, машинист, монтировщики, Арефьев ловко прыгал со своей палочкой по уступам декорации.

Скоро из зала послышался голос Глеба Аркадьевича:

— Массовка готова?

Студийцы вслед за актерами вышли на сцену.

В первую минуту их ослепил свет, в котором, казалось, можно было утонуть. Будто на лодке в тумане они заплыли нивесть куда и не могли понять, где же берег. Скорее бы последовали какие-то команды — ребята уже знали этот фокус: сразу можно будет ухватиться за спасательный круг какого-то конкретного дела. В зале едва различались фигуры людей, вклю­чая и Веру Евгеньевну. Она как будтЪ ничем не хотела помочь. Студийцы ощущали себя полураздетыми и от стыда им хотелось убежать подальше. Сквозь туман они увидели, что раскрылась дальняя дверь партера, кто-то вошел и присел в последнем ряду. Казалось, никто не обратил на это внимание, но словно электрический ток прошел по сцене и залу. Вадим понял — пришел режиссер.

Однако ни на сцене, ни в зале так ничего и -не -происходи­ло. Ассистент что-то обсуждал с завпостом. Зотов сиротливо сидел в конце зала. Ребят никто не замечал. Каждая новая минута бездействия становилась для них все невыносимее.

Но вот главный режиссер быстро прошел вперед по проходу, легко взбежал на сцену и в честь первой сценической репе­тиции пожал всем руки. Затем начал проверять игровые точки станков. Как только он выражал по какому-то поводу сомнение, те, кого это касалось, с готовностью кидались выполнять все, что нужно.

— Этот станочек не связан с остальными? Я бы все-таки по­двинул его вперед на метр. Мизансцены первого плана лучше бы приблизить.

— Это момент,— ответил Евсюков.— Но я рабочих отпустил перекусить. Они с шести. Не пособите, орлы? — обратился он к ребятам. «Орлы» вздохнули свободно. Игровой станок был доста­точно тяжел, но насколько легче было двигать его, чем стоять без дела!

Александр Федорович с завпостом и машинистом еще уточняли декорацию, Глеб Аркадьевич между тем стал обходить ребят,

* Завпост — заведующий постановочной частью. Руководитель всех цехов и производственных процессов в театре.

102

проверяя их одежду и оружие. Теперь они чувствовали себя на сцене гораздо уютнее: игра шла не через «сетку» рампы, а _чяесь ж^г> ^по просьбе рядом стоящего человека выполнялась простая жизненная задача — проверить костюм.

Зотов спустился в зал, глянул на часы, затем — вопроси­тельно — в сторону пульта помрежа.

_ Александр Федорович, все готово!

_ Прошу! Бал у Капулетти!

Кавалеры отстегнули шпаги, отдали их реквизиторам.

Послышалась музыка, и снова все расплылось как в тумане. Ребята двигались, будто замороженные, путая хорошо выученную на уроках гальярду — танец с высокими прыжками. Слуги, в том числе Кирилл и Стае, подавали гостям прохладительное. Боба, Антон и еще два актера сопровождали с канделябрами синьора Капулетти. Ребят отвлекало все — и костюмы, и соб­ственная неловкость, а более всего — зрительный зал, эта черная яма, и ощущение на себе глаз. Вадим чувствовал, что идет не туда: откуда-то выплывали стены, люди, кулисы — вот-вот он окончательно заблудится или стукнется обо что-нибудь лбом.

— Стоп! Все, как деревянные. Попробуем-ка в масках,— сказал Зотов.

— Реквизиторский цех, маски! — послышалось на сцене и по трансляции.

— Борис Владимирович,— обратился режиссер к заведующе­му электроцехом,— сотворите нам таинственный полумрак! Мас­ки! Попробуем-ка поиграть в какие-нибудь игры, пока нет хозяи­на! Кавалеры, выбирайте себе дам и заводите игру! Когда появится синьор Капулетти и свита с канделябрами — полный свет, все начинают чинно танцевать, слева и справа — слуги с прохладительным. Работайте не для публики, а для хозяина дома — знатнейшего веронского вельможи.

