РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ. 1992-2004 2 страница

В программной работе «Государство и эволюция» (1995) Е. Т. Гай­дар признавался, что весной 1992 г. реформаторы исходили из того, что «экономически оправданных решений достичь практически едва ли удастся. В долгосрочной перспективе экономически оптимальным может стать то, что сегодня является максимально социально прием­лемым». На том этапе основные революционные изменения должны были произойти в сфере отношений собственности. Поэтому упор де­лался на «создание приватизационных коалиций», позволяющих ини­циировать массовый приватизационный процесс снизу, «интегриро­вать интересы тех социальных групп, которые способны его парали­зовать, если не увидят в нем своего места (трудовые коллективы, руководители предприятий, региональные органы власти)». Под влия­нием «промышленников» в правительственную программу был вве­ден новый, не самый оптимальный, по мнению «реформаторов», ва^; риант приватизации, позволяющий «трудовым коллективам» выку пать по остаточной стоимости 51% акций своих предприятий. На дел это означало закрепление преимуществ для администраций переходя ших в собственность объектов, и не случайно впоследствии окол 70% предприятий были приватизированы именно по данной схеме.

Формирование коалиции (или союза) «либеральных рыночников» и «старой» хозяйственно-управленческой элиты происходило посте­пенно, в течение второй половины 1992 г., и сопровождалось доста­точно острыми противоречиями. В июне возник политический блок

682

«Гражданский союз». В него вошли Демократическая партия России (наиболее массовая в «Демроссии», лидер Н. И. Травкин), Народная партия «Свободная Россия» (лидер вице-президент А. В. Руцкой), Союз промышленников и предпринимателей (лидер А. И. Вольский). Прези­дент и правительство не могли не считаться с блоком: по некоторым оценкам, входившие в него организации могли контролировать до 40% голосов на съездах народных депутатов, имели хорошо отлажен­ные связи с хозяйственными, а также региональными руководителя­ми. Кроме того, «Гражданский союз» поддерживал тесные контакты с Федерацией независимых профсоюзов России, претендуя на выраже­ние интересов самых широких и разнообразных социальных групп. С одной стороны, он заявлял о себе как о центристской организации, чуждой крайностей, а с другой — резко выступал против макроэко­номического курса Гайдара, настаивал на необходимости разработки государственной промышленной политики, которая должна была смяг­чить тяготы кризиса и стимулировать структурную перестройку в про­изводящих отраслях.

Опасаясь открытого социального взрыва, неизбежного при после­довательном проведении гайдаровской политики финансовой стаби­лизации (в этом случае должна была обанкротиться почти половина предприятий — как нерентабельные и малорентабельные), а также испытывая давление стоящих за «Гражданским союзом» сил, Б. Н. Ель­цин внес существенные изменения в правительственный курс. В июне-августе 1992 г. Правительство и Центральный банк приняли меры по дополнительному кредитованию отраслей и регионов (сельского хо­зяйства, угольной и некоторых других; северных районов); отсрочке и частичному погашению за счет госбюджета ранее выданных кредитов; введению новых налоговых и таможенных льгот, кредитованию пред­приятий под чрезвычайно льготный процент. А в сентябре—октябре был произведен взаимозачет долговых платежей предприятий, резко увеличивший их оборотные средства и общий объем предложения денег. Все эти меры в корне противоречили идеологии российских «монета­ристов», но приближалось 1 декабря, когда на VJI съезде народных депутатов предстояло проанализировать работу правительства и рас­смотреть вопрос о продлении дополнительных полномочий президенту. И хотя глава правительства к тому времени уже не раз допускал мало­почтительные выражения в адрес парламента и съезда, полностью их игнорировать тогда Ельцин еще не мог.

