Глава I. ГРЕЧЕСКИЙ ПОЛИС И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ В НЕМ 5 страница
* * *
В полисном мире сложилась вполне адекватная ему определенная система ценностей. Всякому, кто рассматривает полисную идеологию, прежде всего бросается в глаза присущий ей коллективизм, ставший основополагающей общественной ценностью как в теоретических построениях мыслителей, так и в практическом поведении массы граждан. Полис, община, коллектив осознавался как начало всех начал. При этом речь идет не об абстрактной идеологеме. Современные государства ввиду их крупных размеров воспринимаются своими жителями в значительной мере как абстракции. Не так было в греческом мире. Полис представал перед глазами своих граждан как величина вполне конкретная. Зачастую он, как говорилось выше, был полностью обозрим с какого-нибудь одного места. Вполне оправданно считалось, что отдельный индивид живет и пользуется всеми благами свободы и культуры лишь постольку, поскольку существует его полис и поскольку он является гражданином этого полиса. По сути дела, человек считался полноценным лишь тогда, когда он входил в какой-нибудь полисный коллектив; вне его он становился изгоем, влачащим безрадостное существование, лишенным важнейших прав — прав политических. Конечно, не следует забывать и об институте метэков — лиц, живших на территории полиса без прав гражданства, но и не абсолютно бесправных. Статус метэков имели в Афинах, помимо прочих лиц,
|
|
|
[49]
такие выдающиеся деятели культуры, как Анаксагор, Геродот, Лисий, Аристотель. Однако даже само безопасное пребывание метэков в полисе обусловливалось не какими-то незыблемыми установлениями закона, а, если так можно выразиться, "снисходительностью" режима. При демократии положение метэков было, в общем, вполне приемлемым. Но, как только к власти пришла олигархия Тридцати, на них обрушились беспощадные репрессии, и не существовало каких-то правовых норм, способных их защитить. Показательна, кстати, судьба Геродота. Вынужденный в молодости покинуть родной Галикарнасс и стать политическим изгнанником, он долго скитался по греческому миру и за его пределами. Во многих полисах (в частности, в тех же Афинах) историк пользовался большим авторитетом и вращался в кругах правящей элиты. И тем не менее, как только ему представилась возможность вновь получить статус гражданина (в основанных по афинской инициативе Фуриях), он охотно воспользовался ею. Велика вероятность того, что и в первой строке своего труда он называет себя именно фурийцем, а не галикарнасцем[88]. Итак, благо общины обусловливало благо каждого ее гражданина, и это вполне осознавалось. Отсюда налицо бесспорный приоритет общего над частным, выражавшийся, в частности, в необходимости полисной солидарности, т.е. совместного действия всех граждан полиса для достижения тех или иных общих целей. Эта полисная солидарность была одновременно и правом и обязанностью граждан, вплоть до того, что они в массовом порядке не на словах, а на деле ставили интересы полиса выше личных. Отсюда появление в архаическую эпоху патриотизма, подчеркнем, именно полисного, а не общегреческого. Однако коллективизм — это лишь одна сторона медали. Он ни в коей мере не предполагал (во всяком случае, в подавляющем большинстве полисов, по сути дела за единственным исключением Спарты, где коллективистское начало одержало полную победу) полного, тоталитарного подавления личности государством. Отнюдь не способствовало такому подавлению и то обстоятельство, что, как мы видели, государство в полисном мире не являлось особой структурой, оторванной от граждан, от общества, и абсолютизированной.
