Астрономия обитателей Венеры. 7 страница
Если таков порядок в мирах нашей системы, повидимому получившей начало от Солнца, то что будет, если взглянем мы на далекия планеты, сверкающия в мозаике неба? Среди подобнаго многоразличия, среди этих сложных солнц, вокруг которых вращаются планеты, движимыя непрестанными пертурбациями, где годы, времена года и дни следуют в неправильной последовательности и тысячи сил взаимно уравновешиваются; среди миров, ласкаемых разноцветными лучами многих светильников, где царство света устанавливается во всей светозарности своей; среди миров, попеременно переходящих от света к мраку, от знойных пространств к ледяной стуже — возможно-ли, говорим мы, на лоне подобнаго разнообразия поддерживать мысль о всеобщности типа и всеобщности того организма, отличительныя свойства которого состоять в том, что он применяется ко всякой данной форме, входит в тон окружающей гармонии и в столь высокой степени обладает пластичностью, что нигде, ни в одной из систем, не находится он, так сказать, вне своей родины.
Внешняя и внутренняя организация наша находится в тесной связи с нашим миром. Легкия, предназначеныя для вдыхания воздуха, претворяют венозную кровь в артериальную; наша кишечная система приспособлена к пище растительной и животной; весь жизненный аппарат наш, содержится в системе костей наших и форма и свойства каждаго квадратнаго сантиметра тела нашего, начиная с лодыжки и кончая ресницами, обусловливаются известными причинами. Но при изменении рода нашей пищи и способов нашего дыхания, существо наше, вследствие влияния окружающей среды, необходимо принимает другой вид и применяются к условиям своего новаго назначения. Вместе с тем видоизменятся второстепенные органы и их различные применения. И в самом деле, не смешно-ли утверждать, будто мозг всех мыслящих существ, для выделения мысли, должен быть повсюду одинаковаго состава и одинаковой формы, что специальныя отправления, приспособленныя к земной среде, должны быть исполняемы и заменяемы во всей вселенной аналогичными-же отправлениями, которым подчинены подобные нашим органы? Не более-ли еще нелепая шутка предположение, будто существо разумное состоит, во всех мирах, из канала, предназначеннаго только для провода пищи? — Пройдем молчанием подробности, могущия возникнуть при более подробном иследовании этого вопроса. — И так, по сказанному нами, отсутствие известной системы органов необходимо влечет за собою, в видах возстановления необходимой гармонии, совершенное видоизменение в единстве организма. Там, где закон смерти не является законом жизни — как на Земле нашей, на которой существование твари есть следствие разрушения — более совершенным строением должно обусловливаться существование организмов, отличных от наших. Предположим, например, что процесс дыхания в более разреженной атмосфере совершается при помощи дыхательнаго горла, отличнаго от нашего; предположим также, что механизм нашего рта будет не одинаков, по причине различия пищи, пищи воздушной, например, почерпаемой из питательной атмосферы, — и в силу этого говор наш станет совершенно не похож на наш настоящий говор. Впрочем, почему один и тот-же орган должен повсюду служить для выражения мысли?
|
|
|
|
|
|
Не станем обманывать себя на счет нашей чисто-относительной красоты, которая как и всякая красота физическая, есть понятие условное. Всякая другая органическая система, устроенная по другим комбинациям, обусловленная другими силами, приспособленная к другим средам, тоже обладала-бы ей свойственною, характеристичною красотою. Силы, вследствие которых возникло анатомическое строение различных существ и которыми обусловливаются у нас единство и гармония, и на планетах могли вызвать к жизни иныя системы, согласно с условиями различных миров.
