Золото гипербореи и серебро ислама
Далеко не случайно, что, занимаясь своей книгой в жарком египетском Фустате, Ал-Мас’уди, подобно многим своим арабским коллегам, рассказывал читателям о главном богатстве недоступных и манящих северных земель – о драгоценных мехах, о баснословно дорогой пушнине. Ведь именно благодаря этому истинному «золоту» Гипербореи интерес не только античных географов, но и великих царей мира к самым отдаленным северным рубежам мира не остывал на протяжении не только веков, но и целых тысячелетий.
Туда, куда влечет торговый интерес, всегда отыщется и дорога, по которой от века путешествует не только купеческая корысть, но и бескорыстное Знание. Дорогам, ведущим из полуденных стран в Гиперборею, тысячи и тысячи лет, потому что дороги эти нерукотворны. Это великие реки – Дон, Волга и Кама, которые еще во времена Сократа и Гераклита связывали воедино скифские земли вокруг Понта Эвксинского с Уралом и Сибирью.
Громадные лесные и степные пространства от Каспийского и Черного морей до Ледовитого океана, сколько помнят люди, всегда были обитаемы. Геродот (около 484 – около 425 до нашей эры) в четвертой книге «Мельпомена» своей всеобщей «Истории», рассказывая о племенах, живущих к северу от скифов и савроматов, называет среди них исседонов, за которыми
«обитают аримаспы – одноглазые люди; за аримаспами – стерегущие золото грифы, а выше них – гипербореи на границе с морем».
|
|
|
Упоминает он также каких-то иирков и «лысых людей», в которых ученые видят соответственно предшественников мадьяр (В. В. Латышев) и башкир (С. Я. Лурье). Хотя Геродот и оговаривается, что об этих народах и землях никто ничего определенного не знает, а в существование гипербореев он вообще не верит, «отец истории» все же приводит известные ему сведения о племенах севера, на чьих землях через тысячу двести лет будут жить племена буртасов, Болгар, славян, веси и угров:
«По ту сторону реки Танаиса (Дон) земля уже не скифская, но первая из стран савроматов. Сей народ занимает землю от Меотийской впадины (Азовское море) к северу на пятнадцать дней пути, всю лишенную как диких, так и садовых дерев. Выше сих савроматов во второй стране сей живут будины, населяющие землю, изобильную всяким лесом. А повыше будинов к северу сперва простирается безлюдье на семь дней пути, далее, поворотя более к востоку, живут фиссагеты, народ многочисленный и особый, питающийся звериною ловлею [62]».
Для Геродота все упомянутые им народы и племена обладали самыми удивительными обычаями и вели кочевой образ жизни, однако и здесь, на самых рубежах Гипербореи, существовал, как он говорит, по крайней мере, один настоящий город. Это примечательный факт, тем более что подобная городская жизнь могла поддерживаться, видимо, только посреднической, в первую очередь меховой торговлей между греческой ойкуменой античности и народами Волжско-Уральского бассейна:
|
|
|
«Будины суть народ великий и многочисленный, голубоглазый и красноволосый. У них есть город деревянный город, по имени Гелон, стена его с каждой стороны имеет в длину тридцать стадиев, а сама высока и вся деревянная, и дома в нем деревянные, и святилища: ибо есть там и святилища эллинских богов, по эллинскому обычаю имеющие изваяния, жертвенники и храмы деревянные; они через каждые три года празднуют Дионису и справляют вакханалии. Ибо гелоны по происхождению суть эллины, изгнанные их торжищ своих и поселившиеся у будинов: язык у них частию скифский, частию же эллинский. Равно же и образом жизни гелоны с будинами не схожи… Однако эллины и будинов называют гелонами, хотя неправильно. Земля их обилует густыми лесами всякого рода, а в густейшем лесу находится озеро большое и глубокое с болотом и тростником вокруг него, и в том озере ловятся выдры, бобры и другие звери с квадратными мордами, коих шкурами опушаются кожухи, а яички полезны против маточной немощи [63]».
|
|
|
Знатоки античной географии указывают различные места, где мог бы находиться город Гелон. Его помещают, например, в верховьях Дона или вообще считают одним из известных археологам скифских «лесных городищ». Но есть и другие мнения. Немецкий ученый Пауль Херрманн, например, помещает Гелон недалеко от слияния Волги и Камы, примерно там, где в представлениях ал-Мас’уди и его современников находился город, а вернее, древнейшее торжище Булгар[64], откуда водный путь вел по Волге к русам, а по Каме – на Урал и в Западную Сибирь. Конечно, Булгар до середины X века не был в полном смысле городом, и совершенно прав ал-Балхи, когда пишет о Булгаре начала X века так:
«Внешний Болгар есть маленький город, не занимающий большого пространства и известный только тем, что он есть главнейший торговый пункт того государства [65]».
Расположение Булгара при слиянии Волги и Камы было столь удобно и выгодно, что какое-то древнее торжище на этом пути с богатейшего, но мало обжитого севера на промышленный юг непременно должно было существовать с незапамятных времен. В разные эпохи и времена здесь жили и производили обмен товарами различные племена: перед приходом булгар этим торжищем пользовались, по всей видимости, не только земледельческие племена именьковской культуры, но и гости с далекого юга – из Хорезма, Персии, Индии, Китая, и более близкого севера – варяги и русь. Торговля эта происходила по большей части путем честного обмена – точно так же, как об этом пишет мусульманский историк XIII века ал-Казвини (1203–1283) в связи с меновой торговлей, которую булгары вели с северными соседями – племенем весь-вису:
|
|
|
«Болгары вели с весью торговлю немую, т. е. клали товары на известное место, обозначали их знаками, которыми они указывали на цены, и отходили, потом возвращались и находили разные предметы, оставляемые весью в виде меновой цены за товары; если Болгары оставались довольны этой ценою, то брали себе желаемые предметы, в противном же случае оставляли их и брали назад свои товары [66]«.
Другой мусульманский историк, географ и путешественник ал-Андалуси, а вернее, Абу-Хамид ал-Андалуси ал-Гарнати (1080–1169/70) из мусульманского города Гренада, который побывал в Булгаре в 30-х годах XII века, уточняет торговые отношения между весью и булгарами в следующих словах:
«Весь иногда и сами приходили в Болгар, но их не пускали в самый город под тем предлогом, что они приносят холод в страну. Истинная же причина, вероятно, заключалась в том, что Болгары не хотели, чтобы иностранные купцы, приходящие в их город, узнали, за какую ничтожную цену они покупали от веси меховые товары, продаваемые потом за высокую цену [67]».
В любом случае, меновая торговля с финно-угорскими племенами севера России, Урала и Западной Сибири приносила купцам огромные выгоды, искупавшие риск путешествия в столь отдаленные пределы. Горностаевые мантии южных царей и владык происходили из Ги пербореи и, независимо от того, какой народ владел северными пределами, меховой поток не иссякал, и волжско-камский путь, таким образом, представлял собой активное ответвление Шелкового Пути, соединяя гиперборейские рубежи с рубежами древней Греции, Рима и Византии.
Впрочем, мусульманские географы даже и позднее 1154 года, когда на Сицилии при дворе норманнского короля Роджера создал свою знаменитую карту мира ал-Идриси (ок. 1100 – ок. 1165), считали Волгу и Каму одной и той же рекой Итиль, начинающейся на Урале. Наследием этого древнего представления является название впадающей в Каму в Приурале реки Белой – Ак Идель или Белая Волга[68]. Верховьев Волги мусульманские авторы совсем не знали, полагая, что верхняя Волга, Ока и Дон – это одна и та же река, после крутого разворота на северо-запад и юг впадающая в Азовское море.
