СУД — БОЖИЙ встреча с Богом лицом к лицу
Если внимательно проанализировать этот псалом (50), то мы увидим, что речь идёт, но почти о формальном судебном процессе. При двух свидетелях, когда в свидетели Бог призывает небо и землю, да, с формальным обвинением, которые Бог выдвигает: то есть вообще-то говоря это псалом о суде. И вот если посмотреть на то, как собственно этот псалом построен, то мы увидим, что видимо, скорее всего, это псалом так или иначе связан, но не прямо связан, но скажем появился в контексте представлений о дне Ягве или о дне Господнем. Трудно точно сказать, когда этот праздник появился: скорее всего где-то в эпоху Соломона. В общем то, в принципе, он прежде всего воспринимался как день интронизации Ягве, восхождения Его на престол, прежде всего. Ну и разумеется, как день Суда. В принципе, скорее всего, можно предполагать, что праздновался он где-то, примерно, около того времени, когда празднуют Йом-Кипур, примерно. Не исключено, что вообще говоря, изначально всё-таки, он связан с днём Освящения первого храма. Но возможно, что как раз именно день Освящения первого храма был как-то привязан вот к Йом-Кипуру и где-то около того времени и произошло, хотя точно сказать трудно конечно. И разумеется, этот День интронизации Ягве был одновременно и днём Суда, тем более что и Йом-Кипур это тоже день Суда. День Ягве был как бы продолжением этого самого Судного дня, дня Суда. Это был день, когда сам Бог воцаряется и выходит к своему народу чтобы судить. По-видимому, в храме в этот день служилось особо торжественное богослужение. По-видимому, с богослужениями этого дня связывался опыт видения престола Славы: в гимнографии это нашло своё отражение. Но вот в контексте этого дня Ягве, как дня Суда и как в общем-то самого торжественного дня в году и самого торжественного праздника: потому что это был день торжества Ягве и Яхвизма, день торжества народа Божия, когда ожидали Суда, прежде всего, конечно, над язычниками, и там над всеми нечестивцами и отступниками, с которыми, разумеется, приходившие в храм себя не отождествляли и участвующие в этих торжественных праздничных трапезах. Обычно предполагалось что судить будут тех, кто там остался за стенами города или за границами Иудеи: так это примерно и понималось. Что понятно само собой и очень естественно психологически. Но всё дело в том, что с этим днём Ягве связался целый пласт пророческой проповеди. К нему возвращается, к образу этого дня возвращается: Амос, Осия, Исаия Иерусалимский — и для каждого из них день Ягве становится днём суда прежде всего над народом Божьим. Вот так совершенно точно, как в этом псалме. Поэтому я с самого начала и говорил о том, что, похоже на то, что сам этот гимн появился в среде близкой пророкам, может быть. Здесь день явления Бога, а это вполне мог быть и день Ягве, как раз, становится днём Суда прежде всего для народа Божия. Собственно, как о том уже Амос говорил, что судить Бог будет прежде всего своих: тогда это была новость. Сейчас, то суд начинается с дома Божия, после апостола Павла, это как бы общее место, а вот во времена Амоса это было новое откровение, очень важное. Так вот, получается, что собственно говоря, весь этот гимн так или иначе связан с судом и тогда в этом псалме появляется дополнительный смысловой пласт, учитывая вот этот аспект. Всё дело в том, что день Суда — это ещё и всегда день Богоявления, день Теофании, а значит день Откровения. И вот всё то, о чём мы сейчас говорили, происходит не только в истории, но некоторым образом уже за её пределами. Потому что День Суда, как его в общем-то понимали уже, наверное, и при Соломоне, пожалуй, впервые так как мы с вами говорили, это открылось уже Давиду, но, наверное, при Соломоне это стало понемножку входить в сознание общины, религиозное. День суда — это ведь всегда день, но если угодно, некоторого разрыва истории, исторического времени. Вот как у Давида, как он это видит в этом замечательном гимне, который два раза приведён в Библии: в 23 