Глава третья. ЭКСПЕРИМЕНТ ЕСТЬ ЭКСПЕРИМЕНТ 11 страница
24
Действительно, между «Попыткой к бегству» и «Стажерами» – идеологическая пропасть. Их как будто писали разные люди, хотя по времени создания повести отстоят друг от друга менее чем на год.
Но так ли уж загадочна эта разница?
Может, умонастроение звездного тандема изменилось не под влиянием каких-то необычных внешних событий, а просто следовало за логикой развития творчества?
Критик Всеволод Ревич, близко знавший Аркадия Натановича, поведал об одном разговоре, который, кажется, многое объясняет: «Новая фантастика рождена была прежде всего новой политической атмосферой, которая стала складываться в стране после XX съезда КПСС. А раз так, то и ее сверхзадачей было включиться в эту атмосферу, в противном случае ей снова грозила участь прозябать на затянувшихся вторых ролях в списках для внешкольного чтения… Стругацкие поняли это первыми. Аркадий как-то сказал мне в начале 60-х годов, что, хорошенько подумав, они с братом пришли к убеждению, что тот путь, по которому они шли до сих пор, – дорога в никуда».
Однажды надо было делать выбор, и братья Стругацкие его сделали.
Этот момент пришелся на вторую половину 1961-го или первые месяцы 1962 года.
Вероятно, не напрасно один из исследователей творчества братьев Стругацких, Михаил Лемхин, помянул в связи с появлением «Попытки к бегству» XXII съезд КПСС. Съезд состоялся осенью 1961 года. Культ личности Сталина подвергся на нем разгрому. Советская культура в целом, а значит, и литература, получила с самого верха «добро» на смелые разговоры о реальности лагерей, репрессий, «врагов народа». Не случайно знаменитая «лагерная» повесть А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» вышла лишь на месяц раньше «Попытки к бегству». А начала путь к публикации именно в связи с XXII съездом…
|
|
|
На том же XXII съезде была принята новая Программа партии, где ставилась задача «в основном построить коммунистическое общество» за двадцать лет. Но «Попытка к бегству» намекает: что-то уж очень торопитесь, дорогие товарищи, «коммунизм надо выстрадать».
На XXII съезде появился новый Устав партии, и в него вошел «Моральный кодекс строителя коммунизма». Некоторые пункты этого кодекса на сто процентов отвечали этическому идеалу самих Стругацких. Вот например: «Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест». Или: «Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку друг, товарищ и брат». Или: «Непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству». И так далее. Тут пункт за пунктом можно примерять к «Миру Полдня», и много выйдет совпадений.
|
|
|
На XXII съезде поэт Александр Твардовский сказал: «Недостаток наших книг – прежде всего недостаток правды жизни, авторская оглядка: что можно, что нельзя, то есть недоверие к читателю, я-то, мол, умник, всё понимаю, а он вдруг что-нибудь не так поймет…» Видимо, прав Лемхин, когда пишет: «Логично, что через три месяца после XXII съезда героем Стругацких оказался… настоящий человек того поколения, которое перенесло на своих плечах войну и произвол культа личности. И хотя по возрасту он лишь на пять лет старше Аркадия Натановича, он несомненно принадлежит не к тому поколению, к которому принадлежат Стругацкие (уж во всяком случае по мировосприятию)».
XXII съезд в чем-то разочаровал интеллигенцию, а в чем-то дал ей новые надежды. Самое главное, он многое разрешил, многое позволил легализовать. «Оттепель» после него приняла более устойчивые формы.
И Стругацкие заговорили иначе.
25
Борис Натанович сообщает о работе над повестью «Попытка к бегству» исключительно важные вещи: «…это первое наше произведение, в котором мы ощутили всю сладость и волшебную силу ОТКАЗА ОТ ОБЪЯСНЕНИЙ. Любых объяснений – научно-фантастических, логических, чисто научных или даже псевдонаучных. Как сладостно, оказывается, сообщить читателю: произошло ТО-ТО и ТО-ТО, а вот ПОЧЕМУ это произошло, КАК произошло, откуда что взялось – НЕ СУЩЕСТВЕННО! Ибо дело не в этом, а совсем в другом, в том самом, о чем повесть».
|
|
|
О чем говорит Борис Натанович? От чего именно отказались Стругацкие?
