Тема в когнитивной психологии 45 страница
Логику концептуальной науки можно проиллюстрировать на примере развития естественных наук. Общепризнанно, что материя состоит из элементов, существующих независимо от непосредственного их наблюдения человеком. Однако, то, как эти элементы классифицируются, оказывает огромное влияние на то, как ученые воспринимают физический мир. В одной из классификаций “элементы” мира разделены на категории “земля”, “воздух”, “огонь" и “вода". Когда эта архаичная алхимическая систематика уступила дорогу более критическому взгляду, были "обнаружены" такие элементы, как кислород, углерод, водород, натрий и золото, и тогда стало возможным изучать свойства элементов при их соединении друг с другом. Были открыты сотни различных законов, касающихся свойств соединений из этих элементов. Так как элементы очевидно вступали в соединения упорядоченно, возникла идея, что элементы можно было бы расположить по определенной схеме, которая придала бы смысл разрозненным законам атомарной химии. Русский ученый Дмитрий Менделеев взял набор карточек и написал на них названия и атомные веса всех известных тогда элементов — по одному на
1 Некоторые философы утверждают, что концептуальная наука и когнитивные модели предсказуемы на том основании, что природа структурирована и роль ученого состоит именно в том, чтобы обнаружить “самую глубокую" структуру. Я бы не подписался под таким утверждением. Природа — включая познавательную природу человека — объективно существует. Концептуальная наука строится человеком и для человека. Построенные учеными понятия и модели — суть метафоры, отражающие “реальную" природу вселенной и являющиеся исключительно человеческими творениями. Они есть продукт мысли, который может отражать реальность.
|
|
230
каждой. Располагая эти карточки так и сяк снова и снова, он наконец получил осмысленную схему, известную сегодня как периодическая таблица элементов.
То, что он сделал — это подходящий пример того, как естественная, природная информация структурируется мыслью человека, так что она одновременно точно изображает природу и поддается пониманию. Важно, однако, помнить, что периодическое расположение элементов имело много интерпретаций. Интерпретация Менделеева была не единственной из возможных; возможно, она не была даже лучшей; в ней даже могло не быть естественного расположения элементов, но предложенный Менделеевым вариант помог понять часть физического мира и был очевидно совместим с “реальной” природой.
Концептуальная когнитивная психология имеет много общего с задачей, которую решал Менделеев. “Сырому" наблюдению за тем, как приобретаются, хранятся и используются знания, не хватает формальной структуры. Когнитивные науки, так же как и естественные, нуждаются в схемах, которые были бы интеллектуально совместимы и научно достоверны одновременно.
|
|
Когнитивные модели
Как мы уже говорили, концептуальные науки, включая когнитивную психологию, имеют метафорический характер. Модели явлений природы, в частности, когнитивные модели,— это служебные абстрактные идеи, полученные из умозаключений, основанных на наблюдениях. Строение элементов может быть представлено в виде периодической таблицы, как это сделал Менделеев, но важно не забывать, что эта классификационная схема является метафорой. И утверждение, что концептуальная наука является метафорической, нисколько не уменьшает ее полезность. Действительно, одна из задач построения моделей — это лучше постичь наблюдаемое. А концептуальная наука нужна для другого: она задает исследователю некую схему, в рамках которой можно испытывать конкретные гипотезы и которая позволяет ему предсказывать события на основе этой модели. Периодическая таб-
лица очень изящно удовлетворяла обеим этим задачам. Исходя из расположения элементов в ней, ученые могли точно предсказывать химические законы соединения и замещения, вместо того, чтобы проводить бесконечные и беспорядочные эксперименты с химическими реакциями. Более того, стало возможным предсказывать еще не открытые элементы и их свойства при полном отсутствии физических доказательств их существования. И если вы занимаетесь когнитивными моделями, не забывайте аналогию с моделью Менделеева, поскольку когнитивные модели, как и модели в естественных науках, основаны на логике умозаключений и полезны для понимания когнитивной психологии.
|
|
Короче говоря, модели основываются на выводах, сделанных из наблюдений. Их задача — обеспечить умопостигаемую репрезентацию характера наблюдаемого и помочь сделать предсказания при развитии гипотез. Теперь рассмотрим несколько моделей, используемых в когнитивной психологии.
