Мартин Бубер. Проблема человека



Философия либо исключает из своего рассмотрения человека в его цело­стности и видит в нем лишь частицу природы, как это делает космология, ли­бо, в лице отдельных ее дисциплин, отрывает от человеческой целостности некую специальную область, отделяет ее от смежных областей и устанавли­вает для нее особые принципы и методы. При этом она должна оставаться от­крытой и доступной, во-первых, для идей собственно метафизики как учения о бытии вообще, о сущем и о наличном бытии, во-вторых, для выводов от­дельных своих дисциплин и, в-третьих, для достижений собственно философ­ской антропологии.

Но и сама философская антропология не должна видеть свою задачу в том, чтобы стать основанием либо метафизики, либо отдельных философских дисциплин. В поисках такого универсального ответа на вопрос «Что есть че­ловек?», который разрешил бы все другие вопросы, антропология рискует упустить из виду реальное содержание своего предмета, ибо вместо подлин­ной целостности, которая становится видимой лишь в многообразии, она приходит к ложному, далекому от реальности и пустому единству. Законная философская антропология должна знать, что есть не только человеческий род, но и разные народы, не только человеческая душа, но и различные типы и характеры людей, не только человеческая жизнь вообще, но и отдельные ее возрастные периоды, и лишь благодаря систематическому рассмотрению уже названных и всех иных различий, благодаря познанию их внутренней дина­мики и динамической взаимосвязи и благодаря постоянному стремлению от­крывать единое во многом она сможет увидеть и человека в его целостности.

Более всего склонен и наилучшим образом подготовлен к самосознанию, о котором мы говорили, человек, ощущающий себя одиноким, т. е. тот, кто по складу ли характера, под влиянием ли судьбы или вследствие того и другого остался наедине с собой и своими проблемами, кому удалось в этом опусто­шающем одиночестве встретиться с самим собой, в собственном «Я» увидеть человека, а за собственными проблемами - общечеловеческую проблематику. Те периоды истории духа, в которых антропологическая мысль и поныне ви­дит неисчерпаемый кладезь опыта, были временем, когда человеком владело чувство острого одиночества; тогда-то и нашлись среди людей самые что ни на есть одиночки, чья мысль дала наиболее зрелые плоды. В ледяной атмо­сфере одиночества человек со всей неизбежностью превращается в вопрос для самого себя, а так как вопрос этот безжалостно обнажает и вовлекает в игру самое его сокровенное, то человек приобретает и опыт самопознания.

В истории человеческого духа я различаю эпохи обустроенности (Behaustheit) и бездомности (Hauslosigkeit). В эпоху обустроенности человек живет во Вселенной как дома, в эпоху бездомности - как в диком поле, где и колышка для палатки не найти. В первую эпоху антропологическая мысль -лишь часть космологии, в другую - приобретает особую глубину, а вместе с ней и самостоятельность.

Антропологическая проблема достигла зрелости, т. е. была признана и стала предметом обсуждения как самостоятельная философская проблема, лишь в наше время. Кроме общего хода философского развития, пробудивше­го интерес к проблематике человеческого бытия (о наиболее важных момен­тах этого процесса я уже рассказывал), и в многообразной связи с этим разви­тием такому созреванию содействовали два фактора. Не выяснив их характе­ра и значения, нельзя перейти к рассмотрению нынешней философской си­туации.

Первый из этих факторов имеет преимущественно социологическую при­роду. Я имею в виду прогрессирующий распад прежних органических форм прямой человеческой совместной жизни. Здесь подразумеваются те человече­ские общности, которые в количественном отношении не могут быть боль­шими, чем это требуется для постоянного пребывания вместе всех объеди­няемых ими людей и для непосредственных отношений их друг к другу; ка­чественно же они таковы, что для всякого человека, родившегося или врос­шего в эти общности, принадлежность к ним определяется судьбой и живой преемственностью, а не свободно возникающими связями с остальными их членами. К таким формам относятся семья, ремесленный союз, сельская и го­родская общины. Их прогрессирующее разложение было неизбежной платой за освобождение человека Великой французской революцией и связанное с ней рождение буржуазного общества. Тогда же начинается новый приступ мирового одиночества. Человеку нового времени, который, как мы видели, утратил чувство своей обустроенности в мире, т. е. чувство космологической безопасности, органические формы общественного бытия сулят одомашнива­ние жизни, безмятежное существование в прямых связях с себе подобными и ту социологическую уверенность, которая защитит его от чувства полной за­брошенности. Но теперь и эта возможность чем дальше, тем больше усколь­зает от него. Старые органические формы часто сохраняют свою внешность, но при этом постепенно разрушаются изнутри, утрачивая былой смысл и ду­ховную крепость. Новые общественные формы и рожденные ими человече­ские взаимосвязи - клуб, профсоюз, партия - могут, конечно, не без успеха разжигать коллективные страсти, «заполняющие» человеческую жизнь, но они не дают былого ощущения стабильности. Обострившееся чувство одино­чества заглушается и подавляется деловыми заботами, но стоит человеку, оторвавшись от суеты, войти в своеобычное лоно действительной жизни, он сразу узнает всю глубину этого одиночества, а став лицом к лицу с коренны­ми вопросами своего бытия, изведает и всю глубину человеческой проблема­тики.

Второй фактор можно определить как фактор истории духа, точнее, души. На протяжении последнего столетия человек все глубже погружался в пучину кризиса, который во многом, за исключением одной существенной черты, на­поминает прежние кризисы. Отличительная особенность нашего кризиса -перемена в отношении человека к вещам и связям, созданным его трудом или при его косвенном участии. Эту особенность можно было бы определить как отторжение человека от его творения. Человек отныне не может совладать с миром, который есть создание его рук. Этот мир сильнее своего творца, он обособился от него и встал к нему в отношение элементарной независимости. А человек не знает заклинания, которое могло бы сделать нового Голема кротким и послушным. Эта болезненная хромота человеческой души явила себя нашему времени попеременно в трех тесно связанных между собой об­ластях жизни.

На первом месте здесь - область техники. Машины, изобретенные для то­го, чтобы служить человеку-работнику, сделали его своим рабом. Они заду­маны всего-навсего как инструмент и некий придаток человеческих рук, но человек сам стал их придатком и одной из снующих взад и вперед мелких де­талей.

Следующей областью оказалось хозяйство. Увеличенное до чудовищных размеров ради удовлетворения нужд растущего населения производство уже не поддается разумному регулированию, т. е. процесс производства и потреб­ления благ вышел из-под контроля человека и не выполняет его команд.

Третьей областью стала политическая практика. В умножающемся день ото дня ужасе первой мировой войны человек обоих лагерей обнаружил, что находится во власти иррациональных сил. Лишь с виду зависящие от воли человека, они постепенно освобождаются от всяких оков и, презирая челове­ческие расчеты, обрекают все живое - по ту и другую сторону фронта - на уничтожение.

Так человек оказался перед страшной реальностью, смысл которой в том, что творец демонов перестал быть их господином. Вопрос о природе этой че­ловеческой силы-бессилия вырастает в вопрос о сущности человека - на сей раз в новом, сугубо практическом смысле.

Бубер М. Два образа веры. - М.: Республика, 1995. - С. 162-193.

 


Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 1406; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!