Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана
Я глубоко ошибалась, полагая, что плохое самочувствие касается исключительно моего душевного состояния. Едва Эдна успела вырулить на обочину, как то неважное, что скопилось у меня внутри, стало проситься наружу. Несмотря на отчаянные позывы, так из меня ничего и не вышло. Мое прежде надежное туловище стремилось вывернуться наизнанку, как двухстороннее пальто.
Если не вдаваться в подробности, дело было так: я почувствовала, что вся горю, зрение мое помутнело, и мы помчались восвояси. Когда мы подъезжали к дому, Эдна забибикала, и, выскочив на крыльцо, Сэм бросился нам навстречу. Пока он нес меня в дом, я мучилась от собственной беспомощности.
– А я‑то думала, что мне уже лучше, – заметила я.
– По крайней мере она по‑прежнему разговаривает, – сказала Эдна.
– Вот счастье‑то! – отозвалась я.
– Сэмюэл, посмотри на ее лицо.
– Бог мой! – потрясенно воскликнул он. – Как же это случилось?
Сэм принес меня в комнату и положил на кровать. Обливаясь потом, я изо всех сил пыталась стянуть с себя одежду, но пальцы отказывались слушаться.
– Мне так жарко, так жарко…
– Она плакала. Возможно, слезы смыли солнцезащитный крем, – обращаясь к Сэму, произнесла Эдна. – Юная леди, вы не забыли намазаться солнцезащитным кремом перед выходом на улицу?
Я покачала головой, ощущая, что мозги расплавились и вот‑вот польются из ушей.
– Может, мне нужно в больницу? – уточнила я и тут же потеряла сознание.
|
|
А потом начались видения. Я грезила, что Освальд пришел в мою комнату вместе с чемоданчиком, в котором Уинни хранила свои инструменты. Из ванной доносился звук льющейся воды, а сам Освальд, высунувшись из двери в коридор, крикнул:
– Принеси еще льда!
Затем в комнату влетел Сэм и сразу же направился в ванную, неся туда подносы со льдом.
– А сейчас что я должен делать? – спросил он у Освальда.
– Я сам позабочусь о ней. Если мне что‑нибудь понадобится, я сразу же позову тебя.
Закрыв дверь за Сэмом, Освальд направился ко мне. Похоже, он снова изображал ветеринара.
– Иногда я, конечно же, жую, но я не жвачное животное, – сострила я. Даже в грезах я не расстаюсь с чувством юмора.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Освальд.
Видение было таким реальным, что я даже ощутила жгучее прикосновение его руки к своему запястью, когда он решил проверить мой пульс. Его глаза приобрели нежно‑сизый оттенок, о чем я ему и сообщила.
– Нам нужно победить жар, – с улыбкой произнес он и начал меня раздевать.
Обычно видения извращают реальность, поэтому в моих грезах его действия казались не сексуальными, а просто до крайности умелыми. Однако это не мешало мне вздрагивать от прикосновения его рук. Он понес меня в ванную.
|
|
На поверхности почти заполнившей ванну воды плавали кубики льда. Освальд опустил меня в холодную воду, которая показалась мне такой же освежающей, как морской бриз. Наслаждаясь этим ощущением, я окунулась глубже. Как только моя голова оказалась под водой, Освальд выдернул меня на поверхность. Он схватил полотенце, окунул его в ледяную воду и положил мне на лоб.
– Милагро, не опускай голову под воду. Можешь сделать это ради меня?
– Освальд, я вполне разумна. Я серьезная и правильная молодая особа. – Снизу мне были особенно заметны его ресницы и медный оттенок волос. – У тебя красивые волосы.
– Спасибо. Пожалуйста, послушай меня. У тебя температура сорок, но мне нужно, чтобы ты не теряла сознание.
Он выбежал из ванной, а я, постепенно сползая под воду, из всех сил старалась сдержать данное Освальду обещание. Когда он вернулся все с тем же чемоданчиком, я приняла прежнее положение и принялась разглядывать ледышки, которые, покачиваясь, плавали вокруг моих грудей. Налив в стакан воды, Освальд открыл какую‑то пластиковую бутылочку и вытряс из нее две таблетки.
– Мил, ацетаминофен поможет облегчить жар.
|
|
– Это ты вызываешь во мне жар, Освальд.
Он сунул мне в рот таблетки и поднес к моим губам стакан, чтобы я смогла запить их. Затем достал из чемоданчика какой‑то тюбик.
– Мазь с антибиотиком поможет остановить воспаление, – пояснил он. – Она не щиплет.
Опустившись на колени перед ванной, Освальд осторожно намазал мое лицо.
– Освальд… – Я потянулась за его рукой и положила ее себе на грудь. – Освальд, а мое сердце все еще бьется?
– Да, Милагро, твое сердце бьется.
– А твое – бьется? – Я коснулась рукой его груди, но никакого биения не ощутила. – Ах, бедный Освальд, ты несмертный, и твое сердце не бьется!
Он подвинул мою руку влево. Теперь под ладонью ощущался ритм. Я улыбнулась.
– Значит, ты не бессердечен.
– Нет, Мил, – тихо произнес он. – Я стараюсь помнить об этом, даже если веду себя не так, как следовало бы.
– Я для тебя совсем ничего не значу? – спросила я, но так и не дождалась ответа, потому что меня прошила жуткая боль, острая как удар ножа. Я вскрикнула и в попытке стерпеть ее подтянула колени к подбородку.
– Что такое? – взволнованно спросил Освальд.
Боль пришла снова – на этот раз приступ был острее и длительнее, я была не в силах вымолвить ни слова.
|
|
– Милагро, ты можешь объяснить, что ты чувствуешь и где болит?
Боль была такая, будто мои органы кромсали острым ножом. Мне казалось, что смерть близка.
