Отношение к органам земского самоуправления разных слоев общества. 4 страница
Примечательно, что находившийся в противоположном Кузьмину-Караваеву "лагере" предводитель Вышневолоцкого дворянства князь А.А. Ширинский-Шихматов, рисуя в направленной уездному училищному совету в 1909 году докладной записке "О состоянии народного образования" весьма плачевную картину, отмечал, что "грамотность, где она привилась и сохранилась, <…> не дала заметного подъема экономических сил населения"[1034]. Сам Ширинский-Шихматов, прославившийся в свою бытность тверским губернатором в 1903-4 годах оживленной, не пренебрегавшей никакими средствами борьбой администрации с земством[1035], отличался крайне консервативными взглядами. Одобрившее его записку уездное земское собрание традиционно числилось среди "правых", а Вышневолоцкий уезд по развитию народного образования столь же традиционно среди "отстающих". Несмотря на все это, исходя из сформулированных в записке замечаний о характере преподавания, положении учительского персонала, состоянии школ и внешкольного образования, можно предположить, что выше цитированное заключение было вызвано не только отрицательным отношением к земской просветительской деятельности, а значит достаточно объективно очерчивало существенную проблему.
Кузьмин-Караваев при ее решении делал упор на развитие "самодеятельности населения", являвшееся основной нуждой сельскохозяйственной промышленности, так как именно благодаря этому "другие народы ушли далеко вперед по пути экономического благосостояния"[1036]. – "Необходимое же условие самодеятельной личности – правосознание"[1037], для становления которого необходимы "два основных условия: просвещение и юридические нормы"[1038]. Ставя вопрос о первенстве одного из них, он, с одной стороны, связывал просвещение народа с формированием его правосознания, но, с другой, так и не определил основу введения крестьянской жизни в рамки права, одинакового для всех слоев общества.
|
|
|
Вопрос о всесословной волости. Дементьев полагал, что такой основой могла бы стать всесословная волость, считая ее одним из средств, необходимых для исчезновения или хотя бы уменьшения обособленности крестьянского мира. Будучи поэтому безусловным ее сторонником, он не надеялся на осуществление даже "в течение жизни поколения" чего-либо, хоть мало-мальски отвечающего "действительным потребностям", поскольку описанные им отрицательные явления сельского самоуправления (такие, как "негодяйство"), по его мнению, совершенно не зависели от "местных деятелей"[1039].
В завершении "Воспоминаний..." он подтверждал свои сомнения "последующими узаконениями", еще более обособившими мужика и увеличившими "пропасть между ним и всеми способными так или иначе благотворно воздействовать на него элементами"[1040], по-видимому, имея в виду земскую контрреформу и введение института земских начальников. И.И. Петрункевич, признавая фактическое сохранение дворянством в уезде (Новоторжском) только своей культурной роли, "необходимость которой было бы бесполезно отрицать в стране, стоявшей на таком невысоком уровне образованности", говорил о неразумности попыток правительства "ставить более культурный класс в привилегированное положение, поддерживая этим не сближение классов и сословий, а их взаимно-враждебные отношения"[1041]. Он был убежден в необходимости отмены сословных привилегий и ограничений для придания характеру земских собраний печати "не сословий, а культурной высоты большинства населения"[1042]. Но "нам не дано было работать с крестьянами в земстве, в суде, в волости. Власть строго оберегала переборки между сословиями", – писал впоследствии Ф.И. Родичев В.А. Маклакову[1043].
|
|
|
Проблема мелкой земской единицы, обозначавшаяся, как говорил В.Д. Кузьмин-Караваев, под "скромным именем бессословной волости"[1044] была, по замечанию Н.М. Пирумовой, "постоянным компонентом либеральной земской программы"[1045]. Для нас наибольший интерес представляет один из этапов почти полувековой дискуссии о мелкой земской единице. После формулировки конкретных предложений агрономическим съездом в феврале 1901 года вопрос обошел многие земские собрания и отразился "во всех без исключения органах печати", встретив "повсюду сплошные ряды сторонников", даже проводивших "параллель между предполагаемой ими реформой и освобождением крестьян"[1046], – утверждал Кузьмин-Караваев. В 1901-3 годах он решительно выступал в тверском губернском земском собрании и в печати против введения мелкой земской единицы. Всех стороников мелкой земской единицы объединяли, с его точки зрения, идеи ее бессословности, хозяйственной самостоятельности и близости к населению, необходимой для развития общественной самодеятельности крестьян[1047].