Мы еще займемся этими составленными по устным и письменным рассказам представлениями, благодаря которым в арабских описаниях народов Седьмого Климата произошла изрядная путаница, а пока вернемся к вещам неоспоримым – к северным дорогам, по которым бок-о-бок странствовали с незапамятных времен торговля и знание:
«Археологические раскопки показали, что золотоносные районы западной Сибири были некогда центром чрезвычайно высоко развитой древней культуры. В частности, совершенно бесспорно установлено наличие многосторонних и весьма активных торговых сношений между Понтийской областью и западной Сибирью в 1000 году до нашей эры. Так что смутное замечание Геродота о существовании древних северо-восточных торговых путей основано на фактах. Это подтверждается и многочисленными находками. В 1922 году вблизи Екатеринограда-Свердловска было раскопано около сорока чрезвычайно ценных серебряных предметов антично-греческого происхождения, которые, по-видимому, попали в Сибирь в обмен на меха» [69].
Таким образом, торговый путь, столь известный в более поздние времена, существовал и во времена Геродота. Древние греки двигались тем же маршрутом, который впоследствии вел «из варяг и греки» и «из варяг в арабы». Они путешествовали через Черное и Азовское моря к устью Дона, затем перетаскивали свои суда волоком на Волгу и далее поднимались вверх по Волге до устья Камы. Менялись времена, возникали и угасали религиозные культы, приходили и уходили, разделялись и сливались воедино целые народы, однако великий Волжско-Камский путь торговли и знаний, похоже, никогда не оставался безлюдным.
Когда в VII веке обширные лесо-степные территории Среднего Поволжья по соседству с буртасами стали заселять тюркоязычные племена распавшегося на восточную и западную части Великого Тюркского Каганата, они приходили уже в давно обжитые международной торговлей места. Смешиваясь с местными финно-угорскими и праславянскими племенами именьковской культуры, они стали столь коренной частью местного населения, что русский историк В. Н. Татищев в начале XVIII века был склонен видеть в них прямых потомков аргиппеев Геродота[70]:
«Болгоры довольно известны, что жили по Волге, Каме и Свиаге, где ныне Казанская губерния. Они сами как назывались, о том никто точно не упоминает. Русские их всех вместе в имя Болгар заключали, а местами от градов и урочищ многими названиями разделяли, о чем ниже яснее скажу. Геродот, кн. 4, гл. 16, именует аргипеи, и оное, думается, греческое, значит мудрый или белый. Он их называет святыми, чему Плиний, кн. 4, гл. 12, согласно пишет, смотри выше, гл. 12, н. 24. Птоломей о них и Клюверий не упоминают, и в ландкартах Птоломеевых в том месте положены народы иных названий, как например ффирофаги, хениды, свардены и пр. По описанию же Геродотову нет другого сходного по обстоятельствам народа нашим Болгарам, как его аргипеи. 1) Он указывает от устья Дона 15 дней до них езды, весьма сходственно написал. 2) К ним ездят греки из Борисфена и других градов с торгом. Оное надобно, чтоб так далеко ездили к имеющим города и торги, а как довольно известно, что в сей стране только Болгары в такой древности великие города имели, народ был ремесленный и купечеством во всей сей стране главный… 3) Что их святыми и мудрыми именует, то со скромностию, законом их брахминским, в прим. н. 34, и трудолюбием их согласно. 4) Что, говорит, живут на горах, то разумеет правый берег Волги, как и ныне русские оный горы и нагорная сторона называют. 5) Перейдя степи, от Дона к ним великие леса, оное соответствует, ибо по Суре и к самой Волге лесов было не в давнем времени великое довольство…Теперь, об имени оставив, прочие их обстоятельства рассматривая, по истории русской нахожу, что Болгоры хотя когда-то с русскими воевали, однако ж видно, что немного в том прилежали и не искали чужого приобрести, но свое более защищать старались, из-за чего их по Геродоту или Аристею святыми именовали. В плодах земных они преизобиловали, так, что неоднократно и Руссию во времена недородов житами обеспечивали, и более в ремеслах и купечестве прилежали. Закон у них был брахманов, как выше сказано, что еще в остатках их видимо, ибо о перехождении душ из одного в другое животное нечто чуваши верят; но и магометанский закон от срацын или персов к ним дошел [71]».
Возвращаясь теперь к трудам арабских историков и географов, знаниями которых мог воспользоваться автор «Золотых лугов», мы видим, что и они, как и ал-Мас’уди, уделяют самое пристальное внимание торговым путям в зоне Седьмого Климата, поскольку на климатические зоны вслед за античными греками делили землю и арабские географы. Вот что пишет ибн Руста в своей «Книге драгоценных сокровищ»:
«Хозаре ведут торг с Болгарами; равным образом и Русь привозит к ним свои товары. Все из них (руссов), которые живут по обоим берегам упомянутой реки, везут к ним (Болгарам) товары свои, как-то: меха собольи, горностаевые, беличьи и другие… Главное богатство их (Болгар) составляет куний мех. Чеканеной монеты своей у них нет; звонкую монету заменяют им куньи меха. Каждый мех равняется двум диргемам с половиною. Белые круглые диргемы приходят к ним из стран мусульманских путем мены за их товары [72]».
Ал-Балхи в своей «Книге видов земли» также обращает внимание на главные товары северных стран:
«К товарам, вывозимым из означенных стран, принадлежали: невольники из стран славян, хозар и других соседних с ними, далее – куньи, собольи, лисьи, бобровые и другие меха. Все эти товары вывозились из стран Болгар и хозар в Саманидское государство и оттуда в отдаленные места исламских земель… То, что вывозят из Хозарии, как-то: мед и воск, привозится к ним из земли руссов и Болгар. Таким же образом меха бобровые, вывозимые (из Хозарии) в различные страны, находят только в тех реках, которые текут в странах Болгара, Руси и Куяба (Киева) и, кроме них, их нигде не найдешь, сколько мне известно [73]».
Несколько позднее того времени, когда ал-Мас’уди записывал в Фустате свои сведения о северных странах, другой арабский писатель, Шемсетдин Абу Абдаллах Мухаммед ибн Ахмед Мукаддеси в своей «Книге лучшего разделения и познания климатов» подтверждает не только сведения своих мусульманских предшественников, но и данные Геродота:
«Меха: собольи, беличьи, горностаевые, куньи и лесных куниц, лисьи, бобровые; зайцы, козьи шкуры, воск, стрелы, крупная рыба, шапки, белужий клей, рыбьи зубы, бобровая струя, янтарь, юфть, мед, орехи, барсы (или гончие собаки), мечи, кольчуги, березовый лес, славянские невольники, овцы, рогатый скот… Все эти товары из Болгарии [74]».
Торговля невольниками шла в средневековом мире повсеместно – и на Востоке, и на Западе, будучи одной из главных статей дохода и византийцев, и генуэзцев с венецианцами, и мадьяр, и печенегов, и первых киевских князей. Как пишет Британская Энциклопедия,
«Международная работорговля развилась в прихотливые торговые сети. Например, в IX и X веках викинги и купцы-русы привозили восточно-славянских рабов на Балтику. Затем рабы переправлялись группами в Данию (через Бирку в Хедеби), где находился перевалочный пункт. Там рабов приобретали еврейские и арабские купцы, перевозившие рабов в Вердун и Лион. Там некоторые из рабов подвергались кастрации, превращались в евнухов и перепродавались далее в мусульманскую Испанию и Северную Африку».
О том, как шла эта торговля в интересующих нас северных пределах, ибн Руста рассказывает:
«Воюя славян и добывши от них пленников, отводят они (мадьяры) этих пленников берегом моря к одной из пристаней Румской (византийской) земли, которая зовется Карх… А как дойдут мадьяры с пленными своими до Карха, греки выходят к ним навстречу. Мадьяры заводят торг с ними, отдают им пленников своих и взамен получают греческую парчу, пестрые шерстяные ковры и другие греческие товары»,
а также:
«Они (руссы) производят набеги на славян; подъезжают к ним на кораблях, выходят на берег и полонят народ, который отправляют потом в Хазеран (Хазарию) и к Болгарам и продают там… С рабами обращаются хорошо [75]».
