Глава третья. ЭКСПЕРИМЕНТ ЕСТЬ ЭКСПЕРИМЕНТ 7 страница



Совсем другое дело – «Путь на Амальтею».

И здесь о Юпитере говорится предостаточно, и здесь излагаются головоломные теории, ведутся ученые споры. Но все-таки супергигант Солнечной системы – на втором плане по сравнению с людьми. Экипаж звездолета и планетологи лишены каких бы то ни было котурн, нарисованы живо, даже с озорством. Они обладают той же отвагой, что и герои «Большой страшной планеты», но не произносят драматических монологов, а просто борятся со страхом, ведут себя достойно и делают свое дело. Этого достаточно, чтобы читатель их полюбил.

Очень важную роль сыграла речь новых персонажей. Она наполнена шутками, словесными аттракционами, грубоватым юмором старых друзей. Проще говоря, она обладает двумя важнейшими достоинствами: реалистичностью и увлекательностью. Остроты из «Пути на Амальтею» сразу пошли гулять по кухням и геологическим экспедициям, превращаясь в афоризмы. Небольшая повесть породила таких афоризмов больше, чем солидный том, посвященный штурму Венеры.

 

«– Эй, Грегор, после работы сыграем?

– Сыграем, – сказал Грегор.

– Снова будешь бит, Вадимчик, – сказал кто-то.

– На моей стороне закон вероятностей! – заявил Потапов».

 

«Юрковский слез со стула и спросил:

– Шарль, вы не видели мою Варечку?

Моллар погрозил ему пальцем.

– Ви мне все шути те, – сказал он, делая произвольные ударения. – Ви мне двенадцать дней шути те. – Он сел на диван рядом с Дауге. – Что есть Варечка? Я много раз слышалль

„Варечка“, сегодня ви ее ищете, но я ее не виде лль ни один раз. А? – Он поглядел на Дауге. – Это птичька? Или это кошька? Или… э…

– Бегемот? – сказал Дауге.

– Что есть бегемот? – осведомился Моллар.

– Сэ такая лирондэй, – ответил Дауге. – Ласточка.

– О, l’hirondelle! – воскликнул Моллар. – Бегемот?

– Йес, – сказал Дауге. – Натюрлихь».

 

«– Кстати, Шарль, почему вы всегда спрашиваете Ваню, как девушки?

– Я очень люблю девушки, – серьезно сказал Моллар. – И всегда интересуюсь как».

 

«Одно метеоритное попадание, – сказал Жилин. – И два раза я въехал сюда сам. – Он показал пальцем, куда он въехал, но это было и так видно. – Один раз в самом начале ногами и потом в самом конце головой.

– Да, – сказал Быков. – Этого никакой механизм не выдержит».

 

«–…я рассчитал программу. Если общепринятая теория строения Юпитера верна, мы не сгорим.

Дауге хотел сказать, что общепринятой теории строения Юпитера не существует и никогда не существовало, но промолчал».

 

«– Иог-ганыч, – сказал Юрковский. – П-по-моему, Алексей что-то з-задумал, к-как ты думаешь?

– Не знаю, – сказал Дауге и посмотрел на него. – С чего ты взял?

– У н-него т-такая особенная морда, – сказал Юрковский. – Я его знаю».

 

«– Удачи и спокойной плазмы».

 

«– Когда на этом корабле будет дисциплина?»

 

Да, в «Страшной большой планете» тоже время от времени встречаются афористические высказывания. Особенно запоминается словесная стычка между профессором Беньковским и аспирантом Северцевым. Профессор ободряет товарищей по несчастью: «Не вешайте носы, друзья… Помните, у Пушкина? „Умирать так умирать, дело служивое“. Конечно, вы еще молоды… А я другой смерти не пожелал бы. Мой дед был военным моряком и подорвал на себе фашистский танк под Сталинградом… Мать и отец погибли во время второй экспедиции Кожина. И я тоже умру на посту. И желаю такой смерти своим сыновьям. Настоящему человеку не пристало подыхать от старческой немощи в своей берлоге…» Ему начинают возражать, Северцев произносит фразу: «Человек рожден для счастья, а не для безвестной гибели». На что Беньковский отвечает: «Человек рожден для труда». И сколько советских интеллигентов согласились бы с этими словами! Многие бы жизни свои положили за правду красивой фразы Беньковского.