Но что же это за люди? спросят нас. Вы не даете им ни наших свойств, ни наших лиц, ни физическаго строения нашего. Чем замените вы эти руки, пригодные для стольких дел; эту грудь, в которой бьется мужественное сердце; эти могучие глаза, вместилище мысли?.. С другой стороны, какою красотою замените вы осязательную красоту, эти излюбленныя, столь дорогия нам формы? О, мы даже не попытаемся заменять их. Мы не обладаем творческими силами и зная, что все вымыслы наши отличались-бы чисто-земным характером, мы ничего и не станем измышлять. Но нам известно, что если мы существа конечныя, слабыя и невежественныя, то в мире есть Существо безконечное, сущность котораго состоит в безконечном творении безконечных форм. Затем, мы уже вполне будем спокойны на счет того, что это безконечное Существо с поразительною легкостью заменит чем-нибудь другим самыя драгоценныя, созданныя им формы.
|
|
|
Мы полагали, что не безполезно заявить здесь, на каком основании установлена нами относительность земнаго типа, так как люди, носившиеся воображением среди небесных миров, вообще поддерживали мнение, противоположное нашему. Гюйгенс распространяется на счет того, что обитателям других планет крайне необходимо во всем быть подобными нам; Сведенборг видел в одной области звезднаго мира барашков à la Florian, а один последователь нашего учения недавно еще поддсрживал, в прекрасном сочинении своем*), идею всемирности человеческаго типа. Настоящая глава написана с целью опровержения этих неосновательных воззрений.
|
|
|
*) Les lois de Dieu et l’Esprit moderne, par Ch. Richard, ancien élève de l’Ecole polytechnique, commandant de Génie.
Панорама форм.
Прежде чем покончить с вопросом о живых формах в других мирах, вызовем фантастическия полчища существ, созданных воображением человека, начиная с далеких эпох, когда робкая душа человека олицетворяла силы природы и до средних веков, когда мистицизм населил мир новыми химерами. Призовем доктора Фауста и его адскаго спутника и пусть Мефистофель даст нам второе представление классической Вальпургиевой ночи. Опустимся на Фарсальския поля: вот область Матерей, таинственное начало всего сущаго или имеющаго существовать, пребывающее вне пространства и времени. Это не вещия колдуньи Шекспира и не од-адамическия формы Байрона: это бытие, более близкое к началу всего сущаго. Как говорил Гердер, вне низших сфер природа показывает нам только переходные моменты, а в сферах высоких — только формы в состоянии развития. Природа обладает тысячами незримых путей преобразования. Это царство нерукотвореннаго, νλη или Hades. Невидимое скрыто для нас; посмотрим, чтó подходит к пределам видимаго.
Среди фантастическаго, вызваннаго нами легиона, замечается символическое существо, олицетворяющее собою производительныя силы природы: странное сочетание форм человеческих, звериных и светил. Рога на голове его имеют притязание изображать собою лучи солнца и серп луны; его косматая грудь испещрена пятнами, как шкура леопарда, и усеяна звездами; ноги и ступни у него козлиныя. Вокруг Пана — его уже узнали — видны Сатиры и Сильваны; как у него, нижняя часть их тела звериная, верхняя — человеческая. Фавны — это римские потомки своих греческих предков. Дриады и Гамадриады посещают берега рек; золоточешуйчатые Тритоны никогда не покидают державу Нептуна.
Здесь не место представлять тридцать тысяч второстепенных божеств римской мифологии и мы проследим только одну за другою формы нечеловеческия. На горах, с быстротою ветра носятся Центавры или Гиппоцентавры фессалийские — полу-люди, полу-кони; в водах плещутся сладкогласныя Сирены, приподнимая над волнами несравненной красоты женский стан, в то время как нижняя часть их тела, похожая на рыбий хвост, остается скрытою. Горгоны, над которыми царит Медуза, вооруженныя страшными когтями, приводят в трепет взглядом единственнаго их глаза, помещеннаго посредине лба, как у древних Циклопов. В воздухе носятся Гарпии — чудовища с лицами старух, с когтями и туловищем коршунов с отвислыми грудями и лошадиною гривою. Но никто из общества этого не сравнится с Протеем, который по желанию изменяет вид свой и в мгновение ока принимает форму льва, птицы, дракона, реки или пылающаго огня.
