Глава I. ГРЕЧЕСКИЙ ПОЛИС И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ В НЕМ 2 страница
[15]
но отделен от описываемых им событий многими веками, к тому же, как мы говорили, далеко не во всех случаях имеет обыкновение указывать источник своей информации, чтобы мы могли определить степень ее достоверности. Не всегда ясно, таким образом, какова цена сохраненных им сведений. Самым простым и, казалось бы, очевидным подходом, к тому же превалирующим в западной историографии, кажется преимущественное внимание и доверие именно к ранним авторам и несравненно более критическое (а фактически — попросту скептическое) отношение к поздним. Не всё, однако, так просто. Бывают конкретные ситуации, когда, как ни парадоксально, Плутарх сохранил более точную или более полную информацию, чем даже великий Фукидид[15]. Скептицизм, высказываемый в отношении поздней традиции, в каких-то частных случаях выглядит, бесспорно, оправданным. Но, будучи применен в широких масштабах, становясь тотальным, гиперкритический подход оказывается чрезвычайно неплодотворным, заводит в тупик, поскольку в конечном счете заставляет либо вовсе отказаться от реконструкции политической истории целых больших периодов, либо ставить на место традиции собственные, во многом произвольные конструкции[16]. Необходима, таким образом, некая "золотая середина". Суждение само по себе более чем очевидное и даже банальное, но значительно труднее, как правило, бывает определить, где эта "золотая середина" находится. С одной стороны, непосредственные эмпирические факты, которые сообщают Плутарх, (а равно и прочие поздние авторы — Диодор и др.), вряд ли следует отвергать, за исключением тех случаев, когда их данные вступают в прямое противоречие с заведомо более аутентичными источниками. С другой стороны, необходимо, как нам представляется, проводить разграничение между фактами и их интерпретациями. Как раз эти интерпретации у поздних авторов и являются тем, что далеко не всегда и не во всем заслуживает доверия. Даже Аристотель, отделенный от событий V в. до н.э. всего лишь столетием, при рассказе о них (в частности, в "Афинской политии") подчас не вполне корректен в их трактовке, дает порой упрощенную и одностороннюю кар-
|
|
|
[16]
тину политической жизни, в определенной степени модернизирует ситуацию и судит о более ранних эпохах с помощью категориального аппарата своего времени, во многом чуждого реалиям ранней классики[17]. Еще более сомнительными, откровенно риторическими, наивно-морализаторскими бывают интерпретации фактов у Плутарха. Мы, таким образом, не обязаны слепо следовать всем рассуждениям, встречающимся у того или иного автора, но сообщаемые им факты мы, безусловно, всегда должны учитывать.
|
|
|
* * *
Нам бы хотелось, чтобы эта книга получилась несколько более популярной по способу изложения, чем наши предшествующие монографии[18]. Предвидя возможные нарекания, сразу спешим объяснить, что имеется в виду. Не секрет, что в академических кругах эпитет "популярная" применительно к книге звучит в известной мере пренебрежительно. Причины складывания такого отношения по-человечески можно понять: сплошь и рядом под видом популярных пишутся просто плохие книги (к тому же еще и скучные). Предполагается, что "популяризатор", в отличие от специалиста, является дилетантом, знает свой предмет не из первых рук, а понаслышке; что он в нем недостаточно компетентен и не стремится к большему; что он не исследует, а лишь пересказывает, а любой пересказ чужих изысканий неизбежно влечет за собой искажения. К тому же популяризация - зачастую вчерашний день науки: от каких-то положений ученые давно уже отказались, признав их устаревшими, а популяризаторы, не зная еще об этом, продолжают тиражировать отброшенные тезисы. Мы хотим, чтобы книга была популярной не в ущерб научности. Иными словами, наша задача — при изучении фактов подходить к ним со всем арсеналом профессиональных методик, но вот при их изложении быть по возможности доступным не только коллегам-антиковедам, но и более широ-
|
|
|
[17]
кой читательской аудитории. Это должно выражаться не в упрощении предмета, не в игнорировании дискуссионных проблем, а в следующем. Во-первых, сделать повествование не слишком сухим и специальным, постараться оживить его как в содержательном, так и в стилистическом отношении[19]. Во-вторых, несколько подробнее останавливаться на тех сюжетах, которые вполне ясны для ученого со степенью, но "непосвященному" читателю могут показаться непонятными и требующими разъяснения (сказанное, конечно, не означает, что книгу сможет читать любой; она все же требует некоторой, хотя бы элементарной эрудированности в области античности). В-третьих, по возможности не злоупотреблять справочным аппаратом[20].
