ОБЕЗГЛАВЛЕННАЯ ФРАНЦИЯ: ПОДЪЕМ БУРЖУАЗИИ И ЖАКЕРИЯ 45 страница
Ситуацию осложняли и противоречивые интересы третьего сословия. Мелкие буржуа стремились вырвать власть у богатых купцов и у старейшин гильдий; впрочем, те и другие хотели использовать в своих интересах растущее недовольство трудящихся. Они разжигали это чувство у неквалифицированных безземельных крестьян, вынужденных из-за войны и лишений податься в города.
Дядюшкам юного короля не терпелось избавиться от прежних советников, и потому правительство покойного Карла V вскоре было расформировано. Представитель герцогов обвинил в предательстве фаворита Карла V Бюро де ла Ривьера, но на помощь Ривьеру пришел Клиссон: на глазах у всего двора он бросил перчатку, и никто из придворных не осмелился принять этот вызов. Опасаясь репрессий, Ривьер покинул двор; изгнали также канцлера д’Оржемана, Мерсье, а еще один бывший советник, Жан де ла Гранж, кардинал Амьена, нашел уважительную причину для ухода в отставку.
Юный король недолюбливал де ла Гранжа, поскольку враги кардинала внушили королю, будто де ла Гранж одержим демонами. Однажды при приближении кардинала десятилетний Карл осенил себя крестом и воскликнул: «Бегите от дьявола! Избавьтесь от дьявола!», что, естественно не понравилось служителю церкви. Кардиналу стало известно, что при восшествии на престол юный король сказал другу: «Настал момент отомстить этому священнику». Кардинал спрятал свои накопления в надежном месте, бежал в Авиньон и уже не вернулся.
|
|
|
Сенсационное падение прево Парижа еще раз доказало разрушение власти. Угу Обрио было за шестьдесят, он завоевал расположение Филиппа Бургундского экстравагантными пирами и дарами, понравился он и буржуазии тем, что построил канализацию и отремонтировал стены и мосты. Однако духовенство его не жаловало, потому что он открыто оскорблял клириков, а к университету тоже относился не лучшим образом, называя тот «рассадником попов». Обрио не соглашался с привилегиями студентов и арестовывал их при каждом удобном случае. Говорили, что он приготовил в Шатле две темницы для ученых и клириков. На похоронах Карла V Обрио не разрешил университетским преподавателям встать в начале похоронной процессии. Между сержантами прево и учеными произошла громкая ссора, а кончилось все тем, что многие преподаватели были ранены, 36 человек брошены в тюрьму. «Ох уж этот сброд! — воскликнул Обрио. — Жаль, что с ними не случилось чего-нибудь похуже».
Вмешательство Обрио в гонения на евреев позволило университету отомстить прево. Его обвинили в ереси, содомии и в ложном христианстве, особенно порицая за «профанацию святости крещения». В мае 1381 года Уга Обрио привлекли к суду в присутствии епископа Парижа. Кроме обвинений в презрении к евхаристии, в отказе от исповеди в Пасху и в публичном проявлении неуважения к духовенству, прево обвинили в пренебрежении к женской добродетели. В суде утверждали, будто он покупал девственниц и был склонен к колдовству, говорили, что прево сажает в тюрьму мужей, чтобы проводить время с их женами, Обрио будто бы прибегал к извращенному сожительству с женщинами и имел половую связь с еврейками.
|
|
|
Благодаря влиянию герцога Бургундского, сожжение преступника на костре было отменено. Обрио поставили на колени на деревянный эшафот напротив собора и заставили просить об отпущении грехов, в числе которых припомнили попытку вернуть родителям крещеных еврейских детей. Епископ и ректор университета грехи отпустили, однако Обрио осудили на пожизненное заключение в тюрьму, где он должен был сидеть на хлебе и воде. Осуждение прево и ослабление правительства способствовали тому, что парижане восстали.