|
|
|
[50]
Менее всего следует считать Древнюю Грецию какой бы то ни было эпохи социумом, в котором граждане представляли собой серую массу, слепо подчиняющуюся коллективистским установкам, и стремились не выделяться из своей социальной среды. К чему-чему, а уж к греческой цивилизации подобное определение никак не применимо! Иначе она, конечно, не породила бы такого ни с чем не сравнимого количества шедевров в культурной сфере, где особое значение имеет именно индивидуальное, личностное творчество. Коллективизм при всей несомненности своих проявлений отнюдь не был всевластным; он сосуществовал в диалектическом противоборстве с индивидуализмом, с высокой ценностью личности (нет никакого сомнения, что эта ценность в Греции и в античном мире в целом была значительно выше, нежели на Древнем Востоке). Более того, в эпоху архаики, когда формировался полис, наряду с коллективистскими в той же мере возрастали и индивидуалистические тенденции. Можно сказать, что VIII —VI вв. до н.э. были временем не только "рождения полиса", но и "рождения личности"[89]. На этих-то индивидуалистических тенденциях и стоит, очевидно, остановиться подробнее. Наиболее ярко индивидуализм проявился в пресловутом агональном духе[90], в состязательности, соревновательности, пронизывавшей собою всю жизнь греков и оказавшей необычайно плодотворное воздействие на их культуру, определив ее самобытность и неповторимость. Буквально любая сфера деятельности — от изготовления глиняных ваз до сложения стихов — становилась в Греции полем для состязания[91]. Вполне закономерен тот факт, что именно в рамках древнегреческой цивилизации впервые в мировой истории появился спорт, атлетика как самостоятельный феномен.
|
|
|
|
|
|
[51]
Само по себе возвышение значения личности стало, безусловно, позитивным фактором развития цивилизации. Однако, выходя за определенные рамки, индивидуализм был способен подорвать целостность и стабильность гражданского коллектива, нанести удар по полису как социокультурной системе. Особенно ярко это проявлялось в области политической борьбы. Именно из-за того, что каждый полис был полон яркими личностями аристократического происхождения и статуса, каждая из которых стремилась ни в чем не уступать остальным, превзойти их, конфликты во внутриполитической жизни были, как правило, весьма острыми, приводили к многолетним периодам гражданской смуты (стасиса). Нередко в архаическую эпоху, а впоследствии в позднеклассическую, борьба заканчивалась приходом к власти "сверхличности" — тирана. Тирания, таким образом, была характерным проявлением индивидуалистической тенденции в общественной жизни. Таким образом, коллективизм и индивидуализм отнюдь нельзя назвать мирно уживавшимися тенденциями; они находились в постоянном, но плодотворном конфликте. Именно в этом конфликте и выкристаллизовывалась древнегреческая цивилизация, обретая все характерные для нее черты. В частности, в борьбе индивидуализма и коллективизма греки выработали понятие меры, "золотой середины". Именно чувством меры, по сформировавшимся уже в эпоху архаики понятиям, должно руководствоваться поведение гармонически развитой личности, которая совершенствует свои физические и душевные силы, свободно распоряжается ими, но не должна ими злоупотреблять в ущерб коллективу. Полис стремился наложить определенные ограничения на те действия аристократических индивидов, которые слишком уж противопоставляли их общине. Письменные своды законов, вводившиеся в греческих государствах в период формирования полисных структур, имели одной из главных целей именно определить некие одинаковые рамки для всех граждан, положить предел безудержному индивидуализму. Характерно, что в законодательную деятельность этого времени внесло весьма существенный вклад высокоавторитетное святилище Аполлона в Дельфах. Влияние дельфийского жречества на складывание полисной системы ценностей вообще трудно пе-
[52]
реоценить[92]. Законы издавались в большинстве полисов по инициативе Дельфийского храма или, во всяком случае, после консультации с ним[93]. Дельфы стремились поддерживать те течения в общественном сознании, которые подчеркивали важность нравственных норм умеренности, справедливости, подчинения законам[94]. В результате всех вышеописанных процессов и сформировался менталитет гражданина древнегреческого полиса. Классическая полисная цивилизация в период своего расцвета характеризовалась динамичным равновесием между общим и частным, между единством общественного целого и свободным многообразием индивидов с их интересами, между традицией и новизной, не исключавшими друг друга, а сочетавшимися в творческом синтезе[95]. Личность (во вся-