[18]
Собственно, именно так очень часто и пишутся монографии на Западе (мы не имеем в виду те из них, которые представляют собой изданные диссертации), особенно в англоамериканской историографической традиции. В ее рамках обычно книга более популярна (в хорошем смысле) и "читабельна", чем статьи, принадлежащие перу того же автора. Надлежит, как нам кажется, помнить: книга создается не для того, чтобы продемонстрировать ученость, а для того, чтобы сказать что-то новое и, желательно, интересное. После этих вступительных замечаний представляется необходимым, прежде чем переходить непосредственно к биографиям древнегреческих политических деятелей, предпослать этой конкретике главу общего характера, посвященную греческому полису. Ведь именно в полисных условиях развертываются те события, о которых в книге пойдет речь. Соответственно, некоторые наиболее принципиальные моменты необходимо оттенить сразу же.
|
|
|
* * *
Но перед этим — последняя оговорка. Книга в процессе работы над ней проявила тенденцию к разрастанию, а "скомкивать" изложение нам не хотелось. В результате придется выпускать ее в свет несколькими выпусками. Данный, первый выпуск включает в себя, кроме вводной главы о полисе, четыре биографии — знаменитого законодателя Солона, афинского тирана Писистрата, спартанского царя Клеомена I и героя Греко-персидских войн Мильтиада. Иными словами, ее хронологические рамки охватывают период с конца VII по начало V в. до н.э. В дальнейшем речь пойдет о политиках и политике следующих десятилетий, времен "золотого века" классической Греции и ее заката. Работа над монографией осуществлена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (исследовательский грант № 03-06-80066).
[19]
Глава I. ГРЕЧЕСКИЙ ПОЛИС И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ В НЕМ
Категория полиса является настолько основополагающей практически для любой проблематики, связанной с античной Грецией, что нет, наверное, другого исторического феномена этой эпохи, который изучался бы в науке столь же напряженно и скрупулезно. Если бы мы попытались составить библиографию (пусть даже неполную и избирательную) исторических работ, посвященных греческому полису, то только одно это заняло бы многие страницы. Поскольку главный предмет данной книги — все же не полис как таковой, а политика и политики, то подобного рода библиографический экскурс вряд ли будет уместен. Отметим лишь вот что. В самое последнее время исследование полиса в мировом антиковедении, кажется, выходит на новый уровень, и прежде всего потому, что им начинают заниматься уже не отдельные ученые, а целые коллективы специалистов. Проводятся конференции, симпозиумы; издаются сборники статей, фундаментальные коллективные монографии, в которых принимают участие историки из разных стран[21]. Такого
[20]
рода интернациональные контакты приводят к плодотворному диалогу и, бесспорно, способствуют выработке все более и более верных, взвешенных взглядов по дискуссионным проблемам, лучшему пониманию всего феномена. И тем не менее было бы явным преувеличением сказать, что в полисе ныне для нас все ясно. Скорее напротив: именно необходимость более тщательного изучения различных его сторон, отказа от застарелых историографических мифов порождает новые и новые обращения к этой тематике. Да и поймем ли мы когда-нибудь греческий полис в полной мере? Вряд ли: для этого нужно в нем жить. Полис был для эллина архаического и классического времени не просто "малой родиной", но именно подлинной, настоящей родиной. Греция, Эллада являлась понятием географическим, культурным, — каким угодно, но ни в коей мере не политическим; она не служила и не могла служить, в частности, предметом патриотизма. Даже в годину Греко-персидских войн, когда опасность, нависшая над греческим миром, была серьезнее, чем когда бы то ни было, всего лишь три десятка греческих полисов (из многих сотен![22]) объединились в союз, чтобы попытаться дать персам отпор, в то время как ряд влиятельных государств (Фивы, вся Фессалия, полисы Малой Азии и многих островов Эгеиды) выступали на стороне Ахеменидов, большинство же политических субъектов Греции занимали попросту пассивно-нейтральную позицию. И это не было какой-то изменой "общему делу", поскольку изменять, собственно, было нечему — за неимением такового "общего дела" (res publica). В 480 г. до н.э. сражение в Фермопильском проходе было проиграно греческим союзным контингентом потому, что "некий Эпиальт, сын Евридема, малиец, надеясь на великую царскую награду,.. указал персам тропу, ведущую через гору
[21]
