Мотивационные ошибки 11 страница
Обе они служат объяснительным средством для понимания механизмов социального познания, в частности механизма построения «образов» отдельных элементов социального мира. Тем важнее и интереснее произвести сравнительный анализ двух этих концепций и сопоставить их сходство и различия.
Сравнению двух парадигм — теории социальной идентичности и теории социальных представлений — посвящен ряд специальных исследований. Лучше всего это сопоставление представить наглядно, что предложено в ряде исследований Г. Брейквелл [118]. Ею предложена следующая схема (см. с. 218).
Возможно, что различия могут быть установлены и по другим линиям. Важно, однако, что и та и другая парадигма используется как инструмент социального познания. Следовательно, в данном контексте было бы заманчиво объединить эти две модели. Г. Брейквелл полагает, что в результате такого объединения выиграли бы обе теории. Теория социальной идентичности пока несколько узка: в ней все замыкается лишь на проблеме межгруппового конфликта и дифференциации. Объединившись с теорией социальных представлений, теория идентичности могла бы в большей степени раскрыть роль идентификации в процессе конструирования социальной реальности. Теория же социальных представлений также сможет ликвидировать один из своих слабых пунктов — недостаток объяснения, почему социальные представления определенных групп имеют именно данную форму. Теория социальной идентичности «подсказала» бы два уровня рассмотрения когнитивных структур: на одном — это когнитивные структуры индивида, позволяющие ему на основе
|
|
|
консенсуса поддерживать коммуникацию внутри группы, на другом — это реализация «общественной риторики», содержания когнитивной структуры, заложенного культурой и способствующего сплочению группы и прояснению ее отличий от других групп.
Такие пути объединения двух популярных современных парадигм имеют не только чисто теоретический интерес. Возможно, они бы способствовали совершенствованию и эмпирической практики. Особенно это касается теории социальных представлений. По-видимому, в силу недостаточной проработанности ряда положений теории, в эмпирических исследованиях, построенных на ее основе, как правило, лишь описываются социальные представления отдельных групп или механизмы их возникновения. При этом часто пропускается гипотеза самого Московиси о том, что социальные представления группы порождаются на уровне всего общества (метасистемы) как средство служения групповым целям в этом обществе. Для этого в каждом эмпирическом исследовании необходим учет двух родов факторов: как складывается социальное представление внутри группы и как затем на основании изменений в самой группе социальное представление «выходит» во внешнюю жизнь, начинает взаимодействовать с социальными представлениями других групп. Это, по мнению Московиси, очень важно, поскольку существует система социальных представлений в каждом данном обществе и в определенный период его существования. Добавим, что это и есть важнейшее условие формирования некоторого образа мира не только для одной группы, но также и для более крупных сообществ, а в определенных чертах — для общества в целом.
|
|
|
Здесь уместно обратиться к популярному в настоящее время не только в науке, но и в обыденной жизни понятию менталитет. Несмотря на широкое употребление этого термина, сколько-нибудь четкой и удовлетворительной дефиниции нет до сих пор. В самом общем виде менталитет можно определить как характерную для конкретной культуры (или субкультуры) специфику психической жизни включенных в нее людей, детерминированную экономическими и политическими аспектами ее исторического развития. Менталитет это такая интегральная характеристика людей, живущих в конкретной культуре, которая позволяет описать своеобразие видения этими людьми окружающего мира и объяснить специфику их реагирования на него [42]. Каждый отдельный представитель данной культуры присваивает выработанный группой способ восприятия мира, образ мыслей, систему оценок окружающей действительности. Но менталитет — это не только определенный «склад сознания», но и соответствующие ему нормы поведения. Поэтому менталитет не может быть сведен просто к сумме социальных представлений, хотя и включает ее в себя. Чаще всего говорят о менталитете применительно к этнической (национальной) группе, но точно так же можно говорить и о менталитете какой-то большой социальной группы (например, интеллигенции) или возрастной группы (например, молодежи).
|
|
|
Менталитет включает в себя прежде всего некоторую систему знаний об обществе, его отдельных элементах, характере общественных отношений, норм, ценностей. Однако это не абстрактные, общие знания, но знания «препарированные», пропущенные через интересы группы или субкультуры. Иными словами, это также система смыслов, значимых для данной группы. Поэтому в менталитет включается и определенная система языка, посредством которого выражаются те или иные смыслы. (Эта идея хорошо проиллюстрирована Оруэллом, предложившим термин «новояз».) Менталитет предполагает также принятую систему мотивов, выделяя в ней доминирующие из соответствующих образцов поведения. В рамках каждого менталитета может существовать совершенно различное толкование одних и тех же понятий, что отражает различный исторический опыт различных групп, различие традиций, способов поведения в определенных значимых ситуациях.
