ОТВЕТНЫЙ УДАР ХРИСТИАНСКОГО МИРА 14 страница
Император, однако, чрезвычайно переоценил свое могущество. Последовавшее в ответ низложение папой его самого, сопровождавшееся отлучением Генриха от церкви и освобождением всех его подданных от вассальной клятвы, вызвало волну бунтов, прокатившуюся по всей Германии. В результате император был буквально поставлен на колени. Перейдя Альпы среди зимы вместе с женой и маленьким сыном, он явился к Григорию в январе 1077 г. в замок Каносса и там по прошествии трех дней крайнего унижения получил столь необходимое ему отпущение грехов.
История Каноссы, часто оживляемая иллюстрацией, на которой император, босой, в грубой одежде, дрожит, стоя на снегу перед закрытыми вратами замка, на века стала любимым сюжетом авторов детских книжек на исторические темы, использовавших его в качестве назидания о тщете суетного честолюбия. На самом деле триумф Григория ничего не стоил, и Генрих это знал. Он не собирался следовать своему обещанию покорности и в 1081 г. вторично пересек Альпы и вступил в Италию — на этот раз во главе армии. Поначалу Рим стойко держался, но по прошествии двух лет Генриху удалось прорваться через защищавшие его укрепления. Вялые попытки начать переговоры вскоре прекратились, и на Пасху 1084 г. Генрих возвел сам себя в сан императора руками своего же ставленника, антипапы Климента III.
Даже теперь Григорий, засевший в замке Святого Ангела, отказался сдаться. У него оставалась еще одна карта, которую он мог разыграть. Норманны, к которым он всегда обращался в случае затруднений, на этот раз не торопились откликнуться, так как Робер Гвискар был целиком и полностью поглощен ведением кампании на Балканах против Восточной империи. Однако в мае 1084 г. Робер неожиданно появился у стен Рима с армией численностью 36 000 человек. Перевес в силах не оставлял Генриху никакой надежды на успех; он отступил — и как раз вовремя. Норманны ворвались через Фламинские ворота, и в течение трех дней в городе шли грабежи и резня. К тому времени как мир был наконец восстановлен, целый район между Колизеем и Латераном оказался выжжен дотла. От приверженцев папы Рим понес более убытков, нежели ему когда-либо доводилось претерпеть от готов и вандалов. Робер, не смея оставить несчастного Григория на милость жителей, сопроводил его в Салерно, где тот и скончался на следующий год. До нас дошли последние слова папы, проникнутые иронией и жалостью к самому себе: «Я возлюбил праведность и ненавидел порок, и потому умираю в изгнании».
|
|
|
Несмотря на горечь такого конца, достижения Григория оказались значительнее, чем он думал сам. Он окончательно установил главенство папы в церковной иерархии — практика инвеституры, осуществляемой мирянами, и так уже изжившая себя, полностью прекратилась в следующем столетии, — и хотя не одержал аналогичной победы над империей, по крайней мере заявил свои претензии столь внушительно, что отныне их невозможно было игнорировать. Церковь, если можно так выразиться, показала зубы; в дальнейшем сопротивление ей императоров будет связано с большим риском.
|
|
|
События XI в., и особенно ослабление имперской власти над Италией в тот период, когда разворачивалась борьба из-за инвеститур, обеспечили прекрасные условия для развития городов-государств Ломбардии и Тосканы. Однако в то время как судьбы севера страны складывались под влиянием республиканских тенденций и стремления к расслоению, на юге действовали противоположные силы. Здесь также существовали торговые города, такие как Неаполь, Салерно и Амальфи, история независимости которых насчитывала много лет. За их пределами, однако, энергия норманнов объединила территории впервые за пять столетий; здесь установился режим господства аристократии, куда более суровый, чем то, что когда бы то ни было имело место на севере. Робер Гвискар умер в 1085 г. во время похода на Константинополь.[117] Хотя он оставил свои владения на материке сыну, фактический контроль над Сицилией перешел к его брату — великому графу Рожеру, на котором во многом лежала ответственность за ее завоевание. То было удачное решение, поскольку оно позволило Рожеру укрепить власть норманнов на острове, в некоторых областях которого сарацины по-прежнему оказывали активное сопротивление. За шестнадцать лет, которые прожил после кончины своего брата, Рожер заложил прочные основы блестяще организованного государства — основы, на которых это самое государство суждено было с триумфом создать его сыну.