Более того, весь ноябрь 1992 г. прошел в интенсивных консульта­циях с «Гражданским союзом», в которых Ельцин заявлял о близости позиций «Союза» и правительства, выражал готовность учесть его мнение при корректировке состава правительства, удалил из своего окружения фигуры, вызывавшие наибольшее раздражение оппози­ции (руководителя «Останкино» Е. В. Яковлева; вице-премьера, мини­стра печати и информации М. Н. Полторанина; Госсекретаря Россий-

683

ской Федерации Г. Э. Бурбулиса, чья должность была вообще ликви­дирована). По поручению Ельцина Гайдар несколько раз встречался с лидерами «промышленников», в результате чего была согласована ком­промиссная экономическая программа, которая впоследствии и была представлена съезду.

Оставляя пока в стороне сложные политические перипетии, пред­шествовавшие и сопутствовавшие работе этого съезда народных депу­татов России, отметим, что он первоначально признал неудовлетвори­тельной работу правительства по реализации экономической рефор­мы. Затем констатировал, что формы и методы ее проведения не соответствуют интересам большинства граждан и привели к отрица­тельным социально-экономическим последствиям. Он отклонил кан­дидатуру Е. Т. Гайдара, предложенного Ельциным на пост премьера, как и его предложения поправок в Конституцию, сохранявших за ним право формировать правительство, издавать акты, имеющие, по сути, законодательный характер.

Однако в результате возникшего политического кризиса съезд по­шел на уступки, вновь оставив за президентом почти все полученные годом ранее «временные» полномочия. Ельцин в свою очередь должен был учитывать мнение депутатов. Проявлением компромисса было то, что для мягкого рейтингового {т.е. не обязывающего прямо) голосо­вания на пост премьера он предложил съезду не одну, а пять канди­датур, четыре из которых представляли директорский корпус. Наи­большую поддержку получил Ю. В. Скоков («за» — 637, «против» — 254, «воздержались» — 25), далее следовал В. С. Черномырдин (621 — 280 - 24) и лишь затем — Е. Т. Гайдар (400 - 492 - 33).

Внешне казалось, что все сложилось в пользу назначения пре­мьер-министром Ю. В. Скокова — директора оборонного предприя­тия, человека из ближнего окружения Б. Н. Ельцина, чьи преданность и высокие деловые качества котировались достаточно высоко (Ель­цин: «Скоков — реальный "теневой" премьер-министр, которого я всегда как бы имел в виду»). Однако президент отказал этому канди­дату, сославшись на то, что его имя связывают с военно-промышлен­ным комплексом. Позже он открыто признавал, что «общая полити­ческая линия Скокова, а тем более в вопросах экономики, сильно отличается от моей, от позиции Гайдара или того же Бурбулиса». Ель­цина как политика не могло не смущать то, что Скоков пользовался авторитетом в среде «старых» хозяйственных и политических управ­ленцев, но главное, имел тесные связи с группами интересов, кото­рые оказались ущемленными в результате «рыночного штурма» 1992 г. и стремились к исправлению «макроэкономических перегибов».

В. С. Черномырдин выглядел более предпочтительно. Он также был прочно связан с прежней экономической элитой, но в то же время сумел перевести газовую отрасль страны на рыночные рельсы и впол­не оценил полученные от этого выгоды. Черномырдин успел порабо-

684

тать в правительстве Гайдара и, как писал Ельцин, «понял логику действий не со стороны, а изнутри». Назначение его премьером по­зволяло президенту снять еще один упрек оппозиции: она обвиняла «молодых реформаторов» в том, что они не знают реальной экономи­ки, промышленности. Сказалось, видимо, и понимание того, что эко­номика страны в значительной степени зависела от топливно-энерге­тического комплекса, и эта ситуация изменится не скоро. Черномыр­дин как представитель «директоров-предпринимателей» был более способен выступить в качестве центра консолидации центристских сил, заинтересованных в стабилизации. В этом плане он оказывался наиболее приемлемой компромиссной фигурой, что и подтвердило съездовское голосование, когда именно его кандидатура была пред­ложена президентом на должность премьера: «за» Черномырдина про­голосовал 721 депутат, «против» — 172.

