ЧУВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ И ЕГО ФОРМЫ.

 

В процесс познания включены все духовные способности человека: воля и фантазия, сознательное и бессознательное, интуиция и мышление, чувства и разум.

Анализируя познавательную деятельность человека, философы издавна стали различать две основные формы, в которых ее результаты выражаются в сознании:

1) чувственно-наглядные образы,

2) абстрактные (отвлеченные) мысли.

 Содержание наглядного образа фиксирует конкретные, индивидуальные признаки предметов, доступные чувственному созерцанию, в пространственно-временном отношении наглядный образ подобен самому предмету. Содержание абстрактной мысли выражает общие признаки предмета, взятые в отвлеченных от его конкретных, индивидуальных, чувственно-созерцательных признаков, говорить о пространственно-временном сходстве мысли с предметом абсурдно.(А.С.Кармин, Г.Г.Бернацкий. Философия. СПб, 2001 г., с.370)

Указанные двум формам выражения знания соответствуют и два процесса, которые осуществляются в ходе познавательной деятельности человека:

1) чувственное познание – процесс возникновения наглядных образов и оперирование ими;

2) рациональное (логическое) познание – процесс формирования и развития абстрактных мыслей.

Знаменитый немецкий философ И. Кант писал в «Критике чистого разума» о том, что существуют два основных ствола человеческого познания, вырастающие быть может из одного общего, но неизвестного нам корня, а именно чувственность и рассудок: посредством чувственности предметы нам даются, рассудком же мыслятся.

При исследовании познавательной деятельности человека в истории философии возникало множество проблем: какова природа и специфика чувственного и логического способов познания, их структура. как они взаимодействуют, как ощущения и восприятия складываются в понятия и суждения, какова их роль в процессе познания, как они соотносятся с внешним миром и знанием. Постановка, осмысление и решение этих проблем изначально были связаны с поиском исходных оснований знаний, и попытками найти такой фундамент всех наших знаний, относительно которых не возникает никаких сомнений. Другими словами знание должно покоиться на надежном фундаменте. Таким фундаментом может быть чувственный опыт, идеи разума или их сочетание. Эта позиция в классической теории познания получила название фундаментализма. В рамках этой позиции происходит разделение теоретико-познавательных концепций на эмпиризм и рационализм. С точки зрения эмпиризма обоснованным может считаться только то знание, которое в максимальной степени соответствует данным чувственного опыта, в основе которого лежат либо ощущения (сенсуализм), либо чувственные данные (неореализм), либо элементарные протокольные предложения (логический эмпиризм). Рационалисты в качестве знания рассматривали только то, что вписывается в систему «врожденных идей» (Декарт, Спиноза), либо в систему априорных категорий и схем разума (Гегель, неокантианцы).

В рамках фундаментализма начальным этапом познавательной деятельности обычно называют чувственное познание. Например, если какой-нибудь незнакомый предмет вызывает в человеке определенные эмоции, интерес, то он стремится к созданию образа этого предмета, хранит этот образ в своей памяти. Поэтому ощущения определяют как непосредственную связь сознания с внешним миром, как превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания, как субъективный образ объективного мира (материализм).

В структуре чувственного познания выделяют три формы: ощущение, восприятие, представление.

Ощущения способны фиксировать лишь отдельные качества предметов при их непосредственном контакте с органами чувств.

Восприятие создает целостный образ предстоящего в данный момент перед сознанием объекта.

Представление– это образ ранее воспринятого предмета или явления (представление памяти, воспоминание), а также образ созданный продуктивным воображением.

Простейшая исходная форма чувственного познания – ощущение.

Ощущение – отражение отдельного свойства объекта, возникающее при его непосредственном воздействии на органы чувств. Пяти органам чувств, имеющимся у че6ловека (слух, зрение, осязание, обоняние, вкус) соответствуют пять типов ощущений. Ощущения подразделяются на зрительные (играющие наиболее важную роль), слуховые осязательные, вкусовые и обонятельные. Например, в лимоне можно ощутить желтый цвет, кислый вкус, свежий аромат и т.п.

Но, в сущности, ощущений больше, чем те, что «привязаны» к органам чувств. Психологи насчитывают около двадцати различных видов ощущений, отражающих воздействия внешней и внутренней среды на организм человека. Например, можно выделить температурные, вибрационные, равновесные, ощущения ускорения, невесомости, болевые и т.д.

Ощущения сигнализируют нам об изменениях внешней и внутренней среды: «горячо», «холодно», «сладко», «горько», «больно». Внешними раздражителями являются звуковые и световые волны, механическое давление, химическое воздействие и т.д.

Многообразие ощущений отражает объективный характер качественного многообразия мира и вызвано им. Не менее богатую информацию дают ощущения в отношении количественной характеристики явлений. Ощущения отражают различия между звуками одного тона по их силе, оттенки цвета, температурные и другие различия вещей и процессов.

Чувства человека не видоспецифичны, не приспособлены к улаживанию особо важных для человека изменений внешней среды (как, например, ультразвуковой «эхолот» у рыб или дельфинов). Человек даже может развиваться, познавать мир без опоры на зрительные или звуковые ощущения. Тем не менее зрительные ощущения, как показывают исследования, наиболее важны для человека как существа социального, включенного в познавательные и коммуникационные процессы, осуществляемые в знаковой форме.

Биологическая природа человеческих органов чувств и их число обусловлены определенными обстоятельствами жизни наших предков. В ходе эволюции человеческие органы чувств постепенно специализировались. Так например, глаз человека может отображать лишь незначительный участок электромагнитного спектра с длиной волны от 400 до 740 миллимикрон. За границами этого интервала, по одну сторону находятся ультразвуковые и рентгеновские лучи, по другую – инфракрасное излучение и радиоволны: ни те, ни другие человеческим глазом не воспринимаются.

Орган слуха также высоко специализирован. Ухо воспринимает звуковые волны частотой от 20 до 20000 колебаний в секунду. Скажем, ультразвук человек непосредственно воспринимать не может. То же самое можно сказать и о других органах чувств. Академик Вавилов показал, что выбор воспринимаемого глазом человека участка спектра в процессе эволюции был определен совокупностью факторов среды: составом света Солнца, его рассеянием в атмосфере, отражением растениями зеленой части спектра и т.д.

Так что далеко не все объекты и их свойства доступны нашим органам чувств. Наши органы чувств ограничены. Однако с помощью приборов человек расширяет свои природные возможности и делает доступным для своих органов чувств то, что непосредственно ощущать не может. Поэтому наличие границ чувствительности не является непреодолимой преградой для познания мира.

Следует помнить о том, что чувствительность человека имеет не только биологическую, но и социальную природу. Сегодня это общепризнанно. Ощущение и восприятие человека отличаются от ощущений в животном мире именно благодаря своей социальной природе. Так, человеческий глаз иначе воспринимает мир, чем глаз животного. Глаз орла видит дальше, чем глаз человека, но человек видит больше и находит в предметах много интересного. Существует не только специализация, но и взаимодополнительность в деятельности органов чувств. Это служит основой, например, формирования из слепо-глухих и немых людей полноценных личностей. Субъективность ощущений определяется влиянием наследственных задатков, степенью развития органов чувств в процессе их тренировки, интересами познающего человека и его эмоциональным настроем.

Как уже отмечалось, ощущения были четко выделены в качестве исходной единицы анализа познавательных процессов в философии эмпиризма и сенсуализма XVII – XVIII веков. До этого, например, в античной философии не существовало резкого разделения ощущения и восприятия. Философы-эмпирики указывали на следующие основания для выделения ощущений: во-первых, их непосредственность, данность (т.е. ощущения являются исходным материалом, над которым оперирует ум). Во-вторых, ощущение как исходный материал для построения восприятия само по себе не может ввести в заблуждение. В заблуждение может ввести восприятие, т.к. предполагает определенную работу ума. «На самом деле, не бывает иллюзий чувств, бывают только ошибки в истолковании данных как знаков вещей, иных, чем они сами» (Б. Рассел, Человеческое познание, М., 1957, с. 200). Человек может ошибочно воспринимать прямой карандаш, опущенный в стакан с водой, как сломанный, однако сами элементарные ощущения, из которых складывается данное восприятие, не могут быть ошибочными. Поэтому, отличительной характеристикой ощущений является также их абсолютная несомненность, неоспоримость.

В-третьих, классическая концепция научного познания учила, что сложные образования могут быть поняты как результат взаимодействия элементарных составляющих. Ощущения считались атомарными единицами опыта. Именно ощущения выступают в качестве неразложимых далее элементов всех психических и познавательных процессов.

В конце XIX века ощущения стали предметом научного анализа в экспериментальной психологии. Изучалась зависимость ощущений от действий внешних раздражителей (стимулов). В этой связи были выявлены так называемые пороги чувствительности, характер зависимости ощущений от интенсивности раздражителя и др.

Однако философский и научный анализ ощущений столкнулся с целым рядом принципиальных трудностей. Исключительно ценный материал для системного анализа возникших трудностей и последующего их решения в русле современной неклассической теории познания даёт фундаментальный труд отечественного философа Лекторского В.А. «Эпистемология. Классическая и неклассическая» (Лекторский В.А. Эпистемология. Классическая и неклассическая. М., 2001г.).

В этой работе критически анализируются некоторые догматические стереотипы отечественных исследований в области теории познания, вскрыты реальные проблемы  специфики чувственного познания, с которыми столкнулась классическая теория познания, что привело, в конце концов, к пересмотру ряда принципиальных характеристик познавательной деятельности человека.

Трудности сводятся к следующему.

1. Оказалось трудным точно очертить тот круг элементарных единиц опыта, которые следует считать ощущениями. Следует ли к ощущениям относить переживание боли, чувства удовольствия и неудовольствия?

2. Оказалось, что мы переживаем каждое ощущение не только как нечто уникальное и неповторимое, но и как нечто обобщенное. А ведь выделение общего есть результат деятельности ума. Можно ли тогда говорить об абсолютной непосредственности ощущений?

3. Если ощущения непосредственно даны индивидуальному сознанию, то как из этих субъективных и индивидуальных элементов может быть построено восприятие, относящееся к предметам внешнего мира, которые существуют независимо от сознания. Вообще, вопрос об отношении ощущений к соответствующим качествам внешнего мира оказался трудным и приводящим к парадоксальным решениям.

В философии уже давно замечено, что чувственное познание содержит в себе возможность «для обобщения», а значит и для заблуждений. Не все качества объективных предметов одинаковы в познавательном отношении. Еще древние греки отмечали (в частности, Платон), что я могу видеть белый предмет, но не ясно, откуда у меня берется понятие «белизны». Платон решал это с помощью доказательства существования мира «идей». Часть философов считала, что ощущения, например, цветности, есть только в субъекте. Наиболее основательно эта проблема была продумана английским эмпириком, сенсуалистом XVIII века Дж. Локком. В своей работе «Опыт о человеческом разуме» он подразделяет объективные качества предметов на «первичные» и «вторичные». «Первичные качества» тел сходны с ними и их прообразы существуют в самих телах, но … идеи, вызываемые в нас вторичными качествами, вовсе не имеют сходства с ними. В самих телах нет ничего сходного с этими нашими идеями. В телах, называемых нами по этим идеям, есть только способность вызывать в нас эти ощущения. Сенсуалистическая трактовка идентичности ощущений и качеств предметов вела как к утверждению о том, что «мир есть моё ощущение», разделяемому Д. Беркли в XVIII веке и эмпириокритиками XX века, так и квалификации ощущений и восприятий как знаков. Что касается Д. Беркли, то он подчеркивал, что и объем, и форма предметов (качества, которые Локк считал первичными) не даются в наших ощущениях в их истинном виде: стол, который мы видим под определенным ракурсом, не имеет форму прямоугольника, а имеет форму неправильного четырехугольника. Его размер больше, если мы воспринимаем стол с близкого расстояния, и меньше – если мы воспринимаем его с дальнего расстояния. Это показывает, что образы ощущений, в принципе, не отделимы от особенностей человеческой чувственности, несут на себе печать субъективных особенностей человека.

