ОСОБЫЕ ПРАВА НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ

Уже давно Суд признал, что право на справедливое судебное разбирательство, закрепленное в Конвенции, распространяется на детей (наряду со взрослыми). В деле Нортьер против Нидерландов[203]Комиссия выразила мнение, что любое заявление, предполагающее, что дети, участвующие в судебных разбирательствах по обвинению в совершении уголовных правонарушений, не должны пользоваться гарантиями справедливого суда, заложенными в ст. 6, является неприемлемым.

Основными делами, касающимися прав несовершеннолетних, являются дела Т. и V. против Соединенного Королевства[204], в которых речь идет о двух 10-летних мальчиках, которые похитили двухлетнего мальчика из торгового центра, куда он пришел со своей мамой, избили его до смерти и бросили тело на железнодорожное полотно, с тем чтобы его переехал поезд. Данное дело вызвало огромный резонанс и возмущение в Соединенном Королевстве. Подросткам было предъявлено обвинение в убийстве, состоялся суд, и в 1993 г. они были осуждены, в возрасте 11 лет.

Заявители направили жалобу в Суд, в которой, inter alia, утверждалось, что им было отказано в праве на справедливый суд, поскольку они не могли принимать эффективное участие в ходе разбирательства своего дела. Суд отметил, что для государств-участников не существует общей нормы, касающейся минимального возраста уголовной ответственности, и тот факт, что заявители подлежали уголовной ответственности, сам по себе не является нарушением ст. 6. Суд, далее, заявил: ”Суд, однако, согласен с Комиссией в том, что важно, чтобы с ребенком, которому предъявлено обвинение, обращались с учетом в полной степени его возраста, уровня зрелости, интеллектуальных и эмоциональных особенностей, а также чтобы были приняты меры, содействующие тому, чтобы он мог разбираться и участвовать в судебном процессе. Следовательно, в отношении юного ребенка, обвиняемого в совершении тяжкого преступления, которое привлекло самое пристальное внимание средств массовой информации и публики, представляется необходимым проводить судебное разбирательство таким образом, чтобы максимально снизить риск появления у него/ее ощущения запугивания и подавленности”.[205]

Суд, далее, указал: ”Суд отмечает, что судебный процесс над заявителем продолжался более трех недель, публично, в уголовном суде присяжных. Были приняты особые меры с учетом юного возраста заявителя и в целях помочь ему лучше разобраться в ходе слушаний: например, ему рассказали о судебной процедуре и заранее показали зал суда, продолжительность заседаний была сокращена, с тем чтобы не переутомлять обвиняемого. Тем не менее, формальные и ритуальные аспекты уголовного суда присяжных, временами, могли показаться мало понятными и пугающими 11-летнему ребенку, и существуют свидетельства того, что некоторые модификации, осуществленные в зале суда, в частности, то, что скамья подсудимых была приподнята, с тем чтобы дать возможность обвиняемому лучше видеть то, что происходит вокруг, стали причиной возрастания у заявителя ощущения дискомфорта, поскольку он чувствовал себя незащищенным под пристальным взглядом прессы и публики”.[206]

В дополнение к этому, согласно психиатрическому заключению, в силу недостаточной зрелости заявителя, представляется весьма сомнительным, чтобы он мог адекватно оценивать ситуацию и давать подробные указания своим адвокатам. Суд постановил: “В данном случае, несмотря на то, что представители защиты заявителя находились, по выражению Правительства, “на расстоянии, в пределах которого можно было расслышать слова, произнесенные шепотом”, в высшей степени маловероятно, чтобы заявитель мог чувствовать себя достаточно свободно, в напряженной атмосфере зала суда и под пристальным вниманием публики, чтобы советоваться с ними в ходе разбирательства или, действительно, принимая во внимание его незрелость и тревожное эмоциональное состояние, быть способным на то, чтобы за пределами зала суда совещаться со своими адвокатами и инструктировать их относительно ведения защиты”.[207]

Таким образом, Суд пришел к заключению, что заявитель не имел возможности участвовать в судебном разбирательстве выдвинутого против него уголовного обвинения, и был лишен права на справедливый суд, закрепленного в ч. 1ст. 6 (1).

В деле Сингх и Хуссейн против Соединенного Королевства[208]Суд заявил, что вынесение несовершеннолетнему приговора в виде пожизненного заключения без права на досрочное освобождение поднимает вопросы, касающиеся ст. 6 (свободы от пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения и наказания).

КОММЕНТАРИЙ

Если иметь в виду приведенные прецеденты, то российское законодательство и судебная практика не допускают такого рода процессов над несовершеннолетними и не предусматривают возможность применять к ним пожизненное заключение. Дела о несовершеннолетних всегда рассматриваются в закрытом судебном заседании. Однако следует иметь в виду, что существуют минимальные стандартные правила, касающиеся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних, принятые Генеральной Ассамблеей ООН и именуемые Пекинскими правилами. Согласно этим правилам, кроме тех особенностей производства по делам несовершеннолетних, которые предусмотрены гл. 32 УПК РСФСР, следует иметь в виду, что из указанных минимальных стандартов следует: а) никакая информация не должна публиковаться, которая может привести к указанию на личность правонарушителя (п. 2 ст. 8); б) материалы на несовершеннолетних должны храниться строго конфиденциально и не должны передаваться третьим лицам. Доступ к таким материалам должен быть ограничен кругом лиц, непосредственно занимающихся разбором дела или других лиц, имеющих соответствующие полномочия (п. 1 ст. 21); в) любое дело несовершеннолетнего с самого начала следует вести быстро, не допуская ненужных задержек (п. 1 ст. 20)

Такого рода особенности, к сожалению, не учитываются ни российским законодательством, ни судебной практикой.

Очевидно, что при принятии нового УПК законодатель должен иметь в виду рекомендации, предусмотренные Пекинскими правилами.

КРИТЕРИИ ДОПУСТИМОСТИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

Суд неоднократно заявлял, что его задача состоит не в том, чтобы оценивать показания свидетелей, а в том, чтобы удостовериться, было ли судебное разбирательство, в целом, справедливым, включая и то, каким образом были получены доказательства.[209] По общему правилу именно национальные суды государств-участников призваны оценивать допустимость предъявленных им доказательств.

В Конвенции сформулированы некоторые важные принципы, которые приводятся ниже, а также см. главу, посвященную вопросу допроса свидетелей.

Использование незаконно полученных свидетельских показанийсамо по себе не является нарушением ст. 6, но, как указал Суд в деле Шенк против Швейцарии[210], это может вызывать нарушение принципа справедливости судебного разбирательствапри рассмотрении фактических аспектов конкретного дела. В указанном деле, касавшемся использования магнитофонной записи, добытой незаконным путем, поскольку она была произведена без согласия или разрешения судебного следователя, Суд не усмотрел нарушения ч. 1 ст. 6, поскольку представители защиты имели возможность оспорить факт использования записи и, кроме того, имелись иные доказательства, подтверждавшие вывод о виновности обвиняемого. В деле Хан против Соединенного Королевства[211] осуществление записи с использованием скрытых подслушивающих устройств было признано нарушением ст. 8 ввиду отсутствия утвержденного законом официального органа, правомочного санкционировать подобные действия. Однако, принятие данных доказательств к рассмотрению не являлось нарушением ст. 6 по той причине, что заявитель имел возможность оспорить как их достоверность, так и сам факт их
использования.

Использование “агентов-провокаторов”. В деле Тексейра де Кастро против Португалии[212] Суд констатировал нарушение, поскольку заявитель был осужден, главным образом, на основании заявлений переодетых сотрудников полиции, которые, с тем чтобы спровоцировать его к совершению рассматриваемого преступления, передали ему наркотики. Суд заявил, что использование скрытых агентов должно носить ограниченный характер и сопровождаться определенными гарантиями даже в делах, связанных с борьбой против торговли наркотиками. И хотя рост организованной преступности требует принятия надлежащих мер, тем не менее, право на справедливый суд имеет столь важное значение, что им нельзя жертвовать ради целесообразности. Только соображения общественного интереса не могут оправдать использование доказательств, полученных в результате провокационных действий полицейских агентов.

Использование свидетельских показаний с чужих слов, или основанных на слухе, в принципе, не противоречит гарантиям справедливого суда[213], но в условиях отсутствия возможности проведения перекрестного допроса, это может приводить к нарушению принципа справедливости суда в том случае, если приговор полностью или, в значительной степени, основан на указанных показаниях.[214]

Использование показаний, полученных от полицейских информаторов, скрытых агентов и жертв преступления иногда может требовать принятия мер, обеспечивающих защиту указанных лиц от возмездия и препятствующих их идентификации. В деле Дорсон против Нидерландов Суд заявил: “принципы справедливого суда также требуют того, чтобы в соответствующих случаях существовал баланс между интересами защиты и интересами свидетелей или жертв, вызванных для дачи показаний”.[215] Суд указал, что в тех случаях, где допускается сохранение анонимности свидетелей, это должно компенсироваться существованием процедур, обеспечивающих возможность оспаривания достоверности их показаний. В деле Дорсона подобные процедуры существовали, так как показания свидетелей были взяты судебным следователем в присутствии адвоката обвиняемого, который имел возможность задавать им любые вопросы, за исключением тех, которые касались установления их личности. В деле Костовски против Нидерландов[216]имели место реальные угрозы мщения, и свидетелям действительно грозила опасность. Показания снимались судебными следователями, а затем были представлены в форме показаний, основанных на слухе. Адвокат обвиняемого не присутствовал при даче показаний, ему только было позволено задать в письменной форме вопросы одному из свидетелей. Поскольку приговор был постановлен преимущественно на основании показаний анонимных свидетелей, Суд констатировал нарушение ст. 6.

В том случае, если свидетелями являются сотрудники полиции, в действие вступают иные соображения. В силу того, что на них “лежит обязанность повиновения исполнительным властям государства, и они связаны с прокуратурой, … к их использованию в качестве анонимных свидетелей следует прибегать лишь в исключительных обстоятельствах. Кроме того, сама природа их служебных обязанностей … требует дачи показаний в открытом судебном заседании.[217]

Комиссия заявила, что показания, полученные от сообщникаобвиняемого в обмен на освобождение от уголовного преследования, могут быть приняты без нарушения ст. 6, в том случае, если представители защиты и присяжные полностью осведомлены обо всех обстоятельствах дела.[218]

Показания, полученные с применением пыток и других видов жестокого обращения, не могут использоваться в качестве доказательств в ходе уголовных разбирательств. В связи с делом G. против Соединенного Королевства[219] Комиссия отметила, что беспрепятственный доступ к адвокату является важной гарантией, обеспечивающей достоверность показаний, полученных в качестве признания. Она заявила, что в том случае, если обвинение базируется исключительно на признании обвиняемого, не имевшего возможности получить консультацию адвоката, должна существовать процедура, с помощью которой может быть подтверждена допустимость подобных свидетельств.  

Суд рассматривал дело Барбера, Мессеге и Ябардо против Испании[220], касавшееся признанийобвиняемых, полученных в условиях их содержания incommunicado (без права переписки и сообщения). Суд выразил свои опасения по поводу использования подобных признаний, особенно, если официальные органы не смогли со всей очевидностью продемонстрировать, что заявители добровольно отказались от своего права на юридическую помощь.

КОММЕНТАРИЙ

Суть позиции Суда относительно информации, полученной незаконным способом, состоит в том, что этот вопрос не относится к проблеме справедливости правосудия. В этих случаях речь может идти о нарушении иных статей Конвенции, а не ст. 6. Поэтому в деле Хан против Соединенного Королевства Суд признал нарушение ст. 8 Конвенции (право на уважение частной и семейной жизни, жилища и корреспонденции). Однако даже тогда, когда имеет место нарушение иных норм Конвенции, использование незаконно полученной информации в качестве доказательств по делу допустимо, если обвиняемый имел возможность оспорить содержание этой информации в Суде. Это означает, что если обвиняемому предоставлена возможность оспорить истинность этой информации, то справедливость правосудия не нарушается. Как указывалось выше, это не распространяется на показания обвиняемого, полученные под принуждением. В этом случае Суд признает нарушение ст. 6. Кроме того, Суд во всех случаях анализирует роль незаконно полученных доказательств в системе иных имеющихся по делу доказательств. В том случае, если в основу приговора кроме “ущербных” доказательств положены и иные доказательства, то нарушения ст. 6 не констатируются.

Российское законодательство не допускает использование в качестве судебных доказательств информации, полученной незаконным путем, независимо от того, истина она или ложна (ч. 3 ст. 69 УПК РСФСР). В силу этого оспаривание содержания такой информации не имеет смысла. Относительно “агентов-провокаторов” позиция Суда состоит в том, что использование агентов, т.е. лиц, действующих под прикрытием или внедренных в преступную группу возможно. Информация, полученная такими агентами, может служить доказательством по делу, если ее можно проверить в суде. Если для раскрытия преступления использовались агенты, действовавшие под прикрытием, то Суд считает, что отказ от их показаний в суде может иметь место только в том случае, если будет доказана необходимость сохранения их инкогнито. Однако, во всех таких случаях Суд оценивает роль доказательств, полученных от анонимных свидетелей в постановлении обвинительного приговора. Если приговор постановлен только на таких доказательствах, или они сыграли решающую роль в постановлении приговора, то судебное разбирательство признается несправедливым, и констатируется нарушение ст. 6.

Суд следующим образом изложил принципы, подлежащие применению при рассмотрении вопроса о допустимости доказательств, полученных из анонимных источников.[221]

1. Суд повторяет, что допустимость доказательств является вопросом, который регулируется, главным образом, национальным законодательством, и, по общему правилу, именно национальные судьи призваны оценивать предъявляемые им доказательства. Задача Суда, согласно Конвенции, заключается не в том, чтобы оценивать показания свидетелей, а в том, чтобы удостовериться, было ли судебное разбирательство в целом справедливым, включая и то, как были получены доказательства.

2. Обычно все доказательства должны быть представлены в ходе публичного слушания в присутствии обвиняемого с тем, чтобы обеспечить состязательность. Из этого принципа имеются исключения, но они не должны ущемлять право на защиту, и обвиняемому должна быть представлена адекватная возможность оспаривать показания свидетелей обвинения.