От научности? Да нет, познание мира инструментами науки и развитие социума на основе научных достижений останутся в их творчестве.
От принадлежности к «твердой НФ» – от железок, от космоса, от техники и электроники? В какой-то степени – да: звездолеты, планетоходы и киберпришельцы их больше не интересуют. Но это лишь очень незначительная часть смысла, заложенного в слова «отказ от объяснений». К тому же постепенный дрейф Стругацких из сферы «твердой НФ» не привел к их выходу за пределы НФ в целом, по крайней мере, до середины 1980-х, до повести «Волны гасят ветер» – последнего текста Стругацких в рамках научной фантастики.
Произошло другое.
Братья Стругацкие покинули область, наполненную духом советской приключенческо-фантастической литературы середины XX века. Они направились по пути быстрого сближения с нормами литературы основного потока. И, следовательно, несколько откорректировали «ожидаемую читательскую аудиторию» в сторону расширения. Тот самый «дух», о котором говорилось выше, обязывал «разжевывать» сюжет, мир и поступки персонажей до полной ясности. Им до отказа наполнена «Страна багровых туч», немало его в повести «Извне», в ранних рассказах, хватает его и в «Стажерах». А вот в текстах, относящихся к периоду с 1962 года до рубежа 70–80-х, такого почти нет.
|
|
|
Любое «объяснялово» тормозило развитие сюжета, уменьшало драйв, более того, оно отталкивало читателя-интеллектуала, которому хватало намека и который скучал, когда вместо двух фраз на него вываливали две страницы, необходимые, допустим, десятикласснику. Наконец, оно просто отвлекало от более важных вещей. Для решения основной художественной задачи всякому писателю требуются антураж, подмостки, «мебель». Так вот, то, от чего отказались Стругацкие, представляло в основном комментарии на тему «почему мебель расставили именно так». Подобного рода комментарии облегчают жизнь школьнику, но для серьезного читателя они просто набор загромождающего пространство хлама.
Более того, уход от «объяснений» позволял Стругацким использовать экзотический, но очень эффективный художественный прием. Суть его состояла в том, что читатель, столкнувшись с искусственно «обрезанной» линией сюжета, сначала искал ответы на незаданные вопросы, заново перебирая текст, потом пробовал домыслить дальнейшее (или предшествующее) сюжетное пространство и, наконец, добирался до идеи: «А почему они здесь резанули? Ведь они… специально!» Умные читатели – а таких в среде советских интеллектуалов хватало – на последнем этапе этого маршрута добирались до мысли: «Вероятно, не это в тексте – главное. Думать надо о другом. Итак, отрешимся от сюжета, от приключений, от антуража, подумаем хорошенько: о чем с нами говорят?»
Прием работает следующим образом: нигде в «Попытке к бегству» не сказано, каким образом Саул попал в будущее. И не нужно искать решения данной загадки. Не нужно, поскольку совершенно не важно. А надо думать о столкновении интеллигента-гуманиста с архаичными механизмами политической власти.
Нигде на страницах повести «Жук в муравейнике» нет ни единого намека на то, как будут развиваться события после того, как Сикорски ранил Абалкина. И нигде нет подсказки, следуя которой читатель поймет, какая беда произошла с прогрессором на Саракше, отчего он так взбесился. А в одном из ранних черновиков повести всё было подано на блюдечке с голубой каемочкой: умирающий врач Тристан в бреду раскрыл Абалкину часть его «тайны личности». Убрав эту «прямую» информацию, Стругацкие сделали повесть намного сильнее. И не надо ломать себе голову над сюжетными недосказанностями! Стоит поразмыслить о давлении системы, пытающейся заботиться о безопасности, на людей, принципиально не укладывающихся в схемы «нормального» поведения, но несущих в себе, быть может, ростки будущего.
