Назначение эпистолярной публицистики

В. И. Ленин придавал большое значение прямому обращению «нашей партии иСоветской власти к трудящимся мас­сам»,указывал на важную роль таких прямых обращений в газете. Он сам написал множество, эпистолярно-публицистических произведений, не раз об­ращался, в частности, к М. Горькому с просьбой высту­пить в этом жанре: «Не напишете ли майский листок? Или листовочку в таком же майском духе? Коротенькую, «духоподъемную», а?» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Изд. 5, т. 48, с. 47.). Ленин считал (и сообщал об этом Горькому), что несколько строк его «письма к рабо­чим... было бы тоже прекрасной агитацией» ³. (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Изд. 5, т. 48, с. 137).

Каждый жанр, будучи тесно связан с другими жанра­ми, выполняет вместе с тем и своеобразную по сравне­нию с ними функцию, имеет особенное назначение, свое образно решает общую социально-педагогическую зада­чу публицистики.

В 1905 г. В. Г. Короленко, потрясенный расправами над крестьянами в Полтавской губернии, написал целый ряд публицистических произведений и среди них — обра­щение к руководителю карательной экспедиции-—«От­крытое письмо статскому советнику Филонову». Опубли­кование письма привело к возбуждению судебного пре­следования против автора. Короленко заявил следовате­лю: «...Испытывая неодолимое побуждение сделать по­средством печати все возможное для избавления других местностей Полтавской губернии от беззаконных наси­лий исступленного человека, я решил написать то самое открытое письмо, которое служит предметом обвинения. Форму личного обращения я предпочел потому, что без­личные корреспонденции уже оказались бессильны, и в этом виде письмо имело больше шансов получить широ­кую огласку и вызвать расследование». (Цит. по ст. П.С.Карасева в сб. «Проблемы газетных жанров» (Л., 1962, с. 46).

Затем, готовя отдельное издание «Сорочинской траге­дии», Короленко включил в книгу особый раздел «Чего я добивался своим открытым письмом». Первая задача, писал Короленко, «состояла в оглашении правды». Вто­рая — Короленко добивался суда над Филоновым. Третья — «остановить разливающуюся все шире эпиде­мию жестокости». Четвертая — рассеять гипноз, вызван­ный «ужасом беззаконных насилий», «вызвать новое на­строение, достойное будущих граждан обновляющейся страны. Голос печати, независимый и смелый, должен поднять этих людей с колен» Короленко В.Г. Собр. соч. в 8-ми т., т. 5. М., 1963, с. 374—375).

Эта характеристика позволяет увидеть кровную связь письма со всеми другими жанрами публицистики и одно­временно свидетельствует о своеобразии задач письма. Короленко, конечно, не противопоставлял письмо «без­личной корреспонденции». Он выбрал жанр письма по­тому, что считал необходимым через газету прямо обра­титься к «главному герою» и высказать ему в острой форме личного обращения все, что он думает о нем.

История свидетельствует, что открытое письмо, если оно употребляется как форма критики, — весьма сильно действующее средство именно в силу непосредственной обращенности его к адресату. По характеристике Лени­на, манера «открытого письма», «обращения на «Вы» но­сит некоторый «характер вызова», резко повышающего степень воздействия. И тогда, когда не следует наносить такой силы удар, особенно при обращении не к врагу, а к заблуждающемуся, сбившемуся с пути единомышлен­нику может быть иногда и следует отказаться от исполь­зования этого жанра — «не в том смысле, чтобы хоть на капельку поступаться принципами, а в том смысле, чтобы без нужды пс озлоблять людей, работающих, по мере их разумения, для социал-демократии». (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5, т. 46, с. 38.).

Таким образом, первая своеобразная функция эписто­лярной публицистики — непосредственное обращение ав­тора к определенному человеку (или группе), чтобы ука­зать на его роль и место в событиях, на его личные свой­ства, сказавшиеся в поступках, произнести «приговор» адресату, находясь с ним будто бы «один на один» и вместе с тем перед всеми читателями.

И это обращение к адресату теряет всякий смысл, ес­ли есть основания считать, что письмо «не дойдет», не будет воспринято адресатом. Сознание, что цель не будет достигнута, вызвало отказ Горького от непосредственно­го обращения к русской интеллигенции с позитивными предложениями в период, последовавший за поражением революции 1905—1907 гг. «Русская революция, видимо, была экзаменом мозга и нервов для русской интеллиген­ции... Ее духовный облик совершенно неуловим для меня теперь, ибо ее психическая неустойчивость — вне всяких сравнений. Грязные ручьи, а не люди... А страна, как это ясно для меня, нуждается в сильных, здоровых, рабочих людях, в простой, яркой, здоровой литературе... Кто удо­влетворит эту жажду?.. Все это мучает меня, разрывает на части. Я начал писать ряд резких статей в форме от­крытых писем к литераторам — мне хотелось указать им на требования момента, на их обязанности. Но — куда писать? Кому? Это камень, брошенный в болотную тря­сину, — ни звука, ни кругов. (Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 29. М., 1956, с. 76—77. Курсив мой. — Е. П. Следует иметь в виду, что термин «статья» употреблен в данном контексте в широком смысле — как обозначе­ние произведения публицистики вообще).