Полная, по сути, политико-правовая зависимость главы прави­тельства от президента предопределяла его лояльность по отношению к «высшему должностному лицу» государства (он, а не премьер под­бирал и назначал министров; несопоставимыми выглядели их полно­мочия и в нормотворческой сфере). Позднее Ельцин высоко оценил человеческие качества Черномырдина: «Он оказался по-настоящему надежен. Он не подвел ни в одной критической ситуации». В то же время были все основания предполагать, что в центре внимания пре­мьера-газовика окажутся, прежде всего, проблемы выживания и раз­вития близких ему отраслей (газовая, нефтяная, энергетика). Но в правительстве на ключевых должностях остались и активные либера­лы-рыночники «гайдаровского призыва»: пост вице-премьера и ми­нистра финансов занимал Б. Г. Федоров, вице-премьером, ответствен­ным за приватизацию, по-прежнему был А. Б. Чубайс, вице-премье­ром остался и А. Н. Шохин. Такой персональный состав высших исполнительных структур отразил одну из характерных черт новой России — сращивание власти, администрации и бизнеса. Такая «мо­дель» воспроизводилась и на более низких уровнях управления. На этом основании некоторые экономисты и социологи считают, что главными субъектами реформ были номенклатура второго и третьего «эшелонов», а также старое и новое чиновничество.

Статистические показатели итогов 1992 г. не удовлетворяли — хотя и по разным причинам — ни одну из политических сил. На продоволь­ственные товары цены выросли в 26 раз; реальные доходы населения равнялись всего 44% от уровня начала года, доля расходов семьи на питание в среднем превышала 60%. Прямые потери населения по вкла­дам составили около 500 млрд рублей. По производству национально­го дохода страна оказалась отброшенной к показателям 1976 г., а по уровню потребления — к середине 60-х. Вопреки прогнозам, в труд­ную ситуацию попали не только отсталые производства, но и техни­чески современные предприятия. Практически прекратились инвести-

685

ции. Без финансовой поддержки государства ухудшалось положение в сельском хозяйстве. Тяжелый удар был нанесен интеллектуальному потенциалу общества: сокращение ассигнований на науку, высшую школу спровоцировало массовый исход из исследовательских учреж­дений в коммерцию; началась «утечка мозгов» за рубеж; резко сокра­тился приток в науку молодежи. На «голодный паек» были переведе­ны и другие бюджетники: средняя школа, здравоохранение, система социального обеспечения, учреждения культуры. Для государства все эти сферы надолго выпали из числа приоритетных.

«Реформаторам» не удалось решить и главную из поставленных ими же задач — добиться бездефицитного бюджета и сбить инфляцию. После профицита в апреле 1992 г. в мае бюджетный дефицит вырос до 5,2% ВВП; июне — 17; августе — 19,6. Осенью это вновь привело к всплеску инфляции. В сентябре она составила 11,5; октябре — 22,9; ноябре — 26,1; декабре — 25,4%, т.е. уже к октябрю 1992 г. страна вновь оказалась на грани гиперинфляции. В декабре 1991 г. соотноше­ние рубля ц доллара равнялось 1:20, в середине 1992-го предполага­лось удержать его на отметке 1:60, но в декабре за один доллар давали уже 308 рублей (а летом 1993 — более 1 тыс.).

В оценке экономических преобразований 1992 г, общество раско­лолось на две части. Лица, выигравшие от перемен, вслед за реформа­торами давали им сугубо позитивные оценки. В заслугу правительству ставили то, что, в противопоставление предшественникам, оно пере­шло от разговоров к делу и наконец-то «двинуло» экономику в сторо­ну рынка: реформы хотя и получились болезненными, пошли по един­ственно возможному в тех условиях пути. Достижением считалось на­чало массовой приватизации, которая должна была создать рыночную конкурентную среду. К числу наиболее важных, с точки зрения перс­пективы, достижений относили изменение сознания населения: ли­шенные традиционной государственной поддержки люди были вы­нуждены все больше полагаться на собственные силы. А это должно было раскрепостить созидательный, предпринимательский потенци­ал тех, кто более готов утверждать новые формы общественного уст­ройства.

