Морская водоросль и часы с кукушкой 3 страница
Маленькая Бетти Трим, дочка фермера, чувствовала на себе эту мощь солнца, лежа на дорожке и обсыпая себя сверху камешками, — так она играла в град. А потом, юрко, что птичка, она порхнула на лужайку и принялась собирать маргаритки.
Апрель выдался облачным и душным, с густыми туманами и редким, мягким дождиком, который напомнил мистеру Эрли, энморскому пастору, нежные слезы Господа, проливавшиеся на неблагодарную и никчемную землю. Но май словно бы обещал нечто получше, нежели просто облака да туман, ибо солнце победоносным завоевателем явилось на утреннем небе.
В самую рань, еще до того, как запели жаворонки, самый первый зеленый каштановый листик внезапно проклюнулся из своей большой, липкой почки и, вяло повисев какое-то время, вскоре явил миру всю красоту новорожденного, зеленого листа.
Всякому известно, что такая простая вещь, как зеленый лист, уже рождается, наделенная даром речи, — и, едва обретя форму, лист испустил вопль счастья в таком роде:
— О Боже, разве не исполнен радости и благодати мир, в коем я пробудился? Куда ни глянь, зеленые поля и приятные создания. В вышине сияет восхитительное солнце, осыпая нас пригоршнями своего тепла. Под деревом прекрасный ребенок играет с маргаритками, танцует и кувыркается самым прелестным образом. Радостные звуки и славные виды окрест. Голубица воркует на дубе, девичий смех доносится из деревни, у девушки свидание с возлюбленным в полях. Одинокая цапля кружит над колокольней. Овечий бубенчик звенит с холмов, и звон его приобрел более мелодичное звучание в сравнении со звоном бубенца зимой потому, что бубенец прогрет солнцем. Из-за холмов доносится мерный плеск волн летнего моря. Мягкие ветерки напоены самыми сладостными ароматами, и живые изгороди покрылись майскими цветами. Какой же, должно быть, добрый и любящий у нас Бог! Ведь я пробудился в раю. Я вижу работающих в поле мужчин, поднимающийся из труб дровяной дым, говорящий о том, что идет приготовление чудесной пищи. Старые женщины вышли в сад подышать сладким воздухом и получить лобзание солнца. Все вокруг — счастье и изобилие. Дрозд поет, все дышит прелестью. Что может быть ярче и прелестней того ощущения счастья, которым одарен этот сад? Там, где в воздухе стоит аромат жимолости, все должно быть хорошо. Ничто не может помешать моему существованию в этой вечности, исполненной веселия, где все вокруг меня — приятство и радость. Кто, как не преславный Господь веселия, мог создать столько блаженства? И кто мы, каждый лист, как не счастливые дети Его? Каждое прелестное создание здесь принадлежит Его Священному Древу, принадлежит Богу. Мы все — часть той же славы. Как же рад я тому, что могу видеть радость такой доброй компании сынов и дочерей Бога!.
|
|
|
Краткое удовольствие зеленого листа в его размышлениях было грубо прервано скрежещущим смешком где-то поблизости.
|
|
|
Зеленый лист немного повернулся под порывом свежего ветерка и обнаружил позади себя, на дубовой ветви, тощий, бурый, потрепанный лист.
— Увы! — вскричал зеленый лист. — Возможно ли, чтобы посреди этого богоподобного великолепия обретался несчастный, скорбный труп, все еще льнущий к своей матери? Его жизнь, верно, продлил какой-нибудь несчастливый случай, какие выпадают хоть однажды даже в стране совершенной красоты. Этот бедный лист выказывает своим пребыванием здесь извращенный ум, цепляющийся за жизнь даже после того, когда все утехи миновали, упорствующий из пустой привычки, без какой-либо цели или радости. Дернись же посильнее, освободи себя, молю тебя, друг мой, ибо ты принадлежишь праху и персти земной, с которой ты должен был соединиться еще полгода назад.
