История и современные исследования (не)рациональности экономического поведения
Важность темы подтверждается тем, что обе Нобелевских премии, которых были удостоены психологи за всю историю этих наград, были присуждены за исследования именно проблемы нерациональности экономического поведения. В контексте предыдущего обсуждения существенно, что премии были вручены в области экономики.
Неоклассическая экономика основана на предположениях теории ожидаемой полезности фон Неймана и Моргенштерна [5]. Л. Сэвидж развил эти идеи, введя понятия субъективной вероятности и субъективной ожидаемой полезности. Психология (за вычетом психометристов) не приняла этой важнейшей микроэкономической теории и поставила под сомнение ее центральные постулаты — об оптимизации как механизме выбора и рациональности как его имманентном свойстве. Психологи (Словиц, Фишхоф, Лихтенштейн и др.) поставили множество экспериментов, направленных на опровержение аксиом полезности. Ранняя история этих исследований хорошо знакома отечественным специалистам по книге Ю. Козелецкого [3]. До 80-х гт. прошлого века экономическая модель человека была рациональной, а психологическая — нерациональной.
Первый Нобелевский лауреат от психологии (1978 г.) Герберт Саймон был удостоен этой награды «за пионерские исследования процессов принятия решения в экономических организациях».
Политолог по образованию, Саймон посвятил свою карьеру работам в области институционализированной экономики, организационного поведения, искусственного интеллекта и психологии принятия решений. Его взгляды на экономическое поведение, впервые сформулированные в 1956 г., вкратце можно свести к следующим утверждениям [8]. Индивиды ограничены в своих когнитивных способностях, а еще одно сильное ограничение связано со структурой задачи («среды»). Вот почему индивиды не в состоянии использовать оптимальные алгоритмы — множественное регрессионное предсказание или правило Байеса. Вместо оптимизации выбора они руководствуются принципом достаточности («satisficing»). Саймон интерпретирует это диалектное шотландское слово как результат слияния двух других — sufficing (достаточность) и satisfying (удовлетворение). В качестве решения индивид выбирает первый объект, удовлетворяющий его/ее уровню притязаний. Важно отметить двойное ограничение рациональных рассуждений: со стороны когнитивных способностей и со стороны среды, выступающих, по образному выражению Саймона, двумя лезвиями ножниц [64]. Следовательно, ограниченную рациональность не следует сводить к программе когнитивных исследований эвристик и предвзято-стей (biases), которая будет обсуждена ниже. Ограниченная рациональность стала синонимом нерациональности выбора. Концепция Саймона и ее влияние на ЭП обсуждалась в специальном выпуске Journal of Economic Psychology, посвященном памяти нобелевского лауреата (см. [28, 67]).
|
|
|
|
|
|
Позиция Саймона близка теории восприятия Эгона Брунсви-ка, более популярной не в перцептивной психологии, а в теории принятия решений. Обе традиции породили вероятностные модели сознания — концепции индуктивного вывода в условиях ограниченного знания. Можно утверждать, что современная теория принятия решений в значительной степени основана на теории линз Брунсвика.