Все же «Путь на Амальтею» насыщен остроумной игрой слов, запоминающимися репликами, изящными шутками «гуще», чем более ранний вариант. Да и афоризмов здесь на порядок больше. Дистанция – огромна. Словно совершился прыжок через пропасть. И вместо всех красивостей Беньковского в аналогичном месте «Пути на Амальтею» Быков говорит: «Ну, не мы первые. Честно жили, честно и умрем». Проще и правдивее.

Наконец, преобразилась и литературная техника авторов. Тысячи мелочей вспыхивают, играют. Борис Натанович весьма выразительно написал в «Комментариях к пройденному»: «Кажется, именно повесть „Путь на Амальтею“ была первой нашей повестью, написанной в новой, хемингуэевской, манере – нарочитый лаконизм, многозначительные смысловые подтексты, аскетический отказ от лишних эпитетов и метафор».

«Хемингуэевская манера» означала радикальное изменение структуры текста: он стал намного легче, воздушнее. Прежде всего, произошла настоящая «реформа» по части диалогов: значительно большую часть авторского текста Стругацкие стали «топить» внутри текста диалогического (раньше диалоги и авторский текст были фактически отделены друг от друга). Это производит ошеломляющий эффект. Кажется, что диалогов стало вдвое, да чуть ли не втрое больше, чем их было в «Стране багровых туч», хотя на самом деле их объем относительно общего объема текста возрос незначительно. Диалоги насыщены своего рода словесными аттракционами. Микроанекдотами повесть обвешана, как новогодняя елка расписными шариками. А количество эпитетов резко упало. Вообще, число прилагательных уменьшилось, зато вырос процент глаголов. Фактически пропали и сколько-нибудь сложные конструкции. Многое просто недоговаривается до конца – читателю дают возможность самому додумать несказанное. Почти исчезли описания того, о чем думает или что чувствует один из заглавных персонажей: его эмоции и мысли подаются либо через слова, либо через действия. «Передавать душу» напрямик, поставив «камеру» в головном мозге и близ сердца, авторы больше не пытаются. В повести еще присутствуют «просветительские» отступления, но они далеко не столь длинные и не столь лобовые по способу включения в художественную ткань, как в более ранних текстах.

«Поджарый» стиль «Пути на Амальтею» наполнен внутренней энергией, которой так не хватало громоздкой и рыхлой «Стране багровых туч». Ничего лишнего! Ничего в сторону от сюжета. Всё подчинено общему замыслу.

И получилась первоклассная приключенческая вещь.

Любопытно, что новый стиль, выкристаллизовавшийся на страницах повести «Путь на Амальтею», не сразу занял прочные позиции в творчестве Стругацких. Окончательно он утвердится лишь в 1962–1964 годах – приблизительно между повестями «Попытка к бегству» и «Трудно быть богом».

Но до этого должны были еще появиться «Возвращение. (Полдень, XXII век)» и «Стажеры». И то и другое представляло собой в содержательном смысле законченные самостоятельные произведения. Но в смысле «техническом» обе эти повести сыграли роль… полигона для экспериментов. То, что было найдено в «Пути на Амальтею», – возможно, интуитивно, – здесь испытывалось на прочность, проверялось на «присадки» иных приемов и способов строительства текста, чтобы потом окончательно восторжествовать.

 

11

 

Что представляли собой Стругацкие в 1960-м?

Минуло всего шесть лет со времен исторического пари на «бутылку шампузы».

В печати с тех пор появились повесть романного объема «Страна багровых туч» (да еще отдельной книгой, да еще в «рамке»!), две малых повести – «Извне» и «Путь на Амальтею», около десятка рассказов да «Пепел Бикини» Стругацкого-старшего. В наши дни писатель-фантаст с четырьмя-пятью романами едва-едва покидает скамью «начинающих», но по тем временам подобный список достижений выглядел впечатляюще. О Стругацких уже говорили. Их ругали в прессе, их хвалили в прессе. При встречах узнавали, но случалось, переспрашивали: «Аркадий Натанович? Ах, Борис Натанович! Приятно, приятно… Что же вы, батенька, не приходили? Брезгуете нашим журналом? (Издательством?)».