— Повремените-ка немного, господин Зеленый Лист! — проскрежетал мертвец. — Ибо покуда у меня есть силы держаться за дерево, мое право на жизнь остается таким же, как и ваше. Можете быть уверены, что я подобно вам полностью осознаю все, что происходит вокруг, и, услыхав, как вы восхваляете все окрест, я просто не смог удержаться от смеха, поскольку знаю, что вы — новое, неразумное существо, тогда как я жил дольше и постиг многое.
|
|
|
— Ах, сэр! — воскликнул зеленый лист. — Ваши слова тревожат меня, и я боюсь, что вы впали в слабоумие, раз изрекаете такие странные вещи. Ибо даже если в таком возрасте сохранили вы разумение, это изумительное майское солнце, согревающее меня, согревает, верно, и вас, и все счастье этого славного мира, который вы можете покинуть в любой миг, одаряет вас, должно быть, теми же радостными ощущениями, что и меня. И если зрение ваше притуплено годами, а слух — зимними туманами, так что вы не способны радоваться видам и звукам окрест, все же выдавались, верно, дни прошлой весной и летом, когда вы были молоды и счастливы.
— Если и был, то я этого не помню, — отозвался увядший дубовый лист. — Зато я был свидетелем стольким грустным и жестоким событиям, что, не страшись я падения, я бы множество раз возжелал смерти.
— Увы, бедный, выживший из ума старикан, — сказал зеленый лист, — насколько не подходят этому майскому дню ваши слова. Это совершенно невозможная вещь, чтобы нечто ужасное или злое властвовало среди такого благолепия. Скажите, несчастный, что такое в этом славном мире могло с вами приключиться? Скорбь здесь исключена, и также исключены злодеяние, ненависть и алчность. Пригожая весна продлится долго, а потом наступит лето, которое благословит нас своим жаром, и даже потом, когда жара пройдет, выдастся для листьев еще много счастливых дней, пока не наступит осень. Но чего же нам бояться тогда? ибо наша мать, наше дерево, втянет в себя весь цвет нашей кровожизни, который делает нас такими пригожими, а мы сами, приуготовленные к смерти, обнаружим, что держимся за жизнь уже не настолько крепко, чтобы однажды, в сладком сне, даже не зная, что умираем, мягко опуститься на землю, и лишь резвое дитя, быть может, поймает нас на лету. Где, спрашиваю вас, скорбь в таком конце? Ибо, когда придет осень нашей жизни, сердца наши, полные добрых, зрелых отрад, сослужат свою цель, поэтому для нас настанет время, просуществовавши отмеренный нам круг бытия, увянуть и исчезнуть. Желудевой плюске не удержать воды больше, чем она может удержать, так и листу не выдержать более одного счастливого времени года; ибо после этого, даже если я задержусь на этом свете, радости начнут повторяться, и они уже будут лишены вкуса тех первых, истинных. Весне, лету и осени можно порадоваться лишь раз, и счастье того, кто возжелал продлить его сверх установленного Творцом срока, будет обращено в полынь. И да прейдут наши дни счастливо.
|
|
|
— Не так счастливо, как вам хочется думать, мой юный друг, — сказал мертвый лист, — и если бы вам было известно об этой земле и делах тварей и существ, живущих на ней, столько, сколько известно мне, вы бы захотели, чтобы какое-нибудь дитя вроде того, что играет внизу, вырвало вашу мать из земли, когда она была еще тонким побегом в дюйм длиной.
— Вы говорите вздор! — вспылил зеленый лист, — Ваши годы определенно не сделали вас мудрее. Прожив всю зиму, среди сырости и холода, вы, верно, подхватили подагру или что похуже, и мой самый лучший совет — позвольте первому же порыву ветра сорвать вас с дерева.
— Хоть мне и довелось увидеть столько неприятностей, — ответил дубовый лист, — и хоть я чувствую себя поблекшим и сухим, ничто из того, что я видел или чувствовал, не сделало меня настолько храбрым, чтобы захотеть смерти; самая великая скорбь, самые жесточайшие мучения предпочтительнее смерти; мы терпим над собой насмешки всех вещей, кроме смерти, которая есть единственная правда, и поскольку нет ничего ужаснее этой правды, ее следует избегать всеми силами.
— Но как может быть конец плохим, когда настает срок? — спросил зеленый лист чуточку нетерпеливо. — Ни один лист не пожелает для себя времени больше того, что ему отмерено; и разве земное счастье не заставляет встретить смерть с радостью?
