ОТВЕТНЫЙ УДАР ХРИСТИАНСКОГО МИРА 22 страница
Конрад, однако, вряд ли мог оспорить претензии своего отца в обозримом будущем, а перед императором стояли и более насущные дипломатические проблемы, требовавшие неотложного решения. Империя Саладина в то время находилась под властью трех братьев, происходивших из этого племени, из дома Айюба: аль-Камиля, султана Египетского; аль-Ашрафа, известного как султан Вавилонский и пребывавшего в Багдаде, и аль-Муадзама, который, подозревая (и небезосновательно), что его братья хотят объединиться против него, недавно заключил союз с хорезмскими турками и осадил аль-Ашрафа в его столице. В Каире аль-Камиль, боясь, что следующим окажется он, тайно обратился к Фридриху: если император изгонит аль-Муадзама из Дамаска, то сам он сможет вернуть ему утерянные земли Иерусалимского королевства. Фридрих дал положительный ответ: очевидно, в его интересах было как можно энергичнее способствовать разладу на мусульманском Востоке — для этого у него имелись отличные возможности, так как в молодости его окружало немало мусульман, он знал характер арабов и говорил на их языке. Однако как раз в тот момент, когда он отправлялся в Крестовый поход, пришло известие о смерти аль-Муадзама; вследствие этого можно было с вероятностью предположить, что энтузиазм аль-Камиля по поводу союза с императором скорее всего ослабеет.
Прошло чуть больше трех недель, и 21 июля императорский флот бросил якорь в кипрской гавани близ крепости Лимасол. Ричард Львиное Сердце, захвативший крепость в 1191 г., впоследствии пытался продать ее ордену тамплиеров, но, поняв, что они не могут за нее заплатить, передал ее Ги Лузиньяну, лишившемуся владений королю Иерусалимскому. Ги основал феодальную монархию, которая — что в общем-то вызывает удивление — просуществовала до конца Средних веков. С практической точки зрения вряд ли можно сомневаться, что эта монархия представляла собой феод Священной Римской империи: брат и наследник Ги, Альмерик, принес феодальную присягу отцу Фридриха Генриху VI. Однако имелись затруднения, и среди них — тот факт, что правивший здесь регент, Иоанн Ибелинский, одновременно являлся властителем Бейрута и был одним из самых богатых магнатов Отремера. Несколько лиц из числа кипрской знати также имели значительные владения в Палестине и Сирии — стало быть, важно было не вступать с ними в конфликт.
|
|
|
Фридрих, однако, обошелся с ними хуже некуда. Поначалу он был сама доброта и внимание и даже пригласил Иоанна Ибелинского вместе с молодым королем и местными сеньорами и баронами на большой пир в замке Лимасол. Пир начался довольно спокойно, но затем отряд солдат с обнаженными мечами вошел в зал и занял позицию вдоль стен. В воцарившейся тишине император поднялся с места и громовым голосом объявил Иоанну Ибелинскому, что требует от него двух вещей. Иоанн ответил, что с радостью пойдет ему навстречу, если сочтет его требования законными. Затем Фридрих потребовал, во-первых, город Бейрут (Иоанн, по его словам, не мог владеть им, так как не имел титула), и во-вторых — все доходы, которые Кипр получил с момента восшествия на престол молодого короля. Эти требования были весьма безрассудны, а надменность, с которой он их произнес, очевидная попытка запугать собравшихся, тогда как они были — или должны были быть — защищены общими для всех законами гостеприимства, лишь усугубили дурное впечатление от происходящего. Иоанн не остался в долгу. «Я держу Бейрут, — сказал он, — от короля Иерусалимского. Он не связан с Кипром, и хотя с готовностью признаю власть императора над островом, я не могу допустить того же самого в отношении Сирии и Палестины. Что касается доходов, их регулярно и должным образом вручали матери короля, королеве Алисе, в силу ее регентства».