|
|
|
Очевидно, что понятие «менталитет» имеет самое непосредственное отношение к проблемам социального познания: менталитет — рамка, в которой складывается общий образ окружающего человека внешнего мира. Эта рамка оказывается достаточно устойчивой, особенно в тех случаях, когда речь идет о менталитете больших групп, например наций. Поэтому Л. Н. Гумилев говорил, что феномен менталитета нельзя изменить за несколько десятилетий. Он статичен и органичен как экономическая структура.
Хотя вопрос о связи менталитета и совокупности социальных представлений той или иной группы не исследовался специально, по-видимому, можно судить об однопорядковости этих феноменов. Во всяком случае, очевидно, что менталитет, так же как и система социальных представлений, имеет непосредственное отношение к построению образа социального мира. В переломные эпохи рассогласование объективных изменений, происходящих в обществе, и изменений в структуре представлений об обществе может приобретать драматический характер.
3. МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА
Теперь можно подвести итоги по поводу значения концепции социальных представлений в психологии социального познания. Несмотря на то что концепция эта преимущественно развивается во французской социальной психологии, она приобрела популярность и в других подходах. Круг проблем социальной психологии, который может быть рассмотрен в рамках данной концепции, также очень широк: это изучение и отдельных феноменов социальной жизни (известны исследования «образа города», «образа детства», «образа школы» и пр.), и принципиальных подходов к анализу психологии больших социальных групп, и т.п. Но несомненно, что концепция социальных представлений является и весьма серьезной заявкой на объяснение механизмов социального познания. Она существенно дополняет ту «анатомию» процесса социального познания, которая предложена «чисто» когнитивистским подходом: «шаги» в работе с социальной информацией здесь вплетаются в ткань социального контекста в гораздо большей степени.
При помощи концепции социальных представлений не только расширяется спектр тех социальных явлений, построение образа которых отдельным индивидом можно лучше понять, но и осуществляется переход от индивидуального сознания к массовому сознанию. Это означает, что идея включенности познания социального мира отдельным человеком в общую познавательную деятельность всего общества получает свое подтверждение [55].
Поэтому, несмотря на многочисленные критические комментарии к теории социальных представлений, высказываемые в литературе, несмотря на не менее многочисленные, довольно слабые проработки ее отдельных положений, теория социальных представлений занимает в настоящее время заметное место в литературе по социальному познанию.
Дальнейшее развитие этой концепции, по-видимому, неизбежно приведет к своеобразной интеграции многочисленных наметившихся подходов в области психологии социального познания. Не случайно поэтому, что в современной общей дискуссии о судьбах социальной психологии в XXI в. вопрос о роли теории социальных представлений выдвигается на одно из первых мест. Полезно иметь в виду, что дискуссия осуществляется на фоне полемики между «американской» и «европейской» традициями в социально-психологическом знании, где теория социальных представлений вместе с теорией социальной идентичности и идеей дискурс-анализа «представляют» европейский подход.
Можно выделить два направления этой дискуссии. Одно из них связано с разработкой нового подхода в социальной психологии конца XX столетия, которое иногда обозначают как «постмодернизм» [117].
Претендуя на выявление специфики современной культуры развитых индустриальных обществ, постмодернизм формулирует новую перспективу и в построении знания. Главная мысль заключается в том, что существующая в прошлом реалистическая эпистемология, построенная на принципах позитивизма, делала чрезмерный акцент на то, что теории должны соответствовать реальному миру, в то время как задача заключается в том, чтобы генерировать новые формы поведения [33].
Легко понять, что предложенная парадигма не могла не затронуть прежде всего всю сферу социальных наук [1126]. Как иногда замечают, «вирус» постмодернизма проник и в социальную психологию. Здесь идеи постмодернизма реализованы наиболее полно в рамках новой социально-психологической парадигмы, именуемой социальный конструкционизм и связанной главным образом с именем К. Гергена [33; 130а]. Не ставя сейчас перед собой задачи подробного анализа этой концепции, необходимо выделить лишь те ее элементы, которые непосредственно могут быть включены в Дискуссию с теорией социальных представлений.