Вторая отличительная черта письма как жанра — не­обходимость так или иначе описывать и оценивать те сто­роны и ситуации жизни адресата, которые существенны для понимания читателями черт его личности и судьбы. Это та сторона жанра, которая непосредственным обра­зом связывает эпистолярно-публицистические произведе­ния со всеми другими жанрами. Однако и эта черта име­ет своеобразие: публицист рассматривает только те сто­роны ситуаций и событий, в которых проявились сущест­венные свойства адресата и которые важны для непо­средственного обращения к нему. В «Письме к Гоголю» Белинского, например, книга «Выбранные места из пере­писки с друзьями» рассматривалась Белинским не во всех аспектах, а лишь в тех, где наиболее отчетливо ска­залась позиция Гоголя в это время. В своем «Ответе на открытое письмо специалиста» В. И. Ленин повторно (вслед за автором открытого письма к нему) анализиру­ет те события, о которых пишет автор, чтобы опроверг­нуть его точку зрения, его мнение.

Это же происходит и в современной публицистике. «Нужно подставить плечо» — так называется «Письмо из редакции», характерное для «Известий». («Известия», 1964, 23 марта. Эта рубрика в 1971 г. стала назы­ваться «Письма без марок»). Оно вызва­но желанием автора, В. Волкова, показать, что позиция, занятая его адресатом, в силу преувеличений, неверна.

Вы никому не доверяете, считаете, что, кроме Вас, нет правед­ных людей в ближайшей округе. Все только и стараются «зама­зать» преступления, скрыть недостатки, спасти от наказания винов­ных. Ведь Вы и пишете чаще всего о «замазывании».

Вот провинился в чем-то человек. Его сняли с работы, наказа­ли, заставили возместить нанесенный ущерб. Вы сразу поднимаете тревогу: преступник па свободе! Прокуратура по Вашему сигналу предпринимает расследование. Вам сообщают: нет оснований для привлечения этого человека к уголовной ответственности. Ведь, право же, не за всякий проступок надо сажать человека в тюрьму... Кажется мне, что Вы слишком увлеклись этой своей ролью пламенного борца со злом и даже несколько бравируете ею. Чего стоит одна фраза в письме: «Я согласна умереть чистой и чтобы народ знал, что моя борьба должна быть для всех примером». Слово «разоблачение» то и дело слетает с Ваших уст. Мне даже прсдствляется, что Вы на каждого человека так вот и смотрите: «Л нельзя ли тебя, голубчик, разоблачить?» Вот ведь проситесь на шахту «Южная-1», а сами на каждом перекрестке говорите, что идете туда «разоблачать жуликов». Вспомните, как писали бывшему начальнику шахты тов. Воблому: «Вы категорически отказали мне в работе, боитесь, что я Вас посажу. Я буду работать у Вас и буду бороться». Ну, скажите-ка, кому такое понравится?...

Нет, несправедливо называть Вас сейчас клеветницей. Но скажу откровенно: между Вашим отношением к жизни и психологией кляуз­ника грань очень тонкая. Можно и не заметить, как перешагнешь ее и окончательно потеряешь уважение людей. Я потому и пишу пись­мо, что очень не желал бы Вам этого.

В этом письме легко обнаруживается указанная чер­та: автор обращается к адресату по определенному пово­ду, в связи с его действиями, оценками, позицией, в свя­зи с теми событиями, в которых адресат участвует, в свя­зи с теми мнениями, которые высказывает.

Анализ этого отрывка убеждает также и в том, что есть еще и третья сторона назначения эпистолярной пуб­лицистики: высказываясь, обращаясь к адресату от сво­его имени непосредственно, автор выступает либо как оппонент, либо как единомышленник адресата. Форма личного обращения теснейшим образом связана с тем, что автор письма раскрывает не только сущность ситуа­ции и роль в ней адресата, но и сам выступает как лич­ность со своим пониманием фактов жизни, со своим от­ношением к адресату. Белинский четко сформулировал свою задачу в «Письме к Гоголю»: «...Высказать Вам все, что лежало у меня на душе против Вас по поводу Вашей книги». (Белинский В. Г. Полн. собр. соч. в 13-ти т., т.10. М.,1956, с. 220).

Эпистолярная публицистика, следовательно, рождена стремлением вызвать у читателя определенное мнение о поведении личности в существенной для совре­менной социальной жизни ситуации, о свойствах этой личности как они проявились в ситуации, с точки зрения автора через непосредственное обращение его к адресату.

