Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX. 53 страница



Иней выпадет – я опишу,

А потом, аромат своих слов не тая,

Я послушать луну попрошу…

О, как много бумаги исчерчено мной, —

Холод, жалость и горечь обид,

Но о сердце печальном, о боли чужой

Кто стихами сейчас говорит?

Все ж со времени Тао

[276]

по нынешний день

Стиль высокий не умер пока,

И его о цветке хризантемы стихи

Пережили года и века!

 

Фея реки Сяосян

 

Рисую хризантему

 

Не беспредельна одержимость кисти,

Стихи творящей с радостью и рвеньем;

 

А живопись дороже ль стихотворства?

Накладно ли художника творенье?

 

Дабы зарисовать скопленье листьев,

Для тысячи оттенков тушь нужна нам,

 

А сколько пятен требует, разливов

Один цветок, подернутый туманом!

 

Тут густ мазок, там – бледность… Все от ветра,

И свет, и тень – как это необъятно!

 

А кисть в руке – в покое и в движенье —

Весенним словно дышит ароматом.

 

Не верь, что у восточной я ограды

Зря ветку хризантемы обломила,

 

Наклею в день Чунъян ее на ширму, —

И в праздник мне не будет так уныло…

 

Царевна Душистых трав

 

Вопрошаю хризантему

 

Хотела б узнать я о чувствах осенних…

Кто даст на вопрос мой ответ?

 

Я знаю: в саду, у восточной ограды,

Тех чувств ты раскроешь секрет…

 

«Скажи, – я услышала, – кто затаенно,

Сей мир презирая, растет?

 

Кто, как и другие цветы, раскрываясь,

Все медлит, все ищет и ждет?

 

В саду, где роса, и у дома, где иней,

Не ты ли объята тоской?

 

Там гусь полетел, там сверчок занедужил, —

Ты ж скована думой какой?»

 

Не надо твердить, что во всем этом мире

Нам некому душу излить,

 

Коль хочешь раскрыться, никто не решится

Тебя откровенья лишить.

 

Фея реки Сяосян

 

Прикалываю к волосам хризантему

 

Дни шли. Она росла в большом сосуде,

Что у ограды нашего жилья.

 

Сорвав ее, я в зеркало взглянула:

Красиво! Уж и вправду ль это я?

 

Чанъаньский княжич сей цветок увидит

И обомлеет, позабыв про сан,

 

Пэнцзэ правитель

[277]

, господин почтенный,

Потянется к вину и будет пьян!

 

На волосах роса трех троп садовых,

А на висках – приятный холодок,

 

Когда б цветком украсили дерюгу,

Дерюга стала б как осенний шелк.

 

Пусть от меня отводит взгляд прохожий,

Высоких чувств не принижая зря,

 

А лучше скромно хлопает в ладоши, —

И будет рад, о ней не говоря.

 

Гостья из-под банана

 

Тень хризантемы

 

Осень собирает, умножает

Клад своих немеркнущих красот,

 

К трем тропам тайком я пробираюсь,

Чтоб не слышно было, кто идет…

 

От окна мерцающий светильник

То как будто близок, то далек,

 

За ограду лунный свет пробился,

Яшмой звякнул на вратах замок…

 

Мерзнет он, цветок мой ароматный,

Но, однако, духом крепок он,

 

Жизнестоек, если выпал иней,

И непостижим, впадая в сон.

 

Драгоценность ночью ароматна,

О, не мни ее и не топчи,

 

Только кто очам хмельным поможет

Различить всю красоту в ночи?

 

Подруга Утренней зари

 

Сон о хризантеме

 

В разгаре осени хмельна по эту сторону ограды

И, как у осени, чиста моя душа и холодна,

 

Луна и облако плывут, не отрываясь друг от друга,

И одинаково светлы то облако и та луна.

 

Пред сном Чжуан-цзы, в коем он кружился бабочкою пестрой,

[278]

Я не предамся слепоте, хоть и на небо вознесусь.