– Похоже, мне нужен ты, – сказала я, задыхаясь и глазами умоляя его о помощи.
Освальд понял, что я имею в виду.
– Это просто жажда, Мил, она ненастоящая, – возразил он, покачав головой.
Я схватила его руку и поднесла к своим зубам. Потом повернула ее так, чтобы увидеть голубые вены на запястье.
– Ну, пожалуйста, пожалуйста! – Меня снова корежила боль – да так, что я не обращала ни малейшего внимания на выплескивавшуюся из ванны воду. – Пожалуйста!
В глазах Освальда читалась паника. В конце концов он полез в чемоданчик и вынул оттуда что‑то блестящее и острое – скальпель. Когда Освальд провел им по своему указательному пальцу, тут же появилась тонкая алая полоска крови. Засунув его палец в свой рот, я принялась жадно сосать. Острая боль отступила, и я вдруг поняла, что замерзла. Мое тело покрылось гусиной кожей, я задрожала.
Освальд приложил ладонь к моему лбу.
– Слава Богу, – сказал он, – слава Богу.
Он вынул меня из ванны и завернул в полотенце.
Я прижалась к нему. Освальд обхватил меня руками. Никогда прежде я не чувствовала себя такой защищенной и любимой.
– Освальд, пусть так будет всегда.
– Зачем ты так поступаешь со мной? – застонал он и прижал меня к себе еще крепче. – Мне нужно, чтобы ты боролась. – Освальд прижал свои мягкие губы к моему лбу. – Мы преодолеем это.
А потом видение кончилось. Они всегда так быстро заканчиваются!
Глава шестнадцатая
Не девушка, а уродец
Уинни – вот кто работал моей сиделкой. Я поняла это, потому что, проснувшись ранним утром, обнаружила ее спящей в кресле под одеялом. Рядом стоял ее чемоданчик. Я бесшумно вылезла из постели и, поняв, что чувствую себя замечательно – так, как не чувствовала себя вот уже несколько недель кряду, – натянула поверх футболки халат.
Во сне лицо Уинни казалось по‑детски кротким. Ее глаза двигались под нежными голубоватыми веками, и я вдруг подумала: а что если ей снятся непристойные занятия с подозрительными личностями?
Я надеялась, что смогу в одиночестве поразмыслить о своем занимательном сне, но не тут‑то было. На кухне, опершись на стол, сидели Сэм и Эдна, все в той же одежде, что и накануне.
– Юная леди, мы думали, что вы… – начала было Эдна и снова замолчала.
Тут на кухню, еле волоча ноги, вошла Уинни; ее плечи покрывало одеяло. Она выглядела сильно уставшей.
– Мы очень волновались.
Поскольку я чувствовала себя великолепно, мне было непросто представить, что накануне я почти умирала.
– Спасибо за заботу, но со мной и правда все хорошо.
Я открыла холодильник и увидела там стеклянную мисочку с рисом и овощами. Когда я стала вынимать ее, миска выскользнула у меня из рук, упала на пол и вдребезги разбилась.
– Милагро, осторожнее! – воскликнул Сэм в тот самый момент, когда я ступила чуть в сторону.
Поначалу я не обратила внимания, что осколок пропорол мне ступню, и потому вскрикнула только через мгновение:
– О черт!
Вампиры засуетились и кинулись мне на помощь. Стоя на здоровой ноге, я наклонилась и вынула осколок из раны. Он напоминал омытый алой кровью серп. Мы все с изумлением проследили, как порез мгновенно затянулся и зарос кожей.
– Черт! – воскликнула я. – Что это было, черт возьми?
Сэм усадил меня на стул и вместе с Эдной принялся за уборку.
– Милагро, сколько раз в жизни ты болела? – с улыбкой спросила Уинни.
– По‑настоящему я никогда не болею. Разве что иногда у меня случаются головные боли.
– Я три раза проводила анализ, и у меня все время получался один и тот же результат. Норма лейкоцитов в крови – до одиннадцати тысяч на миллилитр. Если организм борется с пневмонией, количество белых кровяных телец может повыситься до двадцати тысяч.
– А сколько у меня? – поинтересовалась я.
– У тебя количество лейкоцитов достигает ста десяти тысяч. Никогда в жизни не видела ничего подобного!
– Я так и знала, что эта девушка – из ряда вон, – вздохнула Эдна. – Я иду спать. Предлагаю и всем остальным немного отдохнуть, поскольку кризис у Милагро миновал.
Проходя мимо, она на мгновение задержала свою руку на моем плече.
– А что насчет моей ноги? Почему она так быстро зажила?
– Я очень рада за тебя, – ответила Уинни. – У нас всё заживает точно так же. Пока не удается выделить ген, отвечающий за ускорение заживления. На наш взгляд, вполне вероятно, что на этот процесс одновременно влияют сразу несколько факторов.
– Но к вашему генофонду я не имею никакого отношения, – возразила я.
Уинни потерла бровь и сказала:
– К сожалению, я не могу этого объяснить. Мы просто знаем то, что мы знаем.
Сэм взглянул на изможденное лицо Уинни и заметил:
– Думаю, нам стоит последовать совету бабушки и немного отдохнуть. – После чего увел Уинни из кухни.
Я не знала, радоваться мне или огорчаться, что я превратилась в уродца; ликовать или убиваться по поводу того, что теперь на мне все будет заживать без участия врача; веселиться или впадать в уныние оттого, что эпизод с Освальдом был всего лишь сном. Мне необходимо было срочно занять чем‑нибудь свои мозги, и я решила, что пришло время вернуться к творчеству.
В моем романе речь шла об умной, сексуальной латиноамериканке, которой случайно выпало работать секретаршей у лоббиста в корпорации, ворующей землю у обедневших жителей Центральной Америки. Там также действовал красавчик активист и толпы зомби, представлявшие бесправных пролетариев.
