Об искусстве слова и филологии
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ ЛУГАНСКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
ЛУГАНСКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ
«РЕСПУБЛИКАНСКИЙ ЦЕНТР РАЗВИТИЯ ОБРАЗОВАНИЯ»
Утверждено
Министерством образования и науки
Луганской Народной Республики (приказ №218-ОД от 14.03.2018)
Сборник текстов для изложений для государственной итоговой аттестации
по русскому языку
XІ (ХІІ) классы
Составители:
Вылиток С.В. – методист отдела методики преподавания учебных дисциплин Государственного учреждения дополнительного профессионального образования Луганской Народной Республики «Республиканский центр развития образования»;
Тимофеева И.В. – учитель-методист ГБОУ ЛНР «Антрацитовская общеобразовательная школа I-II ЛУГАНСК
2018
ступеней №1-лицей».
Пояснительная записка
Государственная итоговая аттестация по русскому языку в XI (ХII) классахявляется обязательной и проводится в форме изложения без творческого задания.
В сборнике представлено 50 текстов для изложений, которые соответствуют требованиям к проведению подробного изложения и дают возможность проверить в полном объеме уровень сформированности у учащихся коммуникативных умений (восприятие услышанной информации, подробное ее воспроизведение, самостоятельное определение предмета и задач высказывания, подбор для их решения необходимых речевых средств), а также орфографических и пунктуационных навыков.
|
|
|
На выполнение задания государственной итоговой аттестация по русскому языку отводится 90 минут, в течение которых учащиеся подробно воспроизводят предложенный первичный текст с учетом его содержательной и структурной целостности (без дополнительного творческого задания). Изложение проводится по традиционной методике.
Отсчет времени начинается с момента начала работы учащихся над заданием.
Предложенный для изложения текст читается дважды. При первом прослушивании учащимся следует понять содержание, основную мысль, определить тему, соотнести ее с заголовком (если он есть), если заголовка нет, подумать, каким бы он мог быть; определить основной тип речи (повествование, описание, рассуждение); выделить микротемы и запомнить их последовательность. После первого прослушивания учащиеся могут делать наброски на черновике в виде плана и отдельных особо выразительных слов и словосочетаний.
Слушая текст второй раз, учащиеся уточняют свой план, больше внимание уделяют фактам (датам, фамилиям и т.п.), отмечают выразительные приемы, использованные автором текста.
Ответственным этапом работы над изложением является редактирование на черновике его первого варианта.
|
|
|
План изложения остается в черновом варианте. В чистовой вариант он не включается. План может быть простым или сложным, может включать цитаты, вопросительные предложения.
В текстах, которые предлагаются для изложения, повествование может вестись от первого лица. При пересказе содержания такого текста учащиеся могут сохранить первое лицо или при необходимости заменить его третьим. Чтобы передать авторский замысел, настроение, стиль, следует при пересказе сохранить первое лицо, а третье лицо употреблять в том случае, когда это не помешает выполнить поставленную речевую задачу.
Все имена собственные (имена, отчества, фамилии героев, названия исторических событий, географических мест) учитель может выписать на доске
ТЕКСТЫИЗЛОЖЕНИЙ
Трава
Существует точное человеческое наблюдение: воздух мы замечаем тогда, когда его начинает не хватать. Чтобы сделать это выражение совсем точным, надо бы вместо слова «замечать» употребить слово «дорожить». Действительно, мы не дорожим воздухом и не думаем о нем, пока нормально и беспрепятственно дышим. Но все же мы его замечаем. Даже и наслаждаемся, когда потянет с юга теплой влагой, когда промыт он майским дождем, когда облагорожен грозовыми разрядами.
|
|
|
Не всегда ведь мы дышим равнодушно и буднично. Бывают сладчайшие, драгоценные, памятные на всю жизнь глотки воздуха. По обыденности, по нашей незамечаемости нет, пожалуй, у воздуха никого на земле ближе, чем трава.
Мы привыкли, что мир зеленый. Ходим, мнем, затаптываем в грязь, сдираем гусеницами и колесами, срезаем лопатами, соскабливаем ножами бульдозеров, наглухо захлопываем бетонными плитами, заливаем горячим асфальтом, заваливаем железным, цементным, пластмассовым, кирпичным, бумажным, тряпичным хламом. Льем на траву бензин, мазут, керосин, кислоты и щелочи.
Высыпать машину заводского шлака и накрыть и отгородить от солнца траву?
Подумаешь! Сколько там травы? Десять квадратных метров. Не человека же засыпаем, траву.
Вырастет в другом месте.
Однажды, когда кончилась зима и антифриз в машине был уже не нужен, я открыл краник, и вся жидкость из радиатора вылилась на землю, там, где стояла машина — на лужайке под окнами нашего деревенского дома. Антифриз растекся продолговатой лужей, потом его смыло дождями, но на земле, оказывается, получился сильный ожог. Среди плотной мелкой травки, растущей на лужайке, образовалось зловещее черное пятно. Три года земля не могла залечить место ожога, и только потом уж плешина снова затянулась зеленой травой.
|
|
|
Под окном, конечно, заметно. Я жалел, что поступил неосторожно, испортил лужайку. Но ведь это под собственным окном! Каждый день ходишь мимо, видишь и вспоминаешь. Если же где-нибудь подальше от глаз, в овраге, на лесной опушке, в придорожной канаве, да, господи, мало ли на земле травы? Жалко ли ее? Ну высыпали шлак (железные обрезки, щебень, бой-стекло, бетонное крошево), ну придавили несколько миллионов травинок. Неужели такому высшему, по сравнению с травами, существу, как человек, думать и заботиться о таком ничтожестве, как травинка?
Трава? Она и есть трава. Ее много. Она везде: в лесу, в поле, в степи, на горах, даже в пустыне. Разве что вот в пустыне ее поменьше. Начинаешь замечать, что, оказывается, может быть так: земля есть, а травы нет. Страшное, жуткое, безнадежное зрелище! Представляю себе человека в безграничной, бестравной пустыне, какой может оказаться после какой-нибудь космической или не космической катастрофы наша земля, обнаружившего на обугленной поверхности планеты единственный зеленый росточек, пробивающийся из мрака к солнцу.
Глоток воздуха, когда человек задыхается. Зеленая живая травинка, когда человек совсем отрезан от природы. А вообще-то — трава. Скобли ее ножами бульдозеров, заваливай мусором, обливай нефтью, топчи, губи, презирай...
А между тем ласкать глаз человека, вливать тихую радость в его душу, смягчать его нрав, приносить успокоение и отдых — вот одно из назначений всякого растения, и в особенности цветка.
