Глава I. ГРЕЧЕСКИЙ ПОЛИС И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ В НЕМ 9 страница
[96]
что никаких поправок в законы вообще не вносилось. Известно, например, что в 404 г. до н.э. "Тридцать тиранов" (в самом начале своего правления, когда они еще имели репутацию благонамеренных реставраторов "отеческого государственного устройства") отменили или изменили некоторые из законов Солона (Arist. Ath. pol. 35. 2)[189]. Неизвестно, оставила ли восстановленная в 403 г. демократия эти изменения в силе. Как бы то ни было, можно с уверенностью утверждать, что прецеденты подобного рода были весьма нечасты. В целом можно считать именно тексты законов, цитируемые позднейшими авторами (к сожалению, эпиграфические памятники не донесли до нас этих текстов), наиболее аутентичной составляющей солоновской традиции. Разумеется, в случае возникновения сомнений по поводу того или иного конкретного закона его приходится анализировать специально, взвешивая все pro и contra. Другое дело, что многие законы Солона отразили не его собственные нововведения, а положения обычного права, архаичные традиционные нормы. В этом смысле вполне правомерно указание ряда исследователей[190] на то, что выражение "законы Солона" обозначало фактически то же, что "законы Афин", Corpus iuris Atheniensium. Но сам этот факт также много говорит о Солоне как законодателе. Почему одни нормы были им изменены, а другие оставлены в прежнем виде? Скажем, сохранение законодательства Драконта об убийствах свидетельствует о том, что оно вполне укладывалось в создававшуюся Солоном систему нормативно-регулятивных актов и не требовало корректив, иначе, не приходится сомневаться, такие коррективы были бы осуществлены. В отличие от свода законов как такового, рассчитанного на долговременное (в принципе — "вечное") использование, реформы Солона, призванные решить конкретные проблемы социально-экономической и/или политической жизни (в том числе знаменитая сисахфия) входили в рамки текущей деятельности Солона на протяжении его архонтата и скорее всего имели иной статус (проводились псефисмами?[191]). Во
|
|
|
[97]
всяком случае, на кирбах или аксонах они не фиксировались, а следовательно — не сохранялись столь же тщательно, как законы, не будучи per se объектами пиетета[192]. Поэтому традицию об этих реформах следует признать в целом значительно менее аутентичной, тем более что на интерпретацию этих мероприятий в классическую эпоху оказала серьезное влияние упоминавшаяся выше идеологическая борьба по поводу πάτριος πολιτεία. Так, с полным основанием отмечалось, что разделение афинских граждан на четыре имущественных разряда, единодушно приписываемое нашими источниками Солону, на деле отнюдь не было изобретено этим законодателем, а в той или иной форме существовало задолго до него[193]; в результате же солоновских реформ эти разряды получили лишь четкие, выражающиеся конкретными цифрами, критерии разграничения друг от друга. Далее, весьма существенные сомнения вызывает у специалистов-нумизматов донесенная Аристотелем (Ath. pol. 10) информация о реформе Солоном афинской монетной системы[194].
|
|
|
[98]
Недостаточно достоверный характер сообщений источников о солоновских экономических и политических реформах, кстати, вызывает и хронологические затруднения, возникающие в связи с ними. Традиционная и до недавнего времени общепринятая датировка реформ Солона (594 г. до н.э.) в течение последних двух-трех десятилетий подверглась настоящей "массированной атаке" со стороны ряда весьма авторитетных специалистов, настаивающих на отнесении пика деятельности реформатора к 70-м годам VI в. до н.э.[195] Нам не кажется, что подобная достаточно радикальная ревизия хронологии деятельности Солона имеет достаточно веские основания. Многие исследователи продолжают придерживаться традиционной даты[196]. Попытку отыскать какую-то среднюю, компромиссную позицию предпринял Н. Хэммонд; по его мнению, реформы осуществлялись в два этапа — вначале в период архонтата Солона (594/593 г.), а затем в ходе занятия им некой экстраординарной магистратуры, которую можно условно определить, прибегнув к римским аналогиям, как dictator reipublicae constituendae causa (592/591 г.)[197]. Все эти разногласия, насколько мы можем судить, имеют своей причиной следующее обстоятельство: действительно трудно представить себе, что вся серия радикальных изменений, внесенных Солоном в социально-политическое устройство Афин, могла уместиться в один-единственный год, в течение которого законодатель был архонтом, пусть даже и с чрезвычайными полномочиями. Как бы то ни было, само наличие столь серьезных расхождений заставляет подходить к проблемам, связанным с солоновскими реформами, с крайней осторожностью.