При всем смущении, которое производит в нас подобная коммерция, нельзя забывать, что и она была сопряжена с распространением Знания. Ведь ясно, что в большинстве случаев только рабы-пленники, попадая из страны в страну, могли рассказать и рассказывали в чужих для них землях о своем отечестве, как замечательно показал это немецкий сказочник Вильгельм Гауф в своем своде сказок «Александрийский шейх и его невольники». Так что именно развитой работорговле средневековый мир во многом обязан своими географическими и иными познаниями. И если в мусульманских пределах роль главного переносчика знаний играло купечество, имеющее возможность спокойно передвигаться из Испании в Китай и обратно, то в Европе, расколотой большими и малыми усобицами «Темных веков», путешествия были сопряжены с куда большими опасностями.
Главной из этих опасностей была постоянная угроза попасть в плен даже к единоверцу и либо навеки превратиться в раба, либо дожидаться в подвале местного феодала или иного разбойника с большой дороги, пока за тебя не заплатят требуемый выкуп.
Кроме того, мусульмане с разных концов земли могли, по крайней мере, раз в году, во время вселенского паломничества в Мекку, когда на три дня отменялись все и всяческие богословские разногласия, общаться и рассказывать друг другу о своих родных местах. В определенной степени роль подобного катализатора международного общения играло для христиан Европы паломничество на Святую Землю, поскольку паломничество из Византии и других стран (хотя и с большими трудностями и в большой зависимости от политических обстоятельств) продолжалось и после взятия Иерусалима мусульманами зимой 637 года по Хиджре. Однако отсутствие у пилигримов общего разговорного языка, подобного арабскому для мусульман, а также многочисленные схизматические разногласия, скорее всего, затрудняли живое общение между христианами Востока и Запада.
Как бы то ни было, во многом благодаря работорговле западная Европа и мусульманский Халифат впервые узнали о существовании восточнославянских народов. Византия, на границах которой славянские племена жили с давних времен, знала о них намного больше, но и в византийских источниках достаточно много неразберихи, когда речь идет об этнической принадлежности того или иного племени.
Да и немудрено, если вдоль северных границ Византии с IV по VI век прокатывалось вал за валом великое переселение народов, и в сложившейся после этого мешанине наречий, обычаев и религиозных культов, где между различными народами то создавались, то распадались племенные союзы, разобраться было трудно и очевидцам. Византийцы называли славян «славои», а в латинских языках это название звучало как «склавени», что в силу большого количества невольников, поступавших в Европу из так называемых «славянских земель», стало обозначать невольников вообще. В Венеции главная набережная у Дворца Дожей и сегодня называется «Набережной невольников».
Однако именно из греческого «славои» арабские географы и историки заимствовали свой термин «ас-сакалиба», которым они обозначали между тем не только славян, но и все русоволосые народы Северной Европы. В своем раннем сочинении ал-Хорезми (IX век) говорит о стране Германии, являющейся страной «ас-сакалиба»; в чуть более поздних мусульманских источниках термином «ас-сакалиба» названы не только собственно славяне, но и различные группы финно-угорских и тюркских племен.
Самым ранним упоминанием «сакалиба» в арабских сочинениях является, однако, стихотворение арабского поэта-христианина ал-Ахталя (ум. в 710 г.), в котором он говорит о «толпе русоволосых сакалиба». О «сакалиба» говорил в своей речи перед решающим сражением с войсками халифа в 720 году мятежный губернатор Хорасана Язид бин ал-Мухаллаб, однако «Энциклопедия ислама» отмечает, что
«Отмеченные в речи «сакалиба», скорее всего, представляли собой группы славянской диспоры, которые либо служили в визанийских войсках, либо были переселены на жительство в Малую Азию. Это упоминание чрезвычайно важно, так как его источником является современник. Прямые контакты со славянскими землями, однако, начались только после того, как арабы в начале 8 века закрепили за собой Хорезм, ставший одним из главнейших центров торговли с восточной и западной Европой [76]».
Мы уже говорили, как в 737 году нашей эры командующий войсками Омеййяядов и впоследствии халиф Марван бин Мухаммад совершил дерзкий рейд в глубину хазарской территории и вышел на «Реку ас-сакалиба», в которой некоторые исследователи видят Волгу. Между тем некоторые ученые считают, что когда речь заходит об «ассакалиба», арабские авторы имеют в виду не только собственно славян, сколько в целом славян, буртасов, булгар, суваров и другие финно-угорские и тюркские племена в составе Хазарского Каганата. Что же касается ал-Мас’уди, то в своей «Книге пересмотра и предупреждения» под «Рекой ас-сакалиба» он понимает Дон, говоря, что «многие поселения ас-сакалиба и других народов, проникших далеко на север» располагаются вдоль великой реки Танаис. Ибн Руста отмечает, что земли «ас-сакалиба» начинаются через десять дней пути от земель печенегов, тогда как ал-Мас’уди пишет, что «селения их находятся на севере – там, где север соединяется с западом». В любом случае, очевидно, что в представлениях арабских авторов, при всей их любознательности и относительной скрупулезности в отборе географических свидетельств, славяне часто смешивались с другими этническими группами, что чрезвычайно важно для нашего понимания того, какие же народы и племена на территории современной России первыми узнали об исламе.
Рассматривая пути, соединявшие языческие рубежи Гипербореи с христианским и мусульманским мирами начала X века, и изучая те народы, которые населяли эти безбрежные, но издавна обжитые пространства, мы переведем теперь наш взгляд с юга на север – чтобы убедиться в том, что торговые дороги ислама простирались гораздо далше Булгара на Волге. Причем велась эта торговля еще в VIII веке, когда на торговой и военной арене Хазарского каганата еще не появлялись русы или россы арабских и византийских летописей.
В нашей книге теория происхождения древнерусского государства не занимает сколь-нибудь серьезного места, поскольку существует обширнейшая литература на эту тему, насквозь пронизанная извечным спором о «норманнских» или «славянских» истоках русской государственности. При всем том средневековые источники, говоря о VIII–X веках, еще не смешивают понятий «славяне» и «русы», подразумевая под «русами» потомков скандинавских викингов или, как они звали на Руси, варягов.
Как бы происходило в действительности призвание варягов на Русь, известно, что сами викинги-варяги не строили городов, и, придя на север нынешней России, уже нашли здесь славянскую городскую цивилизацию. В своей книге «Военное искусство викингов» британский ученый Падди Гриффит, например, замечает, что
«К началу IX века местное славянское население уже основало города и торговые пути на великих речных дорогах, ведущих и района Старой Ладоги и Новгорода через Смоленск и Киев по Днепру к черноморской границе Византии; или через Болгар на Волге к Каспийским вратам в исламскую и даже китайскую империи. Как бы то ни было, русы, прибывавшие из Скандинавии между 800 и 860 годами, установили контроль над этими городами, укрепив и развив их деятельность, как в смысле обороны, так и в смысле налогообложения, и особенно в смысле зарубежных сношений и торговли [77]».
Гриффит также пишет, что викинги или варяги достаточно быстро ассимилировались среди местного славянского населения, как это случилось с ними в Англии, Франции, Ирландии и других странах:
«В Новгороде и Киеве малому числу шведских торговых искателей приключений, похоже, не потребовалось много времени, чтобы усвоить славянские обычаи и превратиться в «русов», которые не могли уже считаться викингами ни в каком традиционном смысле. Этот процесс в целом завершился к 1030 году, если не раньше. В Ирландии викинги также придали значительное ускорение торговле прибрежных городов, однако не сумели перебороть местные кланы и «стали туземцами» почти так же быстро, как это произошло с «русами». Скорость ассимиляции, безусловно, увеличивалась из-за низкой продолжительности жизни викингов, поскольку именно второму поколению гораздо проще усвоить обычаи принявшей страны; оно делает это тем свободнее, если родители живут по тридцать лет вместо семидесяти [78]».