По сцене задвигались живописные тени. Все разделились по парам. Инаева осталась одна и не знала, чем заняться. Вадим почувствовал, что в маске ему все нипочем,— ведь никто не уз­нает, он это или кто-то другой. А не попробовать ли подойти к самой Джульетте, пока она еще не влюбилась в Ромео? Откуда только взялась дерзость! Он подбежал и спросил озорно:

— Джульетта, давай в салочки!

— Давай! — обрадовалась Инаева, и старшеклассник с ис­полнительницей заглавной роли, как малолетки, начали резвиться, считая салочки. Так что, когда в глубине сцены показалось шествие синьора Капулетти со слугами, жаль было прекращать ^ИГРУ- Но, как и остальные, они подчинились установленному ритуалу и быстро заняли свои места. Яркий свет залил всю сцену, но это никого не смутило, наоборот, в нем весело было Купаться, как в теплых морских волнах.

— Привет мой вам! Играйте, музыканты! Эй, места, места! Ну же, в пляс, девицы!

103

Гости танцевали чинно и с удовольствием. Стае вдруг заме­тил, что на сцене и сам режиссер. Он ведет под руку Горичева — синьора Капулетти_г показывая ему направление движения среди танцующих. Вот они оба вышли на край авансцены и остановились спиной к публике, так что все танцевали для них. Актер-слуга поднес хозяину дома стакан воды на подносе. Стае по установлен­ному рисунку подошел с другой стороны и остановился со своим подносом перед... Зотовым. Занятый репетицией Александр Федорович, вовсе не подыгрывая ему, взял с подноса стакан и спустился по лесенке в зал. Стасу это почему-то еще более помогло войти в роль. Он вообразил, что его, слугу, заметил важнейший из гостей и теперь, возможно, его сделают дворецким.

Репетиция наконец пошла. Режиссер'начал уточнять мизан­сцены, балетмейстер Валерия Дмитриевна сразу же приспосабли­вала к ним рисунок танца. Александр Федорович не уставал подбрасывать исполнителям новые задачи: то кавалерам и дамам придумывать друг против друга всевозможные заговоры, розыгры­ши; то возвращаться в пары и каждому общаться только со своей партнершей, предоставляя героя и героиню друг другу; после чего начинать исподтишка наблюдать за ними и за Тибальтом, тихо спорящим с синьором Капулетти. Во время диалогов Ромео и Джульетты музыка замолкала. Всем гостям предлагалось замирать без движения, оправдывая статику вниманием друг к другу. И лишь в паузах диалога они делали едва заметные движения, отчего чуть-чуть позванивали бубенцы и колокольчи­ки на их головных уборах. Таким образом и для глаза, и для слуха возникали незначительные акценты: приглашенные пони­мают, что завязывается что-то небывалое, опасное.

Затем гостям и слугам было предложено, не выдавая себя, проводить взглядами уходящего Ромео и продолжать незаметно наблюдать за Джульеттой...

Зазвенели колокольчики, замелькали догорающие канделябры. Гости важно, с ритуальными поклонами удалялись...

На вечернем занятии студии Стае попросил Галанову помочь разобраться, отчего так неодинаково ребята ощущали себя на сцене: сначала — будто тонущие, потом — как у себя дома. Вера Евгеньевна в ответ сказала:

— Внимание! Студийцы ждали.

— Я вам ответила. Не ясно?

— Внимание?

— Да. Попробуем исследовать, как вы чувствовали себя, на­чиная с момента выхода на сцену. Кто начнет?

— Мы вышли для показа репетиционных костюмов. Стояли без дела. Как под обстрелом,— сказал Вадим.

— Где было ваше внимание?

— Сцена огромная,— продолжал Боба.— На меня смотрят —

104

_из партера, из кулис... Одет я нелепо... И физиономия, навер­ное, глупейшая... Внимание было распылено.

— А когда двигали станок, появилось действие. Стало лег­ко,— включился Кирилл.

— Какое действие?

— Сценическое,— предположил Боба.

— Жизненное! — не согласился Антон.

— Мы же на сцене действовали!