Существо дела не меняется от того, является ли ав­тором или адресатом один человек или целая группа. За­дача «письма без адреса» принципиально та же, что и«открытого письма». Й хотя коллективный автор или ад­ресат далеко не то же, что отдельная личность, тем не менее, коллектив в эпистолярной публицистике выступает как группа людей, объединенных общими социальными и социально-психологическими чертами. Иначе письмо не было бы выражением мнения и позиции коллектива как целого! Не случайно В. И. Ленин подчеркивал свое­образную «личностность» коллективного заявления — предполагаемой группе авторов «следует самим потребо­вать себе слова и громко заявить о том, как они смотрят на вопрос...». (ЛенинВ.И. Полн. собр. соч. Изд. 5, т. 46, с. 222).

Письмо к группе, к коллективу вызывается обычно по­требностью высказать понимание и оценку значительно более широкого круга вопросов современности, чем в письме, обращенном к одному человеку. Поэтому задача «письма без адреса» как бы «смещается»: первостепен­ным становится раскрытие сущности событий. Характе­ристика адресата становится менее выраженной; более обобщенным и строгим выглядит автор. В известном смы­сле такое письмо по своим свойствам сближается со статьей. Однако «письмо без адреса» сохраняет все ос­новные признаки эпистолярной публицистики.

На место передовой статьи «Комсомольская правда» часто выносит такого рода «письма без адреса» под об­щей рубрикой «Слово к читателю», обращаясь к опреде­ленному кругу читателей газеты по большим и значимым вопросам жизни. Естественно, что «личностные», индиви­дуальные приметы автора и адресата уступают место обобщенному «социальному портрету». Сама газета как коллективный автор с четко обозначенной своей социаль­ной позицией в том или ином вопросе обращается со сво­им «словом» к ясно очерченной части аудитории, в кото­рой она хочет утвердить соответствующие ее позиции, взгляды, представления, убеждения, стремления.

Таково, например, «слово к читателю», опубликован­ное в первые дни 1967 г. под названием «Возьми в доро­гу!». Уже в первых строчках письма указано, к кому именно обращается газета:

Вчера ты заново проложил стежку по свежему первоянварскому снегу от своего дома до завода, фермы, стройки, института. Это не просто дорога по земле — это главная дорога твоей жизни.

Итак, адресат письма — молодые люди, пришедшие после школы на работу или поступившие в вузы. А тема письма — «Что взять тебе с собой в большой путь?». Ос­новных тезисов несколько: «Возьми с собой опыт старших поколений революции, бесстрашных преобразователей мира, ветеранов заводов и пашен»; «Пример твоих луч­ших сверстников»; «Еще возьми с собой то, что уже от­крыл в самом себе»; «И нам бы очень хотелось, чтобы ты взял в свою жизненную дорогу и нашу газету». Каждый из этих тезисов детализируется в неторопливом и друже­ски откровенном «собеседовании» газеты с читателем.

 

Предмет письма

Решение вопроса о своеобразном назначении, функции письма как жанра публи­цистики дает возможность ответить и на вопрос о предмете письма, т. е. на вопрос о том, какие факты, события, явления жизни рассматриваются публи­цистом, пишущим письмо, какие стороны, свойства, эпи­зоды жизни людей привлекают его внимание. Чтобы ре­шить свою задачу, автор письма, естественно должен обратиться к изучению, осмыслению, а затем к воссозданию в произведении трех взаимосвязанных компонентов. Во-первых, в той или иной форме автор (индивидуальный или коллективный) дает самохарактеристику; эта само­характеристика может выступать и как передача черт, свойств, особенностей личности индивидуального автора, и как обобщенный социальный портрет автора коллек­тивного. Сделано это может быть и сжато, и разверну­то— в зависимости от того, на чем поставлен акцент в письме. Во-вторых, автор раскрывает особенности, соци­альную значимость, существенные приметы, роль в жиз­ни общества той ситуации (или ряда ситуаций), в какой действуют либо автор, либо адресат и какая выступает тем объектом, относительно которого сталкиваются мыс­ли, чувства, стремления, жизненные позиции автора и адресата. В-третьих, автор, характеризуя адресата (ин­дивидуального или коллективного), обращается к лич­ностным или социально-типичным чертам, которые затем будут воссозданы в его «портрете».

Таким образом, предмет письма, так же как и функ­ция его, носит своеобразный «триединый» характер. Да­же простая констатация этого факта заставляет задаться вопросом: если это так, то не «переплетаются» ли в пред­мете письма предметные особенности очерка (ведь в письмах, написанных от имени определенного лица и об­ращенных к определенному человеку, значительное место занимает воспроизведение характерных черт автора и ад­ресата) и корреспонденции или статьи (ведь в письмах характеризуются те или, иные жизненные ситуации, рас­сматриваемые автором), В пользу постановки этих вопро­сов свидетельствует то обстоятельство, что письма часто рассматривают как произведения других жанров: «Пись­мо к Гоголю» называют статьей, «Письма к тетеньке» Щедрина — памфлетом, «Письма к товарищу» Б. Горба­това — очерками, а многие современные «письма из ре­дакции» — корреспонденциями.