Естественно, что не только скандинавские варяги перенимали обычаи северных славян, но происходил и обратный обмен. Варяжские традиции ладейных набегов были живы среди новгородских ушкуйников еще в XV веке, не говоря уже о том, что этим традициям во многом следовали казаки Стеньки Разина в XVII веке. В языческой среде прибалтийского севера смешение славянских и сандинавских кровей происходило и до призвания варягов, однако в лоне варяжско-славянской государственности это смешение приобрело систематический характер. Зная о существовании ранне-славянской городской культуры по Волхове и другим рекам, можно с уверенностью сказать, что с точки зрения зачатков государственности викинги, или варяги, играли на севере Седьмого Климата скорее вспомогательную, чем основополагающую роль. Однако надо отдать справедливость и варягам – их вспомогательная роль, как утверждают историки и археологи, началась гораздо раньше всякого упоминания о славянских городах в анналах истории.
Скандинавские варяги, которые были одновременно купцами и воинами, принялись исследовать берега Балтики, Белого и Баренцева морей задолго до начала так называемой Эры Викингов, главные и самые громкие события которой произошли все-таки в IX веке.
Эти события, начавшиеся в силу как относительного потепления климата, которое позволяло викингам плавать гораздо далше от их скандинавских поселений, так и в силу скачка в развитии скандинавских судов, происходили как по заранее задуманным планам, так и в результате простой случайности. В 800 году норвежский викинг Грим Камбан захватил на западе Фарерские (Овечьи) острова, которые в ту эпоху были покрыты растительностью. В 871 году изгнанный из Норвегии Ингольф Анарсон вместе со своим побратимом Лейфом поселился в Исландии и основывает там город Рейкъявик – “дымящуюся бухту”, а в 875 году норвежский викинг Гунбьерн Ульфсон, заблудившись в море, достиг Гренландии, хотя настоящее освоение Гренландии связано с викингом Эриком Красным (955–1005). Он высадился в Гренландии в 976 году, и в ту пору температура там достигала в июле-августе 9 градусов Цельсия, в январе всего минус 7 градусов Цельсия. Одним словом, на севере России и в Прибалтике было намного теплее, чем сейчас.
При всем том, это был странный климатический феномен, поскольку на Средней Волге и в древней Руси с 912–976 стояли очень суровые зимы: в 919 на Руси, в 922 в Волжской Болгарии наблюдалось даже северное сияние. На рубеже IX–X веков снизился также волжский водосброс – уровень Каспийского моря был почти на 5 метров ниже современного[79], Эти климатические изменения, происходившие в течение VIII–X веков, безусловно, сказались и на активности скандинавских рейдов на юг по Волге и Днепру. Хотя, как мы увидим позднее, прекращению варяжской активности способствовал не только климатический, но и весьма существенный человеческий фактор.
Пока норвежские викинги наводили ужас на север Франции и Англию, шведские варяги, в свою очередь, активизировались на востоке. Они уже давно совершали как меновую торговлю, так и набеги на Гардарику, или страну городов, как они стали называть древнюю Русь и Волжскую Булгарию. Они весьма хорошо знали географию своих рейдов вплоть до низовий Днепра, а также Азовского и Черного морей: первое нападение «русов» на Констатинополь, который они называли Миклегард, произошло в 860 году, когда Рюрик еще не обосновался в Новгороде. В целом о торговой и военной активности скандинавских варягов в землях Седьмого Климата убедительно говорит русско-американский историк Г. В. Вернадский:
«Еще в шестом и седьмом веках скандинавы исследовали течение Западной Двины, а затем от ее верховьев дошли до среднерусского междуречья, то есть района верхней Волги и Оки. Вероятно, не позднее 737 года они обнаружили истоки Донца, нанесли поражение мадьярской орде, стоявшей на Донце, и захватили Верхний Салтов. Оттуда они пошли вниз по течению Донца и Дона и, в конце концов, добрались до Азовского и Северокавказского регионов. Таким образом, донецко-донской речной путь, должно быть, находился под контролем скандинавов задолго до волжского и дневпровского путей. Это можно объяснить тем фактом, что волжский путь был перегорожен булгарами, а днепровский путь не представлял прямой связи с Востоком, и поэтому сначала не привлекал их (скандинавов) внимания [80]».
Позднее именно на днепровском направлении потомки скандинавских варягов, русы, чувствовали себя почти полноправными хозяевами. Византийский император Константин Багрянородный (ум. в 959 г.), писавший свое послание «Об управлении империей» примерно в то же время, когда ал-Мас’уди создавал свои «Золотые луга», все еще, как и арабские авторы, разделяет «россов» (русов) и «славян»:
«[Да будет известно], что приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы (ладьи) являются одни из Немогарда (Новгорода), в котором сидел Сфендослав (Святослав), сын Ингора (Игоря), архонта Росии, а другие из крепости Милиниски, из Телиуцы, Чернигоги и из Вусеграда. Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава (Киев), называемой Самватас. Славяне же, их пактиоты (данники), а именно: кривитеины, лендзанины и прочие Славинии – рубят в своих горах моноксилы во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти [водоемы] впадают в реку Днепр, то и они из тамошних [мест] входят в эту самую реку и отправляются в Киову. Их вытаскивают для [оснастки] и продают росам. Росы же, купив одни эти долбленки и разобрав свои старые моноксилы, переносят с тех на эти весла, уключины и прочее убранство… снаряжают их. И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются в Витичеву, которая является крепостью-пактиотом росов, и, собравшись там в течение двух-трех дней, пока соединятся все моноксилы, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр [81]».
В обратную сторону по Днепру варяги-русь шли как с военной добычей и торговой прибылью, так и с новыми знаниями, почерпнутыми в Византии. Именно этой дорогой на Древнюю Русь пришло христианство, которое в первую очередь укрепилось в главном перевалочном пункте пути «из варяг в греки» – в Киеве. Знания об исламе поднимались по другому пути – «из варяг в арабы», но точно так же, как христианство в Киеве, ислам первоначально укрепился в главном узловом пункте каспийско-балтийской торговли – в городе Болгаре. Выше по Волге и Оке знания об исламе поднимались редко, поскольку редкий мусульманский купец отваживался забираться так далеко на север, хотя, как мы увидим, и это имело место.
Но если не сама вера ислама, то исламская цивилизация проникала на варяжско-русский север в виде товаров и звонкой монеты – серебряных дирхемов арабского Халифата.
Действительно, главный интерес варягов и впоследствии «русов» состоял в исламском серебре – международной валюте Седьмого Климата. Во всяком случае, так считают некоторые исследователи Эры Викингов, например, П. Сойер, который в своей монографии «Эпоха викингов»[82] отмечал, что приток исламского серебра в северную Европу достиг значительных масштабов уже в конце VIII века и достигал других своих пиков в 800 году и между 900 и 955 годами. В книге Р. Флетчера приведен интересный график распределения потоков исламского серебра, обнаруженного в Швеции и Дании по сравнению с такими же потоками на территории России.
Согласно этим археологическим подсчетам выясняется, что клады исламских дирхемов в России начинают датироваться 700 годом, достигают максимума около 830 года, а затем круто сходят на нет примерно к 870 году. Клады северной Европы, напротив, берут начало около 800 года, достигают апогея в 900 году и гораздо более плавной линией сходят на нет около 1030 года. Из этого графика следует, что обращение исламского серебра в северной Европе началось на столетие позже и продолжалось более чем на столетие, дольше, чем на территории России, причем, как отмечает Р. Флетчер, потоки исламского серебра практически иссякают около 970 года, чему британский ученый предлагает свое объяснение:
«На более восточном волжском направлении на Багдад, по контрасту (с днепровским направлением), проникновение «русов» на юг началось и завершилось раньше Поток исламского серебра в Швецию и Готланд красноречиво свидетельствует об их энергичной деятельности в девятом и в большей части десятого века, однако их политический контроль над этими землями никогда не был особенно велик, и их крупные военные кампании были, как правило, менее успешными, чем в направлении к Черному морю…
На Волге русы практически никогда не выступали в роли большей, чем роль купцов и просителей у царского двора (и очень редко забирались далше самого Булгара), поскольку булгары эффективно контролировали в военном отношении среднее течение Волги; хазары держали в своих руках нижнее течение, а к югу от хазар начинались владения Аббасидского халифата – одной из самых могущественных империй того времени. Для того, чтобы заниматься прибыльной торговлей в такой гуще хорошо вооруженных посредников, от маленького отважного викинга требовалось максимальное проявление того начального энтузиазма, который отмечался в самом начале скандинавского экспансионизма, и этот энтузиазм, похоже, был совершенно истрачен к 970 году [83]».