Литература, посвященная критическому сравнению принципов рационального (максимизации, оптимизации) и нерационального решения, огромна. Так, используя задачу с выбором самого населенного города из 83 немецких городов, Г. Гигерен-Цер и Д. Голдстейн [29] сопоставили точность решения задач с использованием нескольких традиционных моделей, основанных на интеграции информации, и алгоритма, основанного на принципе ограниченной рациональности. Последний выглядит так: 1) узнавание объекта как основной предиктор сделанного выбора (по данным разных авторов, оно предсказывает выбор в 90— 100% случаев); 2) поиск значений наиболее валидных признаков (например, есть ли в городе профессиональная футбольная команда); 3) правило дискриминации (различны ли признаки объектов); 4) подстановка новых признаков, если решение на предыдущем шаге не достигнуто; 5) максимизация (выбирается максимальное значение признаков или, при их равенстве, делается случайная догадка). Несмотря на ограниченную экологическую валидность серии экспериментов (500 испытуемых с различным уровнем знания были моделированы на компьютере), выводы авторов однозначны: алгоритм минимальной достаточности не уступает по точности другим, оптимизирующим моделям, и требует намного меньше времени. Этот результат важен не только тем, что обосновывает новые подходы к исследованию поведения потребителей, но и потому, что порывает с многолетней традицией противопоставления рационального и психологического. Вторая Нобелевская премия в области экономики была присуждена в 2002 г. американскому психологу Дэниэлу Канеману «за интеграцию психологических исследований в экономику, в особенности в том, что касается индивидуальных суждений и принятия решений в условиях неопределенности». Это явилось признанием еще одного пересмотра постулатов теории полезности, в котором внимание сместилось на поиск психологических механизмов переработки информации и выбора, реконструкцию ментальных моделей принятия решения. Эта самая известная и успешная исследовательская программа 70 — 80-х гг. связана с именами Амоса Тверски и Дэниэла Канемана. В своих ранних работах они показали, что обычный человек является плохим статистиком, неспособным использовать правило Байе-са, и, что более важно, привлекли внимание психологов и социальных исследователей к субъективным искажениям информации (предвзятостям) и упрощенным, нерациональным механизмам принятия решений (эвристикам), к которым люди прибегают при необходимости принять решение в состоянии неопределенности [69]. Принцип достаточности Г. Саймона также можно рассматривать как эвристику. Показательно, что одна из самых влиятельных статей этих авторов была опубликована в респектабельном журнале «Эконометрика» [48].
|
|
|
|
|
|
Тверски и Канеман экспериментально установили ряд пред-взятостей и эвристик, и этот результат сегодня является общим для психологии принятия решений и когнитивной социальной психологии (см., например, [6]). В своей исследовательской программе они смогли учесть многочисленные эффекты формулировок задачи, временные предпочтения, контрфактическое мышление [43], а также интегрировать результаты, первоначально полученные экономистами, прежде всего эффект потерянных денег (sunk cost effect), когда экономический агент прилагает особые усилия для выполнения проекта, в который уже инвестированы большие деньги [11]; множественность психологических счетов [66]; эффект собственности (endowment effect), или готовность индивида требовать большую сумму денег за отказ от того, чем он уже обладает, чем за приобретение этой вещи [45]. Основная идея исследовательской программы состояла в том, что задача, с которой сталкивается индивид, претерпевает изменения — переформулируется и перекодируется [33, 46]. В 80 — 90-х гг. результаты исследований предвзятостей и эвристик были опубликованы во многих ведущих психологических, экономических, политологических и даже медицинских журналах.
Одна из концептуальных основ, объясняющих принятие решений в условиях неопределенности в зависимости от описания задачи, получила название теории перспективы (prospect theory) [48, 68]. В этой концепции постулируется асимметричная S-образная зависимость субъективной ценности потерь и выигрышей от их объективных значений. Вогнутая часть этой кривой, описывающей связь потерь с (отрицательной) ценностью, выглядит более крутой и свидетельствует о тенденции избегать потерь. Второе положение теории касается переоценки выигрышей, вероятность которых близка к единице, и недооценки проигрышей, имеющих ту же вероятность. Теория перспектив неоднократно применялась для объяснения данных о выборе в лабораторных условиях и повседневном поведении потребителей. Для разных ситуаций получены оценки субъективных трансформаций вероятностей и формы функции ценностей [63].
Со временем предвзятое поведение стало рассматриваться как симптом, проявление гипотетического психологического процесса [44]. Побочным результатом исследований предвзятостей и эвристик явилось повсеместная погоня за ошибками, что У. Голдстейн и Р. Хогарт назвали «избытком аномалий» [35, р. 26]. Получается, что, используя эвристики, люди попадают в ловушку. Это странный результат, поскольку те же индивиды демонстрируют высокую эффективность решения повседневных проблем, более сложных, чем лабораторные. Б. Фишхоф разработал программу «дебайесинга», или коррекции когнитивных иллюзий [24]. Среди прочего предлагается конструировать задачи, более справедливые для испытуемых, и разъяснять смысл задач. Показателен один из способов работы с некорректируемыми испытуемыми: заменить их. Очевидно, что целевой группой «дебайесинга» являются не самостоятельные экономические субъекты, а лабораторные испытуемые. Модель принятия решения Канемана и Тверски превращается из описательной в нормативную, поскольку предписывает способы правильного поведения. С другой стороны, подобный поворот пробудил исследования когнитивных процессов и репрезентаций, используемых экономическими субъектами.