Конечно, между письмом и другими жанрами публи­цистики много общего. Но главное своеобразие предмета письма в том, что и автор, и адресат, и объект выступа­ют в неразрывном единстве и притом не просто как лич­ности и ситуация, а именно как автор, высказывающий свое понимание, мнение, отношение в непосредственном обращении к адресату по поводу важной для обоих си­туации жизни. И автор письма выводит за рамки своего внимания все то, что не играет существенной роли во вза­имоотношениях между ним, адресатом и ситуацией. Лич­ности выступают в качестве предмета письма лишь в той мере и степени, как они проявились в ситуации или в своем к ней отношении, а не в полном объеме своих черт, сторон, качествл Больше того, есть письма, автором или адресатом которых (а иногда и тем и другим одновре­менно) выступают не личности, а коллективы или соци­альные институты (партийные, государственные, комсо­мольские и т. д. организации). И тут о личности адресата не может быть речи вообще, предметом выступают целые социальные группы, «портрет» которых уже не может быть нарисован художественными средствами, а понадо­бится сводная обобщенная социально-типическая харак­теристика автора и адресата. Точно так же ситуация, от­носительно которой произошло «столкновение» автора и адресата, рассматривается только в том аспекте и объ­еме, которые важны именно в письме от одного к дру­гому.

Предмет письма — это, если обратиться к уже напи­санному произведению, его тема. И если проследить за любым письмом, выделяя не то, зачем, что, как написано, а именно о чем оно, можно ясно представить его пред­мет в конкретном выражении.

Сложная ситуация и сложная жизнь девушки-сектант­ки предстала перед Н. Штанько, автором письма «Бес­честное благочестие». («Известия», 1964, 14 декабря). Живет в Рославле Валя С. со сво­ей матерью — закоренелой сектанткой, всеми силами стремящейся не выпустить девушку в настоящую жизнь. Письмо, которое прислала Валя в редакцию, убедило журналиста, что не совсем потеряна она. И публицист рисует в непосредственном обращении к девушке ее судь­бу и портрет, портрет сложной, полной противоречий ду­ши. Автор прибегает при этом к комментированному пе­ресказу письма Вали.

«Ныне я христианка и решила твердо, не отступая, идти за гос­подом! Теперь я твердо всем скажу, что ужасный путь без бога...»

Так начинаешь ты свое письмо. Что-то вызывающее и, прости пожалуйста, фальшивое звучит уже в этих строках.

Постепенно, основываясь только па письме девушки, публицист показывает ей ее самое: пока все идет так, как хочется ей, она утверждает, что начался «отход от бога»; если же что-либо не соответствует ее личным интересам— бог опять «пробуждает» ее. Не раз это было. И вот пос­ледний случай: Валю, когда она окончила медицинский техникум, направили на работу в Гжатск.

И вот распределение, не такое, как тебе хотелось. И ты са­дишься за письмо в редакцию: «Ныне я христианка и решила твер­до...». Решила твердо? Еще одна, мягко говоря, неправда. Ведь все письмо твое об одном: оставьте меня в Рославле, и я, может быть, окончательно отшатнусь от бога. Отшатывалась же раньше, когда мне шли навстречу.

Публициста интересуют в девушке, которой он пишет письмо, только те стороны ее судьбы и души, которые позволят показать ее отношение к жизни в связи с верой в бога. В этом еще не весь характер, но такие его сущест­венные стороны, раскрытие которых близко подводит не­которые разделы письма к очерковому повествованию. Раскрытия только этих черт личности было бы недоста­точно для очерка, а в эпистолярной публицистике состав­ляет, если можно так выразиться, ее личностную сторону. Показав Вале ее самое («Я хочу, чтобы ты увидела все, что увидели мы в твоем письме»), автор демонстри рует перед ней сущность тех сил, которые хотят оконча­тельно завладеть душой девушки. И не ограничивается тем, что находится в сфере личного опыта девушки, как должен был бы поступить очеркист, а демонстрирует пе­ред ней страшные проявления религиозного фанатизма, в болото которых может она скатиться. Резко сказав, что ее отделяет только один шаг от ее нынешнего лице­мерия и хитрости до фарисейства и демагогии, автор еще шире развертывает характеристику «божьих людей», но теперь уже не от своего имени, а от имени жертв фа­натизма. Процитировав заключительные слова письма Вали, он восклицает: «Ты сказала их и стала в один ряд — знаешь с кем? Смотри!». И следуют два письма читателей о фанатиках, искалечивших жизнь себе, близ­ким, детям, — письма, в которых читатели требуют суро­во наказывать сектантов.