Оба женаты, у обоих – маленькие дети (дочь Аркадия Мария родилась в 1955 году, сын Бориса Андрей – в 1959-м).

Оба имеют стабильный заработок помимо литературных трудов.

Позднее Борис Натанович опишет, как они с братом чувствовали себя на исходе 1959 года. «На улице холодно. Трещат поленья в большой кафельной печи. Мама хлопочет на кухне, иногда заходит к нам на цыпочках – что-нибудь взять из буфета. Все еще живы и даже, в общем, здоровы. И всё впереди. И всё получается. Найден новый способ работы, работается удивительно легко, и всё идет как по маслу…»

И они начинают бешено работать над вещью, которая скоро принесет им громкую славу и восторг читателей, не меркнущий уже полвека.

 

12

 

Поклонники творчества Стругацких любят словосочетание «Мир Полдня».

И произносится это с придыханием. «Мир Полдня» – не просто цикл повестей, связанных воедино сквозными героями и общими вехами истории будущего. Произнося слова «Мир Полдня», человек, сердцем приросший к творению Стругацких, одновременно выкликает имя святыни и выдает название сильнейшего наркотика. «Мир Полдня» для многих и многих интеллигентов – синоним рая на земле. По крайней мере, так было полстолетия назад, когда «Мир Полдня» только-только рождался. Так было и в 70-х, когда заразительная сила этого необыкновенного мира достигла апогея. И даже сейчас, когда сгинуло общество, породившее мечту об утопии, напоенной творческим духом, многие ветераны фэндома живут его обаянием. Даже в «нулевых» – в «нулевых»! – время от времени кто-нибудь из старшего поколения образованных людей сообщал миру со страниц журнала или же с сетевой странички: «Я до смерти люблю „Мир Полдня“! Я хочу там жить! Я до сих пор хочу там жить. Это мой идеал».

В 2010 (!) году вышел роман «Се, творю» ученика Стругацких Вячеслава Рыбакова, давно сделавшегося большим самостоятельным писателем. Сюжетные перипетии книги сходятся на корпорации космических исследований «Полдень-22», призванной дать великий шанс современной российской науке. Кто бы сомневался, что Рыбаков протягивает ниточку надежды между современностью и прекрасным фантастическим Полднем XXII века, созданием Стругацких…

Казалось бы, запоздал… Казалось бы, мечта о Полдне в реальность никогда уже не воплотится… Сами творцы этой мечты давно пришли к мысли о нежизнеспособности своего создания, но… устав от серой суеты мира, читатели и сейчас погружаются в чудесную вселенную той мечты…

«Мир Полдня» безотказно срабатывает.

«Мир Полдня» – как огромная чаша, до краев наполненная солнечным светом.

Свет этот – прохладен. Он не столько греет, сколько делает окружающее прозрачным, рациональным, правильным. Весь он – бесконечно длящееся во времени и пространстве творческое усилие по отысканию истины.

Да, ныне «Мир Полдня» уже отцветает, но аромат его до сих пор силен и притягателен.

 

13

 

В цикл, составляющий «Мир Полдня», входят следующие произведения: сборник «Возвращение (Полдень, XXII век)» – повесть «Возвращение» и целая обойма рассказов;

а также повести:

«Попытка к бегству»;

«Далекая Радуга»;

«Трудно быть богом»;

«Беспокойство» (один из вариантов «Улитки на склоне»);

«Обитаемый остров»;

«Малыш»;

«Парень из преисподней»;

«Жук в муравейнике»;

«Волны гасят ветер».