 

Но, думой в прошлое уйдя, ищу и ныне Тао Цяня,

И полагаю: он со мной вошел бы в искренний союз,

 

Я в сон едва лишь погружусь – и снова, снова устремляюсь

К тем вольным гусям в небесах, которых в край иной влечет,

 

И вздрогну вдруг, придя в себя, – и вновь доносится до слуха:

Стрекочет в тишине ночной неумолкающий сверчок.

 

Вот сон развеян… А без грез в душе моей опять досада,

И груз тяжелых тайных дум – их высказать бы, да кому?

 

…Трава зачахла, и мороз над нашим садом стелет дымку,

И нет границ разливам чувств, привычных сердцу моему!

 

Фея реки Сяосян

 

Увядшая хризантема

 

Роса застыла, превратившись в иней,

Обвисли стебли, стройные дотоле,

 

При Малом снеге проводы устроим,

Прощальный пир, обильное застолье!

 

И золото со временем тускнеет, —

Но все ж благоухаешь ты покуда…

 

Увы, на стеблях не хватает листьев,

Рассеял ветер гроздья изумруда…

 

Пал свет луны на половину ложа,

Пронзительно опять сверчок стрекочет,

 

На десять тысяч ли – мороз и тучи,

А караван гусей спешить не хочет.

 

Ну, что же, осень? До свиданья, осень!

Прощаемся до будущего года!

 

Пока же разомкнем рукопожатье, —

Грустить не будем даже в непогоду!

 

Гостья из-под банана

 

Слушая стихи, все дружно выражали свое восхищение и обменивались мнениями. Ли Вань сказала:

– Позвольте мне рассудить по справедливости. Каждое стихотворение по-своему хорошо. Но первое место я присуждаю стихотворению «Воспеваю хризантему», второе – «Вопрошаю хризантему», третье – «Сон о хризантеме». Темы для стихов были не традиционные, и лучше всех с ними справилась Фея реки Сяосян – ее стихотворение отличается новизной и свежестью мысли. Остальные стихи можно расположить в следующем порядке: «Прикалываю к волосам хризантему», «Любуюсь хризантемой», «Застолье с хризантемами» и, наконец, «Вспоминаю хризантему».

– Правильно, верно! – воскликнул Баоюй, захлопав в ладоши. – Совершенно справедливо!

– Но в моих стихах недостает изящества, – возразила Дайюй.

– Все равно они хороши, – заметила Ли Вань, – без нагромождений и шероховатостей.

– А по-моему, стихотворение, в котором есть строка «Припомнилась мне та прогулка в вечерний, предзакатный час», – самое хорошее, – настаивала Дайюй. – Эта строка своего рода фон всей картины. Прекрасны также строки: «Мне не до книг, я их отброшу – лишь суета мирская в них. Я вижу только эти ветки со всей осенней их красой». В них все сказано о хризантеме на столе. Автор мысленно возвращается к тому времени, когда хризантема еще не была сорвана. В этом заключен глубокий смысл!

– А строка из твоего стихотворения «А потом, аромат своих слов не тая, я послушать луну попрошу» – выше всякой похвалы! – воскликнула Ли Вань.

– Да, на сей раз Царевна Душистых трав проиграла, – заметила Таньчунь. – Такие строки, как «За оградою пусто, старый сад наш дряхлеет…» и «А мечта, как и прежде, неизменна, светла», звучат красиво, но никаких чувств не вызывают.

– А у тебя строки «На волосах роса трех троп садовых, а на висках – приятный холодок» и «Когда б цветком украсили дерюгу, дерюга стала б как осенний шелк» тоже не раскрывают темы «Прикалываю к волосам хризантему», – улыбнулась Баочай.

– «Скажи, – я услышала, – кто затаенно, сей мир презирая, растет?» и «Кто, как и другие цветы, раскрываясь, все медлит, все ищет и ждет?» – добавила Сянъюнь, – это вопросы, на которые можно не отвечать, так как все ясно без слов.

– Но в строках «На колени ладонь опускаю» и «Не покрыв головы, я мечтаю» выражена тоска от предчувствия разлуки с хризантемой, – улыбнулась Ли Вань. – Знай об этом хризантема, она ужаснулась бы твоей назойливости!