Одна из ведущих идей К. Гергена заключается в том, что социальная психология не только в ее бихевиористской парадигме, но также и в традиционном когнитивизме недооценивает значение социальной ситуации, в рамках которой осуществляется процесс
познания человеком окружающего мира. При этом утрачивается такой важный компонент познавательного процесса, как конструирование социального мира.
Средством преодоления такого недостатка должно быть, по мнению Гергена, формулирование некоторых основополагающих гипотез, которые необходимо принять во внимание. Эти гипотезы заключаются в следующем:
1. Исходным пунктом всякого знания является сомнение в том, что окружающий мир есть нечто, разумеющееся само собой. Отсюда следует, что любое объяснение этого мира может быть только конвенцией (соглашением).
2. Осмысление мира поэтому не есть автоматический процесс, но результат активной совместной деятельности людей, вступающих во взаимные отношения, вследствие чего слова, употребляемые для обозначения объектов, имеют смысл лишь в контексте этих отношений (в них неизбежно включены исторические и культурные варианты конструирования.
3. Распространенность той или иной формы понимания мира связана с пертурбациями социальных процессов (правило «что чем считать» лишено определенности). Следовательно, степень устойчивости того или иного образа зависит от характера социальных изменений.
4. Таким образом, описания и объяснения мира сами конституируют формы социального действия и тем самым как бы переплетаются с другими формами социальной деятельности [130].
Игнорирование этих требований справедливо ставится Гергеном в вину когнитивистской традиции, а учет их провозглашается исключительным завоеванием новой конструкционистской парадигмы, что и рассмотрено как постмодернизм в социальной психологии [1126]. Против справедливости многих предложенных в гипотезе суждений трудно возразить, особенно если иметь в виду, что упреки справедливы по отношению к когнитивистской традиции вообще.
Но если внимательно проанализировать предложенные Гергеном принципы анализа, то именно они и «учтены» в современных построениях психологии социального познания. Ближе всего к предъявленным критериям, по-видимому, стоят требования теории социальных представлений. Почему именно они не фигурируют у Гергена в качестве успехов современной психологии социального познания, остается неясным, так же как остается неясным, почему теория социальных представлений не рассматривается на законном основании в ряду поисков постмодернизма. На наш взгляд, есть все основания считать эту теорию одним из вариантов постмодернизма, не уступающим по значению поискам конструкционизма.
Другое направление методологического анализа теории социальных представлений представляется более адекватным. Оно апеллирует к тому, что теория социальных представлений (так же, впрочем, как и теория социальной идентичности или теория дискурса) слабо связана с теми позитивными элементами, которые содержатся в традиционных когнитивистских построениях психологии социального познания. Как видно, этот упрек носит прямо противоположную направленность - констатируется недооценка полезных идей «чистого» когнитивизма. В этом случае часто выдвигается на первый план противопоставление «американской» и «европейской» традиций в социальной психологии как фактор, препятствующий объединению позитивных идей, содержащихся в том и другом подходе.
В этом плане любопытная попытка предпринята двумя австралийскими исследователями М. Аугустинос и И. Уолкером. В их работе «Социальное познание. Интегративное введение» [117] сделана заявка на преодоление современного кризиса в социальной психологии, который, на взгляд авторов, и состоит как раз в том, что самая популярная проблематика социального познания никак не вырвется из «индивидуалистического» подхода. Несмотря на наименование «социальное познание», весь строй осмысления проблем и исследований опирается на индивида, познающего социальную реальность. «Что такое это социальное, с чем нужно интегрировать социальное познание?» — задают вопрос авторы [117, р. 4]. Ответ может быть найден в идеях именно европейских авторов, прежде всего в теории социальной идентичности А. Тэшфела и теории социальных представлений С. Московиси. Интересно, что амбиция на такую интеграцию «американского» и «европейского» подходов заявляется от имени австралийских ученых, поскольку, как они полагают, им из их «южного угла» виднее обе стороны «Атлантики» [117, р. iv].
В заслугу австралийским авторам можно поставить детальную разработку конкретных путей возможного интегрирования двух подходов, тех линий, по которым может быть встроена «европейская» традиция исследования социального познания в традиционный «американский» подход. Главный акцент при этом сделан на теорию социальных представлений: она защищается авторами ссылкой на осуществленное в ней интегрирование элементов традиционно когнитивистских построений и требований, сформулированных в конструкционистской парадигме.