В XIX веке было выяснено, что те или иные ощущения могут вызываться не только адекватными стимулами (например, зрительное ощущение светом), но и стимулами неадекватными (например, то же зрительное ощущение – механическим или электрическим раздражителем). В связи с этим И. Мюллером был сформулирован так называемый «закон специфической энергии органов чувств»: качество ощущения зависит не от свойств внешних предметов, а от особенностей ощущающей (рецепторной) системы человека.

В этой же связи Г. Гельмгольц сформулировал тезис о том, что ощущение не копия внешнего мира, а знак и относится к качествам внешнего мира как иероглиф к обозначаемому им предмету.

Таким образом, при решении проблемы соотношения чувственного познания с внешним миром сформировалось несколько точек зрения.

Самая простая точка зрения состоит в том, что внешний мир буквально впечатывается в нашу психику. Отсюда произошло русское слово «впечатление». Ощущения (чувство) – есть «след» предмета.

Более сложная точка зрения: ощущение, восприятие, представление являются всего лишь приблизительными отображениями предметов - своеобразными «копиями» (позиция материализма). Допустим, некто пробует на вкус неизвестный ему продукт питания, который вызывает у него ощущение сладости. Можно предположить с высокой долей вероятности, что продукт содержит глюкозу.

Еще более сложная точка зрения: чувства – это знаки предметов, смысл которых предстоит расшифровать. Нельзя доверять впечатлениям – чувства обманывают. Самый простой пример на этот счет: преломленность весла в воде. А миражи? А сложные воображаемые и внушаемые чувства? Разумеется, они о чем-то свидетельствуют, но о чем? Воображаемые чувства особенно часто являются сложными знаками.

4. Большинство философов и психологов, разделявших позиции сенсуализма считали, что способом соединения ощущений в восприятие выступают ассоциации разного рода. Однако характер этих ассоциаций не ясен и в результате возникла дискуссия о способе соединения ощущений в восприятие.

5.Не было ясно, считать ли ощущение элементарным знанием. Ведь для большинства философов, анализировавших ощущения, именно несомненность и безошибочность ощущений выводит их за пределы знания. В ощущениях с этой точки зрения нет деления на субъект и объект. Поэтому, если предположить, что ощущения относятся к каким-либо качествам объективных предметов, то этот вывод можно сделать, лишь выходя за пределы самих ощущений. В то же время в начале XX века в концепции неопозитивизма (Э. Мур, Б. Рассел) утверждалось, что ощущения – это акт осознания некоторого элементарного чувственного содержания (чувственного данного), существующего вне сознания субъекта и вместе с тем не принадлежащего миру объективных физических вещей. В этом случае ощущение рассматривается как элементарное знание.

В конце концов, сам факт существования ощущения как некоторой самостоятельной сущности был поставлен под сомнение. Философы и психологи XX обратили внимание на то, что в большинстве случаев в обыденной жизни мы никогда не осознаем наших ощущений, а имеем дело только с восприятием целостных предметов и ситуаций. Как отметил английский философ Г. Райл, в случае с ощущениями была совершена категориальная ошибка: на мнимые объекты, которыми являются ощущения, были перенесены особенности восприятия. В действительности, можно видеть предметы, например, цветы, а не ощущения красного, зеленого; можно слышать шум прибоя, грохот грома, звуки речи и т.д., а не звуковые ощущения громкого, тихого и т.д.

 Поэтому никаких неоспоримых и несомненных единиц опыта (а именно эти качества приписывались ощущениям) не существует Райл Г. Понятие сознания. М., 2000г.). Восприятие не может быть абсолютно несомненным, что не мешает ему быть в большинстве случаев достаточно достоверным.

Таким образом, в современной теории познания, произошел пересмотр тех философских оснований, из которых до этого исходили исследователи ощущений и восприятий. Результаты этого пересмотра приводили к разным теориям восприятия. Однако, в итоге все эти теории по разным соображениям отказывались от понятия ощущения, как оно использовалось в классической философии и психологии.

Особую роль в этом плане сыграла гештальт-психология, в которой был сформулирован тезис о структурном, целостном характере восприятия и о невозможности понимания этой целостности как суммы отдельных атомов, «кирпичиков» - ощущений. В экспериментах представителей этого направления было показано, что восприятие может не измениться и в том случае, если меняются некоторые из компонентов целостной системы (если истолковать эти компоненты как ощущения, то получается, что восприятие не определяется входящими в его состав ощущениями). С точки зрения гештальт-психологов непосредственно дано не ощущение, а целостное восприятие (оно не предполагает таким образом  конструктивных операций ума над отдельными ощущениями). Согласно концепции, развитой Дж. Гибсоном (Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. М., 1988г.), восприятие является активным процессом собирания организмом информации об окружающий среде. В этом процессе отдельные ощущения (так же, как и отдельные образы восприятия) не существуют. Представители когнитивной психологии считают возможным выделять отдельные единицы информации, из которых строится восприятие. Однако эти единицы в большинстве случаев не осознаются, и значит, вряд ли, могут быть истолкованы в качестве ощущений, как они понимались раньше в философии и психологии.

Таким образом, в неклассической теории познания понятие ощущения не является употребительным, ибо поставлены под сомнения те философские посылки, в рамках которых это понятие имело смысл.

Кроме ощущения, в чувственном познании выделяется восприятие.

Восприятие – целостное отражение объектов при их воздействии на органы чувств.

Восприятие целостно и осмысленно: воспринимая какой-то объект, человек улавливает при этом его сходство с другими объектами, узнает его, относит его к определенному классу или виду. «Глаз «видит» даже отсутствующие детали, если они по смыслу подходят к общей картине, а если какие-либо детали не имеют смысла, он их не видит» (Полани М. Личностное знание. На пути к посткритической философии. М., 1975, с. 201).

Психологическим механизмом восприятия является распознавание образов. Это предполагает наличие некоторых знаний, чувственного опыта, а также перцептивного научения, т.е. формирования навыков организации разрозненных впечатлений в некое единство. Установлено, например, что восприятие контурных рисунков знакомых предметов или ранее их фотографий оказывается весьма затруднительным для представителей племен с низким уровнем развития. Антропологи убедились в условности и сложности того класса знаков, которые возникают в процессе развития живописи или фотографии. То, что для цивилизованного человека совершенно недвусмысленно представляется лошадью (на контурном рисунке), представителю племени банту может показаться чем-то таинственным. Это говорит о том, что формирование способности восприятия обусловлено не только генетически, но и социально. Так, практическая деятельность приводит к преимущественному развитию, совершенствованию тех видов восприятия, которые её обслуживают. Ткач различает до десяти оттенков черного цвета, а музыкант улавливает тончайшие нюансы звучаний.

Увеличение разрешающей способности восприятия имеет также техническое обеспечение. Благодаря открытиям в науке и технике создается возможность улавливать чрезвычайно удаленные геологические колебания, фиксировать изменение температуры тела в 0,0001 градуса, обнаруживать присутствие человека на расстоянии 0,5 км только благодаря излучаемому им теплу, а электронный микроскоп способен увеличить изображение предмета 2 млн. раз, что позволяет наблюдать некоторые молекулы.[1]

Восприятия определяются как целостный образ предмета, находящегося перед нами. Это может быть образ восходящего солнца, горной вершины или музыкальной мелодии. В одном из направлений современной философии – феноменологии - выделяют различные уровни восприятия:

a) восприятие без интерпретации (что-то мелькает за окном, какой-то предмет лежит на дороге);

b) восприятие конкретного предмета (веревка, а не змея);

c) понимание того, что объект существует независимо от моего сознания;

d) сознание, что именно я воспринимаю этот предмет;

e) понимание, что моё восприятие и сам объект не тождественны, что в объекте могут быть другие стороны и свойства, не воспринимаемые в данный момент. Уже этот анализ показывает, что восприятие нельзя рассматривать лишь как копирование, бездумное созерцание внешнего мира. Оно пронизано, как щупальцами, мыслительной деятельностью человека (Философия (под редакцией проф. О.А. Митрошенкова). М., Гардарики, 2005, с. 269).

Влияние духовного облика человека, уровня его культуры на характер восприятия проявляется в разных формах. Оно определяет избирательный характер восприятия. Человек обращает внимание, прежде всего, на то, что ему интересно. Не случайно, Р. Декарт в работе «Страсти души» на первое место ставит удивление, которое служит важнейшим стимулом познания и открытия нового. Размышления придают особую эмоциональную окраску воспринимаемому. Так выделяют «закадровое» мышление, когда ожидание приятной встречи вечером накладывает определенный отсвет на все предметы (и солнце кажется ярче, и люди добрее). Кроме того, в зависимости от системы ценностей один и тот же предмет может восприниматься разными людьми как красивый или безобразный, вредный или полезный. Могут изменяться восприятия одного и того же человека. Так, он может видеть в любимом массу достоинств, которые не замечают другие. Но, если любовь сменяется равнодушием или даже ненавистью, то даже признанные всеми качества покинутого человека оказываются за пределами восприятия.

Следует обратить внимание на то, что в современной теории познания были пересмотрены многие философские предпосылки, лежавшие в основе классического понимания восприятия. По мнению Лекторского В.А.,  этот пересмотр сводится к следующему:

1. Прежде всего, это отказ от понимания восприятия как соединения атомарных чувственных содержаний – ощущений – и интерпретация восприятия как целостного и структурного. Как отмечалось, этот подход был сформулирован в гештальт-психологии, а затем был принят и другими направлениями в психологии. В этой связи восприятие понимается не как результат более или менее активной деятельности ума, а как нечто непосредственно данное. То есть то, что раньше приписывалось ощущению, считается теперь чертой восприятия. Однако, если с классической точки зрения ощущение не только непосредственно, но и несомненно и безошибочно, то с точки зрения гештальт-психологии, восприятие, будучи непосредственным , в то же время может приводить к ошибкам, иллюзиям (Вертгеймер М. О гештальт-теории. Хрестоматия по истории психологии. Период открытого кризиса. М., 1980).

2. Другие направления в исследовании восприятия в противовес гештальт-психологии подчеркивали как раз его активный конструктивный характер. Но эта активность была понята по-новому в сравнении с её классическим пониманием. Активность субъекта в построении восприятия состоит не просто в констатации ассоциаций (как считала классическая философия и психология), а в решении интеллектуальных задач. При этом интеллект имеет дело не с ощущениями или чувственными данными, а с сенсорной информацией, которая не просто перерабатывается, а организуется в определенные структуры, в частности, и те, с которыми имели дело гештальт-психологи. Ж. Пиаже исходит из того, что различие между восприятием и развитым мышлением не имеет принципиального характера, а характеризует лишь разные стадии развития интеллекта. Восприятие с его точки зрения возможно лишь на базе существования определенного типа интеллектуальных операторных структур ( Пиаже Ж. Психология интеллекта.  Ж. Пиаже. Избранные психологические труды. М., 1969).