[53]
ком случае, в идеале) проявляла себя в нерасторжимой связи с коллективом и, еще не противопоставляя себя ему и не ощущая своих противоречий с ним, пользовалась своей свободой и самостоятельностью на благо этого же общества[96]. Когда противоречия между индивидом и коллективом начали ощущаться и становиться предметом рефлексии, это был уже симптом кризиса классического полиса. Для полисного менталитета, сложившегося под влиянием вышеописанных факторов, был характерен ряд важных черт. Об одной из них — удивительном чувстве меры и формы — мы уже говорили выше; упомянем о некоторых других. Одна из этих черт — обостренное стремление к свободе, феномен, еще чуждый древневосточным социумам; осознавая себя не подданными, а гражданами, подчиняющимися только закону, а не воле какого-либо другого лица, греки придавали огромное значение независимости — как своей собственной, так и своего полиса. В связи с этим гражданам греческих полисов было присуще ярко выраженное чувство собственного достоинства, со временем переходившее в признание превосходства полисного образа жизни, сочетавшего коллективизм с высокой ценностью личности, над любым иным. Соответственно, греки весьма высокомерно относились ко всем соседним ("варварским") народам; по сути дела, можно говорить о настоящей ксенофобии. Конечно, неприязнь ко всему "варварскому" не была дана грекам в готовом виде; эта специфическая черта их менталитета вырастала по мере развития этнического самосознания и особенно в связи с кристаллизацией полисных структур, действительно уникальных в тогдашнем мире. Однозначно противопоставлять себя "варварам" эллины начинают вряд ли раньше, чем с рубежа VI —V вв. до н.э.[97], и главный вклад в становление этого противопоставления внесли Греко-персидские войны, когда полисному миру фактически противостоял объединенный под эгидой Ахеменидов мир Востока. До того греки отнюдь не считали иноземцев людьми "второго сорта". Скорее наоборот: породниться путем брачных связей или вступить в союз сакрального гостеприимства (ксении) с лидийским или фракийским династом было для греческого аристократа призна-
[54]
ком высокого статуса и уж, во всяком случае, ни в коей мере не считалось предосудительным[98]. Насколько изменилось отношение к подобным связям с "варварами" уже сразу после первого периода Греко-персидских войн, можно ясно увидеть из примера спартанского полководца Павсания. Когда последний задумал взять в жены дочь Ксеркса (Thuc. I. 128. 6), это было воспринято как откровенное предательство. Впрочем, даже столкновение с персами не сразу смогло вытравить из сознания греков изначальную терпимость к "варварскому" окружению, интерес к нему. Это проявляется в сочинениях писателей раннеклассической эпохи. Эсхил если не сочувственно, то во всяком случае без ненависти относится к побежденным персам; Геродот подробно описывает историю, быт и нравы чужих народов, нигде не упуская случая указать на следы (истинные или мнимые) "варварских" заимствований в греческой культуре (за это несколько веков спустя Плутарх пренебрежительно окрестит его "филоварваром"). Положение окончательно изменяется в конце V в. до н.э. Нотки презрения к "варварам" отчетливо звучат у Еврипида (например: Iph. Taur. 1400). Аристотель, завершающий и итожащий классическую традицию, предельно категоричен: "Варвар и раб по природе своей понятия тождественные" (Pol. 1252b 10). Именно эта оценка "варваров" становится абсолютно доминирующей в греческой литературе и мысли. Соответственно, самих себя греки считали рожденными для свободы и господства. Следует, впрочем, сразу подчеркнуть, что это пренебрежительное отношение к представителям иных этносов нельзя считать расизмом. Греки презирали "варваров" отнюдь не потому, что считали их более низкими по происхождению, "по крови". Напротив, согласно греческой мифологии, все "варварские" народы родственны эллинам. Так, персы считались происходившими от греческого героя Персея, род египтян возводился к греческой ца-
[55]
