ОТВЕТНЫЙ УДАР ХРИСТИАНСКОГО МИРА 15 страница



Эти действия, как бы недостойно они ни выглядели, теперь представляются обдуманными заблаговременно и тщательно спланированными, причем с таким масштабом, который не оставляет сомнения, что в них активно участвовали имперские власти. Октавиан с давних пор был известен своей приверженностью империи, и два посла Фридриха в Риме немедленно признали легитимным его «избрание». Одновременно император энергично взялся за проведение кампании против Роланда, но она не имела успеха: вскоре общественное мнение в Риме прочно склонилось на сторону законного папы, который 20 сентября наконец был формально возведен в папское достоинство под именем Александра III в маленьком городке Нинфа. Фактически церковь пребывала в состоянии раскола, но Октавиан постепенно лишился сторонников. Он скончался в 1164 г. в Лукке, где существовал на доходы от разбоя (правда, не всегда удачного), причем местные иерархи даже не позволили похоронить его в пределах городских стен.

Венеция, Сицилия и папа Александр (с того момента как у него появилась такая возможность) оказывали активную поддержку Ломбардской лиге, и вскоре Фридрих впервые ощутил всю мощь противостояния со стороны Италии. Вскоре удача также начала изменять ему. Марш на Рим в 1167 г. не привел ни к чему: в императорской армии разразилась эпидемия чумы. Фридриху, практически беззащитному, пришлось отступать через враждебную ему Ломбардию, и он с трудом сумел отвести жалкие остатки своей армии обратно, за Альпы. В 1174 г. он возвратился, но момент был упущен; 29 мая 1176 г. силы лиги разгромили его немецких рыцарей при Леньяно. Амбициям Фридриха в Ломбардии был положен конец. На следующий год на соборе в Венеции он публично поцеловал туфлю папы Александра у входа в собор Святого Марка[122], а в 1183 г. в Констанце на основе Венецианского перемирия был заключен договор. Хотя сюзеренитет императора формально сохранялся, города Ломбардии (и отчасти Тосканы) отныне получали свободу самостоятельно вершить свои дела. Вряд ли Фридрих предвидел на Ронкальском съезде, что ему придется принять такое решение, однако утешение не заставило себя ждать. Империя, которая столь долго и столь безуспешно боролась за контроль над Ломбардией, теперь смогла почти без борьбы овладеть Сицилией.

 

Рожеру II, скончавшемуся в 1154 г., не повезло с потомками. Сын его Вильгельм Злой, несмотря на триумф над папой, более не совершил почти ничего примечательного. Он правил всего двенадцать лет, а затем ему, в свою очередь, наследовал его сын, Вильгельм II. Генетически новый король напоминал своих более отдаленных предков: в отличие от своего отца, которого описывали как великана, «чья широкая черная борода придавала ему дикий и устрашающий вид, повергавший многих в ужас», Вильгельм-младший имел светлые волосы и отличался исключительной красотой. Было что-то неизбежное в том, что его прозвали Вильгельм Добрый, хотя на самом деле как правитель он оказался гораздо хуже своего отца: слабый, лишенный способностей, вечно стремившийся добиться успеха, но почти никогда не достигавший его. Единственным качеством, унаследованным им от Рожера, стала страсть к зодчеству, и построенный им огромный собор на холмах над Палермо, все обширное пространство стен которого изнутри покрыто великолепными мозаиками, стоит незабываемым памятником последнему законному норманнскому королю Сицилии.

С кончиной же Вильгельма Доброго (он умер 18 ноября 1189 г. тридцати шести лет от роду) династия Отвиллей прервалась. Его жена Иоанна, дочь Генриха II Английского, не родила ему детей, и из всех возможных кандидатур трон перешел к его тетке Констанции, дочери Рожера (родившейся уже после его смерти; она была младше короля, своего племянника). И четырех лет не прошло, как ее отдали в жены Генриху, сыну и наследнику Фридриха Барбароссы. Как могла такая идея хоть на миг прийти в голову Вильгельму и его советникам, так и останется загадкой. Ведь в случае, если бы король умер бездетным, Сицилия перешла бы во владения императора, и ее независимое существование окончилось бы. Правда, Иоанна имела еще много лет в запасе, чтобы забеременеть, — в 1186 г. ей было только 20, а ее мужу — 32 года. Но жизнь в XII в. была куда менее стабильной, нежели в паши дни: дети часто умирали, поэтому идти на такой риск, прежде чем престолонаследование будет надежно обеспечено, по всем стандартам являлось почти преступной халатностью.