Лица, проигравшие от перемен, оценивали произошедшее совер­шенно иначе. Указывали на непомерно высокую социальную цену, которую платит население за переход к рынку (огромный рост цен и резкое падение уровня жизни, «ограбление» граждан через обесцени­вание многолетних накоплений, нарастание социальных контрастов вследствие резкой имущественной дифференциации). Ставился под сомнение профессионализм команды «реформаторов»: ими были до­пущены существенные просчеты при прогнозировании роста цен и динамики инфляции, пренебрежение к реальной экономике, «жест­кое» (если не жестокое) отношение к бюджетным отраслям и соци­альной сфере. Недовольство вызывала и криминализация обществен-

686

ной, прежде всего экономической, жизни — коррупция чиновниче­ства и рост имущественных преступлений с применением физическо­го насилия.

Упомянутые группы пользовались различными критериями при оценке изменений, произошедших в 1992 г. Сторонники первой груп­пы полагали, что сделано все возможное в тех конкретных историчес­ких условиях. Хозяйственная разруха, принципиальная недееспособ­ность прежней системы управления, отсутствие навыков рыночного поведения привели, согласно этой позиции, к большим «издержкам» при выходе из социализма. Сопротивление «консервативных» сил, «родимые пятна социализма» предопределили болезненное восприя­тие необходимых мер, которые не были осуществлены полностью, что и затянуло процесс в целом.

Основная же масса российского населения исходила из сопостав­ления ранее обешанного и реально полученного в результате начала реформ. На фоне удручающей действительности конца 1992 г. особен­но досадно вспоминались популистские обещания 1990—1991 гг. пе­рейти к рынку быстро и с минимальными потерями. Накануне 1993 г. стало ясно, что утверждения рынка не произошло, страна находится в начале нового «переходного периода», конца которого пока не вид­но, а «потерпеть» придется явно не 6—8 месяцев. И политики, и эко­номисты все чаще использовали термин «обман» при сравнении того, на что ориентировалось население изначально, с тем, что позже пра­вительство ставило себе в заслугу. Недоверие к «реформаторам», ощу­щение осознанного обмана подпитывались отсутствием с их стороны самокритики, а ускоренное перераспределение накопленного ранее богатства усиливало впечатление, что сутью происходящих в стране «реформ» является вульгарное ограбление основной части населения.

Попытка остановить дезинтеграционные процессы. В сфере феде­ративного устройства в 1992 г. новое Российское государство унасле­довало проблемы, возникшие в период противостояния между его и союзными властями в 1990—1991 гг. В это время союзные лидеры при­глашали автономные республики к участию в разработке и прямому подписанию нового Союзного договора. В юридическом плане это фак­тически означало повышение статуса автономных республик до уровня союзных, на практике вело к ослаблению тех союзных республик — прежде всего России и Грузии, в составе которых автономии занима­ли важное место. В РСФСР полагали, что это может привести к разва­лу России. Поэтому, «в пику» союзным, российские лидеры предло­жили своим автономиям любую приемлемую для них степень свободы («суверенитета»), не оговаривая никаких предварительных условий.

Руководство российских автономий, лавируя между союзным и российским центрами власти, стремилось извлечь для себя максималь­ную выгоду. С одной стороны, лидеры крупных автономий участвова­ли в горбачевском «новоогаре веком процессе» наравне с союзными

687

республиками, с другой — принимали декларации о суверенитете, в которых провозглашали создание своей государственности со всеми ее атрибутами, верховенство собственных законов; содержались при­тязания на республиканские имущество и недра. Все это создавало крайне запутанную политико-правовую ситуацию.

