ФИЛОСОФЫ И ИСТОРИКИ ВИЗАНТИИ, РУСИ, АРАБСКИХ СТРАН, КИТАЯ СРЕДНИХ ВЕКОВ
| Автор | Даты | Страна | Название произведения |
| Прокопий Кесарийский | между 490 и 507 – после 562 | Византия | «Тайная история» |
| Лю Чжи-цзи | 661–721 | Китай | «Проникновение в историю» |
| Хань Юй | 768–823 | Китай | «О человеке» |
| Михаил Пселл | 1018 – ок. 1078 или ок. 1096 | Византия | «Хронография» |
| Абу Али ибн Мискавайх | ум. 1030 | Арабский халифат | «Книга опытов народов» |
| Нестор | XI–XII вв. (гг. рожд. и смерти не уст.) | Древняя Русь | «Повесть временных лет» |
| Ибн Халдун | 1332–1406 | Египет | «Мукаддима» («Введение» к большому историческому труду «Книга примеров по истории арабов…») |
| Андрей Михайлович Курбский | 1528–1583 | Российское государство | «История о великом князе Московском» |
| Иннокентий Гизель | ок. 1600–1683 | Польско-Ли-товское государство / Российское государство (Киев) | «Синопсис» (краткое собрание от разных летописцев) |
Рекомендуемая литература
Диль, Ш. 1947. Основные проблемы Византийской истории. М.: Гос. изд-во.
Игнатенко, А. А.1980.Ибн-Хальдун. М.: Мысль.
Историография истории Древнего Востока: Иран, Средняя Азия, Индия, Китай / под ред. В. И. Кузищина. Спб.: Алетейя, 2002.
Историяполитических и правовых учений / под ред. О. Э. Лейста. М.: ИКД «Зерцало-М», 2002. Гл. 3, 4.
Ланда, Р. Г. 2005. История Арабских стран. М.: Вост. ун-т.
|
|
|
Шапиро, А. Л.1993. Историография с древнейших времен до 1917 г. Лекция 3–5, 7–8. М.: Культура.
*
Лекции 1, 2 см.: Философия и общество. – 2010. – № 1. – С. 167. лекции могут быть полезны при преподавании теории и методологии истории, философии истории, истории исторической науки (историографии). В настоящей и последующих лекциях в подстрочник вынесены многочисленные комментарии, которые могут быть полезными для студентов или преподавателей, но необязательны для основной канвы изложения. Ссылки на произведения, которые приведены в списке рекомендуемой литературы, даются в сокращенном виде.
[1] Некоторые исторические труды, менее популярные в период античности, стали более популярны в средние века по религиозным причинам, особенно если там упоминался Иисус Христос. Таковы работы еврейского романизированного историка Иосифа Флавия «Иудейские древности» и «Иудейская война». Но в целом сочинения античных авторов ценились гораздо ниже сочинений отцов церкви.
[2]
В плане общей теологии надо еще упомянуть Амвросия (ок. 339–397), обосновавшего церковную концепцию взаимоотношений между церковью и государством. По словам Б. Рассела, немногие деятели оказали большее влияние на ход истории, чем Амвросий, Иероним и Августин (Рассел 1994: 317–318).
|
|
|
[3] При этом теология стала относительно быстро ортодоксальной,все отклонения были запрещены как ереси.
[4] В ряде книг «Ветхого завета» в отличие от «Нового завета» (где изложены события небольшого по времени периода) излагается история событий большого периода, к тому же объединенная одной концепцией.
[5] Некоторое влияние на развитие средневековой истории в отдельных обществах оказали местные традиции исторической памяти и исторического творчества. Наиболее яркий пример – норвежские и исландские саги (см. подробнее: Гуревич, А. Я. История и сага. – М.: Наука, 1972).
[6] Здесь коренилось глубокое противоречие между идеями свободы воли человека и его ответственностью за свои поступки, с одной стороны, и предопределенностью результатов его деятельности, а следовательно, и отсутствием ответственности – с другой. Это противоречие в рамках христианской теологической философии так и не было разрешено.
[7] В дальнейшем, когда удалось отказаться от идеи Бога как демиурга Истории, стало ясно: исторические процессы столь сложны (в них с каждым новым шагом увеличивается в гигантской мере число возможных вероятностей), что результат действий всегда в той или иной мере не совпадает с замыслом, и чем далее развиваются процессы, тем больше открывается непредвиденных следствий произошедших событий.
|
|
|
[8] Например, идея изменчивости, по мнению М. А. Барга, – главное содержание исторических воззрений Оттона Фрейзингенского (о нем сказано далее). История движется вперед через изменения. Ни одно историческое образование, включая и государство, не пребывает в покое, так как формы бесконечно и заново образуются. «Мы в это не только верим, но и наблюдаем собственными глазами» (Барг 1987: 181).