Что там было в Арканаре, после того как дон Румата Эсторский принялся крошить аборигенов? Как сложилась судьба королевства? Да какая разница! Стругацкие немилосердно тыкают читателя в тезис о том, что господство «серых» неизбежно приведет к победе «черных». Вопрос в мере и интенсивности противостояния «серым», а не в том, какое правительство возглавит арканарскую помойку.
Авторы этих строк не всегда готовы согласиться с нравственными, социальными и философскими убеждениями Стругацких, высказанными в этих четырех повестях. Однако есть и другая, чисто литературная сторона вопроса. Прием искусственного «обрубания сюжета» свидетельствует о резко выросшем писательском мастерстве. Надо признать, что всякий раз «отказ от объяснений» создает эффект ледяного душа. Авторы словно говорят: «Что, друг мой, ты разочарован? Ты недоволен? Тебе мечталось о сладкой конфетке под названием „всё понятно“? Не туда сунулся. Думай! Тебе сделали холодно и неприятно, чтобы ты не благодушествовал, а шевелил мозгами». В итоге сей прием весьма сильно растормаживает осмысление текста, программирует на поиск внесюжетных и внедекорационных смыслов. Примерно так, как если бы на середине беседы один из собеседников задал вопрос, развернулся и ушел, оставив второго недоумевать: отчего же он недоговорил? Что за невежливость такая! А первый-то уже сказал всё важное, надо только понять, к чему какое слово говорилось, или… больше не вступать в беседы с идеологом.
26
Рассказывая в «Комментариях к пройденному» о работе над текстами конца 50-х – начала 60-х (до повести «Попытка к бегству» включительно), Борис Натанович довольно часто входит в рассуждения о литературной технике. Иными словами, о складывании определенного набора художественных приемов, определенного писательского стиля братьев Стругацких. Этот разговор ничуть не вытесняет со страниц «Комментариев к пройденному» пассажи о содержательной стороне текстов. Но вот какая особенность: то затухая, то возобновляясь, разговор этот ведется постоянно до 1962 года, а позднее Борис Натанович обращается к этим вопросам очень редко. Собственно, всего четыре раза и притом кратко, мимоходом. Во-первых, он констатирует: в повести «Отель „У погибшего альпиниста“» был поставлен эксперимент, в ходе которого производилось некое насилие над устоявшимися канонами детективного жанра; эксперимент дал неудачный результат. Во-вторых, рассказывая о «Жуке в муравейнике», он возвращается к живительному «отказу от объяснений» (тому самому, что с блеском был впервые применен в «Попытке к бегству») и выражает полное удовлетворение достигнутым результатом. В-третьих: документализм повести «Волны гасят ветер» – ново, интересно; в-четвертых, «Отягощенные злом» – сложная, быть может, излишне переусложненная вещь. Невольно напрашивается вывод: выработав определенную манеру письма между 1959 и 1962 годами, братья Стругацкие строго придерживались ее на протяжении всего периода, когда создавались самые известные их вещи. И стиль на такой немалый срок был сформирован именно двумя их ключевыми произведениями: повестями «Путь на Амальтею» и «Попытка к бегству».
Только в конце 70-х, а скорее даже в 80-е, Стругацким вновь придется вернуться к проблемам «технического» свойства.
Но это будут уже совсем другие Стругацкие.
27
Океанский фрегат «Братья Стругацкие» поменял оснастку, поставил новые паруса, поднял новые флаги и вышел из гавани в дальнее плавание. Команда поймала попутный ветер. Следующие два десятилетия – время, когда появились лучшие вещи звездного дуэта. Во всяком случае, самые известные.
Переходя к этому щедрому времени в их творчестве, стоит указать на одну загадку.
В то время, когда работа над «Страной багровых туч» только начиналась, Аркадий Натанович написал небольшую, но полноценную в сюжетном смысле повесть «Четвертое царство». На Курилах, недавно отобранных у японцев, осталась большая подземная крепость. Американская диверсионная группа лезет туда в сопровождении бывшего офицера японской армии, намереваясь похитить некую смертоносную плесень – странную небелковую форму жизни, существующую «за счет радиоактивной энергии». Частично шпионы сами себя поубивали, частично их погубил «красный газ» – убийственно опасный и связанный все с той же плесенью, частично же им воспрепятствовали наши пограничники. Подземная крепость гибнет, а вместе с нею оказывается затопленным и месторождение (место обитания?) «красного газа».