Необходимо заметить, что многие норманнские бароны выступили категорически против Констанции и готовы были сражаться, если потребуется, за сохранение независимости королевства. В начале 1190 г., по благословлению папы Климента III, архиепископ Палермский возложил корону Сицилии на незаконного внука Рожера II — Танкреда, графа Лечче.[123] Танкред был мал ростом и отвратительно уродлив; из-за своей нелегитимности он не мог занять трон. Но он был способным и энергичным, и если бы прожил нормальную жизнь и сумел найти еще одного сильного союзника, помимо папы, то мог бы спасти свою страну от уничтожения. К несчастью, половина норманнских баронов была настроена враждебно по отношению к нему; с самого начала они подняли против него восстание, распространившегося повсеместно. К тому же он умер, едва достигнув зрелого возраста. Его сын и преемник, бывший еще ребенком, оказался бессилен, когда Генрих — ныне император Генрих IV — прибыл в 1194 г., чтобы получить корону; вскоре сын Танкреда умер при загадочных обстоятельствах. Коронация Генриха состоялась в Палермо на Рождество 1194 г. и положила безвременный конец существованию самого замечательного королевства эпохи Средневековья.

Шестьдесят четыре года — недолгая жизнь для королевства, и Сицилия могла бы выжить, если бы Вильгельм II (лучше забыть его прозвище) оказался более разумным правителем или имел детей. Вместо этого он подарил ее своему самому давнему и упорному врагу, который под предлогом якобы готовящегося заговора перебил практически всю знать, обитавшую на Сицилии и на юге Италии; она продержалась против него всего четыре дня после коронации. Он создал царство террора, просуществовавшее до конца его дней. Норманнское королевство на Сицилии не потерпело поражения — правители отказались от него.

Однако дух его прожил еще одно поколение. Королева Констанция не присутствовала на коронации своего мужа в Палермо. Забеременев впервые в возрасте сорока лет, она была полна решимости добиться двух вещей: во-первых, благополучно родить; во-вторых, проследить за тем, чтобы это было именно ее дитя, а не чье-то еще. Она не откладывала свое путешествие на Сицилию, но ехала медленно и тогда, когда считала нужным. Констанция добралась только до маленького городка Джези, примерно в двадцати милях от Анконы, когда почувствовала родовые схватки. Там на следующий день после коронации, в палатке, воздвигнутой на главной площади, куда было разрешено входить любой матроне, желавшей стать свидетельницей родов, она произвела на свет своего единственного сына, которого день-два спустя показала на той же площади собравшимся жителям, с гордостью приложив его к груди. Об этом сыне, Фридрихе — впоследствии ему суждено было получить прозвище Stupor Mundi, «Диво мира», — мы узнаем гораздо больше в продолжении нашей истории.

 

Глава VII

ОТВЕТНЫЙ УДАР ХРИСТИАНСКОГО МИРА

 

После того как мусульмане завоевали в VIII в. Испанию, а в IX в. — большую часть Сицилии, они прекратили постоянный захват новых территорий. Однако для христианских стран, расположенных вокруг Средиземного моря, они представляли более, чем когда бы то ни было, серьезную угрозу. Их «неофициальные» колонии на юге Италии и в Южной Франции наводили ужас на соседей-христиан; в Средиземном море не было места, где можно было бы чувствовать себя в безопасности от их пиратских флотилий, и мало было городов и поселений на побережье, которые не жили бы в постоянном страхе внезапного нападения. Постоянную бдительность, пожалуй, могли не проявлять одни лишь венецианцы, чей город находился в безопасности в своей мелководной лагуне. Сам Рим, как мы уже знаем, был разграблен в 846 г., а в следующем столетии его участь разделили Генуя и Пиза.