Во время этих невеселых событий де Куси состоял в королевском совете, он был в хороших отношениях с герцогами, и каждый из них желал его поддержки. Одним из первых распоряжений герцога Анжуйского в качестве регента стала передача де Куси в пожизненное пользование Мортани, доставшейся герцогу от покойного короля. Де Куси обладал большим обаянием и способностью не наживать себе врагов. Он всегда был готов работать с тем, кто обладал властью — возможно, благодаря политической мудрости, приобретенной в связи с обстоятельствами его брака. После того как в январе 1381 года де Куси заключил мирный договор с герцогом Бретани, его снова направили к англичанам в Монтрей — обсудить условия перемирия. Позже в том же году, как явствует из документов, он заплатил шпионам, собиравшим для него информацию об английских крепостях в Кале, Эно и в других городах. В мае его вызвали в Париж: герцог Анжуйский хотел получить от Ангеррана совет насчет своего проекта в Италии.
|
|
|
Герцог мечтал о королевстве, а для исполнения этого желания требовались деньги. Он узнал, что Карл V держал для своего сына деньги в Мелене, и Анжуйский завладел ими, пригрозив казнить попечителя фонда. Монах из монастыря Сен-Дени, однако, не подтверждает достоверность этой истории — «никто не знает правды, дело это темное». Средств герцогу все же не хватило. В 1381 году он продолжал требовать вспомоществования и получил несколько сумм то там, то здесь, но чаще всего ему отказывали.
|
|
|
Пока во Франции тихо тлело недовольство, в Англии в июне 1381 года вспыхнула настоящая революция — восстали не горожане, а крестьяне. В стране, экономика которой была по большей части сельскохозяйственной, значительное влияние имели ремесленники. Третий раз за четыре года крестьян обложили подушным налогом, собирали мзду со всех, начиная с пятнадцатилетнего возраста. В ноябре 1380 года послушный парламент высказался за финансирование похода Ланкастера в Испанию, но деньги, собранные с населения, составили лишь две трети ожидаемой суммы; объяснялось это не в последнюю очередь тем, что сборщиков налогов подкупали и они обходили стороной «нужные» семьи или фальсифицировали численность населения. Потребовалось повторить сбор налогов, и это сулило неприятности в том случае, если бы лорды, прелаты и дядюшки юного Ричарда прислушались к постоянным жалобам по поводу притеснений в сельской местности. Внимания они не обратили и навлекли на себя тем самым кровопролитнейшее восстание этого века.
В конце мая деревни в Эссексе на восточном побережье, чуть выше Лондона, отказались платить налоги; сопротивление распространилось и дальше, были свидетельства, что все происходит не вдруг, а по сговору, и в соседнем графстве Кент, к югу от Темзы, случилось насилие. Крестьяне вместе с йоменами, принимавшими участие во французских войнах, вооружились ржавыми мечами, вилами, топорами и луками, потемневшими от времени, и атаковали замок, в темнице которого томился сбежавший виллан. Избрав себе в предводители Уота Тайлера, красноречивого демагога и ветерана войны, они захватили Кентербери и заставили мэра принести присягу королю Ричарду и Общинам, после чего освободили из тюрьмы архиепископа, идеолога движения равенства Джона Болла. Он был странствующим священником, ученым и фанатиком, ходил по стране двадцать лет, его часто задерживали за оскорбление церкви и государства и за радикальные проповеди о всеобщем равенстве.
Хотя искрой, вызвавшей восстание, был подушный налог, главной причиной недовольства стали путы феодальной зависимости и отсутствие законных и политических прав у крестьян. Вилланы не могли подать в суд на своего хозяина, в парламенте от их имени никто не выступал, по отношению к господам вилланы были связаны долгом и не имели права его нарушить, и разве только силой могли они добиться изменения этого закона. В том и состояла задача восстания, а поход на столицу начался с Кентербери.
Когда жители Кента дошли до Лондона, покрыв за два дня расстояние в семьдесят миль, навстречу им вышли повстанцы из Эссекса. Аббатства и монастыри на пути следования мятежников вызывали у них особую враждебность, потому что клирики всегда стояли за рабский труд. В городах ремесленники и мелкие торговцы поддержали восстание бедняков против богачей, оказывали крестьянам помощь, в частности давали им еду. Простой народ из других графств, услышав о восстании, тоже принялся бунтовать, и мятеж распространялся.