Представители современной когнитивной психологии исходят из того, что процесс восприятия – это процесс категоризации, осмысления воспринятого. Это процесс принятия интеллектуального решения, вне которого восприятия не существует. Это решение, которое не осознаётся (и поэтому, субъекту восприятия предстает как что-то непосредственно данное), возможно лишь на основе отнесения воспринимаемых предметов к тому или иному классу объектов, к той или иной категории, начиная с таких, как «стол», «стул», «дерево», и кончая, категориями предмета, движения, причинности и т.д. Вот почему восприятие имеет не только индивидуальный. но и «родовой» обобщенный характер (Брунер Дж. Восприятие. Брунер Дж. Психология познания. М., 1977). Таким образом, в современной когнитивной психологии происходит в какой-то форме возвращение к тому пониманию опыта, которое формулировал такой критик эмпиризма, как И. Кант. Согласно Канту, опыт предполагает организацию чувственных впечатлений в априорных формах пространства и времени, а также применение априорных категорий рассудка (Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике Кант И. Сочинения в 6-ти т., т.4, 4.1., м., 1965).

    Современная когнитивная психология ещё дальше Канта отстоит в этом пункте от эмпиризма, она исходит из того, что вне категориального осмысления восприятие невозможно.

3. Интересная концепция восприятия, сыгравшая серьезную роль в становлении идей неклассической теории познания, принадлежит современному психологу Дж. Гибсону. Гибсон исходит из того, что восприятие – это не некий «идеальный предмет», перцент, образ, существующий в субъективном мире воспринимающего, а активный процесс извлечения информации об окружающем мире. Этот процесс, в котором принимают участие все части субъекта, включает реальные действия по обследованию воспринимаемого окружения. Извлекаемая информация – в отличие от сенсорных сигналов, которые с точки зрения старых концепций восприятия порождают отдельные ощущения – соответствует особенностям самого реального мира.

    Ощущения, которые вызываются отдельными стимулами и которые с точки зрения старой философии лежат в основе восприятия, не могут дать знания о мире (что и было признано в так называемом законе специфических энергий органов чувств И. Мюллера).

Между тем, восприятие, понятое как активный процесс извлечения информации, дает субъекту те качества самого внешнего мира, которые соотносимы с его потребностями и которые выражают разные возможности его деятельности в данной объективной ситуации. Учиться воспринимать можно всю жизнь. Поэтому с точки зрения Дж. Гибсона восприятие существует не в сознании, а в циклическом процессе взаимодействия извлекающего перцептивную информацию субъекта и воспринимаемого им мира (Гибсон Дж. Экологический подход в зрительному восприятию. М., 1988).

Важные дополнения и, вместе с тем, поправки к концепции Дж. Гибсона сделаны У. Найссером (Найссер У. Познание и реальность. М., 1981). У. Найссер обращает внимание на то, что извлечение информации из окружающего мира происходит по определенному плану. Этот план задается схемами (их можно рассматривать в качестве когнитивных карт), которые иерархически связаны друг с другом и отличаются друг от друга по степени общности. Так, например, есть схемы стола, комнаты, дома, улицы, но есть и схема воспринимаемого мною мира в целом. Большинство этих схем приобретается в опыте (поэтому восприятие, направляясь схемой, в то же время влияет на неё, модифицирует её), но исходные схемы являются врожденными. Найссер, т.о. делает попытку примирить основные идеи Дж. Гибсона с некоторыми идеями современной когнитивной психологии.

4. В ряде важных отношений к концепциям Дж. Гибсона и У. Найссера близко истолкование восприятия в исследованиях отечественных психологов. Отличительная особенность этих исследований – выявление связи восприятия с деятельностью и действиями субъекта (Леонтьев А.Н. О путях исследования восприятия Восприятие и деятельность. М., 1976). В этой связи, была разработана концепция перцептивных действий (В.П. Зинченко ввел понятие продуктивного восприятия), а также специально исследовался процесс формирования перцептивных эталонов (схем) (Вергилес Н.Ю., Зинченко В.П. Проблема адекватности образа (на материале зрительного восприятия).  Вопросы философии. 1967, № 4). При этом анализировалось влияние на этот процесс социальных и культурных правил.

Таким образом, в понимании восприятия в большинстве направлений современной философии и психологии существует нечто общее: это истолкование восприятия как вида знания. Это важно, так как в традиционной философии восприятие не рассматривалось в качестве знания, а в лучшем случае понималось (философами - эмпириками) как предпосылка и источник последнего. Кроме того, в традиционной философии степень распространенности иллюзий восприятия была преувеличена. А ведь именно ссылка на иллюзии всегда была одним из главных аргументов рационалистов. С современной точки зрения иллюзия восприятия возникает тогда, когда при извлечении сенсорной информации применяется несоответствующая схема (перценптивная гипотеза), когда искусственно оборван процесс перцептивного обследования. В реальном опыте возникающие иллюзии быстро обнаруживают себя в качестве таковых и снимаются в ходе последующей деятельности перцептивного обследования.

Восприятие, будучи зрением, не может вместе с тем рассматриваться в качестве6 просто «низшей ступени познания» , как об этом говорилось в многих учебниках по философии, изданных в советский период.

В действительности, восприятие является видом мыслительной деятельности. Но вместе с тем в восприятии сознанию дано такое содержание, которое отсутствует в том мышлении, которое не включено в состав восприятия. Восприятие обеспечивает наиболее прямой контакт с окружающим реальным миром и возможность его непосредственного обследования.

Следующий элемент чувственного познания – представление

Представление – наглядный чувственный образ предметов и ситуаций действительности, данный сознанием и в отличие от восприятия сопровождающийся чувством отсутствия того, что представляется.

Различают представление и воображение. Наиболее известны визуальные представления. Но существуют также представления осязательные, слуховые, обонятельные и др. Представление может относиться к визуальному предмету или событию, но могут быть и общими.

При этом степень их общности может быть различной.

Какую же роль представления играют в получении знания о мире. Философы-эмпирики (Д. Локк, Д. Беркли, Д. Юм, Э Кондильяк, Э. Мах и др.) считали, что именно представления обеспечивают возможность мышления. Согласно их взглядам, все содержание знания дано в ощущении и восприятии. Но мышление имеет дело с такими предметами, которые выходят за эти рамки. Этот    можно объяснить, считали они , только учитывая существование представлений, которые есть не что иное, как следы, «копии» прошлых восприятий и которые отличаются от визуальных их восприятий только большей расплывчатостью и неустойчивостью.

Известно, например, что математика имеет дело с такими предметами, которые не только не даны в ощущении и восприятии, но не могут также быть представлены. Так, например, нельзя представить «треугольник вообще», который бы не был либо равносторонним, либо разносторонним. Однако теоремы геометрии доказываются именно для «треугольника вообще». Д. Беркли видит решение этой проблемы в том, что представление какого-либо конкретного треугольника играет роль представления всех других треугольников. Так представление начинает играть роль понятия.

(Беркли Д. Три разговора Гиласа с философом, Беркли Д. Сочинения. М., 1978)

Мышление с этой точки зрения есть не что иное , как сравнение и анализ различных восприятий и комбинирование представлений.

Философы-рационалисты (Р. Декарт, Б. Спиноза, Г. Голль и др.) подчеркивали принципиальное отличие представления от понятия, приводя примеры таких понятий, которые нельзя представить ни в общем, ни в конкретном виде: мнимые числа и бесконечность в математике, понятие истины, блага, красоты и др. Мышление с этой точки зрения не имеет дела с представлением.

В XX веке в неклассической теории познания философский и психологический анализ представлений изменил многое в их традиционном понимании. Возникла острая дискуссия о существовании наглядных представлений и их природе.

Когнитивная психология отстаивает мнение о реальности наглядных представлений как самостоятельных образований (Дж. Фодор, С. Косслип и др.)

Друше (Д. Деклет, З. Пылишин и др.) считают, что то, что субъект переживает как наглядное представление, является некоторой аморфией сознания. Реальные процессы, являющиеся субъекту в виде представлений, в действительности есть особого рода ослепление и находятся ближе к дискрептивный описанию (хотя и несловесному), чем к перцептивному разглядыванию и «умственным взором» воображаемых предметов.

Оригинальное решение этой проблемы, представляющееся наиболее интересным, дает У. Найссер (Найссер У. Познание и реальность. М., 1981)

Как уже отмечалось ранее, с его точки зрения представления – это ни что иное, как схемы ( они же когнитивные карты) сбора перцептивной информации, вычленение из перцептивного цикла воспринимающим для использования их в других целях. Схема, действительно, не является «умственной картиной» в мире сознания, ее нельзя разглядывать в отличие от объекта восприятия. Ее роль состоит в том, что она является планом, направляющим собирание информации о реальном мире. В тоже время она связана с процессом восприятия, ибо есть ни что иное, как перцептивное предвосхищение ( в том числе и предвосхищение восприятия того, что было бы в нашем опыте, если бы были выполнены такие-то и такие-то условия – в случае представлений воображения).

Однако представление не есть просто бледная «копия», отпечаток предшествующих восприятий, как это считал старый философский эмпиризм. Дело тут в том, что, во-первых, восприятие по У. Найссеру не есть некий образ, идеальный предмет, который может оставлять «следы», а сам процесс собирания перцептивной информации; во-вторых, перцептивные схемы, т.е. представления, будучи в основном результатом эмпирического опыта, в тоже время частично  являются врожденными, т.е. доопютными. Степень наглядной переживаемости этих схем весьма различна. Одно дело - перцептивная схема (т.е. представление) конкретного человека или прошлого события. другое дело-амодельная схема мира, лежащая в основе всех иных персептивных схем. Очень трудно считать наглядными осязательные представления. Однако истолкование их как персептивных схем или когнитивных карт дает ключ к их пониманию.

Таким образом, современная неклассическая теория познания анализируя представление, приходит к следующим выводам:

1. Представление не может быть противопоставлено мышлению, хотя и не в том смысле, который имел в виду философский эмпиризм. Мышление может осуществляться и без участия представлений. Однако представление так или иначе предполагает мыслительную деятельность, в которую оно включено как перцептивная схема и как способ решения определенных задач на осмысление.

Поэтому распространенное в течение долгого времени в отечественной литературе убеждение в том, что представление ( наряду с ощущением и восприятием) относятся к нижней, чувственной ступени познания, противопоставляемой мышлению, совершенно неосновательно. Конечно, с одной стороны многие мыслительные задачи не могут быть решены при опоре на представление. С другой стороны, некоторые из них могут быть решены только при помощи представлений.

2. Представления – не наглядные «картины», существующие во внутреннем мире сознания и разглядываемые «умственным взором», а формы готовности к активной познавательной деятельности во внешнем мире. Их содержание не есть нечто лишь им внутреннее присущее, а совпадает с предполагаемыми характеристиками предметов и событий реального мира.

В заключение хотелось бы обратить внимание на некоторые обстоятельства.

Исследование процесса познания, даже находясь в рамках классической познавательной парадигмы, давно признали, что фундаментализм в теории познания не требует обязательного выделения двух ступеней познания – чувственной и рациональной. Жесткое деление познания на чувственное и рациональное, тем более стремление рассматривать их как ступени познания ( от живого созерцания к абстрактному мышлению) сегодня понимается как слишком упрощенное понимание процесса познания. Нет чистого «созерцания» мира. Оно нашпиговано идеями, гипотезами, ценностями, предрассудками и другими «творениями» мышления.

Кроме того, как уже отмечалось, в последнее время внесены определенные (порой существенные) изменения в понимание природы чувственного и рационального познания . Так, в частности, выявлена своего рода гетерогенность (неоднородность) чувственного познания, включающую не только образные, но и знаковые компоненты, как единство изображения и обозначения.

Таким образом, познавательный процесс, не сводимый только и исключительно к образовательным процедурам получения чувственного образа как «слепка» вещи, предстает сегодня в системе гипотетико-селективной, творчески- проективной деятельности субъекта, опосредованной различными по природе знаковыми и предметными репрезинтациями, содержащими, как и сама деятельность, квинэссенцию социального и культурно-исторического опыта.