ревне Ио, оказавшейся на берегах Нила, и т.п. Считалось, что греки и "варвары" поклоняются одним и тем же богам, только называя их разными именами. "Варвары" воспринимались как люди, заслуживающие презрения, потому, что они были чужды греческому полисному образу жизни, характеризовавшемуся свободой, суверенитетом, наличием неотъемлемых прав, подчинением только закону, а не какому-либо лицу (монарху). Они имели в своих царствах статус подданных, а не граждан, в отличие от греков, потому-то последние и воспринимали их как "рабов от рождения". "Варвар", получивший греческое образование, приобщившийся к полисной цивилизации, уже фактически переставал быть в понимании греков "варваром" и становился полноценным эллином. Презрение к "варварам" имело, таким образом, не расовый, а всецело социокультурный характер. Полисной системе ценностей были свойственны также консерватизм, ориентация на обычаи старины, на "добрые нравы предков", стремление придать даже любым реформам и новшествам вид возвращения к древним порядкам[99]. Без этого реформы и преобразования воспринимались в целом негативно. Кстати говоря, в этом консерватизме полисного менталитета, в его, так сказать, обращенности к прошлому, а не к будущему, — одна из немаловажных причин того, что концепция исторического прогресса в Греции, хотя и сложилась, но почти никогда не была доминирующей (за исключением разве что "Периклова века"), по большей части уступая ведущее место концепциям циклизма или даже регресса (как у Гесиода)[100]. В связь с вышеупомянутым консерватизмом, видимо, следует поставить весьма важную роль религии в бытии полиса в целом и в его общественно-политической жизни в частности. Как раз религиозность древних греков в настоящее время по большей части недооценивается[101]. Сравнивая полисный мир с монархиями Древнего Востока, где религиоз-
[56]
ные воззрения и практики имели, по общепринятому мнению, огромную, едва ли не абсолютную власть над человеком[102], античную Грецию по контрасту склонны признавать прямо-таки "светским обществом". Но так ли это на самом деле? Позволим себе усомниться в этом. В действительности место религии в полисной цивилизации было весьма значительным[103]. Наверное, все-таки не случайно, что самыми величественными и монументальными зданиями в греческих городах были не частные жилища и даже не общественные постройки гражданского назначения, а храмы богов; что "главными", кульминационными днями в календарях всех без исключения полисов являлись дни религиозных празднеств, которые одновременно были празднествами государственными; что ни одна сколько-нибудь значимая акция, будь то на уровне индивида или общины, не предпринималась без предварительной консультации с высшими силами через посредство оракулов и знамений и без умилостивительного жертвоприношения. Греки обладали весьма сильной религиозностью[104], но характер этой последней был довольно специфичным и непривычным для нас по своим основным характеристикам[105]. К таковым характеристикам мы отнесли бы следующие.
[57]
В первую очередь следует сказать о теснейшей связи полисной религии с политикой, государственностью[106]. Такая формулировка кажется нам, пожалуй, даже недостаточной, слишком слабой. Вернее было бы сказать, что религиозные и государственные структуры в принципе совпадали. В полисе было сакрализовано буквально все, любая сфера общественной деятельности. Он являлся не только политическим, но и религиозным феноменом. Поясним свою мысль. Как уже отмечалось выше, полис есть городская гражданская община, конституирующая себя в качестве политической организации, то есть государства. Но в той же самой мере полис есть городская гражданская община, конституирующая себя в качестве религиозной организации. Здесь напрашивается продолжение "...то есть церкви", и если мы воздерживаемся здесь от употребления термина "церковь", то только потому, что этот термин несет в себе ряд устойчивых коннотаций вполне определенного характера, с трудом увязывающихся в современном сознании с античной языческой религией. Впрочем, в западной исследовательской литературе можно встретить и определения именно такого рода: в условиях религии, не имевшей ни элементов откровения, ни канона священных текстов, ни духовенства, полис играл роль церкви[107]. Во всяком случае, церкви как отдельной от государства структуры никогда не существовало ни в одном полисе. Жречество входило в систему полисных магистратур. Даже пожизненные и наследственные жрецы, известные для некоторых культов (например, дадухи Элевсинских мистерий из рода Кериков) являлись по сути дела такими же магистратами, и ничто не препятствовало им параллельно активно заниматься политической деятельностью[108]. В полисе было абсолютно невозможно такое характерное для очень многих докапиталистических социумов (древневосточных, средневековых) явление, как конфликт между