_ Растянулся бы ты на сцене — тоже было бы сценическое? Ты же выполнял из твоей жизни задачу — двигал декорацию!

— Что было дальше?

_ Мы осматривали свои костюмы. Сосредоточились на них и на Глебе Аркадьевиче, который оценивал, какой вид у каждого. Тоже жизненное!

_ Потом Александр Федорович начал репетицию, и мы опять сдрейфили.

— Где было ваше внимание?

— В пространстве, в котором мы терялись. На режиссере! В зрительном зале! — вспоминал за всех Антон.

— Какое это было внимание?

— Сценическое!

— Стало быть, гости и слуги Капулетти думали о режиссере и публике?

— Жизненное, жизненное!

— Продолжу за вас,— сказала Галанова.— Видя, что вы все зажаты и внимание ваше распылено, режиссер переключил его с жизненных задач на сценические — через игры между действую­щими лицами. Он создал для вас атмосферу — маски, свет, в которой легче собрать внимание на том, что нужно не вам лично, а действующим лицам. Вы поверили, что господин Капулетти — хозяин дома, ему нужно понравиться; что разговор ведут не Инаева и Сланцев, а Джульетта и Ромео, который проник сюда без приглашения, из чего вот-вот может возникнуть конфликт. Вы видели реальные объекты: своих партнеров, источники света — канделябры под старину и современные театральные фонари, слышали разговоры, колокольчики на сцене и музыку в фонограм­ме, но относились ко всему этому, как если бы это были люди и предметы, которые окружали вас, жителей средневековой Италии на балу у Капулетти.

Профессиональный актер — хозяин своего внимания. Во-пер­вых, в жизни. Он по собственной воле без труда сосредоточи­вает его на любом объекте — зрительном, слуховом, осязатель­ном, вкусовом. Он умеет окрасить объект внимания своей фан­тазией — волшебным «если бы» Станиславского. Он сплетает внимание с действием, внешним или внутренним. Желая сосре­доточиться, например, на своем носовом платке, проверит, дей­ствительно ли это свежий платок, какой на нем узор, легко вообразит, что будет с этим платком, если сегодня хозяин его

105

потеряет. Фантазия при необходимости может перенести актера куда угодно, ну хотя бы в Венецию времен Шекспира; он во-. образит и поверит, что платок этот достался ему после гибели Яго... И если он почувствует, что на него смотрит множество глаз, мышцы его не скует зажим, воображение так же свободно будет вести его дальше, в неизведанные миры.

Тренируйте свое внимание постоянно. Это вам поможет не только на сцене...

Студийцы увлеклись игрой во внимание, то и дело задавая друг другу всевозможные задачи.

Вадим вычитал в «Работе актера над собой» Станислав­ского, что, кроме объектов-точек, таких, как поплавок в воде или жаворонок в небе, есть еще малый, средний и большой круги внимания, в которых существует человек в жизни. Такие же круги внимания актер должен уметь создавать для себя на сцене.

Ребята выходили на работу за два часа до репетиции, каж­дый в свой цех. Вадим, Антон, Тима учились монтировать де­корации, Денис весело орудовал инструментами, делая со столя­рами заготовки для бутафоров, Нина помогала бутафорам пре­вращать эти болванки в самые неожиданные вещи, Геля училась искусству шитья театрального костюма, Илья включился в работу по ремонту световой аппаратуры, Лида и Даша раскладывали по установленным местам реквизит для артистов, Инга и Ксана развешивали по гримуборным костюмы.

Но каждый день без десяти одиннадцать они были уже гото­вы к сценической репетиции.

Отдадим должное галановцам: за время выпуска спектакля не было ни одного момента, когда в чьих-либо глазах в театре можно было прочесть: кого, мол, взяли в серьезное дело! Ребя­тами руководил азарт опережения своих лет: им хотелось, чтобы все забыли, что они еще не сотрудники театра. Коллективный авторитет студийцев быстро рос. Никто больше не пытался сбить их с толку или подшутить; наоборот, все стремились объяснить, помочь. Ребята уже поняли, что всякая работа в театре тре­бует предельной точности, умения быстро и четко ориентиро­ваться.

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 179; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!