(458 слов) (По В. Солоухину)
О сосне-герое
На околице Михайловского, почти возле калитки, ведущей к усадьбе поэта, стоит старая-престарая сосна. Вероятно, это самое древнее дерево в здешних рощах. Она стояла здесь тогда, когда и Михайловского-то еще не было, и ничего вообще не было. Не было ни Ганнибалов, ни Пушкиных. Ей, почитай, лет триста, а может, и больше…
Стоит старая сосна как маяк на берегу взморья. От нее все хорошо видно: окрестные поля, озера, холмы, нивы, деревни – все, воспетое Пушкиным.
Только эта сосна не просто древняя, огромная, красивая, не просто, как говорится, «чудесный памятник природы». Она живой памятник Великой Отечественной войны.
В 1944 году, когда в Михайловском были гитлеровцы, она стояла на передовой линии фронта, который тянулся по берегу Сороти и вверх и вниз. Ее дряхлый, искалеченный ствол, сломанные сучья напоминают о героических днях освобождения пушкинской земли от фашистских захватчиков. Следы войны на ней неистребимы. Они теперь стали мало заметны, но их обнаружить легко. Память человеческая никогда не позволит истребить их полностью.
Когда вы внимательно рассматриваете эту землю, вы видите полузаплывшие следы фашистских траншей, окопов, ям от мин, котлованов от блиндажей и бункеров.
Когда фашисты рубили михайловские сосны для постройки блиндажей в своей линии «Пантера» (они спилили сорок тысяч сосен!), им хотелось спилить и это древнее дерево. И пила уже вонзилась в тело сосны. Но потом они решили ее оставить: очень уж мощное было дерево, и пила плохо брала его. Дерево было использовано иначе. В ее кудрявой кроне фашисты сделали гнездо для снайпера и площадку для артиллерийского наблюдателя. Ведь отсюда до нашего советского «передка» было меньше километра. Наши разведчики и наблюдатели быстро разглядели фашистских молодчиков и скоро сняли их с сосны.
За широким стволом дерева, в глубине рощи, фашисты устроили командный блиндаж. Кстати, для отделки его они использовали двери кабинета Пушкина в доме-музее, изразцы и кирпич от печей и камина…
Но вот война ушла. И началась новая жизнь Михайловского. Сюда пришли заботливые люди: лесники, смотрители, хранители, реставраторы. Им было поручено государством вернуть заповедник Пушкину, залечить раны на деревьях, восстановить поруганные памятники и памятные места.
Они нашли сосну тяжело больной, увидели вокруг нее воронки от взрывов мин и снарядов. Неразорвавшийся снаряд был изъят из основания ствола. От нижней кромки дерева до вершины его были набиты рейки, служившие для фашистских снайперов лестницей. Стояло дерево как живой свидетель минувших боев. Разве можно было остаться равнодушным к этому бедному дереву — дереву-герою?! И лесники — покойные Николай Дмитриевич Шендель, Василий Кондратьев, Иван Васильев, Иван Петров — сделали все, чтобы вылечить и продлить жизнь его. Они очистили искалеченные корни, подлечили изуродованный ствол, запломбировали щели, подкормили наголодавшееся дерево специальными удобрениями, обнесли его мемориальное место ограждением. И старый герой ожил. Теперь у его основания стоит щит с надписью. Теперь в его кроне весной слышится птичий гомон и щебет.
Когда и вы идете этой дорогой к Пушкину, остановитесь у славного дерева и поклонитесь ему. Это герой нашего времени. Старая-престарая михайловская сосна — живой современник и друг великого поэта.
(468 слов) (По С.С. Гейченко)
Храм-Лебедь
Поэты сравнивают храм Покрова на Нерли с парусом, уносящимся вдаль по безбрежным волнам времени. Иногда прославленную белокаменную церковь под Владимиром уподобляют лучистой безмолвной звезде, уплывающей в бесконечность мироздания.
Благородные пропорции белого храма, отражающегося свыше восьми веков в водах, точно и естественно вписываются в окружающий пейзаж — луговое среднерусское раздолье, где растут духмяные травы, лазоревые цветы и звучат нескончаемые песни жаворонков.
Трудно сказать, когда Покровом на Нерли лучше всего любоваться. Недвижимый белый камень удивительным и таинственным образом перекликается с временами года.
На рассвете, когда над заречными муромскими лесами играют солнечные лучи, от всплесков светотени древние стены словно колеблются, светлея час от часу. Храм возвышается среди волн, как белоснежный лебедь. Текут речные потоки. Дни и ночи, месяцы и годы, столетия уносит река жизни. Сменяются поколения, а лебедь-храм плывет и плывет среди неоглядных просторов. Любуясь Покровом на Нерли, думаешь об истории храма, о веках, что пронеслись над его стенами...
Храм посвящается Покрову Богородицы, которая, по старинному поверью, держала в руках плат — покров, защитив город от врагов.
Празднование Покрова стало на Руси одним из торжественных и любимых крестьянских праздников. Отмечаемый в пору, когда заканчиваются полевые работы, начинаются свадьбы, Покров был и праздником урожая. Кроме того, с незапамятных языческих времен было распространено почитание Девы-Зари, что расстилает по небу свою нетленную розовую фату, прогоняя всякое зло.
Очень хорош Покров на Нерли летом, когда косари выходят на пойму, когда замолкают кукушки и на зелени появляются солнечные подпалины. С высокого холма, где стоит храм, открываются луга, с травами и цветами, которые, как ковер, ведут к храму. А в воде, подступающей к холму, отражается храм, как сказочное видение. Храм плавает в подводной глубине.
Там, внизу, в подводном царстве, чуть заметно покачиваются вершины деревьев, овевая, словно опахалами, белопенный храм.
Окончилось жаркое лето, и желтизной вспыхивают леса, по которым крадется осень. Золотистые листья покрывают холм возле Покрова. Печаль родных полей. Столетиями перед храмом умирали цветы и травы, а звериные и человеческие рельефы, стройный каменный пояс, порталы, украшенные резьбой, недвижимо возвышаются над окрестностью.
Покров на Нерли надо увидеть во время дождя, когда огромная туча останавливается, словно для того, чтобы полюбоваться храмом. Окрестные воды делаются мутно-зелеными, а строение приобретает задумчивость, словно ожидает кого-то. И с неба на землю опускается осенняя радуга, освещая силуэт храма, делая его почти неосязаемым, нереальным, фантастическим.
Зима обволакивает бахромой деревья, кустарники, и храм растворяется в окружающей белизне. Зимние припорошенные деревья похожи на цветущие вишни. Холодные своды храма по-прежнему полны жизни и чувства.
