Мораль как относительно самостоятельная форма общественного сознания: исторические причины и особенности
Частнособственническая нацеленность составляет превалирующую тенденцию нравов, поведения реальных индивидов в антагонистическом обществе, но не исчерпывает полностью их содержания. Существует и бескорыстно-нравственное начало, которое неотъемлемо от процесса производства человека, хотя и смещается на периферию общественных отношений, в обособившуюся и довольно узкую область личного бытия индивидов. Критикуя Л. Фейербаха, который собственно человеческую нравственную связь между людьми отождествлял с религией, Ф. Энгельс писал: «В обществе, в котором мы вынуждены жить теперь и которое основано на противоположности классов и на классовом господстве, возможность проявления чисто человеческих чувств в отношениях к другим людям и без того достаточно жалка; у нас нет ни малейшего основания делать ее еще более жалкой, возводя эти чувства в сан религии» '. Об ограниченности проявления чисто человеческих чувств в классово-антагонистическом обществе речь шла выше. Здесь же хочется оттенить ту мысль, что возможность такого проявления все-таки имеется.
Кроме того, те превалирующие формы индивидуальной деятельности, которые задаются классово-антагонистическим обществом и действуют на личность деградирующе, вместе с тем содержат в себе и нравственно-прогрессивный заряд.
Во-первых, они разрывают кровнородственную ограниченность человеческого кругозора и открывают простор для собственно исторического развития, когда естественная связь заменяется общественной связью, а сама масса индивидов, в рамках которой происходит обособление человека как личности, оказывается практически бесконечной и в тенденции совпадает со всем человечеством.
|
|
|
Во-вторых, они представляют собой необходимое звено на пути к свободной индивидуальности коммунистического общества: связанная с разделением труда односторонность развития была формой индивидуализации личности, вносила в человеческую массу то совершенно необходимое разнообразие, из которого только и может
' Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 294.
177
складываться богатство общественных отношений; частнособственническая ориентация явилась конкретно-исторической формой процесса возвышения личности до уровня самостоятельного и самоценного субъекта общественной жизни, обусловленная социально-экономическим отчуждением трагичность бытия индивидов была проявлением хотя и вещной, но тем не менее универсальной связи между ними.
Отношение к частнособственнической эпохе и порождаемым ею нравам как преходящим выражалось прежде всего в критическом отношении к ним. Угнетенные слои всегда сохраняли ту или иную долю социально-политической и нравственной оппозиционности, часто поднимались до радикального отрицания классового строя вообще. Революционно-критическое неприятие эксплуатации, ее конкретных проявлений было в то же время формой творчества иных, солидарно-бескорыстных мотивов поведения, противостояло разделяющей функции частнособственнических нравов.
|
|
|
Результатом принципиально изменившейся нравственной ситуации в классовом обществе, выражением возникших в связи с этим новых моральных перспектив явилось обособление морали от действительности в качестве самостоятельной формы общественного сознания '. Мораль переместилась в идеальную (желаемую, мыслимую, требуемую) форму существования, обособившись от фактических нравов, она стала «выражением общественных отношений, контроль над которыми люди потеряли» 2.
Наиболее плодотворно в нашей литературе особенности морали как формы общественного сознания исследованы О. Г. Дробницким3. Он раскрыл общую структуру морального сознания как системы форм, нарастающих ло степени своей обобщенности и независимости от конкретных ситуаций поведения: норма —> система норм —> моральные качества —> моральный идеал —> моральные принципы — понятия, задающие нормативный смысл со-
|
|
|
' Методологической основой осмысления процесса обособления морали как самостоятельной, имеющей свои исторические границы формы общественного сознания является, на наш взгляд, концепция духовного производства, развитая в книге «Духовное производство. Социально-философский аспект проблемы духовной деятельности» (М., 1981).
2 Лозурайтис А. Место морали в историческом процессе.— В кн.: Нравственный процесс и личность. Вильнюс, 1976, с. 11.
3 С.ч.: Дробницкий О. Г. Понятие морали. М., 1974; Он же. Проблемы нравственности. М., 1977.