|
|
|
Но, с другой стороны, Н.М. Пирумова приводит высказывания за введение мелкой земской единицы со стороны желающих "использовать земские учреждения для укрепления правительственной власти", отмечая, что выступление Кузьмина-Караваева в Тверском губернском земском собрании 1901 года, опубликованное в "Русских Ведомостях" и в "Вестнике Европы", послужило поводом к расширению и углублению дискуссии о мелкой земской единице в 1902 году[1048]. Кузьмина-Караваева обвиняли прежде всего в чрезмерном преувеличении некультурности крестьянства и в стремлении ограничить его права на самоуправление[1049].
|
|
|
Отвечая на один из главных доводов сторонников мелкой земской единицы, связанный с ограничением социальной базы земского самоуправления Положением 1890 года, Кузьмин-Караваев указывал на невиданный прежде рост земских смет именно "с 90-х годов", когда главным предметом расходов становились школы и больницы[1050]. О том же "странном явлении", наблюдавшемся им в течение 15 лет службы гласным Новоторжского уездного земства, писал в воспоминаниях оппонент Кузьмина-Караваева И.И. Петрункевич: гласные дворяне, составлявшие большинство по Положению (кстати, по воспоминаниям Н.Т. Кропоткиной, состав губернских гласных был тоже "исключительно землевладельческий"[1051]) вели "неустанную борьбу за демократию, за свободу самоуправления и за независимость от администрации, за развитие народного образования, медицинской помощи, за всякие интересы народной массы и за подъем ее экономического благосостояния, тогда как гласные от крестьян, ставленники администрации, всегда голосовали <…>, повинуясь указаниям своих земских начальников"[1052]. Мы уже упоминали об этом при рассмотрении взгляда на участие крестьян в земском самоуправлении Дементьева, не раз отмечая его созвучие со взглядами Кузьмина-Караваева.
Полемизируя с И.И. Петрункевичем, склонявшемся к идее о мелкой земской единице, вероятно, исходя из сформулированного позже в воспоминаниях убеждения в принципиальном изменении деревенской жизни в конце Х1Х века, когда "последние черты патриархального быта исчезали по мере смены поколения рабов и рабовладельцев поколением, не испытавшем ни рабства, ни рабовладения"[1053], а в земском собрании 1902 года призывавшем "провозгласить <…> право каждого плательщика на свободное, широкое участие в удовлетворении своих собственных потребностей"[1054], Кузьмин-Караваев спрашивал о том, как вдвинуть "в совершенно бесправное положение <…> учреждение, дающее право самоопределения и самоуправления при условии, что масса в других отношениях останется бесправной?"[1055] Без кардинального изменения "правового положения крестьянского населения" и последующего создания настоящего, действенного крестьянского самоуправления "понижение единицы земского самоуправления будет началом конца земских учреждений", – утверждал он в речи в Тверском губернском земском собрании 10 декабря 1902 года, настаивая на сохранении руководящей роли нынешних земских учреждений, "не в смысле попечительства" и опеки, а в смысле "руководства – также, как губернское земство руководит уездными"[1056].
Представляя избирательное собрание, где председатель – земский начальник, а большинство членов находились в отношениях подчиненности к нему, и только ничтожное меньшинство составляли "люди сравнительно свободные, сравнительно независимые", он выражал недоумение, "как они будут избирать"[1057]. Ставя "себя в положение землевладельца", пришедшего на это собрание, он задавался вопросом, как "требовать равного, одинакового со мною отношения к вопросам" со стороны непользующихся "правами личности?"[1058] Предлагая затем посмотреть на земское собрание, где "опять председатель <...> – земский начальник, члены – большинство крестьяне и ничтожное меньшинство частные землевладельцы – один, два из нас, заседающих здесь в настоящее время", он предрекал или диктатуру "одного над <...> некультурной, не сознающей своих прав <...> массой", или подавление этой массой всякого культурного начинания земства[1059]. В результате и школы, и медицинское обслуживание, возможно, увеличившись количественно, принципиально понизятся качественно – вместо земских школ будут школы грамоты, а вместо врачей с врачебными пунктами – знахарь или фельдшер[1060].