Храм построен в честь погибшего в лютой сечи семнадцатилетнего сына Андрея Боголюбского, юного Изяслава, которого народное предание называет вишенкой, срубленной в цвету. Убитый врагами юноша, возможно, и был похоронен на нерлинском холме или в самом храме. Возвратившись из победоносного похода против волжских булгар, Андрей скорбел о сыне и сам выбрал место для этого храма.
(446 слов) (По Е. И. Осетрову)
Легенда о Коломне
Кто создает легенды? Ответ известен – народ. Конечно, легенду создает какое-то определенное лицо, а при передаче от одного лица другому она обрастает новыми подробностями, новыми поворотами сюжета, меняется внимание к отдельным ее моментам.
Народ совершенствует ее, завершает как художественное произведение. Удачная, интересная легенда никогда не имеет определенного автора. И все же известны случаи, когда легенду создает определенное лицо.
Одну из таких легенд создал известный русский писатель и историк Н.М. Карамзин. Он очень любил путешествовать и из каждого путешествия писал друзьям письма. Так, в результате путешествия по Европе появилось его интересное сочинение «Письма русского путешественника».
Осенью 1803 года Карамзин путешествовал по Подмосковью и свои впечатления, как обычно, излагал в форме писем. В дождливый сентябрьский день приехал он в Коломну.
Карамзин многое знал об истории этих мест и даже о происхождении некоторых названий. Он знал, что происхождение и значение названия Коломна не выяснено, и решил сочинить легенду, которую и изложил в письме из Коломны. «Желаете ли знать, – писал он, – когда и кем построен сей город? Никто вам этого не скажет. Летописи в первый раз упоминают о нем в конце XII века».
Затем он пишет, что поскольку неизвестно, кто основал этот город, то название его «для забавы можно произвести от славной итальянской фамилии Колонна». Известно, что папа Вонифатий VIII преследовал всех представителей рода Колонна, которые искали убежища в разных странах. Это факт достоверный. Карамзин пишет, что один из представителей этого рода, возможно, бежал в Россию, получил у великих русских князей землю при впадении Москвы-реки в Оку, основал город и назвал его своим именем – Колонна. Шутка Карамзина попала на страницы журнала «Вестник Европы» и обсуждалась там серьезными литераторами как вполне реальная версия. При этом никому не приходило в голову, что в истории неизвестен факт приезда из Италии в Москву никакого Колонны. Правда, русская история к тому времени была изучена недостаточно. Особенно горячо эта легенда была воспринята в самой Коломне. Кто-то переложил ее на летописный стиль, она переписывалась как отрывок из некоего летописца и заканчивалась так: «Коломна — сей город, некоторых летописцев по уверению, построен вышедшим из Италии знатным человеком, нарицаемым Карлом Колонною, около 1147 года».
Эта легенда, красиво написанная, висела в рамке почти в каждом купеческом доме на почетном месте. Шутка Карамзина сделала свое дело, и изображение колонны было включено в герб города Коломны, учрежденный тогда же.
Есть научные гипотезы и версии о происхождении и значении этого названия. Таких версий несколько. Наиболее убедительной, хотя и не окончательной, можно считать такую. Название Коломна восходит к финскому слову. До прихода славян на этой территории проживали финские племена, они-то, вероятно, и оставили это название. Оно значит «поселение около кладбища».
Географических объектов, имеющих названия с таким корнем, довольно много, и почти все они расположены к северо-западу от Москвы: озеро Коломно и село Коломна (в Тверской области), болото Коломенское, неоднократно река Коломенка и другие.
(453 слова) (По Г. Смолицкой)
Побороть шум
Природа никогда не создаёт шума. Она учит человека величию в тишине.
Молчит солнце. Беззвучно разворачивается перед нами звёздное небо. Мало и редко слышим мы что-либо из сердцевины земли. Милостиво и блаженно покоятся царственные горы. Даже море способно к «глубокой тишине. Самое великое в природе, то, что определяет и решает как таковую нашу судьбу, происходит бесшумно...
А человек шумит. Он шумит спозаранку и допоздна, преднамеренно и непреднамеренно, работая и развлекаясь. И этот шум никак не соотносится с достигаемым благодаря ему результатом. Так и хочется сказать, что шум составляет «привилегию» человека в мире, ибо всё, что природа даёт нашему слуху, — это таинственный и многозначительный звук, а не назойливый и пустой шум. Поражённые и захваченные, стоим мы, когда свой голос поднимает гром, вулкан или ураган, и внимаем этому голосу, который вознамерился сказать нам нечто величественное. Рокот Рейнского водопада или моря, обвалы горной лавины, шёпот леса, журчанье ручья, пение соловья мы слышим не как шум, а как речь или песню родственных нам, но таинственных сил. Грохот трамваев, треск и шипение фабрик, рёв мотоциклов, визг тормозящих автомобилей, хлопанье кнута, отбивание косы, резкие звуки мусорных машин и, ах, так часто... рёв радио — это шум, докучливый шум, так ничтожно мало значащий в духовном смысле. Шум присутствует везде, где звук мало значит или вовсе ничего не значит, где громыхание, свистение, жужжание, гудение, рёв, проникая в человека, мало что дают ему. Шум — дерзкий и разочаровывающий, кичливый и пустой, самоуверенный и поверхностный, беспощадный и лживый. Можно привыкнуть к шуму, но никогда нельзя им наслаждаться. Он не таит в себе ничего духовного. Он «говорит», не имея, что сказать. Поэтому всякое плохое искусство, всякая глупая речь, всякая пустая книга — шум.
При этом шум возникает из духовного «ничто» и растворяется в духовном «ничто». Он выманивает человека из его духовного убежища, из его сосредоточенности, раздражает его, связывает, так что тот живёт уже не духовной, а исключительно внешней жизнью. Говоря языком современной психологии, он прививает человеку «экстравертную установку», ничем не возмещая ему это. Примерно так: «Приветствую тебя, человек!.. Послушай-ка! впрочем, мне нечего тебе сказать!..»
И снова... И снова... Бедный человек подвергается нападкам и даже не может отразить нападающего: «Если тебе нечего сказать, оставь меня в покое». И чем больше человек захвачен шумом, тем привычнее для его души внимание к чисто внешнему. Благодаря шуму внешний мир делается значимым. Он оглушает человека, поглощает его. Шум, так сказать, «ослепляет» восприятие, и человек становится духовно «глух».