3. Статья 6 специально не требует принимать в расчет интересы свидетелей. Однако, когда на карту ставится жизнь, свобода или безопасность человека, тогда по общему правилу, вопрос попадает в сферу действия других статей Конвенции, согласно которым договаривающиеся государства должны организовать свое судопроизводство по уголовным делам таким образом, чтобы эти интересы не оказывались под угрозой. В таких обстоятельствах принципы справедливого судебного разбирательства требуют также, чтобы в соответствующих случаях интересы защиты соизмерялись с интересами тех свидетелей или жертв, которых вызвали в суд для дачи показаний.

4. И, наконец, следует напомнить, что обвинительный приговор не должен основываться единственно или в решающей степени на анонимных утверждениях.

Отсюда следует, что Суд при всем отрицательном отношении к анонимным свидетелям, тем не менее, в исключительных случаях допускает такую возможность, но при этом требует, чтобы соизмерялись интересы свидетелей и жертв преступлений с интересами защиты. Сегодня, конечно же, нельзя рекомендовать российским судьям возможность использования в качестве доказательств анонимных свидетелей даже с соблюдением тех условий, которые, с точки зрения Суда, в принципе могут быть допустимы (допрос на предварительном следствии в присутствии прокурора и адвоката, дача показаний в маске, дача показаний вне визуальной видимости свидетеля). Такого рода ограничения могут устанавливаться только федеральным законом.

Если речь идет о том, что агенты, действующие под прикрытием, спровоцировали совершение преступления, то Суд исходит из того, что судебное разбирательство было несправедливым, т.е. этот гражданин был несправедливо осужден. Различие между агентами, действующими под прикрытием, и агентами-провокаторами проводится на основании доказательств существования намерения гражданина совершить преступление без вмешательства агента. Так в деле Де Кастро против Португалии Суд установил: “Действия двух офицеров полиции вышли за рамки допустимых действий агентов под прикрытием, и ничто не говорит о том, что без подстрекательства указанных офицеров преступление было бы совершено. Такое вмешательство и использование его результатов в уголовном процессе означает, что с самого начала заявитель был лишен права на справедливое разбирательство. Соответственно, произошло нарушение требований ч. 1 ст. 6”. На основании этой позиции Суда была подана жалоба гр-на В. против Российской Федерации. В. был осужден за незаконное приобретение, хранение в целях сбыта и сбыт наркотических средств в особо крупном размере (ч. 4 ст. 228 УК РФ). Изобличение В. стало возможным благодаря агенту, действующему под прикрытием. Агент Б., с которым В. был знаком, будучи наркоманом, позвонил и сказал, что у него ломка и если В. не достанет для него наркотики, он покончит жизнь самоубийством. В. наркотики достал и передал их за обусловленную сумму Б. Этот факт был зафиксирован и оформлен должным образом. В дальнейшем были получены другие доказательства, подтверждающие факт приобретения и хранения наркотических средств. Однако факт сбыта подтверждался только благодаря доказательствам, полученным с помощью действий Б. В. подал жалобу в Суд, указав в том числе и на то, что в отношении его имела место провокация и, сославшись на дело Де Кастро, полагал, что судебное разбирательство было несправедливым, и ч. 1 ст. 6 была нарушена. Суд принял жалобу к рассмотрению. Однако в этот период приговор в отношении В. был изменен в порядке надзора, и факт сбыта наркотических средств исключен из обвинения, т.е. надзорная инстанция признала, что провокация имела место, и что доказательства, полученные с ее помощью, являются недопустимыми.

КАКИЕ ДЕЙСТВИЯ МОГУТ НАРУШАТЬ
ПРИНЦИП ПРЕЗУМПЦИИ НЕВИНОВНОСТИ?

В части 1 ст. 6 говорится, что каждый обвиняемый в уголовном преступлении считается невиновным до тех пор, пока виновность его не будет доказана в соответствии с законом. Однако, данное положение также применимо в ряде гражданских дел, которые рассматриваются согласно Конвенции в качестве “уголовных”, например, в профессиональных дисциплинарных разбирательствах.[222]

В деле Барбера, Мессеге и Ябардо против Испании Суд заявил, что принцип презумпции невиновности “…предполагает, inter alia, что при выполнении своих обязанностей члены суда не должны исходить из предвзятого мнения, что обвиняемый совершил вменяемое ему в вину преступление; задача доказать это лежит на обвинении, и любое сомнение толкуется в пользу обвиняемого”.[223]

Вместе с тем Суд считает, что ст. 6 не исключает возможность существования в национальном законодательстве правовых или фактических презумпций, переносящих бремя доказывания невиновности на обвиняемого. Однако любое положение, которое определяет перенос бремени доказательства невиновности или делает возможным применение презумпции, действующей против обвиняемого, должно быть ограничено “разумными пределами, учитывающими важность того, что поставлено на карту для обвиняемого, и обеспечивающими его право на защиту”.[224] В давнем деле Х против Соединенного Королевства, Комиссия сочла приемлемой презумпцию о том, что заявитель, который, как выяснилось, жил с женщиной, занимавшейся проституцией, и, возможно, являлся ее сутенером, существовал на доходы аморального происхождения.[225] В деле Салабяку против Франции[226], в отношении заявителя, осуществившего доставку сундука, который, как выяснилось, был нагружен наркотиками, была выдвинута презумпция виновности. Суд, однако, пришел к выводу, что поскольку национальный суд предоставил свободу в проведении оценки ситуации и принял во внимание факты дела, отменив один из приговоров, вынесенных ранее, то ст. 6 не была нарушена.

Часть 2 ст. 6 действует в продолжение всего периода уголовного разбирательства, и любые замечания, сделанные судьями по окончании слушаний или в момент оправдания обвиняемого, будут считаться нарушением презумпции невиновности. В деле Минелли против Швейцарии[227] судебное преследование заявителя было прекращено ввиду истечения предусмотренного законом срока рассмотрения иска. Однако, национальный суд вынес решение выплатить часть судебных издержек, а также компенсацию предполагаемым жертвам, отметив при этом, что если бы не фактор времени, то заявитель, по всей видимости, был бы осужден. Таким образом, здесь имело место нарушение ч. 2 ст. 6, так как решение национального суда являлось несовместимым с принципом презумпции невиновности.

Не только суды, но также и другие государственные органы обязаны соблюдать принцип презумпции невиновности. В деле Аллене де Рибемон против Франции[228] заявитель, задержанный полицией, был назван высокопоставленным сотрудником полиции в ходе пресс-конференции подстрекателем к убийству. Суд заявил, что ч. 2 ст. 6 применима в отношении других официальных органов, а не только судов, если заявителю “было предъявлено уголовное обвинение”. Заявление о виновности г-на Рибемона было сделано сотрудником полиции без каких-либо уточнений или оговорок и побуждало общественность поверить в то, что заявитель виновен до того, как факты дела были рассмотрены компетентным судом. Это было признано нарушением принципа презумпции невиновности, которое не может быть компенсировано тем обстоятельством, что впоследствии дело против заявителя было прекращено за отсутствием состава преступления.

Принцип презумпции невиновности должен соблюдаться не только на этапе, предшествующем суду, но и после вынесения оправдательного приговора. В деле Секанина против Австрии[229], Суд постановил, что отныне недопустимо, чтобы национальные суды полагались на подозрения относительно виновности заявителя в том случае, если ему был вынесен окончательный оправдательный приговор.

КОММЕНТАРИЙ

Презумпция невиновности в истолковании ее Судом совпадает с содержанием ст. 49 Конституции РФ, воплощением ее в российском уголовно-процессуальном законе и судебной практике. В деле Барбера и др. против Испании Суд не усмотрел нарушение презумпции невиновности, поскольку “из свидетельских показаний по данному делу не явствует, что во время судебного разбирательства судья принял решение или занял позицию, отражающую мнение, что подсудимый виновен”. Возможность оценивать наличие нарушения презумпции невиновности по характеру допроса на стадии судебного разбирательства должна серьезно озаботить российских судей, особенно в ситуации, когда дело рассматривается в отсутствие государственного обвинителя. В таких случаях судья неизбежно вынужден принять на себя ряд функций обвинителя, что, конечно же, недопустимо и может создать проблемы в Суде. Поэтому до принятия нового УПК РФ или внесения в него дополнений и изменений, касающихся обязательного участия государственного обвинителя в судебном процессе по всем уголовным делам, необходимо: а) более требовательно подходить к вопросу явки в суд государственного обвинителя; б) если в исключительных случаях это невозможно, проявлять особую бдительность и осторожность в ходе судебного разбирательства, дабы избежать упрека в наличии убеждения, что обвиняемый виновен.

В делах, где речь идет о фактических презумпциях, которые имеют место в законодательстве ряда государств и не порицаются Судом, внимание обращается на то, была ли представлена обвиняемому возможность эффективно защищаться, т.е. опровергать наличие вменяемых в вину фактов, которые презюмируются (признаются существующими, пока не доказано обратное): презюмируется, что сутенер и живет на доходы аморального происхождения, презюмируется, что виновен в торговле наркотиками, если пытался перевезти сундук с наркотиками. В этих случаях бремя доказывания невиновности лежит на обвиняемом. Суд особо обращает внимание на необходимость в этих случаях наличия квалифицированной юридической помощи.

Судом часто рассматриваются проблемы презумпции невиновности в связи с прекращением дел по нереабилитирующим обвиняемого основаниям. При таком прекращении дел в ряде государств не предусматривается необходимость согласия обвиняемого на прекращение дела и кроме того, на него может быть возложена обязанность возместить судебные издержки или возместить ущерб потерпевшему, потому что, если бы дело было рассмотрено судом, обвиняемый был бы скорее всего признан виновным. Такая ситуация, как правило, возникает при прекращении уголовного дела за давностью. В тех случаях, когда в ответ на жалобу обвиняемого национальный суд, отказывая в ее удовлетворении, заявлял, что, судя по обстоятельствам дела, заявитель скорее всего был бы осужден, Суд констатировал нарушение презумпции невиновности. К российскому законодательству и судебной практике в этом отношении претензий быть не должно, поскольку по УПК РСФСР прекращать уголовные дела по нереабилитирующим обвиняемого основаниям без его на то согласия запрещается. Вместе с тем, следует обратить внимание на дело Секанона против Австрии, в котором заявитель был оправдан судом присяжных, однако ему отказали в возмещении ущерба на том основании, что “голосование присяжных свидетельствует о том, что они решили оправдать его только на основании толкования сомнений в его пользу”. Суд признал, что имело место нарушение ч. 2 ст. 6.

Российское законодательство содержит такое основание для оправдательного приговора, как недоказанность участия подсудимого в совершении преступления (п. 3 ч. 2 ст. 309 УПК РСФСР). Несмотря на то, что оправдание по этому основанию означает полную юридическую реабилитацию со всеми вытекающими юридическими последствиями, тем не менее, фактически оно оставляет оправданного под подозрением, по крайней мере, в общественном сознании. Думается, что Суд не сочтет это нарушением ч. 2 ст. 6, однако было бы желательно изменить это двусмысленное основание на такое, как “непричастность подсудимого к совершению преступления”.

“ПРАВО НА НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНОЕ И ПОДРОБНОЕ
УВЕДОМЛЕНИЕ ОБ ОБВИНЕНИИ” В СООТВЕТСТВИИ С
п. “а” ч. 3 ст. 6

Перечень минимальных гарантий, перечисленных в п. “а-е” ч. 3 ст. 6, не является исчерпывающим. В ней представлены более конкретные аспекты права на справедливый суд. Суд охарактеризовал соотношение между ч. 1 и ч. 3 ст. 6 “как движение от общего к частному”. Например, может иметь место нарушение требований справедливого судебного разбирательства, даже несмотря на то, что минимальные гарантии, закрепленные в ч. 3 ст. 6, были соблюдены.[230]

Пункт “а” ч. 3 ст. 6 гарантирует каждому человеку, обвиняемому в совершении уголовного преступления, право быть незамедлительно и подробно уведомленным на понятном ему языке о характере и основании предъявленного ему/ей обвинении. Подобно ч. 2 ст. 6, данная статья также применяется в отношении некоторых видов гражданских дел, рассматриваемых согласно Конвенции в качестве “уголовных”, например, в профессиональных дисциплинарных разбирательствах.[231]

Данное положение касается информации, которую требуется предоставить обвиняемому в момент предъявления ему обвинения[232] или возбуждения дела. Что касается связи между указанным положением и ч. 2 ст. 5[233], то последняя носит менее детальный и строгий характер.

В деле Де Сальвадор Торрес против Испании[234] заявитель жаловался на то, что национальный суд вынес ему более суровый приговор на основании отягчающего обстоятельства, не упомянутого в обвинении. Однако, Суд не обнаружил нарушения, поскольку указанное обстоятельство было заложено в обвинении, выдвинутом против заявителя, и было ему известно с самого начала разбирательства. В противоположность этому, Комиссия констатировала нарушение в деле Шишлян и Экинджян против Франции[235], в котором формулировка обвинения подверглась изменению по существу. Вначале с заявителей было снято обвинение в совершении правонарушения, связанного с валютными операциями, согласно одной части национального законодательства, но затем, после рассмотрения данного решения апелляционным судом, они были осуждены, в соответствии с другой частью того же законодательства. Комиссия заявила, что хотя материалы дела были известны обвиняемым, тем не менее, отсутствуют свидетельства того, что они были проинформированы соответствующими органами о предложении переквалифицировать совершенное ими правонарушение до начала апелляционных слушаний.

Уведомление о предъявляемом обвинении должно быть сделано на языке, понятном обвиняемому. В деле Брозичек против Италии[236], заявитель, немец по национальности, в своем обращении к национальному суду ясно сформулировал то, что он испытывает лингвистические трудности. Суд заявил, что итальянские власти в том случае, если они не были уверены в том, что заявитель владеет в достаточной степени итальянским языком, должны были обеспечить перевод уведомления о предъявляемом заявителю обвинении на его родной язык, что не было сделано. Аналогичным образом, по делу Камасински против Австрии[237]Суд заявил, что обвиняемый, не владеющий языком, на котором ведется судебное разбира тельство, может быть поставлен в невыгодное положение в том случае, если ему не будет предоставлена возможность ознакомиться с обвинительным актом в переводе на понятный ему язык.

Важно, чтобы обвинительный приговор выносился за совершение именно того правонарушения, по которому было предъявлено обвинение. В деле Пелиссьер и Сасси против Франции[238] заявителям было предъявлено обвинение в преступном банкротстве, но осуждены они были за организацию заговора с целью совершить преступное банкротство. Суд вынес решение, что поскольку указанные правонарушения различались по существу, то имело место нарушение Конвенции.

