Глава 2. Гражданские свободы в 18-20 веках
Закон о подстрекательстве к мятежу 1798 года и борьба за его отмену
Еще в период разработки и принятия федеральной конституции в политической жизни США обнаружились серьезные партийные противоречия, причем предметом разногласий стал проект федеральной конституции. Стороны политического спора разделились на два лагеря: федералистов и «антифедералистов». Федералисты поддерживали проект конституции, а антифедералисты выступали против ее принятия. Но при этом антифедералистами были в основном лидеры тех групп буржуазии и плантаторов, которые боялись утратить свои политические позиции и экономические преимущества в случае усиления федеральной власти.
Созданная Джефферсоном после образования в 1789 году федерального правительства во главе с Вашингтоном политическая партия носила несколько иной характер. Сохранив в качестве одной из важнейших своих установок защиту прав штатов, она получила название «республиканской». В ее составе, однако, оказались не только противники федерализма, но и некоторые лидеры федералистов, в том числе и Джеймс Мэдисон. Состав федералистов в целом не изменился, лишившись Джеймса Мэдисона, но при этом пополнив свои ряды серьезными политиками из противоположного лагеря, в том числе известного идеолога-антифедералиста Вирджинии Патрика Генри[9]. Такое партийное деление было довольно глубоким, чем то, которое существовало во время подготовки конституции. К прежним разногласиям добавились новые, более серьезные и принципиальные, причем они затрагивали не только внутриполитические разногласия.
|
|
|
Революционное движение во Франции самым непосредственным образом повлияло на политическую жизнь США. По мнению американского деятеля второй половины 19 века Томаса Хигканского, оно «наложило свой раскаленный отпечаток как на историю Франции, так и на историю Америки. Оно не только определяло разделение политических партий, но и формулировало их, влияло на характер программ, подсказывало политические лозунги, симпатии и антипатии. События внутренней жизни на какое-то время отступили на задний план. Кредо партий создавалось по ту сторону Атлантики». Именно революция во Франции вызвала в США новую волну политических интриг, привела к формированию четких партийных идеологий и принципиальному разделению политических сил, которые находились до этого в зародыше.
Влияние французской революции проявилось в США прежде всего в движении за демократизацию общественной жизни и ее институтов. Если во время войны за независимость американцы главным образом отстаивали политическую автономию, прибегая к естественно-правовой аргументации в пользу национального суверенитета, а в последующие годы занимались исключительно практическими проблемами конституционного оформления и закрепления принципов своего государственного строя, то по мере нарастания революционных событий во Франции главной проблемой политической жизни Америки стала проблема ее демократизации и достижения социально-политического равенства. Революция во Франции вдохновила на эту борьбу широкие американского общества, укрепила в них убеждение, что они заслуживают права на значительно большее участие в управлении страной. Она пробудила политическое самосознание масс, породила подозрение, что у власти находится аристократическая группа, которая стремится реализовать свои политические интересы, что этой группе не свойственны идеалы равенства и что именно поэтому ее представители старались не употреблять термин «демократия».
|
|
|
Идеалы равенства и демократии, ставшие особенно популярными во Франции с установлением там в 1792 году республиканской формы правления, получили положительную подоплеку, стали, по мнению Паррингтона, «непосредственной притягательной силой для огромного большинства». Результатом стало четкое размежевание политических сил. Страна резко разделилась на левых и правых, и по мере развитий событий во Франции политические споры становились все более острыми.
|
|
|
Внутриполитическая обстановка в США особенно осложнилась после объявления в 1793 году Англией войны Франции, и когда стало вероятным вступление в эту войну самой Америки, причем на стороне своего недавнего противника Англии. Идеологи правящей федералистской партии, вставшие на защиту Великобритании, яростно обрушились на приверженцев демократии, обвиняя их в якобинстве и анархизме. Идеологи же демократической оппозиции, объявившие себя сторонниками Франции и идеалов ее революции, критиковали свое федеральное правительство и всех аристократов за промонархические тенденции, за то, что федералисты одели верховных судей в тоги, ввели празднование дня рождения Джорджа Вашингтона и титул превосходительства для президента.