Шум перекрывает всё: во внешнем — пение мира, откровение природы, вдохновение от космического безмолвия. Во внутреннем — возникновение слова, рождение мелодии, отдохновение души, покой разума. Потому что воистину, где нет тишины, там нет покоя. Где шумит ничтожное, там смолкает Вечное.
Робка также и муза. Как легко спугнуть её шумом!.. Нежна её сущность, голос её нежен. А шум — дерзкий парень. Ничего не знает этот грубиян о таинственной изначальной мелодии, которая поднимается из колодца души, иногда вопрошая, иногда взывая, иногда вздыхая. Он вытесняет эту мелодию из земной жизни и земной музыки...
От этого бедствия я не знаю утешения. Есть только одно: побороть шум...
(486 слов) (По И. Ильину)
В доме Чехова
О Чехове сказано как будто все. Но пока еще мало сказано о том, что оставил Чехов нам в наследство в наших характерах и как Чехов своим существованием определил сегодня жизнь тех, кому он дорог. Почти ничего не сказано о «чувстве Чехова» – всегда живого и милого нам человека, о чувстве сильном и благородном.
И вот я решил статьи не писать, а обратиться к своим записям. Может быть, там гденибудь и проскользнет то «чувство Чехова», которое я не могу еще точно определить. Записи эти очень короткие. Например: «1950 год. Я один в доме. Мохнатая собачка лает внизу. По традиции ее зовут Каштанкой».
Память получила легкий толчок и начинает восстанавливать прошлое.
Это было осенью 1950 года. Я пришел в ялтинский дом Чехова к Марии Павловне. Ее не было, она ушла куда-то по соседству, а я остался ждать ее в доме. Старая работница провела меня на террасу.
Стояла та обманчивая и удивительная ялтинская осень, когда нельзя понять, доцветает ли весна или расцветает прозрачная осень. За балюстрадой горел на солнце во всей своей девственной белизне куст каких-то цветов.
Цветы уже осыпались от каждого веяния или, вернее, дыхания воздуха. Я знал, что этот куст был посажен Антоном Павловичем, и боялся прикоснуться к нему, хотя мне и хотелось сорвать на память пусть самую ничтожную веточку. Наконец я решился, протянул руку к кусту и тотчас же отдернул ее: снизу, из сада, на меня залаяла мохнатая рыжая собачка, по имени Каштанка. Она отбрасывала задними лапами землю и лаяла совершенно так, как описывал это Чехов.
Я невольно рассмеялся. Собачка села, расставила уши и прислушалась. Солнце просвечивало ее желтые добрые глаза.
Было тихо, тепло. Синий солнечный дым подымался к небу со стороны моря, как широкий занавес, и за этим занавесом мощно и мужественно, в три тона, протрубил пароход.
Я услышал в комнатах голос Марии Павловны, и вдруг у меня сердце сжалось с такой силой, что я с трудом сдержал слезы. О чем? О том, что жизнь неумолима, что, хотя бы некоторым людям, без которых мы почти не можем жить, она должна бы дать если не бессмертие, то долгую жизнь, чтобы мы всегда ощущали у себя на плече их легкую руку.
Я тут же постарался отогнать эти мысли, но горечь не проходила. Разум говорил одно, а сердце – другое. Мне казалось, что в то мгновение я отдал бы половину своей жизни, чтобы услышать за дверью спокойные шаги и покашливание давным-давно ушедшего отсюда хозяина этого дома. Давным-давно! Со дня его смерти прошло сорок шесть лет. Этот срок казался мне одновременно и ничтожным, и невыносимо огромным.
Пришла Мария Павловна, заговорила о Левитане, рассказала, что была влюблена в него, и, рассказывая, покраснела от смущения, как девочка.
Сам не знаю почему, но, выслушав Марию Павловну, я сказал:
— У каждого, должно быть, была своя «Дама с собачкой». А если не было, то обязательно будет.
Мария Павловна снисходительно улыбнулась и ничего не ответила.
(464 слова) (По К. Паустовскому)
Масленица
Некоторые народные праздники, отмечаемые в России, восходят к эпохе язычества. К ним относится и Масленица. У древних славян этот многодневный праздник знаменовал проводы зимы. Христианская же церковь приурочила его к неделе перед Великим постом. Главным атрибутом этого зимнего праздника у русских были блины. О распространенности масленичных блинов в России свидетельствует такая пословица: «Вез блина не маслена, без пирога не именинник». Обрядовая символика блинов у восточных славян, связанная с представлением о смерти и ином, потустороннем, мире проявилась и здесь. Блины пекли в течение всей сырной недели, и первый блин, как правило, посвящали умершим. Его клали на божницу, крышу или могилу — для умерших родителей, давали нищим в память о предках. Историки и писатели обычно отмечают широкий размах праздника, участие в нем всех: и старого, и малого, и простолюдина, и знатного.
Масленица была своеобразным русским карнавалом, праздновавшимся шумно, весело, широко. В народе называли ее «веселой», «обжорной», «разорительницей». Древний смысл этого праздника заключался в том, чтобы сегодняшним изобилием призвать еще больший достаток в будущем.
Повсюду в эти дни появлялись шатры, торговые палатки. В них продавались горячие сбитни (напитки из воды, меда и пряностей), каленые орехи, медовые пряники. Здесь же, прямо под открытым небом, из кипящего самовара можно было выпить чаю, отведать различных сладостей.
Было в почете и другое нехитрое развлечение — катание с обледенелых гор. Способ спуска каждый выбирал по своему вкусу: кто на деревянных салазках, кто просто на дощечке, а кто и того проще — на ногах.
Любили наши предки в масленичные дни катание на санях, народные гуляния, представления. В сотнях больших деревянных балаганов давали представления во главе с Петрушкой и масленичным дедом. На улицах часто попадались большие группы ряженых, маскированных, разъезжавших по знакомым домам, где устраивались веселые домашние концерты. Большими компаниями катались по городу на тройках и на простых розвальнях. Память же о безудержном веселье, обилии этих дней, как в копилке, запечатлелась в языке. Мы ведь и сегодня нередко употребляем пословицу «Не все коту Масленица, должен и пост быть».
Отголоском языческой старины считают и чучело Масленицы, сооруженное из соломы и одетое в женское платье. «Сударыню-Масленицу» взгромождали на сани, рядом становилась самая красивая девушка, а в сани впрягались трое молодых парней, которые везли Масленицу по зимним улицам. За санями шествовал масленичный поезд: целая вереница саней, сопровождавших Масленицу в ее последнем пути. В последнем, так как через несколько дней устраивались проводы Масленицы.