178
циальпой действительности (справедливость, общественный идеал, отчасти смысл жизни) —> понятия, задающие особый уровень развития личности (долг, ответственность, честь, достоинство). Все эти формы морального сознания являются разновидностями требований к поведению. Специфика морального требования состоит в том, что оно носит всеобщий, всечеловеческий характер, не содержит в себе различия между субъектом и объектом, представляет собой высший уровень общественной обусловленности, поднимающейся не только над аффективными склонностями, но и над «второй природой» человека, сопряжено с духовными санкциями, несет как бы свои санкции в себе, имеет безусловно долженствовательный характер. Моральное сознание — особый способ социальной регуляции, который отличен от права, административных установлений, организационно-технических правил, а также от обычаев, нравов и порождает специфически человеческий феномен свободы воли. Оно представляет собой «противоречиво-напряженное соотношение понятий сущего и должного...» 1.
|
|
|
Предлагаемое О. Г. Дробницким понимание структуры морального сознания не является в нашей литературе единственным. Представляет, например, интерес историческая версия проблемы, развиваемая А. И. Титаренко на основе сравнительного анализа феодального и буржуазного нравственных сознаний в их существенном различии. Они осмысливаются как качественно своеобразные, хотя и расположенные в одном историческом ряду, структуры. А. И. Титаренко рассматривает мораль в контексте нравов и анализирует реальное (а не идеологизированное) нравственное сознание эпохи 2.
По Дробницкому же, мораль совпадает с моральным сознанием и выражает глубинные, согласующиеся с общесоциальными законами детерминанты поведения, которые не обнаруживаются па поверхности межчеловеческих отношений. Она, далее, явилась «одним из первоначальных способов осмысления историчности — и беспредельности
' Дробницкий О. Г. Понятие морали, с. 269.
2 См.: Титаренко А. II. Структуры нравственного сознания. М., 1974. Не останавливаясь подробно на данном толковании проблемы, ибо это вывело бы нас за рамки темы книги, заметим лишь следующее: две разные, но равно интересные интерпретации моральных структур, предлагаемые О. Г. Дробницким и А. И. Титаренко, выросли из действительных различий между моралью и нравственностью и являются дополнительным аргументом в пользу разведения этих терминов.
179
движения—человеческого и общественного бытия»'. Наконец, ее долженствовательная логика выражает способность человека самому созидать свою жизнедеятельность, переступать свои собственные пределы. Словом, своеобразие морали (абсолютный, всеобщий, непререкаемый характер ее ценностей, противостоящих реальным нравам) О. Г. Дробницкий осмысливает как выражение ее общечеловеческой и всеисторической проницаемости, как важную ступень в процессе гуманизации общественного развития. Он пишет: «Возникновение «вселенского» видения условий человеческой жизни с точки зрения принципиального единства нравственных законов человечества можно оценить как всемирно-исторический поворот в общественном сознании» 2.
Этическая концепция Дробницкого характеризуется цельностью и детальной разработанностью. Но по крайней мере в одном пункте она нуждается в дополнении. В ней нет ответа на вопрос, почему обособившееся моральное сознание не только отрывается от мира человеческих поступков, но и противостоит ему в качестве высшей и неизменной инстанции. Расширение пространственного и временного горизонта человеческих отношений, их дифференциация, усложнение общественной жизни, отрицательная реакция на нравы классового общества (именно таковы, по мнению О. Г. Дробницкого, исторические причины возникновения морали) может обосновать появление общих моральных требований, известный отлет морали от действительности, но не объясняет, почему переворачивается логика социально-нравственного мышления (от должного к сущему) и почему моральные абстракции закостеневают в форме, которая вообще исключает возможность их практического осуществления. Нам кажется, что ряд выявленных О. Г. Дробницким признаков (обособление от действительности в виде идеальных требований, принципиальная враждебность нравам и др.) специфичны не для морали вообще, а для морали в той ее исторической форме, которую она приобрела в классовом обществе. Поэтому, чтобы глубже, исторически точнее осмыслить обособление морали как самостоятельной формы общественного сознания, необходимо более жестко вписать этот процесс в контекст классово разделенного общества.
' Дробницкий О. Г. Понятно морали, с. 322.
2 Там же, с. 303.
180
Общество не может существовать без общепринятого морального языка, без осознания своего человеческого единства. В условиях классовой вражды и эгоистического разрушения нравов на такую связующую роль претендует мораль господствующего класса, которая становится господствующей моралью. Мораль господствующего класса в процессе того, как она становится господствующей моралью, претерпевает ряд «чудодейственных» превращений, в ходе которых тщательно камуфлируется ее классовая идейная сущность и мистифицируется роль морали в жизни человека и общества.