Особенность чувственного образа- включенность в него знаково-языковых структур. Знак служит для замещения предмета, выступает как основа метода формализации, средство получения проверяемого, концентрированного знания. Он сокращает умственные операции, дает возможность передавать машинам отдельные логические алгоритмы. Слова, формулы используются как знаки. Широко употребляются предметы – символы для замещения абстрактных идей (например, флаг, голубь, елка). Символы используются в художественном творчестве, в познании социальной реальности. Так, образу Прометея придавалось  разное звучание в различные исторические эпохи. В наши дни он становился образом – символом западной цивилизации как активной деятельности.

Оказалось, что сенсорные (чувственные) данные получают предметные смыслы и тем самым тесно связаны с феноменом понимания. Обращение к этому феномену в познавательной деятельности – важный признак нового видения познания.

Сегодня все чаще философы пишут о том, что познание как творческое воспроизведение объекта субъектом в строгом слепке не начинается с ощущения.

Проблема исходного пункта познания оказалась исключительно сложной. Дело в том, что познание изначально и многократно опосредованно различными предпосылками.

Во-первых, познание фундированно предметно- вещным типом человеческой деятельности. А именно: в истоках мышления ( это подтверждается онтогенетическим) имеет место сенсомоторный практический наглядно- действенный интеллект, сращенный с предметной активностью. Отсюда, например, столь специфическая черта,  древнего сознания, как дипластия, характеризующая формирование смыслов из операций с вещами, а не с символизирующими их знаками.

Во-вторых, познание сообразуется с наличным запасом мыслей и вследствие этого, как ни странно это звучит, попросту не имеет начала. Нет никакой возможности начинать ab ovo ; есть лишь возможность продолжать его, отправляясь от исходных знаний. Понимание этого разрушает миф о живом созерцании как отправной точке познавательных отношений. Как сказано в университетском курсе философии, написанном московскими философами: «Живое созерцание – химера, пущенная в наукооборот теми, кто некритически абстрагируется от реальной объмности, многомерности архитекники и дипамики человеческих познавательных самоосуществлений». (Философия. Университетский курс. Под ред. С. А. Лебедева М., 2003, с.127)

Сегодня следует говорить не о «ступенчатости», и о взаимодополнительности, органическом единстве чувственного и рационального, рассудка и разума, образного и знакового, когнитивного и социокультурного, объяснения и понимания и т.п. – в каждом акте и виде познавательной деятельности. ( Микешина Л. А., Опенков М. Ю. Новые образы познания и реальности. М., 1998, с.19-27)

 

ЛОГИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ

Дискуссии о природе и назначении логического знания проходят под знаком выяснения, что такое логика.

Две точки зрения на то, что такое логика и в чем ее предназначение, много лет доминируют в учебной и научной литературе.

Сторонники первой, распространенной в популярных изданиях, убеждают своих читателей в том, что логика ¾ это наука о законах и формах правильного мышления, стандартам и идеалам которого каждый из нас обязан следовать. Мышление обычного человека, считают они, слишком многозначно, избыточно, непоследовательно, недоказательно и часто противоречиво. Следование правилам логики исправляет отмеченные «недостатки» и делает мышление «правильным» ¾ определенным, последовательным, непротиворечивым и доказательным.

Сторонники второй точки зрения, преобладающей в научных изданиях, идут дальше и полагают, что логика ¾ это теория исчислений (формальных дедуктивных систем)[2], настолько превосходящая по своим аналитическим возможностям обычное мышление, что не имеет к нему уже никакого отношения. Свою главную цель они видят в создании методологии решения научных проблем, вообще не требующей обращения к смыслу выражений естественного языка. Достижению этой цели должно помочь, считают сторонники данной интерпретации, создание универсальной единообразной концепции логического вывода[3].

Несмотря на широкое распространение в популярной, учебной и научной литературе, оба взгляда на природу и назначение логики следует, тем не менее, признать ограниченными по следующим причинам.

Точка зрения на логику как идеальную модель мыслительных актов возникла еще в античности в качестве естественного желания открыть лежащие в основе мышления законы и избавить, наконец, человечество от ошибок, бесплодных споров и ссор. «Эта неправильность ума (неспособность распознавать истину и ложь. ¾ В. С.) порождает не только те заблуждения, которые проникают в науки. Она является причиной большей части ошибок, совершаемых нами в повседневной жизни: беспочвенных раздоров, безосновательных тяжб, скоропалительных решений, непродуманных начинаний»[4]. Однако проблема заключается в том, что даже самое безукоризненное выполнение законов логики не гарантирует избавления человечества ни от ложных выводов, ни от ссор, споров, конфликтов и войн. Более того, само предположение о соответствии законам логики как критерии «правильности» мышлении является ошибочным.

Известно, что правила нашего языка допускают существование грамматически правильно построенных утверждений, лишенных фактического смысла. Примером может служить всемирно известное утверждение лингвиста Л. В. Щербы: «Глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокренка». Аналогично правила логики не запрещают существование корректных, т. е. формально правильных, но, тем не менее, ложных доказательств. Примером может служить следующее логически правильное, но тем не менее ложное умозаключение: «Число четыреумное.Умные числа четные. Значит, число четыре четное». Но если ни правила грамматики, ни правила логики не могут запретить появление бессмысленных и бездоказательных утверждений, значит, в принципе неверно предположение о том, что «правильное» мышление есть мышление, соответствующее законам логики и грамматики. Вместе с ним неверна и идея «исправления» мышления. Можно лишь заметить со ссылкой на историю науки, что реальное мышление прогрессирует благодаря именно тем «недостаткам», устранение которых предлагается считать основным назначением логики.

Историки и методологи науки неоднократно отмечали, что ученые часто не могут объяснить, как именно они совершили то или иное свое открытие; что предпосылки, из которых исходят творцы нового знания, нередко ошибочны. «… Наиболее поразительным примером (реабилитации теории, считавшейся опровергнутой. ¾ В. С.) является принцип Карно. Карно установил его, исходя из ложных гипотез (прежде всего, неверного предположения, что теплота представляет особую жидкость, теплород. ¾ В. С.). … Теория Карно в ее первоначальном виде выражала рядом с верными отношениями также и другие, которые были неточны, являлись обломками старых идей. Клаузиус просто откинул эти последние, как срезают у дерева засохшие ветви, и в результате появился второй закон термодинамики»[5]. История науки изобилует подобными примерами открытий, совершенных на основании ложных допущений. Поэтому резонно предположить, что «правильное» мышление, т. е. его соответствие законам логики, не является ни необходимым, ни достаточным критерием достижения истины.

Точка зрения на логику как теорию исчислений и дедуктивного вывода, лежащая в основе всей современной логики, родилась в начале ХХ столетия в результате интенсивного применение математических методов к самой логике. Достигнутые успехи оказались столь впечатляющими, что проблемы и аппарат традиционной логики были признаны непригодными для ее нового назначения. Главное назначение логики стали видеть в создании общей теории вывода. «Теория формального вывода … составляет основное содержание формальной (математической. ¾ В. С.) логики. В силу этого определение формальной логики как науки о формах и законах правильного мышления является слишком широким. … Только проблемы формального вывода составляют собственный предмет формальной логики, который она не делит ни с какой другой наукой»[6].

Общая теория вывода мыслилась ее создателями как универсальное абстрактное исчисление, пригодное для механического вывода из аксиом чистой логики истин любой прикладной науки. «Все, что можно познать в математике и с помощью математических методов, ¾ утверждал один из создателей современной логики Б. Рассел, ¾ можно вывести из чистой логики»[7]. С точки зрения такого исчисления традиционная логика, зависимая от различных неформальных допущений, ¾ всего лишь одна из возможных и отнюдь не самых совершенных логик. «После того как в математической логике стали изучаться исчисления, выявилась неединственность нашей привычной “классической” логики, возможность и необходимость появления “других логик”, других способов правильного рассуждения, других дедуктивных средств. Логические исчисления начали плодиться и размножаться. … Теперь оставался один шаг до появления общего понятия дедуктивной системы, в которой правила вывода уже не обязаны иметь что-либо общее с правилами умозаключений, с логикой рассуждений (выделено мною. ¾ В. С.)»[8].

Однако, всем этим надеждам вряд ли суждено когда-либо сбыться. Причина этого заключается как в невозможности построить единое для всех наук исчисление, так и в специфической природе умозаключений, называемых «дедукцией»[9].

Казалось очевидным, что если найти небольшое число надлежащих аксиом (самоочевидных первых положений какой-либо науки), то по определенным правилам из них можно дедуцировать сколь угодно большое число теорем ¾ истинных утверждений о данной предметной области. Это открывало путь к строгому и, главным образом, чисто формальному решению всех научных проблем. Однако в первой трети ХХ столетия К. Геделем было доказано, что аксиоматизация достаточно содержательных теорий принципиально не может быть полной. Какой бы исчерпывающей ни была система аксиом, всякая теория, включающая по крайней мере утверждения о натуральных числах, содержит истинные утверждения, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть средствами этой теории. «Даже если мы ограничимся теорией натуральных чисел, невозможно найти систему аксиом и формальных правил, из которых для каждого утверждения А всегда будет выводимо либо само А, либо его отрицание ØА (читается как “неверно, что А”. ¾ В. С.)»[10]. Это означает, что даже самая совершенная аксиоматизация не гарантирует выводимость их принятых постулатов всех необходимых истин (теорем).

Неполнота аксиоматизации развеяла также все надежды на возможность формализации научного творчества. К. Гедель признал, что вследствие его теорем о неполноте «программа замещения математической интуиции правилами формального преобразования символов нереализуема»[11]. Математическое мышление, поддержал его Алан Тьюринг, наряду с дедукцией требует умения «сочетать две способности ¾ интуицию и изобретательность»[12].

Дедукция рассматривалась основателями современной логики как синоним математического мышления. Она всегда ценилась за то, что позволяла из истинных посылок выводить только истинные следствия. Однако мало, кто придал значение тому факту, что в дедукции не посылки управляют значением истинности следствий, а следствия ¾ значением истинности посылок[13]. Истинное заключение может следовать как из истинных, так и ложных посылок. Истинность заключения не зависит от значения истинности посылок. В то же время ложное заключение необходимо опровергает истинность по крайней мере одной из посылок, из которых оно следует. Следовательно, истинность посылок зависит от истинности заключения, но не наоборот. Таким образом, дедукция, на которую обычно возлагается столько надежды, не менее проблематична в качестве метода поиска истин, чем любой недедуктивный метод.

Если отвлечься от заведомо нереализуемых задач исправления обычного мышления или замены его неким универсальным исчислением, то возникает вопрос, что же тогда является подлинным предметом логики. Очевидно, только то, чем она реально занимается на протяжении всей своей истории ¾ проблемой истины, исследованием ее природы, законов открытия, обоснования и сохранения.

Не требует особых доказательств утверждение, что главным регулятивным принципом науки является достижение истины, т. е. познание законов реальности, объяснение с их помощью одних фактов и предсказание других. При этом единственным критерием «правильности» научного мышления на всех уровнях признается только его истинность. Роль истины в научном познании настолько велика, что без этого критерия наука просто прекращает свое существование.

В отличие естественных или гуманитарных наук, не связанных непосредственно с исследованием истины, для логики это ведущая и объединяющая тема. Нет ни одного раздела логики, который так или иначе не был бы связан с проблемой определения истины, принципами ее открытия, обоснования и сохранения. «В логике, ¾ утверждает Готтлоб Фреге, один из основателей современной логики, ¾ термин “истина” играет роль, подобную той, какую в этике играет термин “благо”, а в эстетике ¾ “прекрасное”»[14].