Торговая деятельность варягов продолжалась и после того, как они осознали бесперспективность простого грабежа, тем более, что не грабительские набеги, а именно прибыльная торговля соединили мусульманский юг и варяжский север серебряной цепочкой дирхемов еще в VIII веке – с того времени, как Средняя Азия и прикаспийский Хорезм стали составной частью арабского Халифата. В предисловии к нашим беседам мы уже упоминали такое удивительное и не конца изученное историками и археологами место, как первая столица древней Руси – Старая Ладога. Этот древнейший город впервые упоминается в русских летописях в связи с повторным призванием в 862 году северными ильменскими славянами «из-за моря, от варягов, от руси» Рюрика. С. М. Соловьев, разбирая вопрос о первенстве Новгорода или Старой Ладоги как первого местанахождения Рюрика, пишет:
«Почему Рюрик избрал Ладогу, а не Новгород, объяснение найти нетрудно: положение Ладоги относительно начала великого водного пути, относительно близости моря важнее положения Новгорода; Ладога находится ближе к устью Волхова; Рюрику нужно было удержаться при непостредственном сообщении сзаморьем в случае, если бы дело его пошло не так успешно в новой стране; недавнее изгнание варягов должно было научить его осторожности; в некоторых случаях сказано, что князья боялись сначала суровости призывавших племен; с другой стороны, Рюрику нужно было также обезопасить себя и свою область от нападения других варягов, и вот он, прежде всего, строит крепость в Ладоге, недалеко от устья Волхова, и селится здесь [84]».
Изучение расположения других древних городов раннего российского средневековья действительно показывает, что во многих случаях город-крепость находился не в самом устье реки, но скорее в среднем ее течении, и это замечание еще пригодится нам впоследствии. В любом случае, Старая Ладога играла на великом волжско-балтийском пути самую заглавную роль. Об этом говорят и находки исламских серебряных монет, о которых в своей недавней статье пишет петербургский ученый Анатолий Кирпичников[85].
Среди этих находок, приходящихся на 1874–1940 гг. – 28 куфических монет, отчеканеных в 747–786 годах; 8 дирхемов, датированных 769–804 годами; исламские монеты 739–808 годов и многие другие, в том числе, на берегу Ладожского озера найдено более 112 килограммов восточных монет. Обнаруженные в Старой Ладоге и ее ближайших окрестностях клады были сокрыты, начиная приблизительно с 820–920 годов до середины XI века.
«Всего в Старой Ладоге и ее округе в семи кладах и отдельно (34 дирхема) выявлено не менее 467 точно учтенных куфических монет, суммарно датированных VII–XI веками… Датирующие качества куфических монет, как известно, оцениваются по-разному. Относится это и к староладожским образцам. Отдельные монеты оказались в культурном слое поселения, насколько можно установить, спустя 50 и более лет с момента своего выпуска. Речь, например, идет о дирхемах VII–IX веков, оказавшихся в напластованиях IX–X веков. Насколько, однако, куфические монеты могут выступать надежным источником для точной датировки археологических слоев? На основании староладожских находок выясняется, что разница между годом чеканки и временем ее попадания в некоторые постройки Старой Ладоги была незначительна. Так, возле усадебного дома, существовавшего примерно в середине IX века, встречен клад с младшей монетой 846/847 года. В упоминавшихся постройках 765 – начала 770 годов и 770–780 годов найдены дирхемы соответственно 768 и 783 годов. С учетом времени существования этих сооружений дирхемы оказались в них не позже, чем через 4–7 лет с момента из выпуска [86]».
Скорость серебряного потока, таким образом, была для тех времен просто ошеломительной, что является надежным свидетельством постоянства и взаимовыгодности славянско-мусульманских связей IX–X веков. Было бы невероятно интересно представить, каким образом серебряный куфический дирхем, побывав с момента своей чеканки во многих руках внутри самого Халифата, отправился в далекое путешествие на север[87]. Где мог побывать он по пути? Быть может, в Дербенте и хазарском Саркеле, откуда по Дону поднялся до волжского волока, а затем пропутешествовал до Самарской Луки, Болгара, Мурома, пока, наконец, не попал в Старую Ладогу… Может быть, его маршрут был иным – через Хорасан и Хорезм в Итиль на Волге, а может быть, приплыл он в Старую Ладогу и по Днепру, где с ним вступали в соперничество византийские монеты – солид и номисма?
Невероятные приключения мог испытать этот дирхем, но к северу от Болгара почти никто уже не умел прочесть вычеканенные на нем слова мусульманского символа веры: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад – Пророк Его».
Возвращаясь к проблемам волжско-балтийского пути, заметим, что волжские булгары могли реально перегородить «русам» путь для военных набегов по Оке и Волге в Каспийское и Азовское моря не ранее конца IX – начала X века, а ранее этого времени ту же роль играли заставы Хазарского каганата на нижней Волге. За исключением спорного похода Святослава на Булгар в 968 году, всякая военная деятельность варягов-руси на Волге прекращается еще в первой половине X века, а вернее, в 913 году, после громкого похода 500 варяжских ладей на Каспий. Если сам Болгар при этом не был укрепленной крепостью, но встает вопрос, какая именно застава выше по Волге могла остановить набеги с севера?
Единственным форпостом такого рода могла быть нынешняя Казань, однако насколько вероятно, что уже в начале X века на слиянии Волги и Казанки возник какой-то укрепленный пост?
В этом смысле относительно недавняя (раскопки 1994–1997 гг.) находка на территории Казанского Кремля двух исторических монет является наиболее важным свидетельством существования какого-то таможенно военного поста на Кремлевском холме уже в середине X века нашей эры. Одна из этих монет – это половина саманидского дирхема, отчеканенного, скорее всего, в 892–907 гг. в городе Шаше (древний Ташкент), что еще раз доказывает хождение этих монет на север от Волжской Булгарии вплоть до Скандинавии, и в этом смысле не является ничем из ряда вон выходящим. Гораздо более уникальна другая поразительная находка, и это – чешская свинцовая монета Великой Богемии раннего средневековья, созданная, по всей видимости, в Праге в подражание баварским образцам и несущая на себе имя Святого покровителя Чехии князя Вацлава. Откуда же взялась эта монета и что она может нам рассказать о торговых путях Восточной Европы и о людях, которые, несмотря на все трудности, упорно шли этими путями?
Существующий ныне среди ученых консенсус позволяет допустить, что «казанская чешская монета» является подражанием германским монетам времени короля Конрада (911–918) и, как таковая, создана в период с 925 по 980 годы нашей эры. Канонизированный впоследствии Святой Вацлав или Венцеслас (907–929) был первым христианским королем Богемии с 924–925 года и погиб в результате заговора в 929 году.
Эта монета отлита из свинца, из чего следует, что она либо выполняла роль торговой печати, либо была попросту грубой подделкой. Что касается ее функционального использования, то, кроме роли торговой печати, она могла, конечно, играть роль украшения, если иметь в виду отверстие с краю монеты. Однако ничего неожиданного, в свете тогдашнего денежного обращения в Европе, нет и в том, что монета могла быть нарочитой подделкой.
Как утверждает Британская энциклопедия, ранние средние века в Европе характеризовались практически полным коллапсом денежной системы. Единственными более или менее надежными чисто европейскими деньгами были серебряные денье Карла Великого в начале IX века. Однако после него деньги европейских монархов вновь пришли в упадок, так что в качестве твердой валюты по всей Европе использовались чаще всего золотые и серебряные монеты Византии и арабского Халифата. Налоги и пошлины в Европе того времени собирались главным образом натурой, а основным источником богатства королей и феодалов был грабеж собственных крепостных смердов и сопредельных народностей. Фальшивомонетчики в таких условиях процветали, а европейские деньги утрачивали последнее доверие купцов.