[9] Исходя из этого вытекал, по выражению Р. Коллингвуда, универсализм христианского отношения к человечеству, согласно которому нет избранного народа, все люди вовлечены в осуществление божественных предначертаний, поэтому исторический процесс происходит везде, и всегда его характер один и тот же. Любая часть его – это часть одного и того же целого. Подход к истории как в принципе к истории мира в целом, в рамках которой войны, подобные войнам Греции с Персией, Рима с Карфагеном, рассматриваются беспристрастно не с точки зрения победы одной из враждующих сторон, а с точки зрения влияния их исхода на будущие поколения, – такой подход стал общим местом (Коллингвуд 1980: 49–51).
|
|
|
[10] «Именно наличие этих опорных точек во времени с необычайной силой “распрямляет” его, “растягивает” в линию и вместе с тем создает напряженную связь времен, сообщает истории стройный и единственно возможный (в рамках этого мировоззрения) имманентный план ее развертывания» (Гуревич, А. Я. Категории средневековой культуры. – М., 1984. –
С. 121).
[11] Но универсальным даже в христианском мире он не был. В Древней Руси по византийской традиции счет лет вели от «абсолютной» даты, сотворения мира. как известно, летоисчисление в России изменилось только с указом Петра I. А в некоторых гражданских общинах Западной Европы (например, североитальянских городах) продолжали, подобно древним историкам, вести исчисление по годам правления консулов или императоров (см.: Репина и др. 2004: 88).
[12] См.: Коллингвуд 1980: 52.
[13] Хотя средневековая историография мало уважала факты, но потенциально из такого мировоззрения открывался путь к представлениям о значимости точных фактов, правда, такая возможность была реализована только в XIX в.
[14] Мысль о четырех империях была высказана учеными Александрийской школы, в частности знаменитым географом и астрономом II в. н. э. Клавдием Птолемеем (см.: Вайнштейн 1964: 78–80).
[15] В том числе трехчленная, в соответствии со святой троицей (см. подробнее: Барг 1987: 172–179).
[16] 1) от сотворения Адама до потопа; 2) от потопа до рождения Авраама; 3) от рождения Авраама до царя Давида; 4) от Давида до Вавилонского пленения; 5) от Вавилонского пленения до рождества Христова; 6) от рождества Христова до конца света.
[17] XII в. был важным рубежом в развитии феодального европейского общества: быстро росли города и формировалось городское общество; сказались результаты крестовых походов, в ходе которых мировоззрение европейцев сильно изменилось; дали результаты большие изменения в христианской церкви в предшествующий период (разделение церквей; введение целибата и другие реформы, усилившие римско-католическую церковь); активно развивалось монашество и монашеские ордена. Последние не были порой строго вписаны в предшествующие каноны, среди монахов шел активный поиск истины, который нередко вел к достаточно радикальным взглядам. Стоит отметить, что именно в среде монахов были наиболее образованные люди, в монастырях находились наиболее крупные библиотеки, и монахи имели наибольший досуг и возможность заниматься духовными поисками (конечно, только немногие стремились к этому, но в целом таких набиралось известное число). Отрешенные от необходимости думать о земных делах, они могли создать нечто новое. О развитии исторической мысли в XII в. см.: Барг 1987: 188–202.
[18] Учение Иоахима пытались усвоить и популяризировать некоторое время францисканцы, представлявшие своеобразное демократическое течение в среде католического духовенства, которые были соперниками, а временами и врагами доминиканцев (Вайнштейн 1964: 83–85).
[19] Коллингвуд не без основания выделяет и такую характеристику, как апокалиптичность истории, когда история делится на «периоды мрака и света». Он считает, что принципы апокалиптической истории далеко пережили Средние века (Коллингвуд 1980: 50).
И действительно, они свойственны любой жесткой идеологии. Французские революционеры ввели новый календарь, начинающий отсчет новой эры с событий Французской революции. Советские идеологи также часто делили историю на две части: до и после октябрьской революции. История любой общественной науки делилась на период до и после марксизма. Любое государство, обретя независимость, начинает считать этот момент рубежным.