В 1797 году через два дня после оставления Вашингтоном президентского поста республиканская газета «Аврора» писала, что он «настолько далеко зашел в своих планах против народной свободы, что поставил под угрозу само ее существование». Не более обоснованно республиканцы обвиняли федералистов в шовинизме по отношению к французам[10].
|
|
|
Правительство Директории, которое ликвидировало якобинскую диктатуру, отказалось от большинства принципов революции, проводило непоследовательную и противоречивую политику. Так, вскоре после вступления в силу Конституции 1795 года Директория жестоко подавила «заговор равных», возглавляемый революционером Гракхом Бабефом. Однако в 1797 году ей пришлось принять меры против готовившегося роялистского переворота, возобновить преследование эмигрантов и «неприсягнувших» священников, исключить из Законодательного корпуса депутатов-роялистов. При этом наиболее серьезным ограничениям подвергалась свобода печати и ассоциаций. Кроме того, в годы правления Директории революционный французский патриотизм выродился в узкий националистический шовинизм, который выражался в форме милитаризма и англофобии, совершенно не согласовавшихся с принципами революции и французским национальным характером, что получило свое выражение в прокламации 1798 года и намерении Директории продиктовать условия мира в Лондоне.
Именно в таких международных и внутриполитических условиях и был принят в США Закон о подстрекательстве к мятежу 1798 года. Данный закон был одобрен президентом Джоном Адамсом 14 июля 1798 года. В этом законе было указано, что всякий, кто напишет, напечатает, произнесет или опубликует либо сознательно окажет помощь в написании, печатании любых ложных и злоумышленных писаний, порочащих правительство США, любую палату конгресса или президента побуждающих добропорядочных граждан США к незаконным объединениям с целью нарушения закона или неповиновения любому акту президента США подлежит наказанию в виде штрафа до 2000 долларов либо тюремному заключению до двух лет. Немного ранее 25 июня 1798 года был одобрен так называемый Закон об иностранцах, наделивший президента правом выселять с территории США всех иностранцев, которые, по его мнению, представляют опасность миру и безопасности США, или тех, кто подозревается в государственной измене или в секретных интригах против правительства.
Первый закон ставил целью погасить критику оппозиционной республиканской партии, а второй закон был нацелен на подрыв политического влияния тех французов, которые были сторонниками идеи якобинской диктатуры и вокруг которых группировались демократически и радикально мыслящие американцы, требовавшие углубления революции и реализации принципа равенства. При этом республиканцам особенно опасным представлялся первый закон. Именно борьба за его отмену стала важнейшей политической миссией джефферсоновской партии в последние годы 18 века. Но республиканская оппозиция оказалось неготовой к этой борьбе, и главная сложность состояла, как ни парадоксально, в доказательстве противоречия конституции закона 1798 года, а конкретнее того, что представляет собой ограничение свободы слова и печати, запрещенное первой поправкой к федеральной конституции США[11].
Дело в том, что не только в колониальный период, но и после победы революции для большинства американских политиков было свойственно весьма узкое, легалистское понимание свободы печати, которое по факту лишь воспроизводило положения английского общего права по этому вопросу. Причем, как и накануне революции, авторитетной оставалась концепция Блэкстона, которая имела либеральной характер только в вопросе запрещения предварительной цензуры.
Так, в декабре 1787 года Джеймс Уилсон в ответе антифедералисту Джону Смайли на конвенте в Пенсильвании, созванном для ратификации федеральной конституции, сослался на определение Блэкстона о свободе печати, категорически отвергнув саму возможность освобождения от ответственности за пасквиль. По его мнению, «идея свободы печати в этой стране не заходит далеко. Под свободой печати понимается отсутствие предварительной цензуры и одновременно ответственность каждого автора за выпады против безопасности или благосостояния правительства или безопасности, достоинства и собственности индивида.
Другой известный политический и государственный деятель конституционного периода – судья Томас Маккин постановил в 1788 году по делу Освальда, что хотя свобода печати и гарантирована конституцией, однако в США смысл ее тот же, что и в Англии за последнее столетие. Аргументация Макккина была подтверждена Льюисом, выступившим обвинителем Освальда в законодательном собрании Пенсильвании, где Освальд пытался обжаловать решение суда. Льюис, как и Маккин, постановил, что статья билля о правах и конституция Пенсильвании, предусматривающая, что свобода печати не может быть ограничена и печатные станки должны быть доступны каждому, кто исследует деятельность законодательного собрания или какого-либо иного правительственного органа, не оправдывают терпимости к газетам, которые разжигают интриги, нарушают мир и общественный порядок.