...За околицей устраивался большой костер. Блин давали в руки чучелу Масленицы. В воскресенье «сударыня Масленица» торжественно сжигалась на костре со словами: «Гори, блины, гори, Масленица!» Блинами как бы хоронили Масленицу, принося их в жертву (блины бросали в костер) как символ будущего плодородия.
Отмечали праздник зимы, чтобы поблагодарить ее за все хорошее, что она дала, но в то же время стужу уже гнали прочь, ждали весну, ее прихода.
(444 слова) (По Н. П. Матвеевой)
Приручение собаки
Собака была первым животным, прирученным человеком, и произошло это очень и очень давно. Само слово «собака» во многих языках гораздо старше, чем слова, обозначающие диких родственников собаки. Древний человек нашел имя сначала своему четвероногому другу. А диких хищников он называл «большими собаками» (львов, волков) и «малыми собаками» (лисиц).
Огромный материал для изучения далекого прошлого дают археологические раскопки, наблюдения антропологов, труды палеонтологов по изучению животных и растений, существовавших тысячи лет назад.
Человек далекого прошлого, живший, скажем, сто тысяч лет назад, не был ни богатырем, ни великаном, как его иногда представляют себе. Жизнь не баловала нашего далекого предка: он страдал от голода и холода, его мучили различные болезни.
Человек боялся не только хищников – он боялся многого. Мы не знаем, какие мысли роились в голове древнего человека, какие образы возникали, но знаем, что очень часто им владел страх, особенно по ночам. Первобытный человек боялся темноты не потому, что он думал о злых силах, прячущихся во мраке, а потому, что исчезало привычное очертание окружающего мира. Страх был очень силен, настолько силен, что навсегда запечатлелся в мозгу человека и сохранился до сегодняшних дней.
Но был у человека и вполне реальный страх: он боялся темноты еще и потому, что именно ночью выходили на охоту его враги – могучие хищники, и как раз ночью человек был особенно беспомощен перед ними. С ужасом вглядывался он в темноту, с трепетом прислушивался к ночным звукам. Если хищник нападал неожиданно, человек был бессилен.
Только люди не очень опасались волков, волки же не очень боялись людей и нередко подходили к стоянкам первобытного человека достаточно близко. Нельзя сказать, чтобы эти звери и люди испытывали друг к другу полное доверие, но и большого страха друг перед другом у них не было. Волки не нападали на людей, потому что вокруг было еще достаточно зверей и птиц. По этой же причине люди не охотились и на волков, разве что в крайнем случае, когда охота оказывалась особенно неудачной.
Но вот люди стали замечать: в какой-то момент волки начинали проявлять беспокойство, а вслед за этим всегда появлялся опасный хищник. Человек осознавал, что рычание или лай волков совпадали с появлением пещерного медведя или саблезубого тигра. Получив такое предупреждение от волков, человек успевал подготовиться к встрече с врагом или скрыться в надежном месте.
Сколько сотен или тысяч лет прошло с того времени, когда человек сообразил, что волки его сторожат, до того момента, когда он решил оставить при себе этих сторожей, мы, конечно, не знаем. Видимо, много, очень много лет жили люди и волки на расстоянии, очень медленно сближались и очень трудно понимали выгодность сближения. Но тем не менее оно происходило.
И вот наступило время, когда волкам уже не надо было бродить вокруг стоянок людей, а людям украдкой разбрасывать мясо, волк вошел в пещеру и растянулся у костра. Так вполне могло быть. И одна из существующих сейчас гипотез относительно приручения собак именно такова: сначала шло взаимное ознакомление, возникало доверие, отдельные животные приручались, а затем и одомашнивались.
(474 слова) (По Ю. Дмитриеву)
Синий камень Памира
Этот рассказ посвящен лазуриту, этому замечательному камню цвета неба, красочная история которого проходит через всю культуру в течение почти семи тысячелетий истории человека и его техники.
Природа исключительно скупа на синие камни, и редкость синего цвета в нашей земле как бы противопоставлена тому обилию синих тонов, которые она нам дает, особенно на юге, в разнообразных красках неба и моря. Как будто стихия земли не хочет подражать другим двум стихиям: ни синему небу, ни синему морю, – находясь с ними в вечной вражде.
Через всю длинную историю культуры проходил один камень – яркий синий лазурит Афганской земли, и сложными путями караванов попадал он в далекий Египет, Китай, Рим и Византию.
Через афганских и бухарских купцов скупались отдельные куски афганского камня, и шел он как особая ценность для украшений дворцов растущего Петербурга, и не мог с ним состязаться светлый пятнистый лазурит берегов Байкала.
Между тем уже давно ходили в Средней Азии легенды, что где-то в высотах Памира имеется камень лазурит, как его называли персы, что где-то там, между синеющими снегами ледников и темно-синим небом Памира, встречается на недоступных вершинах «Крыши мира» этот яркий синий самоцвет.
Об этом писали даже английские путешественники начала XVIII века, посещавшие с опасностью для жизни запретные месторождения Афганской земли; об этом говорили под секретом и старые таджики, заходившие во время охоты на труднодоступные вершины гор.
Все указывало, что месторождение синего камня должно быть где-то в верховьях бурной реки Шах-Дары, куда и отправились молодые геологи. Путь был исключительно труден. Узкая обрывистая тропа шла над левым берегом реки и после перевала, высотой почти три тысячи пятьсот метров, привела к небольшому кишлаку. Оставив здесь лошадей, группа на следующий день начала подниматься вверх по одному из потоков, который носил название Ляджуар-Дары, то есть реки лазурита. Носильщики, измученные дорогой, отказались идти дальше по хаотическому нагромождению камней. Началась борьба за синий камень.
И вот на темно-синем фоне чистого памирского неба, на высоте почти пяти тысяч метров, открылась белая поляна могучего ледника, покрытая громадными обломками, свалившимися с почти отвесной скалы из мрамора. Среди белоснежного мрамора в виде отдельных жил и гнезд виднелись большие куски лазурита, то кричаще синего цвета, то нежно-голубые, то с красивыми переходами в фиолетовые и зеленые тона.
Так впервые были открыты памирские месторождения настоящего темно-синего лазурита.
Да, геологи открыли их для науки, но местные жители знали о них еще раньше. Один из проводников рассказывал, что об этих месторождениях узнал он еще от своего отца.
На следующий год после этого открытия с громадным трудом была прорублена и проложена верблюжья тропа, и по ней из осыпи было вывезено шесть тонн прекрасного материала, изделиями из которого мог гордиться наш трест «Русские самоцветы». Дивный синий камень «Крыши мира» пополнил наши музеи.
Теперь мы знаем лазоревый камень Памира.