Сказанное, однако же, не отменяет того, что найденная в Казани богемская свинцовая монета играла какую-то другую, неизвестную пока роль в торговых сделках между европейскими купцами и волжскими булгарами или хазарами. Но кто были эти купцы с севера, и каким образом попадали они в пра Казань?
Частое отсутствие рационально критического подхода к историческим и географическим описаниям не раз приводило в истории географии к многочисленным случаям путаницы в местонахождении того или иного географического места. Тем более важным является сопоставление различных описаний и сверка действительных исторических документов, которые, в своей совокупности, могут помочь избежать ошибочных заключений и эмоциональных выводов. Одним из таких «очевидных» выводов является тот, что постепенное сближение Волжской Булгарии с арабским Халифатом является чуть ли не доказательством полного отсутствия “дипломатических” и торговых отношений между Волжской Булгарией и иудейской Хазарией.
Безусловно, установление в 922 году государственных отношений с Багдадом являлось признаком того, что Волжская Булгария стремилась к независимости от Хазарии, обладая для этого нужными экономическими условиями, среди которых одним из самых важных было то, что булгары уже имели возможность самостоятельно контролировать важнейшую волжско-окскую торговую артерию, ведущую на Север и Запад. Но в 922 году время полной независимости еще не настало. Почти пятьдесят лет оставалось до падения Хазарии от рук киевского князя Святослава, и хазары еще вполне контролировали свои обширные северные владения.
Отношения между Хазарией и Волжской Булгарией были к X веку политически напряжены, однако это ни в коем случае не означает, что хазарские купцы, как мусульманского, так и иудейского вероисповедания, не могли постоянно заглядывать в Болгар или иметь там постоянную факторию. Выгода является таким же могучим оружием истории, как и жажда к подчинению сопредельных народов. Богатство Волжской Булгарии, откуда не только в Азию, но и в Европу шли лучшие меха, было самым притягательным магнитом для купцов любого этнического происхождения. Помимо всего прочего, не следует забывать и об этнокультурном родстве булгар и хазар: татарский историк Ш. Марджани не случайно пишет о том, что они говорили, по существу, на одном языке тюркского происхождения.
Азиатские купцы бывали в Волжской Булгарии весьма часто, чем и объясняется более полное описание исторической географии Поволжья в мусульманских и византийских источниках. Однако внимательное отношение к норманнской теории в проблеме происхождении Казани показывает, что пра Казань была вполне естественным местом остановки и для северных торговцев, среди которых, как выясняется, бывали купцы не только норманнского происхождения.
Дело в том, что торговые поселения варягов-русов также были международными. На севере Европы было, по крайней мере, два хорошо известных места, где жили и торговали русы-варяги. Это, в первую очередь, Старая Ладога, откуда самый северный отрезок Великого Шелкового (Мехового) Пути вел за море – на остров Готланд и в Бирку, древнее торговое поселение викингов, расположенное на острове Бьорко шведского озера Маларен.
Бирка как торгово-промышленное поселение, находившееся на территории современной Швеции, до сих пор вызывает у ученых множество дебатов и постоянно рождает различные теории. Утверждается, что Бирка была основным местом в Европе, где смыкались торговые интересы Востока и Запада. Говорится также, что Бирка и, далее, Хедеби в нынешней Дании были наиболее удаленными на запад торговыми постами Великого Шелкового Пути. Бирка, естественно, рассматривается как торговый форпост викингов и, в основном, изучается именно как таковой. Однако существует археологическая теория, сводящаяся к тому, что хазары и булгары играли в истории Бирки не менее влиятельную роль, чем сами местные шведские конунги. Как пишут шведские знатоки и исследователи Бирки,
«Археологические находки в Бирке создают сильное впечатление того, что перед нами – свободное место торговли и кустарного ремесленничества. Значительные находки, такие, как хазарские керамический сосуд и другие предметы ориентального искусства, в особенности, бронзовый хазарский имперский орел, являются, при полном отсутствии рунических надписей, явным свидетельством присутствия в Бирке престижных нескандинавских культур с востока и запада, и, более того, об их экономическом и политическом господстве в указанное время [88]».
Сторонники хазарской теории в отношении происхождения и функционирования Бирки утверждают, что ее процветание зависело, главным образом, от процветания Хазарской империи. Шведская Бирка и датский Хедеби пришли в упадок после 965 года с падением хазарской крепости Саркел (Белая Вежа) от рук варяжско-киевского князя Святослава. В доказательство своей теории они приводят археологические свидетельства из захоронений Бирки, около двухсот из которых являются захоронениями в чисто хазарском или европейско-иудейском стиле. Сторонники хазарской теории делают вывод, что эти захоронения являются ничем иным, как могилами уважаемых богатых купцов и послов Хазарской и Франкской империй. Около двадцати из указанных могил являются в полном смысле ориентальными и тюркско-хазарскими по своему происхождению.
Мы не будем здесь углубляться в спорную теорию Бирки. Заметим только, что простая логика подсказывает присутствие в ней как хазарских, так и булгарских купцов, причем не только иудейского, но и мусульманского вероисповедания. Здесь нас интересует, какие европейские купцы, кроме самих скандинавских викингов, могли вести торговлю через Бирку. Интересно в этой связи, что незначительное присутствие «особых серебряных монет» в захоронениях Бирки говорит о том, что, как пишет уже процитированный источник,
«они вполне могли быть изготовлены, по запросу хазар, главным образом иудейскими монетных дел мастерами по всему протяжению Великого Шелкового Пути с франкских и арабских образцов. В Хазарской империи таким образом производилось огромное количество фальшивой монеты».
Часто на таких «особых» монетах Бирки можно прочесть надписи на иврите – языке, хорошо знакомом хазарским купцам. Авторы хазарской теории Бирки утверждают далее, что на Бирку распространялось господство хазар и, по существу, она являлась средоточием хазарского имперского влияния, причем, по их мнению, с усилением варяжско-славянского Киева и обострением соперничества между собственно Хазарией и киевскими князьями основная торговля Бирки шла уже не через Днепр, но по Волжско-Окскому пути. Купцы, которые вели эту крайне прибыльную торговлю, старались защищить ее от влияния датчан, западных славян и Киева, пользуясь при этом благосклонностью и охраной конунгов Бирки и Старой Ладоги. Таким образом, в караванах русов-варягов, не знавших металлических денег, могли находиться европейские купцы и нескандинавского происхождения. М. Богачек в уже упоминавшейся статье, например, пишет:
«Знаменитый рассказ ибн Хордадбеха, содержащий описание путей купцов-русов середины IX века, представляет собой «какую-то странную вставку» в рассказ о путешествиях иудейских купцов «ар-Разани» (или «ар-раданийя»). Результатом путаницы купцов-евреев и русов, объясняемой лишь их совместными торговыми операциями на одних и тех же территориях, стало то, что Масуди в середине X века называл купцов-русов термином «лудаана», что по объяснению Б. Заходера является искажением термина «ар-раданийя»».
Если принять хазарскую теорию исследователей Бирки, то с ослаблением и падением Хазарии, одним из явных признаков чего являлось усиление Волжской Булгарии, господство хазар над Биркой, Хедеби и Старой Ладогой также ослабевало. Варяги-русы Старой Ладоги, которые вели свою торговлю с Болгаром, продолжали эту торговлю и после падения Хазарии, однако очень скоро эта торговля была перехвачена укрепившимися славянско-русскими княжествами и городами, в том числе, Киевом и Новгородом. В любом случае эта хазарская теория проливает самый неожиданный свет на торгово-культурную деятельность стран Седьмого Климата, в которой самым активным образом участвовали не только варяжские, славянские и тюркские, но и еврейские купцы, причем совершенно необязательно, чтобы эти купцы имели своим постоянным местожительством именно области, подвластные Хазарии.