— С радостью! — гневно повторил увядший лист. — Экое красивое словцо! Что может быть мучительнее вложенной в нас идеи счастья и неспособности эту идею осуществить?
— Но разве мои чувства сейчас не исполнены счастья и радости? — спросил зеленый лист. — Я пробудился посреди величайшей красоты, и пускай я знаю, что мгновения проходят, нет вокруг ничего, что не наполняло бы меня чувством величайшего наслаждения. Взгляните, вот дитя внизу, юное животное, полное первозданной радости. Смотрите, как она катается по зеленой травке, как вытягивает голые ручонки.
— Да, я вижу ее, — сказал увядший лист, — и я вижу в траве нечто еще более привлекательное. Гадюка! Смотрите, как красиво она свернулась, как блестит ее новая кожа. Видите, она развернулась и ползет к ребенку, который потревожил ее тихий сон. Девочка смеется, завидев змею. Она протягивает руку, чтобы поймать ее. Глядите! та ужалила ее в руку, прямо над локтем, где залегает синяя вена. Смотрите, ее зубы впились в нее. Девочка в ужасе вскидывает руку, змея разжимает кольца, падает и скрывается в траве. Глядите, как стонет девочка, как корчится от боли. Ее белая ручка опухает и чернеет. Со щек ее уходит румянец, она бледнеет, как труп. Она лишается чувств, пытается ползти, с трудом дышит. Яд растлевает ее юную кровь. Ее не найдут в течение часа, к тому времени все тело ее почернеет, и она умрет. Через три дня ее опустят в могилу.
— Ее семья будет скорбеть о ней, и скорбь сама по себе — вещь прекрасная, — мягко сказал зеленый лист. — Взгляните, приковылял ее дедушка, он ищет ее, он видит, что произошло, и приводит мать, которая берет ее на руки. А вот, — прошептал зеленый лист, — старик пришел оплакать свою внучку, вот он снова подходит к дереву.
— Однако он не выглядит опечаленным, — заметил дубовый лист, внимательно разглядывая старика.
— Он, возможно, улыбается, зная, что она на небесах, — произнес зеленый лист, — которые он надеется с ней разделить.
— Нет, — сказал другой, — как раз с тем, чтобы разделить, старый Трим никогда не мог смириться, ибо вместо того, чтобы забрать себе всю кастрюлю каши, он должен был делить ее с Бетти. Глядите, как старикан подмигивает да потирает руки. Он радуется тому, что теперь, когда Бетти больше нет, ему достанется вся каша.
— Вполне безобидное желание, — сказал зеленый лист. — И почему бы старику не получить кусок побольше? На вид он здоров и бодр, и если бы его хорошо кормили, он был бы таким же веселым, как та маленькая девочка в этом полном радостей мире.
— Только каши он не получит, — усмехнулся дубовый лист. — Гляньте, он весь затрясся, его вдруг объял страх при мысли о гадюке. Его страх пробудил других, и теперь он видит вокруг смерть. Он скулит от страха. Хоть он и стар, ему кажется, что он не прожил и того времени, чтобы прочитать «Отче наш», его жизнь уже позади, унеслась, точно соломинка в потоке, а к страху смерти прибавляется другой — он думает, что у него отнимут пищу, и он больше уже не сможет лопать. Недавно он дошел до того, что стал запихивать кашу пригоршнями к себе в пасть из страха, что смерть застанет его прямо за трапезой. А вчера его нашли в хлеву — он лакал сливки, как собака, и дочь отходила его палкой от метлы…
Листья замолчали. День медленно уходил; группы деревенских сплетников, некоторые равнодушные, некоторые удрученные, некоторые лишь заинтересованные, стояли там и сям, обмениваясь рассказами о смерти детей.
— Взгляните, — сказал зеленый лист, когда настал вечер, — что это за темные тучи и почему они наступают с моря так быстро?
— Скоро будет буря, — ответил другой.
Зеленый лист задрожал.
— И ветер будет сильным? — спросил он.
— Да, — ответил увядший лист, — но я, продержавшийся всю зиму, не боюсь его. Пока еще не в моих намерениях быть сорванным и кануть в вечность.