Начнем обсуждение когнитивных моделей с довольно грубой версии, делившей все когнитивные процессы на три части: обнаружение стимулов, хранение и преобразование стимулов и выработку ответных реакций:
Эта суховатая модель, близкая упоминавшейся ранее S—R модели, часто использовалась в том или ином виде в прежних представлениях о психических процессах. И хотя она отражает основные этапы развития когнитивной психологии, но в ней так мало подробностей, что она едва ли способна обогатить наше “понимание” когнитивных процессов. Она также не способна породить какие-либо новые гипотезы или предсказывать поведение. Эта примитивная модель аналогична древним представлениям о вселенной как состоящей из земли, воды, огня и воздуха. Подобная система действительно представляет один из возможных взглядов на когнитивные явления, но она неверно передает их сложность.
|
|
Одна из первых и наиболее часто упоминаемых когнитивных моделей касает-
231
ся памяти. В 1890 году Джеймс расширил понятие памяти, разделив ее на “первичную" и “вторичную" память. Он предполагал, что первичная память имеет дело с происшедшими событиями, а вторичная память — с постоянными, “неразрушимыми” следами опыта.
Позднее, в 1965 году Во и Норман предложили новую версию этой же модели и оказалось, что она во многом приемлема. Она понятна, она может служить источником гипотез и предсказаний,— но она также слишком упрощена. Можно ли с ее помощью описать все процессы человеческой памяти? Едва ли; и развитие более сложных моделей было неизбежно. <...> В нее была добавлена новая система хранения и несколько новых путей информации. Но даже эта модель является неполной и требует расширения.
За последнее десятилетие построение когнитивных моделей стало излюбленным времяпрепровождением психологов, и не-
которые из их творений поистине великолепны. Обычно проблема излишне простых моделей решается добавлением еще одного "блока", еще одного информационного пути, еще одной системы хранения, еще одного элемента, который стоит проверить и проанализировать. Подобные творческие усилия выглядят вполне оправданными в свете того, что мы сейчас знаем о богатстве когнитивной системы человека.
Теперь вы можете сделать вывод, что изобретение моделей в когнитивной психологии вышло из-под контроля подобно ученику волшебника. Это не совсем верно, ибо это настолько обширная задача — т.е. анализ того, как информация обнаруживается, представляется, преобразуется в знания, и как эти знания используются,— что как бы мы ни ограничивали наши концептуальные метафоры упрощенными моделями, нам все равно не удастся исчерпывающим образом разъяснить всю сложную сферу когнитивной психологии <...>.
232
Э.Дюркгейм
[СОЦИАЛЬНАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ ПСИХИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА]1
Вместе с обществами видоизменяются и индивиды вследствие изменений, происходящих в числе социальных единиц и в их отношениях.
Во-первых, они все более освобождаются от гнета организма. Животное находится почти исключительно в зависимости от физической среды; его биологическое строение предопределяет его существование. Человек, наоборот, зависит от социальных причин. Конечно, животные также образуют общества; но, так как они весьма малы, то коллективная жизнь в них очень проста; она в то же время и неподвижна, так как равновесие таких малых обществ непременно устойчиво. По двум этим причинам она легко закрепляется в организме; она не только имеет в нем свои корни, но целиком воплощается в нем, так что теряет свои собственные черты. Она функционирует благодаря системе инстинктов, рефлексов, не отличающихся, по существу, от тех, которые обеспечивают функционирование органической жизни. Они содержат, правда, ту особенность, что приспособляют индивида к социальной среде, а не к физической; их причины — явления совместной жизни. Однако они по своей природе те же, что в известных случаях без предварительного воспитания вызывают движения, необходимые для полета и ходьбы. Совсем иное видим мы у человека, потому что образуе-
мые им общества обширнее; даже самые малые из известных человеческих обществ превосходят по величине большинство обществ животных. Будучи более сложными, они также более изменчивы, и благодаря обеим этим причинам социальная жизнь в человечестве не закрепляется в биологической форме. Даже там, где она наиболее проста, она сохраняет свою специфичность. Постоянно существуют верования и обычаи, которые являются общими для людей, не будучи начертанными в их тканях. Но эта черта проявляется резче по мере приращения социального вещества и плотности. Чем больше ассоциировавшихся лиц и чем сильнее они воздействуют друг на друга, тем более также продукт этих воздействий выходит из пределов организма. Человек, таким образом, оказывается во власти причин sui generis, относительная доля которых в устройстве человеческой природы становится все значительней.