Как будто бы темно-синее небо пятикилометровых горных высот запечатлелось в этом замечательном камне, с которым Древний Восток связал так много таинственных легенд.
(462 слова) (По В. Пескову)
Соловей
На фронте под Одессой работал отряд разведчиков-моряков. Они снимали часовых ударом штыка или кинжала, забрасывали гранатами хаты со штабами, сидели под обстрелом своих же батарей, корректируя огонь, — неуловимые, смелые, быстрые, «черные дьяволы», «черные комиссары», как с ужасом звали их румыны.
Среди них был электрик с миноносца «Фрунзе», красивый и статный моряк с гордыми усиками, которого за эти усики и за любовь к кавалерийским штанам прозвали «гусаром». Галифе, армейские гимнастерки и пилотки были вызваны необходимостью: не очень-то ловко ползать по болотам в широких морских штанах и флотских ботинках. Разведчики изменили морской форме, но полосатая тельняшка свято сохранялась на теле и синела сквозь ворот неоспоримым доказательством принадлежности к флоту, и на пилотке под звездочкой гордо поблескивал якорек.
Оказалось, что «гусар» одарен необыкновенной способностью к звукоподражанию. Из его розовых полных губ вылетали самые неожиданные звуки: свист снаряда, клохтанье курицы, визг пилы, вой мины, щелканье соловья, шипение гранаты, лай щенка, отдаленный гул самолета. И способности эти были немедленно обращены на пользу дела.
«Гусара» объявили «флагманским сигнальщиком», разработали целый код. Клохтанье курицы означало, что у хаты замечен часовой, кряк утки — что часовых двое. Пулеметчик, замаскированный в кустах, вызывал жалобный посвист иволги. Место сбора ночью определялось долгим пением.
Вечерами, когда разведчики отдыхали после опасного рейда, «гусар» устраивал в хате концерт. Моряки лежали на охапках сена, и он, закинув руки за голову, свистел. И моряки лежали на сене и думали о войне, судьбе и победе и о том, что будет еще жизнь с такой же тишиной и с мечтательной песней.
В очередном походе в румынский тыл «гусар» остался в шлюпке в камышах — охранять это единственное средство возвращения к своим и, как обычно, быть сигнальщиком. Ночью моряки натворили дел в тылу и к шести утра возвращались к шлюпке. Крадучись, они подходили к камышам. Одного несли на руках — его ранило разрывной пулей в бедро, двоих товарищей недосчитывались. В камышах все прилегли отдохнуть и стали слушать ночь, чтобы определить, где находится шлюпка.
В ночи пел соловей. Он щелкал и свистел, но трели его были затруднены и пение прерывисто. Порой он замолкал. Потом пение возобновлялось, но такая тоска и тревога были в нем, что моряки оставили тяжелое тело раненого под охраной и кинулись на свист соловья. «Гусар» лежал в шлюпке навзничь. В темноте не было видно его лица, но грудь его была в липкой крови. Автомат валялся на дне, все диски были пусты. В камышах моряки наткнулись на трупы румын. Очевидно, они обнаружили днем шлюпку, и здесь был неравный бой.
«Гусар» не узнавал родных голосов. Он лежал на спине и хрипел тяжко и трудно. Потом он набирался сил, и тонкий свист вылетал из-под его усиков сквозь непослушные, холодеющие губы. Не видя, не сознавая, что те, кому он должен был дать спасительный сигнал, уже вернулись к шлюпке, он продолжал свистеть. Он свистел даже тогда, когда все сели в шлюпку и, осторожно опустив весла, пошли по тихому темному морю.
(466 слов) (По Л. Соболеву)
)
Об искусстве слова и филологии
До сих пор я говорил о красоте природы, красоте городов и сел, садов и парков, о красоте зримых памятников искусства. Но искусство слова – самое сложное, требующее от человека наибольшей внутренней культуры, филологических знаний и филологического опыта.
Чем шире круг эпох, круг национальных культур, которые входят ныне в сферу образованности, тем нужнее филология. Когда-то филология была ограничена главным образом знанием классической древности, теперь она охватывает все страны и все времена. Тем нужнее она сейчас, тем она «труднее», и тем реже можно найти сейчас настоящего филолога. Однако каждый интеллигентный человек должен быть хотя бы немного филологом. Этого требует культура.
Культура человечества движется вперед не путем перемещения в «пространстве времени», а путем накопления ценностей. Ценности не сменяют друг друга, новые не уничтожают старые (если «старые» действительно настоящие), а, присоединяясь к старым, увеличивают их значимость для сегодняшнего дня. Поэтому ноша культурных ценностей – ноша особого рода. Она не утяжеляет наш шаг вперед, а облегчает. Чем большими ценностями мы овладели, тем более изощренным и острым становится наше восприятие иных культур – культур, удаленных от нас во времени и в пространстве древних и других стран. Каждая из культур прошлого или иной страны становится для интеллигентного человека «своей культурой» – своей глубоко личной и своей в национальном аспекте, ибо познание своего сопряжено с познанием чужого. Филология сближает человечество – современное нам и прошлое. Она сближает человечество и разные человеческие культуры не путем стирания различий в культурах, а путем осознания этих различий; не путем уничтожения индивидуальности культур, а на основе выявления этих различий, их научного осознания, на основе уважения и терпимости к «индивидуальности» культур. Она воскрешает старое для нового.
Филология – наука глубоко личная и глубоко национальная, нужная для отдельной личности и нужная для развития национальных культур. Она оправдывает свое название («филология» – любовь к слову), так как в основе своей опирается на любовь к словесной культуре всех языков, на полную терпимость, уважение и интерес ко всем словесным культурам.
Вы можете спросить меня: что же, я призываю всех быть филологами, стать всем специалистами в области гуманитарных наук? Быть специалистами, профессионаламигуманитариями я не призываю. Разумеется, нужны все профессии, и эти профессии должны быть равномерно и целесообразно распределены в обществе. Но каждый специалист, каждый инженер, врач, каждая медицинская сестра, каждый плотник или токарь, шофер или грузчик, крановщик и тракторист должны обладать культурным кругозором. Не должно быть слепых к красоте, глухих к слову и настоящей музыке, черствых к добру, беспамятных к прошлому. А для всего этого нужны знания, нужна интеллигентность, дающаяся гуманитарными науками. Читайте художественную литературу и понимайте ее, читайте книги по истории и любите прошлое человечества, читайте литературу путешествий, мемуары, читайте литературу по искусству, посещайте музеи, путешествуйте со смыслом и будьте душевно богаты. Да, будьте и филологами, то есть «любителями слова», ибо слово стоит в начале культуры и завершает ее, выражает ее.