в Фермопилы, и тем погубил бывших там эллинов" (Herod. VII. 213). Ныне — особенно в трудах общего характера — этого злополучного Эпиальта называют не иначе как предателем[23]. Однако же предательства как такового мы в его поступке не находим. Малида, уроженцем и гражданином которой он являлся, не входила в состав антиперсидской коалиции[24]; более того, в числе других областей Северной Греции она незадолго до описываемых событий дала Ксерксу "землю и воду" (Herod. VII. 132), т.е. признала персидский суверенитет. И впоследствии малийцы посылали свои отряды в войско персов (Herod. VIII. 66); на стороне последних сражались они и в Платейской битве (Herod. IX. 31). Таким образом, своего государства Эпиальт не предавал (напротив, действовал вполне в рамках общей проперсидской политики Малиды), а об "общегреческом деле" вряд ли вообще имел хоть какое-то понятие. Вот если бы персов провел в тыл эллинам афинянин или спартанец, — тогда это, конечно, была бы измена. Мы отнюдь не обеляем Эпиальта. Его поступок с моральной точки зрения низок и подл, тем более что он был вызван корыстолюбием. Но предательства в юридическом смысле инкриминировать Эпиальту нельзя. Весь этот эпизод приведен нами лишь для того, чтобы продемонстрировать, насколько абстрактным понятием была "Эллада" даже в начале классической эпохи. А примеры аналогичного ряда можно было бы множить и множить. Тиран Сиракуз Гелон в целом считается достаточно "патриотично" мыслившим деятелем. Широкую славу снискала его морская по-
[22]
беда над карфагенянами при Гимере[25]. И в высшей степени характерен ответ Гелона на просьбы греческого посольства о военной помощи против персов. Он соглашался помочь, но только в том случае, если ему будет предоставлено верховное командование союзными вооруженными силами (Herod. VII. 158). Поскольку спартанцы и афиняне не пошли на это, тиран принципиально отказал в предоставлении любой помощи. А в то же время за свой родной полис, каким бы крохотным клочком земли он ни был, грек готов был биться буквально до последней капли крови. Полис для него был всем, "альфой и омегой"[26]. Политическую раздробленность, таким образом, следует назвать одним из ключевых факторов, характерных для античной греческой цивилизации. Никогда в своей истории Древняя Греция не была единым государством. В чем же причины раздробленности? Подчас указывают на способствовавшие ей географические предпосылки[27]. Главным образом подчеркивают в данной связи горный ландшафт страны, изолировавший друг от друга отдельные "экологические ячейки" или "социальные организмы" и способствовавший их обособленности и замкнутости (как на экономическом, так и на политическом уровне), в то время как для островов Эгеиды аналогичную изолирующую роль играло море. В этой точке зрения, безусловно, есть зерно истины. Тем не менее сразу напрашиваются несколько возражений. Во-первых, рельеф Греции всегда — от глубочайшей древности и до наших дней — был и оставался, нужно думать, примерно одним и тем же. А при этом не всегда же на ее территории существовали полисы! За свою долгую историю юг Балканского полуострова знал самые различные типы государств — от ахейских дворцовых царств до нынешней Греческой Республики. Входила Греция и в состав более крупных государственных объединений (Рим-
[23]
ской империи, Византии, Османской Турции). И условия рельефа во всех этих перипетиях не играли никакой роли. Во-вторых, деление на полисы сложилось не только в горных, но и в равнинных местностях. Примером, наиболее характерным в данном отношении, является Беотия. Эта плодородная равнина не имела внутри себя сколько-нибудь заметных естественных преград. И тем не менее на ее территории существовал целый ряд полисов самой различной величины и значения, и каждый из этих полисов всячески отстаивал свою самостоятельность, как бы это ни было трудно. Если на отдельных хронологических отрезках заведомо сильнейшему из беотийских полисов — Фивам — и удавалось сплотить всю область в гегемониальный Беотийский союз с элементами федеративного государственного образования, то происходило это всегда силовым путем, вопреки желанию большинства участников[28]. А соседняя Аттика, хотя ее территория значительно сильнее расчленена горами, напротив, уже очень рано объединилась в единый полис и в дальнейшем не обнаруживала никаких (!) тенденций к распаду. Недостаточность чисто географического объяснения возникновения системы полисной раздробленности видна и применительно к островам. На некоторых из них (на Родосе до синойкизма в конце V в. до н.э., на Лесбосе и даже на крохотном Кеосе) существовало по несколько полисов, хотя это было никак не обусловлено особенностями рельефа[29]. Полисный мир со всеми его особенностями греки переносили и в колонии, хотя там зачастую ландшафт этому тоже отнюдь не способствовал. Так, большая часть побережий Сицилии и Южной Италии (Великой Греции) была к концу архаической эпохи буквально усыпана независимыми полисами, а границы между их территориями в значительной части случаев вообще не маркировались какими-либо географическими преградами. Напротив, рельеф это-
[24]