КОММЕНТАРИЙ

Пункт “а” ч. 3 ст. 6 тесно связан с п. 2 ст. 5 Конвенции, где говорится, что “каждому арестованному сообщается незамедлительно на понятном ему языке причины его ареста и любое предъявленное ему обвинение”. Поскольку арест (задержание) может иметь место на ранней стадии процесса, то к информации о причинах ареста предъявляются менее строгие требования нежели к информации об обвинении. Если речь идет о задержанных или арестованных, то момент возникновения права знать, в чем человек подозревается или обвиняется, определить сравнительно легко, поскольку закон требует, чтобы в случае задержания составлялся протокол с указанием оснований, мотивов, дня и часа, года и месяца, места задержания, объяснений задержанного. Протокол задержания подписывается задержанным (ч. 2 ст. 122 УПК РСФСР). Аналогичные требования предъявляются и к постановлению о применении меры пресечения в виде ареста (ст. 92 УПК РСФСР). Вместе с тем, следует иметь в виду, что поскольку на практике иногда фактическое задержание в обход закона не оформляется соответствующим протоколом, что, в частности, имело место в деле Маслова В.И.,[239] то, если фактически задержанному не сообщаются причины и основания задержания, а, следовательно, не сообщают в чем его подозревают, речь может идти о нарушении п. 2 ст. 5 и п. 3 ст. 6. Если уголовное дело возбуждается не по факту, а против конкретного гражданина, который находится на свободе, то с этого момента он приобретает статус подозреваемого и вправе знать, в чем его подозревают. Точно также обстоит дело и с фактически обвиняемыми, т.е. с лицами, в отношении которых совершаются определенные процессуальные действия, но которым формально не предъявлено обвинение. На такой позиции стоит как Европейский Суд, так и Конституционный Суд РФ, о чем уже шла речь выше.

Относительно того, насколько определенной и точной должна быть информация о том, в чем гражданин подозревается или обвиняется, то здесь многое зависит от конкретного этапа следствия. Если предъявление обвинения имеет место на ранних этапах расследования, то Комиссия исходит из того, что в обвинениях следует указывать сравнительно мало конкретных деталей. Так, например, Комиссия не усмотрела каких-либо нарушений в деле бельгийского государственного служащего, который был обвинен в нарушении закона, запрещающего государственным служащим получать подарки. Этот служащий заявил, что его не информировали в достаточной степени об обвинениях, поскольку следователь сказал только следующее: “Вы обвиняетесь в коррупции”. Комиссия, однако, посчитала это заявление достаточным, поскольку указанный гражданин был более подробно проинформирован об обвинении позднее.[240] В деле Нойместер против Австрии обвиняемый жаловался на то, что при аресте ему не было сообщено о характере и основании обвинения. Комиссия не усмотрела нарушение, поскольку обвиняемый за две недели до ареста был допрошен следователем. Из этого факта Комиссия сделала вывод, что обвиняемый знал о характере и основании предъявленного ему обвинения. Российское законодательство более строго подходит к форме и содержанию информации об обвинении, которая должна быть доведена до сведения обвиняемого (ст. 144 УПК РСФСР). Невыполнение содержащихся в ст. 144 УПКРСФСР требований относительно содержания обвинения рассматривается как существенное нарушение права обвиняемого на защиту.

В ходе предварительного расследования и судебного разбирательства предъявленное обвинение может меняться. Если изменение обвинения в худшую сторону происходит на стадии предварительного расследования, то следователь обязан предъявить новое обвинение. Под новым обвинением понимается необходимость квалифицировать действия обвиняемого по другой статье уголовного закона или, когда обвинение существенно отличается по фактическим обстоятельствам от первоначального. Невыполнение этого требования расценивается как существенное нарушение уголовно-процессуального закона, влекущее возвращение дела прокурору (ч. 2 ст. 215 УПК РСФСР). После поступления дела в суд обвинение может меняться только в лучшую сторону. Разбирательство дела в суде производится только по тому обвинению, по которому обвиняемый предан суду. Не допускается изменение обвинения в суде на более тяжкое или существенно отличающееся по фактическим обстоятельствам от обвинения, по которому обвиняемый предан суду (ст. 254 УПК РСФСР). Если в результате судебного разбирательства обвинение претерпело изменение в лучшую для подсудимого сторону, а прокурор или потерпевший не были с этим согласны и принесли протест или жалобу для пересмотра приговора в кассационном порядке, то осужденный должен быть ознакомлен с содержанием протеста или жалобы (ст. 327 УПК РСФСР). Кассационная инстанция при этом не вправе восстановить ранее предъявленное обвинение (ч. 1 ст. 340 УПК РСФСР). Таким образом, позиция Суда, выраженная в приведенных прецедентах в части изменения обвинения, полностью совпадает как с российским законодательством, так и с правоприменительной практикой.

До решения Конституционного Суда от 14 февраля 2000 г. российское законодательство и правоприменительная практика допускали возможность принесения протеста в порядке надзора без уведомления об этом осужденного в том числе и в тех случаях, когда ставился вопрос о необходимости изменения обвинения в худшую сторону. Согласно указанному решению Конституционного Суда, это положение ст. 377 УПК РСФСР признано неконституционным. Добавим, что оно не соответствует и прецедентной практике Суда (см. дело Шишляк и Экинджян против Франции).

К праву обвиняемого — быть уведомленным о характере и основании предъявленного обвинения на понятном ему языке — российское законодательство подходит более строго, нежели это следует из ряда прецедентов Суда. В частности, такое уведомление может осуществляться несколькими способами: через переводчика, через защитника, который владеет языком, понятным обвиняемому, и путем перевода судебной документации. Что касается перевода всей документации, содержащейся в деле, то Комиссия заявила, что из положения ч. 3 ст. 6 не может быть выведено общее право обвиняемого на перевод судебной документации”. Вместе с тем, перевод обвинительного заключения считается обязательным. Но право знать о выдвинутых обвинениях возникает на более ранних этапах расследования уголовного дела. Поэтому оно должно обеспечиваться либо с помощью переводчика, либо с помощью адвоката. Европейская Комиссия заявила, что “права, гарантированные ч. 3 ст. 6, являются правами защиты в целом, а не только обвиняемого”. Из этого положения вытекает, что если защитнику понятно обвинение и он владеет языком, на котором говорит обвиняемый, то он сможет осуществить надлежащую защиту обвиняемого, и, следовательно, участие переводчика во всех следственных действиях не обязательно.

Согласно ст. 17 УПК РСФСР, если обвиняемый не владеет языком, на котором ведется судопроизводство, ему в обязательном порядке обеспечивается участие переводчика, независимо от того, владеет или не владеет защитник языком, на котором говорит обвиняемый. Ему также в обязательном порядке вручается копия перевода постановления о применении меры пресечения, где содержится информация о том, в чем лицо подозревается или обвиняется, а также копия перевода обвинительного заключения и приговора суда.

“ДОСТАТОЧНОЕ ВРЕМЯ И ВОЗМОЖНОСТИ
ДЛЯ ПОДГОТОВКИ СВОЕЙ ЗАЩИТЫ” (п. b ч. 3 ст. 6)

В п. b ч. 3 ст. 6 говорится, что каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления обладает правом иметь достаточное время и возможности для подготовки своей защиты. Данное положение применимо также и к некоторым делам гражданско-правового характера.[241]

Применительно к данному положению, главная задача судьи заключается в соблюдении должного баланса между выполнением указанного требования и обязанностью проводить судебные разбирательства в пределах разумного срока.[242]Это положение также тесно связано с п. с ч. 3 ст. 6, касающимся права на юридическую помощь.

Жалобы на нарушение данного положения в ходе судебного разбирательства были признаны неприемлемыми в тех случаях, когда они делались лицом, которое было в последствии оправдано в апелляционном суде, или обвиняемым, заявившем о своем намерении не принимать дальнейшего участия в слушаниях.[243] Тем не менее, задача судьи заключается в том, чтобы обеспечить соблюдение указанной гарантии в ходе проводимых им слушаний, не полагаясь при этом на то, что любое процедурное нарушение может быть исправлено в апелляционном суде.

Критерий достаточности времени определяется всеми обстоятельствами дела, включая его сложность и этап рассмотрения.[244]

Основополагающим элементом здесь является то, что защитник должен быть назначен таким образом, чтобы иметь в своем распоряжении достаточно времени для подготовки к процессу.[245]

Данный принцип предполагает, что защитник обвиняемого должен иметь неограниченный и конфиденциальный доступ к любому из своих клиентов, находящихся в условиях предварительного заключения, для обсуждения всех аспектов дела. Система, в которой требуется разрешение судьи или прокурора на посещение обвиняемого защитником, нарушает указанное положение. Необходимо, чтобы судьи, вынося решение о применении или продлении предварительного заключения, четко разъясняли всем участникам процесса, что для посещений обвиняемого адвокатом не требуется их разрешения. В том случае, если прокурор все же желает выдать санкцию на посещение обвиняемого защитником, это будет являться не только нарушением данного положения, но и может поставить под сомнение самою справедливость судебного разбирательства. Следовательно, тюремные власти не правомочны требовать от судьи разрешения, облегчающего посещение обвиняемого защитником. Более того, они должны обеспечить условия, необходимые для того, чтобы такие посещения проходили в конфиденциальной обстановке и без присутствия тюремных властей.

В том случае, если обвиняемый или его адвокаты утверждают, что необходимые условия не были обеспечены, судья обязан принять решение, касающееся того, может ли судебное разбирательство продолжаться, не нарушая тем самым п. b ч. 3 ст. 6. При этом судья должен помнить о том, что право обвиняемого беспрепятственно общатьсясо своим адвокатом в ходе подготовки своей защиты рассматривается в качестве центрального элемента концепции справедливого суда.[246]

Тем не менее, в исключительных обстоятельствах могут быть оправданы некоторые ограничения. Дело Крюхер и Мюллер против Швейцарии[247] касалось содержания под стражей тех, кто квалифицировался в качестве особо опасных заключенных, обвиняемых в совершении особо тяжких преступлений, связанных с терроризмом. Судья приостановил их посещение адвокатами на протяжении трех недель, в течение которых они имели возможность только письменно общаться со своими защитниками под надзором тюремных властей. После того, как посещения были разрешены, надзор был снят. Комиссия не сочла это нарушением п. b ч. 3 ст. 6. Комиссия не обнаружила нарушений в другом деле, в котором заявитель находился в одиночном заключении, и ему было отказано в общении с его адвокатом в течение ограниченных периодов времени, поскольку в остальное время ему была предоставлена такая возможность.[248] В деле Куруп против Дании[249] также не было обнаружено нарушения Конвенции, поскольку на защитника было наложено обязательство не раскрывать личности некоторых свидетелей, участвующих в процессе.

Тем не менее, любое из подобных ограничений должно делаться только в случае строгой необходимостии быть соразмерным риску, связанному с предоставлением свободного общения с адвокатом.

Право консультироваться со своим адвокатом также включает в себя право общаться посредством писем. Многие из подобных дел рассматривались в соответствии со ст. 8 Конвенции (право на переписку), а также с п. b ч. 3 ст. 6. В деле Доменичини против Италии[250]Суд постановил, что осуществление тюремными властями перлюстрации писем заявителя к его адвокату является нарушением обеих статей (ст. 8 и п. b ч. 3 ст. 6), и, прежде всего, по причине задержки с отсылкой одного из писем заявителя к своему защитнику.

Конвенция предполагает, что любое ограничение, накладываемое на право обвиняемого или задержанного лица общаться со своим адвокатом, должно быть предписано законом, являющимся ''точным и определенным'' и четко формулирующим условия, при которых подобные ограничения допустимы.

В отношении права заявителя на доступ к свидетельским показаниям Комиссия в деле Йесперс против Бельгии[251] заявила, что “Комиссия считает, что “возможности”, которые должен иметь каждый обвиняемый, включают в себя возможность ознакомиться, в целях подготовки своей защиты, с результатами расследования, осуществлявшегося на протяжении всего разбирательства. Более того, Комиссия уже ранее заявляла, что хотя Конвенция не содержит четкой гарантии права доступа к материалам следственных органов, такое право может подразумеваться в п. b ч. 3 ст. 6…Кроме того, не столь важно, кем и когда было приказано проводить расследования, и под чьим руководством они осуществлялись”.

Комиссия подтвердила, что “пункт b ч. 3 ст. 6 признает право обвиняемого иметь в своем распоряжении все необходимые материалы, которые были или могли бы быть собраны компетентными органами, с тем чтобы добиться снятия с себя обвинения или менее сурового приговора”.

Комиссия добавила, что указанное право было ограничено теми возможностями, которые содействуют или могут содействовать в защите обвиняемого.

На практике данный принцип имеет довольно узкое толкование. В вышеупомянутом деле Йесперс против Бельгии заявитель жаловался на то, что он был лишен доступа к особому досье общественного обвинителя. Комиссия, отметив тот факт, что отказ в доступе к материалам дела мог бы нарушать п. b ч. 3 ст. 6 в том случае, если бы там содержалось нечто, дающее заявителю возможность избежать ответственности или получить менее суровый приговор, тем не менее, не обнаружила каких-либо доказательств того, что указанные материалы действительно содержали необходимую для этого информацию, и заявила, что Комиссия не готова признать, что Правительство нарушило свои обязательства.

Далее, Суд постановил, что государство может ограничивать доступ к материалам дела для представителей защиты обвиняемого.[252] Ограничения на доступ заявителя к доказательствам следствия были признаны приемлемыми, поскольку они осуществлялись в интересах надлежащего отправления правосудия, даже несмотря на бесспорность того факта, что доказательства представляли важность для защиты.[253]

КОММЕНТАРИЙ

Цель требований – иметь достаточно времени и возможность для подготовки своей защиты – достигается обеспечением защиты обвиняемого от поспешного судебного разбирательства, в результате которого он лишается возможности ознакомиться с необходимыми материалами, избрать защитника и согласовать с ним свою позицию по делу.