Вот Сфинксы, которым превежливо кланяется Мефистофель. „Здравствуйте, прелестныя дамы!" Действительно, лица у них и груди, как у молодых девушек, а остальная часть тела львиная, с крыльями и хвостом дракона. А вот недалеко и Гриффоны; как и предшествующия формы, родились они на таинственном востоке. Тело их, ноги и когти — львиныя; голова и крылья — орлиныя; уши лошадиныя, с плавательными перьями вместо гривы, спина покрыта перьями. Впрочем Элиан поясняет, что перья на спине черныя, на груди — красныя, а на крыльях белыя. Если-бы мы полюбопытствовали взглянуть на головы и ноги этих баснословных существ, то увидели-бы мы внизу крошечных Мирмидонов, а вверху — исполинских Аримаспов.
Начиная с индийской древности и до средних веков, мы видим Единорога с туловищем лошади, хвостом вепря, с рогом насредине лба, каковой рог длиною никак не меньше двух локтей. Это опаснейшее в мире животное; однакож св. Григорий уверяет, что улыбка девушки может смирить его. Рядом с Единорогом мы находим Иенсу (Yença), который по произволу может менять свой пол и Паранду эфиопийскую, принимающую какой угодно цвет, подобно хамелеону. Маникорна и Василиск обдают вас холодом ужаса. Но в воздухе витают прелестные образы: Лилиты (Liliths), окрыленные херувимы; Ламии (Lamies), змееподобныя чудища с кроткими лицами; Стриги (Stryges), крылатыя ночныя женщины, похищающия детей. На берегах рек порою встречается Гвивра, происходящая от греческой Гидры и Вивра (Vivre), полу-женщина, полу-змея; вместо глаз у нея карбункулы, которые она оставляет иногда на берегах рек.
Но этим далеко не исчерпывается классический романтизм средневековое баснословие показало нам одну только грань своего многоцветнаго многогранника. Отправившись с Данте в ад, мы встретим там Цербера, Минотавра и Фурий с волосами Церастов; ливийских змей, Хелиндр (Chelyndres), Якулов (Iaculi), Фаров (Phares), Амфисбем (Amphusbèmes), Дракона седьмой пропасти и Феникса пятивековаго. Если вместе с Тассом проникнем мы за огненную ограду очарованнаго леса, то странные взоры еще более странных ликов поразят нас изумлением: Исмена представить нам целыя полчища Химер и Фантомов. Спустившись в фессалийский лабиринт, мы тотчас-же будем окружены фантастическим людом: Кабирами, Тельхинами, Псиллами, Дактилями, Форкиадами, Имзами, Духами ветров, Духами вод, Духами лесов и безмолвных пещер. От тропической Индии до Скандинавии все живет, все олицетворяется; Брама и Один подают друг другу руку; тысячи форм, тысячи образов возникают в созерцательных умах и в полете своем устремляются к небу фантазии. Блестящие призраки, выделяющееся среди туманных облаков своими причудливыми формами, воздушныя видения, фантомы, порожденные воображением или страхом — мир населен вами в своих сокровеннейших и недоступнейших пределах! Станем-ли разсматривать покрытыя рисунками летописи тысячных годов; поднимемся-ли по спиральным лестницам, ведущим на вершину древних храмов; проследим-ли прошедшее до эпохи скандинавских рунов и египетских иероглифов — и везде увидим мы покровы вечнаго символизма, которыми дух человека облекает природу; везде эмблематические, преувеличенные образы в громадной картине представляют нам невообразимое многоразличие живых форм, заброшенных в воздушныя пространства плодотворною мыслью человеческою.
Но неужели воображение человека плодотворнее самой природы? Неужели в созидании образов оно выше той вечной силы, которая носила в лоне своем безконечное число живых тварей? Нет! Разве мы не видим, что способности человеческия, в самом широком развитии своем, в самом незаконном выражении своем, в самых смелых преувеличениях своих, не обладают истинно творческими свойствами и только видоизменяют, преобразовывают первичный тип? Разве не замечаем мы, что дух человеческий не создает типов, чуждых видимой природе? Он только видоизменяют воспринятые ощущением впечатления, развивает их, уменьшает сочетает их по своему желанию, подчиняет их своему произволу — одним словом, действует только на основании данных, доставленных внешним наблюдением.