Одним из самых интригующих свойств истины является то, что она может следовать из любых допущений, т. е. никакие предпосылки не могут однозначно гарантировать ее достижение. Путь к истине, как правило, тернист, запутан и малопонятен даже для самих авторов. «Правильное» мышление на самом деле возможно лишь как свободно и творчески корректирующее себя «неправильное», ложное мышление, как метод проб и ошибок, лишь асимптотически приводящий к истине: «Когда, совершив ошибку, не исправил ее, это и называется совершить ошибку» (Конфуций)[15].

Метод проб и ошибок, перенесенный в область мысленных действий и преобразованный интеллектом в метод изобретения и испытания гипотез, представляет общий способ решения проблем в любой области знания. «Тот, кто сталкивается с необходимостью открыть закон природы, должен сначала изобрести как можно больше предположений, прежде чем он натолкнется на правильное; а среди талантов, способствующих его успеху, следует назвать богатое воображение, которое позволит ему, рано или поздно, придумать гипотезу, соответствующую действительному порядку природы. … По этой причине реальные открытия переплетены с бесполезными допущениями; подлинная мудрость соседствует с фантастическим предположением; не изредка, в особых случаях, но повсеместно и большей частью… . Испытание ложных догадок становится для большинства ученых единственным способом натолкнуться на правильную»[16].

В то же время истина безусловно зависит от собственных следствий. Достаточно любому одному из них не получить подтверждения, опровергается и сама истина. Значит, всякая истина гипотетична и асимметрична по своей природе: ее трудно открыть, но легко опровергнуть.

Истина и ложь ¾ в равной степени необходимые и взаимозависимые противоположности любого полноценного исследования. «Подлинная мысль истинна или ложна. Когда мы судим о ней, то познаем ее как истину и отвергаем ее как ложь. Последнее высказывание, однако, может привести к ошибочному заключению, будто отвергнутую мысль как совершенно бесполезную надо как можно скорее предать забвению. Наоборот, установление того, что некая мысль ложна, может быть столь же ценно, что и установление истинности какой-либо мысли. Собственно говоря, никакого различия между этими случаями не существует. Считая некоторую мысль ложной, я признаю некоторую [другую] мысль истинной, и тогда об этой последней мы говорим, что она противоположна первой мысли»[17].

Главное условие достижения истины ¾ целостность мышления.

Мышление является целостным, если и только если оно способно рассматривать любую ситуацию в единстве всех ее противоположных причин, тенденций и следствий.

Мышление становится целостным в результате длительного опыта по достижению гармоничного равновесия всех своих противоположных способностей. Мышление нельзя назвать целостным, если оно умеет только задавать вопросы или только отвечать на них, только анализировать или только синтезировать, быть только интуитивным или только логичным. Печальный пример отсутствия целостного мышления продемонстрировал козел из басни Эзопа «Лисица и козел». Лисица, попав в колодец, заманила туда козла, чтобы выбраться с его помощью, и, освободившись, ответила начавшему упрекать ее в вероломстве «товарищу»: «Эх ты! Будь у тебя столько ума в голове, сколько волос в бороде, ты бы, прежде чем войти, подумал, как выйти».

Примером целостного мышления в науке могут служить рассуждения К. Гаусса о необходимой связи положительных и отрицательных чисел. «Положительные и отрицательные числа, ¾ пишет он, ¾ могут найти применение только там, где сосчитанному противостоит нечто противоположное, что в соединении с ним дало бы в результате нуль. Точнее говоря, это условие осуществляется только там, где сосчитанное составляют не субстанции (сами по себе мыслимые предметы), а отношения между двумя предметами. Постулируется при этом, что предметы эти располагаются определенным образом в один ряд, например, А, В, С, D, …, и что отношение между А и В может мыслиться равным отношению В к С и т.д. Здесь в понятие противоположности не входит ничего больше, кроме перестановки членов отношения, так что если отношение (или переход) от А к В есть +1, то отношение В к А должно быть выражено через -1. Так как такой ряд беспределен с обеих сторон, то всякое реальное целое число представляет отношение любого избранного началом члена к определенному члену ряда»[18].

Моделью, объединяющей в одно целое указанные свойства истины, является гипотетико-дедуктивная модель научного знания (ГДМ).

Согласно ГДМ научное познание носит циклический характер и включает следующие стадии:

(1) возникновение проблемы, не объясняемой существующими истинами (наличным знанием);

(2) изобретение гипотезы (гипотетической истины), объясняющей возникшую проблему;

(3) обоснование гипотезы;

(4) по результатам испытания либо отклонение гипотезы и возврат ко второй стадии исследования, либо ее принятие, возможно, после некоторой модификации с последующей интеграцией в существующее научное знание;

(5) возникновение новой проблемы, не объясняемой интегрированным научным знанием.

Первая стадия ГДМ указывает причину появления новых истин ¾ новые проблемы, не решаемые прежним знанием. Вторую стадию, следуя Ч. С. Пирсу, можно назвать абдукцией[19]. Третью и четвертую стадии ¾ индукцией. Дедукция является необходимым условием всех стадий ГДМ, так как она отвечает за сохранения истины.

Все логическое знание, согласно ГДМ, делится на три исчерпывающих теории ¾ логику открытия истины (абдукцию), логику обоснования истины (индукцию) и логику сохранения истины (дедукцию).

Абдукция ¾ теория открытия истины ¾ изучает необходимые и достаточные условия изобретения объяснительных гипотез.

Индукция ¾ теория обоснования истины ¾ исследует правила подтверждения и опровержения изобретенных гипотез на опыте.

Дедукция ¾ теория сохранения истины ¾ анализирует правила и модусы, с помощью которых из изобретенных гипотез можно выводить необходимые следствия и тем самым рассуждать, сохраняя истину предпосылок. 

Таким образом, логика ¾ наука не о законах «правильного» мышления или правилах построения исчислений, а о законах открытия, обоснования и сохранения истины. Не правильное, а истинное мышление ¾ подлинный предмет этой науки. Логика всегда будет значима только в той степени, в которой она будет учить методам открытия, обоснования и сохранения истины. «Стало быть, мы можем сказать: логика есть наука о наиболее общих законах бытия истины»[20].

Логические операции составляют суть человеческого интеллекта. Изучение логики позволяет ему завершить свое формирование как автономной, саморазвивающейся и самокорректирующейся целостности, достигнуть максимальной свободы от случайностей внешнего мира и диктата внутренних авторитетов, свободно и творчески ставить и решать любые проблемы.

Изучение логики значительно ускоряет развитие умственных способностей, помогает интеллекту сначала овладеть операциями с классами, что в традиционной логике примерно соответствует операциям с понятиями. Затем приобрести способность к операциям с отношениями, что в традиционной логике приблизительно соответствует умению формировать и преобразовывать суждения. Наконец, она позволяет достигнуть синтеза операций с классами и отношениями и обрести состояние интеллектуальной целостности, свободы и творчества. В традиционной логике это соответствует способности к умозаключениям, т. е. получению нового знания на основании известного знания.  

Теоретическую основу любой науки составляют принципы (законы) сохранения, которым подчиняются ее объекты. Законы сохранения количества вещества, движения, энергии в физике, веса в химии — самые известные примеры. Существуют законы сохранения и в логике. Все они относятся к истине. Интеллектуальные операции никогда не приводили бы к нужной цели, если бы не подчинялись определенным принципам сохранения истины.

Но истина должна не только сохраняться. Она должна также открываться и обосновываться. По этой причине методологически неверны все решения, основанные на обособлении логики сохранения истины (дедукции), логики обоснования истины (индукции и аналогии) и логики открытия. Возникает вопрос, как совместить все эти логики в одной логической теории?

По определению, рассуждения, сохраняющие истину, принято называть дедукцией. Поскольку самих дедуктивных рассуждений существует бесконечное число, то возникает вопрос о существовании некоторых основополагающих принципов или даже одного такого принципа, управляющего разнообразием дедуктивных умозаключений. В качестве кандидатов на роль подобных принципов мы исследуем традиционные «законы правильного мышления» ¾ тождества, противоречия, исключенного третьего и достаточного основания. Этим законам в учебной литературе уделяется, как правило, значительное внимание, так как считается, что их соблюдение обеспечивает ясность и определенность, непротиворечивость и последовательность, доказательность наших рассуждений. 

Сначала отметим, что первые три закона восходят к Аристотелю, четвертый ¾ к Демокриту и Г. Лейбницу. Аристотель (IV в. до н. э.) называл законы противоречия («невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении»[21]), тождества («ведь то, что сказывается об одном, должно сказываться и о другом, а о чем сказывается одно, о том должно сказываться и другое»[22]) и исключенного третьего («не может быть ничего промежуточного между двумя членами противоречия, а относительно чего-то одного необходимо что бы то ни было одно либо утверждать, либо отрицать»[23]) первыми недоказуемыми началами не только познания, но и бытия в целом, полагая самым достоверным из них закон противоречия. Аналогично Г. Лейбниц (XVII в.), следуя Демокриту (V-IV вв. до н. э.), рассматривал «необходимость достаточного основания» не только как гносеологический, но и как онтологический закон: «ничего не случается без основания, почему это было бы скорее (предпочтительнее), чем что-либо другое»[24]. Таким образом, основоположники логики, в отличие от большинства современных авторов, не ограничивали данные законы одним лишь мышлением. 

Для более полного анализа принципов сохранения истины сформулируем базисное множество утверждений, исчерпывающих в различных комбинациях возможные отношения между истиной и ложью. Пусть Т обозначает истину, F ¾ ложь, «®» ¾ символ «следует» (табл. 1). Истина и ложь справа и слева от знака «®» могут различаться по содержанию. Пусть символ «Ø» обозначает логическое отрицание (читается как «неверно, что ...»). Сделаем допущение, что отрицание истины эквивалентно лжи, а отрицание лжи ¾ истине.

 

                         Таблица 1

1. Т ® Т   3. F ® Т

2. Т ® F        4. F ® F

 

Любое утверждение табл. 1 сохраняет истину, если и только если ложно его отрицание. Значит, для сохранения истины необходимо и достаточно, чтобы отрицание рассматриваемого суждения из табл. 1 было ложно. Построим простую интерпретацию утверждений табл. 1 для иллюстрации сказанного. Примем в качестве истины Т утверждение, что сегодня понедельник: Т = «Сегодня понедельник».

Пусть А = «Сегодня понедельник», В = «Завтра не среда». Тогда первое утверждение табл. 1

(А ® В) = «Если сегодня понедельник, то завтра не среда»

          = (Т ® Т)

          = Т

необходимо истинно, потому что его отрицание «Сегодня понедельник, но завтра среда» необходимо ложно.

Пусть А = «Сегодня понедельник», С = «Завтра среда». Тогда второе утверждение табл. 1

(А ® С) = «Если сегодня понедельник, то сегодня среда»

           = (Т ® F)

           = F

необходимо ложно, потому что его логическое отрицание «сегодня понедельник и завтра не среда» необходимо истинно.

Пусть D = «Сегодня вторник», В = «Завтра не среда». Тогда третье утверждение табл. 1

(D ® В) = «Если сегодня вторник, то завтра не среда»

          = (F ® Т)

          = Т

необходимо истинно, потому что его отрицание «Сегодня вторник, но завтра не среда» необходимо ложно.

Пусть D = «Сегодня вторник», С = «Завтра среда». Тогда четвертое утверждение табл. 1

(D ® C) = «Если сегодня вторник, то завтра среда»

         = (F ® F)

         = Т

необходимо истинно, потому что его отрицание «Сегодня вторник и завтра среда» в понедельник необходимо ложно.  