«Сумасшедшие толпы» из Кента и Эссекса открывали ворота тюрем, грабили поместья, сжигали документы. Некоторые из личной ненависти убивали землевладельцев и чиновников и насаживали их головы на колья. Богачи из страха смерти бежали и прятались в тех же лесах, в которых до того момента скрывались от них вилланы. Некоторых лордов восставшие силой заставляли идти с ними, «хотели они того или нет»: тем самым они создавали видимость участия аристократов в восстании.
Крестьянский вождь поклялся убить «всех адвокатов и слуг короля», которых найдут мятежники. За исключением короля — их воображаемого защитника, — все чиновники были врагами, будь то шерифы, лесники, сборщики налогов, судьи, аббаты, епископы и герцоги, особенно судьи, потому что именно они сажали вилланов в тюрьмы. Не случайно главный судья Англии сэр Джон Кавендиш стал одной из первых жертв наряду со многими судебными секретарями и присяжными. Есть свидетельства, что дома всех адвокатов, мимо которых проходили восставшие, были уничтожены.
Если Жакерия за двадцать три года до этого была бунтом без программы, то крестьянское восстание Тайлера выросло из идеи свободы. Хотя теоретически вилланы были свободны, они хотели устранить все ограничения, налагавшиеся законом о наемных рабочих, — этот закон вот уже тридцать лет пытался привязать виллана к лорду. Люди слушали священников-лоллардов и светских проповедников, которых тревожила несправедливость мира, они слыхали о теории равенства Джона Болла. «Дела в Англии не могут идти хорошо, — говорил Болл, — покуда все у нас не станет общим, когда не будет ни вассалов, ни лордов, когда лорды будут не господами, а такими же, как мы… Разве все мы не происходим от одних и тех же родителей — Адама и Евы?»
В воздухе витал дух Уиклифа, осмелившегося покуситься на высшую власть. Что произошло в последние тридцать лет, что выросло из чумы, войны, притеснений, дурного правления? Народ перестал робко подчиняться системе, появилось недоверие к правлению и к правителям, как светским, так и церковным, пробудилось ощущение, что власти надо возражать, что перемены возможны. Если власти продажны — даже бедняки видели это, ведь им приходилось подкупать сборщиков налогов — солдаты грубы, а церковь жестока, то желание перемен все сильнее.
Это желание подогревали проповедники, осуждавшие власти. Турниры богачей, говорили они, суть мучение для бедняков. Проповедники клеймили «злых принцев», «палачей, казнящих невинных людей и оставляющих неутешных вдов», «порочных священников, подающих дурной пример людям», и, самое главное, нобилей, опустошающих кошельки бедняков и тратящих эти деньги на свои удовольствия. Аристократы «презирают прочих за низкое происхождение, за телесные недостатки, за глупость, за неуклюжесть и гнушаются говорить с ними, в то время как сами лопаются от гордости за высокородных предков, за богатство, власть, красивую внешность, за силу, за детей… Всех их в Судный день бесы утащат в ад».
В день гнева, вещал доминиканец Джон Бромьярд понятными крестьянам словами, богачам «повесят на шею ослов, овец и других домашних животных, которых они забрали у вас и не расплатились». Добродетельные бедняки, обещал францисканский монах, в Судный день встанут против жестоких богачей и обвинят их в их злодеяниях на земле. «Ха, ха! — скажут другие, ужасно напуганные. — Этих людей раньше все презирали. Смотрите, в каком они теперь почете, они среди сыновей Бога! Что нам наше богатство и уважение? Унижают теперь нас».
Если бедняки и в самом деле были сыновьями Бога (даже если проповедники попрекали их жадностью, мошенничеством и непочтительностью), то зачем дожидаться своих прав до Судного дня? Если все люди родились от Адама и Евы, то почему их держат в подчинении? Если всех уравняет смерть, как постоянно подчеркивают священники, то не лучше ли добиться равенства на земле и пойти наперерез воле Бога?