С другой стороны, в сравнении с силами природы, плодотворность воображения представляется чрезвычайно слабою. В самом деле, какое могут иметь даже в смысле странности и причудливости форм — все эти баснословныя, фантастическия существа, порожденныя воображением человека, если поставить их в паралелль с громадным разнообразием произведений природы? Возвратимся к первичным эпохам существования Земли и несколько мгновений будем присутствовать при разнообразном зрелище исчезнувшей природы допотопных периодов. Вот границы громадных, залитых водою, лесов. Что это за необычайныя битвы рогатых крокодилов, длиною в пятьдесят футов, с чешуйчато-кольчатыми змеями, которых изгибы скрываются в высоких болотных травах? Из лона вод поднимается вихрь пламени, вокруг котораго носятся летучия рыбы: вот грибы, высотою во сто футов и папоротники, выше наших дубов. Гром бури и ветров заглушается каким-то необычайным шумом: это исполинский ящер, длиною в пятьдесят футов и с зубами игуаны, величиною своих костистых членов превосходящий громаднейших слонов наших, — это Игуанодон, сцепившийся с Мегалосавром, в пятнадцать метров длиною, страшные зубы котораго похожи на ножи, на сабли и пилы. Страшныя пресмыкающияся пожирают друг друга. Пещеры оглашаются их пронзительным криком; быстро улетают Рамфоринхи и Птеродактилы. Что это за животныя? Первое из них представляет некоторое родственное сходство с Химерами, которыя мы видим на башнях собора Богоматери в Париже: голова его похожа на голову утки, крокодила и журавля; позвоночный столб его заканчивается костистым и кольчатым хвостом; два прямыя и крепкия крыла защищают, точно бастион, его тело; его лапы заканчиваются тремя пальцами, на шее у него висит ожерелок индейскаго петуха. Второй из этих воздушных гадов (по всем вероятиям — Адам вампиров) — это летучая мышь, величиною с нашего лебедя, первообраз наших драконов, которыми так беззастенчиво пользовалась древняя мифология, Его крокодилья пасть вооружена острыми зубами. Есть тут и Pterodactyle macronyx и Pterodactyle crassirostris (мелодическия названия!). Не существуй эти земно-водныя амфибии и можно бы держать пари, что никакое воображение не придумало-бы их.
Не заходя так далеко в историю чудес творения и „немедленно-же приближаясь к потопу'', возьмем просто маленькую каплю воды и станем наблюдать ее в фокусе солнечнаго микроскопа. Не думаете-ли вы, что тут не найдется множество форм, более еще странных, чем весь ряд сельских полубожеств мифологии! Посмотрите, как перекрещиваются в движениях своих эти ящерицы, эти змеи, эти проворные ужи. Обратите внимание на все осуществившияся здесь геометрическия фигуры: тут шар вращается вокруг самаго себя, там четырехугольник, куб; дальше — целая коллекция многосторонников. Посвятите несколько минут наблюдению — и каких только метаморфоз вы не увидите! Не кажется-ли вам, что глядите вы сверху на слона, важно размахивающаго вправо и влево своим хоботом? Что это за глаза, которые, не смигнув, уставились на нас, точно они нас и не видят? Можно подумать, что это берег Ламаншскаго канала со своими раковинами, после отлива. И вот, в капельке воды, объемом в один кубический миллиметр, мы находим целый мир, более своеобразный и менее вымышленный, чем баснословный мир, созданный воображением человека.