(446 слов) (По Д.С. Лихачеву)
Мир, который тебя окружает
Есть на нашей реке такие глухие и укромные места, что, когда продерёшься через спутанные лесные заросли, заполненные к тому же крапивой, и присядешь около самой воды, почувствуешь себя как бы в обособленном, отгороженном от остального земного пространства мире. На самый грубый, поверхностный взгляд, мир этот состоит только из двух частей: из зелени и воды.
Будем теперь по капелькам увеличивать наше внимание. При этом почти одновременно с водой и зеленью увидим, что, как ни узка речка, как ни густо сплелись над её руслом ветки, всё же и небо принимает не последнее участие в сотворении нашего маленького мира. Оно то серое, когда ещё самый ранний рассвет, то серо-розовое, то яркокрасное — перед торжественным выходом солнца, то золотое, то золотисто-синее и, наконец, голубое, как и полагается ему быть в разгаре ясного летнего дня.
В следующую долю внимания мы уже различим, что то, что казалось нам просто зеленью, вовсе не просто зелень, а нечто подробное и сложное. И в самом деле, натянуть бы около воды ровную зелёную парусину, то-то была бы дивная красота, то-то восклицали бы мы: «Земная благодать!»
Страстный рыболов Антон Павлович Чехов был не так уж прав, говоря, что во время уженья приходят в голову светлые, хорошие мысли.
Глядя на белые пышные груды цветов, я часто думал о нелепости положения. Я вырос на этой реке, чему-то меня учили в школе. Цветы эти я вижу каждый раз, и не просто вижу — выделяю из всех остальных цветов. А вот спроси меня, как они называются, — не знаю, почему-то ни разу не слыхал их названия от других, тоже здесь выросших людей. Одуванчик, ромашка, василек, подорожник, колокольчик, ландыш — на это нас ещё хватает. Эти растения мы ещё можем называть по имени. Впрочем, может быть, один лишь я и не знаю? Нет, кого бы я ни расспрашивал в селе, показывая белые цветы, все разводили руками: — Кто их знает! Полно их растёт: и на реке, и в лесных оврагах. А как называются?.. Да тебе на что?
«Послушай, а как называется трава, на которой ты теперь так бездумно и так блаженно лежишь?» — «То есть как это как? Ну там... какой-нибудь пырей или одуванчик». — «Какой же тут пырей? Всмотрись повнимательнее. На месте, которое ты занял своим телом, растёт десятка два разнообразных трав, и ведь каждая из них чем-нибудь интересна: то ли образом жизни, то ли целебными для человека свойствами. Впрочем, это уж вроде как бы непостижимая для нашего ума тонкость. Пусть об этом знают хотя бы специалисты. Но названия, конечно, не мешало бы знать».
Из двухсот пятидесяти видов грибов, что растут повсеместно в наших лесах, начиная с апреля и кончая заморозками (кстати, почти все виды съедобны, исключая лишь несколько видов), мы знаем «в лицо» и по названиям едва ли четвертую часть. Про птиц не говорю. Кто мне подтвердит, какая из этих двух птиц малиновка-пересмешница, какая крапивница, а какая мухоловка-пеструшка? Кто-нибудь, конечно, подтвердит, но каждый ли? Но каждый ли третий, но каждый ли пятый — вот вопрос!
(473 слова) (По В. Солоухину)
Подвиг Миклухо-Маклая
Зимой 1872 года все газеты мира облетело известие, что молодой русский ученый, отважный исследователь северо-восточного берега Новой Гвинеи, Николай Николаевич Миклухо-Маклай убит и съеден дикарями.
Встревоженное этим сообщением русское правительство поручило клиперу «Изумруд», совершавшему кругосветное плавание, зайти в залив Астролябии. Действительно ли Маклай погиб? Или он жив еще, но его нужно выручать из плена? 19 декабря моряки «Изумруда» увидали на приближающемся берегу высокие, покрытые облаками горы. Под белым слоем облаков на крутых склонах гор чернел густой лес. Лавируя меж коралловых рифов, клипер медленно и осторожно входил в залив Астролябии.
Сцена встречи была самая торжественная... Разукрашенные оружием и головными уборами папуасы чинно сидели на своих местах в пироге; а между ними на возвышении помещался худой и обросший Маклай... Во фланелевой рубахе, в гамашах, с кинжалом за поясом, с сумкой через плечо, он был настоящим Робинзоном Крузо.
К удивлению и радости русских моряков, явившихся на выручку путешественника, оказалось, что он цел и невредим и не только не нуждается в защите от папуасов, но папуасы уважают и чтут его как своего лучшего друга, слушаются беспрекословно и готовы исполнить малейшее его желание.
Миклухо-Маклай прожил среди папуасов Новой Гвинеи несколько лет. У него были с собой и револьвер, и мины, но он не имел нужды пускать оружие в ход. Из его записок мы видим, что папуасы сначала грозили ему смертью, но через несколько месяцев, убедившись в дружелюбии путешественника, сами стали платить ему дружбой. Миклухо-Маклай лечил папуасов от лихорадки и ран, учил их пользоваться стальными орудиями, сажать полезные растения. Он был с ними так правдив, так твердо и неуклонно держал свое слово, что у них сложилась поговорка: «Слово Маклая — одно». Папуасы так уважали ученого, что ему достаточно было произнести «войне не бывать», чтобы остановить бессмысленную междоусобную распрю.
В то время среди ученых, изучавших происхождение человеческих племен, шли напряженные споры. Одни утверждали, что все человеческие племена, все народы произошли от единого корня, от единого ствола, что разный уровень культуры народов зависит не от врожденных свойств, а от пройденного ими исторического пути; другие учили, будто народы произошли от разных, чуждых друг другу корней и в силу этого неравноценны:
белые якобы самой природой предназначены для господства, «цветные» — для подчинения.
Папуасы были людьми каменного века: они не знали железа и стекла; они умели поддерживать огонь, но не умели его разводить. Спички казались им чудом. Изучая их нравы, Миклухо-Маклай изучал раннюю стадию развития человечества. Ученый понимал, что, посещая деревни папуасов, наблюдая, как они возделывают землю, плетут изгороди, охотятся, он как бы совершает путешествие в каменный век. Наука обязана ему ценными сведениями о климате, о животных, о растениях Новой Гвинеи и, главное, о темнокожих ее обитателях.
Тщательно собирая коллекции, Маклай не сделался ученым-педантом. Он был ученым-борцом. Он не только изучал папуасов — он хотел спасти их от надвигающегося порабощения. Его занимало не только прошлое и настоящее народа, но и будущее. Потому он и был великим ученым.