Правда, в конституционный период были высказывания против слепого копирования английского общего права в отношении проблемы свободы печати. Приводились доводы в пользу более либерального принципа прецедента Зенгера, по которому истинность публикаций должна освобождать от ответственности за дезинформацию.
В 1783 году Джеффферсон, предлагая новую конституцию Вирджинии заявил, что печать должна быть освобождена от всяких ограничений, кроме уголовного преследования за уже напечатанные ложные сведения. То же самое он говорил в 1788 году, призывая Мэдисона поддержать федеральный Билль о правах. Джефферсон в письме от 31 июля 1788 года писал: «Заявление, что федеральное правительство не будет ограничивать свободную публикацию любых высказываний, не снимает с издателей ответственности за опубликованные ложные сведения». Ознакомившись же с проектом Билля о правах, Джеферсон нашел содержащуюся в нем формулировку свободы печати слишком широкой. В связи с этим 28 августа 1789 года он написал Мэдисону, что он хотел бы видеть в статье о свободе печати изменения, а именно, чтобы она не действовала по вопросам публикации ложных сведений, затрагивающих мир конфедерации с зарубежными нациями.
Именно такая модифицированная трактовка положений английского общего права была положена в основу закона о подстрекательстве к мятежу 1798 года. В своих ограничениях свободы печати данный закон включал все возможные либеральные оговорки, которые выдвигались ведущими американскими учеными конституционного периода. Он наказывал лишь за ложные, скандальные и злоумышленные писания против федерального правительства, обеих палат конгресса или президента, причем только при условии умышленного намерения опорочить их либо вызвать ненависть или мятеж народа. При этом, что особенно важно, статья 3 закона 1798 года прямо предусматривала в качестве основания защиты и освобождения от ответственности правдивость опубликованной информации, а также разбирательство всех дел о мятежных пасквилях судом присяжных, который имел право решать дело как с позиции факта, так и с позиции закона. Если говорить о максимальном наказании, которое определено этим законом, а именно штраф в размере до 2000 долларов и тюремное заключение до двух лет, то по тем временам оно было весьма мягким наказанием.
Таким образом, по содержанию ограничений закон 1798 года не сильно отличался от рекомендаций, сделанных Джефферсоном, и, по словам Леви, внешне выглядел как победа борцов за гражданские свободы, так как включал все основные либеральные поправки к нормам общего права. И если закон о подстрекательстве к мятежу вызвал недовольство республиканцев, то это объяснялось именно его политической направленностью, стремлением правящей федералистской партии ослабить республиканскую оппозицию[12]. Многие лидеры республиканцев и не скрывали, что недовольны законом 1798 года не из-за несогласия с его содержанием, а из-за того, что он усиливал федеральную власть их противников и ослаблял их собственную власть в ряде ведущих штатов.
Один из лидеров республиканцев – Эдвард Левингстон – выдвинул против закона 1798 года лишь один аргумент, который состоял в том, что данный закон нарушает положение первой поправки к Конституции запрет федеральной власти принимать подобные законы. Если говорить о самом его содержании, то Ливингстон не только признал, что преследование за пасквиль может осуществляться правительствами штатов, но и подчеркнул, что законодательство, наказывающее за мятежный пасквиль, может осуществляться правительствами, совершенно обязательно для любой хорошо организованной республики и поэтому существует во всех штатах. Более того, злоупотребления свободой печати, по его мнению, совершенно недопустимы, и именно поэтому каждый штат располагает правовыми средствами борьбы против мятежных пасквилей. По его мнению, репутация каждого защищена законом и всякий, кто опубликует пасквиль на кого-либо из членов правительства, подлежит наказанию по тем законам, которые приняты отдельными штатами. Таким образом, по мнению Левингстона, Закон о подстрекательстве к мятежу 1798 года нарушал основной закон страны не потому, что наказание за пасквиль, а потому, что компетенция принимать такие законы и исполнять их принадлежит штатам и не делегировано федеральным властям.