|
|
|
Фридрих был разгневан, однако настаивать не стал. Что до дел на континенте, то ситуация с юридической точки зрения действительно была далеко не ясной. Иерусалимское королевство серьезно сократилось — можно сказать, было обезглавлено — в результате завоевания Саладином Святого города. Вдобавок его ослабил ряд катастроф меньшего масштаба; некоторые бароны, в том числе род Ибелинов, теперь были гораздо богаче и могущественнее, нежели их король, и действовали соответственно. Фридрих не мог позволить себе слишком глубоко ввязываться в подобные дела. Кроме того, он спешил. Его очень беспокоило то, что папа, так сказать, положил глаз на Сицилийское королевство и что если ему придется продлить свое пребывание на Востоке, то вторжение не заставит себя долго ждать. Единственное, на что он надеялся, — это на скорость: следовало нанести удар и возвратиться домой как можно скорее. Поэтому у него не было иного выбора, кроме как продолжить путешествие — захватив при этом с собой молодого короля Кипрского.
|
|
|
Он высадился в Тире ближе к концу 1228 г. Там его встретили и приветствовали внушительные отряды тамплиеров и госпитальеров. С ними и без того значительная армия увеличилась еще более. Однако Фридрих не собирался сражаться, коль скоро мог достичь своих целей мирным, дипломатическим путем. Он отправил посольство к султану аль-Камилю, который постепенно захватывал земли своего покойного брата и глубоко сожалел о прежде сделанном собственном предложении. Послы подчеркивали, что император явился исключительно потому, что султан пригласил его. Но весь мир теперь знал, что он находится здесь; как же теперь ему уехать с пустыми руками? В результате урон, нанесенный его престижу, может иметь фатальные последствия, и аль-Камиль никогда более не найдет себе другого союзника из числа христиан. Что касается Иерусалима, то теперь этот город практически потерял свое прежнее значение. Он лишился защиты и обезлюдел и даже с религиозной точки зрения теперь куда менее важен для мусульман, нежели для христиан. Неужели его сдача — слишком большая цена за мирные отношения между мусульманами и христианами и, кстати, за немедленный отъезд императора?
|
|
|
Угроз (по крайней мере открыто выраженных) не звучало. Однако императорская армия была тут как тут, и ее мощь не оставляла сомнений. Султан оказался в таком положении, что выбирать ему не приходилось. Император буквально стоял на пороге, желая забрать то, что было ему обещано, и, похоже, не собирался уезжать, пока этого не получит. Кроме того, ситуация в Сирии, где попытки Аль-Камиля захватить Дамаск не имели результата, не переставала тревожить его. В конце концов, возможно, альянс не так уж и плох… В итоге султан сдался, согласившись на десятилетнее перемирие — на известных условиях. Во-первых, в Иерусалиме нельзя строить укрепления. Христиане могут посещать Храмовую гору и стоящий на ней храм Гроба Господня и мечеть Аль-Акса напротив нее, но все это, а также Хеврон, должно остаться в руках мусульман. Христиане могут получить обратно свои главные святилища в Вифлееме и Назарете при условии, что лишь узкий коридор, проходящий по территории, которая по-прежнему останется мусульманской, соединит их с христианскими городами на побережье.
В субботу, 17 марта 1229 г., Фридрих — по-прежнему отлученный от церкви — въехал в Иерусалим и вступил в формальное владение городом. На следующий день, открыто игнорируя папский запрет, он посетил мессу в храме Гроба Господня, причем демонстративно надел императорскую корону. Он полностью достиг всего, ради чего отправился в путь, не пролив при этом ни капли ни христианской, ни мусульманской крови. Можно было ожидать, что христианские общины возрадуются, однако вместо этого всех охватило возмущение. Фридрих, будучи отлучен, посмел войти в самую почитаемую святыню христианского мира, которой он завладел в результате сговора с египетским султаном. Патриарх Иерусалимский, намеренно игнорировавший императора с момента его прибытия, теперь изъявил свое неудовольствие, наложив интердикт на весь город. Церковные службы были запрещены; паломники, посещавшие святые места, более не могли рассчитывать на отпущение грехов. Местные бароны были в ярости из-за того, что с ними не посоветовались, но еще более — из-за того, что, как они выяснили, вновь обретенные земли в Галилее по большей части оказались дарованы рыцарям Тевтонского ордена[151] из императорской свиты, а не представителям родов, которые традиционно владели ими прежде. И во всяком случае, спрашивали они себя, как, с точки зрения императора, они будут удерживать все эти территории — его сомнительное приобретение, когда имперская армия возвратится на Запад?