Звучавшая в выступлениях Кузьмина-Караваева тревога обусловлена прежде всего активизацией в это время врагов земства, ухватившихся "за идею о мелкой единице", сознавая, что она "даст в результате регресс земской деятельности", будучи "задавлена <...> будничными <...> интересами сегодняшнего дня"[1061]. Отвлекаться от них, по мнению Кузьмина-Караваева, могло губернское земство, за что и навлекало на себя обвинения в "оторванности от населения"[1062]. Признавая необходимость известного приближения "управления местностью к ней самой и к ее населению", Кузьмин-Караваев ставил вопрос о степени приближения, выступая за сохранение определенной дистанции от населения управляющих лиц, чтобы "потребности непосредственные, сегодняшнего дня" не заслоняли "в их глазах <...> потребностей будущего, более или менее отдаленного. Вот почему организация самоуправляющегося органа, близкого к населению, соответствующая предлагаемой низшей земской единице, возможна только при <...> сравнительно высоком уровне культуры самого населения"[1063].
Указывая на пример Финляндии, где "такие единицы являются в виде приходов, и <...> местные потребности удовлетворяются лучше, чем в России", он подчеркивал огромную разницу "в культурном отношении" русской деревни с деревней финляндской: "Разве наша русская деревня вырастила типы школ, таких способов оказания медицинской помощи? Нет, у нас земство ввело их, земство вело эти работы в течение 37 лет; и эта работа еще нужна и еще будет нужна на продолжительное время <…> Нет готовых элементов, которые пришли бы нам на смену. Давайте работать для создания этих элементов. Требуйте, чтобы не мы были опущены до крестьян, а чтобы они поднялись до нас. Но сейчас отдавать им такое громадное дело рискованно!"[1064] В данном призыве Кузьмина-Караваева, прозвучавшем в 1902 году, проявлялся тот самый патернализм, неизбежность и в то же время пагубность которого осознавал Дементьев, говоря о деятельности земства 1870-х годов. Хотя, в отличие от него, Кузьмин-Караваев признавал возможность постепенного изменения крестьянского сознания путем просвещения, но, как и Дементьев, основную проблему он видел в особенностях крестьянского мира и вытекающих отсюда сложностях восприятия этим миром земской деятельности.
Вопрос о содержании школьных зданий.Показательным для раскрытия данной темы является сугубо конкретный хозяйственный вопрос о финансировании строительства и содержании школьных зданий, где земства сталкивались непосредственно с сельскими обществами, с конца 1860-х по 90-е годы целиком отвечавшими за устройство школьных помещений и ассигновывавшими средства на их ремонт, освещение, отопление и наём прислуги. В опубликованной в 1902 году статье "Основания земского санитарного надзора..."[1065] А. Шингарев отмечал, что весьма часто дело заключалось вовсе не в необходимости крупных расходов, а просто в незнании и в непонимании крестьянами необходимости соблюдения элементарных требований школьной гигиены. Это сказывалось даже при строительстве и содержании так называемых "образцовых школ", где при значительных затратах "сплошь и рядом встречаются санитарные недостатки, <...> предупреждение или устранение которых <...> стоило бы дешевле всего", такие как расположение школьного здания среди грязных, пыльных улиц, около кладбищ и болот, затоплявших его во время разлива, сооружение напротив окон школы ретирадного места волостного правления, неправильное устройство окон и потолка, прохудившиеся крыши и проницаемые для света стены, не обклеенные обоями, "от чего классы обращаются в вместилище пыли и грязи", неудобная, вредная для здоровья детей мебель, "мытье школьных полов только 1-3 раза в год и содержание отхожих мест в таком виде, что в них войти нельзя", помещение в школьных общежитиях поросят, отсутствие горячей пищи для живущих при школах учеников[1066].