|
|
|
В лице Рожера II Европа имела одного из величайших и самых ярких правителей Средневековья. Он родился от матери-итальянки и был воспитан на Сицилии, где благодаря принципам абсолютной религиозной веротерпимости, исповедуемой его отцом, греки и сарацины имели равные права с норманнами и латинянами. Имея внешность южанина и восточный темперамент, он также унаследовал честолюбие и энергию своих норманнских предков и прибавил к ним собственный талант правителя и государственного мужа. В 1127 г. он получил норманнские владения на континенте от своего слабого бесталанного кузена, став, таким образом, по праву одним из ведущих европейских властителей. Для того чтобы состязаться с другими князьями, ему не хватало лишь одного: короны.
|
|
|
Рожеру выпал шанс в феврале 1130 г. в виде слишком хорошо знакомого спора о том, кто станет преемником папы. Папа Гонорий II умирал; по всей очевидности, наследовать престол должен был кардинал Пьетро Пирлеони, бывший папский легат при короле Генрихе I Английском, священнослужитель выдающихся способностей и с безупречным прошлым, связанным с аббатством в Клюни. Он происходил из богатого и влиятельного рода, однако с еврейскими корнями, что не устраивало часть курии, придерживавшуюся крайних реформистских позиций. В то время как большинство провозгласило Пирлеони папой Анаклетом II, эта группа избрала собственного кандидата, принявшего имя Иннокентия II. В течение нескольких дней позиция Иннокентия стала столь угрожающей, что его вынудили покинуть Рим, и это обеспечило ему спасение. Когда Иннокентий оказался по ту сторону Альп, его дело поддержал Святой Бернард Клервосский, одна из наиболее влиятельных фигур эпохи: его влияние на политику имело вредоносный и даже катастрофический характер, он быстро обрел приверженцев во всей христианской Европе. На стороне Анаклета остался Рим — и Рожер. Условия Рожера были просты: поддержка норманнов в обмен на корону. Папа немедленно согласился, и в итоге на Рождество 1130 г. в Палермском соборе в окружении невиданной доселе роскоши Рожер стал королем Сицилии и Италии.
Однако трудности его не закончились. В 1138 г. Анаклет скончался, и на следующий год Иннокентий, наконец-то почувствовавший себя в безопасности, лично повел армию против нового королевства. Папы не раз совершали ошибку, пытаясь встретиться с норманнами на поле боя: Иннокентий попал в плен близ реки Гарильяно, точно так же как Лев IX при Чивитате, и получил свободу, лишь формально признав право Рожера на корону. Но королевство представляло собой слишком серьезную угрозу для южной границы Папской области и о настоящем перемирии речь не шла. Отношения с обеими империями складывались не лучше. Обе видели в нем угрозу собственному суверенитету, и в 1146 г. даже изощреннейшая дипломатия Рожера оказалась неспособна предотвратить союз всех трех держав против него. Он спасся только благодаря Второму крестовому походу — унизительному фиаско, которое стало для правителей Европы платой за то, что они позволили Святому Бернарду вмешаться в их дела.