При этом мусульманская угроза была связана не только с пиратством: росла также опасность со стороны Египта. Турецкий наемник Ахмед ибн Тулун, ставший правителем в 868 г., распространил свою власть на большую часть Леванта вплоть до Киликии, находящейся в юго-восточном углу малоазиатского побережья. Наконец в последние годы столетия аббасидский халиф отправил флот в карательную экспедицию в Египте, и правление Тулунидов закончилось в 905 г.[124] Беспорядки продолжались три десятилетия, после чего на сцене появилась гораздо более выдающаяся и дольше существовавшая династия Фатимидов, шиитов исмаилитской секты, возводивших свою родословную к дочери пророка Фатиме. Впервые они объявились в Тунисе, а в 969 г. завоевали Египет и построили новую столицу, которую назвали аль-Каира, «Победоносная», в наши дни известную под названием Каир. К этому времени халифат Аббасидов пришел в упадок и не мог препятствовать завоеванию Фатимидами не только Палестины и Сирии, но и самого сердца арабских территорий, Хиджаза.

Формально начиная с IX в. и далее высшую ответственность за защиту Западной империи от нападений неверных нес ее правитель. Однако император был бессилен. До Аахена, столицы империи, от Средиземного моря было несколько недель пути; даже когда армия предпринимала какие-то действия южнее, то поневоле была вынуждена действовать только на суше, так как несколько судов, составлявших весь имперский флот, как правило, находились в Балтийском море. Характерный пример связан с несчастным Оттоном II. В декабре 980 г. он решил раз и навсегда освободить Южную Италию от сарацинской напасти. Поначалу кампания разворачивалась вполне удачно, но летом 982 г., во время его продвижения в Калабрию, силы арабов застигли его врасплох близ Стилона. Его армия была изрублена на куски, а сам он спасся, только доплыв до проходившего мимо корабля и скрыв, кто он такой. Затем, когда судно приблизилось к Россано, он вновь прыгнул за борт и направился к берегу. Его поражение было нагляднейшей иллюстрацией бессилия империи в условиях натиска мусульман.

И все же именно тогда — хотя по-прежнему почти незаметно — маятник качнулся в обратную сторону. С конца X в. и далее наблюдается медленное усиление противодействия христиан. К 975 г. мусульманские поселенцы на юге Франции были изгнаны. Генуя и Пиза вели строительство собственных флотов — уже к 1016 г. это позволило им объединиться, чтобы изгнать сарацин с острова Сардиния, который с 721 г. пострадал по крайней мере от девяти больших набегов, часто сопровождавшихся резней местного населения. Прошло немного лет, и методы арабов стали применяться против них самих: итальянские корабли, в свою очередь, начали угрожать прибрежным городам. К концу пятидесятилетнего правления византийского императора Василия II Болгаробойцы (он умер в 1025 г.) его империя вновь обрела контроль практически надо всем Балканским полуостровом, всей Малой Азией, Апулией, Критом и Кипром. Важнейшим переломным моментом стал 1087 г., когда Генуя и Пиза предприняли еще одну совместную экспедицию, на сей раз против Махдии — арабской столицы, на месте которой находится современный Тунис. Они взяли город, сожгли в гавани корабли и навязали правителю условия мира. Четыре года спустя Великий граф Рожер I завершил завоевание Сицилии; в 1092 и 1093 гг. дальнейшие экспедиции из Италии и Южной Франции совместно с мощными силами норманнов отвоевали значительную часть Южной Испании. Мусульманский мир трещал по швам. В политическом отношении Средиземное море вновь отходило под власть христианского мира.