|
|
|
[99]
В целом достаточно аутентичной представляется нам традиция о внешнеполитической и военной деятельности Солона. Так, его участие в афино-мегарском конфликте из-за Саламина надежно зафиксировано его собственными стихами, а также прорицаниями Дельфийского оракула. На другие оракулы, а также на дельфийские храмовые документы (υπομνήματα) ссылаются античные авторы, сообщающие о роли Солона в Первой Священной войне (наиболее ценно здесь свидетельство Аристотеля в "Пифиониках" — fr. 615 Rose, ар. Plut. Sol. 11). Больше вопросов ставят сообщения источников о посреднической миссии Солона в связи с "Килоновой скверной" и Алкмеонидами, о приглашении им критского прорицателя Эпименида для культового очищения Аттики. Сообщения эти требуют, бесспорно, критического подхода, однако в основе своей они вполне историчны[198]. Иными словами, вокруг событий жизни Солона, не имевших прямого отношения к πάτριος πολιτεία, впоследствии не велось ожесточенной борьбы в публицистике, которая способствовала бы искажению этих событий или существенному затемнению их смысла. Итак, говоря об античной традиции, связанной с Солоном, приходится признать ее значительную "неровность", весьма различную степень полноты, достоверности и непротиворечивости отдельных ее элементов. Наиболее аутентично в этой традиции, как мы видели, отражены следующие моменты: свод законов Солона, его внешнеполитическая деятельность, его мировоззрение (последнее — прежде всего по причине сохранности оригинальных солоновских стихотворений). Тем не менее следует отдавать себе отчет в том, что, занимаясь практически любым аспектом солоновской биографии, можно наткнуться на "белое пятно", на спорную, нерешенную, а то и в принципе не решаемую проблему. Переходя от характеристики источников к краткому обзору исследовательской литературы о Солоне, следует сказать, что в наши дни, как и в античности, великого законодателя тоже отнюдь нельзя назвать забытым или малопопулярным персонажем древнегреческой политической и культурной истории. Достаточно сказать, что в науке XX в. мало кому из афинских политиков (разве что Периклу) было посвя-
|
|
|
[100]
щено большее количество исследований, чем ему. И уж во всяком случае о Солоне написано намного больше, чем о любом другом государственном деятеле архаической Эллады. Выше нам уже пришлось назвать в примечаниях ряд работ о нем. А если бы мы задались целью перечислить все известные нам работы, в которых специально говорится об этом афинском реформаторе, то это потребовало бы, как минимум, нескольких десятков страниц, целиком заполненных сносками (при этом автор, естественно, не претендует на то, что ему известно все, что когда-либо писалось в антиковедении о Солоне), а это вряд ли было бы уместно. Поэтому мы ограничимся указанием лишь на некоторые, наиболее важные работы, прежде всего на монографии. Еще в первой половине истекшего столетия вышли книги И. Линфорта, У. Вудхауза, посвященные Солону[199], которым, впрочем, была еще свойственна определенная неполнота: так, Линфорт основывался исключительно на стихотворных свидетельствах самого законодателя и сознательно не брал в расчет более поздние источники, считая их недостоверными, а Вудхауз ограничился рассмотрением вопросов, связанных с экономическими реформами Солона и их историческим контекстом. В течение последующих десятилетий появился ряд книг, в которых предпринимались попытки рассмотреть деятельность законодателя в более целостной форме, учитывая по возможности все ее аспекты и все отразившие ее свидетельства (К. Хённ, А. Масараккья, Дж. Феррара, В. Эренберг, П. Олива и др.