Отвергнутый футурист
Выяснение новых подробностей чрезмерно запутанной личной жизни поэта. Поиск еще неизвестных широкой публике недругов поэта или новых криминалистических подробностей, связанных с трагическим выстрелом 14 апреля 1930 года. Все это не вскрывает самой главной причины гибели Владимира Маяковского, по отношению к которой все его женщины, литературные враги и даже могущественный чекист Агранов, независимо в каком качестве - убийцы или тайного политического покровителя поэта, носят побочный, второстепенный характер. Главная причина - невостребованность творчества Маяковского большевизмом.
С легкой руки Сталина Маяковский был канонизирован как "лучший, талантливейший поэт социалистической эпохи", что на самом деле не соответствовало действительности. Маяковский был непонятен, органически чужд вождям большевизма, его претензии стать главным певцом революции отвергались порою в очень жесткой форме, его реальный вес в литературно-общественной жизни 1917-1930 гг. был весьма средним, и только после своей смерти поэт обрел ту известность и признание, о которых мечтал всю жизнь. Мертвого Маяковского с огромным багажом его произведений, прославляющих Ленина, советский паспорт, стройки первой пятилетки, Сталин предпочел живым поэтам из-за чисто прагматических соображений. Ему гораздо удобнее было популяризировать мертвого Маяковского, чем тратить лишнее время и силы, чтобы добиться выполнения соответствующего социального заказа у поэтов здравствующих.
|
|
|
При жизни Ленина Маяковский был просто обречен быть поэтом второго сорта, одним из многих, но не первым, не главным певцом революции. Затасканный советскими литературоведами факт положительной оценки Лениным в 1922 году стихотворения "Прозаседавшиеся" ровным счетом ничего не значит. Уничижительных оценок творчества Маяковского со стороны Ленина больше.
Луначарский вспоминал о том, что поэма Маяковского "Сто пятьдесят миллионов" Ленину не понравилась: "Он нашел эту книгу вычурной и штукатурской". О недоверчивом раздраженном отношении Ленина к Маяковскому писал и Горький: "Кричит, выдумывает какие-то красивые слова, и все у него не то, по-моему, - не то и мало понятно". Для любого другого автора таких оценок Ленина с избытком хватило бы на полное забвение. Кстати, и сам зачинатель соц. реализма Горький тоже относился к Маяковскому неоднозначно.
Маяковский был не только богемным поэтом, но и человеком богемы. Футуризм был для него вовсе не грехом молодости, который он якобы изжил после революции. Футуризм дал Маяковскому возможность войти в мир большой литературы, ощутить себя настоящим поэтом. Не случайно в 1922 году в своем автобиографическом очерке "Я сам" Маяковский признавал своим учителем футуриста Давида Бурлюка, к тому времени уже несколько лет жившего в эмиграции: "Всегдашней любовью думаю о Давиде. Прекрасный друг. Мой действительный учитель. Бурлюк сделал меня поэтом". Сам факт того, что Маяковский совершенно открыто, признавался в симпатиях к одному из родоначальников футуризма в то время, когда в него самого как представителя этого течения было выпущено уже немало ядовитых стрел, уже многое значит. Маяковский не мог, а самое главное, не хотел отречься от футуризма даже во имя революции. Футуризм пронизывал не только поэзию Маяковского, но и был образом его жизни. Бунтарь, горлопан, шокирующий добропорядочную интеллигентную публику своей желтой кофтой и своей необыкновенной дерзостью, Маяковский не знал меры. Привыкнув к широкой известности, успеху у женщин, он хотел покорить революцию как очередную поклонницу, но из этого ничего не вышло.