Все рассмеялись.

– А я опять провалился! – с улыбкой произнес Баоюй. – Неужели мои выражения «В чьем доме всходы породило семя?», «Ищу, ищу: где он, цветок осенний?», «Ушел я бодрым шагом далеко» и «И все ж не отразило пылких чувств холодное мое стихотворенье» совершенно не относятся к слову «ищу»? Неужели слова «Вчерашней ночью совсем нежданно дождь припустил вдруг и жизнь им дал» и «Сегодня утром – еще был иней» ничего не напоминают о слове «сажаю»? Можно досадовать лишь на то, что их нельзя сравнить с такими выражениями, как «Аромат своих слов не тая, я послушать луну попрошу», «Холод чист и душист. Я читаю стихи. На колени ладонь опускаю», «На висках… холодок», «Когда б цветком украсили дерюгу…». Но ничего, – добавил он, – завтра я ничем не занят и сочиню заново все двенадцать стихотворений.

– Твои стихи не так уж плохи, – поспешила его успокоить Ли Вань, – в них только мало новизны и оригинальности.

Обменявшись впечатлениями, все захотели еще крабов и сели за стол.

– Вот я держу в руке клешню краба и любуюсь коричными цветами, – сказал Баоюй, поднявшись с места. – Это тоже тема для стихов. И я уже сочинил одно. Кто еще хочет?

Он вымыл руки, взял кисть и записал:

 

Я взял клешню и беспредельно рад

Сидеть в густой тени дерев коричных,

 

Налил я уксус и теперь толку

Имбирь в порыве страсти необычной…

 

Как внук царька – прожорлив, и к тому ж

Вином еду я запивать желаю,

 

Как самодур-чиновник, я к еде

Пристрастье постоянное питаю!

 

Набит живот, – как будто коркой льда

Покрылся он, а я в самозабвенье,

 

И пропитались жижею мясной

Все пальцы – бесполезно омовенье!

 

Чего стыдиться? В мире нет таких,

Кто б к насыщению не устремлялся,

 

И даже Су Дунпо – святой поэт

[279]

Быть лакомкой великим не стеснялся!

 

– Таких стихов можно сочинить хоть целую сотню! – засмеялась Дайюй.

– Просто у тебя способностей не хватает, вот ты и выискиваешь недостатки у других, вместо того чтобы самой взять да сочинить! – с улыбкой заметил Баоюй.

Дайюй ничего не ответила, запрокинула голову, тихо продекламировала сочиненное стихотворение, схватила кисть и записала:

 

Внушительны на вид и после смерти

У краба копья и стальные латы,

 

Горою возлежат на блюдах яства,

Любой отведать их скорее рад.

 

Под панцирем нефритовое мясо —

Оно на блюдах выглядит богато,

 

Жирок за твердой коркой красноватый —

Что ни кусочек – свежесть! аромат!

 

Пусть много мяса, – я предпочитаю

Клешней восьмерку – сочных и отменных,

 

Но кто меня уговорить сумел бы

Всю тысячу бокалов выпить враз?

 

Как праздничны передо мною яства!

Я ими угощусь самозабвенно.

 

Чист ветер. В белом инее коричник.

Не оторву от хризантемы глаз!

 

Баоюй прочел и выразил свое восхищение, но Дайюй изорвала листок со стихотворением и приказала служанкам сжечь, сказав:

– Мои стихи хуже твоих, пусть их бросят в огонь. А стихотворение о крабе ты сохрани, оно лучше стихов о хризантеме!

– Я тоже сочинила стихотворение, – сказала Баочай. – Не знаю только, хорошо ли получилось. Запишу шутки ради.

 

Утуны тенисты, коричник ветвист.

Вино там отменное пьют.

 

В Чанъани лишь вспомнят, что скоро Чунъян, —

И слюнки заране текут…

 

Как много дорог пред глазами! Увы,

Нет стройности в них никакой!

 

От черного желтое не отделить,

И осень смешалась с весной!

 

Последние строки вызвали восхищенные возгласы:

– Прекрасно! Замечательно!