Комиссия и Суд полагают, что при определении, было ли соблюдено это требование, необходимо учитывать не только права, предоставленные самому обвиняемому, но и права, предоставленные защите в целом, т.е. в этом вопросе, как и в ряде других, Суд исходит из совокупного права на защиту. Это означает, что если, например, обвиняемый не был ознакомлен с какими-либо материалами по делу, но был ознакомлен его защитник, то нарушения п. b ч. 3 ст. 6 не было. “Когда адвоката обвиняемого обязали не раскрывать своему клиенту личность некоторых свидетелей, Комиссия сочла, что это обстоятельство не повлекло за собой нарушение п. b ч. 3 ст. 6.[254] По одному делу обвиняемый жаловался на то, что при рассмотрении дела были допущены нарушения, поскольку ему не было разрешено делать выписки из документации по делу. Комиссия установила, что власти обеспечили защитнику обвиняемого надлежащий доступ к документации по рассматриваемому делу, и поэтому не может идти речь об отсутствии доступа обвиняемого к судебной документации. Как уже указывалось выше, российское законодательство придерживается иной концепции, не допускающей такой совокупной трактовки права на защиту, а потому “достаточное время” и “возможность для защиты от обвинения” обвиняемому и защитнику предоставляются самостоятельно. Так, по окончании предварительного следствия следователь обязан ознакомить со всеми материалами дела как обвиняемого, так и его защитника. При этом они вправе знакомиться с материалами дела как вместе, так и раздельно (ст. 201, 202 УПК РСФСР). Невыполнение этих требований расценивается как существенное нарушение уголовно-процессуального закона, влекущие возвращение дела на дополнительное расследование.[255] Кроме того, как обвиняемый, так и его защитник имеют право знакомиться с протоколами следственных действий, проведенных с участием обвиняемого, с материалами, направляемыми в суд в подтверждение законности и обоснованности применения к обвиняемому заключения под стражу в качестве меры пресечения (ст. 46 УПК РСФСР), с постановлением о назначении экспертизы и заключением эксперта (ст. 184 УПК РСФСР).

В ряде дел возникал вопрос, является ли доступ к материалам дела той возможностью для подготовки к защите, которая подразумевается в п. b ч. 3 ст. 6. В деле Джерсперса против Бельгии[256] Комиссия пришла к заключению, что к этим возможностям относится “возможность ознакомиться с результатами расследований, проводимых в течение всего разбирательства”, и добавила, что согласно п. 3 (в) ст. 6 за обвиняемым признается “право располагать любыми относящимися к делу материалами, собранными органами, чтобы снять с себя вину или добиться смягчения наказания”.

В деле Эдвардс против Соединенного Королевства за совершение нескольких ограблений заявитель был осужден судом присяжных (10 голосами против 2) на основании оспоренных и неподписанных признаний, сделанных в полиции. Защита не была поставлена в известность, что один из “потерпевших” не узнал его в полицейском фотоальбоме, и что на месте одного из преступлений были обнаружены отпечатки пальцев соседа. На основании этой информации можно было оспорить достоверность полученных полицией свидетельских показаний, предъявляемых на суде над Эдвардсом. В результате жалоб на полицейское расследование было назначено независимое расследование, и дело было передано в апелляционный суд. Тот посчитал, что показания, не доведенные до сведения защиты, никак не изменили бы исход дела. Защитники заявителя не просили суд повторно заслушать свидетелей полиции и не потребовали предъявить отчет о независимом расследовании.

В жалобе в Европейский Суд Эдвардс указывал на отсутствие справедливого разбирательства дела и на нарушение п. b ч. 3 ст. 6.

Суд постановил: 1. Разбирательство дела следует рассматривать в целом, включая его рассмотрение в апелляционном суде; 2. Хотя неоглашение существенных доказательств привело к процессуальному нарушению, апелляционный суд принял по внимание новую информацию, затрагивающую осуждение заявителя; 3. Отказ апелляционного суда от заслушивания свидетелей не оправдывает упущения со стороны адвоката заявителя, не потребовавшего повторного заслушивания свидетелей полиции или предъявления отчета; 4. Вместе с тем, Суд полагает, что коль скоро при разбирательстве дела в апелляционном суде недочеты, допущенные на первом суде, были исправлены, нарушения ст. 6 не было.

В комментариях к этому решению говорится, что все члены суда были согласны с тем, что для обеспечения справедливого разбирательства обвинение должно оглашать перед защитой все существенные показания в пользу или против обвиняемого. То обстоятельство, что вердикт об осуждении был принят минимально допустимым большинством, давало заявителю веский довод в пользу того, что результат мог быть иным, если бы использовались показания, не разглашенные полицией. В то время как большинство членов суда признало, что разбирательство дела в суде I инстанции не соответствовало положениям ст. 6, удивляет их готовность считать допущенный недочет исправленным, если считать, что апелляционный суд при вынесении своего решения все еще не обладал полной информацией. На большинство явно повлияло упущение защитника, который не потребовал повторного заслушивания свидетелей полиции или предъявления отчета о расследовании (полиция потребовала не оглашать отчет в общественных интересах). Судьи Де Мейер и Петтиги признали, что в сложившихся обстоятельствах более уместно было бы провести повторное разбирательство. Судья Петтиги очень серьезно отнесся к тем многочисленным нарушениям правосудия, которое порождало утаивание показаний, и считал, что апелляционный суд обязан действовать независимо от отсутствия соответствующих требований защиты. Де Мейер не мог согласиться с мнением апелляционного суда, что неразглашенные показания определенно не повлияли бы на присяжных.[257]

В силу различий процедуры пересмотра судебных решений в английской и российской правовых системах указанное решение Суда трудно комментировать применительно к нашей судебной практике.

Однако, если допустить, что кассационной инстанции стало известно о существующих нарушениях уголовно-процессуального закона, повлекших неполноту или односторонность судебного следствия, она обязана отменить приговор и направить дело либо на дополнительное расследование, либо на новое рассмотрение, независимо от поведения защитника (ст. 343 УПК РСФСР).

Одной из важнейших возможностей для подготовки защиты является возможность обвиняемого совещаться (сноситься) со своим защитником наедине (конфиденциально). В деле Кэмпбелл и Фелл против Соединенного Королевства “заявитель жаловался на то, что после того, как ему разрешили встречи со своими адвокатами, ему еще в течение более 6 месяцев было отказано в проведении таких встреч наедине. На них всегда присутствовал работник тюрьмы. Комиссия определила, что, в принципе, консультации между обвиняемым и его защитником должны носить конфиденциальный характер в интересах сохранения доверительных отношений между ними и профессиональной тайны защитника. Суд отметил, что при определении исключительных обстоятельств государство может ограничить такие конфиденциальные консультации, если имеются серьезные основания подозревать, что данный защитник злоупотребляет своим профессиональным положением, вступая, например, в сговор со своим клиентом с целью скрыть или уничтожить доказательства или иным образом, серьезно препятствуя судопроизводству. Однако в данном деле таких оснований для ограничения конфиденциальности не имелось. Поэтому Суд признал, что имело место нарушение ст. 6.[258]

Что касается достаточного времени для подготовки своей защиты, то Суд, как и в других случаях, подходит к решению этого вопроса в зависимости от конкретных обстоятельств дела. Как справедливо отмечено в комментарии к этому пункту ст. 6 “Достаточное для подготовки защиты время может быть настолько разным, что примеры применения на практике п. b ч. 3 ст. 6 предоставляют лишь ограниченный интерес”.[259] Так в указанном выше деле Кэмпбелл и Фелл заявитель жаловался на то, что он был проинформирован о предъявленных обвинениях за пять дней до начала судебного разбирательства, причем уведомление о начале разбирательства он получил только за день до его начала. Однако с учетом простоты вмененных в вину заявителю фактов, суд посчитал 5-дневный срок подготовки к защите достаточным.

В деле Хаджианастассиу против Греции заявитель был осужден военным судом за разглашение сведений о ракетном проекте. Апелляционный суд, не предоставив обоснованного решения, оставил обвинительный приговор без изменения. Последующая же апелляция по правовым вопросам могла подаваться в кассационный суд в срок, не превышающий 5 дней. Хотя позднее он получил текст вопросов, заданных председателем апелляционного суда, и ответов его коллег, заявитель не имел возможности подробно изложить мотивы для апелляции в кассационный суд, так как уже не мог указать конкретно ни одной из допущенных ошибок. Поэтому апелляцию признали недопустимой. Хаджианастассиу жаловался на то, что апелляционный суд не изложил мотивов своего решения, а также на то, что установленный предельный срок апелляции в кассационный суд при таких обстоятельствах нарушил его право иметь достаточное время и возможность для подготовки своей защиты.

Суд постановил: 1. Внутренние суды должны достаточно ясно указывать мотивы своих решений, чтобы обвиняемый был в состоянии практически осуществить предоставляемые права на апелляцию. 2. Поскольку заявитель мог исходить только из того, что ему удалось воспринять или запомнить из услышанного во время слушания дела в апелляционном суде, и не имел возможности подробно изложить свою апелляцию в кассационный суд, он не мог воспользоваться своим правом на справедливое разбирательство дела, что составило нарушение п. b ч. 3 ст. 6 в ее связи с ч. 1 ст. 6.

В комментарии к этому решению обращается внимание на то, что нарушение ст. 6 в данном случае обусловлено совокупным действием правил подачи апелляций военнослужащими. От военных апелляционных судов не требуется представлять мотивированные решения, и правильность применения законов можно контролировать только на основании вопросов, задаваемых председателем и их коллегами. Тот факт, что стенограммы этих вопросов не были предоставлены незамедлительно, в сочетании с чрезвычайной ограниченностью срока подачи апелляций в кассационный суд, не позволил заявителю сформулировать конкретное обоснование апелляции.

Для российского законодательства и практики его применения рассмотренное дело имеет интерес, пожалуй, только применительно к рассмотрению дела в порядке надзора, где до Постановления Конституционного Суда РФ от 14 февраля 2000 г. осужденный или оправданный могли не извещаться о принесенных протестах по ухудшающим их положение основаниям, что лишало их возможности осуществить свое право на защиту в этой судебной инстанции.

“ПРАВО НА ЗАЩИТУ И ЮРИДИЧЕСКУЮ ПОМОЩЬ”
ПО СТАТЬЕ п. с ч. 3 ст. 6

Пункт с ч. 3 ст. 6 предоставляет обвиняемому право защищать себя лично или посредством выбранного им самим защитника или, если у него нет достаточных средств для оплаты услуг защитника, иметь назначенного ему защитника бесплатно, когда того требуют интересы правосудия.

Суд постановил, что право защищать себя лично не является абсолютным правом. В деле Кройссант против Германии[260] Суд заявил, что требование о помощи обвиняемому со стороны адвоката в ходе разбирательства в национальном судебном органе не противоречит п. с ч. 3 ст. 6.

Если обвиняемому гарантируется право на бесплатную юридическую помощь, то эта помощь должна носить практический и эффективный, а не теоретический или иллюзорный характер.В деле Артико против Италии Суд, отметив, что хотя власти и не могут нести ответственность за любое упущение, связанное с предоставлением правовой помощи и проведением защиты, подчеркнул, что “…В п. с ч. 3 ст. 6 говорится о “помощи”, а не о “назначении” защитника. Само назначение еще не обеспечивает эффективной помощи, так как назначенный адвокат может умереть, серьезно заболеть, в течение длительного времени быть лишен возможно сти действовать или уклоняться от выполнения своих обязанностей. Власти, если они уведомлены о возникшем положении, должны либо его заменить, либо заставить выполнять свои обязанности”.[261]

Далее, по делу Камасински против Австрии Суд заявил, что ''В соответствии с п. с ч. 3 ст. 6 вмешательство компетентных национальных органов требуется только в том случае, если бесплатно назначенный защитник проявил явную неспособность обеспечить эффективную помощь, или им стало об этом известно каким-либо иным образом''.[262]

Если представляется ясным, что адвокат обвиняемого, участвующий в разбирательстве в национальном судебном органе, не имел достаточно времени и возможностей для подготовки к процессу надлежащим образом, то председатель суда обязан принять действенные меры, обеспечивающие полное выполнение его обязательств перед ответчиком. В подобных обстоятельствах обычно объявляется об отсрочке заседания.[263]

Комиссия заявила, что вопрос о праве выбиратьзащитника может возникать только в том случае, если обвиняемый обладает достаточными средствами для оплаты его услуг. Таким образом, обвиняемый, использующий помощь назначенного защитника бесплатно, не имеет возможности выбора или выражения своего мнения по этому вопросу.[264]Но даже несмотря на то, что право выбора не является абсолютным, государство правомочно регулировать процесс участия адвокатов в судебных заседаниях и, если того требуют обстоятельства, не допускать некоторых конкретных индивидов к ведению защиты.[265]

ПРАВО НА БЕСПЛАТНУЮ ЮРИДИЧЕСКУЮ ПОМОЩЬ для обвиняемого определяется двумя обстоятельствами: 1. обвиняемый не обладает достаточными средствами для оплаты услуг защитника. Органам Конвенции не так часто приходится рассматривать вопросы, касающиеся данного условия, но создается впечатление, что требования к обвиняемому по предъявлению доказательств того, что у него/нее отсутствуют достаточные средства, не слишком высоки. Во-вторых, интересы правосудия требуют предоставления бесплатной юридической помощи. Здесь уместно упомянуть целый ряд факторов. Суд будет рассматривать способность обвиняемого адекватно представить свое дело без помощи защитника. В деле Хоанг против Франции[266] Суд заявил, что в том случае, если речь идет о сложных вопросах, и обвиняемый не обладает юридической подготовкой, необходимой для того, чтобы быть в состоянии представить и развить соответствующие аргументы (это под силу опытному адвокату, обладающему всеми возможностями для подготовки к делу), то интересы правосудия требуют, чтобы для участия в деле был официально назначен защитник.

Суд будет также учитывать сложность дела. Наконец, степень строгости любой возможной санкции также имеет значение в вопросе о предоставлении бесплатной юридической помощи. Суд заявил по делу Бенам против Соединенного Королевства[267], что “там, где существует угроза лишения свободы, интересы правосудия, в принципе, диктуют необходимость предоставления юридической помощи”. Суд также подчеркнул, что данное судебное разбирательство носило сложный характер.

В деле Перкс и др. против Соединенного Королевства[268] Суд исходил из своего решения по делу Бенам против Соединенного Королевства. Данное дело касалось нескольких заявителей, лишенных свободы по причине неуплаты ими подушного налога. Суд постановил, что, принимая во внимание степень тяжести наказания, грозившего заявителям, а также сложность соответствующего закона, интересы правосудия требуют, чтобы в целях обеспечения справедливого судебного разбирательства, заявителям была предоставлена бесплатная юридическая помощь.