|
|
|
Большевики не пожелали удовлетворить амбиции футуристов, и Маяковского в том числе, на руководство пролетарским искусством. В стремлении футуристов свалить "с парохода современности" Пушкина, Толстого, Достоевского, словом, всю русскую классику вожди большевизма, люди более старшего поколения, некоторые из которых получили типично дворянское образование и воспитание (Ленин, Луначарский, Чичерин), увидели не только жуткую нигилистическую безвкусицу, но и политически вредное явление, отпугивающее от большевиков колеблющуюся интеллигенцию. Поэтому Луначарский, который по-человечески хорошо относился к Маяковскому, любил играть с ним в бильярд, в то же время жестко и беспрекословно пресекал всякие попытки поэта и его соратников по футуризму объявить войну на уничтожение всей традиционной русской культуры. Особое недовольство Луначарского вызвало известное стихотворение Маяковского "Радоваться рано" (1918 г.), в котором поэт попытался провозгласить крестовый поход против традиционной не только русской, но и мировой культуры: "Время пулям по стенкам музеев тренькать". На все призывы Маяковского "атаковать" Пушкина и других "генералов классики" власть в лице Луначарского реагировала жестко, ставя поэта на место
|
|
|
Маяковский не смог так твердо отстаивать перед властью большевиков не только свои идейные, но и художественные позиции, как это делали Горький или Шолохов. Он был просто неприспособлен к политическим дискуссиям с властью, наивно полагая, что одних его поэм и стихотворений будет достаточно, чтобы пролетарское искусство развивалось в русле его футуристических взглядов. Маяковский никогда не играл в большую политику, будучи плоть от плоти человеком богемы: его участие в деятельности большевистской партии выразилось только в распространении революционных прокламаций. Хотя Маяковский и сидел в тюрьме за эти прокламации, считать этот эпизод жизни поэта какой-то большой политикой нельзя хотя бы потому, что после выхода из тюрьмы он уже листовки не разносил, а целиком посвятил себя футуризму и соответствующему богемному, безалаберному веселью. Да и большевизм Маяковский принял вовсе не так безоговорочно и однозначно, как он потом писал: "Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня не было. Моя революция".
|
|
|
На самом деле, как и многие другие поэты, и писатели, Маяковский на заре большевизма испытывал серьезные опасения на предмет того, что большевики не дадут свободно развиваться искусству. Маяковскому действительно приходилось мириться с властью, чтобы оставаться поэтом, но он не предполагал, что его всю жизнь будут очищать от футуризма все, начиная с Троцкого и заканчивая теоретиками пролетарского искусства, сплотившимися в Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), которых он глубоко презирал, но которые имели мандат доверия власти. В конце концов в феврале 1930 года Маяковский вошел в РАПП, но и это не спасло его от травли - рапповцы все равно называли его "скрытым попутчиком". Он растерял своих самых близких друзей, с которыми провел лучшие в своей жизни беззаботные годы: Бурлюк эмигрировал, Хлебников умер в нищете. Неслучайны и частые поездки Маяковского за границу - там он наслаждался всеми прелестями богемной писательской жизни не из-за чревоугодия, а психологически отдыхая от своего по сути подневольного поэтического ремесленничества в СССР.
Заключение
Видевшие первые выступления Маяковского отмечали удивительную застенчивость этого двухметрового юноши, однако, вскоре взгляд, голос, рост - все сложилось в яркий футуристический образ Поэта. Чтобы сделать его еще ярче Маяковский придумал знаменитую желтую кофту, сшитую сестрой из шести метров бумазеи. Желтую кофту, кстати, потом запретили – полиция обыскивала Маяковского при входе в Политехнический, тогда как друзья, в том числе Чуковский, тайком проносили ее в зал. Кроме нее была еще черная атласная блуза с бантом и широкополая шляпа, объясняемая футуристическим эпатажем так же, как и крайним стеснением в средствах. Уже в советские годы Маяковский стал настоящим денди: его заграничные костюмы выделялись на фоне убогого советского быта как раньше – самодельные кофты на фоне мехов и драгоценностей достопочтенных буржуа.
Иных шокировала наглость Маяковского, не просто наглость, но воистину великолепная. Несколько крепких слов на эстраде, засунутые в жилетные карманы пальцы и ожидание безусловных аплодисментов. Маяковский не может пройти по улице незамеченным, ему необходимы повернутые назад головы. Только, на мой взгляд, ничего предосудительного в этом нет. Реклама, как реклама, и кто ею не пользовался? Задолго до американских фирм коммивояжеры апостольского Рима рядились в костюмы, не уступающие желтой кофте и третировали своих клиентов почище футуристов.
Реклама для Маяковского отнюдь не прихоть, но крайняя необходимость. Чтоб стихи его дошли до одного, они должны дойти до тысяч и тысяч. Это не тщеславие, а особенности поэтического организма.