Организация школьной столовой представлена в воспоминаниях С.А. Унковской, служившей в 1910-х годах земской учительницей в одной из школ Тверской губернии: "Дети привозили с собой на всю неделю мясо, картошку, капусту, и каждый опускал в общий котел со щами свой кусок мяса, перевязанный цветной тряпкой, чтобы он не перепутался с другими, а когда садились есть, каждый вытягивал свой кусок мяса из котла. Лоскуты были разные – синие, красные, зеленые, розовые, а потому щи приобретали разные оттенки"[1067]. Попытки учительниц убедить детей, что краска вредна для здоровья, успеха не имели, ибо каждый ребенок считал свои домашние запасы лучше. ("Да у меня-то сегодня молодая курятина из дому привезена, а него сто годовалый бык")[1068]. Тогда учительницы устроили общую столовую ("горячий приварок") не только для живущих на неделе при школе детей, но и для приходящих, так как те "после трех уроков стремились домой обедать, и потому последние уроки были не так продуктивны"[1069]. Но это вызвало возмущение крестьян одной из деревень, "самой отсталой, дикой, неграмотной, хотя и зажиточной <…> Она стояла среди болот, в стороне от дорог и как-то одичала больше других"[1070]. (То же сочетание богатства и "темноты", отмеченное Дементьевым). "Вы учить должны, а не кормить", – заявлял один крестьянин. – "Я сам голодный бегал когда-то в школу, и сын мой пусть это испытает". Другой крестьянин его поддерживал: "А разве это фамильно? У вас всяк из своей чашки ест? Общее блюдо должно быть для всех, как дома: они не бары <…> Сколько мы не доказывали родителям, что дети лучше будут учиться, если начнут обедать, что мы дольше их можем учить, они оставались при своем, что это – баловство, и что селецкие ребята обедать не будут", – писала С.А. Унковская[1071]. Таким же "баловством" называли крестьяне организацию при школе сада и огорода, необходимого для школьной столовой. С.А. Унковская рисовала возмущение против огорода крестьян деревни, давшей землю в вечное владение школе: "Чтобы с нашей земли, которая испокон веку переходит к нам от отцов, дедов и прадедов, да каждый зуевский или калтаповский школьник огурец ел? <...> Мы под школу землю дали, а не под огород"[1072]. И после принятия решения об устройстве огорода "крестьяне деревни Горки продолжали сердиться, дети их тоже подражали родителям, обивали камнями углы школьного здания, даже поджигали школу"[1073], считая себя хозяевами этой земли.
Дело в том, что соблюдению правил школьной гигиены при внешнем и внутреннем обустройстве школьных зданий земские деятели и учителя придавали воспитательное значение. Они отводили школе роль рассадницы "правильных гигиенических понятий" впротивовес убогой крестьянской хате, зачастую являвшейся для крестьян "идеалом для школы и мерилом предъявляемых к ней требований"[1074]. По воспоминаниям С.А. Унковской, несмотря на старания учительниц "приучить живущих в школьном здании к чистоте и порядку, соблюдению некоторых правил гигиены, дело это встречало слишком много препятствий, так как деревня в то время не имела об этом никакого понятия: в избах крестьян были в большом количестве тараканы, клопы, которые часто заносились в ночлежные ребятами". Второй учительнице "стоило больших трудов, чтобы приучить детей раздеваться, ложась спать, мыть руки перед едой, открывать утром форточку, встряхивать одеяла и т.п."[1075].