И снова автор прямо обращается к Вале:

Тебе не больно было читать эти письма, Валя? Тебе не захоте­лось тотчас же прийти на помощь этим людям? Неужели ты стала бы.рядом с темя, кто грубо попирает их чувства, издевается над их горем, нагло врывается в душу? Нет! Конечно же, нет!... Подумай обо всем этом, Валя. Сейчас у тебя самое подходящее время для таких раздумий. Впереди у тебя — жизнь. И от твоего выбора зави­сит, какой она будет.

Выбор фактов, необходимых для письма обстоя­тельств, черт характера адресата подчинен этой именно задаче. Точно так же и автор, ведя речь от своего имени, не рисует своего цельного автопортрета, а раскрывает только свое отношение, свои чувства, мысли, впечатле­ния, переживания, вызванные судьбой Вали и действия­ми тех сил, которые во многом уже преуспели в калече­нии ее души. И он сам выступает во всей своей неприми­римой вражде к этим силам, как их антагонист. Тем са­мым автор сам стал «действующим лицом» произведе­ния.

Автор (з данном случае единичный, а в других — кол­лективный) выступает таким своеобразным персонажем письма, который определяет своей позицией, своими зна­ниями и социальным опытом, своей манерой рассуждать и доказывать все «движение» письма. Это возможно в определенной мере и в других жанрах, но для письма выступает как жанровая необходимость.

Предмет письма, таким образом, — это те важные черты и поступки адресата (индивидуального или груп­пового), его взгляды, поведение, роль в обществе, кото­рые привлекли внимание, вызвали одобрение или осуж­дение автора (опять-таки коллективного или индивиду­ального); в поле зрения автора также те обстоятельст­ва, в которых раскрывается, проявляется, действует ад­ресат, те факты и аргументы, которые автор демонстри­рует, чтобы убедить адресата.

Если предмет — это не события, факты Содержание действительности, черты и свойства лич­ности, поступки и помыслы человека, ко­торые привлекли внимание и стали тематической базой произведения, то содержание письма, как и всякого пуб­лицистического произведения, — это идеи, оценки, пони­мание автором сущности рассматриваемых явлений, их места и роли в социальной жизни, причин возникновения и тенденций развития. Рассуждая о событиях и поступ­ках, рисуя мир человеческой личности, автор тем самым уже и оценивает их, высказывает свою заинтересован­ность в победе тех или иных сил и тенденций, возбужда­ет у читателя определенное отношение к тому, о.чем пи­шется, утверждает в читателе стремление, побуждение, волю к действию в нужном направлении.

И вместе с тем тема и идея не одно и то же. На сход­ной или даже одинаковой тематической базе можно раз­вивать разные идеи, если подходить к одним и тем же событиям с разных точек зрения.

В марте 1919 г. профессор Воронежского сельскохо­зяйственного института М. П. Дукельский обратился к В. И. Ленину с «Открытым письмом «специалиста». К политике Советской власти по отношению к интеллиген­ции, «специалистам», к трудностям бытового характера, вызванным гражданской войной, к действиям местных органов, куда пробрались нечестные люди, бюрократы, примазавшиеся к партии люди, автор письма подходит с точки зрения лично-бытовой, с точки зрения человека, раздраженного трудностями и неурядицами. М. П. Ду­кельский выступил не как враг Советской власти, но как человек, неспособный еще многого понять, он во всех трудностях и бедах обвинил «коммунистическую власть» (которая, как он пишет, для него «не совпадает с поня­тием о коммунистическом строе». Поводом для его пись ма послужило выступление В. И. Ленина относительно специалистов, и М. П. Дукельский, в крайне раздражен­ном тоне рисуя те неурядицы и трудности, в которых при­ходится работать «честным специалистам», «не за страх, а за совесть, несмотря на принципиальные расхождения с вами по многим вопросам, несмотря на унизительное положение, в которое часто ставит их ваша тактика, не­смотря на беспримерную бюрократическую неразбериху многих советских учреждений, губящих иногда самые живые начинания», формулирует несколько советов В. И. Ленину. Он предлагает очистить партию и советские учреждения от бюрократов, шкурников и авантюристов, изменить отношение к специалистам — «не покупайте их, а научитесь уважать их, как людей, а не как нужный вам до поры до времени живой и мертвый инвентарь».

На следующий же день после получения «Открытого письма «специалиста» тов. Ленину» в «Правде» был опуб­ликован «Ответ на открытое письмо специалиста» (См. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Изд. 5, т. 38, с. 218—222) в который полностью включено письмо М. П. Дукельского. В. И. Ленин в своем ответе решал сразу несколько задач, и их решение и составляет содержание письма Ленина. Нужно было иначе, не с житейской, а с полити­ческой точки зрения, рассмотреть те жизненные обстоя­тельства, интерпретация которых именно в силу невер­ной установки автора оказалась ложной. Нужно было затем, исходя из верного понимания жизненных обстоя­тельств, в которых оказался М. П. Дукельский, заново разъяснить политику партии по отношению к интелли­генции. При этом, далее, делать это применительно к по­зиции, взглядам, настроениям той группы интеллигенции, которую представлял автор. Поэтому Ленин придал столь важное значение письму М. П. Дукельского и на­писал ответ на него в тот же день. Наконец, необходимо было ответить на те предложения, которые выдвинул в своем письме М. П. Дукельский.