Факторы, связанные с бесплатной юридической помощью, могут варьироваться, и любой отказ ее предоставить должен, следовательно, подвергаться пересмотру. В деле Грэнджер против Соединенного Королевства[269] степень сложности одного из вопросов по существу дела стала ясна только в ходе апелляционных слушаний. Суд постановил, что в интересах правосудия следовало бы предоставить заявителю бесплатную юридическую помощь именно с этого момента, и, что ввиду отсутствия пересмотра первоначального решения, в данном деле имело место нарушение п. с ч. 3 ст. 6.

Суд подчеркнул, что для признания подобного нарушения ст. 6 совсем не требуется доказательство того, что отсутствие бесплатной юридической помощи нанесло реальный вред обвиняемому. Если бы подобное доказательство требовалось, то это бы в значительной степени лишало указанное положение его существенного содержания.[270]

Конвенция не содержит четкого выражения гарантии права на бесплатную юридическую помощь в ходе рассмотрения гражданских дел. Но Суд вынес решение, что она должна предоставляться в том случае, если того требуют интересы правосудия.[271]

В юрисдикциях некоторых стран-членов Совета Европы, например, Кипра отсутствует положение о предоставлении бесплатной юридической помощи в гражданских делах, тем не менее, в некоторых случаях услуги защитника могут оплачиваться государством.[272] Приведет ли отсутствие бесплатной юридической помощи к нарушению Конвенции, будет зависеть от фактов дела.

Именно судья должен определять, требуют ли интересы правосудия того, чтобы участнику гражданского процесса была предоставлена бесплатная юридическая помощь в том случае, если он/она не обладает достаточными средствами для оплаты услуг адвоката.

КОММЕНТАРИЙ

Суть позиции Суда относительно того, что право защищать себя лично не является абсолютным, состоит в том, что отказ от защитника не всегда обязателен для суда. Суд вправе вопреки воле обвиняемого признать необходимость участия в деле защитника, когда интересы правосудия того требуют. Это соответствует ч. 2 ст. 40 УПК РСФСР, согласно которой “отказ от защитника в случаях, предусмотренных п. 2, 3, 4 и 5 ст. 49 настоящего кодекса, не обязателен для суда или соответственно для следователя и прокурора”. Как российское законодательство, так и Конвенция предусматривают случаи, когда участие защитника по уголовным делам является обязательным. Различие состоит в том, что УПК РСФСР (ст. 49) четко определяет такие случаи, тогда как Конвенция формулирует их более общим образом, а именно: “Когда интересы правосудия того требуют”. Практика Суда свидетельствует о том, что ситуации, когда интересы правосудия требуют обязательного участия защитника несколько шире предусмотренных ст. 49 УПК РСФСР. При определении того, требуют или не требуют интересы правосудия обязательного участия защитника Суд учитывает множество факторов. В частности, в решении по делу гражданина Италии Куаранта Суд постановил: 1. При определении требований, обусловленных интересами правосудия, следует учитывать серьезность правонарушения и сложность дела. 2. Хотя обвинение и утверждало, что ничто в материалах дела не указывало на вероятность приговора, превышающего 18 месяцев лишения свободы, это была всего лишь оценка, закон же не исключал и максимального приговора к 3-летнему тюремному заключению, поэтому бесплатную юридическую помощь следовало предоставить. 3. Хотя в отношении установления факта дело и не вызвало особых трудностей, но поскольку приписываемое правонарушение произошло во время испытательного срока, а суд первой инстанции мог рассмотреть возможность приведения в действие отсроченного приговора и вынесения нового, следует, что участие адвоката могло создать наилучшие условия для защиты Куаранта, особенно если учесть широкий диапазон мер, которыми располагал суд. 4. Эти трудности усугублялись личными обстоятельствами Куаранта: он молод (ему 23 года), иностранец по происхождению, принадлежит к беднейшим слоям общества, не получил никакой реальной профессиональной подготовки, имеет обширное уголовное досье (неоднократно судимый), принимает наркотики и живет с семьей на пособие по социальному страхованию, и при обстоятельствах данного дела его личное появление перед ведущим следствие судьей, а затем и на суде без помощи адвоката не позволили ему должным образом осуществить свою защиту.

В результате, Суд признал, что имело место нарушение п. с ч. 3 ст. 6. Как видно, ни одно из обстоятельств, принятых во внимание судом для определения интересов правосудия, которые требуют обязательного участия защитника, не подпадают под ситуации, предусмотренные ст. 49 УПК РСФСР. Однако из этого нельзя делать вывод, что российское законодательство в этом вопросе не соответствует Конвенции. Дело в том, что гр-н Куарант просил о назначении ему бесплатного защитника, и ему в этом было отказано. Случаи обязательного участия защитника, предусмотренные ст. 49 УПК РСФСР, рассчитаны на те ситуации, когда независимо от того, просит обвиняемый или не просит о предоставлении ему защитника, орган предварительного следствия и суд обязаны обеспечить участие защитника в деле. Однако независимо от того, подпадает или не подпадает ситуация под обстоятельства, перечисленные в ст. 49 УПК РСФСР, если обвиняемый заявляет ходатайство о предоставлении ему защитника, защитник должен быть назначен. Это вытекает из ч. 1 ст. 48 Конституции РФ, согласно которой: “Каждому гарантируется право на получение квалифицированной юридической помощи”. Эта норма Конституции стирает различия между ст. 49 УПК РСФСР, предусматривающей случаи обязательного участия защитника, и нормой Конвенции об обязательном участии защитника “когда того требуют интересы правосудия”. Кроме того, из ст. 47 УПК РСФСР, регламентирующей участие защитника в уголовном судопроизводстве, не вытекает, что обязанность предоставить защитника ограничивается обстоятельствами, перечисленными в ст. 49 УПК РСФСР.

В Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 31 октября 1995 г. № 8 обращается внимание судов на необходимость строгого соблюдения ч. 2 ст. 48 Конституции РФ и ч. 1 ст. 47 УПК РСФСР. “При нарушении этого конституционного права все показания задержанных, заключенных под стражу обвиняемых (подозреваемых) и результаты следственных действий, проведенных с их участием, должны рассматриваться судом как доказательства, полученные с нарушением закона”. Несмотря на то, что разъяснение Пленума относится к лицам, задержанным или заключенным под стражу, его с учетом Постановления Конституционного Суда от 27 июня 2000 г.[273] следует толковать более широко. В указанном Постановлении Конституционный Суд провел сопоставление между ч. 1 и ч. 2 ст. 48 Конституции РФ. Согласно ч. 1 “Каждому гарантируется право на получение квалифицированной юридической помощи”. Согласно ч. 2 “Каждый задержанный, заключенный под стражу, обвиняемый в совершении преступления имеет право пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента соответственно задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения”. В результате Конституционный Суд сделал вывод, что ч. 2 ст. 48 Конституции дополнительно гарантирует защиту для лиц, задержанных или заключенных под стражу, и не может толковаться как ограничивающая право на квалифицированную юридическую помощь адвоката – такая помощь должна быть предоставлена каждому лицу, в том числе в рамках уголовного преследования в любых его формах.

Вместе с тем, необходимо обратить внимание на то, что право на помощь адвоката по смыслу ст. 6 не ограничивается стадией предварительного следствия и рассмотрения дела в суде I инстанции. Оно распространяется и на стадии пересмотра приговора. Это четко вытекает из решения по делу Пакелли, который был осужден судом Хейлбронна (ФРГ) и приговорен к тюремному заключению за участие в торговле наркотиками. При рассмотрении дела в палате по уголовным делам Федерального Суда Пакелли просил назначить ему официального защитника, но в этом ему было отказано, поскольку законом для рассмотрения дела в вышестоящем суде такое назначение не предусмотрено, а в слушании может принять участие сам г-н Пакелли. Пакелли подал жалобу в Суд, который признал, что Пакелли в силу материального положения имел право на бесплатную юридическую помощь. Затем Суд проанализировал, была ли такая помощь необходима с точки зрения интересов правосудия. Правительство ФРГ оспаривало такую необходимость на том основании, что у Пакелли был защитник на стадии подачи жалобы и возражений на жалобу. Кроме того, предмет слушаний в Федеральном Суде был ограничен вопросами права. Затронутые проблемы не являлись сложными, и вынесенное по ним решение не могло повлечь серьезные последствия.

Суд отверг аргументацию правительства относительно юридической простоты дела. Он, кроме того, обратил внимание на новую версию ст. 146 УПК Германии, что давало основание предполагать, что судебное решение, которое собирался вынести Федеральный Суд, было бы немаловажным для развития судебной практики. В этой связи толкование ст. 146 в ходе слушаний представляло бы определенный интерес. “Само собой разумеется, что в подобных обстоятельствах личное присутствие г-на Пакелли не смогло бы компенсировать отсутствие адвоката: без услуг практикующего юриста Пакелли не смог бы внести полезный вклад в рассмотрение возникающих правовых вопросов. В подобных обстоятельствах Суд считает, что интересы правосудия требовали, чтобы заявителю была предоставлена помощь защитника в ходе слушаний в Федеральном суде”. Суд признал, что имело место нарушение п. с ч. 3 ст. 6.

Таким образом, в данном случае Суд принял во внимание вопросы права, которые требуют определенного уровня профессиональной компетенции. Аналогичный подход был продемонстрирован и в деле Фом Хоонг против Франции. В этом деле юридическая сложность объяснялась необходимостью оспаривания фактических презумпций, перелагающих бремя доказывания невиновности на обвиняемого. Кроме того, вышестоящий суд имел возможность вынести решение в ухудшающую сторону, т.е. постановить обвинительный приговор вместо оправдательного, постановленного судом первой инстанции. В своем решении Суд постановил, что аргументы о совместимости фактических презумпций с презумпцией невиновности являются достаточно сложными и могли быть должным образом представлены только опытным защитником. Поскольку у Ф. Хоонга не было средств для оплаты услуг защитника, а в интересах правосудия для ведения дела требовалось назначение официального защитника, то было допущено нарушение п. с ч. 3 ст. 6.

К сожалению, УПК РСФСР не предусматривает случаев обязательного участия защитника в кассационной инстанции. Это упущение должно быть устранено в новом УПК РФ. Однако и до принятия нового УПК судьи должны ориентироваться на решения Суда по этому вопросу. В случаях заявления ходатайств осужденных о предоставлении бесплатной юридической помощи при рассмотрении дела в вышестоящем суде такую помощь предоставлять по крайней мере по делам, где имеются обстоятельства, перечисленные в ст. 49 УПК РСФСР.

Особую проблему образует оказание бесплатной юридической помощи по гражданским делам. И хотя Конвенция не содержит такого требования, тем не менее, в решении по делу Эйри против Ирландии Суд признал, что юридическая сложность дела и отсутствие средств у г-жи Эйри требовали назначения защитника. Эту проблему также необходимо решить в новом гражданско-процессуальном законодательстве.

Что касается определения того, имеются или не имеются средства для оплаты услуг защитника, Суд не выработал четких критериев. Таких критериев нет в российском законодательстве.

ПРАВО НА ВЫЗОВ И ДОПРОС СВИДЕТЕЛЕЙ
В СООТВЕТСТВИИ С п. d ч.3 ст. 6

Пункт d ч. 3 ст. 6 предоставляет обвиняемому право допрашивать показывающих против него свидетелей или иметь право на то, чтобы эти свидетели были допрошены, и иметь право на вызов и допрос его свидетелей на тех же условиях, что и свидетелей, показывающих против него. Некоторые из нижеследующих вопросов также освещаются в главе 12, посвященной вопросу допустимости доказательств.

Таким образом, главный принцип заключается в том, что обвиняемым должно быть позволено вызывать и допрашивать любых свидетелей, чьи показания они считают важными для рассмотрения их дела; они также должны иметь возможность допросить любого свидетеля, вызванного прокурором, или на чьи показания прокурор полагается.

Данное положение не дает обвиняемому абсолютногоправа на вызов свидетелей или права требовать от национальных судебных органов заслушать какого-либо конкретного свидетеля. Национальные суды имеют право определять условия вызова свидетелей, и компетентные органы могут отказать в разрешении вызвать того или иного свидетеля в том случае, если они сочтут его показания не имеющими отношения к делу. Заявитель, таким образом, должен доказать, что отказ заслушать конкретного свидетеля нанес серьезный ущерб его делу.[274] В любом случае, процедуры вызова и допроса свидетелей должны быть одинаковыми как для обвинения, так и для защиты, в целях соблюдения принципа равноправия сторон.

По сути дела, все показания, на основании которых строится обвинение, должны быть взяты в присутствии обвиняемого в ходе публичных слушаний с учетом принципа состязательности.[275] Проблемы могут возникнуть в том случае, если в основе обвинения лежат письменные заявления лица, которое не участвует в слушаниях, например, по причине страха мщения со стороны обвиняемого или его сообщников.

Только исключительные обстоятельствамогут позволить обвинению полагаться на показания свидетеля, которого обвиняемый не имел возможности перекрестно допросить. Вынесение судьей решения по уголовному делу на основании материалов, представленных прокурором, но без личного присутствия прокурора, позволяющего ему ответить на любые возражения со стороны обвиняемого, как правило, увеличивают опасность нарушения указанного положения.Безусловно, судья не может отстаивать позицию прокурора в его отсутствие, не нарушая тем самым принцип беспристрастности.

Во многих государствах — участниках Конвенции приняты правила, освобождающие некоторые категории свидетелей, как, например, членов семьи, от дачи показаний. Суд заявил по делу Унтерпертингер против Австрии[276], что подобные положения не вступают в явное противоречие с ч.1 ст. 6 и п. d ч. 3 ст. 6. Однако, Суд отметил, что в данном деле национальный суд рассматривал заявления бывшей жены обвиняемого и его падчерицы не в качестве информации к размышлению, а как доказательство истинности обвинений, выдвинутых этими женщинами в свое время. Обвинительный приговор заявителю был вынесен, в значительной степени, на основании указанных свидетельств, и, следовательно, отсутствовали достаточные гарантии права на защиту.