Здесь надо сказать об отсутствии единства в отношении самих земских деятелей к проблемам школьной гигиены, а шире, к возможностям приложения норм и ценностей их культуры к уровню развития бытовой культуры крестьян. Так, Я.В. Абрамов, признавая в 1889 году школьные здания самой слабой стороной "земской школы во многих уездах", протестовал против оценок врачей, исходивших из требований школьной гигиены, выработанных "европейской наукой, имевшей в виду совсем иные условия жизни"[1076] и говорил о необходимости учета местных особенностей. Обвинения в оторванности от них, приводившей к предъявлению завышенных требований к школьному хозяйству, звучали в начале 1900–х годов на заседаниях земского собрания Весьегонского уезда Тверской губернии. При обсуждении доклада заведующего хозяйственной частью школ уезда В.Я. Авраамова, нарисовавшего, исходя из личных впечатлений от поездок по школам, ужасающую картину состояния школьных зданий, аналогичную приведенному выше описанию А. Шингарева, гласный Л.А. Мясников отмечал такое "распространенное явление": "Очень долго живущий в большом городе интеллигент, попадающий в <...> деревенскую обстановку с ее первобытным укладом и простотою жизни, не может долго свыкнуться с нею, не испытывая род какого–то отвращения и брезгливости. С течением времени это чувство сглаживается и существо и смысл его работы в деревне захватывает его так глубоко, что он привыкает, и уклад народной жизни становится для него понятным, сносным, неизбежным при данных условиях, и все отдельные проявления его не вызывают давнишнего чувства брезгливости", – полагал он, призывая взглянуть на поразивший Авраамова в одной из школ открытый чан с водой для питья, как на "наименьшее зло <...> при данных условиях содержания школьных помещений, бедности и беспросветности. Заведите в этой невозможной школе закрытый бочонок с водой, и он может оказаться хуже открытого чана <...>, если не мыть его, и самая вода будет гнить и протухнет"[1077]. Доказывая на данном примере необходимость, условно говоря, компромиссной, исходящей из местных реалий, оценки состояния школьных помещений, он в то же время соглашался с тем, что земские школы должны служить борьбе "с безобразными явлениями, <...> показывая и прививая в жизни другие культурные человеческие порядки"[1078].
В итоге этих дискуссий Весьегонская уездная управа, констатировав безуспешность всех издавна предпринимаемых в традициях либеральной просветительской идеологии стараний убедить "сельские общества на сходах и иным путем строить хорошие школьные здания и содержать школы как можно лучше", провозгласила необходимость признать это "долгом земства и принять <...> на свой счет", сделавшись "полным хозяином школьного дела" и устроив его, "как оно находит лучшим <...> Ведь никто еще не доказал, что сельские общества – лучшие выразители мнений населения Весьегонского уезда, чем земства"[1079].
В данном заявлении управы, вроде бы опровергавшем утверждения Дементьева об отчужденности земских учреждений от населения, как и в самом выводе о необходимости принятия содержания школьных помещений на счет земства, подтверждавшем мысли того же Дементьева о неизбежности земского патернализма над крестьянами, звучало ее отношение к проблеме мелкой земской единицы, перечеркивавшее надежды на нее Дементьева, но явно близкое к высказанным в то же время взглядам Кузьмина-Караваева. Практически одновременная активизация обсуждения обеих тем в начале 1900-х годов свидетельствует об их взаимосвязи.
Тогда же вышли и "Воспоминания..." Дементьева, поднимавшего те же вопросы, основываясь на своей земской деятельности 1870-х годов. Он считал неудачу "активных народников того времени", имея в виду не только членов народнических кружков, шедших в народ с пропагандистскими целями, а и остававшихся в деревне ради "малых дел", исходя из тех же идей долга интеллигенции перед народом, которые изначально двигали многими земскими деятелями, следствием того, что они "шли с человеческими идеями к человеку, а попадали к мужику, <...> в какое–то чужеземное, незнакомое им царство, <...> в обособленную и резко ограниченную сферу <...> Возможный прогресс уничтожался всюду присущим антагонизмом и взаимным непониманием: они говорили на разных языках и жили в разные эпохи, – хотя и были в действительности современниками в общей родной стране"[1080].
