Методологические проблемы глобального политического прогнозирования
Я хочу начать с парадокса: главным препятствием развитию современной теории общего (глобального) прогнозирования, как и социального прогнозирования вообще, является господствующая научная установка европейского модерна — установка на овладение миром. Речь идет о пресловутой "прометеевой воле", не привыкшей встречать настоящих препятствий в лице "другого", будь этот другой еще не прибранная к рукам природа, или — другая культура, или, наконец, самое будущее. Все общественные науки европейского Нового времени — это дерзновенные попытки заклясть навечно демонов исторической судьбы, подчинить ход истории "непреложным закономерностям", сделать его управляемым.
И здесь самое время сказать о втором факторе, сегодня действительно мешающем развитию теории глобального прогнозирования. Речь идет о заинтересованности победителей в холодной войне навечно закрепить плоды своей победы, то есть предотвратить возможные сюрпризы будущего и связанные с ним исторические альтернативы. Здесь имеется как сходство с ушедшим марксизмом-ленинизмом, так и отличие от него. Сходство состоит в догматической сциентистской самоуверенности, связанной со стремлением тотально рационализировать мир, то есть устранить в нем все то, что не соответствует сегодняшним стандартам западной общественной теории. Отличие же заключается в том, что современный либерализм в чем-то учел драматический опыт своего коммунистического "альтер эго". Если коммунисты твердо знали, что "иного не дано" и история является одновариантной — соответствующей шаблону научного коммунизма, то либералы твердо намерены не дать реализоваться враждебному им "иному": исполнены решимости сделать историю одновариантной. Отсюда — различие в стратегиях и в самой концепции будущего.
|
|
|
Модерн, отмеченный откровенной ненавистью и презрением к прошлому, обречен на отлучение от будущего. Дело в том, что у прошлого и будущего есть решительное сходство в одном: они представляют собой другое — отличное от привычного нам, от того, с чем мы накоротке. Не случайно идеология модерна породила два способа расправы с прошлым как качественно иным: это либо дискредитация его как средоточия мрака и невежества, либо его модернизация — проекция на него современных модных представлений и стандартов. Типичный пример — школа так называемой новой истории, которая попыталась генерализовать методы современного макроэкономического, социологического, демографического анализа, применив их к анализу самых отдаленных исторических эпох. Представители этой школы в любой глубине веков и на любых континентах встречали хорошо им знакомых: "экономического человека", "потребительского человека", человека рациональных отношений — и тем самым счастливо избавляли свое сознание от шока встречи с моментами качественно иного образа мыслей и ценностей.
|
|
|
На самом деле речь должна идти о таком типе прогностического сознания, которое строится на двух презумпциях:
а) неизбежное иссякание самоуверенной современности;
б) будущая история "имеет право" отличаться от наших предожиданий, с одной стороны связанных с потребительскими и иными вожделениями современного массового сознания, а с другой — с мироустроительными планами тех, кто только что отпраздновал свою "полную и окончательную" победу. Этот тип сознания не представляет собой ничего экстравагантного, связанного с хитроумными конструкциями новейшего сциентизма. Он в какой-то мере олицетворяет реставрацию древней мудрости, воплощенной в образе хроноса и в представлении о циклическом ходе времени.
Открытие будущего как иного и отказ от самонадеянных экстраполяций в духе вечного "теперь" может совершаться посредством ряда процедур, которые ниже будут описаны подробно. Во-первых, через преодоление социоцентризма. Социоцентризмом я называю самонадеянную версию модерна о растущей (в пределе — полной) автономии человека по отношению к законам и ограничениям природы, о том, что новоевропейский человек — это великий маргинал Вселенной, создающий собственный мир "общественных закономерностей", "социальной материи" и т.п. Сегодня в науке усиливается тенденция преодоления такого социоцентризма и обнаружения все новых эффективно действующих космических детерминант человеческого бытия. Это новый, постмодернистский космизм в чем-то сродни космизму традиционального мышления, вписывающего человека в те или иные природные ритмы и циклы. Второе направление, открывающее горизонты будущего как "иного", связано с новой реабилитацией категории пространства. Философия модерна, как известно, не знает пространства. Евроцентричный прогресс со времен Просвещения описывается как восходящая лестница времени, в которой специфика пространства не имеет никакого значения. В формационно-прогрессистской картине мира, строго говоря, имеют значение только фазовые, временные различия, например, между феодализмом и капитализмом. Различия же страновые, континентальные в формационной теории лишены какого бы то ни было значения. Прогрессивная машина времени, однажды включенная в Европе, создает новые порядки и институты так, будто работает в абсолютной пустоте, в культурном и географическом вакууме. Последний раз эта иллюзия сработала в 90-е годы, когда российские демократы задумали "просто перенести" западные учреждения на российскую почву.
|
|
|
|
|
|
Сегодня этой иллюзии приходит конец. Пространственная морфология, пространственное измерение становится процедурой открытия таких фактов, которые не укладываются в формационные схемы. Реакцией на это стали пессимистические концепции "столкновения цивилизаций", этнокультурного барьера, дихотомии Север-Юг и др.
Следующим источником незапрограммированного иного является культура. Прогрессисты всех мастей — от марксистов до либералов — не случайно хотели превратить ее в безгласную "надстройку". Их раздражала досадная "алогичность" культуры, не следующей послушно за экономическим базисом и вообще ведущей себя непредсказуемо нонкомформистски. Поэтому и либеральный, и марксистский базисно-надстроечный детерминизм олицетворяли решимость умалить духовную культуру: с одной стороны посредством известных механизмов заподозривания (распознавания низших, "материальных" подтекстов в мотивациях творцов культуры), с другой — путем высмеивания ее романтического пафоса, дискредитируемого как пережиток. А все дело в том, что в культуре в самом деле заложен "механизм противоречия": вместо служения верхам, способным оплатить ее услуги, подлинная культура служит униженным и оскорбленным, вместо культа прагматического успеха и достижительности, на чем особо настаивает современный либерализм, она чаще всего исповедует культ неуспеха и тираноборческого нонконформизма.
Теперь необходимо остановиться на роли политической составляющей глобального прогнозирования. В самом ли деле время социальной истории человечества — это в первую очередь политическая категория и, следовательно, именно политическое творчество рождает новое будущее, задавая программу всем остальным измерениям нашего бытия? В этом вопросе прогностической теории также предстоит полемика с либерализмом, поставившим во главу угла пресловутого "экономического человека". Аристотель определял человека как политическое животное — и это подтверждается не только опытом античной истории, но и нашим, современным. Все гигантские события и катастрофы XX века, все его наиболее впечатляющие инициативы, в том числе и самые злосчастные, нашли политическую форму.
Дата добавления: 2018-05-13; просмотров: 273; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!