(463 слова) (По К. Чуковскому)
Хохлома
Еще совсем недавно можно было услышать легенду о том, как пришла на волжскую землю хохлома и где она взяла свои огненные краски.
Рассказывают, жил в давние времена в Москве мастер-иконописец. Царь высоко ценил его мастерство и щедро награждал за труды. Любил мастер свое ремесло, но больше всего любил он вольную жизнь и поэтому однажды тайно покинул царский двор и перебрался в глухие леса.
Срубил он себе избу и стал заниматься прежним делом. Мечтал он о таком искусстве, которое стало бы родным всем, как простая русская песня, и чтобы отразилась в нем красота родной земли. Так и появились первые хохломские чашки, украшенные пышными цветами и тонкими веточками.
Слава о великом мастере разнеслась по всей земле. Отовсюду приезжали люди, чтобы полюбоваться на его мастерство. Многие рубили здесь избы и селились рядом.
Наконец дошла слава мастера и до грозного государя, и повелел он отряду стрельцов найти беглеца и привести. Но быстрее стрелецких ног летела народная молва.
Узнал мастер о своей беде, собрал односельчан и раскрыл им секреты своего ремесла. А утром, когда вошли в село царские посланцы, увидели все, как горит ярким пламенем изба чудо-художника. Сгорела изба, а самого мастера, как ни искали, нигде не нашли. Только остались на земле его краски, которые словно вобрали в себя и жар пламени, и чернь пепелища.
Исчез мастер, но не исчезло его мастерство, и до сих пор ярким пламенем горят хохломские краски, напоминая всем и о счастье свободы, и о жаре любви к людям, и о жажде красоты.
Видно, не простой была кисть мастера – кисть из солнечных лучей.
Такова легенда. Рассказывают ее всегда чуть-чуть по-разному, и каждый любознательный сможет прочитать ее в сборниках легенд и сказок Горьковской области. Как и во всякой легенде, в ней много вымысла, но ее правда в том, что большое мастерство и большое искусство сохраняются только тогда, когда передаются из рук в руки, от учителя к ученику.
В начале XX века крестьяне чаще покупали сделанную на заводах фарфоровую, фаянсовую и стеклянную посуду. У хохломских мастеров стало меньше покупателей. Да к тому же поредели окрестные леса, не одно столетие вырубавшиеся для хозяйственных нужд и поделок.
Мастера создавали изделий все меньше и меньше, роспись становилась грубее и проще. Но разве можно было допустить, чтобы погибло это искусство, так полно и ярко отразившее душу создавшего его народа?
В 1918 году в городе Семенове открыли школу художественной обработки дерева, в которой стали учителями опытные токари и красильщики.
Профессиональный художник Георгий Петрович Матвеев возглавил школу. Обучение новых мастеров росписи длилось три года. Вначале они терпеливо повторяли образцы, сделанные для этой цели лучшими хохломскими художниками. Ученикам надо было «поставить руку» — добиться точности и быстроты в выполнении травных узоров.
Работы современных хохломских мастеров мы можем увидеть на художественных выставках и в экспозициях крупнейших музеев страны. Они радуют нас яркими красками, щедростью узоров и мастерством исполнения.
(456 слов) (По П. Беднику)
Концерт классической музыки
Среди многих постыдных поступков, которые я совершил в жизни, более всех памятен мне один. В детдоме в коридоре висел репродуктор, и однажды в нем раздался голос, ни на чей не похожий и чем-то меня раздражавший, наверное, как раз своей непохожестью.
— Ха! Орет, как жеребец! – сказал я и выдернул вилку репродуктора из розетки. Голос певицы оборвался. Ребятня сочувственно отнеслась к моему поступку, поскольку был я в детстве самым певучим и читающим человеком.
Много лет спустя в Ессентуках, в просторном летнем зале, слушал я симфонический концерт. Все повидавшие и пережившие на своем веку музыканты крымского оркестра со славной, на муравьишку похожей, молоденькой дирижершей Зинаидой Тыкач терпеливо растолковывали публике, что и почему они будут играть, когда, кем и по какому случаю то или иное музыкальное произведение было написано. Делали они это вроде как бы с извинениями за свое вторжение в такую, как им казалось, перенасыщенную духовными ценностями жизнь граждан, лечащихся и просто так отдыхающих на курорте. И поэтому концерт классической музыки начали с лихой увертюры Штрауса, чтоб подготовить переутомленных культурой слушателей ко второму, более серьезному отделению.
Но и сказочный Штраус, и огневой Брамс, и кокетливый Оффенбах не помогли. Уже с середины первого отделения концерта слушатели, набившиеся в зал на музыкальное мероприятие только потому, что оно бесплатное, начали покидать зал. Да если бы они просто так его покидали, молча, осторожно. Так нет, покидали с возмущениями, выкриками, бранью, как будто обманули их в лучших вожделениях и мечтах.
Стулья в концертном зале стояли старые, венские, с круглыми деревянными сиденьями, сколоченные по рядам, и каждый гражданин, поднявшись с места, считал своим долгом возмущенно хлопнуть сиденьем.
Я сидел, ужавшись в себя, слушал, как надрываются музыканты, чтоб заглушить шум и ругань в зале, и мне хотелось за всех за нас попросить прощения у милой дирижерши в черненьком фраке, у оркестрантов, так трудно и упорно зарабатывающих свой честный, бедный хлеб, извиниться за всех нас и рассказать, как я в детстве совершил постыдный поступок, как выдернул вилку репродуктора.
Но жизнь — это не письмо, в ней возврата назад не бывает. Что из того, что певица, которую я оскорбил когда-то словом, была великой Надеждой Обуховой? Позднее она стала моей самой любимой певицей, и я не раз плакал, слушая ее.
Она-то, певица, уже никогда не услышит моего раскаяния, не сможет простить меня.
Зато, уже пожилой и седой, я содрогаюсь от каждого хлопка и бряка стула в концертном зале. Меня бьет по лицу грубое слово в тот момент, когда музыканты изо всех сил, возможностей и таланта своего пытаются передать боль рано отстрадавшего близорукого юноши в беззащитных кругленьких очках.
Он в своей предсмертной симфонии, неоконченной песне своего измучившегося сердца, уже более века протягивает руки в зал и с мольбой взывает: «Люди, помогите мне! Помогите! Ну если мне помочь не можете, хотя бы себе помогите!»
(448 слов) (По В. Астафьеву)
Дата добавления: 2018-05-01; просмотров: 581; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!