Во-первых, нормам, выражающим условия классового господства, придается всеобщая, абсолютная форма, как если бы они выражали, интересы всего общества. Типичный случай такой трансформации — нормы «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй», которые объявляются вечными, общечеловеческими, а на самом деле имеют сугубо историческую классовую природу. Норма «не убий» в своем историческом содержании была направлена против талиона, обычая кровной мести, и освящала передачу прав и обязанностей по охране жизни из рук общины индивидов в руки государства. Проповедники этой нормы (прежде всего церковники) редко распространяли ее действие на государственно организованные убийства (войны, подавление угнетенных и т. д.). «Не укради» выражает потребность охранения частной собственности на движимое имущество и, следовательно, имеет разумный смысл только при условии наличия такой собственности. «Не прелюбодействуй» вырастает на основе частнособственнической моногамии как ее этическая санкция. Во-вторых, моральные ценности изображаются как некое царство самостоятельных сущностей. К примеру, нормы «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй» были объявлены заповедями бога, якобы переданными им через Моисея. В-третьих, принявшие всеобщий вид и оторванные от действительности нормы провозглашаются единственно истинной программой деятельности, которая может придать поведению моральный смысл.
Идеологически инспирированная совокупность моральных норм и оценочных представлений образует особый — «идеальный», «изначально-истинный», «программный» — слой, возвышающийся над фактическими нравами. Моральное сознание не просто приобретает самостоятельность, оно начинает воображать, будто «может действительно представлять что-нибудь, не представляя чего-нибудь
181
действительного» ', оно, говоря словами Маркса и Энгельса, эмансипируется от мира. Нравственная жизнь общества оказывается рассеченной на два уровня, которым придается полярный ценностный смысл: внизу располагается реальное бытие межчеловеческих отношений — средоточие порока, над ним возвышается царство света — абстрактные нормы добра и человечности. Удвоение нравственной жизни принимает форму антитезы должного и сущего, отчужденное от живых индивидов моральное сознание претендует наих «исправление», на то, чтобы придать достойный смысл их жизни.
Подчинение эмпирической жизни абстрактному долженствованию является специфической формой, в которой мораль выражает и санкционирует господство одного класса над другим. Именно через «хитрость» всеобщих определений морали господствующий класс пытается придать всеобщую значимость своей воле, навязать ее всему обществу. За основной установкой отчужденного морального сознания — стремлением подвести жизнь под принципы, конкретного человека принести в жертву абстрактному человеку — скрыты взаимное отчуждение реальных индивидов, отношения господства и подчинения. Существование морального сознания, оторванного от практических нравственных отношений, есть, конечно, бессмыслица, но это такая бессмыслица, которая выражает весьма зловещий, реакционный смысл.
В этой связи уместно заметить, что в истории этики оппозиционность, социально-критическая настроенность по преимуществу выражалась в субъективировании морали, отрицании ее надличностных форм. К примеру, арианская и пелагианская ереси были неприемлемы для официальной церковной идеологии средневековья как раз в той мере, в какой они утверждали нравственную суверенность личности, полноту ее возможностей к самосовершенствованию. Можно также сослаться на этику разумного эгоизма, которая была столь характерна для нового времени и выражала революционность нарождающейся буржуазии.
Раскрыть конкретный механизм отрыва морального сознания от реальных нравов и превращения его в особое царство абстрактного долженствования представляется весьма затруднительным из-за отсутствия специальных исследований. Однако есть основание допустить, что ре-
' Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений, с. 40—41.
182
шающую роль в этом процессе сыграла профессиональная деятельность идеологов, взявших на себя роль учителей жизни. Так, понятие морали сформировалось в рамках этической традиции. (Термин «мораль» является латинской калькой с греческого слова «этика», которое было придумано Аристотелем для обозначения науки, изучающей совершенство человеческого характера, добродетельность личности.) То же самое предположительно относится ко многим важным понятиям морального сознания. таким, скажем, как долг, добродетель, добро, справедливость, стыд, которые приобретают специфику в этических теориях, в то время как в живом разговорном языке они употребляются или в весьма неопределенном содержании (например, совесть) или же в слитности с иными значениями (например, добро).
Не только предельные абстракции, составляющие форму морального сознания, но и его содержательные требования связаны с систематизирующей деятельностью философов, мыслителей-моралистов. К примеру, вычленение среди личностных добродетелей мудрости, мужества, умеренности и справедливости в качестве основных, кардинальных было окончательно произведено в античной этике (в частности, у Платона). Затем это представление вошло в моральное сознание рабовладельческого общества, а в значительной степени и последующих эпох. Точно так же содержащиеся в зарождающейся буржуазной морали представления о равенстве и достоинстве людей, самоценности человеческого индивида прежде чем и для того, чтобы стать господствующими в обществе, были интерпретированы и переформулированы этикой в качестве абсолютных законов, вечных принципов, естественных основ морали и т. п. Многие требования классовой морали получили окончательную формулировку и санкцию в письменных памятниках религиозной идеологии (десять заповедей Моисея, нагорная проповедь Христа и т. д.). Ряд наиболее общих и типичных нравственных требований традиция связывает с именами выдающихся мудрецов, в частности «золотое правило» нравственности ' возводится к Хилелу, Фалесу, Конфуцию. Словом, есть достаточно исторических фактов, которые позволяют сформулировать гипотезу, что
' Золотое правило— одно из древних нормативных требований, выражающее общечеловеческое содержание нравственности, Его наиболее распространенная формулировка: «(не) поступай но отпошетшю к другим так, как ты (не) хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе».
