Альбер Камю. Миф о Сизифе. Бунтующий человек

<...> Есть лишь один поистине серьезный философский вопрос - вопрос о самоубийстве. Решить, стоит ли жизнь труда быть прожитой или она того не стоит, - это значит ответить на основополагающий вопрос философии.

<...> Зато я вижу, как много людей умирает, придя к убеждению, что жизнь не стоит труда быть прожитой. Я вижу других людей, которые парадоксальным образом умирают за идеи или иллюзии, придавшие смысл их жизни (то, что называют смыслом жизни, есть одновременно великолепный смысл смерти). Следовательно, я прихожу к заключению, что смысл жизни и есть неотложнейший из вопросов.

<... > Начать думать - это начать себя подтачивать. К началам такого рода общество не имеет касательства. Червь гнездится в сердце человека. Там-то его и надо искать. Надо проследить и понять смертельную игру, ведущую от ясности относительно бытия к бегству за грань света.

<...> Убить себя означает, в известном смысле - и так, как это бывает в мелодрамах, - сделать признание. Признание в том, что жизнь тебя подавила или что ее нельзя понять.

<... > Умереть по своей воле означает признать отсутствие глубоких оснований жить, нелепицу повседневной суеты и ненужность страдания.

<... > Все здоровые люди когда-нибудь да задумывались о самоубийстве, а потому можно без дополнительных пояснений признать, что существует прямая связь между этим чувством и тягой к небытию.

<... > Суждение нашего тела ничуть не менее важно, чем суждение нашего ума, а тело избегает самоуничтожения. Привычка жить складывается раньше привычки мыслить. И в том каждодневном беге, что понемногу приближает нас к смерти, тело сохраняет это неотъемлемое преимущество.

<... > И разве абсурдность жизни требует избавления от нее при помощи надежды или самоубийства - вот на что необходимо пролить свет, вот что надо исследовать и раскрыть, отодвинув в тень все остальное. Понуждает ли абсурд к смерти - этому вопросу следует отдать предпочтение перед всеми прочими, рассмотреть его вне всех сложившихся способов мысли и вне игры непредвзятого ума.

<...> Люди, накладывающие на себя руки, следуют по наклонной своих чувств до самого конца.

<...> Жизнь под вызывающими удушье небесами понуждает либо с ней расстаться, либо ее продолжить.

Камю А. Творчество и свобода. Статьи, эссе, записные книжки. - М., «Радуга», 1990. - С. 30-47.

 

Бунтующий человек

Люди, оказавшиеся выброшенными из мира гармонии, где уравновешены страсть и справедливость, все еще предпочитают одиночеству скорбное цар­ство, где слова уже не имеют смысла, где господствует сила и инстинкты сле­пых тварей. Такой пафос ведет к смерти.

Все, восставшие против удела человеческого и его Творца, утверждали одиночество человека, тщету всякой морали. Но в то же самое время стреми­лись к созиданию чисто земного царства, где бы правил их собственный за­кон.

Если человек по природе добр, если природа в нем отождествляется с ра­зумом, то он будет демонстрировать превосходство разума, при том единст­венном условии, что он выражается свободно и естественно. Следовательно, человек уже не может пересмотреть свое решение, которое отныне выше его самого. Общая воля - это прежде всего выражение универсального разума, который категоричен. Родился новый Бог.

Однако сейчас всякое человеческое действие влечет за собой вину. «Не­винно только отсутствие действия, бытие камня, но даже о жизни ребенка этого уже не скажешь». Однако невинность камня недоступна. Без невинно­сти - никакой гармонии во взаимоотношениях, никакого разума. Без разума -голая сила, господин и раб, и все это до тех пор, пока не воцарится разум. Для раба - одинокое страдание, для господина беспочвенная радость; и то и дру­гое - не заслужены.

Обожествление человека еще не закончено и будет достигнут не раньше чем в конце времен.

Индивидуум не может принять историю такой, какая она есть. Он должен разрушить реальность, чтобы утвердиться в ней, а не служить ее пособником. «Отрицание - мой Бог.

Сравнительно с будущим воплощением идеи жизнь человеческая может быть всем или ничем. Чем сильнее грядущие «математики» будут верить в это воплощение, тем меньше будет стоить человеческая жизнь. А в самом крайнем случае - ни гроша.

Считать коренной особенностью человека экономическую зависимость значит сводить его к социальным отношениям. В XIX веке было неопровер­жимо установлено, что человек не может жить без общества. Отсюда можно сделать пристрастный вывод: человек чувствует себя одиноким в обществе только по социальным причинам. В самом деле, если одиночество объясняет­ся чем-то внешним для человека, то ему открыт путь к трансцендентному. Социальные же отношения, напротив, создаются самим человеком, а если вдобавок к этому предположить, что они, в свою очередь, творят человека, то можно считать, что найдено исчерпывающее объяснение этой проблемы, ко­торое позволяет устранить понятие трансцендентности. Человек становится тогда «автором и действующим лицом собственной истории».