– Ловко же она нас поддела! – вскричал Баоюй. – Пожалуй, и мои стихи надо сжечь!

Стали читать дальше:

 

Добавь хризантему к вину,

Коль привкус у пищи дурной.

 

А приторна – так положи

Имбирь – он чуть-чуть горьковат.

 

Пусть падают крабы в котел.

Смысл этого действа какой?

 

Над берегом в небе луна.

У проса душист аромат.

 

– Вот это настоящий гимн крабам, – заявили все дружно, дочитав до конца. – Оказывается, даже незначительной теме можно придать глубокий смысл! Только некоторые строки довольно едкие и кое-кого задевают.

В это время в саду появилась Пинъэр. Если хотите узнать, зачем она пришла, прочтите следующую главу.

 

Глава тридцать девятая

 

У деревенской старухи глупые речи льются рекой;

 

впечатлительный юноша пытается докопаться до правды

 

Едва Пинъэр появилась, как ее забросали вопросами:

– Что делает твоя госпожа? Почему не вернулась?

– Времени у нее нет, – улыбаясь, сказала Пинъэр. – Она даже поесть не успела! И вот послала меня спросить, есть ли у вас еще крабы.

– Разумеется, есть, сколько угодно, – ответила Сянъюнь и приказала служанкам положить в короб десяток самых крупных крабов.

– Жирных кладите, с круглым брюшком, – сказала Пинъэр.

Сесть к столу она отказалась.

– Приказываю тебе – садись! – глядя в упор на служанку, сказала Ли Вань.

Она усадила Пинъэр рядом с собой, налила в кубок вина и поднесла ей прямо к губам. Пинъэр отпила глоток и собралась идти.

– Сиди! – удержала ее Ли Вань. – Я, значит, для тебя не указ, только Фэнцзе!

И она приказала служанкам:

– Отнесете крабов второй госпоже Фэнцзе и скажете что Пинъэр я оставила у себя!

Женщины унесли короб, но вскоре вернулись и доложили:

– Вторая госпожа велела вам всем передать, чтобы во время еды не смеялись и не болтали. Она прислала немного печенья из муки водяного ореха и хворост на курином жиру, которые только что получила от жены младшего дяди. А вам, барышня, – обратились они к Пинъэр, – госпожа разрешила остаться, только не пить лишнего.

– А если выпью, что будет? – с улыбкой спросила Пинъэр, продолжая пить и закусывать.

– Как жаль, что тебе, с твоей внешностью, выпала жалкая доля служанки! – засмеялась Ли Вань, обнимая Пинъэр. – Ведь если не знать, тебя можно легко принять за госпожу!

Пинъэр, болтавшая с Баочай и Сянъюнь, повернулась к Ли Вань и сказала:

– Не прижимайте меня, госпожа, щекотно!

– Ай-я! – воскликнула Ли Вань. – Что это у тебя такое твердое?

– Ключ, – ответила Пинъэр.

– Неужели у тебя есть драгоценность, которую надо запирать на замок? – рассмеялась Ли Вань. – Когда Танский монах

[280]

отправлялся в путь за священными книгами, у него был белый конь; когда Лю Чжиюань

[281]

завоевывал Поднебесную, у него были волшебные доспехи, подаренные духом тыквы, а у Фэнцзе есть ты. Ты – ключ своей госпожи! А тебе зачем ключ?

– Вы, госпожа, захмелели и насмехаетесь надо мной! – смущенно улыбнулась Пинъэр.

– Она говорит чистую правду, – произнесла Баочай. – Недавно мы на досуге обсуждали достоинства и недостатки служанок, и решили, что таких, как ты, на сотню едва ли найдется одна. Госпожа Фэнцзе знала, кого брать в услужение. Служанки у нее как на подбор, и у каждой свои достоинства.

– Все делается по воле Неба, – изрекла Ли Вань. – Представьте, что было бы, не прислуживай барышня Юаньян в комнатах старой госпожи! Даже госпожа Ван не осмеливается перечить старой госпоже. А Юаньян это себе иногда позволяет, и, как ни странно, одну ее госпожа слушается. Никто не знает, сколько одежды у старой госпожи, а Юаньян помнит

все

до мелочей, и если бы не она, многое давно растащили бы. Юаньян к тому же добра, не только не накажет служанку, если та оплошает, но еще и замолвит за нее словечко.