Стругацкие неоднократно использовали красивые детали из этой повести.
Красная плесень (она же «красная пленка») дала «красное кольцо», погубившее на Венере Ермакова из «Страны багровых туч». «Красный газ» очень похож на «коллоидный газ», он же «ведьмин студень» в повести «Пикник на обочине». А подземная крепость эмигрирует в повесть «Обитаемый остров». Но само «Четвертое царство» при жизни Аркадия Натановича никогда не публиковалось. Оно вышло лишь в 2001 году, в 11-м томе собрания сочинений Стругацких[10], куда вошли черновые или же просто не использованные по самым разным причинам тексты.
Но почему Аркадий Натанович не пожелал издавать «Четвертое царство»?
Задумана повесть была в 1953-м, доведена до финальной точки весной 1955-го. Борис Натанович ошибочно датирует ее весной – летом 1952 года, относя к камчатскому периоду жизни брата, и добавляет: «На мой, нынешний, взгляд, публикация этого текста представляет интерес прежде всего исторический: так в те времена понимали, задумывали и писали фантастику. Так и только так!.. Идея жизни, существующей за счет радиоактивного распада, казалась нам в те годы чрезвычайно оригинальной, свежей и, более того, – значительной». В другом месте он выражает сомнение: было ли вообще «Четвертое царство» отправлено какому-либо издателю?
Между тем, заканчивая текст, Аркадий Натанович, несомненно, горел им.
Незадолго до увольнения из армии он писал: «В понедельник заканчиваю писать, два дня на печатание и – о, миг тревожный и блаженный! – в редакцию. Конечно, могут и не напечатать, тогда я пошлю ее тебе, Борис, ты исправишь и попробуешь толкнуть где-нибудь в Ленинграде» (14.IV. 1955).
Осенью 1957-го старший брат еще вел переговоры о «Четвертом царстве» в «Детгизе». А потом как отрезало. Ни слова! Кроме некоей невнятной ремарки Бориса Натановича: «Но опубликовать свою фантастику он (брат. – Д. В., Г. П.) нигде не мог… И тогда со своим другом Левой Петровым они написали публицистическую повесть „Пепел Бикини“…»
Что именно не мог опубликовать Аркадий Натанович? Не то ли самое «Четвертое царство»? И почему впоследствии он оставил всякие попытки напечатать эту повесть?
Может, не устроил его литературный уровень «Четвертого царства»?
Действительно, тягучая вещь, неотесанная, похожая на наименее удачные тексты из серии «Военные приключения». Вот вполне характерный отрывок: «Сунагава отчетливо видел их лица, выражающие сильнейшее удивление и растерянность. Он улыбнулся, упер для верности пистолет рукояткой в выступ скалы и поймал на мушку грудь офицера. И все же японец просчитался. Он забыл, что имеет дело с советскими пограничниками. Треснул выстрел, и офицер рухнул навзничь. Но одновременно с ним упали и оба солдата, выбросив на лету вперед стволы карабинов. И не успел Сунагава опомниться, как вокруг него защелкали пули…»
Но «Пепел Бикини» – тоже далеко не шедевр художественного творчества. Язык, сюжет, персонажи – примерно один уровень. И он ниже, чем в «Стране багровых туч». Тем не менее Аркадий Натанович «пробивал», что называется, «Пепел Бикини» в печать, а его попытки пристроить «Четвертое царство» быстро прекратились.
Тогда, может, все дело в избыточной идеологичности текста?
«Наши пограничники, бравые ребята…» – против подлых пьяниц, трусов и подонков из страны наиболее вероятного противника – не слишком ли прямолинейно даже для тех лет?