— А что же, — прохныкал зеленый лист, — делать мне, такому молодому?
— Надейтесь на себя и держитесь крепче, — ответил сухой лист со смешком, прячась за ветку.
Не успели прозвучать эти слова, как удивительно быстро потемнело, и хоть на дворе был майский день, налетела буря и с яростью набросилась на оба дерева.
В ту ночь, когда маленькую Бетти Трим положили в гроб, зеленый лист, изодранный и побитый, сорвало с дерева, тогда как дубовый лист перенес бурю и сумел еще какое-то время продержаться.
Морская водоросль и часы с кукушкой
В целом мире никто не думал так много о свадьбах, как мисс Эстер Гиббс. Она жила в маленьком домике в Мэддере, содержа его в такой чистоте и опрятности, что всякая вещь была всегда на своем месте, и нигде нельзя было найти ни единого пятнышка этой ужасной пыли.
Уже в детстве у Эстер Гиббс обнаружился весьма причудливый склад ума. Этот ум, помещавшийся где-то под темными ее волосами — каждый локон которых был уложен, как надо, — всегда следовал самыми странными изгибами за всеми тайнами марьяжа.
Однако вскоре Эстер обнаружила — даром что она продолжала свои смелые естественнонаучные наблюдения и подмечала поведение мужчин, зверей и птиц, — что ничего особенно странного или чудного не происходит. Ей бы хотелось, чтобы в мире происходили куда более странные бракосочетания, чем те, которые она видела или о которых слышала в Мэддере. Ей нужно было нечто большее, чем обыкновенная мэддерская жизнь, — какие-то события вроде того, о каком ей довелось когда-то прочесть в книге басен, когда мышь пожелала сочетаться законным браком с львицей, которая, желая свидеться до свадьбы со своим маленьким возлюбленным, случайно раздавила его лапой.
Деревня Мэддер, где Эстер жила с самого детства, лежала где-то в миле от моря. Родители Эстер, люди работящие и заботливые, у которых она была единственным ребенком, обожали ее, и когда настал их срок умирать — как настает он для всех, — они оставили Эстер свой собственный маленький домик и небольшую сумму денег, посредством чего она приобрела ренту и зажила без забот.
В детстве, хоть родители очень ее любили, Эстер не уставала неприятно удивлять их и даже поражать. Ибо иногда она, будучи еще совсем маленькой, уходила прочь от дома, забредая даже на дальнюю дикую вересковую пустошь, где ее и находили — ибо Эстер часто видели идущей в том направлении — безутешные родители.
Не сумев ее найти с первого раза, они просили соседей помочь им в поисках и поведывали им в слезах, что, выходя из двери и аккуратно закрывая ее за собой, Эстер говорила только, что приглашена на свадьбу. Часто поиски их затягивались на весь долгий летний день, до самой темноты, и под конец ее обнаруживали в самой удаленной части вересковой пустоши, в желтом ракитнике, где она, сидя на корточках, пыталась привить гадюке надлежащую страсть к маленькой голубой бабочке, поднося ее к змее, чтобы та поскорее влюбилась.
Но хоть Эстер и желала, чтобы совершилось как можно больше необычных браков, сама она, будучи пяти лет от роду, решила, что останется девственной после того, как однажды заглянула на скотный двор узнать, что там происходит, И однажды утром, когда майские цветы покрыли изгороди, и ей исполнилось шестнадцать, она весьма решительно оповестила родителей, что брак — не для нее.
— Все должны вступать в брак и все могут вступать в брак, — воскликнула Эстер, — только не я. Старуха Бесс, похожая на кадку, может выйти замуж за дурачка Тома, высокого и тощего, как жердь. Мистер Такер (пастор) может взять в жены жестянку с табаком, которую он держит под каминной полкой, но подобные вещи не для меня; я просто любопытствующий свидетель.
Мистер Гиббс громко расхохотался этим словам, однако мать Эстер, которая в молодости больше думала о собственном замужестве, чем о чужих свадьбах, легонько вздохнула и взглянула на дочь с состраданием, словно опасаясь, что ту обуревают чувства, не совсем подходящие для молодой женщины ее нежного возраста.