В качестве примера рассматриваются предложенные Московиси основные механизмы возникновения социального представления. Как известно, в его концепции первым этапом этого процесса назван феномен «зацепления», когда субъекту необходимо зафиксировать внимание на каком-либо социальном объекте и назвать его. Но чтобы нечто назвать, обозначить, его надо сопоставить с наименованиями уже существующих категории, закрепленных в культуре. Поэтому процесс называния, который Московиси считает проявлением «номиналистической тенденции», имеет огромное значение: объект уже самим фактом его называния помещается в упомянутую «идентификационную матрицу», т.е. включается в существующую концепцию «общества и человеческой природы»:
«...Называние не есть чисто интеллектуальная операция, способствующая ясности или логической связанности. Это операция, относящаяся к социальной установке» [цит. по: 117, р. 139]. По мнению авторов, с которым можно согласиться, уже здесь очевидна возможность органического единства когнитивного «действия» и социального контекста.
Другой пример связан со вторым этапом формирования социального представления — с объектификацией. Вспомним, что для Московиси этот процесс означает превращение понятия в образ, который в большей степени включен в реальность, и то, что было воспринято, становится тем, что понято: новое явление сводится к чему-то такому, что «всем известно». Препарированное таким образом понятие дает основание обыденному человеку судить о вещах, в которых он никоим образом не является компетентным, он приобретает весьма специфическое «знание», достаточное лишь для оперирования им в пределах здравого смысла в обыденных ситуациях. Но такие «знания» и есть элементы массовой культуры, т.е. включаются в широкую систему коммуникаций, где они функционируют часто на уровне метафор [117, р. 140]. Этим, с точки зрения австралийских авторов, операция объектификации также демонстрирует «объединение» чисто когнитивистского действия и одного из важнейших «социальных» аспектов познания человеком окружающего мира.
Нет сомнения, что теория социальных представлений при ее дальнейшем развитии может дать весьма впечатляющие результаты в осмыслении проблем социального познания. Также нет сомнения и в продуктивности интеграции ее (равным образом, как и теории социальной идентичности) с идеями традиционного, когнитивистского подхода. Большое сожаление вызывает лишь некоторая избыточная амбициозность австралийских авторов, заявляющих как бы право первенства на идею такой интеграции.. С одной стороны, эта идея уже достаточно давно буквально «носится в воздухе», эксплуатируемая многими другими исследователями.
Уместно вспомнить, что программа Европейской Ассоциации Экспериментальной Социальной Психологии декларировала идею социального контекста как ведущую с самого начала своего существования [см. 7]. Применительно к проблемам социального познания эта идея была четко заявлена и в работе В. Дуаза «Уровни объяснения в социальной психологии» [122]. Дуаз выделяет четыре таких уровня: 1) уровень, ограниченный «психологическими» или «внутриличностными» процессами, когда принимают в расчет способ, которым индивид организует свое восприятие социального мира; 2) уровень, который рассматривает «межличностные» или «внутриситуативные» процессы, имеющие место между индивидами и складывающиеся на их основе представления; 3) третий уровень включает понятие социальной позиции или статуса, чтобы понять различия в ситуационных взаимодействиях, в которых складываются коллективные представления; 4) четвертый уровень начинает с анализа общих понятий, относящихся к социальным отношениям, и показывает, как «универсальные идеологические убеждения» приводят к различным ментальным представлениям и поведению [122, р. vii]. Различия в подходе американской и европейской социальной психологии проявляются в преимущественном использовании того или другого уровня объяснений: именно четвертый уровень наиболее разработан в «европейской» традиции. Если отбросить несколько специфичную терминологию, употребленную в предложенном анализе, легко увидеть за ней выражение убежденности в том, что европейская «модель» социального познания всегда ориентировалась на включение этого процесса в социальный контекст.
С другой стороны, к еще большему сожалению, в мировой социальной психологии практически отсутствуют апелляции к тем находкам, которые давно осуществлены в отечественной психологической традиции. Если внимательно вдуматься в сущность центральной пропагандируемой идеи — об органической включенности социального контекста в процесс познания человеком социальной реальности, то станет очевидно, что многие принципиальные позиции в этом вопросе заявлены были уже Л. С. Выготским и позже представлены в работах других последователей его школы, в частности, в рамках принципа деятельности.