Да нет, наверное. Во-первых, братья тогда еще оставались коммунарами. И, во-вторых, прав Борис Натанович: именно так в те времена писали фантастику. Именно такой ее и любили читатели.
Публикации, скорее всего, помешали внешние обстоятельства. Сотрудник военной разведки на Дальнем Востоке, переводчик 172-го отдельного радиопеленгаторного центра особого назначения, старший лейтенант Аркадий Натанович Стругацкий был опутан разными подписками о неразглашении с головы до пят. И редактор, просмотревший рукопись, мог вежливо предупредить его (разумеется, это всего лишь предположение): «Голубчик, здесь у вас сведения о подземной крепости, там у вас организация пограничной службы в подробностях, а тут у вас какие-то ненужные слова о допросах „подлых убийц, ученых бандитов из шайки генерала медицинской службы императорской армии Исии Сиро“. Вы твердо уверены, что ни одна из подписок не нарушена?» Допустим, старший лейтенант отвечал: «Уверен! Не нарушена!» Но опытный, видавший «те времена былинные» сотрудник редакции продолжал мудро вразумлять его: «А я вот не уверен. И мое начальство не захочет разбираться в том, кто принял к печати повесть, где разглашается… где разглашается… словом, всякое ненужное разглашается… И вам неприятности, и мне неприятности… Не возьму. Решительно, голубчик… И мой вам совет: дождитесь, когда подписки истекут по срокам, а потом идите с вашей повестью к редактору, который работает подальше от пограничной зоны. Вы понимаете, какие сейчас времена?» После этих слов старший лейтенант забрал папку и самому себе поклялся найти более сговорчивого издателя – сразу после того, как сроки действия его подписок закончатся. Но когда подписки «растаяли», пришли иные времена и текст перечитывал иной человек с иным литературным опытом. В 1957-м он еще разок – достаточно вяло – попытал счастья, а позднее просто не захотел портить себе репутацию, печатая сущую простоту из давно минувших дней.
Большое везение для русской фантастики – что ранние произведения Аркадия Натановича не публиковали. Не взяли «Четвертое царство», и очень хорошо! Если бы на пути в «твердую НФ» Стругацкие не встретили особых препятствий, если бы они вошли в советскую фантастическую литературу, как нож в масло, не испытывая никакого сопротивления, возможно, у них не возникло бы позднее желания перемениться, встать на совсем другой, звездный маршрут.
Глава третья. ЭКСПЕРИМЕНТ ЕСТЬ ЭКСПЕРИМЕНТ
1
Да, начало 60-х – это уже другие Стругацкие.
Они полны надежд, планов, они окружены друзьями.
У них многое получается. Собственно, у них всё получается.
А еще к концу 1963 года они заканчивают повесть «Далекая Радуга» – полную чудесного света, внутреннего горения, высокого восторга перед человеческими возможностями, перед человеческим духом, сломить который невозможно.
В «Далекой Радуге» братья Стругацкие еще иногда объясняют «научную» часть текста, но видно, хорошо видно, как им не хочется этого делать. «Он (Роберт Скляров, один из героев. – Д. В., Г. П.) вспомнил, как еще в школе поразила его эта задача: мгновенная переброска материальных тел через пропасти пространства. Эта задача была поставлена вопреки всему, вопреки всем сложившимся представлениям об абсолютном пространстве, о пространстве-времени, о каппа-пространстве… Тогда это называли „проколом Римановой складки“. Потом „гиперпросачиванием“, „сигма-просачиванием“, „нуль-сверткой“ и, наконец, нуль-транспортировкой или, коротко, „нуль-Т“. „Нуль-Т-установка“. „Нуль-Т-проблематика“. „Нуль-Т-испытатель“. Нуль-физик. „Где вы работаете?“ – „Я нуль-физик“. Изумленно-восхищенный взгляд. „Слушайте, расскажите, пожалуйста, что это такое – нуль-физика? Я никак не могу понять“. – „Я тоже“».
У Стругацких появляются принципиально необычные герои, вроде киборга Камилла, который может умирать, много раз умирать, иногда он даже хотел бы умереть, но всегда остается живым.
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 340; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!