Из четырех исследованных утверждений табл. 1 только второе необходимо ложно и, следовательно, только оно не сохраняет истину. Значит, рассуждение необходимо сохраняет истину, если и только если оно в своем развитии ¾ выведении необходимых следствий ¾ исключает возможность собственного опровержения. Поскольку сохранение истины ¾ отличительная черта дедукции, то утверждение невозможности истинности второго утверждения табл. 1 можно назвать законом дедукции.

Закон дедукции. Истина рассуждения сохраняется тогда и только тогда, когда его развитие исключает возможность своего опровержения, т. е. появления лжи в качестве одного из необходимых следствий, Ø(Т ® F).

 

Как будет показано, остальные принципы сохранения истины представляют необходимые следствия данного закона.

Закон тождества в учебной литературе обычно определяется так: «содержание любого высказывания должно быть определенным и неизменным относительно контекста, в котором оно используется»[25]. Более формальна следующая дефиниция: «всякое высказывание влечет (имплицирует) само себя … если высказывание истинно, то оно истинно … каждое высказывание является необхо­димым и достаточным условием своей собственной истинности»[26].

Полагают, что наши рассуждения должны выполнять данный закон, потому что в противном случае их предмет перестает быть определенным и устойчивым, может быть произвольно или непроизвольно искажен или подменен. Распространенное в развитых языках явление омонимии (наличие у одного слова нескольких, часто несовместимых, значений), данным законом решительно исключается. Однако при всей видимой убедительности подобного толкования закона тождества вряд ли его можно принять без определенных оговорок. Целью многих повседневных рассуждений, учебных занятий, научных дискуссий как раз и является уточнение и тем самым изменение первоначального содержания определенных терминов. Юмор в принципе становится невозможным, если нет смешения и толкования мыслей с разным содержанием в одном и том же значении. Если же потребовать безусловного выполнения закона тождества, как на том настаивают некоторые авторы, мышление сразу же перестает быть творческим.

Размышляя о природе тождества, Аристотель признавал его толкование в виде простого повторения одного и того же термина в одном и том же значении малоэффективным и утверждал, что «выяснять, … почему вещь есть то, что она есть, значит, ничего не выяснять»[27]. Ведь «искомое … остается более всего незамеченным в тех случаях, когда одно не сказывается о другом»[28]. Как при сравнении то, чем измеряют, должно отличаться от того, что измеряют и тем не менее оставаться тождественным ему, так и подлинное тождество есть равенство различного, а не одинакового по содержанию мыслей.

Допустим, каждая мысль либо истинна, либо ложна.

 

Две (и более) мысли тождественны, если и только если из истинности (ложности) любой одной из них необходимо следует истинность (ложность) другой.

 

Одно и то же значение истинности мыслей необходимо и достаточно для их тождества в пределах одного и того же рассуждения. Но содержание мыслей не является необходимым условием их тождества в пределах даже одного рассуждения. Достаточно вспомнить мучения полицейского надзирателя Очумелова из рассказа А. П. Чехова «Хамелеон», который ради «сохранения лица», т. е. личной тождественности, должен был четыре раза менять собственную оценку конфликтной ситуации на противоположную.

Одновременное выполнение первого (Т ® Т) и четвертого утверждений (F ® F) табл. 1 объясняют смысл тождества. Первое утверждение гарантирует, что правильное действие (истина) всегда приводит к верному результату (истине), а четвертое, ¾ что неверный результат может следовать только из ошибочного действия (лжи). Оба утверждения необходимо истинны 

 

Тождество как принцип сохранения истины. Истина сохраняется, если и только если ее в процессе развития истина выводится только из истины, (Т ® Т), а ложь ¾ только из лжи, (F ® F).

 

Допустим, А = «Сегодня понедельник», В = «Завтра вторник», С = «Завтра не среда». Из истинности (ложности) А следует истинность (ложность) В, а из истинности (ложности) В следует истинности (ложность) А. Значит, высказывания А и В тождественны, а рассуждение, утверждающее этот факт, необходимо истинно. Тождество высказываний А и В необходимо истинно, потому что его отрицание необходимо ложно: сегодняшний понедельник становится не завтрашним вторником, а сегодняшний не понедельник ¾ завтрашним вторником.  

Но А не тождественно С. Ибо хотя и верно, что из истинности А следует истинность С, но из ложности А не следует ложность С; хотя и верно, что из ложности С следует ложность А, но при этом из истинности С не следует истинность А.

Тождество становится полноценной интеллектуальной операцией тогда, когда мышление достигает полной обратимости, когда для каждой операции интеллект приобретает возможность выполнять ей обратную и тем самым возвращаться в случае необходимости к причине ошибки и исправлять ее. Установление тождества основано на способности интеллекта к рефлексии. Чем более она развита, тем на более отдаленных уровнях интеллект умеет достигать и сохранять тождество между поставленной целью и условиями ее достижения. 

Закон противоречия определяется в учебной литературе большей частью так: «в процессе рассуждения о чем-либо нельзя одновременно утверждать и отрицать что-либо в одном и том же смысле, поскольку образующиеся в этом случае суждения не могут быть вместе истинными»[29]; «высказывание и его отрицание не могут быть одновременно истинными … никакое высказывание не является одновременно истинным и ложным»[30].

Отметим, что подобные определения не совсем корректны с формальной точки зрения, потому что противоречащие мысли не могут быть вместе не только истинны, но и ложны. Если не требовать выполнения последнего условия ¾ запрета на одновременную ложность, то противоречие совпадает с противоположностью или соподчинением, что неверно, так как все они представляют разные виды несовместимости.

Противоречие возникает тогда, когда из истинности (ложности) одной мысли следует ложность (истинность) другой. Несовместимы не только сами противоречащие мысли, но и все их следствия. Отсюда следует, что класс объектов, удовлетворяющих противоречащим друг другу мыслям, всегда пуст (логически невозможен).

 

Две мысли противоречат друг другу, если и только если из истинности (ложности) любой одной из них необходимо следует ложность (истинность) другой.

 

Запрет на противоречия в наших рассуждениях обычно обосновывается тем, что из противоречащих друг другу посылок можно вывести любое заключение, что противоречие ¾ признак путаного, непоследовательного мышления. Противоречивое мышление часто называют нелогичным, ошибочным и приписывают низшим или ранним стадиям интеллектуального развития человека. Однако это не совсем верно. С точки зрения европейцев, мышление аборигенов противоречиво, но оно, тем не менее, по-своему очень последовательно и эффективно[31].

Для умственной деятельности противоречивость функционально не менее необходима, чем непротиворечивость. Выражаемые нами мысли связаны с реальностью настолько опосредованно, что их прямое толкование часто бесполезно из-за неизбежно возникающих противоречий. Противоречиво, например, всякое буквальное понимание сказок, мифов, басен, притч, анекдотов, риторических тропов (скажем, оксюморона ¾ соединения в одном словосочетании слов с противоположным значением). Несмотря на это, мы с удовольствием читаем и слушаем их, без труда понимаем суть дела. Причина этого ¾ в интегральной непротиворечивости подобных текстов, в доказательстве такой очевидной истины, как необходимость противодействия всему, что нарушает порядок в природе (наказания порока).

Абсолютная непротиворечивость мышления была бы несовместима с его творческой природой, способностью учиться на собственных ошибках. Некоторые математики более не считают формальную непротиворечивость теории абсолютным достоинством, а ее доказательство своей приоритетной задачей. «… Взгляд на математику как на формальную систему очень плодотворен, если осознавать его ограниченность. … Непротиворечивость формальной системы, плодотворность которой проверена экспериментально, перестает быть первостепенной задачей. Выбор конкретно порождаемых текстов в такой системе … все равно производится по неформализуемым правилам, которые важнее формальной непротиворечивости, описываемой в терминах всех поддающихся порождению текстов»[32].

Противоречие ¾ единственный достоверный симптом ошибочного мышления и тем самым сигнал о необходимости ревизии всех шагов рассуждения, приведших к противоречию, выявлению его причины, поиска и исправления ошибки. Отсюда следует позитивная роль противоречия. Только тогда, когда из допущения следует противоречие, у нас есть все основания отказаться от него как необходимо ложного. В противном случае мы вынуждены считать его истинным, даже при отсутствии прямых доказательств. Как известно, отрицание пятого постулата геометрии Евклида «через точку вне прямой на плоскости проходит лишь одна прямая, не пересекающая эту прямую» не привело к противоречию с остальными аксиомами. Это позволило Я. Больяи, К. Гауссу, Н. И. Лобачевскому и Г. Риману обосновать возможность существования неевклидовых геометрий. И хотя ни одна из них не находит непосредственного подтверждения в повседневном зрительном опыте человека, отсутствие противоречия в системах аксиом позволяет считать их все истинными.

Без допущения противоречия невозможны косвенные доказательства, т. е. обоснования того, что если тезис истинный, то несовместимый с ним антитезис должен противоречить исходным допущениям. Например, доказать тезис, что сегодня понедельник, можно прямо, спросив кого-либо, какой сегодня день недели, и косвенно, опровергнув сначала антитезис, что сегодня не понедельник.

Любые две мысли противоречат друг другу, если и только если второе (Т ® F) и третье (F ® Т) утверждения табл. 1 выполняются вместе. Второе утверждение говорит о том, что правильное действие (истина) всегда порождает неверный результат (ложь), а третье утверждение, что ошибочное действие (ложь) всегда ¾ верный результат (истину). Вместе оба утверждения не могут быть ни истинны, ни ложны, т. е. образуют противоречие.

 

Непротиворечивость как принцип сохранения истины. Истина сохраняется, если и только если в процессе ее развития исключается возможность следования как истины из лжи, (F ® Т), так и ¾ лжи из истины, (Т ® F).

 

Допустим, А = «Сегодня понедельник», В = «Завтра не вторник», С = «Завтра среда». А и В противоречат друг другу, потому что из истинности (ложности) А следует ложность (истинность В). Обратное также верно. Из истинности (ложности) В следует ложность (истинность) А. Значит, выполняется второе (Т ® F) и третье (F ® Т) утверждения табл. 1. Если бы высказывания А и В были вместе истинны, это означало бы, что существуют дни, которые сегодня ¾ понедельники, а завтра ¾ не вторники. Но таких дней нет. Значит, первое (Т ® Т) утверждение табл. 1 не выполняется. Если бы высказывания А и В были вместе ложны, это означало бы, что существуют дни, которые сегодня ¾ не понедельники, а завтра ¾ вторники. Однако и таких дней нет. Значит, четвертое (F ® F) утверждение табл. 1 также не выполняется.

Из сказанного следует, что противоречащие и тождественные мысли взаимно несовместимы: если между данными мыслями имеет место тождество, то между ними не может быть противоречия; если имеет место противоречие, то не может быть тождества. Отрицание противоречия вводит тождество, а отрицание тождества вводит противоречие. Если неверно, что сегодня понедельник, но завтра не вторник, то верно, что сегодня понедельник тогда и только тогда, когда завтра вторник. Значит, законы тождества и противоречия ¾ эквивалентные принципы сохранения истины.

Высказывания А и С не образуют противоречия. Хотя из истинности А и следует ложность С, но из ложности А не следует истинность С. Аналогично из истинности С следует ложность А, но из ложности С не следует истинность А. Значит, А и С могут быть ложны одновременно, например, когда истинно, что сегодня среда.

Очевидно, что закон противоречия необходимо следует из базисного принципа сохранения истины. Если истина совместима только с самой собой, то она не может противоречить себе. Если бы это было так, было бы истинно второе условие (Т ® F) табл. 1. Но это невозможно.

Закон исключенного третьего определяется большинством авторов однотипно: «истинно или само высказывание, или его отрицание ¾ третьего не дано»[33]; «истинно или само высказывание, или его отри­цание»[34].