Я открыла пишущую машинку и, проведя серию экспериментов, поняла, как можно ровно вставить в нее лист бумаги. Чтобы напечатать первую страницу вместе с названием – «Вот откуда это вуду», – мне пришлось изо всех сил долбить по клавишам. Исправлять текст на пишущей машинке было сложно. Стоило только начать запечатывать слова буквой «х», как страница становилась похожей на текст, прошедший цензуру в ФБР. Я решила вести себя как акула – двигаться только вперед.
За окном, у которого стоял мой стол, виднелось ореховое дерево, а чуть дальше, на холме – виноградник. Я работала и смотрела в окно на бесконечное небо, цвет которого менялся от черного и кобальтового до лазурного. Кажется, был рассказ, начинавшийся со слов: «Никто из них не знал цвета неба»' [45]. Я‑то знаю этот цвет. Оно прозрачно‑голубое, как безумные, безумные глаза Себастьяна.
На рассвете я сделала перерыв и решила направиться в библиотеку. Там меня привлекла полка за стеклянными дверцами. На ней стояло пять изящных книжек, которые оказались сборниками рассказов Дэны Франклин, прежней владелицы моей пишущей машинки.
Я взяла одну из книг и открыла ее на фронтисписе. Это было первое издание. В содержании фигурировали следующие заглавия: «Девушка и ее банкир», «Ожидание корабля в Париж», «Плач над разлитым джином», «Обед для дурака», «Мой городской костюм» и «Пожалуйста, исполните мою прихоть».
Приняв красивую позу на фиолетовом двухместном диванчике, я прочитала два первых рассказа. Восхитительный стиль автора, снабженный массой колкостей, показался мне знакомым. Действие рассказов происходило в больших городах, где женщины носили шикарные шляпы и крутили интрижки, тогда как мужчины играли, много пили и внезапно влюблялись в собственных жен, чем повергали в уныние любовниц.
Я закрыла книгу и оглядела заднюю сторону суперобложки, но никакой информации о Франклин там не было. По всей видимости, она вела как раз такой образ жизни, какой безуспешно пыталась вести я, когда жила в городе. Только в случае с моей жизнью благожелательного посла придется заменить на хама‑студента, дизайнерскую одежду – на поношенные сарафаны с распродаж секонд‑хенда, а хоромы в пентхаусах – на кишащий крысами подвальный этаж.
В моем желудке заурчало, и я вдруг поняла, что страшно проголодалась. Я пошла на кухню, чтобы сварить кофейку и испечь кукурузную лепешку. Только я закончила накрывать на стол, как по лестнице спустилась Эдна. Она выглядела бодрой и отдохнувшей, словно всю ночь проспала в обтянутом бархатом гробу.
– Ну‑ну, я сейчас упаду в обморок от изумления, – заявила она.
– Тогда лучше сядьте.
Вскоре к нам присоединились Сэм и Уинни, и мы принялись завтракать как счастливая семейка ходячих героев средневековых легенд.
– Сэм, а ты знаешь, где сейчас находится Себастьян? – осведомилась я.
– Он по‑прежнему в городе и, возможно, надеется, что ты рано или поздно вернешься. Думаешь, он стал бы искать тебя у родителей?
Я пожала плечами.
– Он прекрасно знает, что, если мне нужна помощь, я отправлюсь к ним в последнюю очередь.
Себастьян был в курсе, что молоко человеческой доброты никогда не потечет из грудей моей матери, так как она считает, что от этого груди обвиснут.
– А у твоих друзей?
Из всех своих университетских друзей я поддерживала отношения только с Нэнси, но та поклялась хранить тайну. Я вдруг вспомнила, что мне необходимо найти способ отправиться на ее девичник, иначе я рискую впасть в вечную немилость.
Сэм нервно теребил браслет своих часов.
– Что ты мне не договариваешь? – поднажала я.
Он поморщился.
– Сегодня звонил Гэбриел. Прошлой ночью КАКА проникли в твою квартиру и вывезли оттуда несколько коробок.
– Минуточку! – воскликнула я, чувствуя себя жертвой насилия и приходя от этого в ярость. – Взлом и вторжение – это дело полиции. Гэбриел мог бы заявить о случившемся анонимно.
– Себастьяну ничего не стоит заявить, что он твой старый друг и что ты, мол, попросила его привезти тебе какие‑нибудь вещи, – совершенно справедливо возразил Сэм. Он умолк, словно обдумывая что‑то.
– Что еще? – осторожно спросила я.
– Один из взломщиков с помощью краски‑спрея нанес на стену над твоей кроватью граффити – «Сгори в аду, темнокожий суккуб».
Я разразилась целой тирадой ругательств, а потом добавила:
– Неужели это не поможет копам понять, что КАКА мне не друзья?
– Это все пустяки по сравнению с тем, что члены КАКА обычно творят внутри страны и за ее пределами. Взять, например, их активное участие в разорении государства, вымогательство и взяточничество… Возможно, они думали, что у тебя есть адрес Освальда или информация о его семье.
Созданное теплым кукурузным хлебом счастье куда‑то улетучилось.
– Значит, Себастьян и его неофашистская милиция могут беспрепятственно грабить мою квартиру?
– Юная леди, в самом деле, вы так сгущаете краски! – прокомментировала Эдна, мельком взглянув на меня.
– Хорошо, Эдна, а как бы вы это описали?
– Мне‑то зачем такое описывать? Не я же строю из себя писательницу!
По непонятной мне причине Сэм и Уинни посчитали эту реплику смешной.
Я безумно злилась на Себастьяна и раздражалась из‑за того, что вампиры, судя по всему, не считали кражу таким уж страшным событием, поэтому я решила встряхнуться и отправилась на прогулку.