Известное «Киевское письмо», отправленное в 930 году членами иудейской общины Киева в другие общины всемирной еврейской диспоры, показывает, что сношения между иудейскими общинами диспоры было достаточно активным. Корреспонденция указанного периода охватывает диспору от Кордовы в мусульманской Андалусии до Багдада и Хорезма, не говоря уже о знаменитой переписке кагана хазар Иосифа с министром испанского Халифата Рабби Хаздаи сына Исаака ибн Шапрута 960 года. Господствующей религией Хазарии являлась иудейская религия, и еврейские купцы пользовались в ее пределах рядом больших преимуществ, усиленных и тем, что они были умелыми и грамотными торговцами. Иудеи самой Хазарии, как тюркского, так и собственно семитского происхождения, держали в руках все денежное обращение империи – точно так же, как все денежные дела Европы, в конечном счете, были в руках иудейских купцов, ростовщиков и банкиров. Причем, если в Европе IX–X века евреи подвергались то усиливающейся, то ослабевавшей дискриминации, то в Хазарской империи и мусульманских странах они пользовались полной свободой действий. Грамотность и образованность хазарских иудеев подсказывает, что они могли быть не только купцами, но и сборщиками пошлин и налогов на рубежах Хазарского каганата.
Взгляд на раннюю средневековую историю и историческую географию Среднего Поволжья с точки зрения истории еврейской диаспоры представляется чрезвычайно интересной сферой исследования. Уже сейчас, по косвенным выводам, можно предполагать, что денежная часть торговли между Севером и Югом, по крайней мере, частично, находилась в руках иудейских хазарских купцов и менял. Автору, несмотря на все поиски, пока не удалось найти очевидной ссылки на Среднее Поволжье в материалах средневековой иудейской диспоры. Однако даже знаменитое письмо, написанное на иврите и подписанное шестью хазарскими иудеями, среди которых несколько тюркских имен, позволяет предположить, что какая-то иудейская община существовала не только в Киеве, но и на территории Волжской Булгарии. Не представляется возможным, чтобы иудейские купцы, обосновавшись в Киеве, могли полностью упустить из своих рук торговлю по Волге, которая, в конечном счете, все равно приводила к хазарской столице Итиль в устье великой торговой реки.
Большая часть европейской торговли IX–X века, так или иначе, находилась в руках иудейских купцов, которых арабы называли «арраданийя». В книге Джозефа Якобса «Еврейский вклад в цивилизацию», изданной в Филадельфии в 1919 году, приводится документ 847 года, описывающий маршруты иудейских купцов:
«Эти купцы говорят на языке арабов, персов, римлян (греков), на языке франков, андалусийцев и славян. Они путешествуют с востока на запад и с запада на восток, частью по суше, частью по морю. Они привозят с запада евнухов, рабов и рабынь, шелк, меха и мечи. (Далее следует описание маршрутов через Константинополь и Ближний Восток в Китай и Индию). Но иногда они предпочитают обходить Рим и, проходя через страну славян, прибывают в столицу Хазарии. Далее они плывут по Джурджанскому (Каспийскому) морю, прибывают в Балх, переправляются через Оксус (Сыр-Дарью) и продолжают свое путешествие через земли тюрков и далее в Китай».
Очевидно, что всякое путешествие было сопряжено в те времена с большими опасностями. Северный путь – через Бирку и Волгу – был одним из самых предпочтительных, коль скоро купцов в пути охраняли варяги и далее хазары. Не стоит забывать, что сухопутный маршрут через Паннонию – новую родину венгров – был крайне опасен, поскольку именно в это время, в начале и середине X века, новоприбывшие с востока венгры наводили ужас на Центральную и Восточную Европу своими сокрушительными набегами. Необходимость как-то обороняться от венгров, в совершенстве владевших древнетюркской тактикой стрельбы из лука, оборотясь назад с седла, привела, как считается, к началу строительства европейских феодальных замков, так что венгерская вольница той эпохи не слишком способствовала торговым предприятиям. Это не значит, что венгерским маршрутом вовсе нельзя было пользоваться, но этот маршрут был более чем рискованным, и иудейские купцы пользовались наряду с ним либо южным морским маршрутом – через Италию и мусульманскую Испанию, либо северным – через Германию (Ашкеназ), Скандинавию и Старую Ладогу – в Волжскую Булгарию и далее вниз по Волге к Каспийскому морю.
Никаких собственных карт, кроме арабских, в те годы Европа еще не знала. Следует помнить, что мы имеем дело с ранним средневековьем, когда религиозное рвение полностью оградило европейского человека от всякого знания о мире. Единственной картой мироздания, известной христианской Европе X века, была так называемая Т-О карта, то есть, круг, разделенный на три сектора в виде буквы Т. Эта «карта» была ориентирована на восток, где находилась Азия, а в центре мира находился Иерусалим. Два нижних сектора, назывались Европа и Африка, отделенные друг от друга линией Средиземного моря, а от Азии, соответственно, линией Нила и Красного моря и линией Эгейского и Черного морей. Очевидно, что такая карта не могла служить практическим целям купцов и путешественников. Роль карты исполняли, таким образом, опытные знания бывалых купцов и местные проводники.
Думается, что купцы-евреи пользовались в основном арабскими картами и описаниями, хотя бы потому, что они, по большей части, являлись в то время частью мусульманской, а не христианской цивилизации. В своем письме, направленном кагану хазар Иосифу, еврейский сановник, ученый и государственный деятель Хасдай бин Шапрут пишет, что известие о стране хазар в далекую исламскую Андалусию принесли два человека, побывавшие в Хорасане и Хазарии с торговыми целями:
«Я, однако, слыхал, что в места моего господина, царя, попали два человека из нашей страны: один по имении реб Иехуда, сын реба Меира, сына реба Нафана, человек умный, понимающий и ученый, а другой, по имени реб Иосиф Хвгрис, также человек знающий. Счастливы они. Какое счастье выпало им на долю – удостоиться увидать почет, великолепие и величие моего господина, царя, (увидать) как живут его рабы и служат его служители, и покой удела Господня! Для Господа легко сделать чудо также для меня, по великой милости Его, и удостоить меня (счастья) увидеть величие его царского престола и найти у него приветливый прием [89]».
Интересен также маршрут, которым, по всей видимости, и дошло письмо Хасдая бин Шапрута после того, как первая попытка переслать его через Константинополь окончилась неудачей. Этот маршрут показывает как направления торговых сношений еврейской диаспоры X века, так и местонахождение иудейских общин, в том числе, в Европе. Вот что пишет об этом сам андалусский «министр торговли»:
«После этого я пожелал отправить свое письмо моему господину, царю, со стороны святого Иерусалима. Некоторые израильтяне поручились мне, что доставят мои письма из своей страны в Несибим (Месопотамию, Ирак), оттуда в Армению, из Армении в Б-р-да (Берда-а к северу от Азербайджана) и оттуда в вашу страну. Я еще не перестал раздумывать (об этом), как прибыли посланцы царя Г-б-лимов (скорее всего, хорватов) и вместе с ними два человека из израильтян, один по имени мар-Саул, а другой по имени Мар-Иосиф. Когда они услыхали о моем беспокойстве, они утешали меня и сказали мне: «Дай нам твои письма, и мы доставим их царю Г-б-лимов, а он, ради оказания тебе почета пошлет твое письмо к израильтянам, живущим в стране Х-н-г-рин (Венгрии?). Точно так же (те) перешлют его в страну Рус, и оттуда в страну Б-л-гар (Булгар), пока не придет твое письмо, согласно твоему желанию, в то место, куда ты желаешь [90]».
Из этого маршрута становится ясно, что иудейские общины существовали не только «в стране Рус», (в Киеве), но и в самой Волжской Булгарии! Определенную роль в установлении маршрутов иудейских купцов играют также многочисленные торговые документы и указы раннего средневековья, например, указы Карла Великого или епископов тогдашней Франции и Германии. Особенно интересным в смысле данного исследования является указ германского короля Луи, Короля-Ребенка (Louis the Child), в отношении таможенных пошлин от 905 года. Этот торговый документ прямо выводит маршруты иудейских купцов на Великую Богемию, откуда ранее упомянутая чешская свинцовая монета могла попасть в пра-Казань.