Человек появился вместе с производством и обществом. Неравноценность земельных угодий, более или менее стремительное усовершенствование ору­дий производства, борьба за существование - все это быстро привело к заро­ждению социального неравенства, которое воплотилось в противоречиях ме­жду производством и распределением, а затем - в классовой борьбе.

Можно поработить живого человека, низвести его до исторического уров­ня вещи. Но, предпочитая смерть рабству, он утверждает свою человеческую природу, неподвластную царству вещей. Вот почему обвиняемого судят и казнят прилюдно только тогда, когда он соглашается признать, что его смерть справедлива и сообразна с Империей вещей. Нужно либо умереть обесчещен­ным, либо просто перестать быть - как в жизни, так и в смерти.

В последнем случае люди не умирают, а исчезают Сходным образом, если приговоренный несет наказание, оно безмолвно вопиет к небесам и тем са­мым вносит разлад в тотальность.

Абсолютная революция предполагает абсолютную податливость челове­ческой природы, возможность низведения человека до уровня простой исто­рической силы. А бунт - это протест человека против его превращения в вещь, против его низведения к истории. Бунт - это утверждение общей для всех людей природы, неподвластной миру силы. История, разумеется, есть один из пределов человека, в этом смысле революционеры правы. Но бун­тующий человек в свою очередь устанавливает некий предел истории. На этом пределе и зарождается предвестие новой ценности.

«Я бунтую, следовательно, мы существуем», - говорил раб. Метафизиче­ский бунт изменил эту формулу: «Я бунтую, следовательно, мы одиноки» -этим определением мы живем и по сию пору. Но если мы одиноки под пус­тым небом, если мы обречены на неминуемую смерть, то можно ли утвер­ждать, что мы и впрямь существуем? Задавшись этим вопросом, метафизиче­ский бунт в свое время попытался сделать бытие из видимости.

Стало быть, мы вправе сказать, что человек имеет понятие о мире лучшем, чем тот, в котором он живет. Но «лучший» в данном случае не значит «иной», а только более цельный. Желание, что возносит наше сердце над раздроблен­ным миром, от которого оно, однако, не в силах целиком оторваться, является желанием единства. Оно выпивается не в банальное бегство, а в упорство притязания. Любое человеческое усилие, будь оно религией или преступле­нием, в конечном счете повинуется этому безрассудному желанию, состоя­щему в том, чтобы придать жизни отсутствующую у нее форму. Тот же по­рыв, что может быть направлен на преклонение перед небесами или на унич­тожение человека, приводит и к романическому творчеству, которому пере­дается вся его серьезность.

Будь человек способен собственными силами привнести в мир единство, имей он возможность по собственному хотению воцарит в нем честность, не­винность и справедливость, он был бы самим Богом. Будь все это в его силах, не было бы надобности в бунте.

Но человек бунтует, ибо ложь, несправедливость и насилие составляют, хотя бы отчасти, удел бунтаря. Стало быть, он не в состоянии полностью от­речься от убийства и лжи, не отрекшись при этом от бунта и не признав раз и навсегда власть насилия и зла. Но не может он и смириться с убийством и ложью, поскольку тогда попятное движение, оправдывающее убийство и на­силие, тут же истребило бы цели, ради которых он восстал. Выходит, что бунтарю никогда нет покоя. Он знает, что такое добро, но, вопреки себе, тво­рит зло. Ценность, позволяющая ему выстоять, не дается раз и навсегда, ее нужно все время утверждать. …

Свобода невообразима без возможности выразить свое отношение к спра­ведливости и несправедливости, без притязаний на всю полноту бытия во имя его частицы, отказывающейся умереть. Есть, наконец, справедливость, хотя совсем иного порядка, - справедливость, требующая восстановления свобо­ды, единственной непреходящей исторической ценности. На самом деле, умирать имеет смысл только за свободу, ибо лишь тогда человек уверен, что он умирает не целиком.

Абсолютное ненасилие пассивно оправдывает рабство и его ужасы; систе­матическое насилие активно разрушает живое человеческое сообщество и то бытие, которым оно нас наделяет.

Итак, существуют деяния и помыслы, сообразные тому срединному поло­жению, которое занимает человек.

Быть может, каждый ищет этот абсолют для всех. Политика и общество обязаны только улаживать дела всех, чтобы каждый обладал досугом, свобо­дой и возможностью для этих общих поисков. История не может больше воз­водиться в объект культа. Она всего лишь возможность, которую нам надле­жит сделать плодотворной посредством неусыпного бунта.

Камю А. Изнанка и лицо: Сочинения -М.: ЗАО Изд-во «Эксом- Пресс», Харьков.: «Фо­лио» (серия «Антология мысли»), 1998 - С. 349-528.

 

---

Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 394; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!