Полное удовлетворение



Она была замужем, но не имела детей. В жи­тейском отношении была счастлива. Деньги, ма­шины, дорогие гостиницы, путешествия — не были проблемой. Ее муж был успешным деловым чело­веком, главный интерес которого состоял в том, чтобы ублажать свою жену, создавать ей комфорт и удовлетворять все ее желания. Они оба были весь­ма молоды и жизнерадостны. Она интересовалась наукой, искусством и баловалась религией. Но те­перь, она поняла, частички душевного отодвигали все остальное на задний план. Она была знакома с учением различных религий, но будучи неудовлет­воренной их устоявшейся умелой спланированностью, их ритуалами и догмами, она хотела серьезно заняться поиском реальных вещей. Она была сильно недовольна, побывала у учителей в различных ча­стях мира, но ничто не принесло ей длительного удовлетворения. Ее недовольство, сказала она, не являлось результатом того, что у нее не было де­тей. Она довольно тщательно вникала во все, что ее интересовало. И при этом недовольство не было вызвано никакими социальными расстройствами. Она потратила свое время на одного из видных ана­литиков, но эта внутренняя боль и пустота все еще оставались. Искать удовлетворения означает впустить рас­стройство. Нет никакого удовлетворения «я», но только укрепление «я» через обладание тем, что оно жаждет. Владение, на любом уровне, дает «я» по­чувствовать себя мощным, богатым, активным, и это ощущение называют удовлетворенностью, но, как это происходит со всеми ощущениями, оно скоро исчезает или заменяется на еще одно удовлетворе­ние. Все мы знакомы с этим процессом замены или замещения, и это игра, которой довольны большин­ство из нас. Хотя некоторые, однако, хотят более длительного удовлетворения, такого, которое будет длиться всю нашу жизнь, и, найдя его, они надеют­ся, что их покой никогда не нарушится снова. Но существует постоянный, подсознательный страх ли­шения, и тогда создаются искусные формы сопро­тивления, в которых ум находит убежище, но страх смерти неизбежен. Удовлетворенность и страх смер­ти — это две стороны одного процесса: укрепление «я». В конце концов, полное удовлетворение — это отождествление с чем-либо: с детьми, с собственно­стью, с идеями. Дети и собственность довольно опас­ны, идеи же предлагают большую безопасность и сохранность. Слова, которые являются идеями и вос­поминаниями, вместе с их ощущениями становятся важны, и тогда удовлетворенность или чувство пол­ноты превращаются в слово.

Нет никакой самореализации, есть только само-увековечивание, с его постоянно усиливающимися конфликтами, антагонизмом и бедствиями. Искать Длительное удовлетворение на любом уровне наше го существа означает вызвать беспорядок и горе, поскольку удовлетворение никогда не может быть постоянным. Вы можете вспомнить опыт, который доставил вам удовольствие, но опыт мертв, только память о нем остается. Память сама по себе не име­ет никакой жизни, а жизнь ей придается благодаря вашей неадекватной реакции на настоящее. Вы живете мертвым, как делает большинство из нас. Незнание возможностей «я» ведет к иллюзии, и, бу­дучи когда-либо пойманным в сети иллюзии, чрез­вычайно трудно вырваться из них, трудно узнать иллюзию, поскольку, создав ее, ум не может осоз­нать ее. К ней нужно приближаться пассивно, кос­венно. Пока возможности «я» не поняты, иллюзия неизбежна. Понимание приходит не благодаря при­менению воли, но только когда ум молчит. Ум нельзя заставить замолчать, так как сам заставляющий есть результат ума, желания. Должно быть осозна­ние этого целостного процесса, — осознание, не ос­нованное на выборе. Тогда только есть возможность не увеличивать количество иллюзий. Иллюзия очень удовлетворяет, отсюда и наша привязанность к ней, иллюзия может принести боль, но эта самая боль показывает нашу неполноту и заставляет нас быть полностью отождествленными с иллюзией. Таким образом, иллюзия имеет очень большое значение в наших жизнях. Она помогает скрывать то, что есть, не внешнее, а внутреннее. Это внутреннее игнори­рование того, что есть, ведет к неправильной ин­терпретации внешнего того, что есть, что вызыва­ет разрушение и страдание. Укрытие того, что есть, вызвано страхом. Страх никогда нельзя преодолеть силой воли, поскольку воля — это результат сопро­тивления. Только через пассивное, но все же на­блюдательное понимание приобретается свобода.