И все же, несмотря на все проблемы во внешней и внутренней политике — ибо могущественные вассалы в Апулии создали государство, почти постоянно бунтовавшее против Рожера, пока он находился у власти, — власть его продолжала расти, как и великолепие его двора. Флот, созданный им, под командованием блистательного адмирала[118] Георгия Антиохийского вскоре стал, несмотря на противостояние итальянских морских республик, главенствующим на Средиземном море. Он завоевал Мальту и побережье Северной Африки от Триполи до Туниса[119]; предпринимались рейды даже на Константинополь, а также на Коринф и Фивы — последний центр византийской шелкопрядильной промышленности, откуда привозились пленные ремесленники для работы в королевских мастерских в Палермо. Здесь, в его дворцах и беседках среди апельсиновых рощ, Рожер провел последние десять лет своей жизни, работая в архиве, где хранились документы на разных языках — и латынь, и греческий, и арабский были официальными языками королевства, — ведя научные и философские дискуссии с мировыми светилами того времени (ибо Сицилия в то время была основным каналом, по которому как греческая, так и арабская ученость проникала в Европу) или отдыхая, как всякий восточный владыка, в своем отлично укомплектованном гареме.
Главным памятником архитектуры периода его правления стала Палатинская капелла, построенная им в 1130—1140-е гг. на первом ярусе королевского дворца в Палермо. В плане она повторяет традиционную романскую модель: центральный неф фланкирован двумя боковыми; ступени ведут в апсиду, где расположен алтарь. Пол и нижняя часть стен также являются романскими, несмотря на изумляющее богатство и роскошь (они выполнены из сливочно-белого мрамора и золотой фольги с использованием полихромной opus alexandrinum [120]). В то же время каждый квадратный дюйм верхней части стен покрыт византийскими мозаиками; почти все они созданы примерно в одно время и отличаются превосходным качеством.[121] Очевидно, их выполнили греческие мозаичисты, специально привезенные из Константинополя. Капелла могла бы считаться редкостной, полностью уникальной жемчужиной уже благодаря этим мозаикам, однако ими ее убранство не исчерпывается. Над ними вздымается расписная «сталактитовая» крыша в чисто арабском стиле — крыша, которая сделала бы честь постройкам Кордовы или Дамаска. Наиболее удивительным политическим достижением Рожера стало соединение трех великих цивилизаций Средиземноморья — латинской, греческой и арабской, — представители которых совместно трудились в мире и гармонии. Рожер добился этого в те времена, когда в других местах они повсюду стремились перегрызть друг другу глотки: в столетие Крестовых походов и менее ста лет спустя после Великого Раскола между православной и католической церквями. Здесь, в этой маленькой постройке, мы обнаруживаем то же достижение, весьма выразительно явленное визуально. Оно также воплощено в другом величественном сооружении короля в Чефалю. Арабское влияние в нем менее очевидно, однако типично византийская мозаика, изображающая Христа Пантократора — Вседержителя — вверху восточной апсиды, является великолепнейшим изображением Спасителя во всем христианском искусстве.
Между тем ветер перемен уже пронесся по Северной Италии, и изменения все больше давали о себе знать в южных областях и Риме. В 1134 г. в городе произошло восстание граждан, в результате чего вновь был учрежден сенат. Папство оборонялось — в 1145 г. папа Люций II умер от ран, полученных во время штурма Капитолия, — но общественное движение неуклонно завоевывало новые позиции, особенно по прибытии некоего Арнольда Брешианского, пылкого юного монаха, в котором крайний аскетизм подпитывался новым типом религиозного мышления — схоластической философией. Впервые оно начало формироваться в прошедшем столетии во Франции в умах теологов, таких как старый наставник Арнольда Пьер Абеляр; теперь же оно укоренилось в Италии. По сути своей будучи отклонением от традиционного мистицизма в область логического, рационалистского подхода к духовным вопросам, оно явилось одним из двух влияний, имевших решающее значение в жизни Арнольда. Другим столь же важным фактором стал возродившийся интерес к римскому праву, изучавшемуся теперь в Болонском университете. Два этих влияния вызвали к жизни его теорию, которую он неустанно проповедовал на улицах и пьяццах — площадях Рима: по его мнению, церковь должна полностью подчиняться во всех имеющих отношение к повседневности вопросах светской власти государства, отринув всякую мирскую власть и возвратившись к чистой и абсолютной бедности своих основателей. То был опасный момент; с точки зрения Святого Бернара, проповедовавшего диаметрально противоположные взгляды с таким же пафосом и уже осудившего Арнольда вкупе с Абеляром на соборе 1140 г. в Сансе, он заслуживал анафемы. Но даже Бернар не мог ослабить влияния Арнольда на Рим. Это стало общей заслугой двух других выдающихся фигур своего века — императора Фридриха Барбароссы и Николаса Брейкспира, который, приняв имя папы Адриана IV, оказался единственным англичанином, которому когда-либо доводилось занимать престол Святого Петра.