Традиция, развиваемая в культурно-исторической школе Л. С. Выготского, равным образом как и теория деятельности, разработанная в отечественной психологии, до недавних пор вообще не принималась в расчет в многочисленных дискуссиях по проблемам социального познания, ведущихся в западной литературе. И если ситуация с общим анализом концепции Выготского в последние годы существенно изменилась и имя его стало весьма популярным, в частности, в США, то специальное исследование значения этой концепции для социального познания практически отсутствует. Между тем, и это очевидно, весь строй поисков современных исследователей весьма близок многим принципиальным соображениям, высказанным именно в культурно-исторической школе. Пожалуй, можно даже утверждать, что именно в ней уже интегрированы те два подхода, которые характеризуют сегодняшние поиски в западной социальной психологии. В перспективе необходимо «высветить» элементы такой интеграции в культурно-исторической школе и обогатить ими современную перспективу психологии социального познания. Роль теории социальных представлений в таком развитии нельзя недооценивать.
Логическим продолжением анализа социальных условий построения образа социального мира является характеристика роли тех социальных институтов, которые воздействуют на этот процесс.
Глава IX
СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ
Конструирование социального мира осуществляется не в вакууме. Важную роль в этом процессе играет не только прошлый опыт индивида или группы, но вся система социальных институтов, в которой кристаллизована совокупность разнообразных социальных связей. К таким институтам нужно отнести: семью, школу, средства массовой информации, церковь, различные государственные учреждения. Каждый из этих институтов может оказывать противоречивое по своей направленности воздействие на то, как у человека формируется картина социального мира. Поэтому необходим подробный анализ роли каждого из институтов.
В разработанной У Бронфенбреннером модели социальных влияний на процесс социализации выделены три уровня: микроуровень, к которому относится семья, школьный класс, группа сверстников; своеобразный промежуточный уровень, который представлен не теми группами, куда непосредственно включен ребенок, но теми взрослыми, через посредство которых это влияние оказывается (например, это может быть организация, где работает один из родителей: она влияет не непосредственно, а через систему эмоциональных оценок этой организации родителями); наконец, макросоциальные структуры, к которым относятся законы, социальная политика, нормы и ценности общества, а также традиции и обычаи [25].
Образ социального мира складывается у человека на протяжении всей его жизни, и особенное значение имеют в этом процессе ранние стадии социализации индивида, которые чаще всего осуществляются именно в семье. Поэтому здесь можно усмотреть первый этап субъективного осмысления человеком всего происходящего вокруг него и своего места в окружающем мире. По мысли П. Бергера и Т. Лукмана, на ранних стадиях социализации биография человека начинает «наполняться смыслом» [18, с. 152), происходит процесс последовательной легитимизации ребенка в мире, когда возникает знание социальных ролей, их объяснения, правил действия в каждой из них. Можно выделить четыре основных уровня, на которых осуществляется эта легитимизация: первый как раз приходится на семью, когда ребенку впервые открывается истина — «так уж устроены вещи». Частично здесь же может присутствовать и второй уровень — осмысление существующего порядка вещей через пословицы, сказки, фольклор. Третий уровень также начинается в семье, когда кто-то значимый постепенно, целенаправленно преподносит некоторые истины. Первыми агентами здесь выступают родители, хотя позднее, на следующих этапах социализации, это будут учителя, коллеги, средства массовой информации и пр. Наконец, четвертый уровень, когда легитимизация осуществляется всем социумом, «символическим универсумом» [там же, с. 154]. Когда человек одолевает все эти уровни, он осваивает всю область значений, циркулирующих в обществе, т.е. для него «все расставляется по местам».
В этой модели, как и во многих других подходах, главенствующая роль отводится семье, по крайней мере на ранних этапах социализации. Анализ роли социальных институтов целесообразно начать именно с характеристики роли семьи.
1. СЕМЬЯ
Поскольку образ социального мира складывается у человекана протяжении всей его жизни, особенное значение имеют в этом процессе ранние стадии социализации индивида. Здесь впервые окружающий ребенка мир предстает для него в «отфильтрованном» виде, поскольку первые «значимые другие» (в данном случае — родители) отбирают определенную информацию, оповещающую о том, что происходит вокруг. Выбора «значимых других» на этом этапе нет [18, с. 214], поэтому первый вариант образа окружающего мира носит в известном смысле принудительный характер. Очень важно, что этот первый образ мира приобретает сразу и определенную эмоциональную окраску: объективная реальность «переводится» родителями ребенку в субъективную, хотя и при помощи языка, но вместе с тем и как некоторый эмоциональный фон, что во многом задает в будущем общую тональность мироощущения. Поскольку все содержание процесса социализации развертывается в трех основных сферах существования человека — в деятельности, общении, самосознании, необходимо выявить роль семьи в каждой из этих сфер.