Последней каплей для всех — священнослужителей и мирян — стал очевидный интерес и восхищение императора, которые тот питал как к исламу, так и к мусульманской цивилизации в целом. К примеру, он настоял на посещении храма Гроба Господня (архитектуру которого он тщательно изучил[152]), а также мечети Аль-Акса, где, как сообщают, он выразил сильное разочарование по поводу того, что не услышал призыва к молитве. (Султан приказал муэдзинам молчать в знак уважения к гостю.) Как всегда, он задавал вопросы каждому встречному образованному мусульманину о его вере, роде занятий, образе жизни — словом, обо всем, что приходило ему в голову. Христиан Отремера такое отношение ввергло в глубокий шок; в вину императору поставили даже то, что он бегло говорил по-арабски. С каждым днем пребывания в Иерусалиме его популярность падала, а когда он двинулся в Акру — едва избегнув засады, устроенной ему по дороге тамплиерами, — обнаружил, что город находится на грани мятежа.
К этому времени и у самого Фридриха на душе было неспокойно: его шокировала явная неблагодарность братьев во Христе, и он был готов отплатить им той же монетой. Он приказал своим войскам окружить Акру и никого не впускать и не выпускать. Священнослужителей, которые произносили против него проповеди, наказали палками. Настроение его не улучшилось в результате известия о том, что в его итальянские владения вторглась армия папы под командованием старого Иоанна Бриеннского; появилась еще одна причина покинуть эту неблагодарную страну как можно скорее. Фридрих отдал приказ своему флоту готовиться к отплытию 1 мая. Вскоре после наступления рассвета, когда он проходил через квартал мясников к ожидавшим его кораблям, его закидали отбросами. Лишь после некоторых усилий Иоанну Ибелинскому, спустившемуся к пристани, чтобы проститься с ним, удалось восстановить порядок.
Сделав лишь краткую остановку на Кипре, император достиг Бриндизи 10 июня. Прибыв в свое королевство, он обнаружил, что все пребывают в состоянии беспомощности и замешательства. Его давний враг Григорий IX воспользовался преимуществом, которое давало отсутствие императора, дабы учинить то, что фактически являлось Крестовым походом против него, — писал к князьям и церквам Западной Европы, требуя людей и денег для решительной атаки, дабы сокрушить позиции Фридриха как в Германии, так и в Италии. В Германии попытки папы посадить на трон нового императора в лице Оттона Брауншвейгского успеха не имели. С другой стороны, в Италии он организовал вооруженное вторжение с целью изгнать Фридриха с юга раз и навсегда, чтобы всей территорией можно было управлять непосредственно из Рима. В то время в Абруцци и вокруг Капуи шли яростные бои, а в нескольких городах Апулии, где жители поверили распространявшимся агентами папы слухам о смерти Фридриха, началось открытое восстание. Дабы вдохновить других последовать его примеру, Григорий только что опубликовал эдикт, освобождавший всех подданных императора от принесенной ему клятвы верности.
Трудно было вообразить себе более сложную ситуацию, но с момента прибытия Фридриха положение стало меняться. Император был здесь, со своим народом, не погиб, но вернулся с триумфом, возвратив без кровопролития святые места христианам. Его достижения могли не вдохновлять христианские общины Отремера, но для жителей Южной Италии и Сицилии все представлялось в совершенно ином свете. Более того, возвратившись в свое королевство, Фридрих изменился до неузнаваемости: исчезли гнев, хвастливость, ненадежность, недопонимание. Он вновь очутился в стране, которую знал и искренне любил; он вновь контролировал ситуацию. Все лето он без устали вел кампанию, и к концу октября армия папы потерпела поражение.