[20] В то же время отметим, что это препятствует поиску реальных причин исторического развития, и, пожалуй, по сравнению с античностью спектр таких причин сократился.
[21] Чаще всего это периоды до и после Христа. Но некоторые теоретики, вроде Иоахима Флорского, переносили начало эпохи истины и света на более поздние периоды, чем рождение Христа, хотя это не меняет характеристики самого подхода.
[22] Согласно кальвинизму даже судьба людей предопределена, хотя человек не знает, отнесен ли он заранее к грешникам или праведникам.
[23] Конечно, там представлены также и другие идеи, например, сама идея прогресса была довольно отчетливо сформулирована Августином, естественно, в чисто богословском аспекте, а затем в скрытом виде присутствовала в основе любой средневековой всемирной хроники (Вайнштейн 1964: 48–51).
[24] И в утверждении этом легко увидеть эсхатологию и провиденциализм. Е. М. Сергейчик (2002: 75) говорит даже об «эсхатологической драме» в учении Августина. Полторы тысячи лет спустя такой же дуализм наблюдается в идее марксизма о неизбежности коммунистического общества: с одной стороны, за него надо бороться, идти на жертвы, но с другой – оно неизбежно. Недаром критики такого взгляда язвили, что если коммунизм неизбежен, то и не нужны партии, борющиеся за него: ведь не требуется создавать общество по борьбе за затмение Луны.
[25] Иными словами, понятие «град» используется Августином в разных смыслах: как некая абстрактная общность людей; как государство вообще; как непосредственно город Рим и Римское государство.
[26] Например, упомянутый Оттон Фрейзингенский, вдохновляемый Августином, стре-мился показать, что всемирная история, эта «трагедия человеческих бедствий», представляет собою подлинную борьбу «царства диавола и царства Христова». История, по его словам, поучительна только в том отношении, что она показывает несовершенство и непостоянство всего земного.
[27] Оттон, епископ Фрейзингенский, внук императора Генриха IV и дядя императора Фридриха I, играл по своему происхождению и общественному положению видную роль в политической жизни Германии. За свою работу он взялся, по-видимому, под влиянием тягостного зрелища раздоров, в частности распри между империей и папством (Вайнштейн 1964: 171–172).
[28] См. об этом, в частности: Репина и др. 2004: 87.
[29] Естественно, что положительные и отрицательные примеры отличались в связи с христианской моралью и религией: для античности философ вроде Диогена, живущий в бочке, – это все-таки некое отклонение от нормы; для средних веков святой отшельник – образец для подражания.
[30] Только в последний период средневековья (XIII–XV вв.) история стала в некоторой степени рассматриваться как интеллектуальное полезное занятие для образованной публики (а не только для духовенства).
[31] Соответственно сначала шел тривиум (грамматика, логика, риторика), потом квадривиум (арифметика, геометрия, музыка, астрономия). Стоит обратить внимание, что искусства здесь не отделены от наук, поэтому иногда говорили о «семи свободных науках» (и даже о «семи свободных занятиях»).
[32] Рост использования архивов как источников исторических сведений был вызван в немалой степени тем, что роль истории как основы для политических, правовых, идеологических и имущественных притязаний выросла. Соответственно те, кто хотел сделать политический или иной необходимый ему заказ историку, были заинтересованы в допуске последнего к архивным сведениям (церкви, короля, знатного феодала и т. п.). Но с этим выросло и число фальсификатов и подделок. См. об этом далее.
[33] Легко представить такое отношение, если сравнить историков прошлого с экскурсоводами, которым нужно занять экскурсантов возможно более увлекательным рассказом. Такие экскурсоводы наряду с подлинно историческими фактами очень любят вставлять всевозможные легенды, поверья, недостоверные известия.
[34] Впрочем, такая взаимосвязь наблюдается и в гораздо более поздних работах, и в некоторых современных работах по философии истории.
[35] В чем-то аналогичная ситуация сложилась и с советской историографией и статистикой, в которых было столько фальсификаций, что одно время было модно полностью отрицать их релевантность.
[36] если там историк пристрастно или недобросовестно интерпретировал факты или даже занимался подделкой, то обычно, так сказать, «по зову сердца» (как это делал Тит Ливий или Корнелий Тацит). Иное дело древний (и средневековый) Восток, где власть очень часто редактировала исторические сочинения и прямо фальсифицировала их для политических целей.