Борис Натанович видит в сборнике «Возвращение (Полдень, XXII век)» роман и сообщает, что вещь эта была задумана, видимо, в самом начале 1959 года. По его словам, «…работа шла трудно. Изначально будущее сочинение мыслилось авторами как большой утопический роман о третьем тысячелетии, но в то же время и как роман приключенческий, исполненный фантастических событий, то есть отнюдь не как социально-философский трактат». Цензура, кстати, впервые треплет произведение Стругацких всерьез, авторам пришлось понервничать. Судя по их переписке, работа над «Возвращением» шла полным ходом в 1959 году и завершилась в первой половине 1961-го. Летом начинается публикация глав из повести «Возвращение» в журнале «Урал» – под общим названием «Полдень, XXII век».

Годом позже весь сборник вышел отдельной книгой.

Конечно, «Возвращение» представляло собой очень вежливую и очень благожелательную полемику со знаменитым романом И. А. Ефремова «Туманность Андромеды», опубликованным в 1958 году. «Туманность Андромеды», скорее, монография о будущем, нежели роман. Утопия разворачивается в «главах» – о воспитании детей, о космических полетах, об искусстве, об организации науки и научной этике и т. п. – которым придана беллетризованная форма. Там действуют люди будущего, абсолютно немыслимые в реальности XX столетия, там социум немыслимо далеко ушел от советской действительности эпохи Н. С. Хрущева. Ледяная стихия рассудочности наполняет текст «Туманности» и подсвечивает его, как подсвечивает скудную тундру северное сияние.

Борис Натанович ясно очертил круг задач, которые они с братом ставили перед собой, берясь за новую книгу: «Ефремов создал мир, в котором живут и действуют люди специфические, небывалые еще люди, которыми мы все станем (может быть) через множество и множество веков, а значит, и не люди вовсе – модели людей, идеальные схемы, образцы для подражания, в лучшем случае… Ефремов создал классическую утопию – мир, каким он ДОЛЖЕН БЫТЬ… Нам же хотелось совсем другого, мы отнюдь не стремились выходить за пределы художественной литературы, наоборот, нам нравилось писать о людях и о человеческих судьбах, о приключениях человеков в Природе и Обществе. Кроме того, мы были уверены, что уже сегодня, сейчас, здесь, вокруг нас живут и трудятся люди, способные заполнить собой Светлый, Чистый, Интересный Мир, в котором не будет (или почти не будет) никаких „свинцовых мерзостей жизни“… Перед мысленным взором нашим громоздился, сверкая и переливаясь, хрустально чистый, тщательно обеззараженный и восхитительно безопасный мир – мир великолепных зданий, ласковых и мирных пейзажей, роскошных пандусов и спиральных спусков, мир невероятного благополучия и благоустроенности, уютный и грандиозный одновременно, – но мир этот был пуст и неподвижен, словно роскошная декорация перед Спектаклем Века, который все никак не начинается, потому что его некому играть, да и пьеса пока не написана… В конце концов мы поняли, кем надлежит заполнить этот сверкающий, но пустой мир: нашими же современниками, а точнее, лучшими из современников – нашими друзьями и близкими, чистыми, честными, добрыми людьми, превыше всего ценящими творческий труд и радость познания…»

И, далее, очень важно: «Мы… рисовали панораму мира, пейзажи мира, картинки из жизни мира и портреты людей, его населяющих».

10 января 1961 года, в самом разгаре работы, Аркадий Натанович написал брату: «Учти вот что – от „В[озвращения]“ ждут многого, считается, что это первое в литературе (мировой!) произведение об „уютном“ коммунизме… „В[озвращение]“ должно быть мировой книгой».

По способу сюжетного построения сборник[4] совершенно не похож на предыдущие работы Стругацких.

У «Страны багровых туч» был сквозной сюжет, пусть и рыхловатый; у повести «Путь на Амальтею» – ярко выраженный приключенческий сюжет, крепкий, линейный, динамичный; а «Возвращение» – груда рассказов, не получивших сквозной сюжетной составляющей. Их объединяют общие герои и единый для всех героев мир. В разных изданиях состав этой «мозаики» еще и отличается: вариант 1967 года значительно объемнее варианта, написанного в 60-м и опубликованного в 62-м.