Однако Григорий IX не сдался. К окончательному примирению оба шли долго, трудно, мучительно. В течение нескольких следующих месяцев Фридрих делал уступки одну за другой, сознавая при этом, что упрямый старый папа по-прежнему не отказался от своего самого грозного оружия. Над Фридрихом до сих пор тяготело проклятие церкви, что представляло собой серьезную трудность, постоянное бесчестье, создававшее потенциальную опасность в дипломатических вопросах. Кроме того, будучи как-никак христианином, Фридрих не хотел умереть отлученным. Григорий долгое время вел себя уклончиво; только в июле 1230 г. он весьма неохотно согласился заключить мирный договор (подписанный в Чепрано в конце августа) и отменил свой приговор. Прошло еще два месяца, и двое, папа и император, обедали вместе во дворце его святейшества в Ананьи. Происходившее не напоминало веселое застолье, по крайней мере поначалу, однако Фридрих, когда хотел, бывал исключительно обаятелен, а папа в глубине души, похоже, испытывал благодарность за то, что император Священной Римской империи взял на себя труд нанести ему неформальный, без излишней торжественности, визит. Так закончилась еще одна поистине геркулесова схватка между императором и папой из числа столь часто повторявшихся в истории средневековой Европы.
В 1231 г. Фридрих смог обнародовать то, что впоследствии стало известно под названием Мельфийской конституции, — ни более ни менее как совершенно новую кодификацию законов в масштабе, непревзойденном со дней Юстиниана, жившего семью столетиями ранее. Император полностью взял под свой контроль уголовное судопроизводство, ввел институт окружных судей, действовавших его именем, урезал свободы баронов, церковников и городов и заложил основы твердой власти правительства (чему можно найти параллель лишь в Англии), в котором равным образом были представлены знать, духовенство и горожане.
Нужно заметить, что из всех его владений Реньо (так все называли Сицилийское королевство) доставляло меньше всего беспокойства. Он здесь родился, знал каждый его дюйм, понимал здешний народ. В двух других обширных областях, находившихся под его властью — Северной Италии и Германии, — дела обстояли совершенно иначе: там имперская власть (не имевшая твердой базы наподобие той, которая быстро формировалась в Англии и Франции с их прочной наследственной монархией) чрезвычайно ослабела за предыдущие сто лет. В особенности в Северной Италии крупные города и поселения Ломбардии представляли собой вечно тревожащую занозу для императоров, наследовавших престол; тяжелее всего из них пострадал дед самого Фридриха, Барбаросса, потерпевший полное поражение при Леньяно более чем полвека назад. Наиболее эффективный прием, который они постоянно использовали в политике, чтобы сохранить независимость, заключался в том, чтобы ссорить между собой папу и императора; вследствие этого новости о примирении 1230 г. сильно встревожили их. Ломбардская лига была поспешно восстановлена, и ее члены сомкнули ряды перед надвигающейся опасностью.
Поступая так, они были правы. Если бы Фридрих хотел разделить свою империю, решив править Германией и вверив Сицилию своему сыну Генриху — или же наоборот, — Северная Италия оказалась бы предоставлена самой себе, однако он сделал иначе. Приняв, как всегда, твердое решение править обеими территориями самолично, он понимал, что безопасное сообщение по суше между ними необходимо. Имелась и другая причина: он придавал Италии куда большее значение, нежели германским землям. В конце концов, он был императором Священной Римской империи, а не Священной Германии. Столица ее когда-то находилась в Риме — и он надеялся, что в один прекрасный день перенесет ее в этот город.
Для начала Фридрих призвал своего сына Генриха и всех наиболее значительных германских правителей, а также представителей крупных городов севера Италии, на совет, который должен был состояться в Равенне в день Всех Святых, 1 ноября 1231 г. Он сделал все, чтобы успокоить ломбардцев. Он решил не брать с собой вооруженный эскорт, ограничившись лишь небольшой свитой; слушания должны были вестись «во славу Господа, церкви и империи, а также во имя процветания Ломбардии». Несомненно, он взвешивал каждое свое слово, однако представители Ломбардии безошибочно восприняли его речь как сигнал тревоги. Они не хотели его; еще менее им было желательно появление орды жестоких германских баронов. В мгновение ока пути через Альпы оказались перекрыты. Мера оказалась в итоге не совсем успешной — немалое количество делегатов сумело обойти заслоны и проехать кружным путем по восточной дороге через Фриули, — однако это отсрочило съезд на добрых два месяца.