Собаки трусили рядом со мной, а я старалась серьезно обдумать сложившуюся ситуацию. У меня мурашки бежали по всему телу от мысли о том, что Себастьян роется в моих вещах, лапает мое нижнее белье, читает мои письма, глумится над моим скромным скарбом. Несомненно, он посчитает меня полной идиоткой из‑за того, что я храню напоминания о тех временах, когда мы были вдвоем.
Солнце светило над великолепными холмами, окружавшими долину. Я заметила белого журавля, стоявшего на берегу ручья, как раз там, где начинался маленький прудик. Отчаянно лая, собаки рванули вперед, и птица, грациозно взлетев, исчезла из виду.
– Фу! Нельзя! Нельзя!
От внезапного окрика я вздрогнула и тут же увидела Освальда, сидевшего на валуне. Он встал и пояснил:
– Собаки знают, что им нельзя допекать цапель.
– А я подумала, что это журавль, – нервно ответила я.
– Журавли крупнее, – объяснил он. – А это белая цапля. Им нравится ловить здесь рыбу.
– Ой, а я и не знала, что они так далеко улетают от моря.
– Да, улетают. – Освальд немного помолчал, а потом тихо спросил: – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Судя по всему, теперь мой организм обладает способностью мгновенного заживления любых ран. – Слова еще не слетели у меня с губ, а я вдруг поняла, что звучит это и вправду поразительно.
– Я только что видел Уинни: она ехала на работу. От нее я это и узнал.
– Тебе такое не кажется странным?
– Ты удивительная девушка.
Его ясный взгляд действовал на нервы, поэтому я заявила:
– Ладно, пойду‑ка я назад.
Я думала, что Освальд останется там, где был, но он принялся вышагивать рядом со мной. Я смотрела строго вперед. Освальд то и дело наклонялся, чтобы приласкать собак или бросить им палку.
Когда он заговорил, голос его показался мне очень громким:
– Ты выглядишь гораздо лучше.
Напоминая себе, что поведение должно быть нейтральным, я ответила:
– Я себя и впрямь лучше чувствую.
– При сильном жаре у людей часто бывают видения.
– У меня не было никаких видений, – с опаской проговорила я, мучаясь сомнениями: вдруг во сне я что‑то сказала об Освальде, а Уинни услышала?
– Не было?
– Я ничего такого не помню. И по гроб жизни буду благодарна Уинни за то, что она позаботилась обо мне, провела со мной целую ночь и сделала все, чтобы я выкарабкалась.
Освальд улыбнулся своей кособокой улыбкой.
– Уинни заботилась о тебе?
– Да, все время. Она очень предана своему делу, – многозначительно добавила я, стараясь напомнить Освальду о качестве, которое он особенно любил в своей невесте.
Несколько минут между нами царило неловкое молчание, потом Освальд спросил:
– Ты любишь птиц?
Ну и вопросики у него!
– Я высоко ценю их роль в экосистеме, – ответила я. – Журавли и белые цапли очень даже красивые. Мне, конечно же, нравятся воробушки и малиновки. Сомневаюсь насчет тех, кто питается падалью. А вот колибри – прелесть.
– А что ты думаешь о курицах?
– Очень вкусные, если пожарить.
– Не в виде еды. Как ты относишься к курицам как к животным?
– Я еще не сформировала какого‑либо отношения к курице.
– Рад слышать, что у тебя нет предубеждения против них, – сказал Освальд и взглянул на меня. В его глазах плясали смешинки.
– Я хотела бы услышать какой‑нибудь разумный аргумент за или против породы куриных, – продолжала занудствовать я.
Освальд расхохотался. Я почувствовала, что мы перешли на безопасные темы, и облегченно засмеялась тоже.
– Последнее время многие девушки считают слово «курица» оскорблением.
– Увы, это издержки городской жизни.
Освальд поднял из травы старый теннисный мячик и легким движением запустил его вдаль.
Стремясь обнаружить еще какую‑нибудь нейтральную тему, я рискнула задать такой вопрос:
– Освальд, а как поживают твои занятия по ветеринарии?
Оборот, который приняла наша беседа, пришелся ему по вкусу, и он широко улыбнулся:
– Думаю поступить на учебу в следующем году.
– Что ж, удачи. Ты соответствуешь всем требованиям?
– Вроде бы да, – беспечно ответил он. – Может, напишешь для меня рекомендательное письмо? Буду тебе очень благодарен.
– Уверена, что ты отыщешь кого‑нибудь более авторитетного для написания рекомендательного письма, – возразила я. – Однако я всегда могу подтвердить, что тебе близко все животное.
– Отлично. Подтверди, что я обладаю природным чутьем на инстинкты животных и понимаю, что чувствуют звери, даже если порой они неспособны выразить свои желания. – Уголки его красивых губ поплыли вверх.
В моей голове зародились нехорошие мысли, и мне вдруг захотелось перейти на более безобидную тему.
– Освальд, ты обещал мне помочь всем, чем можешь.
– М‑м‑м, – пробормотал он в ответ. И это было очень настороженное «м‑м‑м».
– Моя подруга организует девичник. Это будет в городе. – Я назвала ему время и дату и потребовала: – Ты дашь мне свою машину.
– Не уверен, – запротестовал было Освальд. – Гэбриел сказал, что КАКА по‑прежнему…
– Ой, даже не начинай все это, Освальд Грант. Во‑первых, я все равно поеду. Во‑вторых, Гэбриел об этом не узнает. В‑третьих, ты меня отмажешь.
– А что в‑четвертых? – мрачно поинтересовался Освальд.
– В‑четвертых, ты обещал.
Вид у него был нерешительный.
– А что если я скажу Гэбриелу и остальным?