главе 2 Царств и в 17-18 псалме. Там Давид, ведь, оказывается фактически вне исторического времени, а может быть и вне того физического времени, в котором мы сейчас живем. Он видит Бога, который к нему протягивает руку, наклонив небеса, как буквально так это и говорится в тексте псалма, а под ногами у него разверзается бездна: причём, самая настоящая метафизическая бездна, так что там даже основания Вселенной видны и прочее. То есть фактически — это явно уже не история, не историческое время и даже не физическое время. Так вот, с Теофанией и с днём Суда, с Теофанией дня Суда, связывалось что-то, на уровне представления, что-то похожее. Это будет момент, когда история, но если и не закончится, потому что, в общем-то, при Амосе, при Исаи, разумеется, ещё никакой апокалиптики разработанный не было, никакого учения там об эпохах исторических, там об конце истории, вот такие как мы находим в книге Даниила там или в Откровении Иоанна: этого не было ещё конечно. Это всё появится потом. Но уже было понимание того, что раз Бог так входит в мир, то в нём что-то изменится: вот на какой-то момент всё остановится, история прервётся. А если так, то и сам этот Суд окажется, по необходимости, моментом предстояния перед Богом. Ведь, собственно говоря, здесь перед нами совершенно замечательная картина: если бы попробовать её, как вот визионерскую картину увидеть. Это картина, в общем-то, напоминающая то, что видит Давид: ни Неба, ни Земли больше нет — они как бы раздвигаются, отходят в стороны. Как бы вот, та завеса физического мира, физической Вселенной, которая обычно Бога скрывает, разрывается в этот момент. Небо и земля становятся, как свидетели, по сторонам от престола Божия. Это просто, понимаете, вот, картина, которая здесь возникает. Помните, мы с вами говорили, что многие псалмы, в некотором смысле, можно было бы, скажем так, нарисовать, изобразить и тогда получилось бы что-то напоминающее икону. Ну вот и здесь можно было бы изобразить (но нет такого канона, но насколько я знаю иконографического, а может и есть, но я не знаю, по крайней мере такого): вот Престол и небо с землёй, раздвинувшиеся. Вот здесь, наверное, что-то похожее пришлось бы изобразить. И люди перед престолом: вот так, примерно, эту картину пришлось бы изобразить. Так вот, очевидно, что это момент — предстояние перед Богом для каждого. То есть здесь суд понимается примерно так, как понимал его Амос или Исаия Иерусалимский. Не такой суд, когда Бог, ну скажем, сверяется там с какой-то книгой Закона и затем в соответствии с этой книгой, как судья, определяет кому какое наказание или поощрение, или там что за это положено. А суд как момент встречи с Богом лицом к лицу. Когда, собственно говоря, то что было скрыто — становится явно и видно, видимо. Если, например, у человека за душой кроме греха ничего нет, то он и остаётся с этим грехом один-на-один вместо Бога, а Бога увидеть не может потому что грех мешает. То, о чём, очень образно говорил Амос. Он говорил: вы ожидаете дня Ягве, а зачем вам этот день: он тьма и нет в нём света. Тут дело не в том, что Бог тёмный там или что Он не хочет человеку открыться, а в том, что вот если человек к Богу приходит в таком состоянии, то собственно говоря, из-за той самой тьмы, в которую он с сам себя погружает своей же греховностью: он Бога может просто не увидеть.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Так вот, и в этом псалме. Фактически, Бог говорит: "Я оставлю тебя. Поставлю перед твоими глазами», — имеется в виду поставлю, то чем ты согрешил. То есть, вот если представить себе эту картину суда, как предстояния перед Богом, то получается, что в общем-то, грешник, который стоит перед Богом не Его видит, а эти самые свой грехи, которые перед ним стоят. Но это на уровне картины, опять же. И он Престола Божия из-за этих самых грехов не видит. Здесь, по крайней мере, она получается, где-то примерно, такой вот эта картина.
(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 50. С 30 мин.).