Поражение сторонников сохранения СССР в августе 1991 г. и по­беда российских лидеров над своими политическими оппонентами положили начало новому этапу «федеративной» политики России. Необходимо было заново отстраивать становящееся независимым Рос­сийское государство, отказываясь от многих политических, экономи­ческих, идеологических атрибутов прошлого. Предстояло упорядочить и отношения между Центром и субъектами Федерации, выстроив си­стему, учитывающую как общегосударственные интересы, так и национально-региональную специфику. Стала очевидной непродук­тивность используемых в 1990 — середине 1991 г. подходов.

Между тем запущенные в 1990 г. процессы имели мощную инер­цию. Во второй половине 1991-го в ряде бывших автономий избраны президенты, что должно было подчеркнуть их статус как государствен­ных образований. В сентябре независимость провозгласила Чеченская республика. В октябре ВС Татарии принял Постановление «Об акте государственной независимости республики Татарстан», а в декабре его лидеры заявили о готовности республики выступить в качестве соучредителя СНГ'. В сентябре — октябре 199J г. «суверенные респуб­лики» в составе России «прибирали к рукам» находившуюся ранее в распоряжении союзных ведомств собственность. Представители боль­шей части бывших автономий настаивали на подписании Федератив­ного договора, который закрепил бы их односторонне провозглашен­ные привилегии. На деле это вело к конфедерализации России, стави­ло под угрозу территориальную целостность страны.

Стремясь воспрепятствовать центробежным процессам, российские власти осенью 1991 г., в противовес прежней идее Федеративного дого­вора, предложили вариант, в котором на первое место выдвигалось со­здание документа о разграничении полномочий между федеральными и властями субъектов Федерации. Такую позицию активно поддержали российские края и области, которые еще с весны выражали недоволь­ство своим заниженным в сравнении с республиками статусом.

Трудности первого этапа экономических преобразований, начало противостояния исполнительных и законодательных структур России способствовали оживлению этносепаратистских движений в начале 1992 г. Это вынудило центральные власти ускорить подготовку доку­мента, регламентирующего федеративные отношения. Им стал под-писанный31 марта 1992 г. Федеративный договор. В действительности этот термин объединял три документа, начальная часть наименова­ний которых имела одинаковый вид: «Федеративный договор: Дого­вор о разграничении предметов ведения и полномочий между феде-

688

ральными органами государственной власти...», а различия касались окончаний: I) «...и органами власти суверенных республик в составе Российской Федерации», 2) «...органами власти краев, областей, горо­дов Москвы и Санкт-Петербурга Российской Федерации», 3) «...орга­нами автономной власти, автономных округов в составе Российской Федерации». Из текстов следовало, что республики имели более высо­кий статус в сравнении с краями, областями и автономиями. Респуб­лики назывались «суверенными», за ними закреплялась целостность их территорий; достоянием проживающих в них народов объявлялись земля и недра; для них предусматривалась вся полнота государствен­ной власти; они являлись самостоятельными участниками междуна­родных и внешнеэкономических отношений. Юридический статус краев и областей всего этого не предусматривал.

- Документы оказали противоречивое влияние на политическую жизнь страны. С одной стороны, они зафиксировали именно федера­тивный характер устройства государства и тем самым ослабили центро­бежные процессы. С другой — сохранили неравенство статусов респуб­лик и краев (областей) России; создали ситуацию соперничества, от­чуждения одних субъектов Федерации от других. Вскоре после подписания Договора был создан Совет глав республик, призванный вновь подчер­кнуть их отличие от других субъектов Федерации. Да и само понятие «субъект федерации» главы республик не считали возможным исполь­зовать применительно к краям и областям. Из принятых в 21 респуб­лике конституций 19 противоречили российской. «Суверенные» обра­зования добивались больших привилегий в бюджетных отношениях с Центром, в формировании своей правоохранительной системы.

---

Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 341; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!