Однако новости были не только хорошими. В 1055 г. первая волна турецких интервентов, сельджуков, захватила Багдад; в 1071 г. они вторглись в Малую Азию. Византийский император Роман IV Диоген лично повел армию в битву против них, но 26 августа был наголову разбит и захвачен в плен в битве при Манцикерте. Предводитель сельджуков Альп Арслан, у которого были такие длинные усы, что, как говорят, на охоте ему приходилось завязывать их за спиной, великодушно обошелся с императором и, дав ему эскорт, отправил его обратно в Константинополь. Однако случившееся не прошло даром — в последующие годы турки распространились по Центральной Анатолии; под властью византийцев остались лишь некоторые участки побережья. Через четырнадцать лет после сражения, в 1085 г., они захватили Антиохию. То была третья из пяти патриархий православной церкви, после Александрии и Иерусалима, павшая под ударами мусульман; оставались лишь Рим и Константинополь…

История первой волны экспансии турок в Анатолию имела одно важное и совершенно неожиданное последствие. Завоевание сельджуками Армении, лежавшей далеко к северо-востоку, с центром на горе Арарат, привело к переселению на юг огромного числа армян, к настоящему исходу, и в 1080 г. некий Рубен, родич последнего царя, правившего в городе Ани, основал маленькое княжество в центре Тавра в Киликии. Постепенно — все-таки от сердца Армении его отделяло более тысячи миль — оно усиливалось, обретало большее значение и, наконец, в 1199 г. превратилось в царство Малая Армения.[125] Армяне всегда гордились тем, что были первой нацией в мире, которая приняла христианство, что имело место в 301 г.; здесь же внезапно возникло христианское государство, окруженное мусульманскими странами и враждебное Византии, но в скором времени оказавшее неоценимую помощь крестоносцам — прежде всего участникам Первого крестового похода — по пути через Киликию в Святую землю.[126]

В качестве первоочередного следствия Манцикерта следовало бы прежде всего ожидать, что западное христианство обратит внимание на мусульманский Восток. Прибрежные города Италии влекла очевидная коммерческая выгода; норманнов, как всегда, подталкивало свойственное им в глубине души стремление к завоеваниям и приключениям. Однако так или иначе, на той или иной территории, воинам-христианам суждено было помешать продвижению мусульман. Итак, когда папа Урбан II 27 ноября 1095 г. обратился к Клермонскому собору и заключил свою речь вдохновенным призывом к Крестовому походу, то, так сказать, адресовал свою проповедь к уже наполовину обращенным и дал религиозное оправдание делу, которое вполне могло быть предпринято и без него. То, что Святая земля, и прежде всего сам Иерусалим, была по-прежнему занята неверными, представляло собой, объявил он, оскорбление для всего христианского мира; паломники-христиане в настоящее время подвергаются всевозможным унижениям и обидам. Долг каждого доброго христианина — поднять оружие против тех, кто осквернил землю, по которой некогда ступал Христос, и вернуть ее под власть поборников истинной веры.

В последовавшие месяцы слова Урбана благодаря самому папе стали известны всей Франции, а целая армия проповедников разнесла их по всем уголкам Западной Европы. Реакция была потрясающей — даже из таких отдаленных краев, как Шотландия, люди поспешили принять на себя знак креста. Ни император Генрих IV, ни французский король Филипп I[127] — недавно отлученный от церкви за прелюбодеяние — не находились в особенно хороших отношениях с Римом, чтобы принять участие в Крестовом походе. Возможно, это было и к лучшему: Урбан решил, что такое великое предприятие должно находиться под контролем церкви, и провозгласил предводителем и своим официальным легатом одного из сравнительно небольшого числа тех мужей церкви, кто уже совершал паломничество в Иерусалим, — епископа Адемара из Ле-Пюи. Епископа этого, однако, должны были сопровождать несколько могущественных магнатов: Раймунд Сен-Жиль, граф Тулузский — старейший, богатейший и наиболее выдающийся из их числа; брат французского короля граф Гуго де Вермандуа, который прибыл в глубоком потрясении от ужасного кораблекрушения в Адриатическом море; граф Роберт II Фландрский; граф Роберт Нормандский (сын Вильгельма Завоевателя) и его кузен граф Стефан де Блуа, а также Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии. С Готфридом прибыл его брат Балдуин Булонский, который, будучи младшим сыном в семье, не получившим наследства, привез с собой жену и детей и был полон решимости добыть себе королевство на Востоке. Из Южной Италии явился Боэмунд, герцог Тарентский, сын Робера Гвискара, лелеявший похожие мечты. Будучи истинным норманном, он мало интересовался святыми местами, но Крестовый поход считал величайшим приключением своей жизни.