– Хочешь удержать меня против воли? – спросила я и тут же пожалела об этом.
– Если тебе так приспичило, я поеду с тобой. И даже изобрету какую‑нибудь отмазку, – заявил он. – Кто‑то ведь должен проследить, чтобы ты не нарвалась на неприятности.
– Что ж, звучит успокаивающе, – саркастично заметила я. – Ты ведь никогда не доставлял мне неприятностей!
Я была страшно рада, что скоро увижусь со старушкой Нэнси, но торжествующую улыбку мне удалось‑таки сдержать.
Мы натолкнулись на Эдну, которая шла из конюшни с корзиной, полной свежих яиц.
– Освальд, – обратилась к нему Эдна, – о чем это ты тут распространяешься?
– Доброе утро, бабушка. Я просто рассказываю Мил о том, что хочу пойти в ветеринарную школу.
– Ничего глупее в жизни не слышала. – Эдна отмахнулась от него и пошла в дом.
Наклонившись ко мне, Освальд тихо сказал:
– Видишь, никто не поддерживает моих интеллектуальных устремлений.
Его взгляд скользнул ниже и остановился на моей груди. Ага, интеллектуальные устремления, клянусь своей отощавшей задницей!
– Что ж, у меня куча дел и встреч, – проговорил он и помчался прочь по направлению к коттеджу. Собаки радостно потрусили за ним.
В этот день я написала несколько страниц, то и дело прерываясь, чтобы представить себе, как будет выглядеть сцена мести Себастьяну Беккетт‑Уизерспуну. Один француз сказал, что месть – это блюдо, которое следует подавать холодным. Но если представится такая возможность, мое возмездие будет не менее жгучим и болезненным, чем стручок хабанеро' [46], приложенный к свежей ране.
Глава семнадцатая
Разум и бесчувственность
Когда Эрни закончил возведение ограды, мы с Эдной отправились покупать растения. Я заранее разработала маршрут по лучшим питомникам округи. Я уже ждала возле машины, когда госпожа Грант вышла из дома в классной белой блузке в дырочку, широких светло‑голубых брюках и дорогих белых шлепках.
– Эдна, мне так не хватает моей одежды!
– О своих родителях вы и не вспоминаете, а вот одежды вам, видите ли, не хватает.
– Одежда обращалась со мной гораздо лучше.
– Я видела кое‑что из вашей одежды и позволю себе не согласиться, – коварно заметила она.
Вместо того чтобы поддаться соблазну и сказать что‑нибудь колкое, я спросила:
– Как вы думаете, сможем ли мы отправиться за одеждой, после того как купим растения?
– Короче говоря, поехали, – только и ответила мне Эдна.
Я поняла, что сегодня день буквы «К» – все будет Кратко, Колко, Крикливо, Критично, Классно, Коварно и так далее. Подумав о том, что может ждать меня впереди, я постановила: нужно быть Крайне любопытной.
Мы решили ехать на грузовике. Эдна с легкостью управлялась с ним на спусках и поворотах.
– Эдна, а где вы росли?
– Вы что, решили устроить мне экзамен?
– Обычный вопрос. Такой часто задают друг другу девушки попутчицы.
– Бог мой! А потом вы предложите ограбить заправочную станцию и станцевать на барной стойке.
– Вот быть колючей, Эдна, совершенно необязательно, – сказала я: мне всегда нравилось танцевать на барной стойке.
Я откинулась на спинку сиденья. Если уж начистоту – невозможно наглядеться на загородные пейзажи в тонах шартреза, пурпурные поля, усеянные люпинами, и поросшие желтой сурепкой холмы. Мы проезжали мимо нарочито гигантских владений виноделов, скромных ранчо и полуразвалившихся хибар.
– Видите те деревья с розовыми цветами, Эдна? Это самые настоящие западные церсисы.
– Вас отец обучил садоводству?
Сначала я удивилась ее осведомленности насчет моего отца, а потом вспомнила, что вампиры ознакомились с моей неавторизованной биографией.
– Нет. Он отличный специалист по лужайкам и подстриганию растений. Ему нравятся самшит, можжевельник и другие зеленые насаждения, не требующие тщательного ухода.
– Значит, мама?
Мой смешок показался грубым даже мне самой.
– Моя мать Регина никогда не станет марать руки землей! Нет. Один из папиных сотрудников работал садовником в Никарагуа.
Я рассказала Эдне про Цезаря, мужчину средних лет, обожавшего обильные зеленые насаждения. Он показал мне, как исследовать рост корней, определять заболевания, и научил любить все растения – и обычные, и диковинные.
– Я была его протеже, – заключила я. – А вы когда‑нибудь были чьей‑нибудь протеже?
– Эйнштейн связывал со мной большие надежды.
– Альберт Эйнштейн?!
– Видели бы вы сейчас свое лицо, – усмехнулась Эдна, припарковывая машину.
– Ха‑ха‑ха, просто обхохочешься, – передразнила я.
Прежде чем выбраться из машины, я посильней надвинула шляпу на лоб. У меня не было времени чувствовать себя дурой – мы прибыли в замечательный семейный питомник, специализировавшийся на тех сортах роз, которым было уже больше ста лет. Розы, увивавшие ограду, хозяева подрезали идеально.
Мы прогулялись по рядам, и тут из лавки навстречу нам вышла некрасивая женщина маленького роста и осведомилась:
– Может, вам помочь?
– Тот, кто подрезает ваши розы, – настоящий мастер, – похвалила я.
– Это я, – призналась дама.
Мы начали увлекательное обсуждение различных методов подрезания, а Эдна тем временем продолжала прогуливаться, читая описания растений, которые кто‑то нацарапал от руки на ламинированных карточках.