– Вчера как раз старая госпожа говорила, что Юаньян лучше всех нас! – вмешалась в разговор Сичунь.

– Она и в самом деле хорошая, – согласилась Пинъэр. – Где уж нам с нею тягаться?

– Цайся, служанка моей матушки, тоже честная и скромная, – заметил Баоюй.

– Никто и не отрицает этого, – сказала Таньчунь. – Она и расчетлива, и старательна. Наша госпожа, словно святая, ничего не смыслит в делах, так Цайся всегда ее выручит, подскажет, как поступить. Она точно знает, что полагается делать даже в таких важных случаях, как выезд старого господина! Забудет что-нибудь госпожа, Цайся тут как тут.

– Хватит вам, – сказала Ли Вань и, указывая пальцем на Баоюя, промолвила: – Лучше представьте себе, до чего дошел бы этот молодой господин, если бы за ним не присматривала Сижэнь? Что же до Фэнцзе, то, будь она хоть самим Чуским деспотом

[282]

, ей все равно понадобился бы помощник, способный поднять треножник в тысячу цзиней весом! Без Пинъэр ей, конечно, не обойтись!

– Прежде у моей госпожи было четыре служанки, – сказала Пинъэр, – потом одна умерла, другие ушли, и сейчас осталась одна я, сирота.

– И все же тебе повезло, – заметила Ли Вань, – да и Фэнцзе тоже. Помню, при жизни мужа, старшего господина Цзя Чжу, у меня были две служанки. Я не хуже других. Но угодить мне они не могли, поэтому, когда муж умер, я отпустила их – я молодая, здоровая, могу все делать сама. Но как бы мне хотелось иметь хоть одну преданную служанку!

Слезы покатились из глаз Ли Вань.

– Стоит ли так сокрушаться? – принялись ее все утешать. – Не надо расстраиваться!

Покончив с едой и вымыв руки, барышни решили пойти справиться о здоровье матушки Цзя и госпожи Ван.

После их ухода служанки подмели пол, убрали столы, вымыли кубки и блюда. Сижэнь и Пинъэр вместе вышли из павильона. Сижэнь пригласила Пинъэр к себе поболтать и выпить чаю.

Пинъэр отказалась:

– Как-нибудь в другой раз зайду, когда будет свободное время.

Она попрощалась и хотела уйти, но Сижэнь вдруг спросила:

– Не знаешь, что с нашим жалованьем? Почему до сих пор не выдали денег даже служанкам старой госпожи?

Пинъэр подошла вплотную к Сижэнь, огляделась и, убедившись, что поблизости никого нет, прошептала ей на ухо:

– И не спрашивай! Дня через два выдадут!

– В чем дело? – удивилась Сижэнь. – Чего ты боишься?

– Деньги на жалованье служанкам за этот месяц моя госпожа уже получила, но отдала их в рост под большие проценты. Придется ждать, пока она соберет проценты в других местах, чтобы получилась необходимая сумма, и тогда выдадут всем сразу. Никто об этом не знает, смотри не проболтайся!

– Разве у твоей госпожи не хватает денег на расходы? – удивилась Сижэнь. – Или она чем-нибудь недовольна? Зачем ей лишние хлопоты?

– Так-то оно так! – кивнула с улыбкой Пинъэр. – Но за последние годы моя госпожа таким образом заработала несколько сот лянов серебра! Свои личные деньги, которые ей выдают из общей казны, она копит и тоже отдает в рост, получая процентов до тысячи лянов серебра в год!

– Вы с хозяйкой на наших деньгах зарабатываете проценты, а мы, дураки, ждем! – воскликнула Сижэнь. – Здорово, нечего сказать!

– Ну и бессовестная же ты! – возмутилась Пинъэр. – Неужели тебе не хватает денег?

– Мне-то хватает, – ответила Сижэнь, – тратить не на что – разве что копить для какой-нибудь надобности.


Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 225; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!