[200]). Колоссальную и чрезвычайно важную работу проделали Э. Рушенбуш и А. Мартина, собравшие и систематизировавшие информацию о деятельности и законах Солона, содержащуюся в античной традиции[201]. В последнее время в западной историографии наблюдается парадоксальная ситуация, вроде бы свидетельствующая о снижении интереса к Солону: количество исследований о нем, особенно монографических, значительно уменьшилось. Означает ли это, что тема исчерпана и за-
[101]
крыта, что для связанных с ней проблем подысканы убедительные и непротиворечивые решения? Отнюдь нет, скорее наоборот: насколько можно судить, в определенной мере наступает признание недостаточной плодотворности, если не тупиковости, предыдущей работы в этом направлении. Целый ряд общих трудов по истории архаической Греции в целом и Афин в частности, вышедших во второй половине XX столетия и серьезно подорвавших традиционные представления об эволюции социальных и политических отношений в них, но, в общем-то, не предложивших альтернативной целостной и взаимосвязанной реконструкции[202], стал причиной того, что мы сейчас знаем об этой эпохе не больше, а меньше, чем знали (или считали, что знают) ученые предшествующих поколений. Вопросы явно преобладают над ответами, загадки — над разгадками. В результате ныне, чтобы всерьез заняться Солоном и его временем, нужна даже некоторая дерзость. Писать о нем так, как писали еще несколько десятков лет назад, уже решительно невозможно (веря в массовую задолженность крестьян и их обезземеливание в Аттике конца VII в. до н.э., где не было еще ни стенохории, ни денег, ни значительного имущественного расслоения, говоря о борьбе демоса с аристократией за власть в условиях, когда этот самый демос не имел ни организации, ни самостоятельных осознанных целей и двигался всецело в русле соперничества аристократических политических группировок, слепо веря всему, что сообщают о Солоне Аристотель или тем более Плутарх, отделенные от него веками). Но как писать? А вот этого, похоже, пока никто не знает. Старые подходы в известной мере дискредитированы, новые еще не обрели права на существование. Не удивительно, что все меньше находится желающих обращаться к данному сюжету. Следует сказать, что российского антиковедения эта "переоценка ценностей" во взглядах на Солона практически не коснулась. Впрочем, у нас об этом законодателе тоже предпочитают не писать, видимо, осознавая или ощущая сопряженные с этим сложности. Монографий, специально посвященных Солону, на русском языке нет. Наиболее значимые статьи о нем выходили уже довольно дав-
[102]
но, в 30 —50-е годы XX в.[203], и к настоящему времени, при всех их достоинствах, просто не могли не устареть. На этих работах лежит несомненная печать эпохи, в которую они создавались: для них характерна, например, острая дискуссия о том, считать ли Солона "революционером" или "контрреволюционером"[204], и т.п. В последние годы деятельность Солона затрагивалась в упоминавшихся нами выше отечественных исследованиях об архаической Греции. Так, Э.Д. Фролов высказал продуктивную мысль о Солоне как реформаторе, стремившемся к компромиссу между различными слоями общества для достижения единства, стабильности полиса[205]; И.А. Шишова кратко остановилась на реформах Солона в контексте демократизации афинского полиса[206].