Могут возникнуть проблемы также и в случае серьезной болезни или смерти свидетеля. Суд постановил, что данное обстоятельство может служить оправданием доверия к показаниям с чужих слов при условии наличия уравновешивающих факторов, обеспечивающих соблюдение права на защиту.[277] Что касается вопросов, связанных с плохим состоянием здоровья свидетелей, то Суд будет заинтересован рассматривать наличие альтернатив, позволяющих избежать использования показаний, основанных на слухах. В деле Бримон против Бельгии  Бельгийский принц возбудил дело против заявителей, но не смог участвовать в даче показаний по состоянию здоровья. Суд постановил, что: “Принимая во внимание обстоятельства дела, осуществление права на защиту – как существенный элемент права на справедливое судебное разбирательства – предполагает, в принципе, что заявители должны иметь возможность оспорить любой пункт иска в ходе очной ставки или допроса, проведенных публично либо, в случае необходимости, в доме истца”.[278]

Реальный риск мщения со стороны обвиняемого может, при некоторых обстоятельствах, оправдать использование показаний, основанных на слухах. Однако, в этом случае должны существовать уравновешивающие процедуры, обеспечивающие право на защиту.

В деле Саиди против Франции заявитель был обвинен в торговле наркотиками на основании показаний, полученных в ходе опознания обвиняемого, от трех анонимных свидетелей. Суд решил: “Суд в полной мере осознает бесспорные трудности борьбы с торговлей наркотиками – в особенности, что касается получения и представления доказательств – и тот вред, который наркотики наносят обществу, но указанные соображения не могут оправдать ограничения до такой степени права на защиту любого обвиняемого в уголовном преступлении”.[279]

Суд констатировал нарушение п. d ч. 3 ст. 6, так как показания, полученные от анонимных свидетелей при опознании, послужили единственным основанием для осуждения обвиняемого.

В качестве общего правила, страх мщения, принимаемый во внимание с целью оправдания использования показаний, основанных на слухе, не обязательно должен быть связан с какой-либо конкретной угрозой, исходящей от обвиняемого. Суд решил по делу Дорсон против Нидерландов[280], что хотя двое свидетелей никогда не получали угроз со стороны обвиняемого, торговцы наркотиками часто прибегают к угрозам и к насилию в отношении свидетелей, дававших показания против них.

Еще одна проблема, связанная с использованием анонимных свидетелей, заключается в том, что в данной ситуации представители защиты не имеют возможности оспорить надежность свидетелей. Суд заявил в деле Костовски против Нидерландов: “В том случае, если защите не известна личность свидетеля, которого она стремится допросить, это может лишить ее очень важных деталей, позволяющих ей продемонстрировать, что данный свидетель предвзято или враждебно настроен и не вызывает доверия. Показания или другие заявления, изобличающие обвиняемого, могут быть намеренно лживы или просто ошибочны, и защита едва ли будет в состоянии выявить это по причине отсутствия информации, позволяющей ей испытать надежность свидетеля или подвергнуть сомнению его правдивость. Опасности, заложенные в подобной ситуации, представляются очевидными”.[281]

Уравновешивающие процедуры, необходимые для обеспечения права на справедливое судебное разбирательство, могут варьироваться в зависимости от дела. В этом отношении, наиболее важными факторами представляются следующие: имел ли обвиняемый возможность присутствовать при допросе свидетеля, мог ли он/она задавать свидетелю вопросы, и был ли председатель суда осведомлен о личности свидетеля. Как заявил Суд по делу Ван Мехелен и др. против Нидерландов: “Принимая во внимание то значение, которое имеет в демократическом обществе право на справедливое отправление правосудия, любые меры, ограничивающие права защиты, должны диктоваться строгой необходимостью. Если менее ограничительная мера будет достаточна, то именно она должна применяться”.[282]

Наконец, важно отметить, что даже в случае существования достаточных процедур обвинение не должно основываться исключительно или в значительной степени на доказательствах, полученных от анонимных свидетелей.[283]

КОММЕНТАРИЙ

Вопросы, связанные с правами, предусмотренными п. d ч. 3 ст. 6, частично были затронуты ранее и это естественно, поскольку все права, предусмотренные п. a, b, c, d, e раскрывают принцип состязательности, лежащий в основе справедливого правосудия. В п. “d” ч. 3 ст. 6 акцент сделан на обеспечении возможности вызвать для допроса свидетелей защиты и права защиты допросить свидетелей обвинения на тех же условиях, какие существуют для свидетелей, показывающих против него.

Как уже говорилось, суд не обязан вызывать любых свидетелей, на которых укажет защита и имеет дискреционные полномочия решать, насколько такие свидетели необходимы для обеспечения справедливого правосудия, учитывая при этом ряд факторов, в том числе и связанных с оперативностью правосудия. Вместе с тем, каждый случай отказа в вызове для допроса свидетелей или экспертов со стороны защиты должен быть убедительно аргументирован судом.

В деле Видал против Бельгии – тюремный наблюдатель обвинялся за содействие заключенному в совершении побега. Судом первой инстанции он был оправдан, однако апелляционная инстанция вынесла ему обвинительный приговор. Определение основывалось на имеющихся в деле показаниях, дополненных неблагоприятными показаниями второго осужденного. Видал просил апелляционный суд вызвать и допросить других осужденных по этому делу, но ему было в этом отказано. Суд в своем решении постановил, что: 1) хотя п. d ч. 3 ст. 6, как правило, оставляет оценку обоснованности вызова свидетелей на усмотрение национальных судов и не требует допроса каждого свидетеля защиты, ее важнейшая цель заключается в осуществлении равноправия сторон в деле; 2) Видал вначале был оправдан после того, как было заслушано несколько свидетелей, а его осуждение апелляционным судом было основано почти целиком на документах первого дела; 3) отсутствие какого-либо объяснения отклонения свидетелей со стороны г-на Видала несовместимо с представлением о справедливом разбирательстве дела, особенно если учесть возможность поворота к худшему.[284] В данном деле суд установил нарушение ст. 6.

Позиция, согласно которой при решении вопроса о вызове свидетелей суд должен с равной мерой объективности подходить как к ходатайствам со стороны обвинения, так и со стороны защиты, продемонстрирована и в деле Энгель и др. против Нидерландов. В решении по данному делу Суд заявил, что “основной целью ст. 6, как это следует из слов “на тех же условиях”, является в данном случае полное “равенство сторон”. С этим условием статья предоставляет компетентным национальным органам решить вопрос, какие свидетельские показания необходимы по данному делу в целях справедливого судебного разбирательства – основного требования ст. 6. Суд отмечает, что по делу Высший военный суд не заслушивал свидетелей обвинения, и в документах по делу нет указаний на то, что заявители просили вышеуказанный суд заслушать свидетелей с их стороны”.[285] При таких условиях Суд не обнаружил нарушения ст. 6.

По ряду дел Суд высказал свою позицию и относительно возможности использования в суде показаний, полученных на стадии предварительного следствия.

В деле Дельта против Франции[286] заявитель был арестован по подозрению в ограблении, совершенном в здании, расположенном поблизости от места задержания. Арестовавшего его полицейского сопровождали две девочки-подростка: потерпевшая и ее подруга, присутствовавшая при ограблении. Они заявили, что узнали D., однако обыск самого D. и его жилища ничего не обнаружил. Во время допроса девушек в полиции, проводившегося порознь, но в присутствии их матерей, те подтвердили, что D. и есть человек, совершивший преступление, однако официальной очной ставки с ним не проводилось. По мнению обвинения, в предварительном следствии необходимости не было, и дело было прямо передано в суд. Единственным свидетелем обвинения во время суда на D. был допрашивавший обеих девушек полицейский, что соответствует существующей практике принятия показаний, даваемых сотрудником полиции с чужих слов. Однако данный полицейский не был свидетелем происшествия (ареста D.) и не допрашивал D. после ареста. Несмотря на посланный обвинением вызов, девушки на суд не явились и никаких объяснений своего отсутствия не дали. Со стороны защитников D. не поступило никаких ходатайств ни о допросе свидетелей, ни о дополнительном расследовании фактов. D. был осужден и приговорен к 3 годам тюремного заключения. При рассмотрении апелляции его ходатайство о допросе обеих девушек и двух других свидетелей было отклонено, а обвинительный приговор и наказание были оставлены без изменения. Последующая апелляция в кассационный суд была отклонена. D. жаловался, что его осуждение было основано только на показаниях, дававшихся в полиции свидетелями, которых не смог опросить ни он, ни его защитник.

Суд постановил, что: 1) допустимость доказательства определяется, прежде всего, нормами внутреннего права, а функция суда заключается в том, чтобы установить, было ли справедливым судебное разбирательство в целом; 2) хотя, в принципе, свидетели должны давать показания во время публичного слушания дела в присутствии обвиняемого с тем, чтобы их можно было оспорить, — для того, чтобы показания свидетелей могли использоваться в качестве доказательства, не обязательно, чтобы они непременно были даны во время публичного слушания в суде; они могут быть получены и на досудебной стадии, но при соблюдении прав защиты, т.е. при условии, что обвиняемый имел достаточные возможности оспорить показания и опросить свидетеля, дающего против него показания; 3) для целей п. d ч. 3 ст. 6, обеих девушек следовало считать свидетелями, поскольку их показания полиции были, по существу, показаниями суду, который и принял их во внимание; 4) так как ни D., ни его защитник не имели никакой возможности опросить этих двух свидетелей, чьи показания, данные в их отсутствие и пересказанные полицейским, не являющимся очевидцем происшествия, были решающим образом учтены судами, ответственным за установление фактов, — D. и его защитник не могли убедиться в достоверности свидетельских показаний или выразить сомнение в их правдивости и, следовательно, было допущено нарушение п. d ч. 3 ст. 6.

По поводу этого дела следует сказать, что российская правоприменительная практика не допускает в качестве доказательства показания с чужих слов, если нельзя вызвать и допросить реальных свидетелей. Приговор, постановленный на основе показаний с чужих слов, подлежит обязательной отмене.

В вопросе права обвиняемого на вызов и допрос свидетелей на основе полного равенства российское законодательство совпадает с требованиями п. d ч. 3 ст. 6 и позицией Суда по этому вопросу. На стадии предварительного следствия обвиняемый вправе представлять доказательства, в том числе и требовать допроса свидетелей защиты, а также проведения очной ставки со свидетелем обвинения (ст. 46 УПК РСФСР). При назначении судебного заседания судья обязан рассмотреть ходатайства обвиняемого или его защитника о вызове в суд дополнительных свидетелей кроме тех, кто обозначен в списке, прилагаемом к обвинительному заключению. Согласно ч. 3 ст. 223 УПК РСФСР ходатайства о вызове дополнительных свидетелей и истребовании других доказательств подлежат удовлетворению во всех случаях. При неявке в суд вызванного свидетеля или эксперта суд должен выслушать мнение всех участников процесса, в том числе подсудимого и его защитника о возможности разбирательства дела в отсутствие неявившихся лиц, и принять соответствующее решение. Судья может принять решение о возможности начать судебное следствие при отсутствии неявившихся свидетелей, даже если защита будет против этого возражать. Однако, во-первых, судья обязан при этом вынести мотивированное решение, а во-вторых, это не лишает права подсудимого или его защитника в дальнейшем заявить ходатайство о необходимости обеспечения явки свидетеля в зависимости от хода судебного разбирательства (ст. 276 УПК РСФСР). И судья опять должен будет принять мотивированное решение по этому вопросу. В ходе судебного разбирательства подсудимый и его защитник имеют право допрашивать свидетелей на тех же основаниях, на которых их допрашивает обвинитель (ст. 223 УПК РСФСР). Статья 286 УКП РСФСР позволяет оглашать на суде показания, данные свидетелем на предварительном следствии в двух случаях: а) при наличии существенных противоречий между этими показаниями и показаниями свидетеля на суде; б) при отсутствии в судебном заседании свидетеля по причинам, исключающим возможность его явки в суд.

И в том и в другом случае подсудимому предоставляется возможность оспорить показания свидетеля, полученные в ходе предварительного следствия.

Неявка свидетелей, в том числе потерпевших, в судебное заседание является в настоящее время больным вопросом правосудия. Из-за этого судьи вынуждены неоднократно откладывать судебное разбирательство, что ведет помимо всего прочего к нарушению права на завершение судебного процесса в разумный срок. В связи с этим нередки случаи, когда судьи принимают решение об оглашении показаний свидетелей при отсутствии убедительных доказательств наличия причин, исключающих возможность их явки в суд (болезнь, неизвестность местопребывания свидетеля, длительная командировка и т.д.). Такие случаи вышестоящие судьи рассматривают как существенное нарушение уголовно-процессуального закона, влекущее отмену приговора. Если наличие таких обстоятельств как болезнь, длительная командировка обосновать относительно легко, то обосновать неизвестность местонахождения свидетеля значительно сложнее. К этому вопросу Суд подходит так же строго, как и к обоснованию неявки в суд подсудимого, т.е. он анализирует, какие усилия предприняло правительство для определения нахождения свидетеля с целью обеспечить его явку в суд. В частности по делу Иегро Суд не обнаружил нарушение п. d ч. 3 ст. 6 в том числе и потому, что в “данном деле правительство предприняло согласованные усилия для определения места нахождения свидетеля с целью вызвать его на судебный процесс”.[287]

Проблема анонимных свидетелей уже рассматривалось выше и, как это следует из ряда решений, Суд не отрицает в принципе такой возможности, но требует, чтобы защите были предоставлены “уравновешивающие” возможности. Под этим понимаются различные способы “уравновешивания”, однако понятно, что о полном равенстве обвинения и защиты в этих случаях речь идти не может, иначе не было бы и проблемы как таковой. В настоящее время российское законодательство не допускает возможность существования в уголовном процессе анонимных свидетелей, хотя вопрос о такой необходимости постоянно возникает. Если законодатель решится на такой шаг, то необходимо будет внимательно изучить практику Суда по этому вопросу.