Адриан с самого начала дал понять, что не намерен выполнять чьи бы то ни было приказы. Когда же он обнаружил, что римская община при поддержке Арнольда закрыла ему доступ в Латеран, то отреагировал немедленно. В начале 1155 г. весь Рим попал под действие интердикта (отлучения от церкви, которое должно было продолжаться до тех пор, пока Арнольда не изгонят из города). Ни один папа до тех пор не решался на подобный шаг, однако он оказался чрезвычайно эффективен. Приближалась Святая седмица; Пасха без богослужения казалась немыслимой, и гнев населения обратился против общины. Арнольд внезапно исчез, и Адриан наконец вновь очутился на свободе. На Пасху он, как и планировалось, отслужил торжественную мессу в Латеране.
Фридрих Гогенштауфен, римский король и, таким образом, избранный с 1152 г. император, устроил в Павии празднество. Он недавно получил железную корону Ломбардии — в ходе церемонии еще более символичной, нежели обычно, так как несколько ломбардских городов, возглавляемых Миланом, ныне пребывали в открытой оппозиции к империи, — и направлялся на юг, чтобы короноваться императором в Риме. Возле Сиены ему встретились папские легаты, которые обратились к нему с насущной просьбой: требовалась его помощь в поимке Арнольда Брешианского, укрывшегося в соседнем замке. Для армии Фридриха это не составило никакого труда. Арнольд вскоре сдался и был возвращен в Рим. Приговоренный префектом города, он был вначале повешен, а затем сожжен; пепел же брошен в Тибр.
Все же перспектива немедленного прибытия Фридриха в Рим начала вызывать у курии озабоченность. Не без труда — поскольку ни одна из сторон не доверяла другой — близ Сутри была устроена встреча между папой и королем. Встреча едва не закончилась провалом, когда через два дня Барбаросса отказался участвовать в символическом акте, ему предстояло держать поводья и стремя, пока Адриан слезал с лошади. Однако в конце концов соглашения удалось достичь и эти двое поехали в Рим вместе. Вскоре им путь преградили несколько малоразговорчивых посланцев городской общины: если Фридрих желает войти в город, ему следует заплатить дань и гарантировать всем горожанам соблюдение их гражданских свобод. Король наотрез отказался, и угрюмые посланцы удалились. Предчувствуя недовольство, Адриан быстро отправил большие силы, дабы занять Леонину. На следующее утро он и Фридрих тайно проскользнули в Рим, и несколько часов спустя новый император был коронован. Новость достигла общины, когда как раз шло обсуждение, как лучше всего воспрепятствовать коронации. Возмущенные тем, что их обманули, толпа и городское ополчение вместе атаковали Ватикан. Битва продолжалась целый день; обе стороны несли жестокие потери, но к вечеру имперские силы одержали верх и оставшиеся в живых нападающие отступили за реку.
Фридрих получил то, чего добивался, и возвратился в Германию. В то же время для Адриана победа обернулась поражением. Без войск императора, защищавших его, он не мог оставаться в Риме; кроме того, он потерпел полнейшую неудачу, пытаясь заставить Фридриха противостоять королю Вильгельму I Злому Сицилийскому, сыну и наследнику Рожера II, которого он, папа, по-прежнему отказывался признавать. Все свои надежды на уничтожение Сицилийского королевства Адриан теперь возлагал на баронов Апулии, которые вновь восстали, и которых на этот раз поддержала византийская армия. Однако удача отвернулась от него. Вильгельм не заслуживал своего прозвища, которое он получил скорее из-за смуглого цвета кожи и мрачного вида, геркулесовой силы. Правда, он был ленивее своего отца и еще более, чем тот, падок на удовольствия, однако обладал присущей Отвиллям способностью мобилизоваться и мобилизовать свое окружение в условиях кризиса. Теперь он устремился к Сицилии во главе своих ударных сарацинских частей, разгромил греков и апулийских повстанцев при Бриндизи, а затем осадил Адриана в Беневенто. В третий раз его святейшество папа попал в руки норманнов. В июне 1156 г., вынужденный капитулировать, Адриан благословил Вильгельма на царство в его сицилийских владениях.