В значительной мере ответ Ленина должен был быть полемическим. Одновременно это должна была быть та­кая полемика, которая не оттолкнула бы тот слой интел­лигенции, который представлял автор, а, наоборот, по­могла бы изменить точку зрения, позицию, настроения.

«Письмо злое и, кажется, искреннее. На него хочется ответить. По-моему, все же таки у автора преобладает личное раздраже­ние, отнявшее способность обсуждать события с массовой точки зрения и с точки зрения их действительной последовательности. У автора выходит, что мы, коммунисты, оттолкнули специали­стов, «окрестив» их всякими худыми словами. Не так было дело».

В этих первых строчках определились две важные черты содержания письма: Ленин ничего не отвергает «с порога» и с полной серьезностью, уважительно относит­ся к автору этого «злого», по характеристике самого же Ленина, письма.

Уже с названия началась и полемика: если М. П. Ду­кельский слово «специалист» ставит в кавычки, подчер­кивая свое несогласие с Лениным, то в ответе Ленин, по­вторяя название письма Дукельского («Открытое письмо Специалиста»), сознательно устраняет кавычки. Таким образом, с самого начала ответ Ленина приобрел серьез­ный, спокойный тон, противопоставленный тому запальчи­вому тону, который свойствен письму Дукельского. Ленин не вступает в личную полемику. Все его письмо по на­правленности, манере аргументирования, последователь­ности доказательств -полная противоположность обраще­нию Дукельского. И это, бесспорно, входило в замысел Ленина. Он ни разу не обращается прямо к автору. И хотя Ленин написал именно ответ, но это был не ответ специали­сту, где неизбежна была бы личная полемика, а именно от­вет на письмо специалиста. В ответе спокойно разбирают­ся наблюдения, доводы, утверждения Дукельского. И не случайно па первое место Ленин выдвинул не обсужде­ние тех жизненных обстоятельств личного свойства, кото­рые побудили Дукельского написать Ленину, а общест­венные корни спора, которые Ленин считал самыми важ­ными.

«Не так было дело»,—отвечает Ленин на первое об­винение, брошенное М. П. Дукельским, и показывает, как складывались отношения Советской власти с интеллиген­цией, которая в массе своей сначала заняла враждебную позицию и встала на путь саботажа. Но ни о какой «трав­ле» говорить нельзя. Ленин формулирует мысль об этом очень резко:

«Бели бы мы «натравливали» на «интеллигенцию», нас следо­вало бы за это повесить. Но мы не только не натравливали народ на нее, а проповедовали от имени партии и от имени власти необ­ходимость предоставления интеллигенции лучших условий работы. Я это делал с апреля 1918 года, если не раньше».

Постепенно, переходя к главной части письма, Ленин выдвигает вопрос: являются ли «лучшие условия труда» «подкупом», как это охарактеризовал М. П. Дукельский.

«...Когда речь идет о сотнях тысяч, если не миллионах, которые всегда получали лучшее жалованье, то каким образом можно, не впадая в тон бешеного раздражения, придирающегося ко всему, усматривать нечто вроде подвоха или.вроде «обиды» в защите мысли о необходимости отстаивать... более высокие, чем средний, заработ­ки?»

Указав, что к этой неверной мысли привела автора «личная точка зрения», тогда как надо бы автору было встать на политическую точку зрения, Ленин, обратив­шись к литературной параллели, указал особенности лич­ности автора: «Пусть извинит меня почтенный автор, но, ей-богу, это мне напомнило литературный тип «кисейной барышни».

Оправданность этой параллели Ленин показывает, разбирая и чисто бытовой случай. М. П. Дукельский пи­шет о грубом «вторжении в самые интимные стороны лич­ной жизни» и приводит пример: «Требовал же от меня начальник отряда, расквартированного в учебном заведе­нии, где я преподаю, чтобы я обязательно спал с женой в одной кровати». Рассматривая случай с иной, более вы­сокой, политической точки зрения, Ленин спрашивает:

«Был ли неправ начальник отряда в данном случае? Если не было грубости, оскорблений, желания поиздеваться и т. п..., то, по-моему, он был прав. Солдаты измучены, месяцами не видали ни кроватей, ни, вероятно, сносного ночлега вообще... война подчиняет себе все, и ради отдыха для солдат интеллигенты должны потес­ниться. Это не унизительное, а справедливое требование».