[58]
духовной и светской властями. Собственно, конфликтовать было некому и не с кем: духовная и светская власть воплощались в одних и тех же институтах и лицах. Чтобы понять причины такой ситуации, необходимо опять же углубиться в дополисную эпоху. Как обстояли дела в этом отношении в ахейских дворцовых царствах? Насколько можно судить, тамошние анакты были одновременно и верховными жрецами, т.е. сосредоточивали в своей персоне руководство как светской, так и религиозной сферами бытия. Пожалуй, культовые обязанности были даже едва ли не более важными: поддерживая общение с богами, царь тем самым обеспечивал благополучное существование государства. Это одна из самых архаичных и устойчивых идей, связанных с царской властью вообще[109]. После крушения дворцовых царств, в протополисах "темных веков" эту модель власти анакта переняли (конечно, в уменьшенных масштабах) басилеи. Они тоже были одновременно религиозными и светскими лидерами общины, военачальниками и верховными жрецами в одном лице. В тех полисах, где впоследствии сохранились рудименты института басилеев, этот сакральный компонент их прежних полномочий виден вполне ясно. В Афинах архонт-басилей, наиболее прямой "наследник" власти древних царей, являлся именно верховным жрецом. Те же функции имели, наряду с некоторыми иными, также и спартанские цари. Таким образом, в греческом мире "религиозная функция" с самого начала существования полисов не была автономной, четко выделенной; она неразрывно переплеталась с прочими аспектами общественной жизни[110]. Ну, а в дальнейшем, по мере формирования полисной формы государственности, выделению этой "религиозной функции" тем более ничто не способствовало. Аристократия, в начале архаической эпохи отстранившая от власти басилеев и взявшая руководство полисами в свои руки, стала параллельно осуществлять и контроль над основными культами, т.е. заняла
[59]
доминирующее положение в религиозной жизни[111]. Тираны, приходя к власти, тоже брали под свою опеку сакральные аспекты деятельности государства, наряду со всеми остальными. Они возводили храмы, учреждали культы, вводили религиозные празднества, т.е. поступали воистину как "первосвященники". Наконец, в тех полисах, в которых в итоге утверждалась демократия и весь гражданский коллектив брал реальную власть в свои руки, он же становился и верховным сувереном в области религии, источником культовых полномочий жрецов. Отсутствие отдельного сословия духовенства, противопоставленного "мирянам", влекло за собой еще одну в высшей степени характерную черту древнегреческой религии — ее принципиальный адогматизм[112]. Даже наиболее авторитетные в религиозном отношении тексты (эпические поэмы Гомера и Гесиода) никогда не считались вместилищем абсолютной и неоспоримой истины. С Гомером вполне можно было полемизировать, в то время как с догматическими текстами "религий откровения" (с Библией, Кораном) полемизировать нельзя — их можно только интерпретировать. Переоценить значение греческого религиозного адогматизма для истории мировой культуры просто невозможно: только в его условиях могли получить значительное развитие такие формы познания и освоения мира, как философия и теоретическая наука. Свой вклад в складывание адогматического характера древнегреческой религиозности внесло и отсутствие политического единства, полисная раздробленность. Каждый полис, если можно так выразиться, сам себе прописывал религиозные нормы. Единство пантеона было, бесспорно, важным фактором, скреплявшим целостность эллинской цивилизации. Но вот поклоняться представителям этого пантеона в разных полисах могли весьма неодинаковыми способами. А ведь именно формы поклонения богам при отсутствии "Священного писания" оказывались наиболее важным для
Дата добавления: 2021-04-05; просмотров: 104; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!