Несмотря на это, делегаты отметили Рождество с размахом — празднества и зрелища следовали одно за другим; в их число вошли и специальные осмотры знаменитого императорского зверинца, который возили за ним во время всех его путешествий. Тут имелась не только непревзойденная «коллекция» соколов, но также и львы, пантеры, верблюды, различные обезьяны и даже слон (нетрудно вообразить, какое впечатление он производил на местных крестьян). Фридрих всегда умел устраивать шоу; он, однако, был обеспокоен тем, что среди делегатов не было наиболее важного — его сына Генриха, римского короля. Генрих не сообщил, почему отсутствует (излишне говорить, что он даже не извинился), и вскоре стало ясно, что он и не думал откликаться на призыв отца.
Возможно, причиной тому послужило просто-напросто замешательство. Здесь не место обсуждать проблемы управления в Германской империи. Достаточно сказать, что отец покинул Генриха (формально — монарха), когда тому исполнилось восемь лет; впоследствии, достигнув восемнадцати, он испытывал не слишком сильные чувства к отцу, о котором сохранил лишь смутные детские воспоминания. По отношению к германским князьям он проводил политику противостояния — диаметрально противоположную действиям Фридриха, — в результате чего восстановил их против себя. К моменту обострения ситуации в 1231 г. они уже вынудили его пойти на целый ряд уступок: он даровал им права и привилегии, из-за чего имперская власть в Германии существенно ослабла.
Разгневанный Фридрих на следующее лето созвал еще один совет в Аквилее, ясно дав понять, что если сын не откликнется на его призыв, то у него будут неприятности. На этот раз Генрих не посмел выказать неповиновение и был вынужден дать клятву, что отныне будет защищать права и позиции императора и отдалит от себя тех советников, которые внушали ему столь опасные политические шаги. Но если Фридрих полагал, что, приведя к покорности сына и добившись расположения князей, сможет подчинить Ломбардию, то ошибался. Большую часть остававшихся ему девятнадцати лет жизни император вел войны на Апеннинском полуострове, стремясь, подобно своему деду, установить там свою власть. Однако между ними была существенная разница. Фридрих Барбаросса был немцем до мозга костей; его империя была германской. Для Фридриха II Италия всегда оставалась на первом месте, что гарантировало ему (несмотря на случайное — временное — примирение) враждебное отношение со стороны папы, бывшее для него тяжким бременем, покуда он находился меж двух территорий, номинально относившихся к империи, — Ломбардией и Сицилийским королевством.
За эти годы переменилось немало действующих лиц. Генрих, король Римский, еще несколько раз отказавшийся повиноваться отцу, был низложен в 1235 г.; через два года трон наследовал его единокровный брат Конрад. (В том же году сам Фридрих вновь женился; его третьей женой стала Изабелла, сестра короля Генриха III Английского.) Папа Григорий, вновь отлучивший Фридриха от церкви в 1239 г., скончался в 1241 г. Если бы его преемник — безнадежно дряхлый Целестин IV — прожил подольше, тревоги Фридриха наконец бы прекратились, но через семнадцать дней Целестин вслед за Григорием сошел в могилу. Следующие полтора года император (он занимался подготовкой огромного флота для войны с Генуей и Венецией) делал все, что мог, дабы повлиять на результат очередных выборов, но тщетно: генуэзский кардинал Синибальдо деи Фиески, ставший в июне 1243 г. папой Иннокентием IV, выступил против него, пожалуй, еще более решительно, нежели Григорий. Всего через два года после своего восшествия на трон Святого Петра на заседании Генеральных Штатов в Лионе он объявил уже отлученного Фридриха низложенным, лишив его всех титулов и званий.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 220; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!