Эта острая полемика с единственно правильной поли­тической точки зрения не носит уничтожающего характе­ра и не становится центром, сутью письма Ленина. Поле­мические выпады нужны были для того, чтобы снять вто­ростепенное, случайное, чтобы открыть простор для позитивного. Поэтому Ленин, постоянно имея в виду своеобразие личности своего адресата, особенности его позиции, на которой отчетливо сказались жизненные об­стоятельства, окружающие автора, переходя к заключи­тельной части письма, сосредоточился на том, что не раз деляет, а соединяет автора и адресата. В конце своего письма М. П. Дукельский выдвигает несколько предло­жений, осуществление которых, по его мнению, должно привести к сотрудничеству интеллигенции с Советской властью. Ленин, конечно, не полемизирует с этими пред­ложениями — он с ними соглашается, указывая, что они уже давно осуществляются.

«Автор требует товарищеского отношения к интеллигентам, — формулирует Ленин предложение Дукельского.—Это правильно. Этого требуем и мы. В программе пашей партии как раз такое тре­бование выставлено ясно, прямо, точно». Или: «Автор требует, чтобы мы очистили нашу партию и наши правительственные учреждения от «бессовестных случайных попутчиков, от рвачей, авантюристов, прихвостней, бандитов».

Правильное требование. Мы его давно поставили и осущест­вляем... Пойманных бандитов, рвачей, авантюристов мы расстрели­ваем и расстреливать будем».

В этом согласии тоже ведь заключена своеобразная полемика: зачем ломиться в открытую дверь? Зачем вы­думывать несуществующие разногласия? Зачем отдавать себя во власть раздражению? Представляемой Дукельским интеллигенции надо войти в открытую партией и государством дверь, «тогда муки родов нового общест­венного уклада значительно сократятся и облегчатся».

Спокойный тон ответа, нарушенный единственный только раз, обстоятельность и всесторонний разбор до­водов и суждений автора, подчеркивание «пунктов», по которым нет противоречий, приглашение к деловому со­трудничеству во имя строительства нового общественно­го уклада, перенесение центра тяжести с личности Ду­кельского на суть спора, даже сознательный отказ от вы­движения на первый план личной полемики, — и все это в ответ на злое письмо раздраженного человека, не стес­няющегося в выражениях, — таков характер, таковы осо­бенности содержания этого ответного письма Ленина (Письмо Ленина, обращенное к Дукельскому и к представляе­мому им слою интеллигенции, не враждебной Советской власти, но вместе с тем еще растерянной и многого не понимающей в сущности социальных перемен, сыграло важную роль в самоопределении этого слоя интеллигенции. Сам проф. Дукельский не оказался ни в лагере контрреволюции, пи в эмиграции. После революции он много лет ра­ботал в Московском химико-технологическом институте им. Менде­леева. В 30-х годах М. П. Дукельский вступил в Коммунистическую партию. Умер в 1956 г. См. Гепкин Л. Судьба профессора. — «Известия», 1965, 1 октября).

человеку (а также стоящему за ним слою) заблуждаю­щемуся, но не враждебному. Но Ленин при необходимо­сти умел быть и резким. В январе 1904 г. он подготовил проект обращения «К членам партии», в котором высту­пил с прямым гневным обвинением тех, кто разваливал партию, — к кооптированным Плехановым членам ре­дакции «новой» «Искры», названным им «господа не вы­бранные съездом и не назначенные партией «редакто­ры» (Ленин В.И. Полн. собр. coч. Изд. 5, т. 8, с. 107). В этом письме блистательно проявлялось использо­ванное в полемических целях ораторское искусство Ленина.

«...К чему это лицемерие и фальшь с фразами о какой-то партии? Разве вы не разорвали на деле этой партии, насмехаясь недели и месяцы над ее учреждениями и ее уставом? Разве вы не разорвали на деле решений второго съезда этой партии, разве вы не довели дела до раскола, не отказались подчиняться Центральному Комитету и Совету, разве не ставите вы себя вне партии речами о том, что партийные съезды для вас не божество, т. е. не обязатель­ны? Вы топчете ногами учреждения и законы партии и в то же вре­мя тешитесь заголовком «Центрального партийного Органа»!»

В этих ленинских письмах отчетливо и ярко просту­пает особенность письма как жанра: автор, сущность си­туации и адресат вырисовываются каждый раз очень рельефно. В содержании письма всегда переплетается целый ряд его компонентов. Во-первых, автор всегда рас­крывает, оценивает позицию адресата вообще, его соци­альное положение и все вытекающие отсюда свойства личности: взгляды на жизнь, идеалы, стремления, на­строения, свойственные этой личности. Во-вторых, автор соглашается или не соглашается с пониманием и оцен­кой адресатом той ситуации (или ряда ситуаций), кото­рая вызвала письмо. Это согласие или несогласие, в-третьих, объясняется, раскрывается, аргументируется от лица автора, поэтому содержание письма включает как бы «автохарактеристику» его автора как личности — со­поставляемую или противопоставляемую адресату автор­скую позицию: взгляды на жизнь, идеалы, стремления, настроения.