Одиночество

У этой женщины недавно умер сын, и она сказа­ла, что не знает, что ей делать теперь. У нее появи­лось так много свободного времени, ей было так скучно, тоскливо и печально, что она была готова умереть. Она воспитала его с любовью и заботой. Он ходил в одну из лучших школ и колледжей. Мать не баловала сына, хотя он имел все необходимое. Она вложила в него всю свою веру и надежду и отдала ему всю свою любовь. У нее не было больше никого, кому она могла ее дать, поскольку давно развелась со своим мужем. Ее сын умер из-за не­правильного диагноза и операции, хотя, добавила она, улыбаясь, доктора сказали, что операция про­шла «успешно». Теперь несчастная женщина оста­лась одна, и жизнь казалась такой пустой и бес­смысленной. Она рыдала, когда он умер, но слезы выплаканы, осталась только тоскливая и томящая пустота. У нее были планы относительно их обоих, а теперь она была совершенно в растерянности.

С моря дул бриз, прохладный и свежий, и под Деревом было спокойствие. Горы играли яркими красками, и синие сойки казались очень шумными. Брела корова, за ней — ее теленок, а белка носилась по дереву, издавая громкие звуки. Она сидела на ветке и трещала, и это трещание продолжалось в течение долгого времени, а ее хвост подпрыгивал то вверх, то вниз. У нее были искрящиеся, яркие глаза и острые когти. Ящерица выползла погреться на солнышке и поймала муху. Вершины деревьев мягко колебались, а усохшее дерево на фоне неба смотрелось прямо и красиво. Оно побелело от солн­ца. Рядом с ним было еще одно мертвое дерево, по­темневшее и искореженное, недавно сгнившее. Не­сколько тучек покоились на далеких горах.

Какая странная штука одиночество, и как оно пугает! Мы никогда не позволяем себе приближать­ся близко к нему. И если случайно так происходит, мы быстро убегаем от него. Мы сделаем все что угод­но, лишь бы избежать одиночества, чтобы спрятаться от него. Наша сознательная и подсознательная за­бота, кажется, состоит в том, чтобы избежать или преодолеть его.

Побег от одиночества и преодоление его одинако­во бесполезны. Даже подавленная или забытая боль или проблема находится все еще в вас. Вы можете затеряться в толпе и все же быть совершенно одино­ким. Вы можете быть чрезмерно деятельны, но оди­ночество будет потихоньку надвигаться на вас. От­ложите книгу, и оно тут как тут. Одиночество нельзя утопить в выпивке или с помощью развлечений. Вы можете на время уклониться от него, но когда смех и воздействие алкоголя закончатся, страх одиночества возвратится. Вы можете быть честолюбивы и успеш­ны, у вас может быть огромная власть над другими, вы можете быть богаты знаниями, поклоняться и забываться в глупости ритуалов — делайте все что угодно, но боль одиночества продолжится. Вы може­те существовать только ради вашего сына, ради ма­стера, ради проявления вашего таланта, но одиноче­ство наступает на вас, подобно темноте. Вы можете любить или ненавидеть, убегать от него в соответ­ствии с особенностями вашего характера и психоло­гическими потребностями. Но одиночество уже здесь, ждущее и наблюдающее, отступающее только затем, чтобы приблизиться снова.

Одиночество — это осознание полной изоляции. А разве наши действия не самоогораживающие? Хотя наши мысли и эмоции направлены наружу, явля­ются ли они не исключающими и разделяющими? Разве мы не ищем господства в наших отношениях, в наших правах и владениях, таким образом созда­вая сопротивление? Разве мы не расцениваем дело как «ваше» и «мое»? Разве мы не отождествляемся с коллективным, с целой страной или с каким-ни­будь меньшинством? Разве не все наше намерение состоит в том, чтобы изолировать себя, отделить и отделиться? Сама деятельность «я» на любом уров­не является способом изоляции. Одиночество есть осознание себя без какой-либо деятельности. Дея­тельность, физическая или психологическая, стано­вится средством самопроявления, и когда нет ника­кой деятельности, появляется осознание пустоты «я». Именно эту пустоту мы стремимся заполнить, и в заполнении ее мы проводим нашу жизнь благород­ным или позорным образом. Может показаться, что в заполнении этой пустоты благородным образом нет никакого социального вреда, но иллюзия по­рождает невыразимое страдание и разрушение, ко­торое не сразу проявится. Жажда заполнить эту пу­стоту или сбежать от нее, что в принципе одно и то же, не может быть возвеличена или подавлена. Так что же это за объект, который нужно подавить или возвысить? Разве этот объект — не иная форма этого влечения? Объекты влечения могут меняться, но разве не все увлечения похожи? Можно поменять объект вашего увлечения с выпивки на воображе­ние, но без понимания процесса увлечения этим иллюзия неизбежна.