«Камерный Маяковский» это явная бессмыслица. Его стихи надо реветь, трубить, изрыгать на площадях. Поэтому тираж для Маяковского вопрос существования. С величайшей настойчивостью, находчивостью, остроумием он расширяет тесную базу современной русской поэзии. Его стихи готовы стать частушками, поговорками, злободневными остротами, новым народным плачем и улюлюканьем.
Голос у Маяковского необычайной силы. Он умеет слова произносить так, что они падают, как камни, пущенные из пращи. Его речь монументальна. Его сила - в силе. Его образы,- пусть порой невзыскательные - как-то физически больше обычных. Иногда Маяковский старается еще усилить это впечатление наивным приемом - арифметикой. Он очень любит говорить о тысячах тысяч и миллионах миллионов.
Вместе с силой - здоровье. Как известно, в поэтическом обществе здоровье вещь предосудительная, и Маяковский долго скрывал его, пользуя для этого и лорнетку пудреного Бурлюка и подлинное безумие Хлебникова. Наивные девушки верили и почитали Маяковского поэтом "изломанным, больным, страдающим". Но достаточно было и тогда взглянуть, как он играет на бильярде, послушать, как он орет на спекулянта-посетителя «кафе футуристов», прочесть «Облако в штанах», «Мистерию-Буфф» - этот неистовый гимн взалкавшему чреву, чтобы удивиться, как мог вырасти на петербургской земле, гнилой и тряской, такой прямой, крепкий, ядреный дуб. После революции, когда безумие стало повседневностью, Маяковский разгримировался, оставил в покое «председателя земного шара» Хлебникова и показался в новом виде. Глаза толпы ослепили его рассудочность и страсть к логике. Но ведь его пророчества о конце мира всегда напоминали бюллетени метеорологической станции. Желтая кофта болталась, выдавая не плоть, но позвонки скелета, четкие математические формулы. Бунтарь? безумец? да! но еще - улучшенное издание Брюсова. А впрочем, не это ли современный бунт? Пожалуй, мир легче взорвать цифрами, нежели истошными воплями.
Яркость видений Маяковского удивительна. В дни величайших катастроф, сдвигов, перестановок мировой мебели, он, и, быть может только он, не испугался, не растерялся, даже не мудрствовал. Увидав не "двенадцать", но, конечно, по меньшей мере двенадцать миллионов, он оставил в покое Христа, собирание Руси, профессора Штейнера и прочие, для многих "смягчающие вину обстоятельства". Он здоров, силен и молод, любит таблицу умножения и солнце (не "светило", но просто). Выйдя навстречу толпе, он гаркнул простое, понятное: "хлебище дайте жрать ржаной!" "Дайте жить с живой женой!" Крик животного отчаянья и высокой надежды. Здесь кончается быт и начинается эпос.
Список литературы
1. Большая школьная энциклопедия. 6-11 кл. – Т. 1. – М., 1999.
2. Гончаров Б.П. Поэтика Маяковского. - М., 1983.
3. Лурье А.Н. Лирический герой в поэмах Маяковского. Лекция.- Л., 1972.
4. Машбиц-Веров И. Поэмы Маяковского. - М., 1963.
5. Маяковский В.В. Стихотворения. – Л., 1973.
6. Метченко А. Творчество Маяковского. 1917-1924 гг. - М., 1954.
7. Нянин А. Жанровое своеобразие поэмы В.В.Маяковского "ПРО ЭТО"// Уральский государственный университет им. А.М.Горького, Филологический факультет, кафедра литературы // Сайт: Пресс-Центр "Золотые Врата Урала". 2001.
8. Перцов В. Маяковский: жизнь и творчество. т.2. (1918-1924г). - М., 1976.
9. Петросов К.Г. Творчество В.В.Маяковского. - М. 1985.
10. Русские писатели ХХ века: Библиографический словарь. - Т1. - М., 1999.
11. Субботин А. Горизонты поэзии. - Свердловск, 1984.
12. Тимофеев Л. Поэтика Маяковского. - М., 1941.
13. Энциклопедия для детей. – Т. 9: Русская литература. – Ч. 2: ХХ век. – М., 1999.
Дата добавления: 2015-12-19; просмотров: 13; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!