183
мораль как совокупность требований сложилась и развивалась в качестве этической теории или, по крайней мере, в теснейшем переплетении с ней, то есть как продукт профессиональной деятельности идеологов.
К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии» называют мораль видом идеологии, рассматривают ее в одном ряду с теорией, теологией, философией'. Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге», анализируя мораль как реальное явление классового общества, употребляет термин «теория морали», характеризует ее как одну из «отраслей человеческого познания» 2. И такие характеристики не случайны. Обособление морали от мира в форме совокупности абсолютных, всеобщих требований, общая структура, где должное находится в непримиримой конфронтации с сущим, а также переворачивание нравственных процессов с ног на голову (подчинение конкретного человека абстрактным принципам) — все это осуществляется в ходе специализированной, целезаданной деятельности духовных представителей господствующего эксплуататорского класса. То, что по объективному смыслу является искажением реальных нравственных процессов в интересах эксплуататорского класса, непосредственно выступает как естественный результат специфических условий деятельности определенной группы лиц —профессиональных идеологов. Благодаря этому процесс камуфлирования идейной сущности морали эксплуататорского класса и ее трансформации во всеобщую мораль осуществляется не как сознательная ложь, а как самообман, заблуждение. Как для купца высшей реальностью являются деньги, так для идеологов первичное значение приобретают понятия.
Какова же действительная функция той формы и структуры, которые приобрела мораль в процессе ее подчинения интересам эксплуататорских классов? Или, говоря иначе, что выигрывают эксплуататорские классы от мистификации моральных норм и противопоставления их нравственной реальности? Краткий ответ можно сформулировать так: создается особый механизм социального морализирования, благодаря которому общественные противоречия сводятся к их абстрактной моральной основе, классовый протест подменяется нравственным возмущением, а само моральное развитие рассматривается как психологическая проблема, отождествляется с индивиду-
1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений, с. 41.
2 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 95, 96.
184
альным самосовершенствованием. Не претендуя на всестороннее раскрытие этого механизма, отметим некоторые его несомненные признаки.
Антитеза должного и сущего применительно к живым индивидам уточняется как борьба разума против чувств. Фактические нравы, которые обусловлены непосредственными объективными обстоятельствами бытия индивидов и предстают в виде каждодневных форм общественного поведения, закрепляются прежде всего в чувственно-эмоциональной сфере, фиксируются в виде привычек, склонностей и т. д. Их преодоление поэтому выступает как обуздание (умерение, сдерживание) стихии чувств, подчинение эмпирически очевидных интересов и склонностей направляющему голосу разума. Основная линия аргументации, широко развиваемая моралистами разных эпох и рангов, состоит в том, что склонности дают якобы ложное направление поведению, а разум, напротив, правильно указывает, в чем заключается подлинное (глубинное, на поверхности, как правило, невидимое) благо индивида и общества. Отчужденное, воспарившее над живыми индивидами моральное сознание мыслит себя осуществленным в результате духовного самопринуждения этих же индивидов. Подчеркнем, что здесь речь идет не о безграничности роста человеческого индивида, раздвижении им своих собственных пределов, стимулирующей саморазвитие неудовлетворенности, а именно о духовном самопринуждении, подчинении одних структур личности другим, о насилии разума-долга над склонностями-интересами. Но насколько это возможно?
Разум-долг, разумеется, не может изменить ни частнособственнической действительности, ни порождаемых ею нравов. Жизнь сложнее моральных абстракций (как отец Сергий ни стремился истребить в себе чувственные побуждения, они взяли свое). Духовное самопринуждение придает, конечно, некоторую действенность абстрактным нормам морали, но весьма ограниченную. В целом же оторвавшиеся от мира моральные нормы и оценки остаются идеологическим феноменом, фактом рассуждающего (призывающего, заклинающего, обязывающего, угрожающего) сознания. На уровне общества они модифицируются в официальную мораль, которую все признают на словах, но мало кто соблюдает на деле. Подобно тому как светский тон позволяет представителям высшего общества с улыбкой говорить друг другу всяческие гадости, так и общепризнанные моральные штампы прикрывают эгоистическую
185
сущность действительных нравственных отношений. Моральная идеология в условиях частнособственнических отношений превращает все общество в род светского салона, где властвует лицемерие, а зло выдается за добро.