Более того, влияние этого фактора увеличивается не только относительно, но и абсолютно. Та же причина, которая увеличивает значение коллективной среды, влияет на органическую среду так, что делает ее более доступной действию социальных причин и подчиняет ее им. Так как больше индивидов живут вместе, то общая жизнь богаче и разнообразнее; но, чтобы это разнообразие было возможно, необходима меньшая определенность органического типа, с тем чтобы он был в состоянии разветвляться. Мы видели, в самом деле, что стремления и способности, передаваемые по наследству, становятся все более общими и неопределенными, и следовательно, не подверженными принятию формы инстинктов. Таким образом, происходит явление, как раз обратное тому, которое наблюдается в начале эволюции. У животных организм ассимилирует социальные факты и, лишая их особой природы, превращает в факты биологические. Социальная жизнь материа-лизируется. В человечестве, наоборот (особенно в высших обществах), социальные причины замещают органические. Организм спиритуализируется.
Вследствие этого изменения формы зависимости индивид преобразуется. Так как
социологии. М.: Наука, 1991. С. 322—327.
233
та деятельность, которая перевозбуждает специфическое действие социальных причин, не может закрепиться в организме, то к телесной жизни присоединяется новая жизнь, также sui generis. Черты, отличающие эту более сложную, более свободную, более независимую от поддерживающих ее органов жизнь, проявляются все резче по мере того, как она прогрессирует и укрепляется. По этому описанию можно узнать существенные черты психической жизни. Без сомнения, было бы преувеличением утверждать, что психическая жизнь начинается только вместе с обществами, но верно и то, что она становится значительной только тогда, когда общества развиваются. Вот почему, как это часто замечали, прогресс сознания находится в обратном отношении к прогрессу инстинкта. Что бы об этом ни говорили, не первое разлагает последний; инстинкт, продукт накопленных в течение поколений опытов, обладает слишком большою силою сопротивления, чтобы перестать существовать только потому, что он становится сознательным. Истина в том, что сознание захватывает лишь те области, которые покинул инстинкт, или те, где он не может установиться. Не оно заставляет отступать его; оно только заполняет оставленное им свободное пространство. С другой стороны, если он регрессирует, вместо того чтобы увеличиваться с увеличением общей жизни, то причина этого лежит в большей важности социального фактора. Таким образом, важное различие между человеком и животным, а именно большее развитие психической деятельности, сводится к его большей социальности. Чтобы понять, почему психические функции с первых шагов человека были подняты на неизвестную животным степень совершенства, надо было бы сперва узнать, каким образом случилось, что люди, вместо того чтобы жить одиноко или небольшими группами, стали образовывать более обширные общества. Если, повторяя классическое определение, человек — разумное животное, то потому, что он общественное животное или, по крайней мере, бесконечно более общественное, чем другие животные1.
Но это не все. Пока общества не достигают определенных размеров и определен-
ной степени концентрации, единственная истинно развитая психическая жизнь — это та, которая присуща всем членам группы, которая у всех одинакова. По мере того как общества становятся обширнее и особенно плотнее, возникает психическая жизнь нового рода. Индивидуальные различия, сначала затерянные и слившиеся в массе социальных сходств, выделяются из нее, становятся рельефнее. Масса явлений, остававшихся вне сознаний, так как они не затрагивали коллективного существа, становятся объектами представлений. В то время как прежде индивиды действовали только увлекаемые друг другом, кроме случаев, когда их поведение вызывалось физическими потребностями, теперь всякий из них становится источником самопроизвольной деятельности. Образуются отдельные личности, которые начинают сознавать себя, и однако, это приращение индивидуальной психической жизни не ослабляет социальную, а только преобразует ее. Она становится свободнее, обширнее, и так как в конце концов она не имеет другого субстрата, кроме индивидуальных сознаний, то последние в силу этого увеличиваются, становятся более сложными и гибкими.