Судя по публикациям в ведущих экономических и психологических журналах, подход Канемана и Тверски к поиску когнитивных аномалий сегодня доминирует в исследованиях процессов принятия решений и вынесения суждений. Ссылки на когнитивные аномалии повсеместны в исследованиях экономического поведения. Это направление имеет острых критиков, прежде всего Г. Гигеренцера и К. Хаммонда. Они ставят под сомнение большинство так называемых предвзятостей. В качестве примера рассмотрим чрезмерную уверенность в истинности своих суждений. По Гигеренцеру, она не является ошибкой, если интерпретировать ее в терминах субъективных (а не частотных) вероятностей, например, по де Финетти, или в терминах более экологичной теории перцептивной линзы Брунсвика [31, 49]. Сходным образом, П. Юслин полагает чрезмерную уверенность артефактом неслучайного отбора задач для испытуемых и тем самым ставит под сомнение внешнюю валидность подобных исследований [42]. Другой пример касается байесова вывода. В исследовательской традиции Канемана и Тверски обычному человеку отказывается в способности точно оценивать апостериорные вероятности. По этому поводу критики утверждают, что традиционно используемые задачи основаны на существенном упрощении — бинарном выборе из независимых альтернатив, но реальные данные небинарны и взаимозависимы [29,30]. Поэтому точность байесовых умозаключений можно существенно повысить, предложив более реалистичную формулировку задач, в частности, изложив условие не на языке вероятностей, а в терминах частот (см. контркритику в [47]).
К. Хаммонд формулирует проблему (не)рациональности иначе. Он различает два понимания рациональности: а) соответствие (correspondence) решений и поведения реальному миру и б) внутренняя согласованность (coherence) суждений. Первой концепции присущ функционализм и признание адаптивности поведения, второй — «иллюзионизм», вера в логическую непротиворечивость [36]. Тверски и Канеман отказывают человеку в рациональности во втором смысле. Действительно, компетентность индивида невысока там, где он выносит суждения, требующие внутренней согласованности, — о понятиях (деньги), поведении (сбережение) или событиях (дефолт), но высока в перцептивных задачах, где делаются суждения о свойствах вещей (покупках). В более ранней теории когнитивного континуума Хаммонд отказывается от дихотомии интуиции и анализа, экспертных суждений и статистического предсказания. Выбор одной из множества квазирациональных стратегий определяется требованиями задачи, контекстом, обязательностью или факультативностью размышлений, воспринимаемой трудностью решения. В когнитивистской литературе обсуждается перспективность теорий «двойной переработки» информации и влияние намерений индивида и ее/его потребности в познании на (не) рациональность поведения [62]. Различение двух форм рациональности делается также и в других традициях, например, в британской когнитивной психологии (П.Н. Джонсон-Лэрд и др. [18]). Эта обширная литература не включена в анализ потому, что в центре исследований этой школы стоят дедуктивные рассуждения, и она не оказала влияния на работы экономистов и экономических психологов.
Эмпирическая демонстрация и теоретическое обоснование нерациональности решений и поведения стали одним из крупнейших вкладов психологов в социальные науки, включая экономику, социологию и политологию, за всю историю их существования. Эти результаты повлияли не только на ключевые теории, методы оценивания и предсказания, но и на саму проблему (не) предсказуемости поведения. Вместе с тем программа научного изучения рациональности является примером незавершенного и несовершенного успеха. Во-первых, она носит скорее критический характер и не дает оснований для конструктивных концепций. Во-вторых, в последнее десятилетие в научной печати поднимаются проблемы, связанные с очевидными ограничениями традиционных исследований рациональности: игнорирование социального и, в частности, организационного контекста, онтологизация когнитивных стратегий и стилей, исключение из анализа риторических и дискурсивных средств. Поэтому история изучения рациональности едва ли может быть завершена.
Дата добавления: 2018-05-02; просмотров: 205; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!