* * *
Солон, сын Эксекестида[207], родился около 640 г. до н.э. (точная дата рождения неизвестна, как и для подавляющего большинства древнегреческих политических деятелей) в
[103]
Афинах[208]. Именно с этим полисом была тесно связана вся его жизнь и деятельность, и поэтому нам представляется целесообразным перед тем, как перейти к непосредственному изложению его биографии, сказать несколько слов о том, что представляли собой в это время Афины. На рубеже VII —VI вв. до н.э. афинский полис еще отнюдь не претендовал на то, чтобы считаться "школой Эллады" (как впоследствии, при Перикле), а занимал, в общем-то, рядовое положение среди других греческих государств, выделяясь разве что своими размерами: он был одним из самых крупных в Элладе в территориальном отношении, а по количеству населения, похоже, вообще не имел себе равных. После завершившегося к началу VII в. до н.э. синойкизма, о котором речь шла в главе I, он охватывал всю область Аттика в восточной части Средней Греции, на одноименном полуострове, напоминающем по форме рог и глубоко вдающемся в море. На севере Аттика граничила с Беотией, на западе — с областями на перешейке Истм (Мегарида и за ней Коринфия); с востока и юга она омывалась заливами Эгейского моря. На территории Аттики, кроме ее естественного политического центра — очень значительного города Афин, известного еще с микенской эпохи, — находилось несколько небольших городков (Элевсин, Марафон, Браврон и др.), а также большое количество сельских поселений (демов, как их называли) разного размера. По природным условиям Аттика занимала среднее положение среди областей греческого мира; ее естественные ресурсы нельзя назвать ни слишком обильными, ни слишком скудными. Рельеф Аттики был достаточно разнообразен: невысокие горные хребты (Гиметт, Парнет, Пентеликон) чередовались с каменистыми равнинами. Аттические почвы были недостаточно пригодными для выращивания зерновых культур, поэтому афинский полис всегда ощущал недостаток в хлебе, а впоследствии, в классическую эпоху, был вынужден постоянно импортировать его. С другой стороны, существовали весьма благоприятные условия для культивирования оливковых деревьев. Оливы были одним из главных богатств Афин, их подлинной гордостью. Не случайно оливковое дерево почита-
[104]
лось афинянами как священный символ покровительницы их государства — богини Афины. Полезными ископаемыми Аттика была по греческим меркам достаточно богата. На крайнем юге области, в местности Лаврий, имелись едва ли не самые крупные в Балканской Греции месторождения серебряных руд. Эти рудники, когда они стали интенсивно разрабатываться (правда, это произошло не во времена Солона, а много позже), превратились в один из главных факторов экономического процветания Афин. В Аттике добывались также хорошие сорта мрамора и высококачественная глина, использовавшаяся в керамическом производстве. Жители Аттики принадлежали к ионийской субэтнической группе греческого этноса. На ранних этапах истории полиса, когда государство находилось еще в стадии формирования, гражданское население подразделялось по древнему родоплеменному принципу. Важнейшими и наиболее крупными единицами являлись четыре филы (племени)[209]; в состав какой-нибудь одной из них входил каждый афинский гражданин. Фила делилась на фратрии — единицы более мелкого размера, объединения преимущественно культового характера[210]. В состав фратрии, в свою очередь, входили роды. Однако членами родов являлись не все жители Аттики, а только аристократы; принадлежность к какому-нибудь роду являлась, таким образом, важным критерием знатного про-
[105]
исхождения лица[211]. В то же время постепенно начинали намечаться зачатки территориального деления полиса: каждая фила подразделялась на три триттии, а каждая триттия — на четыре навкрарии[212]. Всего было 48 навкрарий, и эти небольшие округа являлись наименьшими территориальными единицами. Каждая навкрария обязана была за свой счет содержать военный корабль, и таким способом в течение архаической эпохи комплектовался афинский флот. Столица полиса — Афины — находилась в центральной части Аттики, в нескольких километрах от побережья Саронического залива, и располагалась в долине небольшой, летом пересыхавшей речки Кефис, на нескольких холмах и в окружавших их низинах. Главный афинский холм — Акрополь — представлял собой сакральный центр полиса и его цитадель. Во II тыс. до н.