На окраине Лондона восставшие крестьяне Тайлера одолели правительство. Против наступавшей толпы не приняли никаких мер отчасти — из презрения ко всяким Уилли, Коббам и Джекам — деревенским парням с черными ногтями, а отчасти — из отсутствия вождя среди аристократов и нехватки оборонительных средств. Ланкастер в это время был на шотландской границе, Бэкингем — в Уэльсе, а единственные организованные вооруженные силы под предводительством третьего дяди короля, Эдмунда Кембриджского, грузились в это время в Плимуте на корабли, чтобы плыть в Испанию. За исключением пятисот или шестисот вооруженных стражников королевской охраны, у короны никого не было. На лондонцев надежды тоже было мало — многие горожане сочувствовали восставшим, а некоторые даже к ним присоединялись.
Двадцать тысяч крестьян разбили лагерь у стен города и потребовали встречи с королем. Юному королю обещали безопасность, но намеревались срубить головы архиепископу Садбери, а также канцлеру и казначею сэру Роберту Хейлсу: его считали ответственным за подушный налог; восставшие требовали также голову хитрого «предателя» Иоанна Гентского, который был Для них символом плохого управления и неумения вести войну. Джон Болл обратился к крестьянам с горячим призывом сбросить ярмо, которое они так долго носили, и уничтожить всех знатных лордов, судей, адвокатов и завоевать свободу, чины и власть.
Напуганное правительство посовещалось и не нашло иного выхода, кроме как вступить в переговоры. Ричард II, слабый красивый четырнадцатилетний мальчик, в сопровождении рыцарей выехал навстречу восставшим и выслушал их требования — отмена подушного налога, уравнение всех сословий, установление денежной ренты в четыре пенса за акр, свободное пользование лесами, все задокументированное и заверенное королевской печатью. Бунтовщикам ответили, что все их требования удовлетворят, — в надежде, что толпа разойдется и отправится по домам.
Между тем сочувствующие открыли городские ворота и впустили отряд во главе с Уотом Тайлером внутрь. Они захватили лондонский Тауэр, убили архиепископа Садбери и сэра Роберта Хейлса. Затем набросились на Савойский дворец Иоанна Гентского, разгромили его и сожгли. Восставшие действовали по приказу Уота Тайлера: дворец не грабить, а уничтожить. В подвале обнаружили бочки с порохом, их и побросали в пламя, гобелены разодрали, драгоценные камни топорами разбили в пыль. Темпл — квартал юристов — уничтожили вместе со всеми документами. Затем последовали убийства; семьи ломбардцев и фламандцев были вырезаны (просто потому что иностранцы), также поступили с магнатами, чиновниками и «предателями» (в их числе был богатый купец Ричард Лайонс, которого Добрый парламент отправил в отставку, а герцог Ланкастерский восстановил в должности).
В хаотичной смене событий только юный Ричард передвигался словно в магически очерченном круге: к нему, как к королю, восставшие испытывали почтение. Он сидел на высоком боевом коне — очаровательный мальчик в пурпурном плаще, расшитом королевскими леопардами, на голове сияла корона, в руке зажат золотой жезл. Подросток улыбался простолюдинам и черпал уверенность в восхищении, которое буквально излучала толпа. Он издавал указы, и тридцать писцов вручали свитки восставшим. Многие крестьяне разошлись, поверив в то, что король — их защитник.
Пока сэр Роберт Ноллис срочно собирал войско, Уот Тайлер, воспламененный схваткой и пролитой кровью, призывал своих сторонников к захвату Лондона и уничтожению правящей верхушки. Королевские указы его не удовлетворили: он подозревал, что это пустышка, Тайлер понимал, что ему никогда не будет даровано прощение. Он мог идти только вперед, к захвату власти. Если верить Уолсингему, Тайлер похвалялся, что «через четыре дня все законы Англии будут исходить из его уст».