О прощении
Но это ещё и в некотором смысле перед Богом приговор мне самому. Потому что здесь начинает работать то, о чём мы с вами говорили немножко вот на том семинаре сегодняшнем прошлом, где у нас речь шла о прощении и о суде. Если я позволяю себе ставить последнюю точку в судьбе конкретных людей —я себе отрезаю от Бога. Более того, я узурпирую Его место. Тогда, понятно, что Бог вправе поставить точку в моей судьбе: легко, быстро и решительно. То есть, тогда и все мои грехи Он имеет полное право не прощать. И тут даже дело не в формально-юридическом моменте, а в том, что чтобы получить прощение греха — нужно иметь эти самые отношения с Богом: а у нечестивца их нет. Прощение эта штука обоюдная: даже Бог не может простить того, кто у него прощения не просит. А нечестивец, как раз, всегда в таком положении, что он этого прощения просить не будет: не у кого, не за что, и вообще — непонятно даже что это такое, по крайней мере не очень понятно. И вот тогда человек подписывает приговор сам себе. А вот это, согласитесь, уже общебиблейская истина — она и в Новом Завете даже прекрасно просматривается: «каким судом судите таким будете судимы», «Прощаете вы грехи другим — Бог вам тоже ваши грехи прощает, нет — не прощает». И не потому что это наказание, а потому что, если нет прощения греха — значит нет и отношения с Богом — значит человек не в царстве Божием и тогда уже какое прощение грехов.
(Сорокин В. В. Семинары по Книге Псалтирь. Псалом 58-2 С 6 мин.).
Ну да, я понимаю, интереснее прощать, когда злишься — это безусловно так. Сразу появляется некий такой спортивный интерес: получится простить или нет? На самом деле, надо сказать, что, когда человек не злиться — это как раз и есть, собственно, готовность к прощению. Вот у него хватает духу, скажем так, не злиться на того, на кого можно было бы и разозлиться, потому что это, например, твой враг: то это — ситуация готовности к прощению. Когда разозлился — это уже, в общем, некоторым образом, ну, срыв не срыв конечно, но это уже значит — проблема обозначилась. В нормальном случае, вообще-то, и не должно быть этой злости. Когда она есть и с ней надо бороться — это всё-таки уже значит уже что-то случилось. Прощают обычно не свои эмоции, а поступок. Я злюсь — это моя проблема: тут ничего прощать. Как говорится: «я на тебя разозлился, но так и быть я тебя прощу». Если я на кого-то злюсь — это вообще-то моя проблема, это моё состояние, а не проблема этого человека. А прощают обычно то, что делает другой человек против тебя.
Настоящие прощения возможно, условно говоря, ведь только: чуть-чуть сверху. То есть, прощают не тогда, когда, но там я не знаю, смиряются с неизбежным это — не прощение никакое. Прощают тогда, когда понимают, что вся эта ситуация, внутри которой приходится прощать, что она на самом деле вовсе не такова какой её видит человек, который обижает или обижается. Есть вещи, которые выше вот этих самых обид и выше вот этого вот, ну я не знаю, как это назвать, соперничества или что это было. Бог даёт победу, осуществляется некий Божий план, Шауль чувствует себя участником этого плана, и он понимает: что он сейчас и живёт, и действует на уровне, где вот эти самые, ну я не знаю, вот это соперничество его врагов, там козни или что это, как это назвать не знаю лучше, вообще реальностью не является. Вот тогда возможно прощение— настоящее: при таком осознании реальности. А если его нет: тогда обычно прощать до конца то, в общем-то и не прощают: как бы смиряются с неизбежным. Иногда из религиозных соображений смиряются: да что я же христианин, я должен прощать. Но я так и быть прощу раз надо, я постараюсь с этим жить. По сути тут прощения то нет. Хотя кажется будто да, будто простил. Обычно, что интересно, такое прощение оно потом, ну как знаете бывает: вроде простить простила, а видеть не могу этого человека, не хочу. А если простить не простил, но видеть хочу? Но это значит: «охота пуще неволи». К сожалению, в падшем мире такое нередко бывает. Зачем его видеть? Это отдельный вопрос. Хочу ему в глаза посмотреть и так посмотреть, чтобы у него глаза вытекли, у паразита. Понятно.
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 280; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!