Госпожа Грант отдала предпочтение кремовым цветам, а я заметила:
– Белые розы идеально смотрятся в вечернем саду. Они почти светятся в темноте.
Мы выбрали несколько чайных и гибридных мускусных роз. Мое сердце дрогнуло, когда я увидела потрясающе здоровую розу эглантерию в восьмилитровой кадке.
– Эдна, это же шекспировская дикая роза! «Я знаю грядку, где цветут в избытке Фиалки, дикий тмин и маргаритки И где кругом густой шатер возрос Из жимолости и мускатных роз»' [47]. У вас должна быть такая.
– Прекрасно. Я беру ее. А теперь выберите что‑нибудь для себя.
Я внимательно огляделась. Из уважения к вампирам я выбрала китайскую розу с кроваво‑красными цветами.
Хозяин следующего питомника, коренастый мужчина средних лет, прочитал Эдне восторженную лекцию о фруктовых деревьях. Он был крайне настойчив и даже сделал скидку на хурму и три шпалерных груши, которые будут увивать ограду. Я прихватила несколько красивых лиственных кустарников.
Хозяин даже вызвался переставить растения в кузове нашего грузовика, чтобы разместить молодые деревья. Пока мы наблюдали за его действиями, я призналась:
– Эдна, я уже рассталась с первоначальным планом посадок.
– Будем обедать или нет?
День клонился к вечеру, и я проголодалась.
– Я хочу обедать, но мы абсолютно утратили идею нашего первоначального плана посадок.
– Ну и что? Здесь неподалеку чудесное мексиканское заведение.
– Мы забыли купить сирень.
– Мы можем купить ее в следующий раз; – возразила Эдна, и я чуть не захлопала в ладоши от радости.
Мы подъехали к маленькому кафе с выцветшей вывеской, на которой значилось: «Гриль Джо». Пройдя через дверь, защищенную специальным экраном от насекомых, мы оказались в темном прохладном зале, в котором стояло шесть столиков, покрытых яркими клеенчатыми скатертями. От запаха печеной фасоли и свинины карнитас у меня потекли слюнки. Календарь пекарни, специализировавшейся на тортильях, венчало следующее изображение: мускулистый ацтекский воин тащит полногрудую деву на пирамиду. Реши какой‑нибудь фанатик вырезать мне сердце, я отбивалась бы и орала, даже если бы он оказался первым красавцем.
– Курица в соусе моле – это всегда хорошо, – заметила Эдна.
– Звучит потрясающе.
Официантка принесла корзинку теплых чипсов, и Эдна заказала нам курицу в моле и по бокалу «Богемии».
Я поймала на себе ее взгляд и спросила:
– Да?
– Вы ведь в принципе жизнерадостная девушка, верно?
Дожевывая чипс, я задумалась над вопросом Эдны.
– Моя бабушка часто говорила, что я просыпаюсь счастливой.
– Вы любили ее больше матери?
– Это она любила меня больше, чем моя мать Регина, – улыбнувшись, весело проговорила я. Поскольку я уже наполовину опустошила свой бокал с пивом, говорить на эту тему мне было гораздо проще, чем обычно. – Моя мать Регина перепробовала все возможные средства, чтобы не забеременеть. А когда это все же случилось, она просто перестала есть, так что врачу пришлось положить ее под капельницу. На последнем сроке беременности она каталась на горных лыжах. А потом «забыла» меня в торговом центре, когда мне было всего три месяца.
Было заметно, что Эдна изо всех сил старается сохранять невозмутимое выражение лица – возможно, просто потому, что она уже прикончила все свое пиво. Потом у нее все же вырвался смешок. И к заключительному пассажу моей речи, который звучал примерно так: «Она купила надувной бассейн и оставляла меня играть там без присмотра. Когда мне было три года, она заявила, что я уже могу сама переходить улицу. Она кормила меня мясными изделиями с истекшим сроком годности!» – мы уже просто рыдали от смеха.
– Какой ужас! – с трудом выговорила Эдна.
– Ну, они не такие уж противные, если вылить на них побольше кетчупа.
Потом я рассказала госпоже Грант, как бабушка в конце концов пригрозила, что, если со мной еще что‑нибудь случится, она заявит в полицию.
– Именно бабушка, моя abuelita' [48], воспитывала меня с четырех и почти до десяти лет. К родителям я ездила только на выходные.
Нам принесли еду. Эдна заказала еще пива.
– А что было потом?
– Бабушка погибла в автомобильной катастрофе, и моя мать Регина прекратила отношения со всеми другими родственниками.
Я пожала плечами. Переезд из уютного, заставленного мебелью бабушкиного дома в родительское безжизненное, стерильное, белое жилище стал для меня шоком.
– Почему вы ее так называете – «моя мать Регина»?
– Потому что мне проще относиться к ней как к вымышленному персонажу, а не как к живому человеку.
– А ваш папа?
– О, папа готов целовать землю, по которой она ходила. – Когда я оплакивала бабушку, моя мать Регина запирала меня в детской, которая находилась в глубине дома, вдали от нее и отца. – Моя подруга Нэнси считает мою мать Регину социопаткой.
Я изо всех сил старалась сдержать слезы, которые уже стояли у меня в глазах.
– Нет ничего плохого в том, что вы оплакиваете потерю любви, юная леди, – сказала Эдна, погладив меня по руке.
– Ой, плохо будет, если наша еда остынет, – заявила я, исполнившись решимости не позволить моей матери Регине испортить нам обед.
После еды мы купили несколько многолетних и однолетних растений, лекарственные травы, семена, садовые ножницы, кожаные перчатки и крепкие садовые совки. Теперь у меня было все необходимое для работы в саду, а вот в прочих областях жизнедеятельности по‑прежнему оставались пробелы.
– Я прошу прощения, Эдна, но мне нужна кое‑какая новая одежда, а денег у меня нет.