Неточность подобных определений видна из того, что закон исключенного третьего справедлив только для противоречащих друг другу мыслей. Утверждая, что «Сегодня понедельник или сегодня непонедельник», мы гарантируем, что одно из низ необходимо истинно. Но утверждая, что «Сегодня понедельник или вторник», мы этого не гарантируем. Например, если сегодня среда (или любой другой день, кроме понедельника или вторника), обе альтернативы последнего утверждения ложны.

Если одно из противоречащих высказываний обязательно истинно, как того требует закон исключенного третьего, то поиск истины может идти в принципе только двумя путями: либо прямым доказательством истины из ранее доказанных или самоочевидных истин (определений, аксиом), либо опровержением всех несовместимых с истинным высказыванием утверждений. Если истина не доказывается прямо из ранее доказанных положений, то единственный способ добраться до нее ¾ начать опровергать несовместимые с ней положения, т. е. начать искать и исправлять ошибочные решения. Это означает, что рано или поздно исправление ошибочных действий, основанное на обратимости всех операций мышления, гарантирует достижение поставленной цели.

Некоторые авторы подвергают сомнению универсальность закона исключенного третьего. Однако приводимые аргументы не выдерживают критики. Остановимся лишь на одном из них ¾ невозможности применять закон исключенного третьего к утверждениям о будущих событиях. 

При формулировке рассматриваемого аргумента ссылаются на следующий отрывок из работы Аристотеля «Об истолковании»: «То же следует сказать о противоречии: все необходимо есть или не есть, а также будет или не будет; но нельзя утверждать раздельно, что то необходимо или другое необходимо. Я имею в виду, например, что завтра морское сражение необходимо будет или не будет, но это не значит, что завтра морское сражение необходимо будет или что оно необходимо не произойдет; необходимо только то, что оно произойдет или не произойдет»[35].

На основании приведенного, самого по себе справедливого, рассуждения Аристотеля обычно делается вывод, что закон исключенного третьего к будущим событиям почему-то не применим[36].

С таким заключением, однако, трудно согласиться. Рассмотрим простую интерпретацию. Пусть А = «Завтра морское сражение состоится», В = «Завтра морское сражение не состоится», Р ¾ вероятностная мера. Примем соглашение, что если абсолютная вероятность какого либо события равна 1, то оно необходимо; если его абсолютная вероятность равна 0, то оно невозможно; если его абсолютная вероятность больше 0 и меньше 1, то оно не необходимо и не невозможно.

Так как необходимо истинно, что случится А или В, то справедливо Р{А или В} = Р{А + В} = 1. Равенство Р{А + В} = 1 представляет вероятностный аналог закона исключенного третьего. При этом возможны следующие три принципиально различных варианта выполнения данного закона:

 

1. Р{А + В} = {Р(А) = 1 + Р(В) = 0} = 1.

2. Р{А + В} = {Р(А) = 0 + Р(В) = 1} = 1.

3. Р{А + В} = {0 < Р(А) < 1 + Р(В) = 1 - Р(А)} = 1.

 

Согласно первому варианту, завтрашнее морское сражение необходимо состоится; согласно второму варианту, оно необходимо не состоится (т. е. оно невозможно); согласно третьему варианту, оно состоится или не состоится, но без необходимости каждой из альтернатив (если Р(А) = Р(В) = 1/2, то завтрашнее морское сражение превращается в абсолютно случайное событие).

Аристотель справедливо утверждает, что из необходимости сложного события {А или В}, т. е. из равенства Р{А + В} = 1, не следует ни необходимость события А, т. е. истинность равенства Р(А) = 1, ни необходимость события В, т. е. истинность равенства Р(В) = 1 (хотя обратное следование справедливо). Причина в том, что возможности Р(А) = 1 и Р(В) = 1 не противоречат друг другу и тем самым не исчерпывают все альтернативы осуществления завтрашнего морского сражения. Обе возможности одновременно ложны, если истинна третья альтернатива ¾ события А и В оба не необходимы: 0 < Р(А) < 1 и 0 < Р(В) < 1, так как Р(В) = 1 - Р(А). Но если возможности Р(А) = 1 и Р(В) = 1 не противоречат друг другу, к ним не применим и закон исключенного третьего.

Для выполнения закона исключенного третьего необходимо построить исчерпывающую классификацию всех трех возможностей. Учитывая, что здесь даны два основания, ¾ завтрашнее морское сражение «состоится» или «не состоится», «с необходимостью» или «без необходимости», классификация получится двухступенчатой, а ее основные альтернативы ¾ сложными, состоящими из двух простых.

 

Завтра морское сражение с необходимостью или без необходимости либо состоится, {Р(А) = 1 или 0 < Р(А) < 1},

либо не состоится, {Р(В) = 1 или 0 < Р(В) < 1}.

 

Возможна эквивалентная формулировка приведенного суждения о завтрашнем морском сражении, в которой только первая альтернатива является сложной:

 

Завтра морское сражение состоится или не состоится

либо с необходимостью, {Р(А) = 1 или Р(В) = 1},

либо без необходимости {0 < Р(А )< 1}.

 

Так как события А и В взаимно исключают друг друга, а их вероятность в сумме всегда равна 1, Р{А + В} = 1, то одно и только одно из них обязательно осуществится (не осуществится) в будущем с необходимостью или без необходимости. Значит, нет никаких оснований считать, что закон исключенного третьего не применим к будущим событиям, т. е. не является универсальным принципом сохранения истины. 

Важнейшее методологическое значение закона исключенного третьего состоит в том, что его правильное применение всегда порождает множество взаимно исключающих и совместно исчерпывающих альтернатив, одна и только одна из которых истинна. Подобное множество альтернатив принято называть полным, так как оно всегда содержит среди них истинное решение.

 

Требование полноты. Множество взаимно исключающих и совместно исчерпывающих альтернатив является полным, если и только если одна из них истинна.

 

Каждый следователь стремится составить полный список подозреваемых; каждый ученый ¾ полный список гипотез исследуемого явления; каждый врач ¾ полный список возможных причин заболевания. Ведь только в случае исчерпывающего перечня любой из них может надеяться на решение своей специфической проблемы. Подвергая альтернативные гипотезы проверке, отбрасывая или исправляя ложные, рано или поздно истинное допущение будет обязательно обнаружено. Например, полным является следующее множество гипотез ¾ «сегодня понедельник или вторник, или среда … или воскресенье». Опровергнув ложность шести из них, мы получим доказательство истинности оставшейся, седьмой, т. е. получим ответ на вопрос, какой сегодня день недели. 

Полное множество с любым числом альтернатив всегда может быть переформулировано в виде двух противоречащих альтернатив. Обратное также верно. Например, вместо того, чтобы перечислять все возможности «Сегодня понедельник или вторник, или среда, …, или воскресенье», можно сказать «Сегодня понедельник или не понедельник, сегодня вторник или не вторник … сегодня воскресенье или не воскресенье». Таким образом, закон противоречия и требование полноты представляют эквивалентные и тем самым взаимозаменяемые условия.

Если невозможно, чтобы истина и ложь были вместе истинны, тогда истинно, что они образуют полное множество. Это эквивалентно требованию, чтобы и из истины следовала только истина, а из лжи ¾ только ложь.

 

Требование полноты как принцип сохранения истины. Истина сохраняется, если и только если она вместе со всеми своими альтернативами образует полное множество.

 

Допустим, А = «Сегодня понедельник», В = «Завтра не вторник», С = «Завтра четверг». Высказывания А и В образуют полное множество. Значит, необходимо истинно либо А, либо В. Если истинно А, то ложна альтернатива «Завтра не вторник». Если истинно В, то истинна альтернатива «Завтра не вторник». Если бы существовала какая-то третья альтернатива, тогда высказывания А и В были бы одновременно ложны. Но это невозможно, так как А истинно, если сегодня понедельники, а В истинно во все остальные дни недели. Значит, эти высказывания образуют полное множество альтернатив.

Высказывания А и С не образуют противоречия, хотя и не могут быть вместе истинны. Поэтому неверно, что необходимо истинно либо А, либо С. Если истинно А, то С ложно. Но если А ложно, то С неопределенно (может быть как истинным, если сегодня среда, и ложным, если сегодня, допустим, четверг). Так как А и С взаимно не исключают друг друга и совместно не исчерпывают все дни недели, то принцип исключенного третьего для них не выполняется. Иными словами, высказывания А и С не образуют полного множества альтернатив.

Будучи эквивалентными принципами сохранения истины, законы тождества и противоречия оба говорят о том, что противоречащим друг другу высказываниям ничего не соответствует в качестве удовлетворяющего их вместе референта (объекта). Значит, чтобы мысли имели некоторый общий референт, они должны быть непротиворечивы. Если мысль непротиворечива, то она или истинна, т. е. соответствует своему референту, или ложна, т. е. не соответствует своему референту. Поскольку закон исключенного третьего утверждает, что ничего третьего между истиной и ложью нет и быть не может, его можно считать следствием законов тождества и противоречия.

Но также верно, что оба эти закона представляют следствие закона исключенного третьего. Если необходимо, что мысль или истинна, или ложна, то невозможно, чтобы она одновременно была истинной и ложной, и необходимо истинно, чтобы из истины следовала только истина, а ложь ¾ только из лжи.

Следовательно, законы тождества, противоречия и исключенного третьего ¾ эквивалентные принципы сохранения истины.

Все три закона представляют эквивалентные формулировки закона дедукции. Если ложен закон тождества, закон противоречия или закон исключенного третьего, тогда верно, что истина и ее отрицание могут быть вместе истинны или, что то же, из истины следует ложь. Обратное также верно. Значит, закон дедукции можно назвать общим принципом сохранения истины.

Сохранение истины ¾ важнейшая часть функционирования истины, но не единственная. Чтобы сохранить истину, ее сначала надо открыть и обосновать. Следовательно, одного только закона дедукции недостаточно для объяснения полного цикла существования истины: «открытие ¾ обоснование ¾ сохранение ¾ открытие». Гипотетико-дедуктивный метод познания указывает принципиальное решение данной проблемы. Истина открывается как гипотеза, дающая лучшее объяснение факту, не объясняемому другим знанием; обосновывается в решающих предсказаниях; сохраняется на всех этапах открытия и обоснования посредством вывода необходимых следствий, необходимых как для объяснения, так и для предсказания. Значит, ГДМ объединяет вместе логику открытия истины (абдукцию), логику обоснования истины (индукцию и аналогию) и логику сохранения истины (дедукцию).

Закон дедукции известен. Сформулируем законы абдукции и индукции, учитывая, что аналогия представляет частный случай индукции.

Процессы открытия и обоснования истины необходимо связаны друг с другом. Новая истина всегда открывается в попытке найти лучшее объяснение уже существующих фактов. Поэтому открытие совершается как поиск для данного факта лучшей объясняющей гипотезы, как восхождение от следствия к гипотезе, а не наоборот. Отсюда следует, что не только обоснование, но и открытие новых истин происходят в процессе анализа известных из опыта следствий и поиском для них лучших объяснительных гипотез.

Открытие истины не принято относить к фундаментальным целям и разделам логики. Старая позитивистская догма о том, что «логика открытия» не имеет прямого отношения к общей логике и может быть интересна только психологам и историкам науки, молчаливо разделяется подавляющим числом авторов учебников по логике. Открытие истины признается творческим актом, не имеющим эффективного (однозначно определяющего каждый шаг открытия) алгоритма. Тем не менее, традиционная логика косвенно признает существование проблемы открытия и обоснования истины, причисляя к своим основным принципам так называемый закон достаточного основания.

Отношение логиков к обоснованию истины более лояльно. Индукция (вместе с аналогией) признается частью общей логики, а обоснование истины ¾ ее фундаментальной целью, но изложение этой темы ограничивается, как правило, адаптированными сведениями о методах причинного анализа Дж. С. Милля[37] и защитой закона достаточного основания.