Нет никакого объекта, отделенного от увлечения им. Есть только увлечение, нет того, кто увлечен. В разные времена и в зависимости от интересов страс­тное увлечение наряжается в различные маски. Па­мять об этих меняющихся интересах сталкивается с новым, что вызывает конфликт. Таким образом, рож­дается тот, кто выбирает, укрепляя себя как субъект, отделенный и отличный от его увлечения. Но субъект не отличается от своих свойств. Субъект, который пытается заполнить себя или убежать от своей пус­тоты, ущербности, одиночества, не отличается от того, чего он избегает, он и есть это. Он не может убе­жать от себя самого, все, что он может сделать, — это понять себя. Он есть его собственное одиноче­ство, его пустота. И пока данный субъект расцени­вает это как что-то отдельное от себя, он будет пре­бывать в иллюзии и бесконечном противоречии. Когда он непосредственно прочувствует, что он и есть его собственное одиночество, тогда только может воз­никнуть свобода от страха. Страх существует только во взаимоотношениях с идеей, а идея — это отклик памяти в виде мысли. Мысль — это результат опы­та, и хотя она может обдумывать пустоту, иметь ощу­щения по отношению к ней, она не может познать пустоту напрямую. Слово «одиночество» с его вос­поминаниями о боли и страхе мешает пережить это состояние заново. Слово — это память, и когда сло­во больше не имеет значения, тогда взаимоотноше­ния между переживающим и переживаемым совер­шенно другие. Тогда эти взаимоотношения являют­ся прямыми, а не через слово, через память. Тогда переживающий и есть переживаемое и так освобож­дается от страха.

Любовь и пустота не могут пребывать вместе. Когда есть чувство одиночества, нет любви. Вы мо­жете скрыть пустоту под словом «любовь», но когда объекта вашей любви больше нет или он не реаги­рует на вас, тогда вы осознаете пустоту, расстраи­ваетесь. Мы используем слово «любовь» как сред­ство побега от нас самих, от нашей собственной ущербности. Мы цепляемся за то, что любим, мы ревнуем, тоскуем без этого, когда оно отсутствует, мы совершенно потерянны, когда оно умирает. А затем мы ищем утешение в какой-нибудь другой форме, в некой вере, в некой замене. Разве все это любовь? Любовь — это не идея, не результат ассо­циации, любовь — не то, что можно использовать как спасение от наших собственных несчастий. И когда мы действительно так используем ее, мы создаем проблемы, которые не имеют решений. Любовь — не абстракция, но ее суть может быть пережита только тогда, когда идея, ум больше не являются наивысшими факторами.

Стимулирование

«Горы заставили меня замолчать, — призналась она. — Я взбиралась на Ингадайн, и ее красота сде­лала меня совершенно молчаливой. Я безмолвно сто­яла, любуясь чудом всего этого. Это было велико­лепное переживание. Жаль, что я не могу удержать эту тишину, это проживание, яркую, движущуюся тишину. Когда вы говорите о тишине, я предпола­гаю, что вы подразумеваете этот необычайный опыт, который я пережила. Я действительно хотела бы знать, ссылаетесь ли вы на эти же самые свойства тишины, какие я испытала. Впечатление от этой тишины длилось в течение долгого периода, и те­перь я возвращаюсь к нему, я пробую вновь уло­вить ее и прожить в ней».

Вас сделала молчаливой Ингадайн, кого-нибудь другого — красивые человеческие формы, а третье­го — мастер, книга или выпивка. Из-за внешнего побуждения личность сжимается до ощущения, ко­торое называют тишиной и которое чрезвычайно радостно. Задача красоты и великолепия состоит в том, чтобы отогнать ежедневные проблемы и проти­воречия, быть отдушиной. Из-за внешнего влияния временно ум заставляют замолчать. Это возможно благодаря новому переживанию, новому восхищению, а ум потом возвращается к нему как к воспомина­нию, когда он больше не испытывает это. Остаться в горах, естественно, невозможно, поскольку нужно вернуться на работу. Но искать то состояние покоя действительно можно в некой иной форме стиму­лирования, в выпивке, в человеке или в идее, что и делает большинство из нас. Эти различные формы возбуждения — это средства, благодаря которым ум заставляют замолчать. Так что средства становятся существенными, важными, и мы привязываемся к ним. Поскольку средства дают нам наслаждение ти­шиной, они становятся доминирующими в наших жизнях, они — наш приобретенный интерес, психо­логическая потребность, которую мы защищаем и ради которой, если необходимо, мы уничтожаем друг друга. Средства занимают место переживания, кото­рое теперь является только воспоминанием.