Согласно ст. 51 Конституции РФ не только никто не обязан свидетельствовать против себя самого, но и против своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом. В силу непосредственного действия Конституции РФ супругам и близким родственникам перед их допросом необходимо разъяснить это принадлежащее им право. Однако этого не достаточно. Необходимо также разъяснить, что: а) в случае согласия свидетельствовать, они обязаны говорить правду и б) данные ими показания могут быть использованы в суде в качестве доказательств. Второе разъяснение особенно важно, поскольку в практике встречаются случаи, когда супруги или близкие родственники на стадии предварительного следствия соглашаются давать показания, а затем либо не являются в суд, либо являются, однако отказываются давать показания, ссылаясь на ст. 51 Конституции РФ. В связи с этим на практике возникает вопрос о возможности использования их показаний, полученных на стадии предварительного следствия. Если указанные лица были предупреждены о возможности использования в суде данных ими показаний, то ссылка на ст. 51 Конституции РФ не имеет уже юридического значения, и суд может использовать в качестве доказательств сведения, сообщенные при допросе на стадии предварительного следствия. Если же они предупреждены не были, то может возникнуть проблема. Кроме того, совершенно естественно, что суд не должен выносить в этих случаях обвинительный приговор, если он основан преимущественно на таких доказательствах, как это имело место в деле Унтерпертингер против Австрии, в котором Суд усмотрел нарушение ст. 6.

Особого внимания заслушивает мысль, что отсутствие в судебном заседании прокурора, который мог бы убедительно ответить на любые возражения со стороны обвиняемого, подрывает идею равенства сторон, поскольку в этих случаях функцию обвинения невольно принимает на себя тот, что правомочен принимать решения, т.е. суд. Конечно при таких обстоятельствах равенство сторон может вызвать сомнение.

Проблема состязательности и равенства сторон часто анализировалась Судом применительно к процедуре апелляционного и кассационного производства. Право на пересмотр приговора вышестоящим судом отсутствует в ст. 6, но в 1984 г. был принят протокол № 7 к Конвенции, где такое право было зафиксировано. Согласно ст. 2 указанного протокола “каждый осужденный судом за совершение уголовного преступления имеет право на то, чтобы его осуждение или приговор были пересмотрены вышестоящей судебной инстанцией. Осуществление этого права, включая основания, на которых оно может быть осуществлено, регулируется законом”. Поскольку ст. 2 ничего не говорит о процедуре пересмотра приговора, а лишь требует, чтобы она была установлена законом, то государства-участники, на действия которых приносились жалобы в Суд, настаивали на том, что конкретные процедуры пересмотра являются их внутренним делом, зависящим от многих обстоятельств. Не отвергая такого рода аргументы, Суд, тем не менее, занял позицию, согласно которой процедура пересмотра судебных решений должна удовлетворять основополагающим принципам справедливости. К таким основополагающим принципам Суд относит практически все положения, зафиксированные в ст. 6, с возможными корректировками, не подрывающими, в то же время, идею справедливого правосудия. Так по делу Д. Экбатани против Швеции заявитель оспаривал свою виновность и просил Апелляционный Суд Швеции провести публичное слушание и повторно допросить его и потерпевшего, в чем ему было отказано. В своей жалобе в Суд заявитель указал, что Апелляционный Суд вынес решение по его делу без слушания, он утверждал, что это представляет собой нарушение ч. 1 ст. 6 Конвенции. И комиссия, и суд пришли к выводу, что это положение ст. 6 явно подлежит применению к производству по делу заявителя, включая производство в апелляционном суде.

“Производство по уголовному делу представляет собой единое целое, и защита, представляемая ст. 6, не прекращается с решением по делу суда первой инстанции. В соответствии с судебной практикой суда к государству, где действует апелляционные или кассационные суды предъявляется требование обеспечить привлеченным к ответственности перед законом лицам возможность пользоваться в этих судах основополагающими гарантиями, которые содержатся в ст. 6”.

Правительство утверждало, что к апелляционному производству применяются только основополагающие гарантии ст. 6, и что последние не включают требования устных слушаний в судах второй инстанции. В поддержку этой точки зрения оно ссылалось, в частности, на ст. 2 Протокола № 7, согласно которой “порядок осуществления права (на апелляцию), включая основания, по которым оно может осуществляться, устанавливаются внутренним законодательством”.

Суд, однако, обратил внимание на ст. 60 Конвенции, которая гласит: “Ничто в настоящей Конвенции не может быть истолковано как ограничение или умаление каких-либо прав и основных свобод человека, которые могут гарантироваться законодательством любой высокой договаривающейся стороны или любым иным соглашением, в котором она участвует”. Протокол не может толковаться в ущерб правам, гарантируемым в Конвенции. Учитывая обе эти статьи, суд не находит оснований полагать, что указанный протокол был направлен на ограничение сферы действия гарантий, содержащихся в ст. 6 Конвенции.

Порядок применения ст. 6 к разбирательству в апелляционных судах зависит, однако, от особенностей соответствующего производства; следует принимать во внимание всю систему судебного разбирательства в стране и место в нем апелляционной инстанции суда. Поэтому перед судом встает вопрос, может ли быть оправдан отход в апелляционной инстанции от принципа обязательности публичного разбирательства, на котором обвиняемый имеет право присутствовать и проводить доводы в свою защиту, в частности может ли такой отход быть оправдан применительно к обстоятельствам настоящего дела. Наконец, может ли этот отказ быть оправдан всей системой судебных разбирательств дел по внутреннему праву страны. При решении этого вопроса суд должен учитывать характер системы апелляционного производства в Швеции, объем полномочий Апелляционного Суда и способ фактического представительства и защиты в нем интересов заявителя.

Правительство утверждало, что заявитель уже добился полноценного и справедливого в смысле ст. 6 разбирательства своего дела в суде первой инстанции, и поэтому не было необходимости в предоставлении ему на уровне апелляционного производства второй такой полноценной возможности, включая право участвовать в рассмотрении и приводить доводы в свою защиту лично. Решающим, по мнению правительства, аргументом служит то, что Апелляционный Суд не может ужесточить вынесенный приговор. Рассмотрение дела в Апелляционном Суде отвечало требованиям справедливости и целям ст. 6; в частности, оно проходило на основе состязательности, у Апелляционного Суда были все нужные ему материалы для принятия решения, а что касается публичности, то все материалы дела были доступны широкой публике.

Суд отметил, что при разбирательстве дела в Апелляционном Суде не был нарушен принцип состязательности. Хотя ни г-ну Экбатани, ни прокурору не было позволено предстать перед судом, им обоим была предоставлена равная возможность изложить свою позицию письменно. Однако Суд напоминает, что этот принцип является “только одной из черт более широкой концепции справедливого судопроизводства по уголовным делам”. Поэтому соблюдение этого принципа не имеет для суда решающего значения при рассмотрении жалобы заявителя. Суд неоднократно указывал, что если разбирательство в суде первой инстанции было публичным, отсутствие “публичности” рассмотрении дела в судах второй или третьей инстанции может быть оправдано особенностями процедуры по данному делу. Если апелляционная жалоба затрагивает исключительно вопросы права, оставляя в стороне фактические обстоятельства дела, то требования ст. 6 могут быть не нарушены и тогда, когда заявителю не была предоставлена возможность быть заслушанным в апелляционном или кассационном суде лично. Здесь Апелляционный Суд был призван рассмотреть дело как в отношении фактических обстоятельств, так и вопросов права. В частности, он должен был решить вопрос о виновности или невиновности заявителя. Единственное ограничение его компетенции состояло в том, что он был не вправе усиливать наказание, наложенное судом первой инстанции. Однако именно вопрос о виновности был основным вопросом, требовавшим разрешения в Апелляционном Суде. С учетом обстоятельств данного дела и принципа справедливости разбирательства этот вопрос не мог быть решен надлежащим образом без непосредственной оценки показаний, данных лично заявителем — который утверждал, что он не совершал действий, образующих состав уголовного преступления, — и потерпевшим. Принимая во внимание всю систему разбирательств в шведских судах, место и роль в ней Апелляционного Суда и характер поставленного перед ним вопроса, суд приходит к выводу, что у дела не было особых черт, оправдывавших лишение заявителя права быть заслушанным лично. Следовательно имело место нарушение ч. 1 ст. 6.

Прежде, чем перейти к анализу тех изменений в российской судебной практике в части процедуры рассмотрения дел в кассационных и надзорных инстанциях, которые произошли, в том числе, и под влиянием решений Суда представляется целесообразным привести решение по делу гр-на Вермюлена против Бельгии, в котором Суд анализировал принцип состязательности и роль прокуратуры при проверке законности и обоснованности судебных решений.

Гражданин Вермюлен по делу о банкротстве подал жалобу в Суд по поводу нарушения его прав, имевшим место при рассмотрении дела по первой инстанции. Кассационный Суд жалобу отклонил. Гражданин Вермюлен подал жалобу в Суд, в которой утверждал, что при рассмотрении дела в кассационной инстанции были нарушены его права, предусмотренные ст. 6 Конвенции, поскольку не было соблюдено равенство процессуальных возможностей. Во время рассмотрения дела в Кассационном суде был выслушан судья-докладчик, адвокат г-на Вермюлена и заместитель генерального прокурора при кассационном суде.

Г-н Вермюлен жаловался на то, что не мог через посредством своего адвоката дать ответ на выступления заместителя генерального прокурора при Кассационном Суде, а также сам обратиться к суду во время состоявшихся слушаний, поскольку находился под стражей по обвинению в ряде преступлений. Заявитель утверждал, что хотя настоящее дело носит гражданско-правовой характер, но оно не может в такой уж степени отличаться от уголовного дела, чтобы на него не распространялись основные принципы равенства сторон.

Правительство Бельгии утверждало, что существует основополагающее различие между уголовным и гражданским судопроизводством. В процессе уголовного судопроизводства служба королевского прокурора, представляющая обвинение в нижестоящих судах, на кассационной стадии не участвует. Оппонентом осужденному в Кассационном Суде выступает представитель генеральной прокуратуры при Кассационном Суде. При рассмотрении гражданского дела не происходит ничего подобного; истец и ответчик представлены членами коллегии адвокатов при Кассационном Суде. И в настоящем случае оппонентом заявителя в Кассационном Суде выступал управляющий конкурсной массой. Далее правительство утверждало, что в уголовном как и в гражданском процессе, служба генерального прокурора при Кассационном Суде не имеет других функций, кроме как быть нейтральным и объективным консультантом суда: она может даже по-разному отнестись к разным доводам, представленным заявителем. Это доказывает, что на самом деле она не является чьим-либо “сопротивником” или “союзником”. Это тем более справедливо для гражданского процесса, так как он жестко связан вопросами, поднятыми истцом и генеральная прокуратура при Кассационном Суде не может по своей инициативе касаться других вопросов, даже тех, которые основаны на соображениях государственной политики. Короче говоря, Генеральная прокуратура при Кассационном Суде не является стороной в процессе, и, по крайней мере, в гражданских делах нет оснований строить процесс в кассационной инстанции на принципе состязательности.

Суд отметил, что, во-первых, природа Генеральной прокуратуры при Кассационном Суде (с чем правительство согласилось) не претерпевает изменений в зависимости от того, является ли дело уголовным или гражданским. В обоих случаях ее основной долг как во время слушаний, так и при обсуждении состоит в том, чтобы оказывать содействие Кассационному Суду и помочь ему обеспечить согласованность создаваемой им судебной практики. Во-вторых, следует отметить, что Генеральная прокуратура действует со строжайшей объективностью.

Также как и в своих предыдущих решениях, Суд считает, что большое значение должно придаваться той фактической роли, которую играют представители Генеральной прокуратуры в ходе конкретного судебного разбирательства, и, в частности, содержанию и последствиям их заключений. В них содержится мнение, которое черпает свой авторитет из самого положения Генеральной прокуратуры. Хотя заключение является объективным и основывается на законе, тем не менее, оно предназначено для того, чтобы советовать Кассационному Суду, а следовательно оказывать на него влияние. Как и ранее Суд считает, что ст. 6 (равенство процессуальных возможностей) подлежит применению к судебному решению Кассационного Суда, которое может в различной степени отразиться на положении заинтересованных лиц. Он не раз подчеркивал эту мысль. То же справедливо и применительно к настоящему случаю, так как жалоба по вопросам права затрагивала законность примененной к г-ну Вермюлену процедуры банкротства. Поэтому следует принять во внимание значение разбирательства в Кассационном Суде для заявителя и характер заключений г-на дю Жорден, заместителя Генерального прокурора. То обстоятельство, что г-н Вермюлен не имел возможности ответить ему до окончания слушания дела, нарушило его право на состязательный процесс. Указанное право означает, что у сторон в уголовном или гражданском процессе имеется принципиальная возможность знакомиться со всеми доказательствами или замечаниями, приобщенными к делу материалами, комментировать их, в том числе и в отношении заключений, сделанных независимым представителем национальной юридической службы, с целью оказать воздействие на решение суда. Суд полагает, что отсутствие у заявителя возможности ответить на заключение представителя Генеральной прокуратуры уже свидетельствует о нарушении п. 1 ст. 6.

Необходимо отметить, что по вопросу о роли и функциях прокуратуры и, соответственно, необходимости соблюдения принципа равенства сторон (состязательности) Суд не всегда занимал отмеченную выше позицию. По делу Делькур представитель бельгийской Генеральной прокуратуры присутствовал на заседании Кассационного Суда, в то время как обвиняемому такая возможность не была представлена.

Это решение Суда представляет для нас особый интерес ,с точки зрения необходимости внедрения принципа состязательности в процедуру пересмотра судебных решений в кассационном и надзорном порядке, независимо от того, выполняет ли прокурор функцию стороны в процессе или функцию надзора за законностью.

Такая позиция Суда, безусловно, оказала влияние и на позицию Конституционного Суда РФ при проверке конституционности ст. 335 УПК РСФСР, согласно которой содержащийся под стражей осужденный может быть вызван в судебное заседание суда кассационной инстанции только тогда, когда суд сочтет это необходимым.

Гражданин М.А. Баронин, осужденный Московским городским судом к лишению свободы и содержащийся под стражей, обжаловал вынесенный в отношении него приговор, ходатайствуя при этом о своем вызове в заседание суда кассационной инстанции для участия в рассмотрении дела. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ, руководствуясь ч. 2 ст. 335 УПК РСФСР, отказала М.А. Баронину в удовлетворении ходатайства на том основании, что он неоднократно и подробно допрашивался на предварительном следствии и в судебном заседании, а его позиция обстоятельно изложена в поданной им кассационной жалобе. В результате, дело было рассмотрено в кассационном порядке с участием защитника осужденного.