[37] Эту волну переписываний и подделок можно сравнить с ситуацией у ряда народов (например, полинезийских или качинов Бирмы), у которых право на власть и социальное положение определялось древностью родословных. Соответственно появлялось множество фальшивых родословных (см., например: Бутинов, Н. А. Родство и сродство в Меланезии. Пути развития Австралии и Океании. – М.: Наука, 1981; Те Ранги Хироа [П. Бак]. Мореплаватели солнечного восхода. – М.: Гос. изд-во географ. лит-ры, 1959; Leach, E. R. Political Systems of Highland Burma. – Boston: Beacon Press, 1970; см. об этом также: Гринин, Л. Е. Государство и исторический процесс. Эпоха формирования государства. – М.: КомКнига, 2010. – С. 101–102; 164–165).
[38] В настоящей и следующей таблицах представлены данные только о некоторых из упомянутых в тексте лекции авторов, при этом приводится только одно произведение каждого из них.
[39] По мнению историка Ш. Диля, в чем-то небеспристрастному, «по своему умственному развитию и нередко по своему таланту они значительно превосходили современных им западных авторов; некоторые из них могли бы занять почетное место в любой литературе» (Диль 1947: 151).
[40] Конечно, в некотором роде такой симбиоз был и в Западной Европе, но в отношении использования античного наследия Европа на порядок уступала Византии. Недаром в течение XIV–XV вв. складываются и приобретают достаточно устойчивый характер связи византийских эрудитов с деятелями итальянского Возрождения, которые черпали в византийской ученой традиции утерянные или забытые Западом знания об античной, прежде всего греческой, культуре.
[41] См.: Гринин, Л. Е. Теория, методология и философия истории: очерки развития исторической мысли от древности до середины XIX века. Лекция 2. Античность // Философия и общество. – 2010. – № 1. – С. 202.
[42] Богословие составляет половину всего того, что произвела византийская литература (см.: Диль 1947: 151–152).Любопытно также, что от Византии до нашего времени дошло множество биографий духовных лиц, так называемых «житий святых», но ни одного жизнеописания людей светских (см.: Любарский, Я. Н. Византийские историки и писатели. – СПб.: Алетейя, 1999. – С. 68).
[43] Иными словами, тот дуализм в мировоззрении, который формулировался Августином как противоположность между градом земным и градом небесным, в Византии не имел столь сильного звучания. Это вполне объяснимо, так как в Европе дуализм церкви и государства существовал в реальной жизни в течение полутора тысяч лет: сначала выражался в гонениях на церковь, а потом, после падения Западной Римской империи, – в слабости европейских государств, феодальной раздробленности, когда католическая церковь обеспечивала духовно-организационное единство Европы; наконец, в XI в. началась борьба за инвеституру и верховенство между папами и императорами (светской и духовной властью). А потом,
в период Реформации, государство в ряде стран подчинило себе церковь. В Византии, хотя отношения между церковью и государством не всегда были безоблачными, в целом церковь выступала как государственная и потому поддерживала светскую власть, по крайней мере, имелась концепция разделения сфер полномочий светской и духовной властей.
[44] Хроники писались малообразованными монахами и были обращены к непритязательной аудитории; истории создавались хорошо образованными светскими писателями и адресовались не менее образованному читателю; хроники описывали всю историю человечества от сотворения мира, истории – главным образом события, близкие к периоду жизни автора; хроники представляли собой создание византийского времени и были родом средневекового китча, истории, напротив, продолжали линию античного историописания и т. д. (См. подробнее: Долинин, К. А., Любарский, Я. Н. Повествовательные структуры в византийской историографии / Я. Н. Любарский // Византийские историки и писатели. – СПб.: Алетейя, 1999. – С. 355–371.)
[45] См.: Там же.– С. 360.
[46] Цит. по: Шапиро 1993: 53.
[47] Грозный лично отдавал распоряжения об их редактировании. По требованию царя текст Свода был подвергнут существенной корректировке в целях более резкого обличения боярских «смут и мятежей», оправдания царских опал. В «Степенную книгу» была включена вымышленная версия о происхождении московских государей от императора (кесаря) Рима Августа, а также рассказ о передаче знаков царского достоинства Владимиру Мономаху.
[48] Хронографы – исторические компиляции, обычно ведущие начало от сотворения мира, включающие сведения по истории других стран, состояли из кратких летописей с сильной религиозной окраской, включали также отрывки из библейских книг, сочинений античных авторов; изложение велось по годам.