Применительно к индивиду эта внутренняя фальшь нравственной жизни выражается в том, что в его психике складывается слой осознанных намерений, благих помыслов, которые, как правило, не соответствуют действительным мотивам поведения. Фактические основания его нравственных действий оказываются иными, чем то обоснование, которое он им дает. Моральный субъект саморазорван, парадоксальность его ситуации точно передает восходящий к Овидию афоризм: вижу и одобряю лучшее, но избираю худшее.
Моральное лицемерие общества получает выражение и дополнение в моральном лицемерии индивида, который зажат в тиски противоречия между бытием и долженствованием, порочностью реальных поступков и добродетельностью субъективных помыслов. Образ человека, раздираемого на две части разумом и чувствами, долгом и склонностями, являющегося средним звеном между богом и животным, типичен для этики классово-антагонистического общества. В отличие от животных, которые наделены аффектами, но лишены разума, и от бога, который наделен разумом, но лишен аффектов, в человеке представлено и то и другое, но в форме двух абстрактных, взаимно отрицающих друг друга начал.
Лицемерие — объективное состояние морального сознания общества и индивида классово-антагонистической эпохи, оно далеко не всегда выступает в качестве сознательной преднамеренной установки. Здесь имеет место скорее самообман, чем обман. Субъект морального действия, как правило, отождествляет себя с благими помыслами, с сознательной мотивировкой. Диссонанс между моти-вировкои и мотивами поступков, между осознанно целевыми установками и реальным выбором чаще всего глубоко переживается моральным индивидом и имеет своим следствием противоречивый механизм раскаяния. Раскаяние позволяет индивиду удержаться на уровне моральных критериев и в то же время примирить его с «неожиданно» жестокими следствиями своих поступков. Оно как бы облегчает тяжелую ношу эгоистических поступков, переводит решение нравственных коллизий в психологический план, дает психическую разрядку, мало что меняя в самом порочном поведении. Более того, в
186
крайне извращенном своем проявлении раскаяние становится дополнительным стимулом зла («не согрешишь— не покаешься »).
Таким образом, хотя официально господствующая мораль и не может обеспечить ценностного единства, которое отсутствует в живой практике межчеловеческих отношений, она реально влияет на поведение индивидов в той мере, в какой может создать видимость морального синтеза общества. Обособившееся от действительности моральное сознание адекватно реализовано быть не может, и в этом смысле разрыв между должным и сущим оказывается непреодолимым. Тем не менее как бы витающая в небе совокупность абстрактных требований морального сознания задает вполне определенные нравственные отношения, превращается в особую нравственную культуру, специфичную для классово-антагонистического общества и включающую в себя, по крайней мере, следующие черты:
морализирующее мировосприятие (такая абсолютизация морали, которая парализует практическую борьбу по изменению общественных отношений, переводит реальные жизненные противоречия в духовный план);
самообуздание (аскетические мотивы, подавление личных склонностей и предпочтений, идеология самоотречения и т. п.);
лицемерие (пронизанное внутренней фальшью состояние индивида и общества, когда эгоистическая, эксплуататорская деформированность реальных нравов получает продолжение и дополнение в фальшивой идеологии добра и справедливости, в благих и высоконравственных помыслах) ;
раскаяние (способ психологизации коллизий нравственного поведения, морального самооправдания порочного в своих действиях субъекта).
Таким образом, процесс возникновения морали как формы общественного сознания глубоко противоречив; с одной стороны, он выражает новые нравственные перспективы, открывшиеся с переходом от родового строя к классовому обществу, и представляет собой отрицание начавшейся частнособственнической деформации реальных нравственных отношений, с другой стороны, он предстает как конкретно-исторический способ возведения морали господствующего класса в господствующую мораль и осуществления духовного закабаления масс. Переход от второй исторической стадии морали — морали классового общества к третьей стадии — коммунистической морали
187
предполагает преодоление вещной формы, частнособственнической разорванности отношений между индивидами, а одновременно преодоление морали как особого, эмансипировавшегося от мира идеального царства. Утверждение коммунистической морали есть поэтому двуединый процесс: моральное возвышение жизни и возвращение морали на землю.
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 343; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!