Даже такой документ протеста как «Кентуккские резолюции» от 16 ноября 1798 года, анонимным автором которых был сам Джефферсон, основывались не столько на принципиальной концепции ценности свободы печати, сколько на идее, что регулирование периодической печати относится исключительно к компетенции штатов, а не федерального правительства. Согласно статье третьей этих резолюций, «народ и штаты сохраняют за собой право судить, в какой мере могут быть ограничены злоупотребления свободой слова и печати без уменьшения самой этой свободы и в какой мере следует терпеть те злоупотребления, которые не могут быть отделены от пользования ею, вместо того чтобы разрушить само пользование этой свободой». Позднее в одном из писем к Адамсу Джефферсон откровенно признал, что его возражения против закона 1798 года имели чисто политический аспект.
Данной аргументации было явно недостаточно, чтобы добиться положительного итога в борьбе за отмену федерального закона о подстрекательстве к мятежу 1798 года. Более того, она скорее помогала федералистам, которые приводили достаточно убедительные аргументы в свою пользу, доказывая, что с точки зрения содержания данный закон нельзя рассматривать как ограничительную меру в отношении свободы печати, так как подобные, если не более суровые санкции против мятежных пасквилей действовали во всех штатах.
Так, федералист Харрисон Отис из Массачусетса обвинил в непоследовательности республиканцев тех штатов, которые торжественно провозглашали свободу слова и печати в своих конституциях и одновременно устанавливали уголовную ответственность за аморальные публикации и мятежный пасквиль. При этом Отис обратил внимание на тот факт, что именно в республиканской Вирджинии действовал закон о подстрекательстве к мятежу, а также был принят специальный законодательный акт, запрещающий оказание помощи иностранцам и фактической идентичный федеральному Закону об иностранцах 1798 года[13].
Защищая федеральный Закон о подстрекательстве к мятежу, федералист Джордж Тэйлор также подчеркнул, что в каждом штате США, публикация ложных, скандальных и злоумышленных писаний наказывается в одной и той же манере. По его мнению, если в каждом из отдельных штатов подобные наказания не считаются ограничением свободы печати, то нельзя говорить о том, что свобода ограничивается, когда такое же наказание налагается за то же самое преступление против правительства всего народа. И если подобные действия всегда преследовались в Вирджинии и никогда не считались нарушением ее Билля о правах, который провозгласил свободу печати как один из важнейших элементов свободы, который никогда не должен ограничиваться деспотической властью, то федеральный Конгресс по мнению Тейлора, также имеет право принять закон о подстрекательстве к мятежу, не нарушая тем самым первую поправку к Конституции США.
Такие же аргументы были выдвинуты против республиканцев в 1799 году в палате представителей, где ими был поставлен вопрос об отмене данного закона. Специальный комитет по рассмотрению петиций об отмене подготовил два доклада: первый в пользу закона был одобрен 52 голосами палаты представителей, а другой за его отмену всего 28 голосами. Доклад большинства, автором которого был Чонси Гудрич, повторил утверждения других федералистов о необходимости этого закона для обеспечения задач стабильного и эффективного государственного управления в условиях осложнившейся международной обстановки, а также о его правомерности в силу того факта, что указанный закон лишь закрепил общепризнанную в США норму ответственности за мятежный пасквиль, не внеся в нее никаких дополнительных ограничений и нисколько не ухудшив ее содержание с точки зрения обеспечения гарантий свободы печати. Так как первая поправка запрещает только издание законов, ограничивающих свободу слова и печати, но не содержит прямых запретов регулирования конгрессом этих свобод, постольку согласно Гудричу, закон 1798 года как регулирующий акт вполне имеет конституционный характер.
Против такой юридически подкованной аргументации федералистов возражения, подобные изложенным ранее Ливингстоном, были бы не только несостоятельными, но фактически прозвучали бы в пользу закона о подстрекательстве к мятежу 1798 года. Обстоятельства требовали возражений совершенно иного характера – принципиального осуждения содержания самих статей этого закона и доказательства их полного противоречия конституции. Поэтому республиканское меньшинство приказало сформулировать свое особое мнение Джону Николасу из Вирджинии, который нашел несколько новых аргументов, причем как чисто юридические, так и более абстрактные, имеющие философский и исторический характер.
Николас подверг критике утверждение федералистов о том, что проведенный ими закон якобы наказывает только за публикацию ложных сведений, а правдивая публикация освобождает от ответственности. Николас назвал это утверждение несостоятельным как с точки зрения логики, так и с точки зрения исторического опыта, поскольку всякая резкая критика правительства всегда истолковывалась и всегда будет истолковываться последним как ложная. Более того правдивая порочащая публикация обязательно вызовет серьезные репрессии, чем ложная, так как выявление негативных фактов, касающихся управления приведет к более длительной и устойчивой дискредитации правительства, чем предъявление ему ложных обвинений.