Однако вскоре бедной матери пришлось услышать от Эстер замечания еще более ужасные, чем простое заявление о том, что она никогда не выйдет замуж. Одним славным июньским деньком, когда даже бедная тощая корова чувствовала солнечное тепло всей своей шкурой, по дороге в церковь Эстер неожиданно воскликнула:
— Милая мама, все браки между мужчинами и женщинами невероятно глупы. Нет ничего увлекательного в том, чтобы вступить в брак с чем-то, что похоже на тебя самого. Естественная разница между мужчиной и женщиной — скучная материя и не заслуживает серьезного внимания. Я наблюдала за разными существами, и все, чем они занимаются во время спаривания, настолько просто и легко, что напрочь лишено всякой способности удивлять. Весь роман, начиная с ухаживания и кончая объятьями, совершенно банален. Мои ручные кролики, твари крайне глупые, в самом раннем возрасте открыли для себя это дело и нашли его чрезвычайно скучным. Им бы в голову не пришло ничего такого, если бы они не были заперты в темной тесной клетке так близко друг к другу. Никакого настоящего удовольствия или наслаждения невозможно получить от совместных действий, которые настолько просты. Человеческие существа изо всех сил пытались украсить препятствиями путь к этому чересчур легкому развлечению, чтобы возбудить к нему хотя бы какой-то интерес. Но эти препятствия — страх, скромность и тому подобное — всего лишь произвольные помехи, которыми пользуются старики и родители, боясь, что иначе вокруг вскорости будут кишеть нежеланные дети.
— За нами идет пастор, — в ужасе прошептала миссис Гиббс.
Но Эстер только повысила голос.
— То, что Адам и Ева состояли в таком близком родстве и были настолько похожи друг на друга — а она еще к тому же плоть от его плоти, — и явилось причиной всех неприятностей. Как можно ожидать процветания семьи, если два старших сына женаты на собственных сестрах? И сейчас во всех городах и деревнях молодые мужчины и женщины настолько схожи в своих желаниях, точно все они вышли из одной утробы. Можно с легкостью выйти замуж как за самого себя, так и за мистера Такера.
— Пастор никогда не простит тебе того, что ты назвала его имя, — произнесла миссис Гиббс.
— Возможно, есть некий смысл в том, — сказала Эстер после паузы, когда они дошли до церковных ступеней, — чтобы какая-нибудь аристократка из местных вышла замуж за пигмея, который из окна гостиной метал бы отравленные стрелы в своих собственных детей. Или же я с удовольствием присутствовала бы на бракосочетании мисс Агнес Петтифер с боровом мистера Толда.
— Ш — ш! ш — ш! Эстер! — прошептала миссис Гиббс. — Мисс Петтифер как раз прошла мимо нас, когда ты ее упомянула.
— Но здесь, опять же, — продолжала Эстер, не обращая совершенно никакого внимания на материнские предосторожности, — разница между молодоженами была бы совсем небольшой, ибо у борова с его клыками и у мисс Петтифер со ее зубами одинаковые вкусы, так что в их браке не будет ничего необычного. Девизом этого свадебного дня станет: «Зверь к зверю».
— Нет-нет, — продолжала Эстер, когда они выходили из церкви, — мы должны пойти немного дальше, чем мисс Петтифер, если мы хотим извлечь какую-то пользу из института брака; мы должны продвинуться дальше и сочетать браком, скажем, овечку с волком, ибо в результате совершения такого брака невеста станет коронным блюдом на свадебной трапезе. Следует считать ошибкой вещь такую простую — как делают на Востоке, — как поженить колодец с ведром, ибо надлежит сводить друг с другом вещи более курьезные, чтобы получить какое-то удовольствие.
После этого разговора — который потряс мать больше, чем входило в намерения Эстер, — она всеми силами старалась больше не касаться предмета заключения странных союзов. Ведь Эстер Гиббс любила родителей и, желая заботиться о них и не причинять обид, больше никогда не заговаривала об этом, пока они были живы. Когда мать ее доживала последние дни, Эстер даже позволила ей впасть в приятное заблуждение, что ее дочь принимает ухаживания Вилли Толда, фермерова сынка, и позволила ему по воскресеньям после обеда оставаться с ней в гостиной.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 311; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!