го региона способствовал скорее объединительным тенденциям[30], а эти последние, хоть и наличествовали (практически все сколько-нибудь могущественные тираны Сиракуз в V— III вв. до н.э., т.е. на протяжении почти трехсот лет, - Гелон и Гиерон I, Дионисий, Агафокл, Гиерон II — пытались создать крупные территориальные державы надполисного типа), но, как правило, натыкались на тот же политический партикуляризм. Не говорим уже о том, что греческая цивилизация была не единственной, породившей феномен античного полиса. Не вызывает никакого сомнения, что полисом был Рим в первые века своей истории[31]. Он обладал всеми признаками полиса: наличием гражданского коллектива, определенным набором властных институтов (народное собрание, совет, система магистратур), античной формой земельной собственности, типично полисным менталитетом. По аналогии с Римом можно заключить, что полисами изначально были и другие италийские общины, пусть даже об их истории и государственном устройстве известно значительно меньше. Если не полисами, то, во всяком случае, объединениями полисного типа были этрусские города-государства. А при всем этом рельеф Италии совсем не похож на греческий и не должен был сам по себе предрасполагать к изолированному существованию общин. Наконец, еще один фактор. Зачастую не уделяют достаточного внимания тому обстоятельству, что полис был хотя и доминирующей, но все же не единственной формой социально-политического устройства в Элладе[32]. Наряду с ним зафиксирована — от древнейших времен вплоть до эллинистической эпохи — категория "племени" (εθνος), а в северных и западных районах Греции она даже преобладала. Что представлял собой древнегреческий "этнос" — вопрос чрезвычайно сложный, к тому же очень мало исследованный, поскольку антиковеды концентрировали свои усилия почти
[25]
исключительно на изучении полисов[33]. Ясно одно: это также была община, причем община тоже политически конституированная и выступавшая субъектом межгосударственных отношений; в этом смысле перед нами феномен, имевший некоторые общие черты с полисом. При этом "этнос", вопреки своему названию, не был уже в историческую эпоху какой-то первобытной родоплеменной общиной, и в нем, судя по всему, имелось, как и в полисе, понятие гражданства. По всему ходу нашего изложения "этносы" окажутся на периферии (как и было в действительности на протяжении большей части истории греческого мира). Соответственно, вряд ли резонно углубляться сколько-нибудь детально в связанную с ними проблематику. Необходимо отметить лишь одно. Наиболее "фрагментированными" в отношении рельефа, наиболее располагающими к созданию обособленных полисов, казалось бы, были гористые области на западе Средней Греции - Акарнания, Этолия, Локрида, Фокида, Дорида. Если исходить только из географического фактора, мы вправе были бы ожидать наибольшего развития полисного партикуляризма именно там. А в исторической реальности ситуация сложилась как раз наоборот. В перечисленных областях "правильные" полисы были редким исключением (Дельфы, Амбракия), и появление каждого из них обусловливалось совершенно конкретными, а не общими причинами: Дельфы — рано ставший влиятельным культовый центр, Амбракия — коринфская колония. А на преобладающей части всех этих территорий полисы если и существовали, то в каком-то зачаточном виде, основной же единицей был "этнос" (этолийцы, локры, фокидяне и пр.). Иными словами, как раз там, где, вроде бы, полисы должны были получить особенное распространение, мы их практически не находим. Всё это говорит о том, что "географический детерминизм" неуместен, что в складывании системы полисного партикуляризма определяющую роль сыграли не ландшафтные факторы, а специфика исторического развития. Чтобы
[26]
понять, как возник полисный мир, следует обратиться к конкретным обстоятельствам и предпосылкам его формирования. При этом необходимо памятовать вот о чем. Создание греками на земле Эллады полисной государственности представляло собой, если воспользоваться греческой же идиомой, δεύτερος πλους, вторую попытку. Первой же была ахейская ("микенская"[34]) цивилизация, сложившаяся в том же самом регионе во II тыс. до н.э. Проблема континуитета или дисконтинуитета между двумя цивилизациями, созданными греческим гением, — ахейской и классической эллинской, — наверное, всегда будет волновать ученых. Однозначное ее решение вряд ли возможно. Обозначим в двух словах нашу позицию по данному вопросу. С одной стороны, это были, безусловно, именно две разные цивилизации, а не две ступени одной цивилизации. Существенно, во многом принципиально, различались их ключевые цивилизационные параметры. Неодинаковыми были формы социального и экономического устройства, политические системы, особенности культуры. Но, с другой стороны, так же верно и то, что греки I тыс. до н.э. создавали свою цивилизацию, в весьма значительной степени пользуясь ахейским наследием. Возможно, уместна будет следующая аналогия. Средневековая западноевропейская цивилизация, возникшая на руинах Западной Римской империи, естественно, ни в коей мере не явилась продолжением античной римской (тем более что в ее создании участвовали в основном совсем другие народы). Однако если мы не будем учитывать роли римского наследия в формировании этой цивилизации, нам в ней очень многое будет непонятно: ни роль "мертвого" латинского языка как универсального средства культурного общения, ни идея империи, занимавшая важное место в концепциях средневековых идеологов, ни
Дата добавления: 2021-04-05; просмотров: 69; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!