В решении по поводу жалобы гр-на Баронина М.А. Конституционный Суд указал:

1. Из ч. 3 ст. 50 Конституции РФ, закрепляющей право осужденного на пересмотр приговора вышестоящим судом в порядке, установленном федеральным законом, вытекает обязанность предоставления каждому, в отношении кого выдвинуто обвинение в преступлении, права на рассмотрение его дела как минимум двумя судебными инстанциями, а также право законодателя предусмотреть в федеральном законе особенности производства в каждой из этих инстанций.

Указанные конституционные нормы и с учетом положений международного Пакта о гражданских и политических правах (п. d ч. 1п. 3, п. 5 ст. 14), Конвенции о защите прав человека и основных свобод (п. “с” ч. 1, п. 3 ст. 6, п. 1 ст. 2 Протокол № 7) предполагают необходимость законодательного обеспечения обвиняемому (осужденному) соответствующих возможностей защиты своих прав и интересов при рассмотрении дела в суде второй — кассационной — инстанции.

В соответствии с действующим уголовно-процессуальным законом при рассмотрении дела в кассационном порядке суд проверяет законность и обоснованность приговора по имеющимся в деле и дополнительно представленным материалам. В этом случае суд не связан доводами жалобы или протеста и проверяет дело в полном объеме (ст. 332 УПК РСФСР), соблюдая при этом принцип недопустимости поворота к худшему.

Присутствующим на рассмотрении дела лицам предоставляется право отвода судей, заявления ходатайств, участия в исследовании дополнительно представленных материалов, дачи объяснений, в том числе и после заключения прокурора.

2. По смыслу ч. 1 ст. 46 Конституции РФ во взаимосвязи с ч. 1 ст. 19 (все равны перед законом и судом), ч. 3 ст. 50 (право на пересмотр дела вышестоящим судом) и ч. 3 ст. 123 (судопроизводство осуществляется на основе состязательности) и с учетом соответствующих положений Международного пакта и Конвенции, реализация конституционных гарантий судебной защиты предполагает, что, если осужденный изъявит желание участвовать в судебном заседании, он не может быть лишен такого права.

Исходя из изложенного, Конституционный Суд постановил: “Признать положение ч. 2 ст. 335 УПК РСФСР, согласно которому вопрос об участии осужденного в заседании суда, рассматривающего дело в кассационном порядке, разрешается по усмотрению суда, не соответствующим Конституции РФ в том мере, в какой оно позволяет отклонить ходатайство осужденного, содержащегося под стражей, о рассмотрении дела с его участием, принимать окончательное решение по делу, не предоставив такому осужденному возможности ознакомиться с материалами судебного заседания, и изложить свою позицию по рассмотренным судом вопросам”.

В еще более неблагоприятном положении оказывается осужденный при рассмотрении его дела в надзорной инстанции. Если при рассмотрении дела в порядке кассационного производства осужденный и его защитник должен быть ознакомлен с содержанием протеста или жалобы потерпевшего, а также с возражениями заинтересованных лиц на его жалобу, то при рассмотрении уголовного дела в порядке надзора он может ознакомиться с содержанием протеста только, если будет приглашен на заседание суда. Кроме того, само приглашение в надзорную инстанцию даже лица, не содержащегося под стражей, зависит от усмотрения суда. В отличие от процедуры кассационного производства, которая допускает возможность присутствующим гражданам дать дополнительные объяснения после заключения прокурора, процедура рассмотрения дела в надзорной инстанции этого не допускает. При этом надо добавить, что как кассационная, так и надзорная судебные инстанции вправе принять решение, ухудшающее положение осужденного, если дело рассматривается не по жалобе осужденного, а по протестам уполномоченных на то должностных лиц, ставящих в протесте вопрос об отмене приговора в неблагоприятную для осужденного сторону. Поэтому неудивительно, что после решения Конституционного Суда РФ о неконституционности ч. 2 ст. 335 УПК РСФСР последовала жалоба ряда граждан на предмет проверки конституционности ст. 377 УПК РСФСР, регламентирующей порядок рассмотрения дела в надзорной инстанции.

14 февраля 2000 г. Конституционный Суд принял решение по жалобам граждан, которые полагали, что ст. 377 УПК РСФСР нарушает конституционные права.

В своих жалобах в Конституционный Суд РФ заявители утверждали, что ст. 377 УПК РСФСР, как представляющая надзорной инстанции право заочного рассмотрения дела и решения по собственному усмотрению вопросов об уведомлении осужденного, оправданного, их защитников о принесении протеста и его содержании, участии в заседании суда и возможности давать суду объяснения не соответствуют Конституции РФ, поскольку препятствуют осуществлению ими конституционных прав на судебную защиту и получение квалифицированной юридической помощи, на защиту своих прав и свобод всеми способами, не запрещенными законом, нарушает принцип равенства перед судом и законом, недопустимости заочного разбирательства уголовных дел в судах, а также принцип состязательности и равенства сторон в процессе.

В своем решении Конституционный Суд РФ записал: “Принципы состязательности и равноправия сторон распространяются на все стадии уголовного судопроизводства. Это означает, что на разных стадиях уголовного процесса, в том числе в надзорной инстанции, прокурор и обвиняемый (осужденный, оправданный) должны обладать соответственно равными процессуальными правами.

Вопреки указанным требованиям, ст. 377 УПК РСФСР, признавая обязательным участие прокурора в суде надзорной инстанции и допуская возможность рассмотрения дела без выяснения отношения осужденного, оправданного к вопросам, поставленным в протесте, наделяет тем самым одну из сторон в состязательном процессе – прокурора – дополнительными возможностями в отстаивании своей позиции, в обсуждении всех вопросов, связанных с разбирательством дела, чем ставит ее в преимущественное положение по сравнению с другой стороной – обвиняемым. Это тем более недопустимо в тех случаях, когда в протесте – независимо от того, кем из управомоченных должностных лиц он принесен – ставится вопрос об отмене состоявшегося по делу судебного решения по основаниям, ухудшающим положение осужденного или оправданного”.

По приведенным выше основаниям Конституционный Суд РФ признал ч. 3 ст. 377 УПК РСФСР не соответствующей Конституции РФ.

“ПРАВО НА ПОМОЩЬ ПЕРЕВОДЧИКА” СОГЛАСНО
п. “е” ч. 3 ст. 6

Пункт “е” ч. 3 ст. 6 предполагает, что каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления обладает правом пользоваться бесплатной помощью переводчика, если он/она не понимает языка, используемого в суде, или не говорит на нем.

По делу Людике, Белкасем и Коч против ФРГ, Суд постановил, что данное положение однозначно запрещает требовать от обвиняемого оплаты услуг переводчика, так как термин “бесплатно” не обозначает “ни освобождение от оплаты на определенных условиях, ни временные льготы по оплате, ни приостановку платежа, а всеобщее и полное освобождение от необходимости платить”. Суд заявил далее, что указанный принцип касается перевода “тех документов или заявлений по возбужденному против обвиняемого делу, которые необходимы ему для понимания происходящего, и гарантирует соблюдение его права на справедливый суд”.[288]В деле Брозичек против Италии гражданину Германии было предъявлено обвинение в Италии. Суд постановил, что согласно ст. 6(3)а, являющейся актуальной в данном случае, документы, содержащие обвинение, должны быть представлены на немецком языке, “если только власти не смогли установить, что заявитель, действительно, владел итальянским языком в степени, достаточной для того, чтобы понять смысл письма, уведомляющего его о выдвинутых против него обвинениях”.[289]

Однако, в деле Камасински против Австрии Суд избрал более ограничительный подход и постановил, что, хотя п. “е” ч.3 ст. 6 применяется в отношении раскрытия материалов дела перед началом судебных слушаний, она не требует представления письменного перевода всей подобной документации. Суд отметил в данной связи, что защитник обвиняемого владел его родным языком. Суд постановил, что помощь “должна быть таковой, чтобы облегчить обвиняемому понимание возбужденного против него дела, обеспечить ему возможность защищать себя и, прежде всего, возможность представить суду свою собственную версию событий”.[290]

Обязанность компетентных органов не ограничивается простым назначением переводчика, но может также включать и осуществление функций контроля за адекватностью качества перевода в том случае, если возникла необходимость в подобных действиях.

Право на помощь переводчика распространяется и на лиц, страдающих глухотой, для которых обычным способом общения является язык жестов.

В деле Озтюрк против ФРГ[291], приводимом в связи с определением того, что входит в понятие “уголовное обвинение”, вопрос о том, носит или нет рассматриваемое деяние уголовный характер, был затронут в связи с тем, что немецкие власти требовали, чтобы заявитель сам оплатил услуги переводчика.

КОММЕНТАРИЙ

Проблемы, связанные с правом на помощь переводчика согласно п. “е” ч. 3 ст. 6, возникали в Суде преимущественно в связи с необходимостью предоставления такой помощи бесплатно, т.е. за счет государства. Правительства, на действия которых подавались жалобы в Суд, утверждали, что в данном случае они имели право предоставить такую помощь бесплатно, но затем взыскать потраченные суммы с осужденного, т.е. действовать так, как позволительно поступать в случаях предоставления обвиняемому бесплатной юридической помощи со стороны адвоката. Суд, как это следует из решения по делу Людика и др. против ФРГ, не согласился с такой аргументацией и признал, что включение сумм, потраченных государством на переводчика, в судебные издержки противоречит ст. 6. В России таких проблем возникать не должно в силу прямого указания закона на то, что в случае признания подсудимого виновным суд вправе взыскать с него судебные издержки, за исключением сумм, выплаченных переводчику (ч. 2 ст. 107 УПК РСФСР). Те документы, которые вручаются обвиняемому, также должны быть переведены на язык, которым он владеет.

КАКИЕ ПРОБЛЕМЫ ВОЗНИКАЮТ В СВЯЗИ С ПРОЦЕДУРОЙ
ПЕРЕСМОТРА РЕШЕНИЯ СУДА В ПОРЯДКЕ НАДЗОРА

Характерной чертой судопроизводства в Российской Федерации является возможность инициирования процедуры “пересмотра в порядке надзора” или “опротестования” решения, вступившего в законную силу. Протесты в порядке надзора могут также приноситься председателями судов и Председателем Верховного Суда. Эти лица обладают теми же полномочиями, что и прокурор, и их протесты проходят через аналогичные процедуры.

Прокурор может осуществлять указанное право по просьбе сторон или какого-либо другого заинтересованного лица.

Данная процедура является правом, а не обязанностью, она проводится по усмотрению указанных выше должностных лиц. Вопрос об осуществлении этого права – или отказ его осуществить – не подлежит судебному контролю, и к нему можно прибегать без каких-либо ограничений в целях возобновления дела.

Судьям необходимо иметь в виду ряд обстоятельств, касающихся соотношения данного вопроса с Конвенцией.

Пока Суд еще не вынес ни одного решения, касающегося Российской Федерации, и, в том числе, по вопросу о том, насколько использование указанной процедуры совместимо с Конвенцией. Тем не менее, использование аналогичной процедуры в Румынии было признано нарушением Конвенции. В деле Брумареску против Румынии Генеральный прокурор обладал правом обратиться в Верховный Суд в целях отмены любого судебного решения по ряду оснований. Суд счел это нарушением ч. 1 ст. 6, отметив при этом, что “Одним из основополагающих аспектов понятия “верховенство права” является принцип правовой определенности, предполагающий inter alia, что, если суды вынесли окончательное решение по делу, то их решение не должно оспариваться”.[292]

В том случае, если судебное решение вступило в законную силу, судьи должны весьма неохотно реагировать на требование прокурора о пересмотре дела или инициировать процедуру пересмотра в порядке надзора самостоятельно, поскольку подобные действия могут быть расценены как нарушающие Конвенцию согласно принципу, сформулированному в связи с делом Брумареску против Румынии. Смешение функций судьи и прокурора в системе судопроизводства, принятой в Российской Федерации, представляет серьезные проблемы с точки зрения соответствия Конвенции.

Пока еще неясно, всегда ли осуществление права на пересмотр в порядке надзора судебного решения, которое иначе носило бы окончательный характер, будет приводить к нарушению Конвенции, но в этой связи перед судьей возникает еще одна проблема.

Частные лица, желающие обратиться с жалобой в Суд по поводу какого-либо аспекта судебного разбирательства, могут сделать это только после того, как были исчерпаны все внутренние средства правовой защиты, и в течение 6 месяцев, считая с даты вынесения национальными органами окончательного решения по делу.[293]

С точки зрения ст. 35 Конвенции, Суд не рассматривает обращение к прокурору или судье с просьбой осуществить ими свое право на пересмотр дела в порядке надзора в качестве эффективной меры не только по той причине, что само по себе оно может являться нарушением ст. 6, но также и потому, что оно представляет собой дискреционное полномочие, а для того, чтобы средство было эффективным, необходимо чтобы заинтересованное лицо имело возможность инициировать соответствующие процессуальные действия самостоятельно.[294]

КОММЕНТАРИЙ

В подавляющем большинстве европейских стран пересмотр судебных решений происходит в апелляционном порядке, после чего возможна кассация по вопросам права. Пересмотр решений как в апелляционном, так и в кассационном порядке происходит в строго определенные сроки. Поэтому вполне логично установление определенных сроков для подачи жалобы в Суд. Действующий в России надзорный порядок пересмотра судебных решений не ограничен никакими сроками, за исключением случаев, когда возможен поворот к худшему, который допускается в течение 1 года после вступления приговора в законную силу. Кроме того, осуществление надзорного порядка пересмотра судебных решений порождает неопределенность в вопросе о том, что считать окончательным судебным решением. Создается парадоксальная ситуация: с одной стороны, решение вступает в законную силу и должно исполняться, а, с другой стороны, оно может быть пересмотрено. Причем, как свидетельствует практика, такой пересмотр носит далеко не исключительный характер и происходит по тем же основаниям, что и пересмотр в кассационном порядке, затрагивая как вопросы факта, так и права. Помимо этих обстоятельств проблема состоит в том, что надзорный порядок пересмотра судебных решений не предусматривает прямого обращения граждан в суд, а потому не может рассматриваться в качестве надлежащей эффективной меры судебной защиты. Поэтому в настоящее время перед разработчиками новых процессуальных кодексов стоит задача внесения существенных изменений всех процедур, связанных с пересмотром судебных решений.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение .......................................................................................... 3

Содержание права на доступ к правосудию и справедливое
судебное разбирательство (ст. 6 Конвенции) ................................. 6

---

Дата добавления: 2021-12-10; просмотров: 20; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!