В сфере деятельности семья — первая ячейка, где ребенок овладевает начальными формами взаимодействия. Он взаимодействует с родителями, другими детьми, самым старшим поколением, если оно есть. Все эти взаимодействия складываются в рамках одной группы: так или иначе, ребенок впервые осознает, что он принадлежит к той же самой группе, что и окружающие его люди. Семья выступает как первая группа принадлежности. Именно через эту группу в сознании ребенка закладываются первые представления о внешнем, более широком мире. Взаимодействие в семье фиксирует также и принадлежность к определенному полу: в ряде случаев восприятие мира предлагается семьей по-разному для мальчиков и девочек. Эта тема — больной вопрос современных концепций феминизма. Наиболее радикальное его требование — снять различия в презентации социального мира детям разного пола. Следствием такого различия, по мнению теоретиков феминизма, является так называемый «мужской сексизм», т.е. навязанное обществу мировоззрение с позиций только мужчин. Требования феминизма заходят очень далеко: так, например, предлагается переписать науку (в частности, социальную психологию) с точки зрения «меньшинства» (любого) и уж, безусловно, с точки зрения женщин; в противном случае, в соответствии с точкой зрения феминизма, сам образ науки — это образ, созданный взглядом мужчин. Не стоит уж говорить об обществе в целом: его образ при нынешней системе воспитания, в том числе в семье, по мнению теоретиков феминизма, целиком — образ, полученный в результате «мужского» видения мира. Не разделяя крайностей этого подхода, можно согласиться с тем, что фиксирование первых половых ролей в семье задает определенный рисунок взаимодействий и тем самым воздействует на формирование образа социального мира.
Другой аспект — восприятие ребенком в семье первых норм и ценностей. С одной стороны, семья транслирует нормы и ценности общества, с другой — представляет свои собственные, семейные нормы и ценности. Эти два вида норм могут находиться друг с другом в согласии, но могут и противоречить друг другу, даже вступать в конфликт. Если нормальным для общества является осуждение воровства, а в семье ребенок с первых дней жизни слышит, что полезно украсть то, что плохо лежит, то это типичный пример конфликта общественной и семейной нормы. От того, как сложатся отношения между этими двумя типами норм, зависит складывающийся стиль поведения, или — шире — стиль жизни. Таким образом, впервые перед ребенком предстают разные возможные способы сочетания познания и поведения (действия). Но если единство взглядов на социальные явления и соответствующих способов поведения было определено как менталитет, то ясно, что именно в семье и закладываются первые элементы менталитета. Связь между соответствующими знаниями и действиями — эта характеристика человеческой деятельности формируется первоначально именно в семье. Еще один важный компонент деятельности — овладение совокупностью различных ролей, в том числе социальных. О некоторых из них (половых) речь уже шла. Но кроме этих социальных ролей есть еще много других, и представление о них также закладывается в семье. Часть из этих ролей формируется на основании усвоения некоторых политических понятий и представлений, которые проникают в сознание ребенка также через взгляды взрослых членов семьи.
В сфере общения семья также дает первые навыки. Их характер во многом зависит от того, какие образцы общения демонстрируют сами взрослые. В частности, в семье акцентируется такая характеристика общения, как его ориентированность на монолог или диалог, что зависит, в частности, от степени авторитарности родителей, но и не только от нее. Сама концепция воспитания, «имплицитная теория воспитания», сознательно или бессознательно реализуемая родителями, может способствовать либо монологичному стилю общения ребенка, либо диалогичному. В семье формируются конкретные формы и способы общения с другими людьми. Это отчетливо проявляется, например, в использовании некоторых невербальных средств общения. В одном из исследований описываются приехавшие в Соединенные Штаты Америки учителя с Кавказа, которые дали негативную оценку учащимся индейского происхождения за то, что те не смотрели в глаза взрослым во время беседы. На самом же деле это не означало приписанной детям-индейцам невежливости, а всего лишь традицию, сформированную в семьях и имевшую свои корни, по-видимому, в далекой прошлой истории народа и заключающуюся в том, что отведение взора принято было рассматривать именно как выражение уважения.
Дата добавления: 2016-01-03; просмотров: 15; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!