Так как закон 1798 года дает правительству широкие полномочия как раз с целью недопущения его дискредитации, естественным результатом действия этого закона будет полное запрещение обсуждения деятельности государственных должностных лиц и правительственных мероприятий, причем именно по жизненно для страны вопросам[14]. Сама природа американской формы правления не терпит таких ограничений, настоятельно делает необходимым распространение информации о состоянии общественных дел, и лишь через свободную прессу народ может получить информацию. Причем народ нуждается больше всего именно в информации о ошибочных действиях правительства, поскольку есть все основания опасаться, что лица, осуществляющие функции государственного управления, склонны абсолютизировать свою власть, противопоставлять ее всему обществу.
Мнение Николаса поддерживал представитель Пенсильвании Альберт Галлатин, усилив политическую и философскую аргументацию против закона 1798 года. Он заявил, что данный закон должен рассматриваться именно как политическое орудие, используемое находящейся у власти партией для увековечивания ее господства и сохранения ею правительственных постов. Кроме того, согласно Галлактину, поскольку критика правительства всегда представляет собой смешение фактов и мнений, а истинность мнения и вовсе не доказуема, издатели в условиях действия этого закона будут воздерживаться от публикации не только каких-либо спорных материалов, но и вообще всякой объективной информации о государственных властях и политике.
Эти идеи получили дальнейшее развитие в докладе Джеймса Мэдисона, который был сделан в январе 1800 года. В своем докладе Мэдисон заявил о принципиальном отличии американского понимания свободы печати от норм английского общего права. Согласно Мэдисону, отсутствие предварительной цензуры при сохранении ответственности за пасквиль, то есть то на чем основан федеральный закон 1798 года исключительно английский, а не американский принцип. Последний же исходит по мнению Мэдисона из истины, что закон, который налагает ответственность после публикации на автора или издателя, имеет такой же пагубный для свободы печати эффект, что и закон, подвергающий печать предварительной цензуре. Наблюдая заметные отличия между формами правления в Англии и США, Мэдисон обратил особое внимание на тот факт, что в Англии парламент не имеет ограничений в своей власти, а в США законодательная власть все же ограничена в своих полномочиях не менее чем исполнительная. Именно поэтому, по мнению Мэдисона, в Америке основные свободы граждан защищаются как от исполнительных, так и законодательных органов власти, причем конституция обладает верховенством над обычными законами. А первая поправка к конституции совершенно недвусмысленно указывает, что власть над печатью не входит в число полномочий, делегированных штатами федеральному правительству[15]. Но именно такую неконституционную власть присвоило себе федеральное правительство, заставившее конгресс принять закон о подстрекательстве к мятежу.
Мэдисон в своем докладе указал также на особую социальную ценность свободы печати и критики правительства при республиканской форме правления, требующей участия всех граждан в обсуждении общественных проблем. Он напомнил и о том большом значении, которое придавали свободе печати ратификационные акты Виргинии и других штатов, а также о том, что между этой свободой и свободой совести существует весьма тесная связь.
Но при всей важности аргументации Николаса, Галлатина и Мэдисона против Закона о подстрекательстве к мятежу в ней все-таки преобладали юридические и политические взгляды, а их было явно недостаточно для успешной борьбы за его отмену. Для этого требовалось что-то иное, выходящее за рамки привычных политико-правовых конструкций. И таким иным стало философское обоснование требования ничем не ограниченной свободы политических дискуссий, подсказанное либеральной английской мыслью начала 90-х годов 18 века.
Английские либералы столкнулись с проблемой политических преследований за мятежный пасквиль на несколько лет раньше американцев. Английские тори были обеспокоены влиянием идей французской революции не меньше, чем американские федералисты и преследование печати, симпатизировавшей в 1793 года, причем, как это ни парадоксально, именно после принятия в 1792 году либерального закона Фокса, установившего разбирательство дел о пасквилях судом присяжных.