Важной особенностью содержания письма, вытекаю­щей из этих коренных черт, является очень часто проявляющееся полемическое противопоставление взглядов, идей, оценок, мнений автора и адресата. Не может не возникнуть вопрос — а какой же из этих компонентов письма является центральным.

В эпистолярной публицистике Ленина в большинстве случаев в структуре письма на первый план выдвигается раскрытие предмета спора, полемики, разногласий, вызвавшей разные оценки ситуации и т. д., а субъекты спора, автор и адресат, выступают по преимуществу лишь носителями точек зрения, в которых персонифици­руются различные социальные позиции.

Однако и у Ленина, все письма которого посвящены чрезвычайно важным социальным вопросам, не всегда центр тяжести письма лежит в области «предмета спо­ра». Иногда он переносится и на личности. Так было, на­пример, в «Письме к членам партии большевиков», напи­санном по поводу изменнического поступка Каменева и Зиновьева, выдавших планы большевиков. Обстоятель­ства были таковы, что Ленин обрушил свой главный удар по ним.

«Что же это такое выходит?

По важнейшему боевому вопросу, накануне критического дня 20 октября, двое «видных большевиков» в непартийной печати, и притом именно в такой газете, которая по данному вопросу идет об руку с буржуазией против рабочей партии, в такой газете напа­дают на неопубликованное решение центра партии!

Да ведь это в тысячу раз подлее я в миллион раз вред­нее всех тех выступлений хотя бы Плеханова в непартийной печати в 1906—1907 гг., которые так резко осуждала партия! Ведь тогда шло дело только о выборах, а теперь идет дело о восстании для завоева­ния власти!

И по такому вопросу, после принятия центром решения, оспари­вать это неопубликованное решение перед Родзянками и Керенскими, в газете непартийной — можно ли себе представить поступок более изменнический, более штрейкбрехерский?

Я бы считал позором для себя, если бы из-за прежней близости к этим бывшим товарищам я стал колебаться в осуждении их. Я говорю прямо, что товарищами их обоих больше не считаю и всеми силами и перед ЦК и перед съездом буду бороться за исключение обоих из партии». (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Изд. 5, т. 34, с. 420).

Следовательно, в зависимости от того, какие стороны имеют большее общественное значение, меняется и центр тяжести письма. Это зависит также и от задачи, которую ставит перед собой публицист, и от того материала, ко торым он располагает. Бывает так, что публицист столк­нулся с чрезвычайно важной, типической ситуацией, дей­ствия же и духовный мир его адресата не являются в та­кой же мере характерными и общезначимыми — тогда ес­тественно возникает необходимость поставить в центр письма анализ, характеристику, оценку ситуации. Наобо­рот, когда в качестве адресата перед публицистом пред­стает характерная личность, концентрирующая в себе ти­пические черты определенной группы или слоя, важные тенденции в обществе, тогда, конечно, автор в своем пись­ме преимущественно обращается к миру личности, к мо­тивам поступков, жизненной позиции, идеалам и стремле­ниям человека, широко и подробно раскрывает свое по­нимание и оценку этого социального типа.

Таким образом, структура письма содержит (в разных соотношениях) ряд элементов. Публицист в своем произ­ведении высказывает понимание тех жизненных фактов, которые послужили основой для письма. Это понимание, суждение, оценка базируются на идеале публициста, на его мировоззрении. В соответствии с идеалом нахо­дится и проникающая письмо авторская заинтересован­ность в победе поддерживаемых автором сил и тенден­ций, которая выражается в отношении к предмету спора и к адресату. Всем своим повествованием автор стремит­ся заронить в читателей соответствующие стремления, пробудить их активность. В письме чаще, чем в произве­дениях других жанров, автор не только сообщает свои выводы, не только приводит доказательства их верности, но и обращается с рекомендациями, призывами, требова­ниями, пожеланиями. Важную группу элементов содер­жания письма составляют понимание особенностей лич­ности адресата, картин его жизни, характера, передавае­мые через детали поведения, через оценочное раскрытие переживаний, настроений, интересов, биографических сведений, через портретные и речевые характеристики. Существенными, а часто и первостепенно важными сто­ронами содержания письма выступают «автопортрет» и раскрытие чувств, мыслей, настроений самого автора, связанных с описываемыми событиями.

Произведение эпистолярной публицистики, таким об­разом, является результатом обобщающей, типизирую­щей работы аналитического и образного мышления ав­тора. Естественно, соотношение тех и других элементов бывает разным: если в письмах, где автором и адресатом выступают отдельные личности, обычно очень большую роль играют образные элементы, то при «переписке» групп и коллективов часто преобладает рационально-по­нятийный тип повествования. Сложно переплетаются оба типа тогда, когда отдельная личность обращается к группе или группа — к личности.

 

---

Дата добавления: 2016-01-03; просмотров: 16; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!