э. на нем размещался царский дворец, а впоследствии — важнейшие святилища, а также оборонительные укрепления (окружавшей весь город системы стен Афины в эпоху архаики еще не имели). На некоторых из соседних с Акрополем холмов (Ареопаг, Пникс и др.) также существовали общественные сооружения и святилища. Неподалеку от подножия Акрополя находилась Агора — главная городская площадь, место торговли и также один из крупных центров политической жизни[213]. Афины, как говорилось выше, существовали уже во II тыс. до н.э., являясь "дворцовым царством", но в то время были лишь одним из второстепенных центров микенской эпохи. Возрастанию их роли в известной мере способствовало то обстоятельство, что дорийское нашествие, сокрушив-
[106]
шее микенскую цивилизацию, практически не коснулось Аттики, обошло ее стороной. В результате не произошло резких перемен в составе населения области (не считая наплыва ахейских иммигрантов, которые бежали в Аттику из Пелопоннеса, спасаясь от дорийцев), не появилось прослойки пришлых завоевателей, как в Спарте, и не сложилось типов зависимости, близких к илотской. Иными словами, можно говорить об относительном континуитете афинской истории между II и I тыс. до н.э. Этот фактор, несомненно, сыграл свою роль в дальнейшем, и всеобщий упадок и регресс, характерные для Греции "темных веков", проявились в Аттике в меньшей степени. Χ —VIII вв. до н.э. были для Афин даже временем относительного процветания[214] (разумеется, их положение может быть названо процветающим только на общем, крайне незавидном фоне тогдашнего греческого мира). Афины являлись одним из наиболее значительных центров в Элладе, особенно в экономическом отношении. В частности, пожалуй, лучшей в Греции по качеству была аттическая расписная керамика геометрического стиля. Впоследствии, однако, под воздействием ряда не вполне ясных причин преимущества Афин несколько снивелировались; к VII в. до н.э. наметилось замедление в развитии этого полиса. Афины как бы несколько отошли в тень, уступили "пальму первенства" нескольким другим крупным городам (таким как Халкида и Эретрия на Эвбее, Коринф, ряд полисов Ионии) и стали лишь одним из рядовых, хотя и крупных, государств греческого мира. Исключительно важную роль во всех сторонах жизни ранних Афин сыграла эвпатридская аристократия. По удельному весу знати в составе населения афинский полис едва ли не превосходил все остальные. Одной из причин этого был приток в Аттику на рубеже II —I тысячелетий до н.э. беженцев-аристократов из завоевываемого дорийцами Пелопоннеса[215]. Этих беженцев, насколько можно судить, радушно принимали в Афинах; они занимали там высокое по-
[107]
ложение. Знатные роды Филаидов, Саламиниев, Алкмеонидов и др. в дальнейшем возводили свое происхождение к таким иммигрантам. А один из родов, пришедших в Аттику из мессенского Пилоса (Кодриды или Медонтиды, как этот род обычно называют в исследовательской литературе[216]), стал даже последней афинской царской династией. В период "темных веков" цари из этой династии разделили судьбу остальных раннегреческих басилеев: их власть, и изначально не слишком прочная, становилась со временем все более призрачной. Их полномочия сократились, был снижен срок пребывания царя у власти — с пожизненного до десятилетнего, а позже и до годичного. Должность царя из наследственной превратилась в выборную и стала доступной не только членам династии Медонтидов, но и представителям других эвпатридских родов. Тому же ограничению власти басилеев служило введение других высших (архонтских) магистратур наряду с царской. В конце концов институт царской власти в Афинах раздробился, превратился в коллегиальную власть архонтов, т.е. фактически монархия была ликвидирована. Власть постепенно, скорее эволюционным, чем революционным путем, перешла к аристократам, которые отныне прочно держали в своих руках все ее рычаги. В начале VII в. до н.э. сформировалась политическая система архаического афинского полиса как типичной аристократической республики (ее описание см.: Arist. Ath. pol. 2 — 3). Во главе государства стояла коллегия из девяти архонтов, занимавших свой пост в течение года. Между архонтами существовало определенное разграничение функций (хотя не думаем, чтобы оно предельно строго соблюдалось на столь раннем этапе развития государственности). Пер-
Дата добавления: 2021-04-05; просмотров: 92; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!