Тайлер вернулся в лагерь в Смитфилде, чтобы еще раз встретиться с королем. При разговоре он выдвинул новые требования, намеренно чрезмерные, чтобы спровоцировать отказ, и рассчитывал захватить Ричарда в плен. Тайлер потребовал отмены сословного деления: все люди должны быть равны перед королем, церковная собственность отобрана, а земли поделены между крестьянами, в Англии достаточно одного епископа, а священники не нужны вообще. Король согласился все исполнить. Свидетельства о том, что произошло в следующий момент, настолько разнятся, что этот эпизод до сих пор не прояснен. Похоже, Тайлер затеял ссору с оруженосцем из королевской свиты, Уот вытащил кинжал и тут же был сражен мечом мэра Лондона Уильяма Уолворта.
Все пришло в смятение. Крестьяне схватились за луки, выпустили несколько стрел. Но Ричард с редкостным хладнокровием приказал всем не двигаться, выехал вперед и обратился к мятежникам: «Господа, чего вы хотите? Я ваш капитан, я ваш король. Успокойтесь». Пока король вел переговоры, Ноллис быстро собрал войско и окружил лагерь восставших: солдаты выглядели грозно — забрала опущены, оружие сверкает. Крестьяне, оставшись без вожака, испугались; наколотая на копье голова Тайлера ввергла их в панику (ситуация напоминала парижское восстание и смерть его лидера, Гийома Каля).
По приказу короля восставшие сложили оружие и, услышав заверения о помиловании, разошлись по домам. Вождей бунта, включая Джона Болла, повесили, а мятежи в других частях Англии были подавлены, хоть и не так жестоко, как после французской Жакерии. С английским восстанием, как и во Франции, покончили в течение месяца, но действовали не силой, а больше обманом. Королевские указы безо всякого раскаяния отменили, парламент объявил, что их принимали под давлением. Когда из Эссекса прибыла депутация напомнить королю об обещании покончить с феодальной зависимостью, Ричард ответил: «Вы вилланы и вилланами останетесь».
Автократы нередко запаздывают с пониманием. Экономические силы уже подтачивали феодальную зависимость, но наказания, несмотря на поражение революции, продолжались, пока несвободных крестьян не осталось вовсе. Ускорила ли революция этот процесс или задержала, неясно, но быстрый результат вселил в правителей, начиная с короля, невероятное самодовольство. Возможно, у опьяненного успехом Ричарда проявились начатки абсолютизма, но он не обрел закалки, необходимой для обращения с врагами, и в итоге пал жертвой одного из них. Военные не видели необходимости в каких-либо переменах, церковь твердо выступала против реформ. Привилегированные сословия, напуганные учением лоллардов о всеобщем равенстве, решительно высказывалось против любых перемен. В поэме Гауэра «Глас вопиющего» поэт обличал лоллардов как провозвестников раскола между церковью и государством и утверждал, что в мир их послал Сатана. Лолларды ушли в подполье, тем самым надолго отложив утверждение протестантского сепаратизма.
В дни гнева и страданий, дни бедствий и несчастий крестьянская революция казалась многим еще одним испытанием, означавшим, как и «Черная смерть», гнев Божий. Связывая крестьянское восстание с землетрясением, случившимся в 1382 году, и с бубонной чумой, анонимный поэт заключил, что эти три явления
Вызваны Божьим гневом,
Наказанием за грехи.
Монах Уолсингем полагал, что и нападения французов на английское побережье можно расценивать как Божью кару: «Насылая на людей такие ужасы, Господь призывает их к раскаянию». Восстания, если трактовать их подобным образом, не имели политического значения. Как писал флорентийский хронист, «человек не может изменить того, что послал нам Господь за наши грехи».
Какое влияние оказало английское восстание на революционные настроения людей за рубежом, неизвестно. Как бы то ни было, война и сопутствующие ей бедствия и налоги должны были подбросить достаточно топлива в топку недовольства. И все же война давала работу и деньги оружейникам, возчикам, продавцам зерна, пекарям, коннозаводчикам и сотням мастеровых других профессий, не говоря уже о лучниках, пехотинцах и о тех, кто обслуживал армию. Люди того времени не говорили о войне как об экономическом стимуле, зато оставили много свидетельств о том, какое тяжелое бремя она накладывала на бедняков. «Необходимо взять за принцип, — писал Виллани, — что за войну не должны расплачиваться бедняки, платить должны те, кому принадлежит власть».
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 162; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!