Этот указ под полным названием «Запрос о пошлинах Раффельштеттина от 905 года» говорит о том, какие пошлины должны платить купцы, въезжающие на территорию Германии, в частности, из Богемии. Из указа становится ясно, что, при отсутствии нормальных сухопутных дорог и надежных мостов в нищей средневековой Европе, все купцы, в том числе и иудейские, пользовались водными артериями, поскольку пошлина бралась со всякого «законного» судна с командой обычно из трех человек. В заключение указа говорится, что
«купцы, иными словами, евреи и другие купцы, откуда бы они ни прибыли, из Моравии или других стран, должны платить торговую пошлину и за себя, и за свои товары точно так же, как это было во времена прежних королей [91]».
Какой бы торговлей ни занимались еврейские купцы в средневековой Европе, главным их занятием была все же дача денег в рост, из чего впоследствии выросло банковское дело. Подавляющая часть денежного обращения Европы находилась в руках евреев, несмотря на то, что они были часто жестоко ограничены в своих гражданских и религиозных правах. При этом право чеканить монеты принадлежало королям, что никак не стесняло фальшивомонетчиков, особенно если они могли сбывать фальшивые деньги в отдаленных краях. Огромное число фальшивых дирхемов говорит о том, как серьезно было поставлено это дело. Нельзя не заметить и того факта, что для подделки денег нужна все же элементарная грамотность, которой в раннем средневековье располагали разве только христианские монахи, однако вряд ли можно заподозрить монастыри в систематической подделке денег.
Интересно, что в вышеприведенном указе говорится о двух видах денег, которыми, наряду с солью и воском, надлежит уплачивать пошлину, а именно, драхма и динарий. Если под динарием понимать не денье, но арабский динар, то под драхмой здесь, видимо, можно понимать и дирхем, коль скоро арабские серебряные деньги также находились в европейском обращении и считались надежными деньгами, в отличие от собственно европейских монет в то смутное для Европы время.
Возвращаясь к монете Вацлава, мы видим, что вряд ли кто иной, кроме еврейского купца, мог вывезти эту монету из Богемии или южной Германии. Сам возможный путь этой монеты весьма показателен: попав в руки купца, который использовал ее для какой-то цели, она должна была вместе с ним проделать путь с юга Германии на север, в Шлезвиг, где находилось поселение Хедеби. Далее, в нынешнюю Швецию, в Бирку, откуда ладьей через Балтийское море и Финский пролив, потом волоком в Ладожское озеро. Так купцы попадали в Старую Ладогу, и уже оттуда через окско-волжскую речную систему на Среднюю Волгу – в Болгар-на-Волге.
Рассматривая активность иудейских купцов и предпринимателей в Европе X века, мы можем сделать вывод, что упомянутая чешская монета могла не однажды побывать в их руках. Викинги как торговцы не продвигались в Европу дальше Дании, тогда как купечество собственно европейского происхождения еще не развилось в достаточной степени в тогдашней разоренной войнами и экономически-упадочной центральной Европе. Таким образом, европейская торговля находилась в руках иудейских предпринимателей, и монета Вацлава, скорее всего, попала в Бирку именно при посредстве иудейских купцов-ашкенази. Путь ее из Бирки неоднозначен, однако присутствие хазарских евреев в Бирке подсказывает, что и далее ее путь лежал по устоявшимся маршрутам всемирной иудейской торговли. Думается, что только иудейские купцы могли завести в Казань богемскую монету, хотя бы потому, что сами викинги занимались посреднической торговлей в Бирке, а в Европу наезжали не как купцы, но как грабители и завоеватели, которых меньше всего интересовал свинец, из которого изготовлена чешская монета.
Арабские и среднеазиатские купцы в начале и середине X века, как уже указывалось ранее, не ходили по Волге дальше города-порта Болгара – это было невыгодно и булгарам, и хазарам. Сами булгары в начале IX века еще пользовались исключительно арабской монетой, как наиболее надежными деньгами, бывшими в ходу на огромной территории Средней Азии, Халифата и Византии. Вряд ли свинцовая монета неизвестного происхождения и сомнительной надежности представляла для них какой-либо интерес.
Другое дело – иудейские купцы, которые и соединяли торговым звеном Центральную и Южную Европу с Поволжьем. Для них даже и фальшивая богемская монета представляла торговый интерес, коль скоро ее можно было попытаться сбыть на всем протяжении торговых маршрутов от Праги через Хедеби и Бирку до Болгара, куда можно было попасть, лишь пройдя военно-таможенный пост в пра-Казани. Была ли найденная монета действительно фальшивой или имела другое, более прозаическое назначение в качестве, например, свинцовой печати на мешке с товаром, останется, скорее всего, неизвестным. Однако эта монета позволяет сделать вывод, что пра-Казань находилась на весьма оживленном и устоявшемся европейском торговом маршруте, которым, наряду с викингами и западными славянами, по всей очевидности пользовались и иудейско-хазарские купцы.
В совокупности с ранее приведенными выводами автора кажется вполне естественным, что Казань была именно таможенно-военным постом, своеобразной мембраной, разграничивающей европейскую и азиатскую сферы булгарско-хазарской торговли. Здесь кончалась сфера проникновения в Поволжье арабских и среднеазиатских купцов с юга. Здесь же в основном завершалось проникновение скандинавских купцов с севера и запада Европы в Евразию. Единственными купцами, которые в силу господства иудаизма в Хазарском каганате и в силу поистине глобальных связей диаспоры в тогдашней ойкумене могли свободно проникать через эту торгово-политическую мембрану, могли быть только иудейские купцы. Только они могли проникать в Волжскую Булгарию и с северо-запада, и с юга, замыкая, таким образом, Болгар и Казань кольцом своей международной торговли. Однако южный путь чешской монеты Вацлава представляется все же сомнительным, хотя бы потому, что торговые караваны не могли безнаказанно пройти через земли воинственных мадьяр, тогда как путь через земли южных славян должен был пролегать через неспокойные земли Дунайской Болгарии и Византии, чтобы окружным путем попасть на Волгу.
Дальнейшее изучение сохранившихся документов иудейской диаспоры поможет, как мы надеемся, пролить новый свет на историческую географию Среднего Поволжья. Более того, иудейско-хазарская теория происхождения чешской монеты позволяет предположить, что древнейшая Казань находилась на маршруте торговли Булгар-Бирка-Центральная Европа на протяжения всего существования Бирки как узлового центра восточно-западной торговли между викингами и хазарами, а это значит, в течение двухсот лет, в период с 770 до 970 века нашей эры.
Это вновь показывает, что происхождение Казани как торгово-военного центра не только ограничено первой четвертью X века, но и уходит своими корнями в гораздо более далекое прошлое. Учитывая возросшую активность иудейской торговли после получения особых привилегий в Хазарской империи, мы можем предположить, что и Казань, как естественная остановка на пути западноевропейской и азиатской торговли, зародилась в каком-то качестве и раньше X века. Очевидно, что международная торговля в междуречье Волги и Камы является гораздо более древним явлением, чем возникновение Волжской Булгарии и Казани, но не более древним, чем существование и функционирование иудейской диаспоры и ее удивительной цивилизации.
Между тем, письмо иудейского кагана хазар Иосифа о могуществе его государства содержало в себе только относительную правду, поскольку уже через четыре года, в 965 году, варяжско-русская дружина князя Святослава Игоревича взяла приступом город Саркел, и Хазарский каганат перестал быть той сверхдержавой, какой являлся в течение более чем двух веков. Сам каган Иосиф, как утверждают некоторые источники, с которыми склонна согласиться и лейденская «Энциклопедия ислама», после поражения от Святослава принял ислам, как и те из его подданных, которые впоследствии полностью слились с мусульманскими народами юга России.
Но мы слишком забегаем вперед – в следующей главе нам предстоит узнать, каким образом ислам стал государственной религией Волжской Булгарии. И поможет нам в этом свидетельство очевидца и участника этого знаменательного события; свидетельство, проливающее дополнительный свет на многое из того, о чем мы уже говорили в наших беседах о северном исламе.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 270; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!