– Новая одежда вам совершенно ни к чему. Никто вас не видит, и к тому же сейчас вы одеты куда лучше, чем в тот день, когда только приехали.
– Раньше у меня был потрясающий гардероб и одежда мне просто необходима.
– Зачем? Я думала, вы собираетесь писать. Какая одежда нужна для работы за пишущей машинкой?
Я не могла сказать Эдне, что мне необходим стильный пюсовый прикид для вечеринки, которую устраивала Нэнси, поэтому решила подойти к проблеме с другой стороны.
– Уверена, что Дэна Франклин надевала невероятно эффектные наряды, когда садилась писать. Откуда взяться вдохновению, если я чувствую себя ужасно серой и бесцветной?
Удивительное дело – Эдна сдалась. Она повезла меня в зажиточный городок, располагавшийся с другой стороны горы. Пока она искала парковку, я разглядывала витрины бутиков. Большинство из них придерживались эстетической теории «сексуальное – слишком вульгарно», которую я никак не могла взять в толк. Наконец Эдна остановила машину, выбралась из нее и повела меня по улице.
– Сюда, – скомандовала она, остановившись возле магазина с вывесками «Ваша засохшая роза» и «Благотворительная лавка поставщиков винограда». Возможно, она посчитала, что мне необходим корсет на китовом усе.
Заметив мое разочарование, она рявкнула:
– Вы испытываете мое терпение!
К чести Эдны стоит заметить, что в лавке не нашлось ни шелковых чулок, ни турнюров, ни прочих исторических одеяний. Я посмотрела в словаре слово «пюсовый». Сам оттенок, светлый пурпурно‑красный, казался гораздо более привлекательным, чем то слово, от которого произошло его название и которое обозначало «блошиный цвет». Я осмотрела все вешалки в поисках пюсовых товаров, но мне удалось найти только одну вещь – открытое коротенькое вязаное платье темно‑сливового цвета, которое было на размер меньше, чем нужно, а потому демонстрировало все недостатки моего лифчика времен Второй мировой войны. Решив, что тема вечера куда важнее, чем мое тщеславие, я все‑таки купила платье.
Потом я обнаружила обтягивающее ярко‑розовое платье без рукавов, узкие брюки капри из бирюзового шелка и такой же короткий облегающий топ, черную шифоновую юбку, которая красиво облегала мою пятую точку, и белый кашемировый джемпер, расшитый бисером. А еще я выбрала симпатичные бежевые босоножки на каблуках, ремешки которых украшали маленькие ракушки, простые черные мокасины и – о счастье! – босоножки под шкуру леопарда на шпильках.
– Спасибо, Эдна, – поблагодарила я, когда мы вышли из магазина. – А куда нужно идти за нижним бельем?
– У вас уже есть отличное белье.
– Нету. Все мои лифчики выглядят мятыми. Смотрите, – сказала я и, чтобы проиллюстрировать свои слова, показала ей грудь. – Меня убивает, когда люди смотрят и думают, что я не в состоянии купить подходящий бюстгальтер. – Подросток, проходивший в этот момент мимо, хихикнул. – Понимаете, о чем я?
– Уверена, что, глядя на вашу грудь, они думают совсем не об этом.
– Эдна! – обратилась я к ней и процитировала Дэну Франклин: – Пожалуйста, исполните мою прихоть.
Эдна взглянула на меня своими кошачьими глазами, и я вдруг подумала, что она, сидя в этой глуши, и вправду зазря растрачивает свой талант соблазнять и бросать пожилых сановников.
– Вы ведете себя нелепо. Почему нельзя просто сказать, что вы хотите купить красивое белье?
Я перебрала несколько вариантов ответа и решила сказать правду.
– Это звучит так легкомысленно.
– Легкомыслие порой необходимо, юная леди. Женщина должна радовать себя хорошим бельем.
– Отлично. Мне хочется купить хорошее белье, чтобы порадовать себя.
Она отвела меня в магазин, в котором у входа были выставлены блеклые одеяния из натуральных материалов, а в глубине – изысканное европейское белье. Продавцы приветствовали Эдну так подобострастно, что я невольно задалась вопросом: какое же белье лежит у нее в шкафу? Моя патрона вручила мне пачку наличных и отправилась ждать меня в кафе на углу.
Я никак не могла решить, что приличествует надевать по‑настоящему серьезной женщине – скромное белое кружевное, практичное черное или красное шелковое белье. Мне подумалось, что разумней будет купить всего понемногу, что я и сделала.
Путь к кафе лежал мимо магазинов, торговавших обувью, винами и импортными товарами для кухни. Мое внимание привлек магазинчик под названием «Оахака», и я заглянула в него. В лавочке было море товаров из Мексики: матовая черная керамика, серебряные украшения, изображения Гваделупской Девы и цветы из гофрированной бумаги.
За прилавком стояла худенькая девица в свободном одеянии а‑ля Фрида Кало.
– Hola' [49], – сказала она.
Черные волосы продавщицы были заплетены в косички и обмотаны вокруг головы, образуя нечто вроде короны; над ее большими темными глазами изгибались брови‑гусеницы, а губы оттеняла ярко‑красная помада. Мне вдруг ужасно захотелось сбегать на ранчо и подкрасить брови карандашом.
– Hola, – ответила я. – Классные вещички.
– Спасибо. Я езжу за ними несколько раз в год, – любезно пояснила она без всякого акцента. Девушка оказалась такой же, как и я, ассимилировавшейся латиноамериканкой.
– Классная работа, – позавидовала я. – Твоя семья родом из Оахаки?
– Да. И еще из Таско. Там я и покупаю большую часть украшений.