[49] Следующим типом государственности является зрелое государство. Об эволюционной типологии государств и особенностях изменения идеологии на каждом этапе см. подробнее: Гринин, Л. Е. Государство и исторический процесс. От раннего к зрелому государству. – М.: ЛИБРОКОМ, 2010.
[50] В частности, участие персов (ад-Динавери, ат-Табари, Ибн Мискавайха, Хамзы аль-Исфагани и других), как и прочих неарабов, использовавших ранее сложившиеся знания и приемы их передачи, в значительной мере ускорило формирование арабской историографии, сыгравшей большую роль и в культурном развитии вошедших в состав халифата преимущественно неарабских областей (Ланда 2005: 55–57).
[51] Поэтому в теоретических построениях исламских мыслителей не было места для обсуждения проблем происхождения, устройства, форм государства, соотношения государства и права, церкви и государства, права светского и права канонического, ряда других проблем, волновавших умы западноевропейских теоретиков. Место этих проблем заняли вопросы о нравственно-религиозных качествах носителей власти, об их связях с мусульманской общиной или с преемниками Пророка. Все это обусловило и особенности творчества арабских философов, весьма далеких от религиозного скептицизма и вольнодумства (см.: История… 2002: 98–108).
[52] Коллективный город, занимающий промежуточное положение между добродетельным и невежественным городами, Фараби описывает близко к критическому изображению демократии у Платона.
[53] К сожалению, этот труд не имел влияния на развитие европейской науки, да и в самой арабской литературе великий хорезмиец не нашел достойного продолжателя (см.: Историография… 2002: 78).
[54] Ибн Халдун, родившийся в семье эмигрантов из Ал-Андалуса в Тунисе и усвоивший все традиции андалусийской культуры вместе с опытом политической жизни магрибинских государей, у которых он служил, может считаться одновременно человеком западноарабской и общеарабской культуры (Ланда 2005: 93).
[55] В течение жизни трех поколений государство проходит пять этапов: 1) возникновение новой власти взамен прежней; 2) расправа правителя с теми, кто помог ему прийти к власти, сосредоточение власти в одних руках; 3) расцвет государства; утверждение порядка, спокойствия и уверенности; 4) переход к насилию и деспотическим методам для подавления оппозиции; 5) упадок и гибель государства.
[56] Среди которых выделялись Таки-ад-дин ал-Макризи (1364–1442), автор многих трудов по истории и географии Египта и сопредельных стран, и его ученик Абу-л-Махасин ибн Тагриберди (1409–1470), из сохранившихся работ которого чрезвычайно интересны хроники с изложением событий в Египте от арабского завоевания – с 642 по 1469 г.
[57] Государственные интересы, в частности необходимость учета и хранения императорских сокровищ, привели и к появлению нового «музейного» направления в китайской исторической науке: создавались труды, подробно описывающие и систематизирующие тысячи предметов из бронзы и т. п. в императорских хранилищах. См.: Историография… 2002: 193–195.
[58] Вся система экзаменов и духовной жизни толкала к этому.
[59] В рамках этой китайской разновидности палеографии, или эпиграфики, изучались надписи на бронзовых сосудах и каменных стелах, а затем и сами эти предметы – их внешний вид, орнамент, вес, вместимость и т. п. Волна коллекционирования особого размаха достигла при Минах (XIV–XVII вв.), а вместе с ней и торговля реликвиями прошлого. Необходимость правильной оценки предметов, умение отличить оригиналы от подделки (а последние делались мастерски и в большом количестве) породили спрос на соответствующие знания и литературу (Там же: 191).
[60] Одним из ярких примеров является появление своего рода «исторической энциклопедии», которую создал крупный историк рассматриваемого времени Ду Ю (735–812). Его большой труд «Тун дянь» («Всеобщий свод знаний») положил начало новому жанру, который буквально означает «политическая литература». Другим грандиозным по замыслу и объ-ему трудом является произведение государственного деятеля и историка Сыма Гуана (1019–1085). Этот труд получил название «Цзычжи тунцзянь» – «Всеобщее зерцало, помогающее правлению». Огромная, в 294 книги, работа посвящена истории Китая с начала V в. до н. э. и до образования Сунской империи (960 –1279), то есть до второй половины X в. Уже само название говорит о том, что автор хотел не только поведать о фактах прошлого, но и научить своих современников извлекать уроки из этих событий. Работа Сыма Гуана является одним из важных источников для изучения истории Китая (см.: Историография… 2002: 171).
Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 320; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!