Таким образом, та же причина, которая вызвала различия, отделяющие человека от животных, принудила его возвыситься над самим собой. Все увеличивающееся расстояние между дикарем и цивилизованным человеком не имеет другого источника. Если из первоначального смутного мира чувств выделилась мало-помалу способность порождать идеи; если человек научился образовывать понятия и формулировать законы; если его ум охватывает все увеличивающиеся объемы пространства и времени;если, не ограничиваясь сохранением прошлого, он все больше посягает на будущее; если его эмоции и стремления, сначала простые и малочисленные, так умножились и разветвились, то все это потому, что социальная среда непрерывно изменялась. Действительно, эти изменения — если только они не возникли из ничего — могли иметь причинами только соответствующие изменения окружающей среды. Но человек зависит только от троякого
234
рода среды: от организма, внешнего мира, общества. Если игнорировать случайные изменения, происходящие от наследственных комбинаций, а их роль в прогрессе человечества, конечно, не очень значительна, то организм не изменяется самопроизвольно; необходимо, чтобы он был к этому принужден какой-нибудь внешней причиной. Что касается физического мира, то с начала истории он остается приблизительно тем же, если только не принимать в расчет изменений социального происхождения1. Следовательно, остается только общество, которое достаточно изменилось, чтобы этим можно было объяснить параллельные изменения природы индивида.
Итак, теперь нет ничего безрассудного в утверждении, что, какие бы успехи ни сделала психофизиология, она всегда сможет представлять собой только часть психологии, так как большая часть психических явлений не происходит от органических причин. Это поняли философы-спиритуалисты, и великая услуга, оказанная ими науке, состоит в борьбе со всеми доктринами, сводящими психическую жизнь к некоему расцвету физической жизни. Они весьма справедливо думали, что первая в своих высших проявлениях слишком свободна и сложна, чтобы быть только продолжением последней. Только из того, что она отчасти независима от организма, не следует вовсе, что она не зависит ни от какой материальной причины и что ее должно поместить вне природы. Все те факты, объяснения которых нельзя найти в строении тканей, происходят от свойств социальной среды; по крайней мере, это гипотеза, имеющая на основании предыдущего весьма большое правдоподобие. Но социальное царство не менее естественно, чем органическое. Следовательно, из того, что есть обширная область сознания, генезис которой не объясним одной только психофизиологией, не надо заключать, что оно образовалось само по себе и что оно не подвластно никакому научному исследованию, но только, что оно относится к другой положительной науке,
которую можно было бы назвать социопсихологией. Составляющие ее содержание явления действительно смешанной природы; они имеют те же существенные черты, что и другие психические факты, но происходят от социальных причин.
Не следует, стало быть, подобно Спенсеру, представлять социальную жизнь как простую равнодействующую индивидуальных существ; наоборот, скорее последние вытекают из первой. Социальные факты не представляют собой простого продолжения психических фактов; последние главным образом не что иное, как продолжение первых внутри сознаний. Это положение весьма важно, так как противоположная точка зрения постоянно подвергает социолога риску принять причину за следствие, и наоборот. Например, если (как это часто случается) в организации семьи видят логически необходимое выражение человеческих чувств, внутренне присущих всякому сознанию, то опрокидывают реальный порядок фактов; как раз наоборот: социальная организация отношений родства вызвала чувства родителей и детей. Они были бы совсем иные, если бы социальная структура была иной, и доказательством этого служит то, что действительно отцовское чувство неизвестно во многих обществах2. Можно было бы привести много других примеров подобной же ошибки3. Бесспорна та истина, что нет ничего в социальной жизни, чего не было бы в индивидуальных сознаниях; но почти все, что в них находится, взято ими у общества. Большая часть наших состояний сознания не появилась бы у изолированных существ и проявилась бы совсем иначе у существ, сгруппированных иным образом. Значит, они вытекают не из психологической природы человека вообще, но из способа, каким ассоциировавшиеся люди воздействуют друг на друга, сообразно их количеству и степени сближения. Так как они продукты групповой жизни, то только природа группы может объяс-
1 Изменения почвы, течения вод под влиянием земледельцев, инженеров и т. д.
2 Это имеет место в обществах, где господствует материнская семья.
3 Приведем только один пример — религию, которую объясняли из индивидуальных эмоций,
между тем как эти эмоции только продолжение у индивида социальных состояний, порождающих
религии. Мы затронули этот вопрос в статье “Etudes de science social” (Revue philosophique, juin
1886).
235
нить их. Само собою разумеется, что они не были бы возможны, если бы индивидуальные строения не были годны для этого; но последние — только отдаленные условия их, а не определяющие причины. Спенсер сравнивает в одном месте1 работу социолога с вычислением математика, который из формы известного числа ядер
выводит способ, каким они должны комбинироваться, чтобы удерживаться в равновесии. Сравнение это неточно и непри-ложимо к социальным фактам. Здесь скорее форма целого определяет форму частей. Общество не находит в сознаниях вполне готовыми основания, на которых оно покоится; оно само создает их себе2.
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 193; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!