Я обнаружила миниатюрную полочку, наполненную крошечной кухонной утварью. Мне показалось, что она может понравиться Эдне, поэтому я взяла ее и направилась к прилавку. Хозяйка магазина упаковала ее в бирюзового цвета сумочку, и я радостно вышла из магазина.
Стоило мне оказаться на тротуаре, как я услышала пугающе знакомый голос:
– Милагро!
Обернувшись, я встретилась взглядом с Кэтлин Бейкер, которая, равно как и ее спутница, была перегружена сумками. Я снова зашла в магазин и спросила хозяйку:
– Здесь есть запасный выход? Там кое‑кто, с кем бы мне не хотелось встречаться.
Через минуту я уже сидела за яркой клеенкой, согнувшись в три погибели под прилавком.
– Вот чертовщина! – воскликнула Кэтлин, зайдя в магазин.
– Что такое? – осведомилась ее подруга.
– Странное дело, – ответила Кэтлин. – Клянусь, я только что видела девушку, которая была моим литературным консультантом.
Послышался звук приближающихся к прилавку шагов.
– Скажите, мисс, а разве секунду назад сюда не заходила молодая женщина?
– Простите, нет, синьора, – отозвалась хозяйка магазина.
– Давно пора прекратить мешать водку с викодином, – заметила спутница Кэтлин. – Это врач тебя расстроил. Никакой «зависимости» от пластической хирургии не существует. Ты просто слишком хорошо воспитана, чтобы плохо выглядеть.
– Эта девушка, Милагро, исчезла неизвестно куда, – сказала Кэтлин, не обратив ни малейшего внимания на замечание своей подруги, – а Себастьян Беккетт‑Уизерспун страшно хочет ее найти.
При упоминании Себастьяна мое сердце остановилось.
– Не знаю зачем, – продолжала болтать наследница хлебного бизнеса. – Если хочешь знать правду, она всегда немного напоминала шлюшку. Может, это только я считаю, что настоящие груди выглядят неуклюже?
– Ой, нет, они ужасны, такие уродливые и трясучие! – подтвердила ее подруга. – Но, возможно, Себастьяну это нравится.
И они принялись смеяться надо мной.
– Сомневаюсь. Он встречался с замечательной девушкой, Тесси Кенсингтон. По‑настоящему утонченной, из великолепной семьи.
Так, значит, Себастьян вернулся к Тесси. Чего и следовало ожидать.
К тому времени, когда они выбрали и оплатили несколько светильников, одно миниатюрное ретабло' [50] и три серебряных браслета, я уже изнывала от боли в коленях и спине.
Когда они наконец ушли, я расправила ноги и потянулась.
– Спасибо, что спрятала меня.
– De nada' [51], – ответила хозяйка магазина и, оглядев меня, добавила: – Не обращай внимания на этих мерзких viejas' [52]. Ты отлично выглядишь.
– Спасибо за все, – поблагодарила я.
Предварительно выглянув на улицу, я помчалась в кафе.
– Где вы были? – спросила Эдна и, не дожидаясь ответа, прошествовала к машине.
Если бы я сообщила ей, что попалась на глаза знакомой Себастьяна, вампиры больше никогда не выпустили бы меня из ранчо. И потом – какова вероятность снова встретиться с кем‑нибудь, кто меня знает? Я сказала Эдне, что закопалась в книжном магазине, а сама исподтишка поглядывала назад: не едет ли за нами синий «Мерседес» Кэтлин.
Расслабиться мне удалось только тогда, когда мы приехали на ранчо и я увидела двух потных, грязных мужчин, сидевших в саду на валунах. Эрни и Освальд обложили клумбы камнями, привезенными на тачке с ручья.
– Надеюсь, ты не против, – сказал Эрни. – Мы решили набрать камней. Я подумал, что эти серые тебе понравятся.
Большинство темных, синевато‑серых камней были шириной около тридцати сантиметров.
– Они чудесные, – одобрила я. – Спасибо.
– Замечательно, Эрни, – похвалила Эдна. – Освальд, тебе что, больше нечем заняться, кроме как помогать Эрни?
Что бы ни делал ее внук, он неизменно вызывал раздражение бабушки.
Освальд опустил голову.
– Думаю, мне пора заняться бумагами, – сказал он и, как я успела заметить, подмигнул Эрни.
И чем только он занимается в своем коттедже? Вряд ли ведь изучает ветеринарию. Освальд двинулся прочь, а я стала смотреть ему вслед. На нем была футболка с надписью: «Играешь на аккордеоне – отправляйся в Котати' [53]. Это закон», и эта футболка свободно спадала с его мускулистых плеч на великолепную, упругую… Тут я оборвала себя. Я снова путаю рьяного и умелого Освальда из своих нелепых видений с тем мужчиной, который он и есть на самом деле, – никчемным ничтожеством.
Поняв, что Эдна и Эрни наблюдают за мной, я изобразила на своем лице невозмутимое выражение:
– Эрни, помоги мне, пожалуйста, разгрузить машину.
Когда мы вынимали деревья из кузова, я произнесла будничным тоном:
– Похоже, Эдна не в восторге от Освальда.
Эрни посмотрел на меня как на дуру:
– Он ее любимчик.
– Но она же все время его критикует.
– Ой, она всегда такая, и с тобой тоже. Ты ведь не относишься к этому серьезно, верно?
Я и не собиралась признаваться, что мне начинают нравиться колкости Эдны и возможность реагировать на них.
– Не‑а.
– И Освальд тоже. Есть вопросы, в которых они не сходятся, но все равно очень любят друг друга. – Эрни прислонился к грузовику и отбросил со лба свои черные волосы. – Они непростые люди, mi amor' [54].
Глава восемнадцатая
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 242; Мы поможем в написании вашей работы! |
![](/my/edugr4.jpg)
Мы поможем в написании ваших работ!