Закон достаточного основания занимает особое место в ряду законов правильного мышления. Одни авторы признают его: «в процессе рассуждения достоверными следует считать лишь те высказывания, относительно истинности которых могут быть приведены достаточные доводы (основания)»[38]. Другие отвергают его в качестве закона логики[39]. Подобная амбивалентность оценок объясняется тем, что те, кто его отклоняют, справедливо полагают, что он не является принципом сохранения истины. Те же, кто признают данный закон, фактически видят в нем принцип открытия и обоснования истины. Однако в той редакции, в которой это обычно делается, логический статус закона достаточного основания как принципа открытия и обоснования истины чрезвычайно сомнителен.   

Обычно закон достаточного основания защищают на том основании, что истина должна не просто декларироваться, а быть обоснованной. При этом обоснование понимают преимущественно как поиск для исследуемой истины убедительных доводов, из которых она следовала бы с необходимостью.

Допустим, необходимо обосновать высказывание В = «Завтра не среда». Пусть обосновывающей посылкой будет утверждение А = «Сегодня понедельник». Очевидно, что из истинности А следует истинность В и, согласно закону достаточного основания, высказывание В должно считаться доказанным. Обычно на этом обоснование заканчивается и дальнейший анализ прекращается. Проблема, однако, состоит в том, что любое высказывание обосновывается не только истинными, но и ложными доводами.

Продолжим наш пример. Допустим, в качестве дополнительного довода приводится утверждение С = «Сегодня воскресенье», которое ложно, потому что А и С несовместимы, но А истинно. Так как высказывание В следует из С, то, согласно закону достаточного основания, оно и в этом случае получает достаточное доказательство. Обосновывающие доводы А и С несовместимы друг с другом. Какой же из них следует считать наиболее убедительным? Закон достаточного основания рекомендует выбрать утверждение А, так как только оно истинно. Но этот ответ с логической точки зрения не имеет никаких преимуществ перед выбором утверждения С в качестве убедительного довода.

Проблема заключается не в том, существуют ли доводы, достаточные для обоснования истины, ибо ложь также достаточна для ее обоснования, а необходима ли сама истина.

Правило «Из лжи следует все, что угодно» не только делает поиск достаточности обоснования тривиальной, если не бессмысленной процедурой, но и доказывает, что истина вообще не зависит от своих дедуктивных предпосылок (доводов). Выполнение первого и третьего утверждения табл. 1 объясняет логический смысл независимости истины от дедуктивных предпосылок.

Истина не зависит от своих дедуктивных предпосылок, если и только если ее развитие удовлетворяет условиям (Т ® Т) и (F ® Т) одновременно.

 

Будучи независимой от своих предпосылок, всякая истина тем не менее полностью зависит от своих необходимых следствий. Если хотя бы одно из них оказывается ложным, опровергается вся истина в целом. Второе утверждение табл. 1 соответствует данному свойству истины.

Для опровержения истины необходимо и достаточно доказательства ложности, по крайней мере, одного ее необходимого следствия, т. е. выполнимости (Т ® F).

 

Не поиск достаточных аргументов, ибо оправдать можно все, что угодно, а вывод и проверка следствий ¾ вот принципиальное решение проблемы обоснования любой истины. Такое решение обеспечивает гипотетико-дедуктивный метод (ГДМ), который, как объяснялось, объединяет открытие, дедуктивное развитие и обоснование истины в одну общую модель познания.

Если истина не зависит от своих дедуктивных предпосылок, то последние могут быть только относительно истинными, или, как принято говорить, правдоподобными высказываниями.

 

Произвольное высказывание S правдоподобно, если и только если оно логически не истинно и не ложно, т. е. его вероятность лежит в интервале 0 < Р(S) < 1.

 

Важным свойством правдоподобных высказывания является их способность изменять свою вероятность в зависимости от изменения фактических условий. Логические истинные и ложные высказывания таким свойством не обладают, так как представляют логические константы, не изменяемые опытом.

Предпосылки истины должны быть не только правдоподобными, но они также обязаны предлагать возможное решение проблемы, задачи и т. д., т. е. быть гипотезами.

 

Гипотеза ¾правдоподобное высказывание, содержащее возможное решение рассматриваемой проблемы, обобщающее анализируемые факты или объясняющее их причину.

 

Вероятность гипотезы должна быть по определению мерой ее истинности.

Пусть Н обозначает гипотезу, ØН ¾ дополнение Н (логическую сумму всех альтернатив Н); Р(Н) ¾ вероятность гипотезы Н, Р(ØН) ¾  вероятность всех альтернатив (дополнения) Н; Е ¾ факт, требующий объяснения. Как и гипотеза Н, факт Е не может быть логически или ложным событием (в первом случае факт Е не требовал бы объяснения, во втором он был бы невозможным событием). 

Объяснить какой-либо факт означает указать его предполагаемую причину или закон, которому он подчиняется. Для этого стремятся представить утверждение о причине или законе в качестве одной из посылок определенного дедуктивного умозаключения, а заключение об исследуемом факте как его необходимом следствии. Объяснение, иными словами, представляет дедукцию необходимых следствий рассматриваемой гипотезы.

 

Гипотеза Н объясняет факт Е, если и только если истинность следствия, объясняющего Е, представляет необходимое условие истинности Н.

 

Пусть фактом, требующим объяснения, является Е = «Сократ смертен». Если в качестве гипотезы выбрать предположение Н = «Все люди смертны» и начального условия I = «Сократ ¾ человек», то объяснение строится как следующее дедуктивное умозаключение (горизонтальная черта, отделяющая посылки от заключения, читается «следовательно»):

 

Н = «Все люди смертны». I = «Сократ человек».

Е = «Сократ смертен».

 

Если предположить, что объяснение Е ложно, тогда истинно заключение «Сократ бессмертен». Из этого заключения и посылки «Все люди смертны» следует «Сократ ¾ не человек», что противоречит начальному условию «Сократ ¾ человек». Значит, заключение необходимо, а объяснение логически корректно. 

Стадия открытия новой истины не преследует цель формулировки достоверного объяснения. Ее цель ¾ изобретение новой истины, т. е. нового объяснения причины исследуемого факта Е. Необходимые требования к открытию новой истины указывает закон абдукции.

 

Закон абдукции.Гипотеза Н представляет новое

      объяснение факта Е, если и только если

(1) без гипотезы Н факт Е не объясняется наличным

базисным знанием В;

(2) гипотеза Н логически совместима с фактом Е,  

Р(НЕ) > 0;

(3) факт Е более правдоподобен относительно

базисного знания В в случае принятия Н, чем в

случае принятия любой из ее альтернатив ØН,

Р(Е/НВ) > Р(Е/ØНВ).

  

Закон абдукции объясняет творческий (интуитивный) характер большинства научных открытий. Истина открывается не в результате постепенного накопления знаний или механической дедукции из принятых аксиом, а в результате неожиданного «прозрения», наступающего при попытке найти для рассматриваемого факта лучшую объясняющую гипотезу. 

Известный «метод дедукции» Шерлока Холмса представляет литературную интерпретацию закона абдукции. «Сколько раз я говорил вам (обращение Шерлока Холмса к доктору Ватсону. ¾ В. С.), отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался»[40].

Конраду Лоренцу, известному австрийскому этологу, однажды потребовалось объяснить факт неожиданной агрессивности глухих со дня рождения индюшек по отношению к своим только что вылупившимся птенцам. «Глухие индюшки совершенно нормально высиживали птенцов, как и до того их социальное и половое поведение вполне отвечали норме. Но когда стали появляться на свет их индюшата, оказалось, что материнское поведение подопытных животных нарушено самым драматическим образом: все глухие индюшки тотчас забивали насмерть своих цыплят, как только те появлялись из своих яиц!»[41]

Общепринятое предположение, что «Индюшка, пока она сидит на гнезде, должна быть постоянно готова с максимальной энергией нападать не только на мышей, крыс, хорьков, ворон, сорок и т. д., но и на своих сородичей … потому что они также опасны для ее выводка, как и хищники»[42] не объясняет указанный факт, так как очевидно, что дети индюшек не могут быть объектами агрессии своих матерей.

Сотрудники Конрада Лоренца были вынуждены разработать новую более правдоподобную гипотезу. «Если не предполагать, что у индюшки повреждено что-то еще, кроме слуха, то такое поведение (агрессия глухих индюшек по отношению к своим детенышам. ¾ В. С.) можно объяснить одним: у нее нет ни малейшей врожденной информации о том, как должны выглядеть ее малыши. Она клюет все, что движется около ее гнезда, если оно не настолько велико, чтобы реакция бегства у нее пересилила агрессию. Только писк индюшонка ¾ и ничто больше ¾ посредством врожденного механизма включает материнское поведение, одновременно затормаживая агрессию»[43]. 

Абдукция не обладает свойством открывать необходимые истины. Посылки абдуктивного рассуждения могут быть истинны, а заключение, тем не менее, ложно. Плодотворность абдукции заключается в том, чтобы изобрести новую истину. Но насколько обоснованна новая истина, решается в специальном акте обоснования, называемом индукцией.

Хотя объясняемый факт Е и подтверждает гипотезу Н, но этого подтверждения, как правило, недостаточно для уверенности в эмпирической надежности гипотезы. Исследователь может оказаться, как это нередко бывает, предвзятым в отношении своей гипотезы. С целью повышения объективности оценки открытия из проверяемой гипотезы дедуцируют одно или несколько предсказаний и проводят наблюдения или эксперименты. Если все сделанные предсказания подтвердились на опыте, то гипотеза считается подтвержденной в достаточной степени. Если же хотя бы одно из предсказаний не подтвердилось, гипотеза или отбрасывается или модифицируется для проведения дальнейших испытаний.

Пусть F обозначает дополнительное решающее предсказание, дедуцируемое из проверяемой гипотезы Н. Тогда справедливо следующее определение.

 

Закон индукции. Гипотеза Н принимается в качестве новой истины, а все ее альтернативы ØН получают опровержение, если и только если

(1) решающее предсказание F представляет необходимое совместное следствие базисного знания В, гипотезы Н и факта Е;

(2) независимо от результата предсказания F факт Е подтверждает гипотезу Н относительно В;

(1) факт Е вместе с предсказанием F вместе подтверждают гипотезу Н относительно В.  

 

Продолжим анализ примера с глухими индюшками К. Лоренца. Для обоснования новой гипотезы (объясняющей причину агрессии глухих индюшек по отношению к своим детенышам) был построен эксперимент. «Если к индюшке, сидящей на гнезде, подтягивать на нитке, как марионетку, натурально сделанное чучело индюшонка, то она клюет его точно так же, как и глухая. Но стоит включить встроенный в эту куклу маленький динамик, из которого раздается магнитофонная запись “плача” индюшонка, нападение резко обрывается вмешательством торможения, явно очень сильного, так же внезапно, как это описано выше на примере цихлид и ланей. Индюшка начинает издавать типичные призывные звуки, соответствующие квохтанью домашних кур»[44].

Эксперимент полностью подтвердил выдвинутую гипотезу о причине агрессивного поведения глухих индюшек и превратил ее в элемент достоверного научного знания. При этом следует учитывать, что в науке любая истина, даже если она получила статус аксиомы, закона или принципа, представляют лишь временно и условно принимаемое допущение. Это не свидетельствует о ее ущербности. Наоборот, благодаря своей относительности и гипотетичности она способна к исправлениям, обобщениям и опровержению при столкновении с новыми фактами. Но именно в этом и заключатся сущность научного прогресса.

 

---

Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 393; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!