Таким образом, в ископаемых первобытнаго мира, в допотопных пластах, в меловых отложениях геологических формаций, в капле воды, в сухом песке, разносимом ветром по воздуху, на листочке травки мы видим на Земле микроскопическия существа и необъятное множество форм, многоразличных образов и тварей, способом существования своего открывающих пред нами безграничные горизонты. Многоразличие земной твари, начиная с полипов, составляющих границы царств ископаемаго и растительнаго и кончая насекомыми, владеющими светлою областью воздуха, не может быть определено тысячами тысяч. Одна Земля наша служит источником для невообразимаго многообразия форм. Но если силы, присущия скромному земному шару, дали начало такому ряду существ, то что будет, если взглянем мы на миры чуждые нашему миру и где от начала веков действовали неведомыя силы? Что значит разнообразие баснословных, созданных воображением существ, в сравнении с разнообразием тварей естественных? Первое меркнет, стушевывается и неудивительно, если осуществляется оно или в нашем, или в других мирах. Оно ничтожно в сравнении с естественными богатствами, с гибкостью действующих сил, с видоизменяемостью следствий, зависящих от свойства и силы причин. Пластика природы не чета нашей слабенькой пластики и не ограничивается она известными пределами и условными правилами, которыя мы необходимо должны блюсти, чтобы в произведениях наших не впасть в негармоничное и безобразное. В царстве творения, как форма, так и жизненныя начала сопричастны безконечности природы; силы действуют, а материя, послушная и гибкая до безконечности, без малейшаго труда повинуется действию творческих начал.
Мир форм возможных и существующих на столько может быть бесконечен в проявлениях, на сколько безконечен он в силах своих, так что все вымыслы человеческой фантазии неизбежно остаются ниже уровня действительности. Жизнь растительная, животная, человеческая могут проявляться в системах, совершенно различных от тех, которыя нам известны; различных по отправлениям, следовательно и по органам своим; различных как по условиям внутренней жизни, так и по наружному виду своему. „Вот, сказал однажды Гете, показывая множество фантастических цветов, набросанных им на бумаге во время разговора, — вот очень странныя и причудливыя формы, но будь они в двадцать еще раз страннее и причудливее, и все-таки можно-бы спросить, не существует-ли их тип где-либо в природе. Душа проявляет в рисунке часть своей сущности и таким образом высказывает, в их основах, глубочайшия тайны творения, покоющияся на рисунке и пластике." Но все, что душа, в единении с творческими силами, может воспроизвести и создать, будет безмерно ниже действительности.
Переносить на Луну, на Марса и на Солнце людей и предметы земные — это значило-бы ошибаться на счет самых основ жизни органических существ. Кто увидит во сне Венеру, тот откроет мир, новее того, который Марко Поло видел в Южных Островах. Пусть умы поверхностные забавляются заселением светил земными колониями, но для нас будет полезнее заняться изучением природы в действительности ея всемогущества и таким образом более и более познавать ее, вместо того, чтобы теряться в преположениях. Никогда не должно упускать из вида подобнаго рода метод, станем-ли изучать природу непосредственно, или-чтó мы и намерены сделать в скорости — в ея отражении на духе человеческом.
ГЛАВА XIII.
О законах тяжести в других мирах и в особенности о некоторых замечательных явлениях центробежной силы на планетах с быстрым вращательным движением.
I. — Вес тел на поверхности светил.
Не надо заходить слишком далеко в историю науки для того, чтобы усмотреть всю несостоятельность мыслей относительно сущности законов тяжести, так как на обитаемую нами Землю втечении долгаго времени смотрели, как на абсолютный центр вселенной и постоянную точку, к которой сводились все космографическия начала.
История множественности миров обильна, в этом отношении, странными и интересными мыслями, могущими служить указанием, как легко заблуждается человек, полагая, что рассуждает он правильно и основывает свои умозаключения на фактах, повидимому прочно установившихся. Так, у Плутарха мы видим, независимо от опасения некоторых народов на счет падения Луны, престранныя предположения о причинах, по которым обитатели этого светила не валятся нам на голову. Возвышенныя мысли красноречиваго Лактанция и св. Августина тоже обязаны своими происхождением ложному пониманию законов тяготения. Оба автора эти с величайшим единодушием обзывают глупцами, невеждами, простофилями и сумасбродами людей, которые полагают. будто у антиподов люди могут ходить головою вниз, а ногами вверх и что град, дождь и снег падают там снизу вверх и проч. Исчисление всего, что люди степенные серьезно говорили об этом, заняло-бы слишком много места.
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 72; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!