Одним из наиболее популярных предводителей, однако, был человек вовсе не знатного происхождения — пожилой странствующий монах по имени Петр и по прозванию Пустынник, возникшему из-за накидки, которую, насколько известно, он никогда не снимал. От него исходил отвратительный запах; о нем говорили, что его почти нельзя отличить от осла, на котором он всегда ездил, но личный магнетизм его был неотразим. По словам историка Гиберта Ножанского, «все, что ни говорил и ни делал он, казалось, несло на себе отпечаток святости». Он проповедовал Крестовый поход по всей Франции и во многих областях Германии, и к тому времени, когда его собственная экспедиция началась, за ним следовало более 40 000 человек. Многие из них, несомненно, являлись искренними, богобоязненными людьми, жаждущими сражаться за святое дело, однако хватало и больных, и калек — в том числе женщин и детей, — ожидавших чудесных исцелений. Громадное же большинство, по-видимому, составлял разношерстный сброд, привлеченный лишь возможностью грабежа и обещанием для всех, кто примет участие в путешествии, места в раю.

 

Крестоносцы пустились в путь в разное время и выбрали разные маршруты, чтобы достичь первого «сборного пункта» — Константинополя; это было неизбежно, учитывая количество участников предприятия и множество мест, откуда они отправились в дорогу. Урбан, кажется, искренне полагал, что их ожидает теплый прием со стороны Алексея I Комнина; разве сам он не обращался к Западу за военной помощью против турок? Папе так и не удалось понять: одно дело — отряд-другой опытных воинов-наемников, пришедших, чтобы пополнить ряды обороняющихся, и совершенно иное — целые армии. Во многих из них дисциплина полностью отсутствовала; солдаты ожидали, что им дадут хлеб и кров, но были совершенно не готовы слушаться чьих бы то ни было приказаний и руководствовались только собственной волей. За краткое время, имевшееся в его распоряжении, Алексей сделал все, что мог: организовал значительные поставки продовольствия во все города, через которые предстояло пройти крестоносцам; каждую армию в момент пересечения имперской границы должен был встретить и эскортировать до столицы военный отряд. По прибытии рядовым предоставлялось жилье за пределами городских стен; посетители допускались в столицу лишь в составе небольших, поддающихся контролю групп (примерно полдюжины человек за раз), чтобы осмотреть достопримечательности и помолиться в главных храмах города.

Прибытие армий крестоносцев в Константинополь произошло в промежутке между октябрем 1096-го и маем 1097 г. Однако прежде чем они смогли бы пуститься в дальнейший путь, предстояло провести серьезную работу в дипломатической сфере. Прежде всего Алексей настоял, чтобы каждый предводитель принес ему клятву верности, сопровождавшуюся уведомлением — почти наверняка письменным — относительно территориальных претензий империи в отношении Малой Азии и Сирии. Таковые были даны, хотя и с разной степенью уклончивости, всеми, кроме одного, — Раймунда Тулузского. Раймунд прибыл в Константинополь в середине апреля и по-прежнему плел интриги, дабы его признали главнокомандующим. Если, заявил он, император собирается сам возглавить Крестовый поход, он будет его верным последователем; если же нет, он не признает над собой никакого сюзерена, кроме Бога. Его товарищи принцы, боясь, что такое поведение может поставить под вопрос успех всей экспедиции, умоляли его смягчиться, и в конце концов он согласился на компромисс, поклявшись — такая форма клятвы была принята в его родном Лангедоке — почитать жизнь и честь императора и проследить, дабы он не потерпел никакого ущерба. Алексей, понимая, что на большее рассчитывать не приходится, поступил весьма разумно и принял клятву. Свое неудовольствие он выразил лишь тем, что не стал вручать Раймунду подарки — пищу, лошадей и великолепные шелковые одеяния, — которыми осыпал всех остальных командующих.


Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 267; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!