Этот прозвучавший в самом конце "Воспоминаний…" вывод, условно говоря, опускает рассмотрение земской деятельности с уровня губернии и уезда на уровень отдельной деревни, повседневной жизни крестьян. Такой подход проявляется в исследовании Н.А. Архангельского, с одной стороны, отмечающего значение многосторонней и плодотворной деятельности земства, начинавшейся "с 0 <…> и <…> хоть медленно, но целенаправленно" осваивавшего "целину просвещения в темной деревне, способствуя расширению кругозора крестьянина, приобщению его к культуре, технике, технологиям современного производства", началу выхода российской деревни <…> из <…> состояния темноты и подавленности", а, с другой, призывающего "не <…> обольщаться способностями и возможностями" земства, ибо "перечень того", что оно сделало "в губернии, обширен, в уезде значительно меньше. Если рассматривать деятельность земства на фоне волости либо деревни, то она окажется и вовсе малозаметной. Простой крестьянин знал представителя земства только как сборщика податей"[1081].
Архангельский приходит к подобному заключению, опираясь, в основном, на анализ сведений земской статистики, но оно подтверждается другими земскими материалами, публицистикой и воспоминаниями земских деятелей, прежде всего произведениями П.А. Дементьева, что побудило нас остановиться на них столь подробно. Здесь проявляется особенность личного, неофициального источника, где гораздо откровеннее, чем в официальных документах, отражалось осознание земскими деятелями сложностей и неудач просветительской работы. Мы уже подчеркивали принципиальное отличие отношения к ней Дементьева от отношения других рассматриваемых нами земцев.
–––––––––––––––––––––––––––––––––
Его сочинения можно назвать летописью надежд и разочарований земского интеллигента пореформенной России. Их значение видится нам в том, что в них сконцентрировано характерное для пошедшей в народ интеллигенции восприятие крестьянского мира как принципиально иного, чужого, находящегося на абсолютно другой стадии развития. Отсюда и присутствие в произведениях Дементьева некоего обобщенного образа "мужика", что также свойственно народнической идеологии. Необходимо отметить, что на основе этих источников мы пытались реконструировать не восприятие крестьянами земской деятельности, а восприятие земскими деятелями крестьян и их отношения к земству, что представляется крайне важным, поскольку дает возможность взглянуть на тему деятельности тверского земства по народному просвещению непосредственно глазами современников, активно в ней участвовавших.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Более чем полувековой опыт тверского земства в области народного просвещения привел к значительному изменению взглядов земцев на народ и его обучение. Кратко эту эволюцию можно охарактеризовать так: "от книги к реальности". Постепенно уходили в прошлое былые представления об изначальной предрасположенности крестьян к образованию, о том, что освобожденный мужик легко поймет интеллигента – земца. Уже к началу 1870-х годов стало ясно, что широким, но нереальным планам романтиков-либералов придется потесниться в пользу пусть не столь обширных, но более достижимых задач. "Малые дела" оказались неизбежным и сознательным выбором тверских земцев – "цвета" русского либерализма. В то же время отказ от тактики "кавалерийского натиска" на самодержавие не означал примирения с бюрократическим строем. Напротив, для будущих деятелей Союза освобождения и партии кадетов их "постепеновство" было лишь способом более надежного осуществления либеральных идеалов.
Необходимо также отметить, что участие земцев в деле народного образования, как и в других сферах компетенции местного самоуправления, стало попыткой преодоления давнего "отщепенства" русской интеллигенции, исторически отстраненной от легального участия в политической жизни страны. Обращение к практической жизни, вместо теоретических иллюзий, должно было, по мысли создателей земской реформы, отвлечь наиболее деятельную и идеалистическую часть образованного класса от утопической погони за "журавлем в небе" и, напротив, привлечь ее к тяжелому, не всегда романтичному, но необходимому повседневному труду. В то же время, как показано в данной работе, такая цель оказалась достигнутой лишь отчасти. Непоследовательность властей, так и не выработавших целостную и ясную политику по отношению к земским учреждениям и перспективам развития России в целом, и недоверие к администрации со стороны деятелей самоуправления неизбежно превращали земства в органы оппозиции бюрократическому абсолютизму, придавая политическую окраску и такому, казалось бы, "деловому" вопросу как развитие крестьянского просвещения.