Претерпев это унижение, папа, однако, вскоре получил основания радоваться своему поступку, так как Барбаросса оказался настолько опасен для папства, что Вильгельм не шел ни в какое сравнение с ним. Летом 1158 г. он возвратился в Италию во главе крупных сил, и его поведение на съезде в Ронкалье не оставило итальянским городам ни малейшего сомнения относительно его собственного понимания императорской власти, когда четверо прославленных ученых из Болоньи, университета, которому он всегда особенно благоволил, полностью разрушили все свои излюбленные идеалы независимости городов, показав, что они полностью лишены законных оснований. Отныне, заявил император, все города будут полностью контролироваться императором с помощью правителей-иностранцев (подеста ). На всю Ломбардию эти слова произвели ошеломляющий эффект, однако Фридрих был готов к попыткам мятежа. В 1159 г. в Креме он привязал к осадным машинам пятьдесят заложников, включая детей, чтобы удержать оборонявшихся от контратаки в 1162 г., и наконец поставил на колени миланцев и подверг город такому разорению, что в течение пяти лет тот, покинутый, лежал в руинах. Но в результате противостояние городов только усилилось. Прежние распри ныне оказались забыты; города объединились в мощную Ломбардскую лигу для защиты своих свобод.
Папа Адриан скончался в 1159 г. Несомненно, как считал Фридрих, многое зависело от того, кто будет выбран его преемником, и был весьма обеспокоен тем, что наиболее вероятным, оставившим других далеко позади кандидатом являлся кардинал Роланд Бандинелли: подобно Адриану он оказывал жесткое сопротивление претензиям императора. Степень ответственности Фридриха за последовавшие события трудно определить: можно только утверждать, что инвеститура, имевшая место через два дня после избрания Роланда в соборе Святого Петра 7 сентября, представляла собой гротескное зрелище, самое недостойное в истории папства. Когда внесли пурпурную папскую мантию, новый папа, по обычаю сделав вид, что отказывается от нее, склонил голову, дабы ее принять. В этот момент кардинал Октавиан из аббатства Санта-Чечилия внезапно подскочил к нему, схватил мантию и попытался облечься в нее сам. Завязалась потасовка, в ходе которой одеяние у него отобрали. Но его капеллан, вероятно, предвидя, что все произойдет именно так, тут же вынес новую мантию, и на этот раз Октавиан сумел ее надеть (к несчастью, задом наперед), прежде чем кто-либо смог остановить его.
Трудно представить себе, какой начался беспорядок. Вырываясь от разъяренных приверженцев Роланда, пытавшихся силой сорвать с него мантию, Октавиан — прилагая отчаянные усилия, чтобы перевернуть мантию и надеть ее как нужно, в результате только намотал бахрому вокруг шеи — кинулся к папскому трону, сел на него и провозгласил себя папой Виктором IV. Затем он стал метаться по базилике, пока не наскочил на группу младших священнослужителей, которым приказал приветствовать его, что они и сделали с покорностью, увидев, как двери распахнулись и в церковь вломилась толпа вооруженных головорезов. По крайней мере на миг сопротивление было сломлено. Роланд и его сторонники, не теряя времени, выскользнули наружу и укрылись в укрепленной башне Святого Петра. Тем временем Октавиан под защитой головорезов взошел на престол с соблюдением несколько большего количества формальностей, нежели в первый раз, и с триумфом был препровожден в Латеран, приложив, как сообщают, немало усилий, чтобы перед выходом привести в порядок свое платье.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 261; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!