Стимуляторы могут варьироваться, каждый при­обретает значимость согласно состоянию человека. Но есть схожесть во всех стимуляторах: желание убежать от того, что есть, от нашей повседневной Рутины, от взаимоотношений, которые уже изжили себя, и от знаний, которые всегда застаиваются. Вы выбираете один вид спасения, а я — другой, и мой особый метод всегда принимается за более разумный, чем ваш. Но любое бегство в виде идеала, кино или церкви является вредным, приводящим к ил­люзии и обману. Психологическое бегство гораздо более вредно, чем открытое, будучи более изощренным и запутанным и поэтому более трудным для обнаружения. Тишина, которая вызвана стимули­рованием, которая выпестована дисциплиной, кон­тролем, противлением, активным или пассивным, является результатом, следствием, и поэтому она не творческая. Она мертвая.

Существует тишина, которая не является реак­цией, откликом, тишина, которая не есть результат стимулирования, ощущения, тишина, которая не вос­создана из памяти, не есть умозаключение. Она воз­никает, когда понят процесс мышления. Мысль — это отклик памяти, определенных выводов, осознан­ных или бессознательных. Такая память диктует по­ступки в зависимости от получаемых удовольствия или боли. Таким образом, действие управляется иде­ями, и, следовательно, между действием и идеей су­ществует конфликт. Этот конфликт всегда внутри нас, как только он усиливается, появляется побуж­дение избавиться от него. Но до тех пор пока этот конфликт не понят и не разрешен, любая попытка освободиться от него есть бегство. Пока действие приближено к идее, конфликт неизбежен. Только когда действие свободно от идеи, противоречия пре­кращаются по-настоящему.

«Но как действие вообще может когда-либо быть свободно от идеи? Конечно же, не может быть ни­какого действия, не возникни оно вначале в вообра­жении. Действие следует за идеей, и я никак не могу представить себе действие, которое не являет­ся результатом идеи».

Идея — это плод памяти. Идея — это вербальное оформление памяти. Идея — это неадекватная реакция на брошенный вызов, на жизнь. Адекватный от­вет на жизнь — это действие, а не воображение. Мы отвечаем в воображении, чтобы оградить нас от дей­ствия. Идеи ограничивают действие. В пространстве идей есть безопасность, а в действии — нет, поэтому действие сделалось подвластным идее. Идея — это самозащитный ограничитель для действия. При ост­ром переломном моменте, кризисе проявляется пря­мое действие, освобожденное от идеи. Именно про­тив этого спонтанного действия ум держит себя в строгости. И так как у большинства из нас ум явля­ется доминирующим, идеи выступают как тормоз для действия, и, следовательно, существует трение меж­ду действием и воображением.

«Я обнаруживаю, что мой ум витает где-то в том счастливом переживании на Ингадайн. Действитель­но ли это побег, чтобы вновь пережить тот опыт в памяти?»

Конечно. Настоящая ваша жизнь — в настоя­щем: эта переполненная улица, ваше дело, ваши теперешние отношения. Если бы они были приятны и давали удовлетворение, Ингадайн исчезла бы. Но поскольку реальное является запутанным и болез­ненным, вы обращаетесь к переживанию, которое является завершенным и мертвым. Вы можете по­мнить тот опыт, но он окончен. Вы возвращаете ему жизнь только через память. Это похоже на накачивание жизни в мертвое существо. Как только на­стоящее становится унылым, бессмысленным, мы обращаемся к прошлому или вглядываемся в само­спроецированное будущее. Это бегство от настоя- щего неизбежно ведет к иллюзии. Увидеть настоя­щее, каким оно фактически является, без осужде­ния или оправдания, означает понять то, что есть, и тогда появляется действие, которое вызывает пре­образование в том, что есть.

 


Дата добавления: 2015-12-16; просмотров: 15; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!