Самым громким английским процессом после принятия этого закона было обвинение Томаса Пэйна за публикацию «Прав человека» – трактата, защищавшего французскую революцию от нападок Эдмунда Берка. Адвокатом Пэйна выступил общепризнанный лидер английских либералов Томас Эрскин, утверждавший, что в узких рамках общего права печать не могла быть подлинно свободной. И именно в этом процессе он сформулировал совершенно новые принципы свободы выражения взглядов и убеждений. Признав, что взгляды Пэйна действительно отвергали британскую политическую систему, Эрскин, тем не менее, отстаивал точку зрения, что мнение совершенно свободно и лишь одно поведение подлежит правовому регулированию. Причем данному утверждению предшествовало заявление, что каждый человек вправе свободно публиковать все, что его разум или совесть, как бы ошибочны они не были, диктуют ему в виде истины по любым политическим вопросам.
Эта идея Эрскина легла в основу известного трактата Роберта Холла «Апология свободы печати и свободы вообще», опубликованного в Англии в 1793 году, когда десятки людей отправляли в тюрьму за высказывание политических взглядов. В названном трактате декларировалось безоговорочное право каждого на абсолютную свободу обсуждать любой вопрос, который становится предметом размышления. Подчеркивая различия между выражениями чувства и мнения, с одной стороны, и действием и поведением – с другой, Холл категорически отрицал право правительства наказывать за простое выражение политических взглядов, признавая, как и Эрскин, лишь правомерность регулирования поведения, открытых действий. При этом тот факт, что в публикациях нередко содержится дезинформация, не может служить основанием каких-либо ограничений свободы печати, поскольку, как все человеческое, они имеют разную природу, где истина часто переплетается с ложью.
Важную роль в формировании радикально нового отношения к свободе слова и печати сыграл обширный трактат по поводу политических исследований и свободы печати Таниса Уортмана, который был опубликован в 1800 году. Данный трактат представлял собой первое в американской истории исключительно философское учение по проблеме гражданских свобод. Исходный аргумент Уортмана в пользу неограниченной свободы печати – абсолютное право общества исследовать проблемы политического характера, обусловленное самой человеческой природой, тем фактом, что разум – естественное достояние человека и способность к познанию – неотъемлемый атрибут ума. По мнению Уортмана, политические институты – всего лишь инструменты общества. Функции любого института – способность всеобщему процветанию. Поэтому законы морали имеют абсолютный приоритет, обязательны для каждого правительства и должностного лица. Так как любое правительство не безгрешно и несовершенно, единственным практическим средством предотвратить его злоупотребления и заставить служить обществу является совершенствование знания.
По мнению Уортмана, права правительства не что иное, как права общества, делегированные ему в исключительно функциональных целях. Поэтому права, не делегированные правительству, полностью сохраняются за каждым членом общества. В своем трактате Уортман впервые в американской литературе раскрывает содержание понятия общественное мнение. По его мнению, общество не образует интеллектуального единства, не может выразить себя в какой-то одной идее: каждый из его членов сохраняет свою индивидуальность, собственное понимание тех или иных проблем.
Уортман не отрицает, что возможно злоупотребление свободой слова и печати, что могут иметь сознательные клеветнические выпады против правительства или отдельных его представителей. Но он категорически не против уголовного преследования за клевету. По его мнению, уголовный закон всегда применяется в отношении тех лиц, взгляды которых не угодны властям.
Свободу слова и печати продолжали ограничивать также преследования за богохульство на основе общего английского права либо статутного права колоний, действовавшего в некоторых штатах. Случаи преследования за богохульство имело место в 1811 году в Нью-Йорке и 1821 году в Пенсильвании. Последний процесс по делу о богохульстве был над Абнером Нилэндом, который был посажен в бостонскую тюрьму в 1838 году. Но в целом к концу 20-х годов в американском праве утвердились более либеральные принципы свободы слова и печати. Примечательно, что данные принципы получили закрепление еще в 1803 году в комментариях к Блэкстону, сделанных известным либеральным американским юристом Джорджем Таккером, где он дал толкование свобод первой поправки к федеральной конституции, критиковал Закон о подстрекательстве к мятежу 1798 года и противопоставлял английскую и американскую формы правления. Таккер по существу отвергал основные положения английского общего права, изложенные в свое время Блэкстоном. В 1812 году Верховный суд США официально отказался от применения норм английского общего права против издателей, обвиняемых в пасквиле на федеральную власть.
Дата добавления: 2018-05-13; просмотров: 446; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!