В определенной степени, цели тверских земцев и властей были схожи – народная грамотность. Разумеется, крестьянские бунты, регулярно происходившие в империи – от картофельных бунтов 1840-х годов до холерных бунтов 1890-х – одинаково были неприемлемы и для либеральных дворян, и для администрации. Но главная проблема заключалась во взгляде на содержание первоначального образования. И здесь крылись корни взаимной подозрительности властей и земства. Опасения либералов, что может произойти опасная клерикализация народного сознания, и страх чиновничества перед проникновением "крамолы" в мысли простонародья мешали конструктивному взаимодействию двух сил, способных добиться широкого распространения грамотности – административного аппарата и земства. Именно поэтому, несмотря на благородный идеализм и подвижничество тверских земцев, их цели не были достигнуты.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ
Литература:
1. Аксенов Г.П. Вернадский. – М.: Молодая гвардия, 2001. – 345 с. – ("Жизнь замечательных людей").
2. Аксенов Г.П. "И все великое – не сон…": докум. очерк / Г.П. Аксенов // Прометей: историко-биографический альманах серии "Жизнь замечательных людей" / сост. Г.П. Аксенов. – М.: [б.и.], 1988. – Т. 15. – С. 131-149.
3. Аксенов Г. "Царство моих идей впереди" / Г. Аксенов // Вернадский В. Жизнеописание. Избранные труды. Воспоминания современников. Суждения потомков. / Сост. Г.П. Аксенов. М., 1993. – С. 21-39.
4. Архангельский Н.А. История Удомельского района с древнейших времен до 1900 г.: Ч. 1. – Тверь: [б.и.], 1993. – 263 с.
5. Архангельский Н.А. История Удомельского района с 1900 по 1917 годы. Ч. 2. – Тверь: [б.и.], 1995. – 236 с.
6. Афанасьев В. Земская школа: исторический опыт / В. Афанасьев // Земский вестник. – 1996. – № 112. – С. 28-33.
7. Богачек И. Санкт-Петербург – "столица" Америки / И. Богачек // Звезда. – 1993. – № 7. – С. 128-159.
8. Богданов И.М. Вопросы статистики народного образования на съездах и совещаниях русских статистиков до и после революции 1905 г. / И.М. Богданов // Очерки по истории статистики СССР: сб. 2. – М.: Госстатиздат, 1957. – С. 156-170.
9. Богданов И.М. Из истории советской статистики культуры и статистики народного образования дореволюционной России / И.М. Богданов // Очерки по истории статистики СССР: сб. ст. – М.: Статистика, 1955. – С. 192-207.
10. Ведерников В.В. Русские либералы в поисках вольного печатного органа. 1880-1902 / В.В. Ведерников // Освободительное движение в России: межвузовский сб. научных трудов. – Саратов: Саратовский гос. Ун-т, 1991. – Вып. 14. – С. 91-107.
11. В.Н. Линд. // Русский биографический архив. – Мюнхен: [б.и.], 1999-2000. – С. 364.
12. Вернадский В. Жизнеописание. Избранные труды. Воспоминания современников. Суждения потомков. / Сост. Г.П. Аксенов. – М.: [б.и.], 1993. – 345 с.
13. Веселовский Б.Б. История земства за 40 лет: в 4 т.: Т. 1. / Б.Б. Веселовский. – СПб.: [б.и.], 1909. – 432 с.
14. Веселовский Б.Б. История земства за 40 лет: в 4 т. – СПб.: [б.и.], 1909-1911.
15. Веселовский Б.Б. История земства за 40 лет: в 4 томах. Т. 4. / Б.Б. Веселовский. – СПб.: [б.и.], 1911. – 467 с.
16. Гаврилова О.А. "У меня на деле – целая жизнь, посвященная русскому народу". Ф.И. Родичев. / О.А. Гаврилова // Знаменитые универсанты. Очерки о питомцах Санкт-Петербургского университета. Т. 2. – СПб.: [б.и.], 2003. – С. 56-57.
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 24; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!