«Возвращение» разворачивается в двух временах: бурно развивающемся «технологическом» XXI веке и следующем, XXII, когда общество начинает пожинать плоды предшествующего рывка. К XXII веку «конкурирующая» политическая система совершенно исчезнет с лица земли и повсюду воцарится коммунизм. Ведущими персонажами становятся космонавты – участники межзвездной экспедиции на звездолете «Таймыр», вернувшиеся домой к тому времени, когда мир неузнаваемо изменился. Их подвиги, их рискованные приключения, их научный поиск окажутся почти что напрасными. Люди новой цивилизации успели побывать на тех планетах, которые пришлось «штурмовать» звездолетчикам. Техника будущего настолько опередила старую, что десантники XXII века «перегнали» тихоходную экспедицию. Профессиональные навыки космолетчиков абсолютно обесценились, а переучиваться им поздновато. Они знакомятся с потомками, путешествуют по свету, заводят друзей, возлюбленных и всеми силами пытаются приспособиться к новой жизни. Для читателя они играют роль своего рода «проводников» по цивилизации грядущего. Такие же проводники – дети из Аньюдинской школы-интерната да космодесантник Горбовский – персонаж, надолго ставший любимцем Стругацких.

Ни одного мерзавца, корыстолюбца, дурака, лжеца, злодея. Живые, нормальные люди, очень разные по характеру, но никогда не подлые. В большинстве случаев – энтузиасты своего дела, личности, не мыслящие жизни без любимой работы.

Геннадий Комов – прирожденный лидер, волевой, бешено работоспособный человек, превосходный аналитик, быстро схватывающий рассеянную информацию и делающий правильные выводы. Блистательный специалист по ксеноцивилизациям, на неудачах научившийся понимать иной разум.

Леонид Горбовский – звездолетчик и десантник. Сквозь бушующую атмосферу он вытянул в космическое пространство планетолет, чуть не угробленный биологом Сидоровым при посадке на «трудную планету». Человек с огромным чувством ответственности. В будущем Стругацкие именно ему доверят принимать самые важные решения в других повестях – он умеет изо всех вариантов решения выбрать самое доброе, а значит, самое правильное. Еще он умеет высоко ценить человеческую жизнь и презирать «смертоубийственные подвиги». Именно он впоследствии (повесть «Беспокойство») сравнит человечество с двадцатью миллиардами детей, беспечно сидящих на краю пропасти и швыряющих камешки. При всякой возможности он задает вопрос: «Можно, я лягу?» – ибо ненавидит «отвратительные жесткие устройства» – диваны на космических кораблях.

Иван Москвичев, возмечтавший сделать из Венеры Землю. Он «…олицетворял собою нынешнее население Венеры, угнетенное тяжкими природными условиями… Он давал Земле семнадцать процентов энергии, восемьдесят пять процентов редких металлов и жил как собака, то есть месяцами не видел голубого неба и неделями дожидался очереди полежать в оранжерее на травке».

Елена Завадская, член Мирового Совета, «…была категорическим противником тех условий, в которых работал Москвичев и двадцать тысяч его товарищей. Она была также категорическим противником городов на болотах, подземных взрывов и новых могил, над которыми черные ветры будут петь легенды о героях. Короче говоря, она летела на Венеру, чтобы внимательно изучить местные условия и принять необходимые меры к деколонизации Венеры. Миссию же землянина она понимала так, что на чужих планетах нужно ставить автоматические заводы. Москвичев все это знал. Завадская висела над ним, как ножницы парки, угрожая всем его перспективам. Но, кроме того, Завадская была хирургом-эмбриомехаником; она могла работать без кабинета, в любых условиях, по пояс в болоте, а таких хирургов на Земле было еще очень мало. На Венере же они были незаменимы. И Москвичев помалкивал, явно надеясь, что впоследствии все как-нибудь обойдется».

И многие, многие другие – родом из будущего.

«Они обрисованы вполне реалистично, без всякой внешней приподнятости, торжественности, – отозвалась о героях „Возвращения“ Ариадна Громова, писатель-фантаст, в те годы известный. – Говорят герои Стругацких тоже простым, ничуть не возвышенным языком, частенько чертыхаются, еще чаще смеются и острят – у них прекрасно развито чувство юмора».


Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 308; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!